Стратегия Советского Союза: наступательная, оборонительная, превентивная?{186}

...Советская сторона наблюдала за немецкими успехами в юго-восточной Европе с растущей озабоченностью. Для Сталина и руководства Красной Армии Германия была главным противником, доказавшим свою боевую силу во многих походах. С лета 1940 г., но особенно интенсивно с сентября 1940 г., советское руководство все более настраивалось на войну с Германией и ее союзниками. В соответствии с четырьмя военными планами{187}, три последних из которых имели откровенно наступательный характер, на территориях непосредственно перед западной границей, захватывая район Москвы и вплоть до Ленинграда на севере, до полуострова Крым на юге и до Донца, развертывались огромные военные силы. В последней фазе развертывания находились два стратегических эшелона[113] и стратегические резервы, в общей сложности — 255 дивизий и две бригады; третий стратегический эшелон находился в стадии формирования{188}.

Всего Генеральный штаб с одобрения Сталина сосредоточил в западной России (включая резервы) 23 армии с 14 500 танками (из общего количества 24 500) и приблизительно 8500 самолетами (из имевшихся 15 800). В четырех западных военных округах на 22 июня находились все дальнебомбардировочные соединения — 8300—8500 самолетов. К общему числу в 15 300 самолетов следует прибавить еще 4000 машин, которые не входили в боевые соединения, но тоже учитывались{189}.

Как следует из соответствующих документов, планы развертывания не представляли собой, как можно было предположить, чисто кабинетные разработки. В них содержались предложения генеральному секретарю КПСС, то есть Сталину, утвердить соответствующий план. Кроме того, план развертывания от 18 сентября 1940 г. был доложен правительству и утвержден 14 октября{190}.

Одновременно с оперативным планированием началась реализация мобилизационного плана (МБ-41) от 12 февраля 1941 г., который был утвержден на самом высоком уровне и предполагал увеличение Красной Армии до 8,9 миллиона человек, 37 000 танков и 22 200 боевых самолетов. Согласно этому мобплану в Красной Армии должно было быть восемь фронтов (групп армий) и 29 армий, что в общей сложности составляло 303 дивизии{191}. Форсированное после 15 мая 1941 г. развертывание проходило в соответствии с детальными указаниями начальника Генерального штаба Георгия Жукова, направленными командованию четырех западных военных округов{192}, с началом войны переименованных во фронты.

Отсюда следует, что генерал армии Жуков накануне должен был получить от Сталина разрешение действовать согласно плану развертывания, который он, Жуков, и нарком обороны Тимошенко предъявили высшему руководству{193}. Всякая самостоятельность армейской[114] верхушки, таким образом, исключается. Этот план развертывания от 15 мая создавался на основе сведений о немецких приготовлениях к наступлению и выдает намерение предупредить немецкое нападение, то есть действовать превентивно.

Однако советская разведка существенно недооценила немецкий потенциал. Советская превентивная идея соответствовала военной доктрине, предписывавшей с самого начала брать инициативу на себя. 22 июня 1941 года друг против друга стояли следующие силы:

Стратегический эшелон	Дивизии	Бригады	Мех. корпуса
Первый стратегический эшелон	170	12 возд.-дес. 2 стрелковые	20
Второй стратегический эшелон	73-74	3 возд.-дес.	5
Резерв главного командования	12		2
Всего	255-256	15 возд.-дес. 2 стрелковые	27
Артиллерия главного командования:		74 тяж. полка, в каждом 24—48 орудий
Воздушные силы в 4 зап. военных округах		144 полка
Резерв главного командования		21 полк
Боевые самолеты *		ок. 8500
Всего		218 полков
Развернуто		115 полков
Всего самолетов на фронтах,		15 800, в боевой готовности
в резерве главного командования, воздушная оборона, морская авиация		13 300
Численность армии 4,9 миллиона человек
* Истребители, штурмовики, ближние бомбардировщики, тяжелые бомбардировщики и дальняя бомбардировочная авиация фронтов; в одном авиационном полку — 60—65 самолетов, составляющих четыре эскадрильи; в полках дальних и тяжелых бомбардировщиков — 40-45 самолетов.

