Броня крепка и танки наши быстры
Нет ничего странного в том, что автор «Ледокола» и «Дня-М» не является большим специалистом по истории авиации. Удивительно, что примерно такую же «компетентность» он демонстрирует в области танковой техники, которая должна быть ближе ему по первичному военному образованию. Неудовлетворительная для «исследователя! квалификация заставляет его применять и здесь уже упомянутые ранее некорректные приемы и прямую ложь.
Рассказы о советских танках («Ледокол», гл.З) начинаются со свидетельства Гудериана о Харьковском заводе, якобы выпускавшем в 1933 году 22 танка в день. Ссылки на источник отсутствуют, альтернативные данные не приводятся. В действительности на всех танковых заводах в 1933 году было выпущено 3500 боевых машин.
Буквально через страницу очередная неудача с цифрами: «Их (танков БТ) произведено больше, чем ВСЕХ типов во ВСЕХ странах мира на 1 сентября 1939 года». Это не так. И не надо рыскать по всему миру: БТ выпустили на 3 тысячи меньше, чем советских же Т-26. Причем даже по весьма условной собственной классификации «В. Суворова» [238], последний (в отличие от БТ) нельзя отнести к танкам-агрессорам — это была малоподвижная машина для действий в боевых рядах пехоты. Кстати, способность БТ двигаться на колесах нельзя трактовать исключительно как признак «агрессивности».
Важной (если не главной) целью применения колесно-гусеничного движителя является обеспечение оперативной подвижности танков в своем тылу. В отличие от сравнительно небольших европейских стран возможность перебрасывать танковые части с одного участка фронта на другой была весьма актуальной для СССР с его огромными пространствами.
С начала 30-х годов, «свидетельствует» Резун, в СССР создаются «танки-агрессоры» БТ для проникновения в глубокий тыл противника, подобно ордам Чингисхана. «Потрясающие агрессивные характеристики танков БТ», по мнению «Суворова», указывают на то, что предназначались они для использования «только на территории Германии, Франции, Бельгии», ибо советские дороги были для них не приспособлены.
В подобного рода утверждениях даже невооруженным глазом видно элементарное невежество автора. БТ были легкими танками, снимавшимися перед войной с производства, а из оставшихся в войсках всего 27% были исправными, имевшими весьма ограниченный моторесурс.
Кстати, эта резуновская идея — танк для асфальтовых дорог — ведь тоже шедевр идиотизма. А почему не бронепоезд для железных? А что будет делать этот танк на колесах, если поперек асфальта [239] будет лежать бревно или прокопана траншея? И почему танк, а не бронеавтомобиль БА-11, который имел такую же броню и оружие, почти такую же скорость, но двигатель в 5 раз менее мощный?
Чтобы это знать, нужно десятилетиями накапливать самую различную литературу по военно-историческим вопросам. Нормальный читатель этого не делает, но ему и ни к чему. Так что в таких вопросах Суворов свободен в своей глупости, как птица в полете, и его доверчивых читателей трудно в чем-то обвинить.
«Кстати, — продолжает Резун — Советский Союз был единственной страной, которая в массовых количествах производила плавающие танки. В оборонительной войне танку никуда плавать не надо»(?)
В действительности же у немцев плавающих танков было значительно больше и использовали их при форсировании Буга и Днепра. «Говорят, что сталинские танки были не готовы к войне. Это не так, — пишет автор «Ледокола». — Они не были готовы к оборонительной войне на своей территории. Их просто готовили для войны на каких-то других территориях».
Изрядное место в системе доказательств агрессивных намерений СССР, по Резуну, занимают так называемые «автострадные» танки — «танки-агрессоры» А-20. Литер «А», как «установил» Резун, означает «автострадный». А где автострады, задает он читателю вопрос и сам отвечает: только в Германии.
Заметим, что автору «Ледокола» принадлежит безусловный приоритет в «открытии» подобного типа оружия, и это едва ли не единственный его «вклад» в историю отечественной военной техники. Существуют, однако, серьезные сомнения в [240] том, что за индексом «А» действительно стоит наименование «автострадный». И прежде всего потому, что одновременно с упомянутым в «Ледоколе» колесно-гусеничным А-20 на том же Харьковском заводе создавался танк А-32. Это была чисто гусеничная машина, менее скоростная, но лучше вооруженная и бронированная, чем БТ и их развитие А-20. Вряд ли к этому танку подходило определение «автострадный». Но дело, в общем-то, не в терминах. Главное (скрытое Резуном от читателей) состоит в том, что в декабре 1939 года разработка, а в начале 1940 года и производство колесно-гусеничных танков были прекращены. Все силы Харьковского КБ и завода по приказу Сталина были брошены на развитие А-32. Доработанный по его личным указаниям, этот танк «вырос» в знаменитый Т-34. Одновременно в Ленинграде форсировалось создание тяжелого танка КВ. Отсюда следует, что либо СССР к агрессивной войне не готовился, либо (и это более правильно), весьма странная для специалиста «автострадная» аргументация «Виктора Суворова» не стоит выеденного яйца.
