Глава X.

В виду возможности пробраться в Индию чрез Россию, англичане составили в конце XVI столетия русско-индийскую компанию, но в последний день последнего года этого столетия т.е. 31 декабря 1599 г. королева Елизавета подписала устав знаменитой ост-индской компании, которой дана была 15-летняя привилегия на монопольную торговлю по всем морям от мыса Доброй Надежды до Магелланова пролива. Сухопутный тракт был покинут.

Ост-индская компания начала дело с капиталом в 80,000 фунтов, т.е. около 560,000 рублей, разделенным на 100 акций. Первые же предприятия были настолько удачны, что акционеры, в течении десяти лет, получали 170 % дивиденда.

Первая колония англичан заложена была в Сурате в [193] 1612 г. Затем устроены были фактории в Мадрасе и Бомбее. Но первое время компания не имела права заводить военные поселения, как это было у голландцев и португальцев. Только в 1686 г. Яков II, в виду нападений монголов и соперничества французской компании (основанной в 1604 г.), дал ост-индской компании право держать войска, вести войну и заключать мир со всеми народами не христианскими.

С этих пор начинается политическая роль компании, в особенности когда в 1707 году все частные, второстепенные, акционерные общества слились с нею в одно целое.

Вторжение англичан в северную Индию произошло следующим образом: лекарь Буфтон, отправленный, при посольстве, из Сурата в Агру к императору Джегану, спас жизнь любимой его дочери и получил за то право свободной торговли во всем царстве. Компания купила это право у лекаря и тотчас основала контору в Госли на рукаве Ганга, в Бенгалии. Затем явились конторы в Чимбалоре и Патосе.

В 1686 г. вследствие распри гослийской конторы с бенгальским набобом, англичане перешли на левый берег рукава и заложили здесь Калькутту. В 1700 г., пользуясь нуждою императора, компания скупила земли вокруг конторы в Госли и устроила там форт Вильям, который, однако же, в 1756 был взят набобом; задушившим весь гарнизон. Посланный для отомщения полковник Клейв разбил набоба и, под предлогом войны Англии с Францией, разорил все заведения французов на низовьях Ганга.

По мирному договору англичане получили от императора всю Бенгалию до сел. Джумны, обязавшись за то выплачивать ежегодно, в виде пенсии 2,033,375 р. сер. Впрочем, войска английские, назначенные для охранения Бенгалии, содержались на счет бенгальского набоба. Этим договором было положено начало той системе, которой с тех пор постоянно держалась компания, поставившая вскоре почти всю Индию в вассальную к себе зависимость. [194]

Такая политика, впрочем, не была новостью: еще в 1717 году, отправляя Бековича в Хиву и Бухару, Петр Великий поручил ему уговорить ханов принять для охраны русскую гвардию, и содержать ее на свой счет.

Тот же Клейв прославился, вместе с Гастингсом, в войне с Маратами и с Гайдер-Али, султаном мизорским. Ни изменой, ни жестокостью, ни вероломством, ни подкупом — ничем не брезгали англичане и когда Типо-саиб, наследник Гайдер-Али, пал при взятии Велеслеем (Веллингтоном) Серингапатама в 1799 г., то ост-индская компания сделалась великою державою.

В среде английского народа, или вернее — в среде его представителей в парламенте находились, однако же, люди и с честными взглядами: они не раз возбуждали протесты против системы грабежа и разбоя, которая практиковалась компанейскими уполномоченными в звании генерал-губернаторов.

Первый герой компании, Роберт Клейв — первый и попал под суд. К общему удивлению он оказался бедняком — он грабил в пользу компании, а не в свою собственную.

Следующий за ним был Варрен Гастингс. Поступив 17-ти лет от роду писцом в контору компании, Гастингс через 7 лет променял перо на шпагу и сделался волонтером в войсках Клейва. Еще чрез 17 лет, т.е. на 41-м году от роду, он уже назначен был ост-индским генерал-губернатором в 1773 году. Гастингс распинался за своих хозяев: не было мерзости, на которую бы он не решился, чтобы только добыть для компании лишний грош. Случится ли дефицит, надо ли платить по векселю — он ведет войска на грабеж! Но войска нередко объявляют все награбленное своею собственностью и ничего не дают компании — тогда берется за дело сам генерал-губернатор: он пытает слуг, евнухов и придворных какого-нибудь владетеля, вымучивает от них признание, где скрыты [195] сокровища и забирает их... Но Гастингс не Клейв: обогащая алчных купцов, он не забывал и себя. Это давало ему возможность делать истинно-царские подарки разным влиятельным лицам, которые впоследствии ему и пригодились. Целых 10 лет тянулся суд над Гастингсом (с 1785 по 1795) и палата лордов оправдала его... Напрасно гремел знаменитый Шеридан против человека, который грабил индийских владетелей, пытал и казнил париев, который «или тиранствует, или обкрадывает, или лжет» — все это оправдывалось государственною необходимостью и принципами купеческой конторы!

Вот как характеризовал эти принципы Шеридан в обвинительной речи своей перед палатой общин 7-го окт. 1785 года:

«Мне помнится, я слышал от одного джентльмена г-на Дундаса, что в конституции и в образе правления ост-индской компании есть существенные условия, которые неизбежно придают всем ее действиям характер хищничества и насилия, которым ознаменовались первые шаги ее в Индии. Говорят, что ко всем ее политическим замыслам и ко всем ее наилучшим и наиболее смелым предприятиям необходимо примешивается жадность мелочного лавочника и дерзость разбойника. Послы и военачальники, назначаемые компанией для исполнения каких бы то ни было военных и гражданских действий, являются торгашами, всегда готовыми на самые двусмысленные денежные сделки. Осаждаются города потому только, что для компании подходит время уплатить по выданному ею векселю; местные владетели лишаются престолов для сведения баланса в каком либо компанейском счете. Кровавые призраки вызываются компанией в помощь мелкому барышничеству и, занося одною рукою меч, она другою рукою жадно обшаривает карманы!»

