Генерал Уборевич. 1930 г. {1}

Советское общество возникло как результат социальных конфликтов, обострившихся в ходе Первой мировой войны. Революционные изменения, начатые большевиками в 1917–1918 гг., приняли окончательный вид, пройдя через горнило гражданской войны 1918–1921 гг. Вооружённая иностранная интервенция, ставшая частью этой войны, усилила веру большевиков в то, что вооружённые конфликты социалистического государства с капиталистическими державами неизбежны. Начиная с великих преобразований 30-х гг., обороноспособность становится главной заботой советского руководства. В годы Второй мировой войны СССР принял на себя главный удар гитлеровской агрессии и внёс важнейший вклад в победу над нацистской Германией. Последовавшая затем гонка вооружений спустя полвека стала одним из главных (если не самым главным) факторов, приведших к падению Советского Союза.

При всём этом исследования в области экономической истории СССР в 30-е гг. носили на удивление «гражданский» характер. В 50–60-е гг. усилия западных ученых — историков и экономистов — были сконцентрированы главным образом на анализе путей развития и темпов роста советской экономики. Хотя уже тогда СССР был военной сверхдержавой, советский оборонно-промышленный сектор рассматривался как «нормальная составляющая» альтернативной экономической системы. Но даже будучи уверенным в том, что развитие советской экономики, с её концентрацией на тяжелой промышленности и машиностроении, определялось оборонными соображениями, трудно было установить взаимосвязь между планированием в целом и соответствующими военным задачам планами развития оборонной [10] промышленности {2}. Одной из главных причин этого, безусловно, была информационная закрытость советской системы {3}. Дефицит информации не способствовал точности оценок и позволял лишь догадываться о действительных масштабах её оборонного потенциала и производства вооружений. Более достоверные статистические и прочие данные стали доступны лишь с наступлением гласности в конце 1980-х гг. и в условиях сегодняшней относительной открытости в России.

Центральной проблемой данной книги является анализ того, как военные планы Красной Армии были взаимосвязаны с планами индустриализации в 1920/30-е гг. Отсюда вытекают главные вопросы, определившие рамки и направление исследования:

— Какие военные представления определили или повлияли на оборонную ориентацию индустриализации?

— Каковы были перспективные и первоочередные требования военных к промышленности?

— Каким образом военные соображения интегрировались в планирование и в процесс принятия политических решений?

— Насколько реальная оборонная промышленность отвечала требованиям военных в течение 30-х гг.?

— Каковы были её достижения, и как инвестиции, сделанные в 30-е г., повлияли на ход грядущей большой войны — войны с нацистской Германией 1941–45 гг.?

Существующие на сегодняшний день исследования, посвящённые советским вооруженным силам, анализируют военную доктрину, подготовку и организацию войск, детально изучают технические характеристики оружия. В то же время оборонная промышленность обычно оставалась за рамками внимания военных историков, наиболее заметными из которых являются Джон Эриксон и Дэвид Гланц {4}. Определённые данные об оборонной промышленности содержатся в официальных советских изданиях о Второй мировой войне, написанных коллективами авторов. Однако, подобно тенденциозным общеполитическим описаниям, отражавшим идеи и реалии сначала хрущевской, а затем брежневской эпохи, освещение вопросов военно-промышленного строительства в них носило также явно односторонний характер {5}. Всеволод Цаплин, бывший директор ЦГАНХ (ныне — Российский государственный архив экономики), в своё время высказал сожаление по поводу того, что авторы этих ранних изданий уделили недостаточное внимание архивным источникам {6}. [11]

О тенденциозности освещения темы в предшествующие годы откровенно заявили в конце 80-х гг. авторы третьего, многотомного незавершенного издания о Второй мировой войне. Первый том его горячо обсуждался зимой 1991 г. в Институте военной истории. Усилиями тогдашнего министра обороны Д. Т. Язова редакционный совет нового издания во главе с Д. А. Волкогоновым подвергся резкой критике и был распущен — совсем в духе советского времени {7}. Новая четырёхтомная история Великой Отечественной войны всё-таки была подготовлена и увидела свет в последующие годы, и это была первая постсоветская попытка разобраться в многочисленных спорных вопросах этого периода истории {8}.

