Не миф: речь Сталина 19 августа 1939 года

28 и 29 ноября 1939 г. во французских газетах было опубликовано сообщение агентства Гавас, которое представляло собой изложение речи И.В. Сталина, произнесенной на заседании Политбюро ЦК ВКП (б) 19 августа этого же года. Сообщение появилось в таких газетах, как «Le Figaro», «Le Petit Journal», «Le Journal», «Le Temps», «L'Action franaise» и др. Об этих публикациях сразу было доложено Сталину. Его опровержение «О лживом сообщении агентства Гавас» газета «Правда» напечатала 30 ноября (док. № 1).

Для Сталина 19 августа 1939 г. было чрезвычайно насыщенным днем, целиком связанным с германскими вопросами. В этот день было заключено торговое и кредитное соглашение между СССР и Германией{249}. В этот же день полпред СССР в Германии ГА. Астахов, отозванный из Берлина еще 16 августа, был заменен никому не известным А.А. Шкварцевым{250}. Молотов 19 августа дважды встречался с послом Германии в России Ф. Шуленбургом и в итоге вручил ему советский проект договора (пакта) о ненападении для ознакомления в Берлине и принятия решения о визите министра иностранных дел Германии И. Риббентропа в Москву для подписания окончательных условий договора{251}. Сам Шуленбург был убежден, что Сталин принял решение заключить договор вместе с секретным дополнительным протоколом именно 19 августа{252}.

После этого началась история с речью Сталина. Не стремясь представить историографию вопроса в целом, сошлемся на последнюю по времени публикацию — статью С.З. Случа «Речь Сталина, которой не было». Автор начинает обзор литературы со статьи Е. Йеккеля «Об одной мнимой речи Сталина 19 августа 1939 г.»{253} и подробно рассматривает российскую историографию, включая предпринятую Т.С. Бушуевой в 1994 г. первую публикацию речи в «Новом мире» (№ 12), первый специальный семинар, посвященный этой речи (Новосибирск, 16 апреля 1995 г.), с последующим признанием и непризнанием этого факта как в России, так и за рубежом. Случ не сдерживает себя в оценках тех историков, которые признали достоверность французских сообщений. По его словам, «именно непрофессионализм и стал той питательной средой, которая объединила западных и российских адептов подлинности «речи Сталина», охочих до пересмотра генезиса и общей концепции Второй мировой войны, хотя и по разным причинам»{254}. Более того, именно их он обвиняет в росте апологетической литературы о Сталине: «Каждое приписываемое Сталину деяние, не находящее подтверждения, неизбежно вызывает цепную реакцию псевдоопровержений, ставя под сомнение уже доказанные факты и вооружая вновь активизировавшихся неосталинистов новыми аргументами по реабилитации преступного режима и его вождя»{255}.

Как и Йеккель, Случ не верит в подлинность речи Сталина. Статья Йеккеля в свое время «заморозила» интерес к речи Сталина почти на 36 лет. Случ, публикуя свою статью, надеется на. подобный же результат — не дать поставить «под сомнение общую концепцию истории Второй мировой войны, не только нашедшую подтверждение в огромном количестве документов самого разного уровня, но, самое главное, отразившую цепь реально произошедших взаимосвязанных событий, составляющих общую картину Второй мировой войны»{256}.

Едва ли, однако, ему удалось поставить точку в этой истории.