Понятно, что такая компания — одетых во фраки и белые галстуки — разбойников — не могла покинуть своего [196] подручного. Самый широкий подкуп, самые щедрые обещания пущены были в дело. Если нельзя было ничем опровергнуть доводов обвинения, то старались хотя бы о том, чтобы отложить баллотировку вопроса «в тех видах, чтобы прежде произнесения какого бы то ни было решения, освободиться из того очарованного круга, в который палата поставлена оратором». Заседание отлагалось, впечатление забывалось, а тем временем закупленные органы печати подтачивали самый корень обвинения, извращая факты, объясняя их на всевозможные лады и выгораживая своего клиента.

Словом, Гастингс был оправдан и присужден только к уплате судебных издержек. Эти издержки уплатила компания. Она сверх того, наградила Гастингса пожизненною пенсиею в 4,000 фунт. стерлингов.

Однако же, прежде чем приступили к суду, Питт младший предложил в 1784 году билль об учреждении контрольного бюро для верховного надзора за делами компании, так как она вышла уже за пределы частного предприятия.

Приобретения, однако, шли своим чередом: в 1801 набоб удский, взамен дани, на него наложенной, уступил 32,000 квадр. миль с 15 миллионами жителей, а в 1803 г. султан делийский, сохранив титул императора, сел на пенсию. Победы в Непале в 1818 подвинули владения англичан до гор Гималайских.

В 1834 г. торговая монополия компании была окончательно уничтожена, поэтому компания прекратила торговые операции и занялась исключительно только управлением Ост-Индией — это была уже не коммерческая, а можно сказать правительствующая компания: вся движимая и недвижимая собственность ее отошла к государству (крепости, фактории и земли), а доходы страны и управление ею остались за компанией.

В 1853 г. в июне вспыхнуло знаменитое возмущение сипаев — регулярного войска из туземцев — и хотя к марту 1859 оно было усмирено с жестокостью чисто английскою, но все-таки биллем 1-го сентября того же года управление [197] страною отнято у компании и поручено особому наместнику или вице-королю.

Англия пользовалась всяким случаем затеять на континенте Европы какую-нибудь ссору с государствами, имевшими колонии в Индии и тотчас забирала эти колонии, устраняя таким нехитрым способом всех конкурентов. Таким образом у французов осталось только 5 городов: Маге, Каракал, Пондишери, Янаон и Шандернагор; все они занимают только 10 квадр. миль и заключают в себе 255,000 жителей.

Португалия владеет колониями: Гоа, Салцетой и Дамао в 73 кв. мили и в 527,000 жителей. Голландцы не сохранили ничего.

Если сопоставить эти ничтожные цифры с такими как: 74,000 кв. миль и 239 миллионов народа, которыми меряет Англия свои ост-индские владения, то результаты английской политики очертятся достаточно ярко.

Нельзя сказать, чтобы вслед за голландцами, французами и англичанами не думали и мы добраться когда-нибудь до Индии. Известна попытка Петра 1-го снарядить караван под начальством поручика Кожина, для следования в Индию. Мысль об Индии часто занимала умы русских государственных людей. В 1800 году чуть не осуществилась другая попытка: — Павла 1-го, попытка проникнуть в сердце Индии не «под видом купчины», а с огнем и мечем!

Считаем не лишним рассказать вкратце всю эту историю.

В июне 1799 года Англия вступила с нами в союз и на ее счет отправлены были из Ревеля в Антверпен русские войска под начальством генерала Германа. Целью действий была «Батавская республика». Потерпев поражение при Бергене, Герман посадил войска на суда, но англичане отвезли их на о-ва Джернсей и Гернсей, где и покинули их на произвол судьбы... Недостаток в съестных припасах, в обуви, в одежде — унес много жертв в зиму 1800 года. Англичане решительно не выполнили условий и [198] даже не хотели доставить назад русское войско. Понятно негодование русского Императора. Весной открыта была интрига англичан на Ионических островах, где они старались подорвать влияние России. — Все это заставило Павла отозвать, в половине апреля, своего посла. Корпус Германа, сделался пленным...

С этого времени началось сближение с Наполеоном 1-м. В июле первый консул выслал 6,800 пленных, снабдив их полным обмундированием, оружием и припасами. Такая неслыханная любезность от бывшего врага, в особенности при сравнении с поступками англичан, конечно, должна была произвести переворот в политике государя, такого скорого на решения, как Павел 1-й. Завязались сношения с Наполеоном, явилась мысль отомстить Англии, и вот составляется знаменитый проект похода в Индию союзных русско-французских войск. Сущность проекта императора Павла заключалась в следующем{65}:

Цель экспедиции — изгнать англичан безвозвратно из Индостана и водворить торговое преобладание Франции. Здесь очевидно закидывалась удочка для Наполеона.

Участники: французская республика и российский император выставляют по 35,000 чел., император германский пропускает французское войско и сплавляет его по Дунаю в Черное море.

Русские собирают в Астрахани 25,000 регулярных войск и 10,000 казаков. Отсюда корпус этот идет на судах в Астрабад, где устраивается главная квартира союзных армий и запасные магазины.

Французы отделяют 35.000 чел. от рейнской армии и на барках плывут по Дунаю 20 дней. В устье реки их ждут русские транспортные суда, которые и перевезут французов в Таганрог в 16 дней. Отсюда по правому берегу Дона до Пяти-избянской станицы — 20 дней, тут [199] переправа на левый берег. Затем переход к Царицыну — 4 дня и вниз по Волге к Астрахани (на судах) — 5 дней и наконец Астрабад — через 10 дней. Далее общий маршрут на Герат, Ферах, Кандахар и т. д. — От Астрабада до Инда предполагалось 45 дней марша, всего же 120 дней или 4 месяца, а без форсированных маршей 5 месяцев. Так, что если выступить в начале мая, то к концу сентября можно быть на месте.

Средства исполнения: французы берут с собой артиллерию без лошадей, кавалерию тоже без лошадей, но с полным конским снаряжением. Лагеря не берут, сухарей берут только на месяц. — Вперед посылаются, на почтовых, комиссары в Таганрог, Царицын и Астрахань для найма лошадей, сбора подвод и судов и покупки провианта.

Делается сношение с главным управлением колонии евангелистов в Саксонии, чтобы оно дало приказ сарептским колонистам (вот оно государство-то в государстве) о заготовления ими с подряда лагеря, одежды и аптеки.

