Нелегкие будни Прибалтийских фронтов
Огромные лесисто-болотистые пространства северозападной части России представляли собой удобную местность для обороны. И бои здесь принимали упорный, затяжной и кровопролитный характер. Для успешных действий от советского командования требовалось найти и разработать какие-то новые тактические и оперативные приемы. Они дались не сразу и без особого поощрения со стороны Верховного Главнокомандующего.
1 марта 1944 г. 1-й и 2-й Прибалтийские фронты перешли в наступление против 16-й немецкой армии с нанесением главного удара на Идрицком направлении (100 км севернее Полоцка). Первые два дня боев показали наличие у немцев хорошо оборудованной в инженерном отношении обороны. Наступление стало захлебываться. Чтобы выявить причины неудач и найти способ преодоления кризиса, 3 марта командование двух фронтов и представители Ставки С.К. Тимошенко и С.М. Штеменко собрались на командном пункте 2-го Прибалтийского фронта. После долгого обсуждения пришли к выводу: прорыв сильной обороны противника не даст желаемого результата, поэтому следует отказаться от наступления в лоб Идрицкой группировки и ударить в обход — севернее Идрицы. Эти предложения были направлены в Ставку. Сталин реагировал традиционно, показав заодно, во что он ставит мнение целой группы профессионалов. Уже через несколько часов пришел ответ, в котором требовалось продолжать наступление на прежнем участке. 10 марта наступление возобновилось, но не имело успеха. Тогда атаки прекратились до апреля. После чего, заменив убитых и раненых новым пушечным мясом, начали вновь в том же месте и с тем же пылом. Верховного Главнокомандующего не интересовало, что этим нарушается один из принципов оперативного искусства: нельзя повторно атаковать один и тот же участок в том же построении на изготовившегося противника. Войска продвинулись незначительно. Оставался последний "стратегический ход" — махнуть рукой, и бои прекратились до июля 1944 г.
Лишь успешное наступление в Белоруссии резко изменило обстановку на Прибалтийских фронтах. Германское командование изъяло из группы армий "Север" восемь пехотных и одну танковую дивизии. Выход советских войск к Литве и Латвии вообще поставил под сомнение необходимость дальнейшего удерживания старых позиций; Эпицентр боев в середине июля сместился к Риге, Каунасу и Шяуляю. Появилась реальная возможность отрезать группу армий "Север" от остальной германской армии. Эта возможность изучалась советским Верховным Главнокомандованием уже весной 1944 г. Районом, откуда в зависимости от обстановки можно было бы повернуть войска, чтобы отрезать северное крыло вермахта, избрали Шяуляй. Г.К. Жуков на встрече со Сталиным 8 июля 1944 г. предложил заранее усилить фронты, наступающие на Литву, чтобы отсечь группу армий "Север" и с ходу ворваться в Восточную Пруссию.
"- Вы что, сговорились с Василевским? — спросил Верховный" (с. 568){1}. И отказал. Чтобы знали, кто есть кто.
27 июля войсками 1-го Прибалтийского фронта был взят Шяуляй. К 31 июля механизированные части того же фронта вышли на побережье Рижского залива у Елгавы (близ Риги). Казалось, что отсечение группы армий "Север" достигнуто. Но сил для удержания позиций оказалось слишком мало. Германское командование перебросило в Литву части 3-й танковой армии, чтобы восстановить связь вдоль Рижского залива. И коридор был пробит.
14 сентября Прибалтийские фронты начали широкое Наступление в Латвии и Эстонии с целью окончательного разгрома группы армий "Север". Однако многое из планируемого сделать не удалось. Немецкое командование не стало ждать, пока его войска прижмут к морю, и начало отводить их поэтапно, сначала из-под Нарвы, потом из Эстонии.
"Раздробить неприятельскую группировку и на этот раз не удалось, — резюмировал С.М. Штеменко. — Она отошла с боями на заранее подготовленные рубежи в 60-80 километрах от Риги. Наши войска, сосредоточенные на подступах к столице Латвии, буквально прогрызали оборону противника, методично метр за метром выталкивая его. Такое течение операции не сулило быстрой победы и было связано с большими для нас потерями" (с. 362){2}.
Неудача наступления на Рижском направлении заставила вспомнить о Шяуляе. Как только возникла потребность, нашлись и средства. Район Шяуляя стал трамплином для прыжка к Мемелю (Клайпеде).
Целью Мемельской операции было прорвать оборону противника у Шяуляя и выйти к Балтийскому морю на участке Паланга — Мемель, чтобы тем самым отрезать немецким [291] войскам пути отступления из Прибалтики в Восточную Пруссию.
С.М. Штеменко отметил, что к "Мемельской операции И. В. Сталин проявил особое внимание" (с. 363){2}. Ну что ж, лучше поздно, чем никогда, если не брать в расчет погибших на "гиблых" направлениях солдат. Хотя в очередной раз было потеряно время, логика событий заставляла вернуться к оптимальному варианту. 5 октября 1944 г. 1-й Прибалтийский фронт возобновил наступление на своем, по сути, главном направлении. Противник понял, чем грозит ему этот удар, и уже 6 октября начал отход из-под Риги. Все же доблестным войскам 1-го Прибалтийского удалось исправить ошибку своего Главковерха. 5-я гвардейская танковая армия генерала В.Т. Вольского 10 октября прорвалась к морю, а 6-я гвардейская и 4-я ударная армии, развернувшись фронтом на северо-восток, приняли на себя удар отходящего противника и остановили его в Курляндии.