В «танковых» главах у Резуна есть эпизоды, которые читателям трудно проверить. К примеру:
«А теперь о качествах танков, которые Гудериан видел на Харьковском паровозостроительном заводе. Это были танки, которые создал американский танковый гений — Дж. У. Кристи. Достижений Кристи не оценил никто, кроме советских конструкторов. Американский танк был куплен и переправлен в Советский Союз по ложным документам, в которых он числился сельскохозяйственным [241] трактором. В Советском Союзе «трактор» выпускался в огромных количествах под маркой БТ — быстроходный танк. Первые БТ имели скорость 100 км в час. Через 60 лет каждый танкист позавидует такой скорости.Форма корпусов танков БТ была проста и рациональна. Ни один танк мира того времени, включая танки, производимые для армии США, не имел такой формы брони. Лучший танк второй мировой войны Т-34 — прямой потомок БТ. Форма его корпуса — это дальнейшее развитие идей великого американского танкового конструктора. После Т-34 принцип наклонного расположения лобовых броневых листов был использован на германской «Пантере», а потом и на всех остальных танках мира».
Думаю, что, прочитав этот эпизод, читатели должны проникнуться уважением к Резуну — смотри, какие он технические тонкости знает! Значит, и в остальном он, наверное, такой же умный! А ведь в этом кусочке заложено столько глупости, что, пожелай кто-нибудь сделать это специально — не получится!
По словам Ю. Мухина, Кристи известен в танковом мире не конструкцией танка как такового, а его ходовой части. Он катки гусеницы сделал размером на всю высоту гусениц, и его идею применяли и применяют все. Эта идея была внедрена в советских БТ и Т-34, в чешском 38-t, в немецкой «Пантере». Но ведь «аквариумист» об этом даже не вспоминает, хотя до перехода в разведку он был офицером танковых войск.
Он хвалит Кристи за то, над чем остальные смеются. Тухачевский купил у Кристи опытный образец танка, в корпусе которого Кристи расположил и танковые, и автомобильные механизмы. Этого, кроме Тухачевского, никто и никогда не [242] повторял. Кстати, СССР у Кристи купил не танк, а корпус танка без башни и оружия.
Корпус танка Кристи составлен исключительно из вертикальных листов, кроме лобового, башня имеет точную форму консервной банки. Но дело в том, что нет и не было в мире танка без наклонного лобового листа, поскольку иначе механик-водитель не увидит дорогу перед гусеницами. Еще примитивнее формы корпуса, чем у танка Кристи, трудно придумать, его нельзя сравнить не только с Т-34, но и стареньким английским «Виккерсом», японским «Хаго», венгерским «Толди» или немецким Т-II. Да и БТ имел совершенно другую форму.
Поразительно то, что для обоснования своей идеи о том, что СССР делал перед войной танки, чтобы промчаться с ветерком по асфальтовым дорогам Германии, писать всю эту глупость о танке Кристи совершенно не требовалось. Ну, был у нас быстроходный танк, который мог быстро ездить на колесах (но никогда не ездил). Кого волнует Кристи?
По данным В. Гончарова, количество боеспособных танков в Красной Армии на июнь 1941 года остается предметом ожесточенных дискуссий.
Согласно данным, впервые опубликованным еще в 1961 году, из числа машин старых марок полностью боеспособно было только 27 %, еще 44 % танков требовали среднего ремонта (в окружных мастерских), а 29 % — капитального ремонта (на заводах танковой промышленности). Однако, например, в работе Н. Золотова и И. Исаева приводятся совершенно другие цифры: 80,9 % исправных танков всех марок и 19,1 % машин, требующих среднего и капитального ремонта (включая находящиеся [243] на складах и рембазах НКО). В приграничных округах количество неисправных машин составляло 17,5 % от общего числа танков, а во внутренних округах — 21,8 %.
Не исключено, что со временем эти цифры тоже будут кем-нибудь опровергнуты, причем на основании столь же строгих архивных источников. Заметим, что даже в авиации (где самолеты устаревают и списываются куда чаще) процент полностью исправных машин всегда был намного ниже, нежели 80,9 % от штатной численности.