Лошадей для обоза, а также для артиллерии и кавалерии купить у казаков и калмыков. — Аммуниция, орудия и снаряды будут отпущены из арсеналов: Астраханского, Казанского и Саратовского. Провиант и фураж должны быть закуплены в России, а стада порционного скота в Персии.

Порядок движения: еще до отплытия русских из Астрахани посылаются комиссары с прокламациями для успокоения попутных владельцев и внушения им, что цель движения есть изгнание англичан, «поработивших эти прекрасные страны, некогда столь знаменитые, могучие, богатые... что ужасное состояние угнетения, злосчастия и рабства, в котором ныне стенают народы этих стран внушило Франции и России живейшее к ним участие, и что вследствие этого оба правительства решили соединить свои силы, чтоб освободить Индию от тираннического и варварского гнета англичан». — Затем следовали обещания: не брать ничего [200] даром, уважать религию, законы, обычаи, собственность и женщин.

С комиссарами едут инженеры для пополнения карт заметками о привалах, переправах, местных препятствиях и средствах к их устранению.

По прибытии в Астрабад первой французской дивизии выступает в поход первый эшелон русских войск. В авангарде идут 4–5 тысяч казаков вперемежку с регулярной кавалерией. За ними понтоны. Авангард наводит мосты и охраняет их.

Перед выступлением из Астрабада предполагалось дать несколько блестящих праздников с маневрами, чтобы подействовать на умы. Князькам и ханам раздавать «с ласкою и любезностью, столь свойственными французам», оружие версальских фабрик, севрский фарфор, часы, зеркала, сукна, бархаты, золотые и серебряные парчи, галуны, шелковые материи, гобеленовские обои и проч. «Такие подарки дадут этим народам высокое понятие о щедрости, промышленности и могуществе народа французского, а впоследствии будут важной отраслью торговли.

Россия, значит, на подарки не тратилась — и шла точно для компании, единственно ради расположения к Франции... Наполеон сделал некоторые замечания на этот план. Так он высказал сомнения в возможности набрать достаточно судов для плавания по Дунаю и Черному морю. Павел ответил на это, что Россия может располагать тремя стами судов и, что в случае затруднений на Дунае — пусть французы высадятся в Браилове и в Галаце, откуда их заберут русские суда.

На другое замечание Наполеона, что турки могут не пустить по Дунаю — Павел возразил, что он принудит Порту делать все то, что ему угодно.

На спасение нападения со стороны английской эскадры адмирала Кейта , могущей пройти Дарданеллами — Павел возразил: «если г. Кейту угодно будет пройти сквозь Дарданеллы и Турки [201] тому не воспротивятся — этому воспротивится Павел, для этого у него есть средства действительнее, нежели думают. Наконец на сомнение в возможности пройти из Астрабада «сквозь страны почти дикие, бесплодные, свершая поход в 300 лье» — Павел отвечал, что эти страны ни дики, ни бесплодны, дорога открыта и просторна давно, караваны проходят обыкновенно в 35–40 дней, что сыпучих песков нет; что реки на каждому шагу, подножный корм в изобилии, рис также, скота и дичи множество, плоды разнообразны. Наконец если путь и действительно длинен, то для таких войск, как французские и русские, — это ничего не составит: жажда славы, храбрость; терпеливость, мужество, неутомимость — в связи с благоразумием начальников — победят какие бы то ни было препятствия».

В подтверждение возможности похода указывался пример похода Надир-Шаха в 1739 и 1740 годах: выступив из Дегли, он прошел чрез Кандагар, Герат, Мешхед и Астрабад — как раз по этому пути.

«То, что сделала армия истинно азиатская (этим все сказано) в 1739–1740 годах, можно ли сомневаться, чтобы армия французов и русских не могла ныне того совершить!»

План действительно был смелый, но далеко не мечтательный — отвергать возможность вторжения в Индию со стороны Персии никто, конечно, не станет.

Однако же, все доводы Павла 1-го не подействовали на первого консула и компания не состоялась.

Тогда Павел решился предпринять экспедицию одними своими средствами.

Чтобы экспедиция ничего не стоила государству, Павел придумал напустить на Индию полчища донских казаков, которым, так сказать, он дарил Индию: «все богатство Индии будет вам наградою за сию экспедицию», писал он (от 12 янв. 1801 г.) к атаману донского войска Василию Петровичу Орлову 1-му.

Казаки должны были собраться к задним станицам, [202] выслать лазутчиков и затем двинуться чрез Оренбург на Хиву и Бухару любою из трех дорог, а не то и всеми тремя. — Затем уже прямо идти на р. Индус.

В успехе казаки сомневаться не должны: «войска того края, писал Павел, из такового же рода, как и ваше (т. е. не регулярная), так имея артиллерию, вы имеете полный авантаж».

При письме посылались и карты, какие нашлись, но они ограничивались только Хивою.

Как настойчиво действовал Павел, видно из того, что в тот же день он написал второе письмо, в котором повелевал все заведения англичан раззорить, угнетенных владельцев освободить, земли привесть в такую же зависимость от России, в какой он были до тех пор от Англии, и наконец торговлю обратить к нам.

На другой день новое письмо с приложением подробной карты Индии. Павел напоминал, что «казакам дело до англичан только, а мир со всеми теми, кто не будет им помогать», — Бухару рекомендовалось утвердить, «чтобы китайцам не досталась». В Хиве освободить сколько то тысяч наших пленных. Если бы понадобилась пехота, то обещано прислать вслед за казаками, «но лучше кабы вы то одни собою сделали», добавил Павел.

В ответ на это Орлов обещал справиться и один. Казаки готовились к походу и думали выступить, примерно, к началу мая, но в ночь с 11 на 12 марта государь скоропостижно скончался... Это спасло Индию от нашествия.

Император Александр I также не чуждался мысли о сухопутной экспедиции в Индию. Весьма вероятно, что при личных свиданиях с Наполеоном в Тильзите и Эрфурте, когда дело шло о противодействии английскому могуществу, когда обсуждалась и континентальная система  — весьма вероятно, что тогда заходила речь и об экспедиции в Индию. Наполеону выгодно было отвлечь и внимание, и силы России к далекой Индии, навязать двум своим противникам [203] трудную борьбу и на свободе распорядиться остального Европою, как ему заблагорассудится.