Все фронтовые части Operative und Reserven	Дивизии	Бригады Regimenter	Мот. корпуса
Группы армий * Север, Центр, Юг	120	2	11
Резервы ОКХ	28	1
Всего	148	3	11
Численность	3,1 млн человек
Авиация	5 возд. корпусов	2 зен. корпуса
Самолеты всего ** включая доп. группы	2713	в боевой готовности 2082
Без доп. групп	2510	в боевой готовности 1945

Реконструированные детали развертывания войск{194}, необыкновенно высокая концентрация танковых соединений в выступающих далеко на запад Белостокском и Львовском «балконах», а также вдоль румынской границы не оставляют сомнений в том, что советский Генеральный штаб и не думал о стратегической обороне. Уже в конце декабря 1940 г. генерал-лейтенант Кленов, позже начальник штаба Северо-западного фронта, заявил на одной конференции, что цель будущих операций с самого начала — нападение, причем до того, как вражеские войска приступят к развертыванию, чтобы ошеломить и раздробить силы противника; об оборонительных операциях в начальной фазе и речи не было{195}.

В начале 1941 года в Москве состоялись две штабные игры на самом высоком уровне, в результате чего Генеральный штаб решил в соответствии с идеей Жукова сосредоточить гигантские силы южнее припятских болот[116] в районе Карпатского бассейна и Румынии для нападения на южную Польшу. Тамошние нефтяные поля были первоочередной целью. Эти соображения были полностью одобрены Сталиным. В еще одной штабной игре в феврале 1941 г. уточнялись задачи тех армий, которые составляли второй стратегический эшелон{196}.

Многие детали{197}, в том числе отказ от оборонительных укреплений в непосредственной близости от границы, свидетельствуют о предполагавшемся нападении. О том же говорит, например, изготовление военных карт, глубоко захватывающих занятые немцами территории и издание русско-немецкого разговорника, годящегося только для использования на немецкой территории. Приказ на прикрытие находящихся вблизи границы войск действовал только до окончания развертывания. Переход к нападению не зависел от положения на фронте, а должен был произойти через 25 дней после начала мобилизации{198}. Склады в западных военных округах были уже в мае 1941 г. переполнены оружием, боеприпасами, горючим и другими военными материалами. Поэтому груз 14 000 вагонов с боеприпасами в силу необходимости пришлось складировать на открытом воздухе, а в июне Генеральный штаб, не заботясь о возможностях хранения, сообщил о том, что в западные военные округа будут доставлены еще сотни тысяч тонн горючего{199}.

Эту дезорганизацию можно объяснить только предварительным расчетом на временные трудности. Не ожидалось, что военные грузы останутся тут надолго, так как готовилось нападение. Кроме того, поскольку многочисленные войска располагались на биваках или во временных укрытиях, а обеспечение на длительное время пятимиллионной армии, находящейся в полевых условиях, было чрезвычайно тяжелым делом, такое положение дел не могло продолжаться слишком долго без серьезных экономических потерь. Немалую роль играл и психологический фактор, поскольку моральное состояние войск, длительное время находящихся без дела, катастрофически ухудшалось.[117] Генерал-майор Василевский, разработчик предпоследней версии плана развертывания (11.3.1941), особо подчеркнул, что советское нападение должно начаться 12 июня 1941 г.{200} Кроме того, были разосланы указания Жукова во многие места о том, что войска после завершения развертывания должны быть готовы «нанести стремительные удары для разгрома группировки противника, перенесения боевых действий на его территорию и захвата выгодных рубежей»{201}.

В процессе развертывания возникали многочисленные проблемы и задержки, связанные с дальними транспортными перевозками, размещением больших масс войск в пограничных военных округах и принятием на вооружение новых образцов оружия; тем не менее большая часть войск первого стратегического эшелона — 16 армий — вышла на исходные позиции. Только 7 армий второго стратегического эшелона, сформированные 13 мая, к 22 июня еще оставались позади и, вероятно, только к 15 июля добрались бы до предназначенных для них планом развертывания позиций.