Предшествующая историография

По сравнению с обилием работ, посвященных эвакуации, мобилизации и работе промышленности в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., советская литература по проблеме развития оборонной промышленности в межвоенный период весьма немногочисленна. Тем не менее, это был тот базис, на который были вынуждены опираться западные авторы. Не стоит и говорить о том, что книги, опубликованные в советское время, различались по степени привлекательности. И часто, используя советские тексты, западные авторы некритически относились к источнику. С другой стороны, относительно успешно — на диссертационном уровне — в СССР происходило изучение советской военной доктрины. И хотя военные историки уделяли мало внимания условиям производства и планирования, а также были вынуждены втискивать свои научные взгляды в рамки партийной линии, защищаемые в военных академиях докторские диссертации, особенно диссертации Г. Иессена, В. Конюховского и П. Семенова {9}, были весьма полезны. В последнее десятилетие российские историки, в том числе военные, разрабатывали темы тайного советско-германского военно-промышленного сотрудничества в межвоенный период {10}, региональных аспектов {11}, а также готовности народного хозяйства к обороне в 1941 г. {12}. Всесторонний труд, посвящённый исследованию советского военно-промышленного комплекса, был написан Николаем Симоновым {13}. [12]

Что касается западной литературы, то здесь следует назвать несколько работ. Для понимания истории вопроса существенное значение имеет книга Эдварда Голдстайна и Питера Гейтрелла о перевооружении царской армии накануне Первой мировой войны {14}. Исследование Эжена Залески о советском пятилетнем планировании, в рамках которого осуществлялось военно-промышленное планирование, стало теоретической основой этой книги {15}. Две диссертации о Госплане затрагивают роль обороны в принятии заданий первого пятилетнего плана 1928/29–1932 гг. {16}. Однако их авторы, Бает и Диаконофф, не смогли ответить на все вопросы, касающиеся природы оборонного планирования в 30-е гг., поскольку печатные источники, доступные до 1991 г., не содержали необходимых для этого сведений. Развитию советского оборонного производства в 30-е гг. посвящена содержательная статья Купера {17}. В диссертации Таппера основное внимание уделено международной гонке вооружений и мощи советской экономики {18}. Из первых разделов классической книги Харрисона о советском планировании можно получить представление о принципах промышленной мобилизации {19}. Бёттихер проанализировал идеологическое оформление индустриализации и оборонной готовности, как оно получило отражение в партийной и коминтеровской печати {20}. Анализу советской военно-промышленной системы посвятил несколько работ Жак Сапир{21}. Роберт Дэвис попытался отыскать скрытые оборонные компоненты в промышленной статистике и обнародовал ряд важных архивных находок {22}.

Характерным для всех работ, написанных до открытия архивов, является то, что они опирались на опубликованные советские источники, статистику и литературу. И если цензуре подвергалось всё, опубликованное в СССР, то военная и военно-промышленная литература подвергалась цензуре вдвойне {23}.

Архивные источники

Несмотря на то, что о Советском Союзе мы знали достаточно и до перестройки, изучение ряда аспектов советской экономической трансформации было едва ли возможно без доступа к архивным источникам. Оборонная промышленность была как раз одним из таких аспектов, так как официальные статистические данные редко [13] содержали информацию о военном производстве. И хотя советские военные историки и раньше ссылались на различные типы планов для вооружённых сил, только с открытием архивов стал возможен систематический анализ этих планов, разработанных Госпланом, промышленным руководством и самими военными. Изучение удач и провалов военно-промышленного строительства теперь возможно, благодаря документам Российского государственного архива экономики, Российского государственного военного архива и бывшего Центрального партийного архива.

Аналитические рамки военно-экономической подготовки

Прежде чем анализировать советское военно-экономическое планирование, необходимо пояснить, что оно объединяло несколько различных типов планов. Главными из них были:

— народнохозяйственный план (на один год, на пять лет и т.д.);

— план войны;

— мобилизационная заявка.

Кроме того, для военной области актуальными были следующие планы:

— план строительства вооружённых сил;

— план мобилизационного развертывания;

— хозяйственный план войны.