Г.К. Жуков в мемуарах зафиксировал итог своего разногласия со Сталиным:
"Пришлось с сожалением констатировать тот промах, который допустила Ставка (точнее, Сталин. — Б.Ш. ), не приняв предложение, сделанное еще летом, об усилении фронтов, действовавших на Восточно-Прусском направлении. Оно ведь строилось на том, чтобы с ходу сломать оборону противника при успешном развитии Белорусской операции. Теперь вражеская группировка в Восточной Пруссии могла серьезно угрожать нашим войскам при наступлении на Берлинском направлении" (с. 591){1}.А значит, она требовала отвлечения значительных сил, потери времени и главное — много крови. Но за русским мужиком дело не станет...
Остатки группы армий "Север" оказались прочно запертыми в Курляндии. Возник вопрос, что с ними делать. Решение казалось очевидным и лежало, так сказать, на поверхности [292] — атаковать и уничтожить полностью. Начались бои. Время шло, а дело с места не двигалось. Плотность немецких войск для отражения атак оказалась достаточно высока, а профессиональные качества достаточно велики, чтобы зеркально не повторилась история с Советской Армией на Керченском полуострове в 1942 г.
Вначале удары наносили 1-й и 2-й Прибалтийские фронты. Потом им на помощь стали подбрасывать подкрепления, в том числе и с границы с Восточной Пруссией. К началу ноября на реке Неман осталась лишь одна 43-я армия. Но все безуспешно. Тогда Жуков предложил взглянуть глубже. А именно — оставить в покое уже никому не угрожавшие войска группы армий "Север" и нанести удар в Восточной Пруссии. Слово Жукову:
"Точно не помню, 1 или 2 ноября меня и А.И. Антонова вызвал Верховный для рассмотрения плана зимних операций. Докладывал проект А.И. Антонов, согласовав его предварительно со мной. И снова Верховный не счел нужным согласиться с нашим общим предложением усилить еще одной армией 2-й Белорусский фронт для разгрома Восточно-Прусской группировки. Мы предлагали взять эту армию за счет Прибалтийских фронтов, которым, по нашему мнению, следовало бы перейти к обороне, блокировав 16-ю и 18-ю армии Курляндской группы противника" (с. 591){1}.
В конце концов, все пришлось сделать так, как советовали военачальники, хотя "фронтальное мышление" Сталина требовало соблюдения очередности: сначала закончить первое, а потом уже браться за второе. Именно здесь, в военной диалектике, Г.К. Жуков, К.К. Рокоссовский, А.М. Василевский далеко ушли от взглядов периода Первой мировой войны. Их мышление с середины войны было отчетливо ориентировано на войну маневренную, гибкую и тем самым сберегающую солдатские жизни. Их предложения, слишком часто выходившие за рамки шаблонных представлений, встречали настороженное отношение Сталина. Мастер "каучуковой гибкости" в политике, он никак не проявлял себя гибким стратегом в военном искусстве, где требовался рационально-гибкий ум. Конечно, как человек умный, Сталин в самоочевидных ситуациях соглашался с доводами Жукова и других военачальников в пользу маневра. Сам он не был способен придумать ничего подобного. Но его вина заключалась не в бедности оперативного мышления, а в том, что он топил чужие верные предложения, затягивая в конечном счете войну и обрекая армию и народ на напрасные жертвы.
Фигура Сталина столь завораживает иных исследователей магией всевластия (так сказать, "комплекс Андрея Болконского"), что им хочется ко всем его сильным сторонам приписать еще и гениальные стратегические и полководческие таланты. Возьмем один из типичных панегириков в книге В. Суворова "Очищение". Уязвленный замечанием Геббельса в дневнике, что Сталин имеет выдающихся военачальников, но ни одного гениального стратега, В. Суворов бросился спасать честь вождя, приведя в качестве примера планирование операции по захвату нефтяных районов Венгрии и Австрии — последних источников природного горючего для вермахта.
"Не будем думать, что двум Маршалам Советского Союза (Малиновскому и Толбухину) одновременно пришла в голову идея такой операции. Вовсе нет. Просто над ними стоял еще один Маршал Советского Союза — Верховный Главнокомандующий Иосиф Виссарионович Сталин".Показав, кто есть кто, автор заключает:
"И если удар в Венгрию — это проявление стратегической [294] гениальности, то гениальность товарищем Сталиным проявлена. В нужный момент в нужном месте" (с. 27){3}.После такого заявления остается только одно — обратиться к фактам.