Одно из возможных объяснений столь разительному несоответствию между документами и реальной действительностью — традиционная для нашего Отечества любовь к дутой отчетности. К примеру, донесения из войск в июне 1941 года свидетельствуют о том, что многие танки, прошедшие по сводкам средний и даже капитальный ремонт, на деле все равно оказывались небоеспособны.
Другой пример: согласно докладу командира 8-го механизированного корпуса генерал-лейтенанта Д. Рябышева, из 932 танков корпуса 197 машинам требовался заводской (то есть капитальный) ремонт — а это уже 21,1 % штатного состава корпуса. Следует учесть, что для признания машины «требующей ремонта» (то есть принадлежащей к 3-й и 4-й категориям) необходимо было решение специальной комиссии.
И без того тяжелую ситуацию усугубляло отсутствие в танковых корпусах надежных технических средств управления. Части были обеспечены лишь проводной связью, пригодной для мирного времени и стационарного расположения войск. [244] Трудно сказать, как ее собирались использовать в боевых условиях.
Танковых раций не хватало, да и те, что были, имели малый радиус действия и использовали один канал, в который мог войти каждый командир радиофицированного [245] танка (и любой желающий, знавший рабочую частоту). Радиосвязь велась только открытым текстом.
К началу войны армия была обеспечена фронтовыми радиостанциями на 63 %, армейскими — на 59 %, полковыми — на 57 %, корпусными, дивизионными, танковыми — на 56%. Впрочем, и те средства связи, которые находились в войсках, сплошь и рядом использовались неправильно или не использовались вообще. В 12-м мехкорпусе, например, все радиофицированные танки собрали в одной дивизии, другие части корпуса не получили их вовсе.
Батальоны связи корпусов и дивизий начали формировать только в апреле 1941 года; к началу войны они были недоукомплектованы.
Оставляла желать лучшего и боевая подготовка танкистов. Механики-водители имели опыт вождения танков от 5 до 10 часов, стрельбы из танковых пушек практически не производились.
Не хватало запчастей к танкам и бронемашинам. К началу 1941 года в бронетанковом управлении скопились заявки на ремонт 21000 боевых и вспомогательных машин, причем проверка показала, что многие машины можно было бы отремонтировать в частях — при наличии необходимого оборудования, запчастей и хотя бы минимальной квалификации механиков-водителей. Так или иначе, но к июню 1941 года в пяти западных военных округах числилось [246] 12780 танков, из которых исправны были не более 10339.
Сказалась и недостаточная надежность ходовой части новых танков. Машины KB действительно были практически неуязвимы в бою и наводили на врага панический ужас. Три четверти их числятся потерянными не от огня противника, а в результате аварий. Эвакуировать же подбитые машины в тыл в условиях отступления и общей дезорганизации руководства было просто невозможно — поэтому их тоже приходилось взрывать.
По немецким источникам, за первые два месяца войны было «подбито и захвачено» свыше 14 000 советских танков. При этом характерно, что отремонтировать и ввести в строй немцы смогли лишь около сотни машин. На остальных же, даже не имевших серьезных наружных повреждений, обнаружились неустранимые поломки двигателя или ходовой части. Можно подозревать, что в таком состоянии значительная часть машин уже находилась к началу войны.
Характерно, что в 1942 году количество трофейных советских танков, используемых вермахтом, было уже в несколько раз выше (порядка 300 машин) несмотря на то, что общее число трофеев значительно снизилось.
К 22 июня 1941 года на советской границе было сосредоточено около 3397 немецких танков в 17 танковых дивизиях трех танковых групп. Кроме того, в резерве ОКН находились две танковые дивизии, насчитывавшие около 350 машин. [247]
В составе 11 дивизионов и 5 батарей штурмовых орудий, а также ряда других частей имелось 246 штурмовых орудий Slug.III. Еще в различных частях было около 230 командирских танков kl PzBefWg и gr PzBefWg, не имевших пушечного вооружения.
Все это общеизвестные цифры, многократно повторенные различными изданиями, и в сумме они дают нам около 4220 машин. Но это отнюдь не все танки, имевшиеся в германской армии на Востоке. Во-первых, здесь не учтены огнеметные машины 100-го, 101-го и 300-го батальонов — 116 боевых машин, в основном PzKpfw. II (FI). Кроме того, в двух батальонах на территории Финляндии имелось 106 танков французского производства.
На Восточном фронте находилось 12 бронепоездов, в состав каждого входило не менее четырех танков. Итого в сумме мы получаем около 4500 танков.
