Советско-германский договор о дружбе и границе. Четвертый раздел Польши
Часть 1
Подобно тому как польские лидеры Пилсудский и Бек, заключив в январе 1934 года с гитлеровской Германией — злейшим врагом поляков — соглашение о ненападении, после которого в 1935 году последовал обмен визитами высокопоставленных лиц обеих стран (в коммюнике, опубликованном по случаю поездки Бека в Берлин, говорилось о "далеко идущем согласии" между двумя государствами), в результате чего, по выражению историка Д. Е. Мельникова и публициста Л. Б. Черной, Пилсудский и Бек стали "тешить себя мыслью, что они вместе с гитлеровцами образовали нечто вроде "оси Варшава — Берлин", направленной против СССР"{1}, и тем самым "вступили на путь, который всего через четыре года привел к оккупации Польши гитлеровскими войсками"{2}, так и советские лидеры, Сталин и Молотов, заключив 23 августа 1939 года с Германией договор о ненападении, фактически означавший германо-советский союз против Польши и западных демократий и сопровождавшийся взаимными заверениями в дружбе, встали на путь (если следовать логике Л. Б. Черной и Д. Е. Мельникова), пройденный в 1934 — 1938 годах Польшей. Характеризуя политику правительства Польши в указанный период как "позорную"{3}, авторы книги "Преступник N 1" избегают сравнения ее с политикой Сталина и Молотова в 1939 — 1940 годах, имевшей для СССР в 1941 году те же последствия, что и в 1939-ом — для Польши.
Между тем подобная параллель вполне уместна.
В 1939 году цель советско-германского сближения выражалась недвусмысленно с обеих сторон: раздел мира и, в частности, Польши. В сообщении от 22 мая 1939 года французского посла в Берлине Кулондра отмечалось, что Риббентроп считал сближение между Германией и Россией с точки зрения длительной перспективы "насущным и неизбежным". Это отвечало "самой природе вещей и сохранившимся в Германии традициям. Только такое сближение позволило бы окончательно разрешить германо-польский конфликт путем ликвидации Польши на манер Чехословакии"{4}. Риббентроп придерживался мнения, что Польское государство самостоятельно долго не в состоянии существовать, что "ему все равно суждено исчезнуть, будучи вновь поделенным между Германией и Россией"{5}. Поэтому для Риббентропа, как и для Сталина, идея такого раздела была самым тесным образом увязана с германо-русским сближением. "Как видно, — писал французский посол, — одна из ближайших целей, которую желают достигнуть, заключается в том, чтобы в случае раздела Польши Россия взяла на себя такую же роль, какую Польша сыграла в Чехословакии (Польша ассистировала Германии при захвате Чехословакии, присвоив себе часть территории чешской жертвы — индустриальный район Тешин. — Авт.). Более отдаленная цель состоит в том, чтобы использовать огромные материальные и людские ресурсы СССР для развала Британской империи"{6}.
Как немаловажное доказательство в поддержку того, что раздел мира со Сталиным был одной из реальных целей Гитлера, и ради этого он даже готов был отказаться от своей "антибольшевистской миссии", приведем тот факт, что в объявленной 8 марта 1939 г. на берлинском совещании представителей военных, экономических и партийных кругов Германии гитлеровской программе глобальной агрессии отсутствовало упоминание о СССР{7}.
Об этом же свидетельствует закрепленное в статье V Берлинского пакта от 27 сентября 1940 года о Тройственном союзе Германии, Италии и Японии (названный договор был подписан взамен антикоминтерновского пакта 1936 года) заявление трех стран о том, что "данное соглашение никоим образом не затрагивает политического статуса, существующего в настоящее время между каждым из трех участников соглашения и Советским Союзом"{8}. Советское руководство правомерно расценило эту оговорку как подтверждение силы и значения пакта о ненападении между СССР и Германией и пакта о дружбе и нейтралитете между СССР и Италией{9}. Названная статья была включена в Тройственный пакт по предложению Риббентропа и встретила немедленную поддержку Италии и Японии{10}.
25 ноября 1940 года В. М. Молотов через германского посла в Москве Шуленбурга даст положительный ответ на сделанное Гитлером в ходе переговоров с Молотовым, состоявшихся 12 — 14 ноября 1940 г. в Берлине (к этой встрече гитлеровское правительство проявляло большой интерес начиная с лета 1940 г.) предложение Советскому Союзу присоединиться к Тройственному пакту Германии, Италии и Японии и участвовать с ними в разделе "бесконтрольного британского наследства", которое останется после "неизбежного краха" Великобритании. Но оставим это за рамками настоящей работы, и вернемся к осени 1939-го.
1 сентября 1939 года германская армия начала войну против Польши. 2 сентября в "Правде" было опубликовано сообщение: "Берлин, 1 сентября (ТАСС). По сообщению Германского информационного бюро, сегодня утром германские войска в соответствии с приказом верховного командования перешли германо-польскую границу в различных местах. Соединения германских военно-воздушных сил также отправились бомбить военные объекты в Польше".
В связи с анализом политической линии и практических действий руководства, вытекавших из германо-советских соглашений от 23 августа 1939 года, возникает сомнение, был ли Советский Союз нейтрален в бурных событиях того времени, тем более что пакт о ненападении между СССР и Германией виделся сторонам "союзом для войны", и германская сторона была настойчива в выполнении взятых советским руководством на себя обязательств.
Как известно, нейтралитет в войне представляет собой особый правовой статус государства, не участвующего в происходящей войне и воздерживающегося от оказания помощи и содействия как одной, так и другой воюющей стороне{11}. Права и обязанности нейтральных государств во время войны, воюющих сторон в отношении нейтральных государств, а также физических лиц как нейтральных, так и воюющих государств в рассматриваемый нами период регламентировались V Гаагской конвенцией о правах и обязанностях нейтральных держав и лиц в случае сухопутной войны 1907 года, ратифицированной в том же году Россией{12}.
В соответствии с названной конвенцией воюющим государствам запрещается проводить через территорию нейтрального государства войска и военный транспорт. Нейтральные государства не должны снабжать воюющих оружием, военными и другими материалами. Нейтральные государства могут предоставлять убежище войскам, военным кораблям и самолетам воюющих стран, если срок их пребывания не превышает одни сутки, но обязательно с последующим их интернированием.
Этих важных условий советские власти не придерживались. Как отмечает М. И. Семиряга, "поскольку международное право не предусматривает ни условного или безусловного, ни полного или неполного нейтралитета, то оказание любой военной помощи одному их воюющих государств несовместимо с данным статусом"{13}.
Никакими обстоятельствами нельзя оправдать согласие советского руководства обслуживать немецко-фашистские военные корабли в советских портах в бассейне Баренцева моря (в октябре 1939-го Советский Союз согласился на использование германским военно-морским флотом порта Териберка к востоку от Мурманска в качестве ремонтной базы и пункта снабжения судов и подводных лодок, проводивших операции в Северной Атлантике){14}. Между тем, согласно XIII Гаагской конвенции 1907 года о правах и обязанностях нейтральных держав в случае морской войны, также ратифицированной Россией, нейтральное государство обязано не допускать выхода судна одной из воюющих сторон из своих территориальных вод, если есть основания полагать, что оно примет участие в боевых действиях на стороне одного из воюющих. Находясь в территориальных водах нейтрального государства, военные суда могут лишь пополнять свои запасы по лимитам мирного времени, брать столько топлива, сколько необходимо для достижения ближайшего порта своей страны{15}.
Также являются никоим образом несовместимыми с нейтральным статусом государства следующие факты: транзит через всю территорию СССР с Дальнего Востока в Германию большой группы офицеров из потопленного в Тихом океане германского крейсера "Граф Шпее"{16}, беспрепятственный проезд через западные районы нашей страны, по тылам наших войск, многочисленных групп немецких разведчиков под предлогом организации переселения этнических немцев из Прибалтийских республик, западных областей Украины и Белоруссии в Германию и поиска немецких солдат, погибших в годы первой мировой войны{17}. Немецкая авиация свободно нарушала наше воздушное пространство, залетала на большие расстояния в глубь советской территории и активно вела разведку{18}, причем сбивать немецкие разведсамолеты войскам ПВО было категорически запрещено. В заявлении, сделанном 28 марта 1940 г. помощником военного атташе полпредства СССР в Берлине имперскому маршалу Герингу, говорилось, что нарком обороны СССР "сделал исключение из крайне строгих правил защиты границы и дал пограничным войскам приказ не открывать огня по германским самолетам, залетающим на советскую территорию, до тех пор, пока эти перелеты не станут происходить слишком часто"{19}. Более того, когда немецкие самолеты из-за поломок бывали вынуждены садиться на наши аэродромы, их ремонтировали, заправляли горючим и с миром отправляли в Германию{20}.
Между тем, несмотря на то, что специальных международных соглашений, определяющих правовой режим воздушного пространства над территорией нейтральных государств, не существует, на воздушную войну распространяются общие правила нейтралитета, согласно которым запрещается пролет через воздушное пространство нейтрального государства летательных аппаратов воюющих сторон. Приземлившиеся военные самолеты задерживаются, а экипаж интернируется до конца войны{21}.
Очевидно, что уже перечисленных фактов достаточно, чтобы опровергнуть миф о нейтральном статусе СССР в период с 1 сентября 1939 года по 22 июня 1941 г.
Часть 2
Особенно ярко советско-германское сотрудничество было продемонстрировано в Польше. Вступление советских войск в восточные воеводства Польши, в принципе, было предопределено еще в секретном дополнительном протоколе от 23 августа 1939 г., п. 2 которого гласил: "В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана.
Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития"{22}.
28 августа 1939 года в Москве по уполномочению правительства Германии граф Шуленбург и председатель СНК СССР В. М. Молотов в целях уточнения абзаца первого пункта 2-го секретного протокола от 23 августа подписали разъяснение к названному протоколу, где условились, что "этот абзац следует читать в следующей окончательной редакции, а именно: "2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Писса, Нарева, Вислы и Сана"{23}.
Германская сторона стремилась к совместным действиям с войсками Красной Армии с самого начала запланированной Гитлером военной кампании. В связи с этим М. И. Семиряга приводит такой факт для размышлений. В конце августа 1939 г. в западную прессу просочились сведения о том, что в связи с обострившимися германо-польскими отношениями планируется отвод от западных советских границ войск численностью 200 — 300 тысяч человек. Такое сообщение вызвало в Берлине озабоченность, и 27 августа Шуленбургу была срочно отправлена телеграмма, в которой ему поручалось выяснить, "действительно ли от польской границы отводятся советские войска. Нельзя ли их вернуть, чтобы они максимально связали польские силы на востоке?"{24}.
Шуленбург, получив в Наркомате иностранных дел СССР соответствующую информацию, сообщил: вскоре будет опубликовано заявление о том, что советские войска не собираются отходить от границы с Польшей. И в самом деле, 30 августа 1939 г. советское правительство официально заявило: "Ввиду обострения положения в восточных районах Европы и ввиду возможности всяких неожиданностей советское командование решило усилить численный состав гарнизонов западных границ СССР"{25}.
2 сентября 1939 г. в Берлин прибыли советская военная миссия в составе 5 офицеров во главе с военным атташе СССР в Германии генералом Максимом Пуркаевым и новый советский полпред в Берлине А. Шкварцев. В аэропорту их встречали ответственный сотрудник МИД Германии Э. Верман и офицеры во главе с военным комендантом Берлина генералом Зейфертом. Была выстроена рота почетного караула{26}. Подобная огласка военного сотрудничества обеих стран была крайне неприятной для советского руководства, которое еще накануне просило германского посла фон Шуленбурга, чтобы "из-за соображений безопасности" германская печать не сообщала о прибытии советской миссии и чтобы не называла ее "миссией", а лишь группой офицеров, прибывшей в Берлин в связи с назначением нового советского военного атташе. При этом сообщалось, что советская пресса уже получила соответствующее указание{27}.