Охлаждение Александра к континентальной системе, и последовавший вскоре за тем разрыв с Францией — отодвинули блестящий проект индийской экспедиции в область политических мечтаний. — Тем не менее англичане прекрасно поняли степень возможности движения через Персию и постарались подчинить ее своему влиянию. Посольство Джонса в 1809 г. успело заключить трактат, по которому Персия обязывалась не входить в договоры с европейскими дворами, не пропускать в Индию иностранных войск и т. д. Англия обещала за то субсидии и войска в случае войн с европейскими государствами.

Если припомнить, что в это время мы вели войну с Турцией и Австрией, то недоброжелательная политика Англии очертится весьма ярко. Понадеявшись на англичан персияне храбро задирали русских и даже вторгались в наши пределы. По Ганжинскому договору 1732 г. мы уступили Персии, завоеванные Петром Великим прикаспийские земли и до 1804 г. жили с персами мирно. Враждебные отношения между Персией и Россией возникли еще в 1783 г., когда вассал Персии Ираклий, царь грузинский, был принят под покровительство России. Преемник Ираклия, Георгий XIII, не видя никакой возможности удержаться на престоле, принял окончательно русское подданство в 1800 г. Война за обладание Закавказьем, прославив Цицианова, Гудовича, Тормазова и в особенности Котляревского, закончилась в 1813 г. Гюлистанским миром, по которому Персия уступила нам: Грузию, Дагестан и ханства: Карабахское, Шекинское, Ширванское, Дербентское, Бакинское и Талышинское. Таможенные пошлины с русских товаров были понижены до 5 % со стоимости.

В 1826 г. Персия еще раз попыталась схватиться с Россией, заняв Карабах, а затем, не смотря на переговоры с Меншиковым и почести, какими окружили нашего [204] посла, персияне перешли Аракс. Обстоятельства им по видимому благоприятствовали: в Грузии началось восстание с царевичем Александром во главе, Черкесы всполошились также, а тут еще и Ермолова, «грозу Кавказа», заменили неизвестным покуда Паскевичем.

Но персияне тогда были ничем не лучше нынешних Бухарцев и с ними справились весьма скоро: князь Мадатов разбил Мехмета-мирзу у Шамхоры, а Паскевич — Аббаса-мирзу при Елизаветполе. Взятие Эривани и движение к Тавризу, а затем и к Тегерану положили конец войне. По Туркманчайскому договору (10 февр. 1823 г.) мы получили: Эривань и Нахичевань, да сверх того 20 миллионов рублей контрибуции. Дары, посланные императору Николаю и новому графу ереванскому, ценились также в 1 миллион. Россия получила исключительное право содержать военную флотилию на Каспийском море; а для искоренения морских разбоев нам предоставлено иметь морскую станцию на о — ее Ашур-Адэ, у входа в Астрабадский залив.

Ни в одну из этих войн англичане не помогли Персии ни войсками, ни деньгами. Договора 1809 года как будто и не существовало. Само собою разумеется, что естественным последствием такого поведения было полное охлаждение персиян к Англии, которая их как будто нарочно подвела, под беду.

Русское влияние за то дошло до зенита. В конце тридцатых годов при Магомет-шахе состоял, в качестве нашего военного агента, полковник граф Симонич,{66} блистательно отличившийся под Елизаветполем. Этот агент и руководил военными действиями персиян против Герата в 1838 г. Англичане смотрели вообще враждебно на предприятия персиян к стороне Афганистана, который берегли для [205] себя, а тут еще явился русский руководитель... Перерыв дипломатических сношений с Персией не подействовал. Тогда для противодействия Симоничу в Герат был послан капитан Потинджер. Неизвестно однако же, чем бы кончилась осада, если бы Симонич не был отозван нашим правительством...

Произошло это по следующему поводу: в лагерь шаха явились разные афганские владетели искать дружбы и покровительства; здесь они увидели представителя России главным распорядителем осады, узнали, каким влиянием на шаха он пользуется и нисколько не сомневались в могуществе державы, только что побившей сильную, по их мнению, Персию и взявшей с нее 10 куруров туманов (т. е. 20 миллионов золотом) контрибуции. Афганцы, под влиянием знакомства с Виткевичем, жившим в это время в Кабуле, задумали составить союз, но при условии, что Россия обещает им свое покровительство и поручится за их владения. Симонич не задумался дать афганцам эту гарантию от имени русского правительства...

Англичане не дремали. Им приходилось позаботиться о расторжении афганского союза, о пресечении дальнейшего влияния России на Персию и дальнейшего распространения последней на восток. Три эти задачи стоили того, чтобы решиться на все... И вот, наше правительство получило громовую ноту лорда Кланрикарда от 4 мая 1838 г.

Симонич был тотчас отозван под предлогом, что он зашел за пределы своих полномочий... Удар русскому влиянию был нанесен и с той поры оно уже едва заметно. Военных агентов мы там больше не держим, инструкторов для обучения персидских войск не посылаем и тем даем повод думать, что мы боимся учить персиян на свою голову. Дело обучения войск находится в руках англичан, французов и немцев. Персияне знают, что фиренги т.е. европейцы готовы разорвать Россию на куски [206] и значит, если учат их военному делу, то, конечно, на пагубу не себе, а этой самой России!

Если такая мысль шевелится и в мозгу какого-нибудь российского политикана, то в успокоение его мы скажем, что сколько ни учи восточного человека, а сердца своего ему не вставишь. Представляя собою естественное произведение географических, климатических, исторических и политических условий своей страны — персиянин навсегда останется тем, что он есть: впечатлительность не его вина и отделаться от нее он не в силах. На этой-то струне мы и будем всегда играть свои победные марши!

Тем не менее ради противодействия чужеземному влиянию, нам не худо бы разрешить своим офицерам службу в персидских войсках.

Исповедуя шиитизм и попав, как в тиски, между такими ярыми суннитами как Турция с одной стороны, и Хива, Бухара и Афганистан с другой — Персия совершенно изолирована и охотно поддается влиянию всякой европейской державы, готовой ее поддержать.