Нефть — кровь войны. Без горючего танки, самолеты, грузовики, артиллерийские тягачи превращаются в малополезные предметы. Поэтому не требуется никакой гениальности, достаточно толики здравого смысла, чтобы поставить войскам и штабам задачу при первой возможности захватить районы нефтедобычи. Но гении тем и отличаются от простых смертных, что у них бывают необъяснимые затмения ума. Например, Гитлер, без сомнения, выдающаяся личность с ярко выраженными чертами харизматического вождя, осенью 1942 г. весь пыл своей натуры и волю главнокомандующего направил на овладение руинами Сталинграда, но не нефтяного района Грозного. Значит, Сталин был дальновидней Гитлера? Нет, нисколько. В июне — июле 1941 г. не было сделано ни малейшей попытки прорываться к Плоешти, хотя румынские войска были слабее Красной Армии, а семь дивизий 11 -и немецкой армии без танков по всем штабным меркам не могли являться непреодолимой преградой. Плоешти же давал около 80% нефтепродуктов для Германии, являясь главной нефтебазой вермахта, так что смысл побороться за такой стратегический приз явно был. Но до 2 июля, т.е. до перехода германских войск в наступление, ничего для создания ударной группировки, нацеленной на Плоешти, сделано не было. Южный фронт вел себя пассивно.
Упущенные возможности 1941 г. легко можно списать на специфические обстоятельства того нелегкого периода, но вот в 1944 г. обстановка коренным образом изменилась. Командование на высоте, войска хорошо обучены и оснащены, вермахт ослаблен настолько, что мог только обороняться, а о состоянии румынской армии и говорить нечего. В марте 1944 г. советские войска вступили на территорию Румынии, до Плоешти — 300 км. Но армии 2-го и 3-го Украинских фронтов после многомесячных боев вынуждены остановиться для отдыха и пополнения. Кому в первую очередь должны быть направлены пополнения для быстрейшего возобновления наступления? Наверное, войскам, ворвавшимся в Румынию, ведь непосредственно от них зависело скорейшее окончание войны. Но Сталин совершает обратное тому, за что его хвалит В. Суворов. Он делает Румынское направление второстепенным! А наступления готовятся и проводятся в других местах.
В апреле — мае 1944 г. осуществляется операция по очищению от противника Крыма, хотя, казалось бы, куда проще сделать это после овладения Румынским побережьем. 17-я немецкая армия и румынские части никому угрожать, сидя в Крыму, не могли. Иначе думал Сталин. Дух барона Врангеля не давал ему покоя, и он с ноября 1943 г. заставлял войска шаг за шагом прогрызаться к вожделенным курортам. Однако разгром 17-й армии лишь усилил оборону в Румынии. Туда морем было переправлено около 130 тыс. человек.
Далее пристрастия Сталина как Верховного Главнокомандующего распределились следующим образом. В июне 1944 г. началось наступление в Белоруссии, на Карельском перешейке и реке Свирь. 20 июня был взят Выборг. Но разве можно начинать борьбу за Плоешти, если не освобожден Петрозаводск? По стратегической мысли Верховного — конечно, нет. 28 июня город освободили. Но Сталин не успокоился. В июле начали наступать в Прибалтике (26 июля взяли Нарву). Тогда же начали наступление на Западной Украине. И лишь в конце августа, когда не осталось ни одного участка советско-германского фронта, где [296] бы ни проводились наступательные операции, очередь дошла и до Румынии. Может быть, у противника были столь мощные силы, что требовалась полугодовая подготовка? Вовсе нет. Противник в августе имел 400 танков, 800 самолетов всех типов и полмиллиона солдат. Для 400 км фронта это было немного. И так же обстояло дело и в мае, и в июне... Может быть, для надежности, чтобы наверняка перерезать основную нефтяную артерию Германии, Сталин собирал невиданный по мощи кулак? Тоже нет. В качестве ударных сил там действовала всего одна танковая армия (6-я) и несколько отдельных механизированных корпусов. Более того, с Румынского фронта забрали две танковые армии (5-ю гвардейскую и 2-ю), а заодно общевойсковую 8-ю гвардейскую армию.
Наконец, когда такие "стратегически важные районы", как Нарва и Петрозаводск, были заняты, Сталин дал "добро" на наступление в Румынии. 20 августа 1944 г. началась Ясско-Кишиневская операция, одна из жемчужин советского оперативного искусства Великой Отечественной войны. Она была проведена как классические "канны": прорыв на флангах (опять, как и у Сталинграда, через позиции румынских войск), окружение ядра обороняющихся, погром тылов с полным нарушением управления войсками и стратегический рывок вперед, к жизненно важным районам — Плоешти и Бухаресту в первую очередь. Именно так требовалось сделать еще в 1941 г.
Уже 29 августа без боя был захвачен Плоешти. 31 августа, опять же без боя, ибо режим Антонеску к тому времени пал, советские танки вошли в Бухарест. И войска веером устремились на Балканы: 3-й Украинский фронт — в Болгарию и Югославию, 2-й Украинский — в Трансильванию и Венгрию.