Следующая схема демонстрирует разделение сфер планирования между Госпланом и военными, а также взаимодействие между ними. (см. схему) [14]

Планы войны включали оценки мощи возможного противника, условия ведения войны на возможных театрах военных действий и нужды вооружённых сил на различных стадиях предполагаемого конфликта. Исходя из этих расчетов, военные формулировали мобилизационную заявку, которая становилась ядром инвестиционной части народнохозяйственного плана. И хотя для военных было бы предпочтительнее, чтобы мобилизационные потребности напрямую определялись планами войны, специалисты из Госплана и экономисты указывали на наличие обратной связи между народнохозяйственным планом и планом войны {24}. Для них было очевидно, что цифры народнохозяйственного плана не являются исключительно результатом оборонной необходимости, и что народнохозяйственные планы, в свою очередь, должны оказывать влияние на военные планы. Согласившись признать механизм обратной связи, военные, однако, не желали подпускать гражданских к военному планированию. Экономисты хотели больше знать о планах войны, чтобы иметь возможность реально оценивать мобилизационные потребности военных, но эти претензии экономистов Госплана были категорически отвергнуты военными {25}.

Составляемые Генеральным штабом РККА планы войны основывались на глубоком анализе демографических, географических, материально-технических и экономических возможностей потенциального противника. Оказывало влияние на них и то, каким виделся ожидаемый технологический уровень будущей войны. С военной точки зрения главной составной частью плана войны являлось планирование военной кампании: начальное и последующие сражения и подготовка театра войны (дороги, в том числе железные, радиосвязь, инфраструктура). Главной экономической составляющей плана войны являлась мобилизационная заявка. В зависимости от условий, различали несколько типов мобзаявок. Мобилизационная заявка на развертывание определяла, сколько материальных ресурсов понадобится на момент провозглашения правительством войны. Затем, исходя из оценок сути и характера возможной будущей войны, военные определяли объём промышленной продукции, необходимый на первый период войны, обычно на три месяца, а также на первый год войны. Поскольку, как будет видно из дальнейшего, советские стратеги не рассчитывали на быстротечную войну, естественными выглядели оценки вероятного среднегодового расхода материальных ресурсов вооруженными силами. Мобилизационная заявка на год ведения войны формировала комплекс заданий, параллельный [15] плановым установкам на рост производства. К примеру, в 1928 г. специально созданная комиссия Красной Армии по учёту оборонных аспектов в пятилетнем плане так сформулировала свои пожелания: пятилетний план строительства и развития вооружённых сил в мирное время должен отталкиваться главным образом от плана организации и структуры армии в военное время {26}.

Следует, далее, различать и такие термины, как «мощность производства» и «военный заказ». Мощность производства, которую можно считать базовым показателем военно-экономического планирования, с экономической точки зрения, есть максимальный будущий спрос. Поскольку советская статистика в прошлом содержала лишь скудные количественные данные, о запланированной в СССР мобилизационной мощности производства современники могли только догадываться. Возможно, в этом кроется одна из главных причин недооценки СССР Германией в 1940 г. {27}.

Таким образом, оценивать военный потенциал СССР приходится, исходя из немногочисленных данных. Представленное разграничение двух основных типов довоенного советского планирования является существенным, так как позволяет соотносить между собой различные планы и достигнутые результаты производства. Опираясь на архивные документы, мы можем теперь проследить, как взаимодействовали между собой военный и гражданский (Госплан) сектора советского планирования

Цель и рамки исследования

В 20-е гг. в СССР горячо обсуждались не только перспективы экономического развития страны вообще, но и, в частности, роль обороны в условиях мирного сосуществования либо вооруженного конфликта с капиталистическими странами. Высказанные в книгах и периодической печати идеи о том, как подготовить страну и её экономику в возможной новой войне затем обретали конкретную форму в новых организациях и попытках формулирования задач для оборонно-промышленного планирования. К 1929 г., когда был дан старт первому пятилетнему плану, в СССР уже существовал целый комплекс из военных учреждений, занятых экономическим анализом, плановых органов, занятых учётом военных нужд в общеэкономических планах, [16] а также промышленных и административных органов, ответственных за мобилизацию народного хозяйства страны, то есть перевод его на военные рельсы, как только вспыхнет военный конфликт{28}.

В течение 30-х гг. Красная Армия получила от советской промышленности огромное количество новой техники. Результаты работы главных отраслей оборонной промышленности, с учётом как ежегодных поставок, так и мобилизационных запросов, являются предметом анализа данной книги.