По распоряжению советского руководства во всех средствах массовой информации проводилась мысль о том, что главным врагом нашей страны является Англия и Франция. Подобная позиция советской печати не осталась не замеченной в германском посольстве. Так, 6 сентября Шуленбург доносил в Берлин, что, по его наблюдениям, в СССР делается "все возможное", чтобы изменить недоброжелательное отношение населения к Германии. "Прессу как подменили. Не только прекратились все выпады против Германии, но и преподносимые теперь события внешней политики основаны в подавляющем большинстве на германских сообщениях, а антигерманская литература изымается из книжной продажи и т. п."{28}
Как утверждает И. Фляйшхауэр, германский посол в беседах с Молотовым настаивал на объявлении Советским Союзом — в форме письменного заявления правительства СССР — о вступлении в войну{29}. Однако указания Шуленбургу относительно этих переговоров были исчерпывающе определены телеграммой Риббентропа от 3 сентября 1939 г., где Шуленбургу советовалось всего лишь выяснить, "не посчитает ли Советский Союз желательным, чтобы русская армия выступила в подходящий момент против польских сил в русской сфере влияния и, со своей стороны, оккупировала эту территорию". По мнению Риббентропа, это не только помогло бы Германии, но также, "в соответствии с московскими соглашениями, было бы и в советских интересах". В связи с этим Шуленбургу предписывалось выяснить у Молотова, может ли германская сторона обсуждать этот вопрос с офицерами советской военной миссии генерала Пуркаева и "какой, предположительно, будет позиция советского правительства"{30}. (Как видим, телеграмму Риббентропа Шуленбургу можно рассматривать лишь как настойчивый призыв немецкой стороны ввести советские войска в Восточную Польшу и не более того).
В ответ на это 5 сентября 1939 г. Молотов дал Шуленбургу ответ, в котором говорилось, что "мы согласны с вами, что в подходящее время нам будет совершенно необходимо начать конкретные действия. Мы считаем, однако, что это время еще не наступило. ... Нам кажется, что чрезмерная поспешность может нанести нам ущерб и способствовать объединению наших врагов"{31}.
8 сентября Молотов послал Шуленбургу телефонограмму следующего содержания: "Я получил ваше сообщение о том, что германские войска вошли в Варшаву. Пожалуйста, передайте мои поздравления и приветствия правительству Германской империи"{32}.
Сообщая, что немецкие войска уже "вошли в Варшаву", гитлеровцы тем самым хотели ускорить начало вступления советских войск на оговоренную в протоколе польскую территорию (не случайно в телеграмме Шуленбургу от 8 сентября Риббентроп подчеркнул, что "считал бы неотложным" возобновление бесед германского посла с Молотовым "относительно советской военной интервенции" в Польшу{33}). Они при этом не обманывали, но окончательно Варшава пала только 27 сентября{34}. Получив 8 сентября сообщение о "падении Варшавы", Молотов на встрече с Шуленбургом, состоявшейся 10 сентября, заявил, что советское правительство намеревается "воспользоваться дальнейшим продвижением германских войск и заявить, что Польша разваливается на куски и что вследствие этого Советский Союз должен прийти на помощь украинцам и белорусам, которым "угрожает" (эти кавычки взаимно подразумевали и Сталин, и Гитлер. — Авт.) Германия{35}. Это предлог представит интервенцию Советского Союза благовидной в глазах масс и даст Советскому Союзу возможность не выглядеть агрессором"{36}. Учитывая политическую мотивировку советской акции (крах Польского государства и защита национальных меньшинств), СССР было крайне важно не начинать действовать до того, как падет административный центр Польши — Варшава. Поэтому 14 сентября 1939 г. Молотов — через шесть дней после поздравления по поводу вступления германских войск в Варшаву — просил Шуленбурга, чтобы ему "как можно более точно сообщили, когда можно рассчитывать на захват Варшавы"{37}.
Таким образом, Сталин выполнит предложения сковать польские силы на востоке, чтобы облегчить действия вермахта на западе Польши (для этого уже в самом начале сентября были созданы Украинский фронт под командованием С. К. Тимошенко в составе трех армий и Белорусский под командованием М. П. Ковалева, в него вошли четыре армии, конно-механизированная группа, отдельный стрелковый корпус и Днепропетровская военная флотилия. 11 сентября по приказу наркома обороны СССР К. Е. Ворошилова эти войска изготовились для наступления{38}). Но пока он затягивал оговоренный в принципе срок по крайне мере по трем следующим причинам.
Во-первых, надо было психологически подготовить советский народ к восприятию такого неожиданного факта, ввести его в заблуждение по поводу своих намерений в отношении Польши, для чего руководство нашей страны прибегало к различным манипуляциям наподобие заявления о вводе войск в Польшу не с военным, а с политическим основанием. Этому заявлению предшествовала спешно развернутая пропагандистская кампания, в качестве примера которой можно привести публикацию в "Правде" от 14 сентября 1939 года{39}, которая — если заменить белорусов и украинцев на "фольксдойче" (этнические немцы) — повторяла уже знакомые обвинения немцев, что поляки плохо обращаются с меньшинствами.
Во-вторых, существовала реальная опасность вмешательства в события западных держав. Когда Советский Союз и Германия договорились о разделе Польши (хотя в тот день этого еще никто не знал), премьер-министр Великобритании Н. Чемберлен и ее министр иностранных дел Э. Галифакс 24 августа 1939 г. публично заявили, что Англия будет воевать за Польшу. Советскому правительству позиция Англии стала известна уже на следующий день, когда министр иностранных дел этой страны и польский посол в Лондоне подписали пакт, устанавливающий, что стороны будут оказывать друг другу помощь в случае нападения третьей державы. Сталин и Молотов не могли не предвидеть последствий вмешательства Советского Союза на стороне Германии в германо-польский конфликт на его раннем этапе. Риск, связанный с тем, что западные державы после объявления ими войны Германии 3 сентября 1939 г. все-таки перешли бы к стратегии эффективной поддержки Польши на ее территории и сочли бы неприемлемым советское военное присутствие в этой стране, вызывал опасение советского руководства, что "то или иное его неаккуратное действие, — высказывает свое мнение В. М. Фалин, — может быть расценено как casus belli, и следствием станет объявление Советскому Союзу войны со стороны Польши, а затем Англии и Франции"{40}.
Поэтому необходимо было выдержать время для окончательного выяснения обстановки в Польше. Советских руководителей подтолкнуло к действиям сообщение о том, что польское правительство покинуло Варшаву, а потому территория этой страны осталась вроде бы "бесхозной" (17 сентября ТАСС получил информацию, что польский президент Мосьцицкий и остальные члены польского правительства находятся в местечке на польско-румынской границе и обратились к румынскому правительству с официальной просьбой о разрешении им прибыть в Бухарест){41}. Несмотря на интенсивные настояния германской стороны, Сталин лишь спустя две с лишним недели после начала военных действий между Германией и Польшей — утром 17 сентября 1939 г. — отдал приказ о переходе западной границы, предварительно пригласив Шуленбурга в Кремль и сделав ему заявление, о котором германский посол незамедлительно телеграфировал в Берлин: "Сталин в присутствии Молотова и Ворошилова принял меня в два часа ночи и заявил, что Красная Армия пересечет советскую границу в 6 часов утра на всем протяжении от Полоцка до Каменец-Подольска.
Часть 3
Во избежание инцидента Сталин спешно просит нас проследить за тем, чтобы германские самолеты, начиная с сегодняшнего дня, не залетали восточнее линии Белосток — Брест-Литовск — Лемберг (Львов). Советские самолеты начнут сегодня бомбардировать район восточнее Лемберга. :В будущем все военные вопросы, которые возникнут, должны выясняться напрямую с Ворошиловым генерал-лейтенантом Кестрингом"{42}.
Наконец, третьей причиной медлительности Сталина была необходимость успокоить мировую общественность. В Берлине с этой целью было объявлено не о начавшейся против Польши войне, а только об ответных мерах на "польские провокации"{43}. Та же версия со слов Гитлера была опубликована без комментариев советской печатью{44}.
Советское правительство также не квалифицировало свои действия как войну против Польши. В 3 часа ночи 17 сентября чрезвычайного и полномочного посла Польши в СССР В. Гржибовского вызвали в Наркоминдел и зачитали ноту следующего содержания: "Польско-германская война выявила внутреннюю несостоятельность Польского государства. В течение десяти дней военных операций Польша потеряла все свои промышленные районы и культурные центры. Варшава, как столица Польши, не существует больше. Польское правительство распалось и не проявляет признаков жизни. Это значит, что Польское государство и его правительство фактически перестали существовать. Тем самым прекратили свое действие договора, заключенные между СССР и Польшей. Предоставленная самой себе и оставленная без руководства, Польша превратилась в удобное поле для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Поэтому, будучи доселе нейтральным, советское правительство не может более нейтрально относиться к этим фактам (выделено мною. — Авт. Цитируемая нота советского правительства утром 17 сентября была препровождена послам и посланникам государств, имеющим дипломатические отношения с СССР, в частности, Германии, Италии, Японии, Великобритании, Франции, США, Эстонии, Латвии, Литвы. В ноте заявлялось, что по отношению к перечисленным (и другим) странам СССР будет по-прежнему проводить политику нейтралитета{45}).
Советское правительство не может также безразлично относиться к тому, чтобы единокровные украинцы и белорусы, проживающие на территории Польши, брошенные на произвол судьбы, остались беззащитными.
Ввиду такой обстановки советское правительство отдало распоряжение Главному командованию Красной Армии дать приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии.
Одновременно советское правительство намерено принять все меры к тому, чтобы вызволить польский народ из злополучной войны, куда он был ввергнут его неразумными руководителями, и дать ему возможность зажить мирной жизнью"{46}.
Итак, 17 сентября 1939 г. советское правительство обязалось сохранять нейтралитет в отношении Германии, а в совместном германо-советском коммюнике, принятом 18 сентября, было сказано, что задача советских и германских войск, действующих в Польше, "состоит в том, чтобы восстановить в Польше порядок и спокойствие, нарушенное распадом Польского государства, и помочь населению Польши переустроить условия своего государственного существования"{47}. По сути, в этом коммюнике СССР объявил себя военным союзником Германии в отношении Польши для "наведения там порядка", ибо под военным союзом понимается объединение двух или нескольких государств для достижения политических целей военными средствами{48}.
То, что в Польше советским руководством (равно как и германским) использовались именно военные средства, сомнений не вызывает, ибо, хотя состояние войны СССР с Польшей не было объявлено, реальные военные действия против польских воинских частей имели место. Так, в донесении от 17 сентября 1939 г. Л. П. Берия К. Е. Ворошилову говорилось, что "в 5 часов утра 17 сентября части РККА и части пограничных войск НКВД Белорусского и Киевского округов перешли государственную границу с Польшей" и в настоящий момент "ведут бой по уничтожению польских пограничных стражниц" (застав). При этом в донесении польские войска назывались "противником"{49}.
Оперативная сводка Генерального штаба РККА 17 сентября сообщала следующие факты: "Наша авиация сбила 7 польских истребителей и вынудила к посадке 3 тяжелых бомбардировщика, экипажи которых задержаны"{50}.