По подсчетам генерал-лейтенанта Ватутина, заместителя Жукова и начальника оперативного отдела Генерального штаба, которые он сделал за неделю до начала войны, два предназначенных для главного удара фронта на юге страны должны были располагать вместе с резервами 120 дивизиями{202}, собранными в 10 армий, включающих 12 механизированных корпусов. Один такой корпус должен был иметь, кроме пехоты, две танковые и одну моторизованную дивизию, располагающие в зависимости от характера вооружения более чем 1033 танками. В действительности один корпус имел не более 500—600 танков{203}. Таким образом было достигнуто почти тройное превосходство над группой армий Юг. Советское преобладание в танковых войсках было во всех отношениях очевидным. Только 10 мехкорпусов Юго-западного и Южного фронтов располагали 5600 танками, в то время как на Северном, Северо-западном и Западном фронтах[118] находилось в общей сложности 5400 танков{204}. И к тому же в составе большинства располагавшихся близко к границе мехкорпусов имелся лучший в то время в мире танк «Т-34», который по многим параметрам превосходил самый мощный немецкий танк «Panzer-IV»{205}.

В задачи исключительно мощного Юго-западного фронта входило проникнуть глубоко в южную Польшу, чтобы там вместе с частями Западного фронта окружить войска немецкой группы армий Север и уничтожить их в котле около Радома-Люблина; после этого, во второй фазе, предполагалось броском на север захватить бухту Данцига, ударить в спину находившимся восточнее частям групп армий Север и Центр и их уничтожить. Другой второстепенный удар должен был быть в зависимости от ситуации нанесен Румынии. По плану Жукова и Ватутина в дело должны были быть введены вместе с частями Западного фронта, усиливавшими основной удар, 152 дивизии{206}, которым вермахт мог на том же участке фронта противопоставить едва ли 60. Ориентация на наступление в юго-западном направлении подтверждается тем, что в начале июня командование 5-й армии разработало план политической поддержки будущих операций. При этом командование армии рассчитывало на боевые действия на вражеской территории, поддержанные местным населением и солдатами вермахта, которые якобы были готовы на сопротивление политике Гитлера{207}.

Расчеты генерала Ватутина давали 237 дивизий, которые могли быть выставлены против Германии и ее союзников, что было меньше первоначально исчисленных генералом армии Жуковым 258 дивизий. Эта разница объясняется трудностями процесса развертывания, который из-за задержек протекал не по плану, хотя, впрочем, Ватутин нехватку войск отнес за счет стратегических резервов, в частности третьего стратегического эшелона, который только что был сформирован{208}.

Развертывание военно-воздушных частей тоже создавало подавляющее советское превосходство на[119] Юго-Западном и Южном фронтах. Тринадцать воздушных дивизий с 58 полками боевых самолетов, то есть около 3500{209} машин, должны были поддержать наступление наземных войск, ударить по тылам противника и обеспечить свободное воздушное пространство.

Кроме того, верховное командование расположило между Ленинградом и Ростовом-на-Дону 4 воздушных корпуса дальних и тяжелых бомбардировщиков; вдобавок 18-я дивизия дальних бомбардировщиков была выдвинута далеко на запад, в район Шепетовки. Эти воздушные корпуса должны были атаковать важные цели в тылах противника. В сильной спешке в западных военных округах были построены 63 больших аэродрома. Расположение вблизи границы большого числа авиаполков на Западной Украине и в районе Белостока—Бреста подчеркивает намерение с самого начала проникнуть как можно глубже на занятую немцами территорию, даже с учетом риска самим стать целью немецкого воздушного нападения. Но нужно признаться, что многие соединения находились в процессе перевооружения новыми типами самолетов. Тем более опасным выглядит перемещение множества полков истребителей к самой границе с целью защиты воздушного пространства при наступлении, так как свою силу они могли проявить только в условиях свободы собственной инициативы.