I. Случ убежден в существовании «одного основного или первоначального текста, распространенного 28 ноября 1939 г. агентством Гавас, а затем опубликованного в «Revue de Droit International de Sciences Diplomatiques et Politiques», и его доработанного варианта, оказавшегося не позднее 23 декабря 1940 г. в распоряжении службы разведки и контрразведки при правительстве Виши, т.е. того варианта «речи Сталина», который впоследствии был обнаружен в Москве»{257}. На самом деле текст сообщения агентства Гавас, опубликованный 28— 29 ноября французскими газетами, а затем перепечатанный в «Revue de Droit International...» (предположительно из газеты «Le Temps»), является отредактированной копией исходного текста, который получило это агентство. Представляет интерес сопоставить этот текст с тем, какой получило 28 ноября из Женевы немецкое агентство новостей «Auslandische Nachrichtenagenturen». Перевод на немецкий язык был закончен в 11 часов этого же дня. Случ упоминает о существовании немецкого текста, но ограничивается лишь замечанием, что «29 ноября МИД [Германии] направил посольству в Москве текст сообщения Гавас с просьбой информировать о реакции на него в официальных кругах СССР, а также обратить внимание Наркоминдела на желательность соответствующего отклика в советской прессе»{258}. Между тем в немецком переводе сообщения Гавас имеются разночтения с опубликованной французской копией, которую Случ использует как исходный («один основной или первоначальный») вариант{259}. Ниже приводится немецкий перевод сообщения агентства Гавас (док. № 2), публикация в «Revue de[206,207] Droit International...» (док. № 3), русский перевод текста сообщения агентства Гавас по французской копии из «Revue de Droit International...» с дополнениями и разночтениями, имеющимися в немецкой копии (док. № 4). Французский текст дается в переводе Случа (чтобы не усложнять без крайней необходимости анализ, хотя, в принципе, можно добиться более точного и согласованного перевода этого документа).

Решающим в обосновании Случем его отрицательного отношения к существующему тексту речи Сталина является следующий аргумент: «Исследователям неизвестны какие-либо документы или свидетельства, которые хотя бы в малейшей степени подтверждали подлинность приписываемой Сталину речи 19 августа 1939 г., содержащей, помимо всего прочего, большое число неверных и откровенно несуразных положений»{260}. На самом деле такие документы есть. Причем к основному из них и Случ обращается — для интерпретации положений сообщения агентства Гавас. Очевидно, что исследователю-профессионалу полагалось бы сделать отсюда необходимые выводы.

В сообщении агентства Гавас, распространенном 28 ноября 1939 г., приведены все основные положения секретного дополнительного протокола к договору о ненападении между Германией и Советским Союзом от 23 августа 1939 г. (док. № 5). Публикация в открытой печати, почти сразу же, содержания того тайного сговора между Сталиным и Гитлером, который советское руководство отрицало 50 лет, и есть прямое подтверждение подлинности сообщения агентства Гавас.

Секретный дополнительный протокол состоит из краткой преамбулы, четырех пунктов, указания места и времени заключения и подписей сторон. В преамбуле говорится «о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе», что и представлено в центральной части сообщения агентства Гавас, в частности, во фразе «если мы примем известное вам предложение Германии о заключении с ней пакта о ненападении».

В первом пункте секретного дополнительного протокола зафиксировано: «В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами». Соответственно, в сообщении агентства Гавас говорится: «Германия предоставит нам полную свободу действий в трех Прибалтийских странах» (выделено нами. —Авт.). Почему именно в трех? Да потому, что в соответствии с договоренностью, зафиксированной в секретном дополнительном протоколе, Литва относилась к сфере интересов Германии, хотя считалась независимой. Не доверяя Сталину, Гитлер таким образом прикрывал Литвой Восточную Пруссию.

Как известно, в отношении Литвы секретный дополнительный протокол реализовался лишь частично: Виленская область была передана Литве, но затем сама Литва была передана Сталину в обмен на ряд польских территорий, когда Гитлер убедился, что Сталин не напал на него в ходе польской кампании, что и было зафиксировано в следующем по времени договоре о дружбе и границе от 28 сентября 1939 г. Но пониманию политической реальности, как она сложилась ктому времени, слово «трех» препятствовало. Поэтому при дальнейшем редактировании оно было опущено, хотя именно это слово связывает текст сообщения агентства Гавас с секретным дополнительным протоколом от 23 августа 1939 г. и позволяет датировать содержание этого сообщения второй половиной августа 1939 года.

Не покажется ли слишком зыбкой аргументация, основанная на одном-единственном слове, связывающем эти два документа? Оно не единственное.