Факт военных действий РККА против польской армии был признан главой правительства СССР В. М. Молотовым в его докладе на сессии Верховного Совета СССР 31 октября 1939 года, где он заявил, что Польша развалилась благодаря удару германской, а затем Красной Армии. В этой же речи Молотов говорил о "боевом продвижении" Красной Армии и о захвате ею боевых трофеев, составлявших значительную часть вооружения и боевой техники армии Польши. Здесь же он еще раз обвинил Англию и Францию в агрессии против Германии, которая, мол, "стремится к скорейшему окончанию войны и к миру"{51}. Пропагандисты Геббельса воспользовались "услугой" Молотова, отпечатав его речь в виде листовок на английском и французском языках, которые разбрасывались над позициями англо-французских войск{52}.
Указание на имевшие место боевые действия между Красной Армией и польскими частями содержалось и в Приказе N 199 наркома обороны СССР К. Е. Ворошилова от 7 ноября 1939 г.: "Стремительным натиском части Красной Армии разгромили польские войска, выполнив в короткий срок свой долг перед Советской родиной"{53}.
Наконец, постановлением Правительства Российской Федерации от 20 апреля 1995 г. N 390 было утверждено Положение о военно-врачебной экспертизе, п. 46 которого предписывает ВВК выносить заключение о причинной связи увечий (ранений, травм, контузий) с формулировкой "военная травма", если увечие было получено в период пребывания освидетельствуемого в составе действующей армии в период боевых действий в Западной Украине и Западной Белоруссии в 1939 году{54}. Как видим, советские воины, принимавшие участие в "боевых действиях" на территории Восточной Польши, названным Положением отнесены к лицам, входившим в состав действующей армии, под каковой понимается часть вооруженных сил государства, используемая во время войны непосредственно для ведения военных действий{55} (в отличие от другой части вооруженных сил, находящейся в тылу). Но к вопросу, как все же следует квалифицировать действия советских войск в сентябре 1939 года, вернемся чуть ниже.
В ходе боев на территории Восточной Польши 737 советских бойцов погибли и 1862 человека были ранены{56}. Небезынтересно вспомнить и о том, что в тот период советские войска захватили много польских военнопленных. Именно так именовали их тогда в служебных документах (в донесении Л. З. Мехлиса от 24 сентября 1939 г. Сталину и Ворошилову сообщалось, что Красной Армией была захвачена "в плен основная верхушка польского высшего командного состава"{57}; в приказе N 10 от 23 сентября 1939 г. войскам 3-ей армии Белорусского фронта предписывалось "всех офицеров бывшей польской армии считать как военнопленных на территории СССР. :Всех солдат бывшей польской армии, шатающихся по городам, селам и лесам, независимо, оказывал ли он сопротивление в борьбе против частей Красной Армии или нет, взят с оружием или без оружия, также направлять в лагеря военнопленных"{58}) и печати{59}, так называл их, в частности, и Молотов{60}. Однако с июля 1941 года (задумаемся: почему именно с этого времени?) у нас их стали называть интернированными.
По данным польского эмигрантского правительства, в период военных действий СССР в Польше Красной Армией было взято в плен более 230 тысяч солдат и офицеров польской армии{61}. (Эти данные практически совпадают с данными, полученными автором настоящей работы на основе сводок Генерального штаба РККА, регулярно публиковавшихся на страницах центральной советской печати). Среди них было 10 генералов, 52 полковника, 72 подполковника, 5131 другой офицер, а также 10966 унтер-офицеров, не считая членов полиции и пограничной охраны{62}. Всего же к моменту начала Германией войны против Польши армия Польского государства насчитывала миллион солдат{63}.
В. М. Фалин справедливо считает дискуссию о том, как следует рассматривать в данном случае задержанных польских военнослужащих, вопросом принципиальным, и, исходя из того, что поскольку главнокомандующий польскими вооруженными силами маршал Э. Рыдз-Смиглы от имени польского правительства отдал своим войскам приказ: "С Советами в бой не вступать, оказывать сопротивление только в случае попыток разоружения наших частей: Части, к которым подошли Советы, должны начать с ними переговоры с целью вывода наших гарнизонов в Румынию и Венгрию"{64}, и тем самым исключил возможность объявления нам войны, польские пленные должны считаться не военнопленными, а интернированными. Он считает серьезным заблуждением объявить постфактум войну с Польшей, назвав интернированных военнопленными{65}
Часть 4
Доказав факт военных действий Красной Армии против польских военных частей, отметим, что с юридической точки зрения для войны характерен такой признак, как формальный акт ее объявления. Но, согласно действовавшему до 1907 года обычному праву, формальное объявление войны не было безусловно необходимым. Войны XIX века не раз начинались открытием враждебных действий без предварительного заявления. Лишь III Гаагская конвенция 1907 года об открытии военных действий, ратифицированная Россией, установила, что враждебные действия между договаривающимися державами не должны начинаться без предварительного недвусмысленного предупреждения, которое будет иметь или форму мотивированного объявления войны, или форму ультиматума с условным объявлением войны. Последствием такого объявления является, как правило, разрыв дипломатических отношений между воюющими сторонами и прекращение действия большинства двусторонних договоров (в ноте советского правительства от 17 сентября 1939 года на имя польского посла в СССР заявлялось, что СССР не может более нейтрально относиться к происходящим в Польше событиям; в этой же ноте констатировалось прекращение действия договоров, заключенных между СССР и Польшей, в том числе, стало быть, Рижского мирного договора от 18 марта 1921 года и договора о ненападении от 25 июля 1932 года между СССР и Польской республикой, т. к. Польское государство было объявлено "отныне несуществующим", следовательно, исчезло как одна из сторон договора, как субъект международного права. По этой причине имело место прекращение дипломатических отношений между двумя странами. Начиная с 17 сентября советские власти не признавали дипломатический статус польских дипломатов в Москве и чинили им всяческие препятствия к выезду из СССР{66}, в то время как нормы дипломатического права и права вооруженных конфликтов, напротив, предписывали оказать сотрудникам польского посольства всяческое содействие в выезде. Дипломатические отношения были восстановлены лишь 30 июля 1941 года, когда, в связи с необходимостью создания антигитлеровской коалиции, СССР признал находившееся в Лондоне польское эмигрантское правительство во главе с генералом В.Сикорским и подписал с ним соглашение о взаимной помощи в войне против гитлеровской Германии{67}). Однако, согласно ст. 2 Конвенции об определении агрессии, заключенной в Лондоне 3 июля 1933 года СССР с другими государствами, агрессией признается не только объявление войны другому государству (этот случай предусмотрен п. 1 ст. 2), но и вторжение вооруженных сил, хотя бы и без объявления войны, на территорию другого государства (п. 2 ст. 2), нападение сухопутных, морских или воздушных вооруженных сил, хотя бы и без объявления войны, на территорию, морские или воздушные суда другого государства (п. 3 ст. 2). При этом, согласно ст. 3 названной конвенции, никакие соображения политического, военного, экономического или другого порядка не могут служить извинением или оправданием нападения, предусмотренного в статье второй{68}.
В качестве примера таких "соображений" стороны, подписавшие конвенцию, в абзаце три Приложения к статье 3 конвенции назвали внутреннее положение какого-либо государства, мнимые недостатки его администрации{69}. Напомним, что именно якобы имевшим место распадом Польского государства и его правительства СССР мотивировал вторжение своих войск в Восточную Польшу. Следовательно, имея в виду вышеизложенное, 17 сентября 1939 года СССР согласно Конвенции об определении агрессии от 3 июля 1933 г. выступил как прямой международный агрессор; при этом, с учетом германо-советского коммюнике от 18 сентября 1939 г. и последующих шагов правительств СССР и Германии, Советский Союз превратился, по существу, в военного союзника имперского правительства.
Именно в Польше с 17 сентября 1939 года имели место обстоятельства, при которых Советский Союз фактически исполнял обязательства, предусмотренные союзным договором (casus foederis). Одним из свидетельств того, что СССР переступил черту, за которой начинался его военно-политический союз с Германией, явилось подписание 28 сентября 1939 г. в Москве В. М. Молотовым и И. Риббентропом Заявления советского и германского правительства, в котором содержался призыв к Англии и Франции прекратить войну с Германией, что отвечало бы, как сказано в документе, "интересам всех народов". Далее следовало предупреждение, что если Англия и Франция откажутся от данного предложения, они будут нести ответственность за продолжение войны, причем "в случае продолжения войны правительства Германии и СССР будут консультироваться друг с другом о необходимых мерах"{70}. Об этом же говорилось и в заявлении министра иностранных дел Германии И. Риббентропа, сделанном им 29 сентября 1939 года по итогам проходивших в Москве 27 — 29 сентября советско-германских переговоров. В этом заявлении вновь было подчеркнуто, что если Англия и Франция не прекратят "бесперспективную борьбу против Германии:, то Германия и СССР будут знать, как ответить на это"{71}.
Поскольку Польша, хотя и потерпела поражение в войне, однако ее правительство выехало за пределы страны, так и не подписав акта о государственной и военной капитуляции{72}, то, в соответствии с III Гаагской конвенцией 1907 г. об открытии военных действий, она не потеряла автоматически своего суверенитета. Это положение представляется очень важным, ибо, как вытекает из международно-правовых актов, термин "война" употребляется лишь при вооруженном столкновении между суверенными государствами. Следовательно, субъектами войны и вытекающих из нее правоотношений могут быть только суверенные государства как самостоятельные носители международно-правовых правомочий и обязанностей.
Государства ведут вооруженную борьбу посредством предназначенных для этого своих вооруженных сил. Только последним принадлежит право нападения и защиты (активное состояние войны){73}. Таким образом, польские воинские части как вооруженные силы суверенного государства имели полное право оказывать сопротивление Красной Армии, каковое и имело место. Поскольку состояние войны может начинаться не только формальным объявлением войны, но и фактическим открытием военных действий с обеих сторон{74}, СССР следует признать воюющей стороной, а Советский Союз и Польшу — противниками{75}.
Отметим, что 28 апреля 1939 г. Германия расторгла договор о ненападении с Польшей, заключенный 26 января 1934 года. СССР же такого упреждающего шага не предпринял, мотивировав прекращение действия всех политических, экономических и иных договоров с Польским правительством тем, что последнее "перестало существовать", как перестало существовать и Польское государство. Однако, как уже говорилось, верховенство власти польского правительства в пределах территории Польского государства, иными словами, суверенитет Польши, ни 17 сентября 1939 г., ни позднее, утрачен не был. Это означало, что СССР, введя части Красной Армии на территорию Восточной Польши, однозначно нарушил положение статьи 1 договора о ненападении от 25 июля 1932 года между Советским Союзом и Польшей{76} (формально он сохранял свое действие, несмотря на отсутствие в тексте германо-советского пакта о ненападении от 23 августа 1939 года положения о том, что обязательства, вытекающие из ранее подписанных договоров с другими государствами, остаются в силе), в которой обязался воздерживаться от всяких агрессивных действий или нападения на Польшу как отдельно, так и совместно с другими державами. Абзац 2 статьи 1 договора разъяснял, что действием, противоречащим вышеизложенному обязательству, будет признан всякий акт насилия, нарушающий целостность и неприкосновенность территории или политическую независимость другой договаривающейся стороны, даже если бы эти действия были осуществлены без объявления войны и с избежанием всех ее возможных проявлений.
СССР, осуществляя военное сотрудничество с Германией, напавшей 1 сентября 1939 г. на Польшу, нарушил и положение, закрепленное в абзаце 1 статьи 2 названного договора, где было сказано: "В случае, если бы одна из договаривающихся сторон подверглась нападению со стороны третьего государства:, другая договаривающаяся сторона обязуется не оказывать ни прямо, ни косвенно помощи и поддержки нападающему государству в продолжение всего конфликта".