Советский военный флот не был серьезным фактором, так как, несмотря на гигантские сталинские планы вооружений 1936 г., он находился в фазе становления. Планировалось помимо прочего построить в течение двух пятилетних планов, начиная с 1937 г., 15 линкоров, 22 тяжелых крейсера, 32 легких крейсера, 162 эсминца и 412 подводных лодок, для чего было запланировано сооружение больших верфей. Для использования в Балтийском море было предусмотрено строительство большого числа линейных крейсеров типа «Шарнхорст». Поскольку эти планы оказались нереалистическими, они были урезаны 27 июля 1940 г., так что целью[120] оставалось строительство 10 линкоров, 8 линейных крейсеров и 14 тяжелых крейсеров, причем для Тихоокеанского флота дополнительно предполагалось строительство двух авианосцев. Задача создать огромный океанский флот тем более удивительна, что в это время СССР готовился к конфронтации с Германией, и поэтому, казалось бы, вооружение наземных и воздушных войск должно было быть приоритетным{210}.

Против Финляндии тоже был разработан детальный план нападения. Параллельно с разработкой плана нападения на Германию от 18.9.1940 г. было дано указание Ленинградскому военному округу подготовить развертывание шести армий и одного корпуса, которые должны были на семи участках перейти в наступление. Планирование предусматривало отдельную войну с Финляндией, хотя при этом и учитывалась немецкая военная помощь. На самом севере предполагался удар на порт Петсамо, в то время как намного южнее, из района Салла и Куусамо, должны были последовать два удара на Рованиеми-Кеми и Оули с целью проникнуть на побережье Ботнического залива и вбить таким образом широкий клин поперек Финляндии, На юге четыре армии должны были во взаимодействии с Балтийским флотом, поддержанные атакой из Ханко, ударить из районов Выборга, Сортавалы и Су-ойерви в направлении Тампере, Миккели и Хельсинки. Предназначенные для этого части были вдвое сильнее тех войск, которые напали на Финляндию в ноябре 1939 г. Согласно плану, в наступление должны были пойти 47 дивизий и 5 танковых бригад, поддержанные 78 авиаполками, в то время как 3 дивизии оставались в резерве. Конечной целью было полное сокрушение Финляндии{211}.

Поскольку весной 1941 г. конфликт с Германией становился все более реальным, Генеральный штаб переориентировал будущий Северный фронт в основном на оборону, тем более что финская армия оценивалась как более сильная, чем раньше. Туда передислоцировали еще 21 полнокомплектную дивизию. В первой половине[121] марта 1941 г. была совершена ознакомительная поездка Генерального штаба в Ленинградский военный округ, а кроме того, Архангельский военный округ получил указание создать фронтовой командный пункт для нападения на Финляндию. Сразу после 22 июня две танковые дивизии из резерва были передвинуты на границу под Выборгом{212}. Кроме того, была создана мощная группировка фронтовой авиации в районе Ленинград—Псков—Старая Русса, вторая по силе после украинской в рамках авиационного развертывания, что отчетливо указывает на наступательные намерения.

Советское руководство было осведомлено о плане «Барбаросса» уже в конце 1940 г. благодаря предательству с немецкой стороны. В последующее время оно получило 87 предупреждений собственных органов и официальных западных представителей о предстоящем нападении вермахта, при этом называлась и дата — 22 июня 1941 г.{213}Общее число предупреждений об угрозе было гораздо большим.

Со стороны американского правительства последовало как минимум два предупреждения Сталину. Сталин реагировал недоверчиво и сдержанно, поскольку хотел избежать любых действий, которые могли бы использовать немцы, и учитывал возможность дезинформации. Он рассчитывал на то, что Германия не сделает ту же ошибку, что и в Первой мировой войне, и не откроет второй фронт. Вероятно, Сталин с Молотовым ожидали, что немцы сначала предъявят ультиматум.

После известия о полете Гесса в Англию 10 мая 1941 г. Сталин начал воспринимать возможность нападения немцев очень серьезно. Он боялся тайного соглашения между немцами и английским правительством, которое он считал высокомерным и коварным{214}. Даже если согласиться с тем, что английские секретные службы содействовали решению Гесса лететь в Англию, то все равно не требовалось никаких уловок, чтобы убедить Германию напасть на Советский Союз{215}. Даже если Черчиль и мечтал[122] о советско-германской войне, то это обстоятельство никак не влияло на позицию Гитлера, поскольку его решение уже давно было принято.