«2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана». Соответствующее место из сообщения агентства Гавас выглядит так: «В этом случае Германия передаст нам часть Польши вплоть до предместий Варшавы, включая украинскую Галицию». По географической карте видно, что совпадение между приведенными фрагментами текстов абсолютное. Однако на политической карте оно опять-таки не реализовалось. Здесь нет надобности входить в перипетии военных переговоров 20 сентября, продвижений и отводов войск сначала немецких, а потом советских; в конечном счете на тот политический момент граница между СССР и Германией была установлена по реке Буг, и Красной Армии под Варшавой в 1939 г. не было. Для не знакомого с содержанием договоров наблюдателя того времени это означало, что агентство Гавас сообщило ложные сведения задним числом, что выглядело уж совершенно абсурдным: распространенная в конце ноября информация, относящаяся к 19 августа, не оправдалась ни в сентябре, ни в ноябре. Для историков же это служит подтверждением правильности даты, указанной в сообщении.

Третий пункт: «3. Касательно юго-востока Европы, с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях». В соответствующем месте текста сообщения агентства Гавас говорится: «Она не будет препятствовать возвращению России Бессарабии». Кроме очевидного, здесь следует добавить, что СССР выдвинул ультимативное требование Румынии относительно Бессарабии в феврале 1940 г., т.е. через два с лишним месяца после распространения сообщения агентства Гавас{261}.

Зная об этом, Случ утверждает: «При этом «речь» не содержала никакой новой информации (за исключением явно абсурдных положений), которая не была бы известна в ноябре 1939 г. любому наблюдателю»{262}.

Последний пункт секретного дополнительного протокола гласил: «4. Этот протокол будет сохраняться обеими сторонами в строгом секрете». После этого Случ удивляется, что ответ Сталина на сообщение агентства Гавас «несет на себе отпечаток большого раздражения его автора»{263}.

Итак, 28 ноября 1939 г. во Франции, находившейся в состоянии войны с Германией, в широкой печати было опубликовано достоверное изложение секретного дополнительного протокола к договору о ненападении, заключенному между СССР и Германией 23 августа 1939 г. Этот протокол был впервые опубликован в США в 1948 г.{264}. Ответная реакция Сталина последовала незамедлительно — брошюра «Фальсификаторы истории» появилась тогда же, в 1948 году.

III. Как и Йеккель, Случ искусственно выделяет роль журналиста А. Рюффена в этой истории. «Трудно сказать, — пишет он, — был ли Рюффен автором или соавтором приписываемого Сталину текста, но определенно он мог знать немало о его происхождении... Именно Рюффен оказался причастен к публикации «речи Сталина и ее вариантов»{265}. Причиной этого, по мнению и Йеккеля, и Случа, является тот факт, что Рюффен придерживался ярко выраженных антикоммунистических взглядов.

Однако Рюффен был только одним из тех, кто оказался причастным к публикации сообщений о речи Сталина. Почти сразу после объявления о заключении советско-германского договора из Кремля стала просачиваться информация о радикальных изменениях в политике Советского Союза. 26 августа 1939 г. в лондонской «The Times» появилось, со ссылкой на секретную информацию Наркомата иностранных дел СССР, сообщение о секретном плане Сталина по использованию пакта и последовавших за ним инструкциях зарубежным коммунистическим партиям.

28 августа высокопоставленный сотрудник Министерства иностранных дел Германии Э. Верманн (Ernst Woermann) направил в гестапо доклад, позже переданный в другие вышестоящие учреждения Рейха, со ссылкой на неназванный конфиденциальный источник, который утверждал, что 1) Советский Союз отказался от своей прежней внешней политики; 2) уклонился от договора с Великобританией и Францией, чтобы не поддерживать капитализм; 3) планировал оставаться вне войны, чтобы вступить в нее, когда другие страны ослабнут настолько, что это могло бы способствовать там социальной революции; 4) что пакт — это[210,211] дипломатическая и идеологическая победа над странами Оси и их «отвлекающими приемами» и 5) что дополнительной причиной заключения пакта был отказ Польши, Румынии и Прибалтийских стран от военной помощи Советского Союза{266}. Источники информации у «The Times» и у Верманна, по всей вероятности, были разные.