Согласно статье 3 польско-советского договора о ненападении СССР обязался не принимать участия ни в каких соглашениях, с агрессивной точки зрения явно враждебных другой стороне. Бесспорно, что соглашения, заключенные СССР и Германией в отношении Польши в августе — октябре 1939 года, носили характер, явно противоречивший данной статье.
Вводом советских войск на территорию Восточной Польши СССР нарушил и статью 5 Рижского мирного договора с Польшей от 18 марта 1921 года{77}, где Россия, Украина и Белоруссия, а значит, СССР как государство — правопреемник этих республик, гарантировали полное уважение государственного суверенитета Польши и воздержание от всякого вмешательства в ее внутренние дела, в частности, от агитации, пропаганды и всякого рода интервенции либо их поддержки. При этом в статье 23 договора было особо подчеркнуто, что эти обязательства по отношению к Польше распространяются на все территории, расположенные к востоку от государственной границы, указанной в статье 2 договора (согласно статье 2 государственная граница проходила на 200 — 300 км восточнее западной границы этнических белорусских и украинских земель, т. е. восточнее линии Керзона), которые входили в состав Российской империи и при заключении Рижского договора были представлены Россией и Украиной. Напомним также, что, согласно статье 3 Рижского мирного договора, Россия и Украина отказались от всяких прав и притязаний на земли, расположенные к западу от указанной в статье 2 государственной границы, а в статье 4 договора заявлялось, что из прежней принадлежности части земель Польской республики к бывшей Российской империи не вытекает для Польши никаких обязательств и обременений; равным образом из прежней совместной принадлежности к бывшей Российской империи не вытекает никаких взаимных обязательств и обременений между Украиной, Белоруссией и Польшей.
Придя на помощь "единокровным украинцам и белорусам", проживавшим на территории Польши (причем без всяких просьб с их стороны), — предлог, использованный Гитлером для аншлюса Австрии{78}, захвата Судетской области Чехословакии{79}, Мемельской (Клайпедской) области Литвы, частично при нападении на Польшу{80} — и тем самым осуществив военную оккупацию практически половины территории Польского государства (22 сентября 1939 года правительства Германии и СССР установили демаркационную линию между германской и советской армиями, которая должна была проходить по реке Писса до ее впадения в Нарев, далее по реке Нарев до ее впадения в реку Буг, далее по реке Буг до ее впадения в реку Висла, далее по реке Висла до впадения в нее реки Сан и дальше по реке Сан до ее истоков){81}, советское правительство однозначно нарушило все вышеизложенные обязательства, взятые им на себя согласно Рижскому мирному договору.
Поскольку данное международно-противоправное деяние советского правительства возникло в результате нарушения Советским Союзом своих международных обязательств, вытекавших из заключенных им с Польшей договоров, и посягало на основу существования Польского государства и населявшего его территорию народа, подрывало основные принципы международного права и угрожало международному миру и безопасности, его надлежит квалифицировать как международное преступление{82}.
Мы пришли к выводу, что между СССР и Польшей в сентябре 1939 г. имело место состояние войны, а значит, оказавшихся во власти СССР, как противника Польши, польских военнослужащих, других комбатантов и некоторых некомбатантов следует признать именно военнопленными, режим плена которых, т. к. начало военных действий даже без объявления войны обуславливает необходимость соблюдения всеми воюющими сторонами норм права вооруженных конфликтов{83}, должен был регулироваться Положением о законах и обычаях сухопутной войны (приложение к IV Гаагской конвенции 1907 года), ибо участником Женевской конвенции об обращении с военнопленными 1929 года СССР не являлся. Учитывая же, что имело место принудительное задержание и обычных польских граждан{84}, правильным будет вести речь и о военнопленных, и об интернированных.
С XVIII века принципы международного права базировались на признании того, что пребывание в плену не является ни местью, ни наказанием, но лишь только превентивным заключением с единственной целью — исключить возможность дальнейшего участия солдат в боевых действиях. Согласно международно-правовым нормам, военнопленные освобождаются или репатриируются тотчас же по прекращении военных действий. Однако это положение не распространяется на военнопленных, против которых возбуждено уголовное дело, а также на тех военнопленных, которые осуждены по законам держащей в плену державы.
Как же поступило советское правительство? Несмотря на прекращение боевых действий, многие польские военные офицеры, очевидно, по причине напряженной политической обстановки в западных областях Украины и Белоруссии, советскими военными властями длительное время не освобождались. Более того, их как преступников направляли в находившиеся в ведении НКВД специальные лагеря. В апреле — мае 1940 г. более 15 тысяч польских военнопленных офицеров и полицейских{85} были вывезены из Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей и переданы УНКВД Смоленской, Харьковской и Калининской областей. Конечными пунктами их маршрута стали Катынь, поселок Медное Тверской области и 6-й квартал лесопарковой зоны в Харькове:
Как было признано властями СССР в 1990 году{86}, преступное решение о "физической ликвидации" названных военнопленных формировалось по всей служебной иерархии НКВД, что подтверждает ряд документов. Первым в их ряду следует назвать Положение о военнопленных, разработанное при участии А. Я. Вышинского и утвержденное СНК СССР 19 сентября 1939 г.{87} Ему сопутствовал список формируемых лагерей для военнопленных с указанием штатной численности (обслуживающего административного персонала), утвержденный заместителем наркома внутренних дел Союза ССР полковником Чернышовым{88}. Далее в пункте 32 решения Политбюро ЦК ВКП (б) от 3 октября 1939 года Берия и Мехлису предписывалось в трехдневный срок "представить предложения по вопросам о военнопленных и беженцах"{89}. Во исполнение этого последовала директива Л. П. Берии от 8 октября 1939 г. о создании во всех лагерях "особых отделений по оперативно-чекистскому обслуживанию военнопленных". В их задачу входило выявление "антисоветских элементов" и контрреволюционеров. Наконец, в директиве от 31 декабря 1939 года Берия прямо предписал ускорить работу следователей "по подготовке дел военнопленных — полицейских бывшей Польши для доклада на Особом совещании НКВД СССР"{90}.
Часть 5
Рассмотрение этих "дел" и закончилось преступлением в Катыни:
Осенью 1939 года в Польше Сталину удалось приблизиться к своей заветной цели — "освободить угнетенные массы", а на деле ассимилировать их в условиях, в которых жило население Советского Союза. "Освободить" с помощью "непобедимой" Красной Армии.
18 сентября 1939 г., на другой день после начала агрессии СССР против Польши, "Известия" писали: "Спасение идет из СССР. Грозная, суровая, непреклонная и великодушная — идет Рабоче-Крестьянская Красная Армия. Ради: счастья человеческого построена наша страна, и на страже его стоит Красная Армия. Ради этой цели Красная Армия двинулась сегодня, затемняя небо стальными крыльями, потрясая землю бронемашинами, тяжелой поступью неисчислимых полков"{91}. Не в процитированных ли строках раскрыто истинное предназначение первого в мире советского государства и Красной Армии?
По-иному взглянуть на некоторые внешнеполитические и военные шаги Сталина, предпринятые в 1939 и 1940 годах, позволяет опубликованный на страницах "Военно-исторического журнала" "План поражения СССР", автором которого является маршал М. Н. Тухачевский. Вышеприведенное название плану, написанному Тухачевским в 1937 году в тюремной камере, дано было явно по подсказке следствия. План якобы вредительский, по которому якобы действовали заговорщики: кое-где есть вкрапления, подсказанные следователями, о вредительских действиях заговорщиков. В целом же это довольно стройный план ведения войны на западном театре военных действий, изложенный так, как он понимался высшим руководством Красной Армии, и ничего пораженческого в нем нет. Это был план военного нападения на Германию.
Однако план, изложенный Тухачевским в тюремной камере, ничего нового Сталину не давал, ибо последний знал западный театр военных действий не хуже Тухачевского, так как в разные периоды гражданской войны он занимал посты члена РВС Северного (Петроградского), Западного и Юго-Западного фронтов, сутками просиживал над картами или ездил по воинским частям. Впрочем, все планы военного похода России в Европу или, напротив, планы европейских стран по войне с Россией были однотипны со времен Киевской Руси и определялись единственно географическим фактором: двумя "коридорами", разделенными обширными Пинскими болотами, — через Брест-Литовск, имея северной границей Балтийское море, или через Львов, имея южной границей Карпатские горы.
Именно этими путями, хорошо изученными Сталиным, должна была идти на Запад мировая революция.
Западный маршрут (белорусское направление) выглядел так: Минск — Варшава — Познань — Берлин и далее до Парижа. Юго-Западный (украинское направление): Киев — Львов — Краков — Вроцлав (Бреслау) — Лейпциг — Мюнхен и далее по Европе.
В "Плане поражения СССР" (плане нападения на Германию) Тухачевский подчеркивал необходимость согласованного действия обоих фронтов — Украинского и Белорусского. По мнению Тухачевского, вопрос состоял лишь в том, которому из фронтов (направлений) отдать преимущественно решающее значение: "При варианте первоочередной ликвидации лимитрофов — все преимущества за белорусским направлением". Но эти преимущества сохраняются лишь "при условии нейтралитета Германии". Зато "при условии нахождения Германии в составе врагов : — все преимущества сосредоточения главных сил переходят к украинскому направлению"{92}.
Советско-германский пакт о ненападении гарантировал сторонам проведение политики "нейтралитета" по отношению друг к другу (применительно к процитированным отрывкам плана Тухачевского "нейтралитет" следует понимать как лояльность ничего не подозревавшей об истинных намерениях советского правительства Германии). Секретным дополнительным протоколом от 23 августа 1939 г. лимитрофы — Эстония, Латвия, Финляндия, частично Польша — отходили в советскую сферу влияния. Что же касается юго-востока Европы (украинское направление), то, в отличие от упоминавшихся выше территорий, Бессарабия в пункте 3 протокола от 23 августа не была однозначно причислена к сфере советских интересов, ибо Сталин, связав Гитлера пактом о ненападении, тем самым сделал ставку на "преимущества белорусского направления"{93}. Почему же к сфере советских интересов в августе 1939-го Сталин не осмелился присовокупить Литву, — ответ на этот вопрос будет дан чуть ниже. (В 1940 году, по мере охлаждения германо-советских отношений, во внешнеполитических шагах советского руководства стало все явственнее проглядываться предпочтение юго-западному варианту). Однако, заключая в 1939 году соглашения с Германией, Сталин и Молотов предусмотрели и частично зафиксировали в советско-германских документах оба пути будущей советской экспансии.
Итак, осенью 1939 года, в свете отношений с германским правительством, перед советскими лидерами в качестве первоочередной стояла задача ликвидации лимитрофов, и за осуществление этой задачи советское руководство самым активным образом и взялось. Как подчеркивал Тухачевский, в случае выбора белорусского направления для Красной Армии "было бы крайне важно пройти по территории Литвы"{94}.
Согласно п. 1 секретного дополнительного протокола от 23 августа 1939 г. северная граница Литвы одновременно являлась границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы к Виленской области признавались обеими сторонами. Риббентроп пообещал литовцам вернуть им их древнюю столицу Вильнюс, захваченную поляками в 1919 году. И вот, вопреки зафиксированной в п. 1 секретного протокола договоренности, Красная Армия, осуществив агрессию против Польши, заняла литовскую столицу Вильно и прилегающий к ней район, которые позднее, однако, на основании ст. 1 договора от 10 октября 1939 года между Советским Союзом и Литвой были переданы СССР Литовской республике с включением их в состав государственной территории Литвы{95}.
