Введение

В ночь с 26 на 27 января ст. ст. 1904 г. несколько японских миноносцев внезапно, без предварительного объявления войны японским правительством, атаковали русскую эскадру в Порт-Артуре.

Она стояла на внешнем рейде с непотушенными огнями, без предохранительных сетей и без паров. В результате два русских броненосца (Ретвизан и Цесаревич) и один крейсер (Паллада) оказались выведенными из строя, а эскадра в целом — обессиленной на долгий срок. В ту же ночь 3-тысячный японский отряд высадился на корейском побережье (в Чемульпо) и занял столицу Кореи Сеул. Утром 27 января эскадра адмирала Того обстреляла внутренний порт-артурский рейд и нанесла повреждения еще трем крейсерам (Диане, Аскольду и Новику) и броненосцу (Полтаве), а днем в Чемульпо, после короткого и неравного боя с эскадрой адмирала Урну, крейсер Варяг и канонерская лодка Кореец были затоплены самими русскими, чтобы не быть взятыми в плен.

Этот двусторонний маневр японцев явственно застиг врасплох русское командование в Порт-Артуре, хотя пресловутому адмиралу Е. И. Алексееву, наместнику на Дальнем Востоке, и было известно, что Япония разорвала дипломатические отношения с Россией еще 24 января, а все японские подданные вместе с консулом покинули Артур на английском пароходе в 5 часов вечера 26-го.{8} [10]

Адмирал С. О. Макаров специальным письмом предупредил морского министра о возможности неожиданного нападения японцев на русскую эскадру, однако никаких практических мер по усилению бдительности не было принято.

В Петербурге, в министерстве иностранных дел, с самого момента разрыва ждали, что «война может начаться без торжественного объявления ее». На дневном дворцовом совещании 26 января ст. ст. Ламсдорф, министр иностранных дел, выразил уверенность в том, что японцы «вероятно, на этих днях выкинут что-либо очень необычайное». Однако, «если японцы сами не начнут военных действий флотом», а предпримут оккупацию Кореи хотя бы до самой маньчжурской границы, решено было «не считать» это «за начало военных действий» и допускать высадку японцев всюду, кроме крайней северной береговой полосы Корейского залива, значительно севернее Чемульпо — до 38-й параллели. И Николай согласился телеграфировать в этом смысле Алексееву «категорично, к исполнению».{9}

Царское правительство готово было целиком отдать Корею Японии и по договору, в последнем проекте которого русская сторона настаивала только на неиспользовании японцами корейской территории в стратегических целях. Но и в случае разрыва дипломатических переговоров оно готово было предоставить Японии захватить Корею, а самому ограничиться затем платоническим протестом в дипломатическом порядке — лишь бы не ввязываться в войну.{10}

В данный момент в Петербурге, в числе других, и у царя являлось сознание, что «война безусловно невозможна», что «время — лучший союзник России», что «каждый год нас усиливает». Военный министр Куропаткин также мечтал «оттянуть» войну на 16 месяцев — до окончания постройки Кругобайкальской ж. д. и усиления Китайской Восточной ж. д., [11] пока пропускавшей только 3 поезда в сутки, — или «хотя бы на 4 месяца», чтобы «послать все подкрепления».{11}

Между тем Япония, нанеся серьезные повреждения порт-артурской эскадре и захватив столицу Кореи, в одни сутки сделалась господином на море и открыла себе возможность ведения континентальной войны. Японское правительство, очевидно, не довольствовалось одной Кореей. Оно не довольствовалось и данным ему в декабре 1903 г. обязательством русского правительства уважать все права и преимущества, приобретенные Японией наравне с прочими державами по договорам с Китаем (в частности в Маньчжурии).{12} Оно стремилось к захвату не только Кореи, а и Маньчжурии, которую царизм пока не успел еще закрепить за собой. Оно открыло войну разбойничьим нападением, без объявления войны, в момент, когда учуяло опасность срыва своего военного плана посредством дипломатических маневров противной стороны — между тем как «каждый день, чуть не час промедления увеличивал шансы в пользу России».{13} По удостоверению Гаяси, японского посла в Лондоне, за месяц до нападения, японский кабинет хотел войны, ибо, «иначе Япония упустит последний благоприятный случай».{14} Но дело здесь было не только в том, что японский военно-феодальный империализм в 1903 г. полностью закончил свою подготовку к континентальной войне, а и в том, что военная развязка конфликта с русским военно-феодальным империализмом оказалась теперь желательной для некоторых «великих держав» (особенно Германии и Англии), ввиду быстро надвигавшегося мирового империалистического столкновения. [12]

Открытие военных действий на Дальнем Востоке в январе 1904 г. не могло быть и не было неожиданностью ни для кого — и меньше всего для царского правительства. Последнее десятилетие (1895–1904) Россия и Япония — обе неуклонно шли и каждая по-своему готовились к кровавому столкновению. Причины его определялись всем ходом внутреннего развития экономики и классовой борьбы двух соперничавших государств и были теснейшим образом связаны с перерастанием мирового капитализма в империализм. Русско-японская война является войной империалистической.

Застрельщиком и агрессором в русско-японском конфликте выступила Япония еще в 1894 г., когда она, предприняв «захватническую войну против Китая, дала толчок общему обострению дальневосточной проблемы».{15} [13]