Спустя несколько дней после нападения Германии на Польшу, предпринятого 1 сентября 1939 г., две копии инструкций, адресованных Наркоматом иностранных дел балканским партиям, оказались в распоряжении правительства Румынии. Таким образом, менее чем через три недели после подписания пакта и секретного протокола о разделе Восточной Европы румынский премьер А. Калинеску (Armand Calinescu) передал эти документы посланнику Германии В. Фабрициусу (Wilhelm Fabricius). Он, в свою очередь, 10 сентября направил их в ведомство Риббентропа и в посольство Германии в Москве{267}. Одновременно А. Калинеску ознакомил с инструкциями и британского посланника сэра Р. Хора (Reginald Hoare){268}. 8 сентября 1939 г. шведская вечерняя газета «Svenska Pressen», издававшаяся в Хельсинки, опубликовала сообщение из Москвы, в котором говорилось, что «22 августа, за день до подписания договора о ненападении, в присутствии Сталина, Молотова, Ворошилова, Жданова, Кагановича, Андреева, Шверника, Микояна, Берии, Калинина и др. был составлен циркуляр для коммунистических лидеров не только в СССР, но и за рубежом»{269}.

В первых числах ноября в западной прессе появилось еще несколько публикаций на эту тему. 1 ноября парижская газета «Le Soir» привела сообщение, полученное от перебежчика из сталинского окружения Н. Новикова, который утверждал еще в сентябре, что он располагает свежей информацией о том, что Сталин в своем кругу, предположительно после заключения пакта, сказал, что «Гитлер сейчас в наших руках... Мы возьмем Польшу на волне патриотизма, в то время как Германия будет вести кровавую борьбу, которая обойдется ей большими потерями в людях и деньгах... Гитлер рано или поздно будет истощен... И тогда мы будем действовать согласно нашим желаниям».

2 ноября, на следующий день после публикации новиковских откровений, парижская газета «L'Epoque» напечатала редакционную статью Б. Лаверня (Bernard Lavergne). Из нее видно, что автор тоже владел информацией о военных планах Сталина, которая циркулировала тогда в Европе как в журналистских, так и в дипломатических кругах, хотя относился к ней скептически. Он писал, что Сталин рассчитывает на затяжную войну, которая истощит обе стороны. Когда это произойдет, для Советского Союза наступит время действовать. В статье также говорилось об уверенности Сталина в том, что Германия будет нацией, наиболее восприимчивой к большевизации.

3 ноября в британской газете «The Scotsman» корреспондент дипломатического ведомства опубликовал краткую характеристику инструкций, разосланных из Москвы в советские посольства за рубежом. Корреспондент не указал источник получения информации, но очевидно, что он был знаком с директивой, посланной балканским партиям, которая затем оказалась в распоряжении румынского премьера Калинеску.

Таким образом, было несколько сообщений как о речи Сталина, так и о последовавших инструкциях. Этой информацией располагал не только Рюффен, но и другие люди, не связанные между собой. Разумеется, новые факты усложняют исследование этого сюжета, но в то же время подтверждают, что разные люди в разных странах, независимо друг от друга, вряд ли занимались общим делом — фальсификацией сталинской речи.

IV. Случ, как и другие историки, разделяющие его точку зрения, в качестве одного из основных аргументов против достоверности факта сталинской речи приводит довод об отсутствии заседания Политбюро 19 августа 1939 г. Случ доказал, что не было расширенного заседания Политбюро, о котором говорится в сообщении агентства Гавас. Но никто не доказал, что члены Политбюро вообще не собирались в тот день. То, что этот факт не зафиксирован ни в протоколах Политбюро, ни в журнале посетителей кабинета Сталина, — это не аргумент. В сталинской практике управления[212,213] Советским Союзом мог быть протокол без Политбюро и Политбюро без протокола, а главное — вполне могло быть Политбюро без Политбюро. Здесь важно то, что они проговариваются. Случ правильно обратил внимание на фрагмент «если мы примем известное вам предложение Германии»: этот фрагмент указывает на информированную руководящую пятерку — Сталин, Молотов, Ворошилов, Микоян, Каганович и не входивших в нее Жданова и Берию{270}. По имеющимся данным, именно они тогда принимали решения по внешней политике, не фиксировавшиеся даже в «особой папке» Политбюро. Кстати, в ней нет не только следов речи Сталина, но и вообще никаких следов подготовки к заключению советско-германского договора 23 августа и тем более секретного дополнительного протокола к нему.