Между тем 20 сентября 1939 г. Гитлер подписал план присоединения Литвы к Рейху, а 25 сентября отдал войскам приказ о готовности нанести удар по этой стране. Но в тот же день, 25-го, Сталин через германского посла в Москве Шуленбурга предложил следующее: из территорий к востоку от демаркационной линии все Люблинское воеводство и ту часть Варшавского воеводства, которая доходит до Буга (эти земли были населены этническими поляками), добавить к землям, оккупированным немецкими войсками, взамен на отказ Гитлера от претензий на Литву{96}. Это предложение Сталина известный английский историк Алан Буллок объясняет тем, что в августе 1939-го Сталин был уверен в отказе Гитлера дать согласие на присоединение Литвы к советской "сфере интересов", а потому предпочел заручиться получением по временному разделу Польши большей части ее центральных территорий в дополнение к Западной Украине и Западной Белоруссии{97}.
Для решения названных проблем в Москву по приглашению правительства СССР 27 сентября 1939 г. приехал министр иностранных дел Германии И. фон Риббентроп. На переговорах, состоявшихся в Кремле 27 — 28 сентября, со стороны Германии принимал участие также посол Шуленбург. Советский Союз представляли И. В. Сталин, В. М. Молотов и полпред в Германии А. А. Шкварцев.
Договор о дружбе и границе, заключенный Германией и СССР 28 сентября 1939 года{98}, согласно части 2 статьи 5 вступал в силу с момента подписания, хотя, как и пакт о ненападении, предусматривал процедуру ратификации (ч. 1. ст. 5.), каковая и была осуществлена Президиумом Верховного Совета СССР и рейхстагом Германии 19 октября 1939 г., а 14 декабря в Берлине состоялся обмен ратификационными грамотами.
Под эвфемистической формулировкой преамбулы договора, констатировавшей факт "распада бывшего Польского государства" и провозгласившей в качестве обоюдной задачи германского и советского правительств обеспечение "народам, живущим на этой территории, мирного существования, соответствующего их национальным особенностям", было без обиняков декларировано то территориально-политическое преобразование, которое предусматривалось статьей 2 секретного дополнительного протокола от 23 августа 1939 г.
Часть 6
В статье 1 договора устанавливалась граница между "государственными интересами" обеих стран на территории "бывшего Польского государства". Согласно названной статье, более подробно эта линия подлежала описанию в дополнительном протоколе, каковой и был подписан 4 октября 1939 года В. М. Молотовым и послом Шуленбургом, действовавшим от имени имперского правительства{99}. Как и сам договор о дружбе и границе, во исполнение ст. 1 которого правительства двух стран подписали названный протокол, последний был ратифицирован и Президиумом Верховного Совета СССР, и рейхстагом Германии 19 октября 1939 г., а 14 декабря в Берлине стороны обменялись ратификационными грамотами.
В статье 2 договора о дружбе и границе отмечалось, что обе стороны признают установленную в статье 1 границу обоюдных государственных интересов окончательной и устраняют всякое вмешательство третьих держав в это решение, причем необходимое государственное переустройство стороны производят каждая в своей зоне (статья 3). Наконец, договаривающиеся стороны пришли к выводу, что такое переустройство станет надежным фундаментом для дальнейшего развития дружественных отношений между их народами (статья 4).
У политического обозревателя "Известий" В. Матвеева при анализе действий советского руководства в сентябре 1939 года возникает ряд вопросов: "Зачем нужно было связывать нашу страну обязательствами "дружбы" с нацистской Германией? Зачем потребовалось объявлять об "искусственности" польской государственности?"{100} (Речь Гитлера от 6 октября 1939 года в рейхстаге, где глава Рейха вновь подчеркнул "нежизнеспособность Польского государства", созданного, по его словам, "на костях и крови немцев и русских", без всякого учета исторических и этнографических условий, опять же без комментариев была воспроизведена советской печатью{101}). Очевидно, что здесь нашло свое выражение давнее недовольство советской стороной Версальским мирным договором и Рижским миром 1921 года, а также память о неоднократно произносившихся в 1922 — 1933 гг. Германией и Советским Союзом взаимных заверениях в дружбе, главной основой которой являлось наличие общего врага — Польши. Не случайно в беседе с советским военным атташе в Германии генералом Пуркаевым, состоявшейся 5 сентября 1939 г., главнокомандующий сухопутными силами Германского государства Браухич напомнил первому о своей реплике, произнесенной в адрес одного высшего командира РККА в 1931 году на военных маневрах: "Надеюсь в ближайшем будущем встретиться в Варшаве". Это напоминание было воспринято Пуркаевым как выражение уверенности в силах Красной и немецкой армий, которым несколькими днями позже предстояло совместно "навести порядок" в Польше{102}.
Обменяв Люблинское воеводство и части Варшавского воеводства на территорию Литовского государства{103} и подписав в тот же день с Германией договор о дружбе и границе, советское правительство, в основном, ограничилось присоединением к СССР славянских "братских народов" — украинцев и белорусов, проживавших на польской территории "чужаками". Однако, вопреки устоявшемуся мнению{104}, линия советско-германской границы отнюдь не повторяла линии Керзона, выработанной в 1919 году Верховным советом союзных и объединившихся держав в качестве советско-польской границы. К такому выводу позволяет прийти элементарное сравнение линии, нанесенной на прилагавшуюся к договору о дружбе и границе карту, с линией, изложенной в ноте от 12 июля 1920 года британским министром иностранных дел Керзоном{105}. Подтверждение этому факту содержится и в Заявлении от 11 января 1944 года о советско-польских отношениях, сделанном советским правительством, где говорилось, что "восточные границы Польши могут быть установлены по соглашению с Советским Союзом. Советское правительство не считает неизменными границы 1939 года. В эти границы могут быть внесены исправления в пользу Польши в том направлении, чтобы районы, в которых преобладает польское население, были переданы Польше. В этом случае советско-польская граница могла бы пройти примерно по так называемой линии Керзона"{106}. В послании И. В. Сталина от 4 февраля 1944 года на имя премьер-министра Великобритании У. Черчилля, посвященном польскому вопросу, вновь было повторено, что "мы: не считаем границу 1939 года неизменной и согласились на линию Керзона (помимо вышепроцитированного Заявления советского правительства, Сталиным имелась в виду принципиальная договоренность о послевоенных границах Польши, достигнутая ранее на Тегеранской конференции глав союзных держав. — Авт.), пойдя тем самым на весьма большие уступки полякам"{107}.
Несмотря на несовпадение линии, установленной советско-германским договором о дружбе и границе, с линией Керзона, тот факт, что советское правительство ограничилось в 1939 году присоединением к СССР территорий "бывшей Польши", населенных преимущественно украинцами и белорусами, позволило Москве (наряду с другими причинами) избежать недовольства Англии и Франции, чего отнюдь не удалось достичь с подписанием московских соглашений Германии{108}. Учитывая известную тягу поляков к воссоединению, положениями, зафиксированными в германо-советских соглашениях, СССР смог также избежать источника постоянного беспокойства, который мог бы появиться, включи СССР в сферу своих "государственных интересов" исконно польские земли.
В контексте юридического анализа договора о дружбе и границе от 28 сентября 1939 г. особенно важен вопрос о границах.
Упоминание в преамбуле договора о распаде "бывшего" Польского государства противоречило международному праву, т. к. военная оккупация (об элементах оккупационного режима на территориях, отошедших в сферу государственных интересов СССР и Германии в "бывшей" Польше, говорят и обязательства сторон, взятые СССР и Германией с подписанием 28 сентября секретного дополнительного протокола о недопущении польской агитации на территории другой договаривающейся стороны. Согласно этому протоколу, стороны также обязались ликвидировать зародыши враждебной агитации на своих территориях и информировать друг друга о целесообразных для этого мероприятиях{109}) не ликвидирует государство как субъект международного права. Кроме того, выше уже говорилось, что побежденная в войне Польша не утратила своего суверенитета, ибо ее правительство выехало за пределы страны, так и не подписав акта о государственной и военной капитуляции. И хотя на территориях, переходящих к СССР, проживало в основном украинское и белорусское население, договор, ставший результатом применения силы против Польши со стороны не только Германии, но и Советского Союза, являлся как нарушающий императивную норму международного права недействительным с самого начала{110}. Этот вывод полностью относится и к дополнительному протоколу от 4 октября 1939 года о разграничении государственных интересов СССР и Германии на территории "бывшего Польского государства". Таковыми они и были признаны, хотя и косвенно, в соглашении между правительством СССР и правительством Польской республики о восстановлении дипломатических отношений (по инициативе СССР 25 апреля 1943 года отношения с польским правительством вновь были прерваны. Советское правительство обвинило эмигрантское правительство Польши в "активном участии во враждебной антисоветской клеветнической кампании немецких оккупантов по поводу "убийства в Катыни"{111}) и создании польской армии на территории СССР, подписанном в Лондоне 30 июля 1941 г., где говорилось (п. 1), что правительство СССР признает советско-германские договоры 1939-го года касательно территориальных перемен в Польше утратившими силу{112}.
Осенью 1939 года, осуществляя договоренности о территориально-политическом переустройстве на территории суверенной Польши, германская и советская стороны предприняли шаги по присоединению отошедших к ним земель. 5 сентября 1939 г. Молотов дал понять германскому послу в Москве Шуленбургу, что в скором времени Красная Армия приступит к действиям в Польше, но уже 4 сентября 1939 г. Политбюро ЦК ВКП (б) приступило к рассмотрению вопросов послевоенного переустройства в Польше. Это решение Политбюро, датированное 4 сентября — 3 октября 1939 г., было оформлено единым Протоколом N 7{113}. В нем предписывалось: "1. Созвать Украинское Народное Собрание из выборных по областям Западной Украины (территория бывших воеводств Станиславского, Львовского, Тернопольского и Луцкого) и Белорусское Народное Собрание из выборных по областям Западной Белоруссии (территория бывших воеводств Новогрудского, Виленского, Белостокского и Палесского).
Эти Народные Собрания должны: 1) Утвердить передачу помещичьих земель крестьянским комитетам; 2) решить вопрос о характере создаваемой власти; 3) решить вопрос о вхождении в состав СССР, т. е. о вхождении украинских областей в состав УССР, о вхождении белорусских областей в состав БССР; 4) решить вопрос о национализации банков и крупной промышленности".
Согласно п. 14 решения Политбюро были организованы Временные областные управления, действовавшие на территориях "бывших воеводств" Восточной Польши в составе двух представителей от армейских организаций, одного — от НКВД, и одного — от Временного управления областного города. Согласно п. 6 решения были созданы Комитет по организации выборов Народного Собрания Западной Украины и Комитет по организации выборов Народного Собрания Западной Белоруссии, причем инициативу по созыву Народных Собраний и созданию комитетов поручалось взять на себя Временным управлениям городов Львова и Белостока (именно в этих городах в соответствии с п. 2 решения должны были быть созваны Народные Собрания), и названные Временные управления городов также подлежали включению в состав комитетов. Кроме того, в состав комитетов должны были войти по одному представителю от Временных областных управлений, по два представителя — от крестьянских комитетов, еще по два — от рабочих организаций и интеллегенции. Для "помощи" в организации выборов в комитеты по организации выборов Народных Собраний вошли по три представителя от президиумов Верховных Советов УССР и БССР.
Ответственность за проведение выборов в областях (бывших воеводствах) возлагалась на Временные управления областей, городов, уездов.
Пункт 8 решения Политбюро ЦК ВКП (б) предписывал вышеназванным оккупационным властям провести избирательную кампанию в Народные Собрания под лозунгом установления Советской власти на территории Западной Украины и Западной Белоруссии, вхождения Западной Украины в состав УССР и Западной Белоруссии в состав БССР, одобрения конфискации помещичьих земель; требования национализации банков и крупной промышленности. По перечисленным вопросам ЦК ВКП (б) Украины (т. Хрущеву) и ЦК ВКП (б) Белоруссии (т. Пономаренко) надлежало подготовить соответствующие декларации, которые должны были быть приняты Народными Собраниями.