23 октября был освобожден Дебрецен в Венгрии. Открывался путь на Будапешт и, попутно, к нефтепромыслам [297] на юге страны. Командующий фронтом маршал Малиновский запросил у Ставки на подготовку нового удара пять дней, чтобы подтянуть резервы. Привожу показательный диалог между ним и Верховным Главнокомандующим, диалог между военным профессионалом и военным дилетантом:
"И. В. Сталин. Ставка не может предоставить Вам пять дней. Поймите, по политическим соображениям нам надо возможно скорее взять Будапешт.Р.Я. Малиновский. Я отчетливо понимаю, что нам очень важно взять Будапешт по политическим соображениям. Однако следовало бы подождать прибытия 4-го гвардейского механизированного корпуса. Лишь при этом условии можно рассчитывать на успех.
И.В. Сталин. Мы не можем пойти на отсрочку наступления на пять дней. Надо немедленно переходить в наступление на Будапешт.
Р.Я. Малиновский. Если Вы дадите мне пять дней сейчас, то в последующие дни, максимум пять дней, Будапешт будет взят. Если же немедленно перейти в наступление, то 46-я армия, ввиду недостатка сил, не сможет развить удар. Она неминуемо ввяжется в затяжные бои на самых подступах к венгерской столице. Короче говоря, она не сумеет овладеть Будапештом с ходу.
И.В. Сталин. Напрасно Вы упорствуете. Вы не понимаете политической необходимости нанесения немедленного удара по Будапешту, — продолжал терпеливо вразумлять "гениальный стратег" своего неразумного маршала. И все безуспешно. Малиновский стоял на своем. И тогда политически подкованный Верховный отбрасывает либерально-увещевательный тон: "Я Вам категорически приказываю завтра же перейти в наступление на Будапешт" (с. 143-144){4}. [298]
Воевать "по политическим соображениям" можно, тем более что ума для этого не требуется. Но человеческие жизни таким способом сберечь невозможно. Верховный их и не берег. Ну а Будапештом овладели только 13 февраля 1945 г. после ожесточеннейших боев. "Политические соображения" от этого не пострадали, чего нельзя сказать о войсках.
Польша — Померания — Пруссия
В ноябре — декабре 1944 г. был разработан план наступательной операции в Польше. С самого начала он отрабатывался как комплекс маневренных операций, эффективно взламывающих оборону противника и экономящих время.
Летне-осенними наступательными действиями в Румынии, Венгрии и Прибалтике удалось заставить германское командование оттянуть часть своих сил из Польши на фланги. На главном, Берлинском, направлении осталось всего 49 дивизий, включая пять танковых. Благоприятная обстановка диктовала и особый подход к планированию боевых действий.
"Не следовало ли в этом случае оставить мысль о равномерном продвижении по всему фронту, которое привело бы просто к выталкиванию противника? Не лучше ли прорвать этот относительно слабый центр прямым ударом, расчленив немецкий стратегический фронт и, не теряя времени, развивать наступление на Берлин?"- такие, по свидетельству С.М. Штеменко, вопросы задавали себе руководящие работники Генштаба (с. 376-377){2}.
Крупной проблемой являлась Восточно-Прусская группировка противника. Нейтрализовать ее решили прежде всего маневренным путем: 3-й Белорусский фронт сковывал ее на Немане, а 2-й Белорусский обходил и отсекал ее через Польшу, одновременно нанося рассекающий удар через Мазурский район. [299]
Основные удары в Польше наносили 1-й Белорусский (командующий маршал Т.К. Жуков) и 1-й Украинский фронты (командующий маршал И.С. Конев). По рекомендаций Жукова 1-му Белорусскому поставили задачу наступать в обход Варшавы на Лодзь, охватывая с флангов 9-ю немецкую армию, и дальше на Познань.
1-й Украинский фронт наносил удар на Бреcлау. Затем предполагалось обойти укрепрайоны Силезии с севера и северо-востока. Этот маневр должен был способствовать сохранению от разрушений Силезского промышленного района.
Характер маневренной войны отразился и на планируемых сроках: 15 дней отводилось на разгром немецких войск в Центральной Польше и 30 дней на выход к Одеру, Померании и западной части Восточной Пруссии. Всего лишь 45 дней давалось на прорыв глубиной в 300-400 км. Но и этого оказалось много.
Наступление в Польше началось 12 января 1945 г. Преодолев тактическую оборону немцев, подвижные соединения советских войск устремились в оперативный прорыв. Для целого ряда вражеских группировок возникла угроза окружения, поэтому немецкое командование стало отводить войска. Отход быстро перерос в бегство. 17 января немцы оставили Варшаву. 19 января передовые части 1-го Украинского пересекли германскую границу в Силезии и одновременно освободили Краков, а войска 1-го Белорусского — Лодзь. 25 января была окружена Познань. 31 января — захвачен плацдарм у Кюстрина на Одере в 65 км от Берлина. Такие темпы наступления могли напомнить вермахту 1941 г., но теперь события развивались с обратным знаком...