V. Большая часть статьи Случа посвящена доказательству факта, что руководство Коминтерна не знало о планах Сталина, направленных на сближение с Берлином. Случ исходит из убеждения, что руководство Коминтерна рассматривалось в Кремле «в качестве одного из инструментов советской внешней политики»{271}. Есть свидетельства противоположного характера, подтверждающие, что Сталин игнорировал руководство Коминтерна, но при этом пользовался его именем. Говоря о Коминтерне, Случ оставил за кадром вопрос о такой невидимой части Коминтерна, как Служба связи (СС), преемница Отдела международной связи (ОМС) конца 1920-х — начала 1930-х годов. Именно она обеспечивала связь с большинством компартий, пунктами связи Коминтерна и его резидентурой во многих странах мира. После 1927 г. все легальные работники были заменены лицами с иностранными паспортами. Для связи с этими нелегальными представителями ОМСа, передачи им денег и т.д. назначался кто-либо из уже работавших в посольстве сотрудников, выполнявших задания отдела по совместительству{272}. Именно таким образом были переданы «надлежащие инструкции для коммунистической партии за рубежом», о которых шла речь в сообщении Гавас. Еще до вовлечения Коминтерна в обсуждение этих вопросов советские полпредства за рубежом направили некоторым коммунистическим партиям не только разъяснения о пакте, но и конкретные инструкции. Подготовленные, между прочим, от имени Коминтерна, они имели следующее название: «Официальные правительственные инструкции, посланные из Москвы в дипломатические миссии СССР, учрежденные на Балканах». Эти инструкции были выработаны до появления какой-либо резолюции Коминтерна, определявшей позицию компартий по отношению к пакту. Вспомним информацию в газете «The Scotsman» от 3 ноября 1939 г. о том, что эти «инструкции» появились в дипломатических миссиях СССР за рубежом уже спустя несколько дней после заключения советско-германского договора.

Имеющиеся в нашем распоряжении две копии «инструкций» практически идентичны, хотя одна на немецком, а другая на французском языке. На немецкой копии есть указание, что это перевод с румынского, на французской — с болгарского. Именно эти инструкции, переданные из Москвы, оказались у румынского премьера Калинеску, который, в свою очередь, передал их немецкому посланнику В. Фабрициусу. Отправляя их в Берлин, Фабрициус, наряду со своим мнением о том, что это британская дезинформация, указал также, что они поступили из советских дипломатических представительств{273}. Текст «инструкций» (док. № 6) приводится в переводе с французского. Эти инструкции по содержанию весьма осторожны и скорее представляют не конкретные указания, а попытку прозондировать почву.

В сообщении агентства Гавас упоминается Д.З. Мануильский, которому совместно с Г. Димитровым было поручено «под личным руководством Сталина разработать надлежащие инструкции для коммунистической партии за рубежом». Случ приводит сведения, свидетельствующие о том, что «руководство Коминтерна продолжало действовать в духе традиционных установок, не имея ясного представления о произошедших кардинальных переменах во внешнеполитическом курсе Кремля после 23 августа»{274}. Есть основания полагать, что именно в силу неожиданности поворота в советской внешней политике Мануильский по указанию Сталина некоторое время вел двойную игру с руководителями[214,215] зарубежных коммунистических партий. Судя по разговорам с И. Хернандесом, К. Готвальдом и В. Пиком, Мануильский был в курсе предпринимаемых кардинальных перемен во внешней политике Кремля, поэтому уже в дни заключения пакта он заговорил о том, что «мировым капиталистам предстоит период катастроф», «если капиталисты хотят уничтожить друг друга, надо позволить им это», что «война закончится революцией», что «наша цель ликвидировать Польшу», что «мы должны сделать то, что на первый взгляд кажется абсурдом», то есть, по сути, осторожно излагал те положения, которые содержатся в имеющемся у нас тексте сталинской речи{275}.

Димитрова Сталин принял только 7 сентября. Говоря о состоявшейся беседе, в которой участвовали Молотов и Жданов, Случ не соглашается с мнением одного из авторов этой статьи, что «содержание записи Г. Димитрова вполне соответствует тому, о чем Сталин говорил 19 августа»{276}. Вместе с тем он признает, что в димитровской записи разговора со Сталиным «налицо явная заинтересованность Сталина в крупном и затяжном военном конфликте между враждующими сторонами, результатом которого должно стать их взаимное ослабление». Случ отмечает, что «действительно стержневая для Сталина мысль выражена ненавязчиво, с использованием почти «домашней» лексики»{277}.