"Выборы" в Народные Собрания, состоявшиеся 22 сентября 1939 г. "на основе всеобщего, прямого и равного избирательного права при тайном голосовании", проводились по единственному списку, продиктованному оккупационными властями{114}, тогда как смысл выборов (по определению) в конституционном праве заключается в том, чтобы выбрать одного из нескольких или даже многих кандидатов. Только при соблюдении этого условия выборы легитимируют власть{115}.
Кроме того, основываясь на п. 10 упомянутого решения Политбюро ЦК ВКП (б), оккупационными властями была учреждена одна — коммунистическая — партия, и для поддержки социальной и политической революции, которую принесла на своих штыках в Восточную Польшу Красная Армия, туда в сжатые сроки откомандировывались тысячи функционеров Коммунистической партии (пп. 11 — 13 решения).
Таким образом, какое бы то ни было реальное народное представительство на выборах исключалось монополией Компартии. Реальное народное представительство на этих "выборах" не могло быть обеспеченно еще и в результате той обстановки, в которой они проводились: несмотря на то, что абз. 2 п. 4 решения Политбюро по "Вопросам Западной Украины и Западной Белоруссии" наделял правом выбора в Народные Собрания всех граждан мужского и женского пола, достигших 18 лет, независимо от расовой и национальной принадлежности, социального происхождения, имущественного положения и прошлой деятельности, в результате репрессий по отношению к более зажиточному польскому населению, к бывшим представителям власти, еврейских погромов{116}, ареста невинных жителей, насильственной массовой депортации местных жителей, прежде всего поляков{117}, перечисленные категории граждан были фактически лишены права голоса.
Часть 7
Вышеприведенные факты дают нам основание признать избирательный процесс, инициированный и осуществленный в 1939 году по сценарию ЦК ВКП (б) советскими оккупационными властями на территории восточной части суверенной Польши, нелегитимным.
Как бы то ни было, в результате этих "выборов", как это и было запланировано ЦК ВКП (б), 27 октября 1939 г. была принята Декларация Народного Собрания Западной Украины "О государственной власти в Западной Украине"{118}, провозгласившая Советскую власть. Аналогичная ей Декларация "О государственной власти" была принята 29 октября 1939 г. Народным Собранием Западной Белоруссии{119}. В обеих декларациях заявлялось, что Польское государство, являвшееся "тюрьмой народов", "рухнуло". В Декларации "О вхождении Западной Белоруссии в состав Белорусской Советской Социалистической республики", принятой Народным Собранием Западной Белоруссии 29 октября 1939 г.{120}, и в Декларации "О вхождении Западной Украины в состав Украинской Советской Социалистической Республики", принятой Народным Собранием Западной Украины 27 октября 1939 г.{121}, подчеркивалась огромная роль Красной Армии в установлении Советской власти на территории "бывшей" Восточной Польши и содержалось ходатайство о воссоединении Западной Белоруссии и Западной Украины соответственно с Белорусской и Украинской Советскими Социалистическими республиками. С принятием Верховным Советом Союза ССР Закона СССР "О включении Западной Украины в состав Союза ССР с воссоединением ее с Украинской ССР"{122} (1 ноября 1939 г.) и Закона СССР "О включении Западной Белоруссии в состав Союза ССР с воссоединением ее с Белорусской ССР"{223} (2 ноября 1939 г.) эта просьба была удовлетворена. Однако 31 октября, выступая на сессии Верховного Совета СССР и говоря о воссоединении упомянутых земель с Советским Союзом, В. М. Молотов отмечал, что "перешедшая к СССР территория по своим размерам равна территории большого европейского государства"{124}. Таким образом, Молотов говорил о воссоединении как об уже свершившемся факте за 1 — 2 дня до того, как оно было оформлено юридически.
"Ликвидацией исторической несправедливости" назвали эти события советские историки{125}.
Германия, в свою очередь, также осуществила "территориально-политическое переустройство". На северо-востоке Польши Германия вернула бывшие прусские земли Данциг, Позен, Западную Пруссию и значительную часть Силезии. Но аннексированная Гитлером территория, 55000 с лишним квадратных километров, более чем вдвое превышала ту, которую Германия потеряла по Версальскому договору{126}.
Оставалась территория в центре Польши, более 60000 квадратных километров, с городами Варшава, Краков, Люблин, которая была оккупирована немцами, но не присоединена к Рейху. Эта часть Польши, по приказу Гитлера от 12 октября 1939 г., получила название генерал-губернаторства. Статус его долгое время не был точно определен. Официально генерал-губернаторство называлось "присоединенной землей". Но в конце концов 2 августа 1940 г. было объявлено, что генерал-губернаторство является составной частью Германской империи{127}.
Однако если советско-германский договор о дружбе и границе недействителен с самого начала как нарушающий императивную норму международного права, избирательный процесс, осуществленный на территории Восточной Польши после оккупации ее Красной Армией, нелегитимен (а значит, декларации, принятые так называемыми Народными Собраниями, юридически недействительны, следовательно, недействительны и принятые Верховным Советом СССР на их основе законы СССР от 1 и 2 ноября 1939 г.), возникает вопрос: как же в дальнейшем была решена проблема польских границ?
Как уже говорилось, в соглашении от 30 июля 1941 года между правительством СССР и правительством Польской республики о восстановлении дипломатических отношений и создании польской армии на территории СССР советское правительство сочло договоры с Германией относительно территориальных перемен в Польше утратившими силу.
24 сентября 1941 года на Межсоюзной конференции в Лондоне советское правительство присоединилось к Атлантической хартии — декларации США и Великобритании о целях войны и принципах послевоенного переустройства мира, подписанной 14 августа 1941 года Ф. Рузвельтом и У. Черчеллем. В названной декларации провозглашались, в частности, такие принципы, как право всех народов избирать форму правления, при которой они хотят жить, и обеспечение восстановления суверенных прав и самоуправления народов, лишенных этого насильственным путем{128}.
Польское эмигрантское правительство, представлявшее Польское государство в тех границах, в которых оно вступило 1 сентября 1939 года в навязанную ему войну, с момента заключения польско-советского договора от 30 июля 1941 г. неизменно придерживалось той позиции, что в вопросе о границах между Польшей и Советским Союзом сохраняется статус-кво, существовавший до 1 сентября 1939 г. Для подкрепления своей позиции польское правительство обоснованно ссылалось на Атлантическую хартию{129} и настаивало на применении по отношению к Польше содержавшегося в хартии принципа непризнания насильственных изменений границ. Иными словами, польское правительство требовало восстановления границ, установленных Рижским мирным договором 1921 года, грубо нарушенного 17 сентября 1939 г. в результате советской агрессии.
Следует отметить, что союзные державы, к числу которых принадлежал и СССР, аналогичным образом толковали положения, содержавшиеся в Атлантической хартии, что нашло выражение, к примеру, в Декларации об Австрии, подписанной на конференции министров иностранных дел СССР, США и Великобритании, проходившей в Москве с 19 по 30 октября 1943 г. В названной декларации союзные правительства, включая — еще раз подчеркнем — СССР, согласились рассматривать присоединение, навязанное Австрии Германией после агрессии, осуществленной последней 15 марта 1938 года, "как несуществующее и недействительное", несмотря на то, что 10 апреля 1938 г. на "общегерманском плебисците" австрийское население одобрило присоединение Австрии к Германии. Союзные державы подчеркнули, что они не считают себя "никоим образом связанными какими-либо переменами, произведенными в Австрии после 15 марта 1938 года". В декларации провозглашалось желание союзников "видеть восстановленной свободную и независимую Австрию"{130}.
Однако применительно к Польше СССР следовать принципу непризнания насильственных изменений границ категорическим образом отказывался и упрекал польское правительство в том, что оно "не хочет признавать исторических прав украинского и белорусского народов быть объединенными в своих национальных государствах"{131} (напомним, что, присоединяясь к Атлантической хартии, советское правительство заявило, что применение принципов хартии ": должно будет сообразоваться с обстоятельствами, нуждами и историческими особенностями той или другой страны"{132}).
По причинам, изложенным ниже, западные державы также отказывались признать польские права на земли, отошедшие к Польше по Рижскому мирному договору.
Во-первых, линия Керзона, предложенная СССР польскому правительству в качестве послевоенной советско-польской границы, была этнографически обусловлена и получила неоднократное одобрение в 1919 — 1920 гг. державами-победительницами в первой мировой войне. Во-вторых, как объяснял двадцатого января 1944 года Черчилль на встрече с лидерами поляков в Лондоне, "огромные жертвы и достижения русских армий" в процессе освобождения Польши дают русским право на пересмотр польских границ{133}. Эта же позиция была заявлена британским премьер-министром 6 февраля 1945 г. на пленарном заседании Ялтинской конференции союзных держав, где Черчилль вновь счел нужным подчеркнуть (надо отметить, не без предшествовавших этому серьезных колебаний), что "претензии Москвы на линию Керзона базируются не на силе, а на праве" после той трагедии, которую пережил СССР, защищая себя от германской агрессии, и после тех усилий, которые СССР приложил для освобождения Польши{134}. В-третьих, полякам было обещано расширение западных границ Польского государства путем присоединения к Польше территорий, входивших в Германию. (На этот шаг западные державы решились в Тегеране, тогда еще рассчитывая на создание буржуазной Польши).
Итак, принципиальная договоренность о послевоенных польских границах была выработана еще 1 декабря 1943 года на Тегеранской конференции союзных держав. Согласно этому решению, "очаг Польского государства должен быть расположен между линией Керзона и линией реки Одер с включением в состав Польши Восточной Пруссии и Оппельнской провинции"{135}.
На Крымской (Ялтинской) конференции главы трех союзных держав договорились, что восточная граница Польши должна идти вдоль линии Керзона с отступлением от нее в некоторых районах от пяти до восьми километров в пользу Польши. Союзные державы также признали, что Польша должна получить приращение территории на севере и западе, о размере которого будет спрошено мнение нового польского Правительства Национального Единства и что, вслед за тем, окончательное определение западной границы Польши будет отложено до мирной конференции{136}.
Часть 8
Наконец, на состоявшейся уже после окончания войны в Европе Берлинской (Потсдамской) конференции (17 июля — 2 августа 1945 г.) главы трех правительств согласились, что впредь до окончательного определения западной границы Польши бывшие германские территории, расположенные к востоку от линии, проходящей от Балтийского моря чуть западнее Свинемюнде и отсюда вдоль реки Одер до слияния с рекой Западная Нейса и вдоль реки Западная Нейса до чехословацкой границы, включая ту часть Восточной Пруссии, которая в соответствии с решением Берлинской конференции не поставлена под управление Союза ССР, и включая территорию бывшего свободного города Данцига, должны находиться под управлением Польского государства{137}.
В дальнейшем нерушимость западной границы Польши получила международно-правовое подтверждение в договорах ПНР с ГДР (1950 г.) и ФРГ (1970 г.), советско-западногерманским договором (1975 г.), а также в Заключительном акте Совещания по безопасности и сотрудничестве в Европе (1970 г.). Нерушимость существующих границ подтвердила в 1990 году и объединенная Германия.