В годы «большого террора» (1936–1938 гг.), когда целое поколение руководителей партии, государства и промышленности было уничтожено, Красная Армия оказалась «обезглавленной». Среди жертв сталинского террора были и некоторые герои этой книги. На первый план выдвинулись менее знающие и менее опытные руководители и офицеры; пространство для индивидуальной инициативы оказалось сужено до предела. Вполне очевидным представляется тот факт, что достигнутые к тому времени успехи в сфере обороны были похоронены. Однако цель моего анализа — убедиться, насколько прочной оказалась созданная в предшествующие годы система, её отдельные структурные элементы, чтобы позволить новым назначенцам продолжить начатые приготовления страны к войне.

За рамками данного исследования остался ряд тем, без которых, однако, не обойтись при написании более общей истории советского военно-промышленного комплекса. К числу таких тем относятся внешняя политика СССР и военная деятельность Коммунистического Интернационала {29}. Военно-морское строительство в межвоенный период, хотя и являлось частью общего процесса перевооружения, обычно рассматривается как самостоятельная тема {30}. Лишь слегка затронута была тема технологического прогресса и его значения для производства вооружений, однако она требует отдельного рассмотрения для различных военных областей (авиации, химического оружия и т.д.).

Теперь можно сформулировать более чётко цели исследования. Во-первых, отправным источником для него служат различные планы, прежде известные исследователям лишь номинально (из опубликованных советских источников и мемуаров), — планы, охватывающие различные временные интервалы и составленные для различных видов вооружённых сил. Во-вторых, архивные материалы позволяют ответить на вопросы относительно замыслов и осуществления этих планов. В частности, я собираюсь показать, какое влияние на организацию военно-экономического планирования оказывал в 1925 — середине 30-х гг. Тухачевский. В-третьих, каковы были требования [17] военных к промышленности? И в-четвёртых, в какой степени советская экономика была в состоянии удовлетворить эти требования — сразу и в более длительной перспективе?

* * *

В течение последних десяти лет мне была предоставлена возможность исследовать ключевые вопросы российской истории. В новых условиях я мог свободно работать в центральных и региональных архивах. Повсюду опытнейшие архивисты оказывали мне всяческую помощь, содействовали лучшей ориентации в документальных фондах.

Мне хочется выразить искреннюю благодарность директору Российского государственного архива экономики (РГАЭ) Е. А. Тюриной и её коллегам, а также бывшему директору этого архива В. В. Цаплину.

В Российском государственном военном архиве (РГВА) я получил всестороннюю поддержку от директора Л. В. Двойных и его сотрудников.

В бывшем партийном архиве, ныне Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ), я получал квалифицированные консультации Л. А. Роговой.

В Российском государственном архиве научно-технической документации ( г. Самара) в 1997 г. мне посчастливилось найти документы о военных конструкторах 1930-х гг., за что я благодарен директору, покойному Ю. А. Шашарину.

Тематика моих исследований связана прежде всего с экономической и военной историей. С большим удовлетворением я обсуждал актуальные их проблемы с ведущими специалистами Института российской истории РАН — академиком Ю. А. Поляковым, профессорами Г. А. Куманевым и А. К. Соколовым, доктором В. А. Невежиным.

Обстоятельные дискуссии состоялись у меня в Институте военной истории — с генерал-майором В. А. Золотаревым, полковником Н. К. Дороховым, подполковником А. И. Барсуковым. Особенно интенсивные обсуждения по моей проблеме я провёл с полковником Н. Никофоровым и покойным профессором О. Ф. Сувенировым. Многие вопросы затрагивались на встрече с генералом армии, президентом Академии военных наук М. Гареевым. [18]

Мой исторический подход к военно-экономическим проблемам всячески поощрял доктор В. Шлыков.

Мне всегда доставляли большую радость беседы с профессором, полковником Р. А. Савушкиным, который поддержал мой творческий поиск и высказал весьма ценные советы при подготовке русского издания моего труда.

Г. А. Бордюгов и А. И. Ушаков, а также другие члены АИРО-ХХ сделали всё возможное для представления результатов моей многолетней работы российским читателям, а И. С. Давидян учитывала все мои предложения в переводе рукописи.

Мои исследования по истории России в 1996–2001 гг. поддерживал Фонд Яна Валландера и Тома Хеделиуса при Свенска Хандельсбанкен (Стокгольм), которому выражаю свою признательность.

Всех, кого я назвал, равно как и многих других в России и на Западе, кто способствовал моим успехам, мне хотелось бы искренне поблагодарить.

Соллентуна, январь 2001 г. [19]