Конечно, 7 сентября, когда основная часть задуманного была выполнена, Сталин вел себя иначе, чем в дни, предшествовавшие подписанию советско-германского договора и секретного дополнительного протокола 23 августа. И здесь следует согласиться со словами сожаления Б. Бонвеча (Случ приводит их в своей статье) о том, что «российские историки в наше время должны знать о Сталине, процедуре принятия решений на Политбюро и т.п. значительно больше», чем Йеккель в 1950-х годах{278}. Достойно сожаления также и то, насколько современные российские историки до сих пор не понимают Сталина и насколько до сих пор верят ему «на слово»!

Вместе с тем есть вопросы, на которые и сейчас нет ответа. Кто передал текст сталинской речи журналисту Рюффену 27 ноября? Сам он сообщил только следующее: «На протяжении трех недель, то есть с начала ноября 1939 г. (а на самом деле, как видим, даже раньше. — Авт.), среди журналистов и политиков курсировали слухи о совершенно секретном заседании Политбюро ЦК ВКП(б), принявшем исключительно важное решение, касающееся войны». Рюффен «предпринял попытки получить более точную информацию, — пишет Случ, — но они оказались безрезультатными. И вдруг представилась возможность войти в контакт с высокопоставленным лицом, чья информированность не вызывала сомнений. Это лицо и предоставило все необходимые сведения, которые Рюффен записал как можно точнее»{279}. Уместно предположение, что автором или распорядительным заказчиком такого изложения речи Сталина в тех условиях мог быть только сам Сталин. Целью распространения этого текста и последовавших инструкций коммунистическим партиям европейских стран было дестабилизировать ситуацию в Европе. Ни подтвердить это предположение, ни опровергнуть его пока невозможно.

Неизвестно, кто вмешивался в первоначальный текст сталинской речи. В статье Рюффена «Два документа», опубликованной 12 июля 1941 г.{280}, и в его последующих публикациях, кроме текста сталинской речи, попавшей в распоряжение агентства Гавас, говорится о втором документе, который не привлек внимание Случа. Это московские «инструкции» французской и бельгийской коммунистическим партиям от 25 ноября 1939 г., опубликованные 11 декабря во французской газете «L'Ordre national». Газета опубликовала этот почти семистраничный документ полностью, представив его как фальшивку. Именно эту публикацию цитировал Рюффен 12 июля 1941 г.: «Инструкция была предназначена главе секции [Запад — Европа], его заместителю, генеральным секретарям коммунистических партий Франции и Бельгии. Никто не должен знать об этом документе, датированном 25 ноября, само существование которого должно было храниться в секрете».

Этот документ, по оценке Рюффена, передавал существо сталинского духа и сталинского плана: «Установление советского строя во всех капиталистических странах посредством[216,217] мировой революции остается основной целью внешней политики СССР. Европейская война, которую капиталистические страны ведут по своим собственным мотивам, создает уникальные и благоприятные обстоятельства и условия для возникновения мировой революции... Мы пришли к нашей цели: всеобщая война без ответственности за нее в глазах мира и без участия в ней... Мы будем помогать немцам во время европейской войны, чтобы они могли сопротивляться как можно дольше, но не для того, чтобы позволить победить немецким армиям. Мы сохраним в наших руках возможность разрешения ситуации (арбитраж)». Инструкции коммунистическим партиям Запада, как видим, были подготовлены позднее, когда Вторая мировая война уже шла, и основная идея будущей мировой революции в них изложена более четко. Инструкции содержат также подробные указания о том, как спровоцировать революционную ситуацию во Франции, в частности, о политическом и военном шпионаже, о пропаганде среди масс и в армии, а также о подготовке к захвату власти. Автор текста, найденного Т.С. Бушуевой в Москве, не установлен. О.Н. Кен и А.И. Рупасов на основании только того, что один из вариантов записи сталинской речи оказался во 2-м бюро Генерального штаба Франции, считают, что ее автор был связан с французскими секретными службами{281}. Пока ясно лишь то, что его составитель к этому времени (на документе, по сведениям Случа, есть дата 23—12—40) знал не только сообщение агентства Гавас с текстом речи Сталина, но и инструкции коммунистическим партиям Запада. Вот почему все дополнения к тексту сталинской речи, о которых пишет Случ, «опубликованные в 1941—1944 гг., касались не геополитических амбиций Кремля, а исключительно революционизирования Европы, в основном Франции, и задач компартии в этой связи». А автор текста, найденного в Москве, вопреки мнению Случа, не «переборщил, уделив слишком большое внимание вопросам будущего революционизирования Европы и роли ФКП в этом процессе»{282}. Наоборот, он очень кратко изложил суть конкретных инструкций, занявших почти четыре страницы текста, опубликованного в «L'Ordre national» 11 декабря 1939 года.