В феврале пришло время заняться флангами. На севере линия фронта резко поворачивала на восток по границам [300] Померании до Данцигской бухты. Померанское крыло создавало угрозу контрудара в тыл 1-го Белорусского фронта. На стыках 1 -го и 2-го Белорусских фронтов образовались опасные разрывы. Германское командование, чтобы не упустить благоприятной возможности как-то поправить свои дела, стало наращивать Померанскую группировку. К 10 февраля группа армий "Висла" насчитывала около трех десятков дивизий. Правда, не того уровня, что были у вермахта в начале войны, да и наступал вермахт в последний раз в 1943 г., но все-таки. Фронт Жукова перешел к обороне, а 2-й Белорусский фронт Рокоссовского 10 февраля решительно повернул на север. Между Одером и Восточной Пруссией развернулись ожесточенные бои. В начале марта советские войска вышли к Балтийскому побережью, опрокинув Померанскую группу войск противника.
Бои в Померании по своей ожесточенности превзошли январские бои в Польше. Ставка постоянно посылала фронту крупные резервы (1-ю гвардейскую танковую армию, ряд танковых и механизированных корпусов). Это было оправдано необходимостью обеспечения флангов центральной группы советских войск, так как наступать на Берлин узким клином было бы самонадеянным шагом. Но с выходом к Данцигу ситуация резко изменилась. Если враг из Померании мог угрожать тылам советских войск, то немцы в Данцигском укрепрайоне, отрезанные от основных сил, не имея достаточного количества наступательного оружия, боеприпасов и горючего, не представляли уже серьезной опасности. Наступать они были не в состоянии. Но холодный расчет не возобладал. Войскам было приказано добивать противника до конца, не считаясь ни с потерями, ни со временем. "С 13 марта по 21 марта суточное продвижение советских войск не превышало 1-1,5 км, а иногда исчислялось и сотнями метров", — говорится в "Истории Второй мировой войны" (т. 10, с 147){6}. Зачем нужны были эти метры, не объяснялось, а ведь они требовали солдатской крови. Уже в самом конце разум взял верх и небольшую группировку к востоку от Данцига "дожимать" не стали. Она капитулировала 9 мая.
29 марта Жуков доложил Сталину о степени готовности фронтов к окончательной операции по разгрому Германии: "2-й Белорусский фронт, по всем данным, задержится с окончательной ликвидацией противника в районе Данцига и Гдыни до середины апреля и не сможет начать наступление с Одера одновременно с 1-м Белорусским и 1-м Украинским". "Не беда", — ответил Сталин (с. 623){1}. И приказал двум фронтам дожидаться окончания боев на побережье. Не имевшие никакой оперативной ценности бои продолжались и дальше, но зато метафизический ум Сталина был спокоен — сначала первое, затем второе... Готовые к выступлению фронты были задержаны до 16 апреля.
Нечто подобное произошло и в Восточной Пруссии. В январе там началось наступление. Войска 2-го Белорусского фронта охватили Пруссию с юга и с запада, заставив 4-ю немецкую армию отступить в глубь территории на внутренний оборонительный обвод. 26 января Восточно-Прусская группировка была отсечена от основных сил. Она еще занимала достаточно большую территорию и теоретически могла угрожать тылам советских армий в Польше. Бои продолжались. Периметр немецких войск довольно быстро сужался под давлением 2-го и 3-го Белорусских фронтов. Попытки восстановить связь с Померанской группировкой были успешно пресечены. 31 января был отрезан от остальной группы войск гарнизон Кенигсберга. Еще одну группу блокировали на Земландском полуострове. После этого немецкие войска в Восточной Пруссии уже не представляли оперативной угрозы, и, значит, их можно было [302] оставить в покое, подобно Курляндской группировке, а высвободившиеся силы, особенно танки и авиацию, бросить на запад для скорейшего окончания войны. Это позволило бы сэкономить огромное количество боеприпасов и горючего, а главное, не гибли бы люди. Но фронтальный подход господствовал и здесь. Еще больше двух месяцев войска 3-го Белорусского, а затем и 1-го Прибалтийского фронтов грызли и грызли метр за метром плотную, хорошо подготовленную оборону противника. "Среднесуточный темп продвижения советских войск не превышал 1,5-2 км. Преодолев один оборонительный рубеж, они наталкивались на следующий и вынуждены были заново готовить и осуществлять прорыв", — констатируется в "Истории Второй мировой войны" (т. 10, с. 113){6}. 18 февраля погиб командующий 3-м Белорусским фронтом И.Д. Черняховский, и его заменил А.М. Василевский.
К середине марта остатки 4-й немецкой армии занимали плацдарм на побережье в 70 км и в 15-30 км в глубину. Казалось бы, не имеет дальше никакого смысла добивать их, неся большие потери. Но 13 марта наступление возобновилось, и 29 марта 4-я армия наконец прекратила свое существование.