Отрезав враждебные нам ханства от Турции, их всегдашней покровительницы, ненавидимая ими за шиитизм еще более, чем мы за христианство — Персия есть наша естественная союзница. Она может оказать нам, при случае, большую услугу, если будет за нас, но ту же услугу она окажет Турции или Англии, если будет против нас.

Появление новых учений, подходящих к христианству, каково, например, бабидское (реформатор называл себя баб, т.е. ворота, в том же смысле как и Христос: «аз есмь врата»), или — еще позднее — с полным отрицанием Магомета, делают Персию для нас еще более интересною. Словом, пренебрегать этою страною не следует. Устранив Россию одною нотой, Англия скоро справилась и с Персией: появление английской эскадры в водах персидского залива, а затем занятие Бендер-Бушира и острова Каррака, заставали персиян снять осаду Герата. [207]

С другой стороны для противодействия Виткевичу в Кабул послан был туда Борнс, который, однако же, не успел склонить Дост-Магомета на сторону англичан.

Тогда англичане задумали изгнать Дост-Магомета, воскресить распавшееся дуранийское царство и посадить на престол, преданного им Шаха-Шуджу. К этому предприятию их подмывало еще и желание остановить русских, по возможности, дальше от Индии: хивинской экспедиции Перовского в 1839 году англичане приписывали более отдаленные цели. Основаниями для такого убеждения служили весьма важные, по понятиям англичан, обстоятельства: во-первых, в это время из Оренбурга была изгнана английская евангелическая миссия, учрежденная в начале тридцатых годов, под предлогом проповеди слова Божия и занимавшаяся совсем не этим; во-вторых, русские агенты как будто вели подступы (траншеи) к Индии: Симонич чрез Персию на Герат, а Виткевич чрез Кабул и, наконец, в третьих, русские усиленно старались замаскировать свои намерения относительно Хивы и уверяли, что задуманная экспедиция имеет только ученую цель, а между тем громадные приготовления обличали что-то более серьезное.

Перовский торопился с экспедицией, чтобы предупредить движение англичан в Кабул, о котором у нас уже было известно, и славою своих побед затмить успехи англичан. На грех у нас вздумали еще посоветоваться с англичанами. «Железный герцог» — лорд Веллингтон, считавшийся русским фельдмаршалом, и первым военным авторитетом того времени за Ватерлоо{67}, в совете не отказал, но за то и посоветовал! [208]

«Самое трудное в степных походах — это недостаток воды. Зимой в степи есть снег, а значит есть вода», изрек английский оракул.

Благоговейно выслушав совет, мы поторопились его выполнить и только под конец сообразили, что снег еще не значит вода, а что для этого надо везти с собой огромный запас дров, а под дрова надо множество верблюдов, а для этих верблюдов надо вести огромное количество корма, а под этот корм надо опять не мало верблюдов и т. д. Хотя везти воду в виде дров и казалось весьма удобным, так как не требовалось ни бочек, ни турсуков (кожаные мехи), не предстояло ни усушки, ни утечки, но эту воду жгли не на одно удовлетворение жажды, а еще и для спасения от небывалой стужи. Кончилось тем, что дрова употреблялись только для отопления кибиток самого Перовского и некоторых штабных остальные обогревались собственною «животною теплотою» (превыгодное изобретение), а снег оттаивали в бычьих пузырях, подкладываемых на ночь под бок...

Результаты экспедиции Перовского известны: почти весь обоз и почти треть отряда легли в пустыне... Но пока эта [209] история не разыгралась, английская журналистика до того всполошила общественное мнение, парламентские дебаты отличались такою страстностью, что царствовавшее тогда министерство вигов вынуждено было предпринять ряд мер, завлекших Англию далеко за пределы благоразумия и осторожности...

Первый неосторожный шаг англичан это экспедиция 1839 г. в Афганистан. Двинувшись тремя колоннами, они к августу заняли уже Кабул, Кандагар и Газни. Дост-Магомет бежал, а Шах-Шуджа был возведен на царство. Затем во все среднеазиатские ханства посланы были агенты для возбуждения их против России. В Кокан был назначен Конноли, в Бухару Стоддарт, в Хиву Аббот и вслед за ним еще и Шекспир.

Если бы этим агентам не удалось составить против нас мусульманской коалиции, то они должны были внушить ханам, чтобы те старались не подавать русским никакого повода к враждебным действиям, которые, конечно, могли бы окончиться утверждением русских на реках Сыр-Дарье и Аму-Дарье.

Аббот так хлопотал помешать нашей хивинской экспедиции, что даже предлагал хану выкуп за всех наших пленных, из-за которых собственно и началась война. Но английский агент только обещал деньги, а в наличности их не имел, и когда хан потребовал от него полномочий на эту сделку, то и полномочий не оказалось. Взбешенный хан вытолкал Аббота пинками ноги и затем засадил в яму.

Почти одновременное движение и русских, и англичан в глубь Азии сильно встревожило ханов, но когда русская экспедиция кончилась неудачею — ханы эти подняли головы. Наша неудача была роковою и для англичан: успокоенные на наш счет, азиатцы тотчас принялись расправляться с инглизами. Осенью 1840 года началось восстание в Афганистане из-за того, что англичане основались, по видимому, на долго и не показывали намерения уходить назад — доказательством [210] служило то, что некоторые офицеры выписали к себе своих жен и детей. К тому же они весьма бесцеремонно обращались с туземными дамами. Нападения на рыжих ловеласов, тайные убийства из-за угла и прекращение подвоза продовольствия, вынудили англичан принять некоторые меры, в числе которых в особенности не нравились афганцам фуражировки. Начались стычки. Фуражиров завлекали в засады и без милосердия истребляли, а когда на фуражировку стали выходить большие отряды, то завязалась непрерывная малая война. Афганцы, вообще не разборчивые в средствах, менее всего считали себя связанными в расправе с инглизами: вся Азия знала, что за гуси сами англичане, как они сами верны своему слову, как человеколюбивы, честны и разборчивы в средствах.

Англичанам пришлось пожать то, что они сеяли сами. Так называемые военные хитрости, примеренные афганцами на английские плеча — оказались для них не под силу. Сначала явились поставщики муки, которая оказалась потом отравленною{68}. Затем, под видом доброжелательства, некоторые влиятельные люди посоветовали англичанам выступить до наступления зимы, обещали доставить под тяжести достаточное число верблюдов и — забрав вперед деньги — употребили их на вооружение своих шаек.