Конечно, сообщение агентства Гавас с изложением речи Сталина— это не аутентичный документ. Этот факт особенно подчеркивают наши оппоненты, акцентируя внимание на не характерных для Сталина выражениях, таких, как modus vivendi. Имея дело со сталинскими речами, мы далеко не всегда располагаем исходным документом, написанным самим Сталиным. Например, в случае с его выступлением на приеме в Кремле выпускников военных академий РККА 5 мая 1941 г. тоже нет аутентичного исходного документа, потому что выступление Сталина было импровизацией. Оно существует в записях нескольких лиц, присутствовавших на приеме. Все записи в той или иной мере отличаются друг от друга. В книге В.А. Невежина «Застольные речи Сталина» публикуется восемь разных вариантов выступления Сталина, но все они тем не менее подтверждают сам факт выступления и передают его основной смысл{283}.

Что из этого следует? Сообщение агентства Гавас с изложением речи Сталина на заседании Политбюро от 19 августа 1939 г. — это часть комплекса информации, циркулировавшей на Западе с конца августа 1939 г., о секретном плане Сталина по использованию пакта с Гитлером и об инструкциях коммунистическим партиям за рубежом. Рюффен был лишь одним из лиц, причастных к этой истории. Текст сталинской речи, изложенный в сообщении агентства Гавас и распространенный этим агентством 28 ноября, согласуется с текстом секретного дополнительного протокола к советско-германскому договору от 23 августа 1939 года.

Теперь, когда установлена действительно сталинская основа сообщения агентства Гавас, перейдем к невероятному, а именно к Румынии, Болгарии и Венгрии, а также к Югославии и Италии. Первые три упоминаются в тексте в следующем же предложении за Бессарабией. Значит, сказанное Сталиным о Бессарабии, как подтвержденное секретным дополнительным протоколом, требованием 1940 г. и летним захватом, — это правда, а следующее же предложение — это фальсификация? И если сталинские захватнические намерения подтвердились в результате войны, то это ничего не значит? В результате Второй мировой войны именно[218,219] Румыния, Болгария и Венгрия стали зоной влияния Советского Союза примерно на 45 лет, а с Югославией произошла осечка, в чем-то подобная осечке с Финляндией.

В 1995 г. Дорошенко говорил о том, что пассаж о Румынии, Болгарии, Венгрии и Югославии «представляет претензию, с которой Сталин обращался к Гитлеру или которую он доводил до его сведения таким путем»{284}. Сегодня ясно, что этот пассаж по своему происхождению такой же, как и пассаж о Польше, странах Прибалтики и Бессарабии, — все это результаты предварительных переговоров между представителями Сталина и Гитлера. Переговоры были продолжены Молотовым в ноябре 1940 г. в Берлине; там речь шла и о Болгарии, и о Румынии, и о Венгрии, и о Югославии, и даже о Турции и Греции{285}.