Оставалась Кенигсбергско-Земландская группировка. Ее уничтожение было уже явной бессмыслицей. Какой ущерб советским Вооруженным Силам мог причинить противник с этого пятачка — нельзя придумать, даже если специально задаться такой целью. По всей видимости, Сталин пошел на это из принципа. Для штурма Кенигсберга было привлечено 538 танков и САУ — армада, которую куда разумнее было бы бросить на Берлин. Кроме того, задействовали 2,4 тыс. боевых самолетов. 9 апреля город-крепость пал. Осталась лишь Земландская группа немецких войск. Бои по ее ликвидации развернулись 13 апреля. О характере наступления [303] в "Истории" говорится так: "Медленно, но неуклонно продвигались на запад советские войска" (т. 10, с. 121){6}. Наконец, 25 апреля, закончилось уничтожение противника и там. Хотя нет. Более двух десятков тысяч солдат и Офицеров противника укрылись на косе Фрише-Нерунг, идущей от Пиллау (полуостров Земланд) чуть ли не до устья Вислы. Немцев не оставили в покое, хотя до окончания войны явно оставались считанные дни. В ночь на 26 апреля части 11-й гвардейской армии высадились на косе и бились там до 9 мая. Зачем? Загадка.
9 мая Курляндская группировка и группы на косе Фрише-Нерунг и в устье Вислы сложили оружие без особых осложнений. Так ради каких стратегических и оперативных целей погибли тысячи наших солдат в этих местах? Ради чего было задержано решающее наступление на Одере — Нейсе? Только 3-й Белорусский фронт с 13 января по 25 апреля 1945 г. потерял в боях за Восточную Пруссию 421 тыс. человек убитыми и ранеными. Намного больше, чем другие фронты. Столько же вермахт потерял в СССР с 22 июня по 31 августа 1941 г. Но тогда была захвачена территория по меньшей мере двух десятков восточных пруссий!
Наглядно-убийственны сравнения потерь боевой техники в операциях советских войск на территории Польши и Германии в 1945 г. Так, в ходе Висло-Одерской операции было потеряно 1267 танков и 374 самолета. Операция по овладению Померанией (10 февраля — 4 марта 1945 г.) обошлась в 1027 подбитых танков и 1073 сбитых самолета. Зато на Восточную Пруссию, не жалея, затратили 3525 танков и 1644 самолета, т.е. больше, чем на Польшу и Померанию, вместе взятые! Остается только задаться вопросом: если вся эта армада танков и авиации, задействованная в Восточной Пруссии в феврале — апреле 1945 г., была бы сразу брошена на Берлин, то насколько раньше закончилась бы война? [304]
Борьба за Восточно-Прусский пятачок — одна из самых неудачных, а может быть, просто преступных операций Ставки, в ходе которой массовый героизм солдат, большие жертвы не приблизили день Победы ни на один час. То было поистине каннибальским торжеством фронтальной — "ближнецельной" — стратегии Сталина, когда исповедуется принцип: "Человек — ничто, поставленная цель — все!" Совсем иным был подход к солдатским жизням у наших союзников. Американское командование, понеся чувствительные потери в первых сражениях с японцами (мизерные по советским понятиям), стало обходить острова и целые архипелаги. Такая же стратегия применялась в Европе. Немецкие гарнизоны на Атлантическом побережье Франции и в Норвегии были оставлены в покое до их капитуляции. Причина такой стратегии проста: и командующие, и президент знали, что за лишние потери с них спросят.
Штабная драма Берлинской операции
С 8 по 24 февраля 1945 г. войска 1-го Украинского фронта провели Нижне-Силезскую операцию и вышли на реку Нейсе, на одну линию с 1 -м Белорусским фронтом. Казалось бы, можно готовиться к Берлинской операции. Но внимание советского командования привлек выступ в Верхней Силезии (район Оппельн — Ратибор). Сталин решил перестраховаться и ликвидировать выступ во избежание возможного контрудара оттуда. Новая операция потребовала большого количества сил и времени. Только на ее подготовку ушло три недели. 15 марта войска 1-го Украинского фронта начали наступление, которое развивалось медленно. Судя по всему, противник был к нему готов и сделал все, чтобы насытить оборону противотанковыми средствами, включая фаустпатроны, которые стали подлинным бичом для наших танковых войск. Только в первый день наступления 31-й танковый корпус потерял треть, а 7-й гвардейский механизированный — четверть своих танков. Бои продолжались до 31 марта и завершились занятием большей части Верхне-Силезского района. Дали ли они столь же ощутимые оперативные результаты, как, например, параллельно проводимая Померанская операция? Все нужное 1-му Украинскому фронту для проведения решающего удара на Берлин было достигнуто в ходе Нижне-Силезской операции. Перейти в наступление такой мощи, чтобы изменить обстановку в Польше, немецкая группировка в Верхней Силезии не могла из-за общей истощенности Германии в марте 1945 г. Максимум, что фашисты могли сделать в разгар наступления на Берлинском направлении, — это вклиниться в нашу оборону на несколько десятков километров. Для большего у них не хватило бы ни людей, ни средств. И если бы в Силезию была переброшена хоть часть сил 3-го Белорусского фронта из Восточной Пруссии, то шансы сильного удара из района Оппельн — Ратибор даже теоретически равнялись бы нулю.
Но в марте — начале апреля советские войска завязли в ликвидации многочисленных очагов сопротивления немцев — Данцигского, Восточно-Прусского, Силезского. На них была отвлечена основная масса танковой, артиллерийской и авиационной техники, потрачено много времени. Войска несли тяжелые потери, которые не диктовались серьезной оперативной необходимостью. И вместо марта наступление на Берлин началось в апреле.