Генерал Макнатан был вопиющая неспособность: он не только не задавил восстания в самом начале, не только дал восставшим денежные средства, но еще и не пустил никого на помощь к Борнсу 2-го ноября{69}, когда тот отстреливался в Кабуле от нападавшей черни. — Это уже не может быть объяснено даже неспособностью — это была самая гнусная низость. Английский генерал совершенно потерял голову. Это случилось с ним наконец и в буквальном смысле слова: выехав [211] на переговоры с предводителями афганскими, он попал в засаду, в виду своего лагеря. 40 хороших афганских стрелков, спрятанные за обрывистыми берегами речки, как только услышали в палатке слово Аллах (условный знак), тотчас сделали залп по конвойным. Макнатан был убит и тут-то потерял голову на самом деле{70}. Замечательно, что в лагере никто не шевельнулся — англичане были рады, что избавились от своего генерала... Судьба Борнса отозвалась Макнатану!...

Один из представителей прежде царствовавшего дома Пайенде-Хана, вызвавшийся доставить верблюдов, стал, благодаря полученным от англичан деньгам, во главе всеобщего восстания, а между тем ловко обманывал английских генералов, представляя им отчеты о числе купленных верблюдов, о числе павших и т. п. Когда же англичане изъявляли желание посмотреть этих верблюдов, то всегда оказывалось, что животные только что переведены на пастьбу в какой-нибудь отдаленный угол. Так затянулось дело до зимы — оставаться долее казалось немыслимым и вот Эльфингстон заключил договор, по которому сдал афганцам почти всю артиллерию и лишние тяжести (амуниция и продовольствие), заплатил огромную контрибуцию и за это получил обещание, что афганцы не будут мешать отступлению англичан...

Глубокий снег и стужа уже сами по себе конечно затруднили движение, а между тем кругом колонны сновали грозные мстители, налетевшие как хищные коршуны на готовую добычу. Каждый отставший, каждый отдалившийся в сторону, становился жертвою, для которой не было пощады. Подгоняемые афганцами, англичане весьма спешили, но выйти из под ударов все-таки не могли.

Недостаток топлива и съестных припасов сделал [212] положение несчастных англичан почти безвыходным. Чтобы избавить от этих лишений женщин и детей, следовавших при отряде, англичане вступили в переговоры и выдали свои семейства, на честное слово, афганцам. Это был единственный договор, который афганцы исполнили действительно честно, да и то конечно потому, что в руках англичан было тогда семейство Дост-Магомета.

Вслед за женщинами и детьми сдались английские генералы, выехавшие сначала под предлогом переговоров. Таким образом войска были покинуты вождями на голод, холод и смерть неминуемую... Генералы эти предпочли сытый плен голодной свободе... чувство чести в них заглушалось чувством голода — мысль о вечном позоре не одолела стремления ко временному комфорту, от которого этим генералам так трудно было отказаться!

Если вспомнить, что в первой бенгальской колонне на 9,500 чел. регулярного войска приходилось 38,000 погонщиков и слуг, то можно себе представить, каков должен быть порядок в такой армии! Истребление англичан шло так успешно, что до Хайберского ущелья добралось только 4,500 англичан и до 12,000 чел. прислуги. Здесь все они были истреблены до последнего человека!

Так позорно кончилась экспедиция, стоившая до 210,000,000 рублей (30 миллионов фунтов).

После этой катастрофы азиатские деспоты ожили, а положение английских агентов в ханствах сделалось весьма опасным. Конноли вынужден был спасаться из Кокана и бежал в Бухару, но здесь вместе со Стоддартом был публично зарезан по приказанию эмира. Об этих двух агентах мы находим у Хуттона следующие подробности: «в 1838 г. полковник Стоддарт, храбрый, но надменный и дерзкий солдат, послан был в Бухару из Тегерана сэром Джоном Мак-Нейлем и, должно быть, действовал неосторожно, уверив некоторым образом, что он в скором времени будет аккредитован к этому двору [213] британским правительством. Прошло 14 месяцев, а он не получил никакого кредитивного письма из Англии. Полковник был брошен в тюрьму и подвергся такому жестокому обращению, что его нервная система была потрясена и он принужден был принять исламизм, в надежде спасти свою жизнь. Генерал Ферьер уверяет, что он мог бы оставить Бухару вместе с Ханыковым (и Бутеневым), но он был слишком горд, чтоб быть обязанным своей жизнью заступничеству русского. Если это так, то он выказал странную непоследовательность: отрекшись от своей религии, он в то же время отказался принять услугу от дружеского и христианского правительства».

О какой непоследовательности говорит Хуттон? По моему это, напротив, весьма последовательно: отказавшись от христианства, не следовало уже принимать услуги от христиан. Если сказать: Стоддарт поступил нерасчетливо — это будет вернее, потому что для спасения жизни он предпочел более тяжелое средство: — изменить своей религии, тогда как мог спастись более легким способом: — изменить своей надменности.

О добродушном и кротком капитане Конолли англичане отзываются, напротив, с большим сочувствием. Посланный из Кабула в Хиву в 1840 г., он проехал оттуда в Кокан по джизакской дороге, обогнув Бухару, где томился Стоддарт. Когда ему пришлось спасаться из Кокана, он по приглашению эмира Наср-Уллы, посетил его в лагере под Меремом, недалеко от Кокана. Вероломный Наср-Улла распорядился с Конолли как с пленником: обобрав его до нитки, он отправил его в Бухару, где и засадил в тюрьму.

17 июня 1842 г. Стоддарт и Конолли были зарезаны. Аббот уверяет, что Стоддарта предварительно били по пятам, пока кожа не стала отваливаться, а ночью его зарезали в тюрьме. Конолли, по словам Аббота, не хотел купить жизни ценою религии и был зарезан в одно время с [214] товарищем. Рассказы о том всеобщем неудовольствии, какое будто бы возбудила в народе казнь английских офицеров — не заслуживают ни малейшего доверия. Бухарцев не очень-то разжалобишь, да и бояться англичан им было нечего{71}.