Нетрудно заметить, что эта цифра уже сильно отличается от общепринятой. А ведь сюда входят далеко не все трофейные французские танки, определить точное количество которых просто не представляется возможным. Кроме того, есть сильное подозрение, что в составе немецких пехотных дивизий все-таки имелось некоторое количество «внелимитных» танков. Тем более что всего у Германии на 1 июня 1941 года имелось 6292 танка (без учета трофейных и огнеметных машин), из них 5821, или 92,5 %, являлись исправными.
Всего в Германии к этому моменту было изготовлено около 7500 танков (считая инженерные, командирские и огнеметные машины), так что с учетом потерь эта цифра выглядит достаточно правдоподобной.
Настораживает лишь один факт: все источники хором утверждают, что большинство танковых [248] частей вермахта было сосредоточено на Восточном фронте. Две танковые дивизии находились в Северной Африке, в них насчитывалось около 350 машин. Б. Мюллер-Гиллебранд указывает, что в июне 1941 года германская армия имела 57 танковых батальонов, из них 47 — в составе 19 танковых дивизий на Востоке, 4 — в двух танковых дивизиях в Северной Африке и 6 — в составе резерва Главного командования (из них два — те самые батальоны на французских танках в Финляндии).
Таким образом, даже если учесть, что в танковых частях находилась только исправная техника и не считать огнеметные, командирские и трофейные машины, то выходит, что четыре находившихся в резерве у Германии батальона имели на вооружении около 900 исправных машин, то есть были укомплектованы по полным штатам танковой дивизии!
Если же учитывать, что танковый батальон насчитывал около 50 машин, то возникает вопрос: где на этот момент находилось еще 700? Конечно же, какое-то количество Pz. I и Pz. II было распределено по охранным и учебным частям в разных концах Европы. Но совершенно очевидно, что немалая их часть находилась в пехотных и моторизованных дивизиях вермахта, в том числе и на Востоке.
В конце концов, представляется невероятным, чтобы германское командование, собрав все силы для решающего удара по Советскому Союзу, оставило бы неиспользованными такую значительную часть имевшихся у него ресурсов.
Словом, нам достоверно известно по крайней мере о 4500 танках, имевшихся в германских частях на Востоке. Если к этому прибавить несколько сотен «внелимитных» и трофейных машин, а [249] также не менее 900 танков, насчитывавшихся в армиях союзников Германии — Финляндии, Венгрии, Румынии и Словакии, то мы можем говорить о 6000-6500 исправных танков! Это достаточно сильно расходится с общепринятой ныне точкой зрения, согласно которой Германия выставила против СССР всего около 3500 танков.
Советский Союз имел в приграничных округах не более 10500 исправных танков. Таким образом, о семикратном превосходстве РККА в танках не может быть и речи — оно не было даже двукратным.
Если же вспомнить, что германские танки были подтянуты непосредственно к границе, в то время как советские танки, имевшиеся в составе западных военных округов, были разбросаны на огромной территории в пределах 500 и даже 1000 километров от границы, то становится ясно, что советские танковые войска к 22 июня 1941 года не имели реального численного превосходства над противостоящими им танковыми силами противника.
Превосходство заключалось только в одном — в боевых качествах новейших средних и тяжелых танков, где у Советского Союза имелось огромное преимущество. Зато у вермахта практически не было машин, выпущенных ранее 1937 года, а в Красной Армии таких танков насчитывалось не менее половины.
В целом же вермахт захватил на Восточном фронте сравнительно немного трофеев. В мае 1943 года германские танковые войска все еще имели на вооружении около 800 трофейных танков, причем из них около 600 французских и лишь 126 советских — и это несмотря на огромные цифры потерь Красной Армии. [250]
Для сравнения, трофейная советская артиллерия применялась вермахтом гораздо шире, нежели танки. Так, захваченные советские пушки Ф-22 немцы широко использовали в качестве противотанковых и даже выпускали для них специальные снаряды, не подходившие к другим артсистемам.
Напоследок о «новом вкладе» Резуна в историю. «Главное для историка, — декларирует он, — факты». «Как известно, — пишет он, — германские танковые войска были разделены в начале войны на четыре танковые группы, которые вскоре были преобразованы в танковые армии. Так вот: в июне 1941 года в Литве, в районе Рассеняй, один советский KB в течение суток сдерживал наступление 4-й германской танковой группы. Это четверть всех германских танковых войск. Неизвестный старший сержант против генерал-полковника Гепнера. Но удивляться тут нечему: старший сержант из той армии, которая готовилась к войне...».
Нет, удивляться тут есть чему! Кто, кроме Резуна, может утверждать, что танковая группа (около 700 танков), наступавшая в полосе шириной около 100 км, могла быть задержана одним танком, да еще и на целые сутки?![251]