Во исполнение решений Крымской и Берлинской конференций союзных держав 16 августа 1945 г. в Москве премьер-министром польского Временного Правительства Национального Единства Э. Осубка-Моравским и наркоминдел СССР В. М. Молотовым был подписан договор о советско-польской государственной границе{138}, в соответствии со статьей 1 которого государственная граница между Союзом ССР и Польской республикой устанавливалась вдоль линии Керзона с отступлением от нее в пользу Польши в некоторых районах от пяти до восьми километров. Кроме того, дополнительно Польше была уступлена территория, расположенная к востоку от линии Керзона до реки Западный Буг и реки Солокия, к югу от города Крылов с отклонением в пользу Польши максимально на тридцать километров, а также часть территории Беловежской Пущи, на участке Немиров-Яловка, расположенной на восток от линии Керзона, включая Немиров, Гайновку, Беловеж и Яловку, с отклонением в пользу Польши максимально на семнадцать километров.
Однако еще четырьмя месяцами раньше, 21 апреля 1945 г., между СССР и Польской республикой в лице Э. Осубка-Моравского и И. В. Сталина в Москве сроком на 20 лет был заключен договор о дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве{139}, в статье 2 которого стороны выразили уверенность в том, что интересы безопасности и процветания советского и польского народов требуют сохранения и усиления в период и после окончания войны прочной и постоянной дружбы, обязались укреплять дружеское сотрудничество между обеими странами в соответствии с принципами взаимного уважения к их независимости и суверенитету, а также невмешательства во внутренние дела другого государства.
В статье 3 стороны обязались и по окончании войны с Германией предпринимать совместно все меры, находящиеся в их распоряжении, для устранения любой угрозы повторения агрессии со стороны Германии или какого-либо другого государства, которое объединилось бы с Германией, непосредственно или в какой-либо иной форме.
Статья 4 договора предусматривала, что в случае, если одна из сторон в послевоенный период окажется вовлеченной в военные действия с Германией, которая возобновила бы свою агрессивную политику, или с каким-либо другим государством, которое объединилось бы с Германией непосредственно или в какой-либо иной форме в такой войне, другая договаривающаяся сторона немедленно окажет договаривающейся стороне, вовлеченной в военные действия, военную и другую помощь и поддержку всеми средствами, находящимися в ее распоряжении.
В статье 5 договаривающиеся стороны обязались не заключать без взаимного согласия перемирия или мирного договора с любой властью в Германии, которая бы посягала на независимость, территориальную целостность или безопасность каждой из договаривающихся сторон.
Согласно статье 6 договора каждая из договаривающихся сторон обязалась не заключать какого-либо союза и не принимать участия в какой-либо коалиции, направленных против другой договаривающейся стороны.
Наконец, в статье 7 советско-польского договора о дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве от 21 апреля 1945 года договаривающиеся стороны провозгласили, что они и после окончания настоящей войны будут сотрудничать в духе дружбы в делах дальнейшего развития и укрепления экономических и культурных связей между обеими странами и помогать друг другу в восстановлении хозяйства обеих стран.
Говоря о значении названного договора, И. В. Сталин подчеркнул, что оно состоит в ликвидации старой и пагубной как для СССР, так и для Польши, политики игры между Германией и Советским Союзом и заменяет ее политикой союза и дружбы между Польшей и ее восточным соседом{140}.
Другую оценку от него услышать было бы невозможно: отныне Польша на несколько десятилетий оказывалась вовлеченной в советскую сферу влияния.
-------------------------------------------------------- {2}Там же.
{3}Там же.
{4}Цит. по: Фляйшхауэр И. Пакт. С. 161.
{5}Там же.
{6}Цит. по: Фляйшхауэр И. Пакт. С. 162.
{7}Гитлер призвал "полностью истребить" врагов немецкого народа — евреев, демократии и "международные державы". Ближайшими жертвами должны были стать Чехословакия и Польша. Затем "Германия раз и навсегда сведет счеты со своим извечным врагом — Францией". Падет и Англия, "ослабленная демократией". Используя британские и французские владения в Америке в качестве базы, "мы сведем счеты с еврейскими королями доллара в Соединенных Штатах" /Год кризиса. 1938 — 1939. Документы и материалы. Т. 1. М., 1990. С. 253 — 254/.
{8}Статья цитируется по: Берлинский пакт о Тройственном союзе // Правда. 1940. 30 сент.
{9}См.: Там же.
{10}На это министр иностранных дел Германии И. фон Риббентроп обратил внимание совет-ских лидеров вначале в письме от 13 октября 1940 г., адресованном Сталину /см.: Риббентроп — Сталину. Письмо // СССР — Германия. 1939 — 1941. Т. 2. С. 88/, затем — в ходе переговоров, состо-явшихся между ним и В. М. Молотовым в Берлине 12 ноября 1940 г. /см.: Запись беседы между Риббентропом и Молотовым в присутствии замнаркоминдел СССР В. Г. Деканозова и совет-ников посольств Хильгера и Павлова в качестве переводчиков. Берлин, 12 ноября 1940 г. // СССР — Германия. 1939 — 1941. Т. 2. С. 98/.
{11}Курс международного права. В 7 т. Т. 6. М., 1992. С. 253; Международное право: Учеб. С. 351 — 352.
{12}Перечень участников Гаагских конвенций 1907 года см.: Международное право в из-бранных документах. Т. III. М., 1957. С. 275 — 276.
{13}Семиряга М. И. Советско-германские договоренности... С. 98.
{14}См.: Буллок А. Гитлер и Сталин. Т. 2. С. 287.
В телеграмме МИД Германии от 5 сентября 1940 г. послу Шуленбургу говорилось: "Наш военный флот намерен отказаться от предоставленной ему базы на Мурманском побережье, так как в настоящее время ему достаточно базы в Норвегии. Пожалуйста, уведомите об этом решении русских и от имени имперского правительства выразите им благодарность за неоценимую помощь" /СССР — Германия. 1939 — 1941. Т. 2. С. 76 — 77/.
{15}Международное право: Учеб. С. 352 — 353.
{16}См.: Семиряга М. И. Советско-германские договоренности: С. 98.
{17}См.: Кулиш В. М. У порога войны // Страницы истории советского общества: С. 303.
{18}См.: Там же.
{19}Об этом заявлении напомнил 21 апреля 1941 г. поверенному в делах Германии в СССР Типпельскирху генеральный секретарь Наркомата индел СССР А. А. Соболев /см.: По-веренный в делах Типпельскирх — в МИД Германии. Телеграмма N 957 // СССР — Германия. 1939 — 1941. Т. 2. С. 159 — 160/.
{20}См.: Кулиш В. М. У порога войны // Страницы истории советского общества... С. 303.
{21}Международное право: Учеб. С. 353.
{22}Советско-германские документы 1939 — 1941 гг. Из архива ЦК КПСС. С. 89.
{23}Там же. С. 90.
{24}Цит. по: Семиряга М. И. Советско-германские договоренности: С. 99.
{25}Внешняя политика СССР. Т. IV. М., 1946. С. 445.
{26}Семиряга М. И. Советско-германские договоренности: С. 98
{27}Там же.
{28}Германский посол в Москве — в Министерство иностранных дел Германии. Телеграмма N 279 от 6 сентября 1939 г. // СССР — Германия. 1939 — 1941 . Т. 1. С. 83.
{29}Фляйшхауэр И. Пакт. С. 311.
{30}Имперский министр иностранных дел — германскому послу в Москве. Телеграмма N 253 от 3 сентября 1939 г. // СССР — Германия. Т. 1. С. 80 — 81.
{31}Германский посол в Москве — в МИД Германии. Телеграмма N 264 от 5 сентября 1939 г. // Там же. С. 81.
{32}Германский посол в Москве — в МИД Германии. Телеграмма N 300 от 8 сентября 1939 г. // Там же. С. 84.
{33}Имперский министр иностранных дел — германскому послу в Москве. Телеграмма N 300 от 8 сентября 1939 г. // СССР — Германия. Т. 1. С. 85.
{34}См.: Сообщение германского верховного командования. Капитуляция Варшавы // Из-вестия. 1939. 28 сент.
{35}Несколькими днями позже такое основание для советских действий в Польше, как угроза, исходящая со стороны Германии украинскому и белорусскому населению, было отброшено, ибо, вопреки выраженному Германией и СССР желанию иметь дружественные отношения, представило бы их всему миру как врагов.
{36}Германский посол в Москве — в МИД Германии. Телеграмма N 317 от 10 сентября 1939 г. // СССР — Германия. Т. 1. С. 87.
{37}Германский посол в Москве — в МИД Германии. Телеграмма N 350 от 14 сентября 1939 г. // Там же. С. 90.
{38}См.: Иванов В. Канун катастрофы. С. 118.
{39}О внутренних причинах военного поражения Польши // Правда. 1939. 14 сент.
{40}"Круглый стол": вторая мировая война — истоки и причины. С. 7.
{41}Военные действия между Германией и Польшей. Рига, 17 сентября (ТАСС) // Известия. 1939. 18 сент.
{42}Германский посол в Москве — в МИД Германии. Телеграмма N 372 от 17 сентября 1939 г. // СССР — Германия. Т. 1. С. 5.
{43}Об инсценировке Германией этих "польских провокаций" см.: Мельников Д. Е., Чер-ная Л. Б. Преступник N 1. С. 318 — 320.
{44}Заседание германского рейхстага. Выступление Гитлера // Правда. 1939. 2 сент.
{45}См.: Нота правительства СССР, врученная утром 17 сентября 1939 г. послам и посланни-кам государств, имеющих дипломатические отношения с СССР // Правда. 1939. 18 сент.
{46}Нота правительства СССР, врученная польскому послу в Москве утром 17 сентября 1939 г. // Правда. 1939. 18 сент.
{47}Там же.
{48}Военный энциклопедический словарь. М., 1983. С. 693.
{49}Из донесения Берия Ворошилову. 17 сентября 1939 г. // Бушуева Т. С. Счастье на штыках. С. 165.
{50}Известия. 1939. 18 сент.
{51}О внешней политике Советского Союза:
{52}См.: "Круглый стол": вторая мировая война — истоки и причины. С. 24.
{53}Правда. 1939. 7 нояб.
{54}Собрание законодательства Российской Федерации. 1995. N 19. Ст. 1758.
{55}Военный энциклопедический словарь. С. 226.
{56}См.: О внешней политике Советского Союза:
{57}Из донесения Л. З. Мехлиса Сталину и Ворошилову. 24 сентября 1939 г. // Бушуева Т. С. Счастье на штыках С. 165.
{58}Из приказа N 10 войскам 3-ей армии Белорусского фронта. 23 сентября 1939 г. // Бушуева Т. С. Счастье на штыках. С. 166.
{59}См.: Оперативная сводка Генштаба РККА. 22 сентября 1939 г. // Известия. 1939. 23 сент.; Оперативная сводка Генерального штаба РККА. 23 сент. 1939 г. // Там же. 24 сент.; Опера-тивная сводка Генерального штаба РККА. 24 сентября 1939 г. // Там же. 26 сент.; Оперативная сводка Генерального штаба РККА. 25 сентября 1939 г. // Там же. 26 сент.; Оперативная сводка Генерального штаба РККА. 27 сентября 1939 г. // Там же. 28 сент.
{60}См.: О внешней политике Советского Союза:
{61}См.: Семиряга М. И. Преступление в Катыни // Сов. государство и право. 1990. N 12. С. 110.
{62}Там же.
{63}Эта цифра приведена верховным командованием германской армии 24 сентября 1939 года /см.: Германское командование об итогах войны в Польше. Берлин. 24 сентября 1939 года (ТАСС) // Известия. 1939. 26 сент.
{64}Цит. по: Иванов В. Канун катастрофы. С. 120.
{65}"Круглый стол": вторая мировая война — истоки и причины. С. 7.
{66}См.: Семиряга М. И. Советско-германские договоренности: С. 101.
{67}См.: Соглашение между правительством СССР и польским правительством о взаимной помощи в войне против гитлеровской Германии, подписанное в Лондоне // Правда. 1941. 31 июля.