Что касается до Аббота и Шекспира, то они спрятали британскую надменность в карман и были спасены нашими агентами Никифоровым и Аитовым; тем не менее они все таки едва добрались до России, полуживые от побоев и ран. Это не помешало Шекспиру уверять, что освобождение хивинским ханом 500 русских пленных произошло не оттого, что в Хиве прослышали о приготовлениях в Оренбурге к новому походу, а только благодаря настояниям его — Шекспира, благодаря его влиянию на хана и угрозам! — Английский Дон-Кихот свою яму, вероятно, считал дворцом, а позволение выехать вместе с русскими — вероятно за поручение доставить этих русских к месту назначения!

В параллель с гонениями на английских агентов мы выставим поведение капитана Никифорова в Хиве: офицер этот, во-первых, иначе не говорил с хивинскими вельможами, как тоном победителя — он не просил, не доказывал, не убеждал, а требовал, настаивал, затем когда согласившись на какое-нибудь требование, вельможи эти являлись снова и начинали трактовать о поконченном уже вопросе — Никифоров, без дальних околичностей, приказывал конвойным казакам выпроводить надоедал в шею! Положим, это не совсем деликатный способ прекращать аудиенцию и вовсе не дипломатично — ибо Никифоров не достиг никакого соглашения — но в стране, где послов не уважают, послы и сами не обязаны уважать кого бы то ни было, если не боятся... а что касается неудачи переговоров, то последствия [215] показали, что самые угодливые, самые «приятные во всех отношениях» послы наши не могли добыть ничего, кроме клочка бумаги, который еще ни разу не считался ханами для них обязательным! Довольно припомнить забавную историю с договором, так успешно заключенным с Хивою подполковником Данилевским.

Если же признать, что договоры с азиатскими деспотами ничего не стоят, то вопрос о том: какой способ обращения наших послов следует признать за более подходящий — вопрос этот надобно предоставить личному вкусу каждого.

Пусть теперь читатель выводит из этого: чье влияние было больше: Шекспира ли, сидевшего на хлебе и воде в грязной и вонючей яме — или Никифорова, расправлявшегося с хивинскими сановниками как с лакеями?

И так, происки англичан против России не увенчались успехом. Гибель английских агентов показала, что авторитет Англии не силен, а вмешательство в дела Афганистана покрыло английскую армию позором... Чтобы восстановить честь своего оружия, англичане предприняли в 1842 г. новую экспедицию в Кабул, который и был разграблен. На этот раз, однако же, англичане не засиживались, а поспешили восвояси.

Падение вигов и вступление в министерство Роберта Пиля повлекло за собою крутую перемену в политике ост-индского правительства. Признав невыгодным поддерживать английскими деньгами и штыками какого бы то ни было претендента, делавшегося ненавистным народу именно за эту поддержку — правительство решилось предоставить афганцев самим себе.

С тех же пор англичане уже не рисковали посылать своих агентов в среднеазиатские ханства и если пробовали иногда сплести тенета на русского медведя, то предпочитали действовать чужими руками — посылая не агентов, а простых шпионов — из туземцев.

Имя инглизов, как лозунг мусульманского союза [216] противу русских, раздалось еще раз не ранее 1853 года, т.е. не ранее восточной войны.

К этому времени мы уже стояли на Сыр-Дарье: еще в 1847 году недалеко от устья этой реки мы выстроили укр. Раим, а в 1853 г. заняли и среднее течение, взяв, после долгой осады укр. Ак-мечеть (ныне Перовск). Движение наше вперед как нельзя более благоприятствовало видам англичан, относительно возможности составления против нас громадной коалиции из всех среднеазиатских ханств: собственно Ак-мечеть принадлежала Кокану, но мы овладели и караванными путями из Бухары и Хивы. Последняя, сверх того, претендовала на весь левый берег Сыра, куда, однако, забирались наши поселенные казаки за сеном, дровами и колючкой и где кочевали подвластные нам киргизы. По всему этому возбудить против нас, и без того недовольных, соседей представлялось делом весьма легким, а тут еще англичане ловко приплели религиозный вопрос: «Кяфиры т.е. неверные, русские, хотят совсем заесть главу правоверных султана стамбульского».

Надобно заметить, что среднеазиатские ханы хотя и не считают себя вассалами турецкого султана, но когда им приходится туго — всегда обращаются к нему за помощью и тогда величают его главой правоверных, держащим высоко знамя и меч ислама и т. и. Султан считается у них, собственно первым между равными, на что, конечно, и имеет право, в виду того, что охраняет кыбле — храм или бейт ульхерам — священный дом, т.е. Мекку, владеет страною, отнятою от кяфиров — Балканским полуостровом и крепко держит даже святыню всего христианского мира: бейт ул-мукаддес — святой дом т.е. Иерусалим.

Город этот священен и для мусульман, так как отсюда пророк возносился на небо. Горы: Мория и Хеврон усердно посещаются правоверными; здесь, на том самом камне, на котором Авраам намеревался принести в жертву Исаака, на том камне молился Магомет. До сих пор на [217] камне сохранился отпечаток, сделанный головою пророка. Сохранились и следы рук архангела Гавриила (по арабски Джебраил), удержавшего камень, когда тот вздумал было полететь на небо вслед за конем Магомета!

Уж за одно это Иерусалим должен оставаться в руках правоверных! Так рассуждают мусульмане и с ними совершенно согласны англичане.

Что за дело англичанам до разных отвлеченностей в роде вопроса о степени пригодности или вернее, о степени приличности средств?

Христианская держава, возбуждающая мусульман против другой христианской державы во имя Магомета, подрывает, конечно, всякое уважение к христианству вообще и к себе в особенности. Это и заметно теперь в Азии, когда заговоришь об инглизах.

Мусульмане полагают, что между фиренгами т.е. европейцами есть тоже свои шия и свои сунни и, что отсюда вытекает ненависть, ничем не насыщаемая. Нам не раз приходилось разъяснять любознательным азиатам, что англиканская церковь еще ближе других подходит к русской, а между тем англичане больше всех враждуют с нами. Тут дело не в религии, а в барышах. Если бы мы были даже одной с ними веры, то и тогда, конечно, англичане не задумались бы поднять против нас и мусульман, во имя поддержки мусульманства, и язычников во имя какого-нибудь Ламы, Брамы и т. п.