Планирование Берлинской операции оказалось связано с недоразумением, характерного, однако, порядка. В ноябре 1944 г. Сталин решил упразднить институт представителей Ставки на фронтах. Г. К. Жукова назначили командующим 1-м Белорусским фронтом (К. К. Рокоссовского переместили [306] во 2-й Белорусский). Тогда же Сталин торжественно объявил Жукову, что его фронт должен будет взять Берлин. С этого все и началось. Генштаб теперь вынужден был следить, чтобы разграничительные линии соседних фронтов не могли помешать исполнению желания Сталина. В начале 1945 г. на практике это выглядело так.
"Генштаб беспокоила лишь одна деталь: каким образом наступление на Берлин двух фронтов согласовать с указанием Сталина о том, чтобы столицу фашистской Германии брали войска под командованием Г.К. Жукова?- рассказывал С.М. Штеменко. -
После жарких дебатов предложено было утвердить решения обоих командующих фронтами... Получалась явная несуразица: с одной стороны, утвердили решение маршала Конева — правым крылом наступать на Берлин, а с другой — установили разграничительную линию, которая не позволяла этого сделать. Мы рассчитывали лишь на то, что до Берлина еще далеко и нам удастся устранить возникшую нелепость. В ходе операции обстановка сама должна была внести необходимую поправку" (с. 383){3}.
После разгрома Померанской и Силезской группировок вновь встал вопрос о наступлении на Берлин. Обстановка требовала нацелить на Берлин и 1-й Украинский фронт.
"Нужно было как-то избежать малоэффективного лобового удара главными силами. Пришлось вернуться к январской идее — брать Берлин, используя обходящие удары 1-го Белорусского фронта с севера и северо-запада и 1-го Украинского фронта с юго-запада и запада. Встреча войск обоих фронтов намечалась в районе Бранденбурга, Потсдама" (с. 392-393){2}.
"Фронтальное мышление" в Генштабе к 1945 г. почти полностью выветрилось, уступив место мышлению иного качества. В 1945 г. Генштаб ратовал за маневренный способ овладения столицей Германии. Оставалось лишь одно препятствие — Верховный. [307]
31 марта 1945 г. руководящие работники Генштаба совместно с командующими фронтами Г.К. Жуковым и И.С. Коневым проанализировали возникший замысел. Немедленно всплыла пресловутая "разграничительная линия". Конев, как дипломатично отметил Штеменко, "очень разволновался" по этому поводу. Однако никто в Генштабе не мог ему помочь. На следующий день, 1 апреля, состоялось решающее совещание в кабинете Сталина. Тянуть далее больше не имело смысла. Начальник Генштаба А.И. Антонов обратил внимание Верховного Главнокомандующего на разграничительную линию между фронтами, которая фактически исключала совместное участие в операции двух фронтов. Его поддержал Конев. И Сталин пошел на компромисс. На оперативной карте он зачеркнул часть разграничительной линии, оборвав ее в 60 км от Берлина.
— Кто первый ворвется, тот пусть и берет Берлин; — сказал он. Итак, понадобилось "всего" два месяца, чтобы решить насущный вопрос, от которого зависели жизни тысяч солдат, только из-за того, что один человек — но могущественный — сказал не подумав. А сколько таких необдуманных приказов ушло на нижние ступени государственной лестницы, намертво сковав инициативу подчиненных? Конечно, указанию Сталина можно найти вполне понятное объяснение. Жуков многое сделал, чтобы спасти два главных политических и экономических центра страны — Москву и Ленинград. Велика была его роль во всех других крупнейших битвах Отечественной войны. И все же высшая целесообразность всегда должна стоять на первом месте. Здесь ответственность ложится и на самого Жукова. Как полководец он не хуже самого Конева понимал ситуацию с разграничительной линией, но молчал. Мечты о лаврах победителя Берлина затмевали логику.
Но на этом штабные игры с солдатскими жизнями не закончились. 1 апреля 1945 г. Сталин подписал директиву [308] о Берлинской операции. Главный удар наносился в лоб, там, где его ждал противник — с Кюстринского плацдарма на Одере в полосе 1 -го Белорусского фронта. 2 апреля была утверждена директива 1 -му Украинскому фронту. Главный удар нацеливался с выходом в район южнее Берлина. Лишь в качестве варианта намечался поворот танковых армий этого фронта непосредственно на Берлин.
Но этому очередному фронтальному замыслу предстояло существенно видоизмениться в пользу маневренных действий. Запасной вариант в первые же дни наступления стал основным. В той ситуации иначе и быть не могло. Германская армия уже не в состоянии была оказать эффективного противодействия на всей линии от Судет до Балтики, поэтому ее главные силы сосредоточивались около Берлина. Вокруг столицы шло интенсивное строительство оборонительных сооружений. Все это Ставке было известно. Зачем же тогда понадобился лобовой удар?
"Фронтальному мышлению" в этот момент поддался даже Жуков, — так велико было желание взять Берлин самому.