Более того, 5 мая 1941 г. в речи и тостах перед молодыми офицерами — выпускниками Военной академии имени Фрунзе Сталин дал понять о своем отношении к Германии. Следует сейчас, когда армия стала сильной и хорошо вооруженной, «переходить от защиты к нападению», защиту нужно осуществлять «наступательным образом»{216}. Еще 30 января 1941 г. он говорил советской военной верхушке о наступательных операциях, которые могут начаться, если у Советского Союза будет вдвое больше сил, чем у его противника. Отсюда вытекала и советская стратегия — избегать провокаций, ускорить развертывание войск против Германии и выиграть время.

Через девять дней после речи 5 мая началась перестройка советской пропаганды на наступательную войну{217} и переход на лозунг о том, что любая война, которую развернет Советский Союз, будет «справедливой войной»{218}.

Главное управление политической пропаганды Красной Армии предложило известным писателям, в том числе Илье Эренбургу, журналистам и кинорежиссерам, например Сергею Эйзенштейну, морально подготовить Вооруженные силы к предстоящей войне с Германией. ЦК КПСС издал основополагающий указ наполнить людей активным, боевым, наступательным духом. По согласованию с военным ведомством кинопромышленность начала снимать только такие ленты, где речь шла о «прорыве укрепленных зон на немецкой границе» или «переправе с боем через реки».

В конце мая Андрей Жданов, крупный функционер политической пропаганды, получил согласованный Высшим военным советом проект решения об идеологическом обучении офицерского корпуса Красной Армии. Главной целью было использование всех средств, чтобы подготовить солдат и командиров к[123] «справедливой, наступательной, нацеленной на разгром противника войне»{219}.

Намерения Сталина вести войну наступательным образом подчеркиваются решением Политбюро от 4 июня 1941 г. сформировать стрелковую дивизию из одних поляков; она должна была послужить ядром польской «освободительной армии» и быть готовой к введению в дело к 1 июля{220}. Незадолго до этого началось формирование «финской» дивизии, которая должна была участвовать в «освобождении» Финляндии.

Тезис, согласно которому развертывание войск на оперативном уровне указывает на однозначно наступательную дислокацию, но войскам при этом ставились оборонительные задачи, и они не были готовы нападать{221}, не выдерживает критики: наступательная дислокация, которая преследует оборонительные цели, противоречит военным принципам и означает как раз на рассмотренных участках серьезные проблемы для задействованных войск, так как она приглашает противника к нападению с последующим окружением. Кроме того, войска, стоявшие вблизи границы, были очень хорошо вооружены, особенно танковые соединения, и в случае нападения они были бы потеряны первыми{222}.

Переход к контрнаступлению полностью зависит от ситуации после отражения вражеского нападения, только тогда могут приниматься конкретные решения. Даже если согласиться с тем, что стоявшие на границе войска должны были выдержать первый удар немцев и потом перейти в наступление, это не отменяет того факта, что для этого войска были неверно расположены{223}. Нужно совершенно не понимать тактических возможностей войск, чтобы требовать от них быть одновременно готовыми и к наступлению, и к обороне. Армия, предназначенная для обороны на оперативном уровне, должна была бы быть по-другому развернута{224}.

Не более осмысленно и дилетантское возражение против планирования большого наступления, согласно[124] которому Генеральный штаб готовил наступление «только» на полосе 350-400 км и «только» на глубину до 300-350 км, и поэтому план не имел «агрессивного характера»{225}.

Готовившееся частями Юго-западного фронта вместе с частями Западного фронта между Саноком и Островом (северо-восточнее Варшавы) наступление с окружением захватывало больше половины полосы между Бескиде-ном на юге и Балтийским морем в районе Мемеля; на этой территории находились главные силы немецкой восточной армии. Нападение на таком широком фронте могло бы в случае успеха, как это планировал Жуков, уничтожить группы армий Центр и Север. Может ли такой сценарий иметь отношение к военному плану без «агрессивного характера»?