Если во время бунта кафров и готентотов, против английских колонистов в южной Африке, погибло столько англичан, то это благодаря английским же купцам, которые беспрестанно подвозили мятежниками ружья и порох, находя в этом прекрасную спекуляцию!

Уж когда со своими кровными не церемонится купеческая нация, то чего же ждать остальным народам?

Как бы то ни было, а в 1853 году в среднеазиатских ханствах громко заговорили о намерении России искоренить [218] мусульманство, уничтожить мемлекети Рум (буквально: царство римское, так называют Турцию), отнять у мусульман могилу Хазрети-Исса, святого Иисуса и поработить все ханства. Громко говорилось и о том, что Аллах открыл теперь сердца инглизов, что они услышали голос пророка и не дадут мусульман в обиду, не дадут истребить Турцию и закрепят за нею Иерусалим... Но для этого нужно, чтобы и ханства позаботились сплотиться в один могучий союз и раздавили русских на Сыре.

Результатом этой махинации было действительно большое движение в конце 1853 г., но оно оборвалось сразу неудачею под фортом Перовский. 18 декабря, на рассвете, коканцы были разбиты на голову капитаном Шкупь.

После этой неудачи коканцев, возвысившей русских еще более в глазах среднеазиатцев — происки англичан уже не встречали сочувствия. Бухарский эмир не только не согласился принять участие в коалиции, или пропустить войска английские, но даже велел зарезать присланного к нему лазутчика.

Что касается коканцев, то они отказались от действий к стороне Перовска и двинулись к Верному.

Хивинцы, по издавна принятому ими обыкновению, не выказывали явного участия в предприятиях противу русских, но агенты хивинские сеяли смуту между киргизами, а хан всеми силами поддерживал беспорядки, начатые в оренбургских степях Исетом Кутебаровым, задавшим нам работу на несколько лет.

Таким образом, англичане не дремали и каждый раз откликались, как только заслышат шорох в стороне России. Нам нельзя было сделать и шагу — чтобы не расшевелить английских дипломатов, сыпавших запросами, и чтобы не растревожить Ост-Индскую империю, сыпавшую деньгами, обещаниями и агентами во все ханства.

План соединения линий Оренбургской и Сибирской, висевших на воздухе — казался англичанам, да и многим из [219] русских, простым картографическим вопросом: странно же в самом деле видеть на карте перерыв традиционной зеленой краски, окаймляющей границы Российской Империи!

Казалось все равно: что провести соединительную черту на карте, что на самом деле — по необитаемой степи, гладкой как бумага.

Это все так, но ни русские, ни англичане никак не ожидали, что из этого выйдет. Ни Россия, ни Англия еще не знала, что за человек, полковник генерального штаба, Черняев, которому выпала доля провести границу на самом деле.

Теперь не только Россия и Англия, но и Средняя Азия хорошо запомнили имя Михаила Григорьевича: все это сделали только два года — 1864 и 1865.

Приступив к выполнению задачи, Черняев нашел ее неудоборазрешимою в тех рамках, которыми она была стеснена: трудно было охранять новую границу, оставив впереди нее незанятыми Туркестан и Чемкент. Пока ходили взад и вперед разные донесения, представления и разрешения, оба эти города уже были взяты. Скоро затем пал и Ташкент. Граница наша сразу подвинулась к Индии, чуть не на 500 верст.

Ряд этих, нежданных-негаданных, успехов переполошил Англию не на шутку: заскрипели перья сент-джемского кабинета, посыпались ноты и запросы — началась дипломатическая кампания.

Но что значила эта кампания для нашего славного канцлера, для нашего князя Горчакова, когда он только что выиграл у кабинетов всей Европы польскую кампанию? Что значили запросы одной Англии, когда наш министр не задумался раздать щелчки целой коалиции?

Понятно, что англичане должны были смолкнуть перед самыми азбучными доводами: мы идем, потому что на нас нападают, мы оставляем за собой то, что мы взяли, потому что без этого нам придется брать то же самое по два раза — [220] пример: Пишпек, граница немыслима без владения тем-то и тем-то и прочее. Это всегда останется формулой наших будущих ответов и, конечно, англичане поступят гораздо остроумнее если перестанут вовсе спрашивать. Пусть довольствуются признанием совершившегося факта, это будет спокойнее и достойнее.

Заменивший Черняева, генерал Романовский продержался и сам только несколько месяцев и хотя приобрел для России Ходжент, Ура-тюбе и Джизак, но все это, сравнительно с Ташкентом, были уже мелкие птахи, да сверх того, при войсках находился и сам Крыжановский. Разделенная слава — пол-славы и в этом можно отчасти искать причину того явления, что за Черняевым не видать ни Романовского, ни Крыжановского... Не только у туземцев, но и в среде русских участников завоевания имя Черняева совершенно заслонило остальная имена. Только последние победы над бухарцами и знаменитая хивинская экспедиция выдвинули на первый план также и генерала фон-Кауфмана. Обширные полномочия, ему данные, и тот исключительный почет, который, так сказать, сговорились придать ему подчиненные, укрепили за ним титул ярым-падша — полуцарь, титул, придаваемый генерал-губернатору не только простыми туземцами, но и ханами.

Возвратимся к англичанам. — Известно, что после штурма Джизака произошло страшное избиение: замкнутые в коридоре, между двумя наружными стенами, защитники давили друг друга, протискиваясь к маленькой калитке, выходившей в поле, к стороне, диаметрально противоположной месту штурма, и в эту толпу, в эту сплошную массу людей, лошадей и оружия — прехладнокровно постреливали, ворвавшиеся в крепость солдаты... Когда потом убирали тела, то между убитыми оказалось несколько европейцев, резко отличавшихся и наружностью и голландским бельем. Никто тогда не сомневался, что это были англичане, но никто этим не [221] интересовался, никто не старался раскрыть истину. Так эти безвестные чужеземцы и унесли с собой свою тайну...

Со стороны Ост-Индии к нам, и впоследствии, не раз проникали разные подозрительные личности, оказавшиеся впоследствии английскими агентами, — ничего нет мудреного, что и джизакские принадлежали к той же категории. Во всяком случае о них ничего неизвестно. [222]