От автора

Предлагаемая книга посвящена дипломатической истории русско-японской войны 1904–1905 гг. Она рассчитана не только на читателя специалиста, но и на широкий круг тех советских читателей, у которых интерес к вопросу о дипломатической подготовке войн особенно возрос, в годы Великой Отечественной войны.

Разбору хода военных операций 1904–1905 гг. и причин того или иного их исхода, с точки зрения военно-исторической, посвящена книга Н. А. Левицкого.{1} Мне же приходится касаться развития военных действий лишь в связи с основной темой моего исследования. Девятнадцать месяцев собственно войны — с момента разбойничьего нападения японцев 9 февраля 1904 г. до подписания Портсмутского мирного договора 5 сентября 1905 г. — занимают лишь две из четырнадцати глав моей книги, потому что я рассматриваю войну как «продолжение политики — только иными средствами». Очаг войны на Дальнем Востоке зажжен был Японией в 1894–1895 г. в войне с Китаем. Очаг этот с той поры тлел (не затухая и порой давая яркие вспышки, например, в 1900–1901 гг.) — и вокруг него-то и развивалась изучаемая мною дипломатическая борьба. Так определилась начальная дата моего исследования: я слежу за развитием русско-японского конфликта, начиная с 1895 г., когда Япония была остановлена Россией при ее первой попытке утвердиться в Корее и в Маньчжурии и подчинить себе Китай. Невозможно вести эта [6] изучение, не выясняя одновременно империалистическую природу политики борющихся сторон: этой природой определялся и самый конфликт и его особенности.

Покровский и его «школа» отрицали империалистический характер русско-японской войны. Детальное конкретно-историческое изучение русско-японской войны с международно-политической точки зрения воочию показывает, что эта война была империалистическая — в ленинском понимании империализма как высшей стадии капитализма.

В России, как и в Японии, в каждой по-своему, империализм был оплетен густою сетью отношений докапиталистических, был империализмом военно-феодальным.{2} Конкретно-историческое изучение позволяет различить и во внешней политике этих двух стран борьбу двух тенденций, отражающую эту специфическую черту двойственности в военно-феодальном империализме. По состоянию опубликованного и изученного мною материала, естественно, оказалось возможным глубже и шире осветить здесь дальневосточную политику России и показать, как «к этой войне толкали царское правительство крупная буржуазия, искавшая новых рынков, и наиболее реакционные слои помещиков».{3} Такова первая задача моей книги.

Но «в своих захватах на Дальнем Востоке царизм столкнулся с другим хищником — Японией, которая быстро превратилась в империалистическую страну и тоже стремилась к захватам на азиатском материке, в первую очередь за счет Китая» и «так же, как и царская Россия, стремилась забрать себе Корею и Манчжурию».{4} Показать в цифрах и фактах десятилетия, предшествовавшего войне 1904–1905 гг., планомерный захватнический характер политики японского империализма — такова вторая, не менее существенная задача этой книги. [7]

Русско-японская война была, однако, только одним из актов международной борьбы за раздел Китая и за господство на Тихом океане. Именно «с конца XIX столетия империалистические государства начали усиленную борьбу за господство на Тихом океане, за раздел Китая».{5} Уже по одному этому ни одна великая держава (ни Англия, ни Германия, ни США, ни Франция) не могла не принять того или иного, прямого или косвенного, участия и в развитии русско-японского империалистического конфликта на всем его. протяжении, не говоря уже о войне 1904–1905 гг. непосредственно. Но ни происхождение, ни ход, ни развязку русско-японской войны нельзя конкретно и до конца понять вне связи ее и с генеральной линией развития мировых международных отношений, определявшейся год от году все явственнее назреванием англо-германского империалистического конфликта. И Германия, и Англия были заинтересованы в том), чтобы привлечь Россию каждая на свою сторону на случай мировой войны и не оставлять ее в роли «третьего радующегося». Этого же можно было достигнуть только ценой такого военного ослабления царизма, которое подорвало бы и его дипломатическую сопротивляемость. Предел политике подталкивания царизма к войне и поощрения Японии к агрессии был положен (весной 1905 г.) сочетанием поражений царизма на театре военных действий и нараставшего натиска сил революции. К моменту Портсмутской мирной конференции Англия и Германия, как и буржуазия других великих держав, направили свои усилия к прекращению войны — из страха перед возможной победой революции в России и чрезмерным усилением Японии. Показ этой сложной перекрещивающейся работы дипломатий всех шести упомянутых держав, работы, результатом которой явилось первичное оформление Антанты в 1907 г., — такова третья задача моей книги. Как ни тенденциозны и, часто, отрывочны послевоенные публикации английских, германских и французских дипломатических [8] документов, они все же дают возможность сделать попытку решить эту задачу на основании документов.

«Но поражение русских войск в 1904 году в период русско-японской войны оставило в сознании народа тяжелые воспоминания. Оно легло на нашу страну черным пятном».{6} Вот почему, работая над текстом моей книги в плане указанных трех задач, я все время имел в виду вопрос: как и почему царская Россия и Япония пришли к этой войне именно в тот момент, который выбрала Япония, и как и почему царское правительство вынуждено было прекратить войну именно в тот момент, когда это было категорически необходимо для истощившей свои силы Японии. Мне хотелось ответить на этот вопрос — от начала до конца всем своим изложением. Все детали его должны показать, что «не русский народ, а самодержавие пришло к позорному поражению» в русско-японской войне 1904–1905 г. и что самодержавие было именно «гробом повапленным» в области внешней защиты нашей страны.{7} Только благодаря Советскому строю тот же народ мог смыть это черное пятно разгромом фашистской Японии в 1945 г.

Читатель, вероятно, заметит, что в своей «дипломатической истории» я не раз и иногда надолго останавливаю его внимание на фактах из «внутренней» истории и жизни России и Японии, по возможности не нарушая хронологической последовательности изложения, в поисках связи и взаимодействия между столь «разнородными», на первый взгляд, сферами. В отличие от дореволюционной историографии, такая постановка «дипломатической истории» представляется мне обязательной в наше время и в нашей стране.

25 декабря 1946 г. [9]