Коротко выражаясь, оба диктатора исходили из субъективной неизбежности войны. Отсрочка войны представлялась практически невозможной{226}.

Однако вопрос о дате окончательного столкновения в том случае, если бы вермахт не напал на СССР 22 июня, остается открытым. Развертывание Красной Армии, включая и третий стратегический эшелон, закончилось бы между 15 и 20 июля. Неоднократно называвшуюся дату возможного советского нападения — 10 июля 1941 г. — нельзя считать доказанной{227}. В любом случае Сталин стремился устранить единственную силу, которая стояла на его пути к владычеству в Европе. Стратегически содействие западных стран могло бы быть ему полезным, но политически победа над Германией и ее союзниками весила бы гораздо больше, если бы досталась одной Красной Армии.

Гитлер же пошел на риск войны на два фронта, которая связывала много войск на разных фронтах и которую он начал с уступающими силами, меньшими резервами и более слабой военной промышленностью, чем у его противников. Да и расчет по времени был очень рискованным. Немецкая сторона имела достоверную картину развертывания Красной Армии на расстоянии[125] приблизительно до 300 км вглубь за границей, но тем не менее не представляла себе реальный советский потенциал{228}.

Начальник Генерального штаба Гальдер рассчитывал на наличие на европейской части СССР в начале июня 226 советских дивизий и бригад и полагал, что на той же территории находятся 7500 самолетов, что было грубой недооценкой советской авиации. Гитлер задним числом называл итальянскому министру иностранных дел Чиано цифру в 270 советских дивизий, развертывавшихся в июне 1941 г.{229}

В строгом смысле слова тут нельзя говорить ни о какой «превентивной войне», даже если задним числом и выяснилось, что немецкое нападение де-факто носило превентивный характер{230}.

Можно, однако, доказать, что вермахт вонзился в превосходящий его масштабами процесс наступательного развертывания. Чем ближе подходило 22 июня, тем яснее видели Верховное главнокомандование вермахта (ОКБ) и Главное командование сухопутных войск (ОКХ) угрожающую концентрацию сил на советской западной границе. В этом смысле высказался вскоре после окончания войны генерал Йодль, впрочем, упростив ситуацию и оставив за скобками невоенные мотивы нападения: «...Мы не потому напали на Россию, что хотели получить пространство, а потому что развертывание русских нарастало день за днем и в конечном счете привело бы к ультимативным требованиям»{231}.

Динамику военной конфронтации было невозможно не заметить. И Германия, и Советский Союз выставили друг против друга мощные силы, которые тем меньше могли укрыться от внимания разведывательных служб, чем дольше продолжались передвижения и чем дольше массы войск оставались на исходных позициях. Представляется абсолютно невозможным, чтобы такое угрожающее развертывание не подтолкнуло обе стороны к превентивному удару. Долгое пребывание настолько мощных войсковых масс в просматриваемом[126] приграничном пространстве, как это происходило на советской стороне, в любом случае могло означать только открытую провокацию. Развитие конфронтации стало непреодолимым, поскольку ни одна сторона не хотела дать другой преимущество проявления инициативы и не существовало внешних останавливающих факторов{232}.

С такой точки зрения германо-советская война лета 1941 г. была неизбежна. Это, правда, не значит, что возможный советский удар с ходу был бы успешным и привел бы к таким же победам, что и в 1945 г. Но даже с учетом недостатков командования и войск, Красная Армия обладала бы всеми преимуществами проявления инициативы и существенно большими резервами.

Не в последнюю очередь следует заметить, что о «набеге» на «миролюбивый Советский Союз», как это иногда трактуется, не может быть и речи, потому что такое нападение всегда сопряжено с внезапным ударом, растерянностью и беззащитностью. Но советское политическое и военное руководство не было ни в коем случае ошеломлено нападением, так как уже давно считалось с его возможностью, оно не было растерянным и хорошо подготовилось к войне. Кто был ошеломлен, так это многие войсковые части на передних линиях, потому что приказ «боевая тревога» раннего утра 22 июня настиг расположенные на границе соединения не вовремя.

Перевод с немецкого Дмитрия Хмельницкого