"Для всякого, даже непосвященного в военное искусство человека,- писал Г.К. Жуков, -
было ясно, что ключ к Берлину лежит на Одере" (с. 632){1}.Но Георгий Константинович "забыл", что он сам часто восставал против такого рода "ясности", предпочитая искать нешаблонные решения, и своими неожиданными, ставящими противника в тупик действиями, заслужил себе славу полководца. На войне то, что ясно всем, означает, что это ясно и врагу. А значит, он заблаговременно готовится к отражению удара. Жуков сам цитирует высказывание генерала Йодля на допросе:
"Для Генерального штаба было понятно, что битва за Берлин будет решаться на Одере, поэтому основная масса войск 9-й армии, оборонявшая Берлин, была введена на передний край" (с. 632){1}.Жуков и Ставка [309] сами пошли на подготавливаемую стенку, уверенные за "лбы" своих войск.
Правда, одной из танковых армий 1-го Белорусского фронта ставилась задача обойти Берлин, но ей не хватало оперативного простора.
"Постановка танковым армиям задачи по овладению Берлином неизбежно вела к ограничению их маневренности и ударной силы,- справедливо отмечается в официальном труде. -
Так, при обходе города с юга 1-й гвардейской танковой армии предстояло маневрировать в непосредственной близости от внутреннего обвода Берлинского оборонительного района, где возможности для этого были очень ограничены, а порой и вовсе исключены" (т. 10, с. 317){6}.Это означало, что армия была обречена на большие потери.
16 апреля началось генеральное наступление. 1-й Белорусский фронт с самого начала столкнулся с упорным сопротивлением противника на Зееловских высотах. Тяжелые потери понесли введенные в бой после полудня обе танковые армии. Поэтому поздно вечером 17 апреля танковые армии 1-го Украинского фронта получили приказ на проведение флангового охватывающего удара по Берлинской группировке с юга и юго-запада. К этому времени они завершили прорыв сравнительно слабой обороны по реке Нейсе.
Жуков в мемуарах, сам себе противореча, вернулся к очевидному, признав, что фронтальный удар по Берлину был ошибкой.
"Взятие Берлина следовало бы сразу, и в обязательном порядке, поручить двум фронтам: 1-му Белорусскому и 1-му Украинскому... При этом варианте главная группировка 1-го Белорусского фронта могла нанести удар на более узком участке и в обход Берлина с северо-востока и северо-запада. 1-й Украинский фронт нанес бы удар... по Берлину на кратчайшем направлении, охватывая [310] его с юга, юго-запада и запада" (с. 643){2}.Жуков в мемуарах приводит и другие возможные варианты маневренного наступления на Берлин, где лейтмотивом является обход с флангов. В этих рассуждениях мы видим привычного Жукова, полководца с нешаблонным мышлением, которому "неясно" то, что "ясно другим". Однако сделанного не воротишь. Жгучее желание первым ворваться в Берлин подвело Жукова, и на его совесть легли напрасные потери.
Фланговый удар 1-го Украинского фронта Конева отвлек на себя часть сил 9-й армии, что способствовало продвижению 1-го Белорусского фронта Жукова. К 25 апреля советские войска завершили окружение Берлина. Борьба за столицу Германии вступила в завершающую стадию. 2 мая остатки Берлинского гарнизона капитулировали.
Потери в канун Победы особенно ощутимы для людей, не очерствевших душой на войне. Сохранилось свидетельство того, как остро переживал их командующий 3-й армией генерал А.В. Горбатов. В частной беседе с А.Т. Твардовским и критиком В.Я. Лакшиным он говорил:
"Я держусь того мнения, что с военной точки зрения Берлин не надо было штурмовать. Конечно, были и политические соображения, соперничество с союзниками, да и торопились салютовать. Но город достаточно было взять в кольцо, и он сам сдался бы через неделю-другую... А на штурме, в самый канун победы, в уличных боях мы положили не меньше ста тысяч солдат"{5}.
Это говорил человек, о котором Жуков отозвался, как о генерале, "который на протяжении всей войны превосходно справлялся с ролью командующего армией" (с. 504){2}.
Интересный нюанс. В.Я. Лакшин вспоминает, что Горбатов гордился тем, что его армия взяла пленных больше, чем другие. В этом он видел показатель того, что и потери у него были меньше.
"Умение воевать не в том, чтобы больше [311] убить, а в том, чтобы с наименьшими жертвами выиграть войну",- вывел командарм чеканную формулу. Да, высший смысл войны заключается не только в том, чтобы разгромить врага. Необходимо ответить на вопрос: какой ценой оплачена победа? До недавнего времени "фронтальное мышление", прежде всего благодаря массированной пропаганде, господствовало в российском общественном сознании. И словосочетание "любой ценой" воспринималось как само собой разумеющееся. Эта формула даже попала в хорошую песню в качестве рефрена: "Мы за ценой Не постоим". Но, кажется, приходит время цивилизованного общества, умеющего различать в массах личности, чтобы проанализировать все эти "цены", очистить их от девальвации, осознать, сколь велика на самом деле цена человеческих жизней, и сделать формулу одного совестливого командарма руководством к действию для всего командного состава армии.