{68}Внешняя политика СССР. Т. III. С. 645 — 646.
{69}Там же. С. 647.
{70}Правда. 1939. 29 сент.
{71}Там же. 30 сент.
По оценке М. И. Семиряги, предупреждение о том, что СССР и Германия будут консульти-роваться о принятии "необходимых мер", означало, что советское руководство в обстановке про-должающейся войны совместно с одной из воюющих сторон (Германией) шло на прямую кон-фронтацию с другой стороной (Англией и Францией), подвергая тем самым свою страну реаль-ной угрозе быть вовлеченной в войну /см.: Семиряга М. И. Советско-германские договоренности: С. 103/.
{72}См.: Семиряга М. И. Советско-германские договоренности: С. 102.
{73}Лист Ф. Международное право в систематическом изложении. Л., 1926. С. 200.
{74}Там же. С. 202.
{75}Оценивая действия Красной Армии в Восточной Польше, М. И. Семиряга делает вывод о том, что по своему характеру это была военная акция, но не объявленная официально /Семиряга М. И. Советско-германские договоренности: С. 101/. Пожалуй, первым из отечественных ученых назвать события сентября 1939 г. советско-германской войной против Польши осмелился Д. Наджафов /см.: "Искренне Ваш Дж. Эдгар Гувер:" // Комсомольская правда. 1990. N 259/. Правда, свое высказывание Д. Наджафов с точки зрения права никак не обосновал.
{76}Текст договора см.: Внешняя политика СССР Т. III. С. 556 — 557.
{77}Текст договора см.: Документы внешней политики СССР. Т. 3. С. 618 — 642.
{78}См.: Буллок А. Гитлер и Сталин. Т. 2. С. 176.
{79}См.: Там же. С. 196.
{80}См.: Там же. С. 250.
{81}См.: Германо-советское коммюнике от 22 сентября 1939 г. // Правда. 1939. 23 сент.
В беседе с послом Шуленбургом, состоявшейся 19 сентября 1939 года, Молотов дал понять, что первоначальное намерение, которое "вынашивалось советским правительством и лично Сталиным", — допустить существование "остатка Польши" (напомним, что абзацы 2 и 3 пункта 2 секретного протокола от 23 августа 1939 г. гласили: "Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития. Во всяком случае, оба правительства (Германии и СССР) будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия") — теперь уступило место намерению разделить Польшу по линии Писса — Нарев — Висла — Сан /см.: Германский посол в Москве — в МИД Германии. Телеграмма N 395 от 19 сентября 1939 года // СССР — Германия. Т. 1. С. 103 — 104/.
{82}Понятие международного преступления см.: Международное право: Учеб. С. 267.
{83}См.: Курс международного права. Т. 6. С. 251; Международное право: Учеб. С. 349.
{84}См.: Семиряга М. И. Советско-германские договоренности: С. 101.
{85}Данная цифра приводится Т. С. Бушуевой /см.: Бушуева Т. С. Счастье на штыках. С. 166/.
На заседании военного трибунала в Нюрнберге летом 1946 г. советский обвинитель Руден-ко пытался доказать виновность немцев в катынском преступлении. В проекте обвинительного акта в вину подсудимым вменялось убийство в Катыни 925 польских офицеров, позднее было на-звано число 11 тысяч. Защита убедительно парировала данное обвинение, и, в конечном счете, в приговор оно включено не было. Однако главную роль здесь сыграли не доводы защиты, а пред-варительная договоренность между союзными обвинителями о том, чтобы снимать с обсуждения все, что могло бы бросить тень на победителей /см.: Плутник А.Тайны Нюрнбергского процесса не раскрыты и 50 лет спустя // Известия. 1995. 13 окт./.
{86}См.: Правда. 1990. 14 апр.
{87}В. Иванов пишет, однако, что данное Положение было утверждено Совнаркомом еще до вторжения Красной Армии в Польшу /см.: Иванов В. Канун катастрофы. С. 118/.
{88}Текст документа см.: Бушуева Т. С. Счастье на штыках. С. 166.
{89}Протокол N 7 решения Политбюро ЦК ВКП (б) за 4 сентября — 3 октября 1939 г. Вопросы Западной Украины и Западной Белоруссии // Документы внешней политики. 1939. Т. XXII. В 2 кн. Кн. 2.: сентябрь — декабрь. М., 1992. С. 22.
{90}См.: Зоря Ю. Н. Нюрнбергский бумеранг // ВИЖ. 1990. N 6. С. 48.
{91}Толстой А. Чтобы жили они мирно, зажиточно и счастливо // Известия. 1939. 18 сент.
{92}1937. Показания маршала Тухачевского. С. 50.
{93}О военных преимуществах "первоочередного разгрома прибалтов" см.: 1937. Показания маршала Тухачевского // ВИЖ. 1991. N 9. С. 62.
{94}1937. Показания маршала Тухачевского // ВИЖ. 1991. N 8. С. 49.
{95}Текст договора о передаче Литовской республике города Вильно и Виленской области и о взаимопомощи между Советским Союзом и Литвой от 10 октября 1939 г. см.: Известия. 1939. 11 окт.
И. Фляйшхауэр утверждает, однако, что Вильно и Виленская область были уступлены со-ветским правительством Германии на основании договора о дружбе и границе от 28 сен-тября 1939 г. /см.: Фляйшхауэр И. Пакт. С. 307/.
{96}См.: Германский посол в Москве — в МИД Германии. Телеграмма N 442 от 25 сентября 1939 г. // СССР — Германия. Т. 1. С. 105 — 106.
{97}См.: Буллок А. Гитлер и Сталин. Т. 2. С. 269.
{98}Текст договора см.: Правда. 1939. 29 сент.
{99}Текст протокола см.: Документы внешней политики. 1939. Т. XXII. Кн. 2. С. 154 — 157.
{100}Матвеев В. От Балтики до Черного моря // Известия. 1989. 18 авг.
{101}См.: Из речи Гитлера в рейхстаге // Правда. 1939. 7 окт.
{102}См.: Телеграмма полномочного представителя СССР в Германии А. А. Шкварцева нар-коминдел СССР В. М. Молотову. 5 сентября 1939 г. // Документы внешней политики. 1939. Т. XXII. Кн. 2. С. 28.
{103}Текст подписанного Молотовым и Риббентропом 28 сентября 1939 года секретного до-полнительного протокола об изменении советско-германского соглашения от 23 августа относи-тельно сфер интересов Германии и СССР см.: Советско-германские договоренности 1939 — 1941 годов. Из Архива ЦК КПСС. С. 92.
{104}Выразителем данного мнения является, в частности, И. Фляйшхауэр, которая, комменти-руя подписание советско-германского договора о дружбе и границе, пишет: "Тем самым в Польше Красная Армия фактически отошла на линию Керзона" /Фляйшхауэр И. Пакт. С. 307/.
{105}См.: Радиотелеграмма британского министра иностранных дел наркому по иностранным делам Чичерину от 12 июля 1920 года // Известия. 1920. 18 июля.
{106}Там же. 1944. 11 янв.
{107}Цит. по: Бережков В. М. Страницы дипломатической истории. С. 318 — 319.
{108}Комментируя реакцию зарубежных дипломатов на эти соглашения, советский пол-пред во Франции Я. З. Суриц писал: "2. Зона, которая по московскому соглашению отходит к СССР, почти всеми знатоками вопроса на Кэ д'Орсе признается областью непольской (за исклю-чением Ламнии). Если подходить под углом этническим, говорил профессор Буане, то СССР ни в каком разделе Польши не участвовал. 3. Совершенно иное отношение к зоне, отошедшей к Гер-мании. За исключением Силезии и части Познани, ее считают областью чисто польской" /Телеграмма полномочного представителя СССР во Франции Я. З. Сурица в наркоминдел СССР. 30 сентября 1939 г. // Документы внешней политики. Т. XXII. Кн. 2. С. 143/.
{109}Текст протокола см.: Советско-германские документы 1939 — 1941 годов. Из Архива ЦК КПСС. С. 93.
Для осуществления этой договоренности было установлено сотрудничество между гестапо и НКВД. С этой целью в декабре 1939 года на польской территории, оккупированной Германией, в г. Закопане был создан совместный учебный центр /см.: Семиряга М. И. Советско-германские договоренности: С. 102/.
{110}См.: Мюллерсон Р. А. Советско-германские договоренности 1939 года в аспекте меж-дународного права. С. 107.
{111}См.: Нота советского правительства о решении прервать отношения с польским прави-тельством. 25 апреля 1943 года // Внешняя политика СССР. Т. V. М., 1947. С. 269 — 270; Сообще-ние ТАСС // Известия. 1944. 18 янв.
{112}Текст соглашения см.: Правда. 1941. 31 июля.
{113}См.: Протокол N 7 решения Политбюро ЦК ВКП (б) за 4 сентября — 3 октября 1939 г. Вопросы Западной Украины и Западной Белоруссии // Документы внешней политики. 1939. Т. XXII. Кн. 2. С. 19 — 20.
{114}См.: Буллок А. Гитлер и Сталин. Т. 2. С. 282.
{115}См.: Конституционное (государственное) право зарубежных стран: Учеб. Т. 2. М., 1995. С. 15.
{116}См.: Буллок А. Гитлер и Сталин. Т. 2. С. 282 — 283; Иванов В. Канун катастрофы. С. 120.
{117}См.: Парсадонова В. С. Депортация населения Западной Украины и Западной Белорус-сии в 1939 — 1941 гг. // Новая и новейшая история. 1989. N 2. С. 26 — 44.
{118}Текст Декларации см.: Известия. 1939. 28 окт.
{119}Текст Декларации см.: Там же. 30 окт.
{120}Там же.
{121}Там же. 28 окт.
{122}Текст Закона см.: Образование и развитие Союза ССР. С. 491.
{123}Текст Закона см.: Там же. С. 491 — 492.
{124}Известия. 1939. 1 нояб.
{125}Великая Отечественная народная 1941 — 1945. С. 27.
{126}См.: Буллок А. Гитлер и Сталин. С. 276.
{127}См.: Мельников Д. Е., Черная Л. Б. Преступник N 1. С. 323.
{128}См.: Сиполс В. Я. На пути к великой Победе. М., 1985. С. 42 — 43.
{129}См.: Заявление польского правительства о польско-советских отношениях. 25 февраля 1943 года // Внешняя политика СССР. Т. V. С. 264 — 265.
{130}Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941 — 1945 гг. Т. 1. Московская конференция министров иностранных дел трех союзных держав — СССР, США и Великобритании. Сб. док. М., 1984. С. 328.
{131}Сообщение ТАСС по поводу Декларации польского правительства // Внешняя политика СССР. Т. V. С. 265.
{132}Цит. по: Великая Отечественна война 1941 — 1945: Энциклопедия / Гл. ред. М. М. Козлов. М., 1985. С. 71.
{133}См.: Уткин А. И. Дипломатия Франклина Рузвельта. Свердловск, 1990. С. 402.
{134}См.: Бережков В. М. Страницы дипломатической истории. С. 408.
{135}Цит. по: Там же. С. 285.
{136}См.: Внешняя политика СССР. Т. V. С. 536.
{137}Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной вой-ны 1941 — 1945 гг. Т. 6. Берлинская (Потсдамская) конференция руководителей трех союзных держав — СССР, США и Великобритании. М., 1984. С. 440.
{138}Текст договора см.: Правда. 1945. 17 авг.
{139}Текст договора см.: Внешняя политика СССР. Т. V. С. 565 — 567.
{140}См.: Сталин И. В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1950. С. 327.
{1}Мельников Д. Е., Черная Л. Б. Преступник N 1. С. 262.