В России до сих пор нет научной концепции Второй мировой войны. Сегодня, когда и власть, и общество культивируют остатки советской идеологии, решение вопроса о речи Сталина, раскрывающей его устремления в этой войне, имеет принципиальное значение. Если исключить факт речи Сталина 19 августа 1939 г. из истории, то сохраняется возможность утверждать, что Сталин «стремился обеспечить национально-государственные интересы». Как пишет Случ, «на передний план он выдвигал геополитическую составляющую этих интересов, видя в расширении границ страны, т.е. в экспансии, лучшее средство для обеспечения ее безопасности. Был ли Сталин заинтересован в войне? Несомненно, но... не во всякой. По его замыслу, приведшему к соглашению с Третьим рейхом, а не с западными державами, одна из первоочередных задач Кремля заключалась в том, чтобы, используя участие европейских держав в военном конфликте, аннексировать, «прибрать к рукам», страны, отнесенные по договоренности с Берлином к «сфере интересов» СССР, и при этом по возможности остаться вне большой войны»{286}. В этом случае замыслы Сталина ограничиваются притязаниями на территории, ранее входившие в состав России, и, таким образом, исторически оправдываются ее национально-государственными интересами.

Если считаться с реальностью сталинской речи, неизбежен вывод о том, что Гитлер и Сталин несут равную ответственность за развязывание Второй мировой войны. Ссылка на то, что «даже в ходе Нюрнбергского процесса защита обвиняемых не сочла возможным использовать «речь Сталина» 19 августа 1939 г.»{287}, неубедительна. На Нюрнбергском процессе не использовалась не только эта речь, но и факт расстрела НКВД польских офицеров в Катыни. Негласный консенсус союзников в ходе процесса по отношению к Сталину, заставлявший выгораживать партнера, до сих пор играет свою негативную роль в историографии, причем не только в России, но и на Западе.

Однако в России же дело усугубляется тем, что здесь до сих пор не могут отделить Сталина от народа во Второй мировой войне, до сих пор жертвенность миллионов искупает его преступную политику.

Редактор «Правды» обратился к т. Сталину с вопросом: как относится т. Сталин к сообщению агентства Гавас о «речи Сталина», якобы произнесенной им «в Политбюро 19 августа», где проводилась якобы мысль о том, что «война должна продолжаться как можно дольше, чтобы истощить воюющие стороны».

Тов. Сталин прислал следующий ответ: «Это сообщение агентства Гавас, как и многие другие его сообщения, представляет вранье. Я, конечно, не могу знать, в каком именно кафешантане сфабриковано это вранье. Но как бы ни врали господа из агентства Гавас, они не могут отрицать того, что: а) не Германия напала на Францию и Англию, а Франция и Англия напали на Германию, взяв на себя ответственность за нынешнюю войну; б) после открытия военных действий Германия обратилась к Франции и Англии с мирными предложениями, а Советский Союз открыто поддержал мирные предложения[220,221] Германии, ибо он считал и продолжает считать, что скорейшее окончание войны коренным образом облегчило бы положение всех стран и народов; в) правящие круги Англии и Франции грубо отклонили как мирные предложения Германии, так и попытки Советского Союза добиться скорейшего окончания войны.

Таковы факты.

Что могут противопоставить этим фактам кафешантанные политики из агентства Гавас?»

AUSLÄNDISCHE NACHRICHTENAGENTUREN

Warum hat Sowjetrussland den Vertrag mit Deutschland unterzeichnet? Zeit langem schon fragt sich die öffentliche Meinung der Welt, und sie fragt sich noch immer, welches die Beweggründe der Regierung der Sowjetunion gewesen sind, als sie am 19 Oktober die poltischen und wirtschaftlichen Verträge mit Deutschland unterzeichnete. Man wusste bisher noch nicht, unter welchen Bedingungen S t а 1 i n bei dieser Wendung seinen Politik die einmü tige Zustimmung des Polit-Büros erhalten hatte. Heute nun ist der Schleier gelüftet. Aus Moskau, und zwar aus durchaus zuverlässiger Quelle, hat man genaueste Meldungen über den Verlauf der Sitzung erhalte welche auf Ersuchen Stalins am 19. August um 10 Uhr abends stattgefunden hat, und darüber hinaus hat man genaue Einzelheiten über die Rede in Erfahrung gebracht, die Stalin aus diesem Anlass gehalten hat. Am 19 August abends waren die Mitglieder des Polit-Büros zu einer dringenden und geheimen Sitzung zusammenberufen worden, an welcher die führenden Leiter der Komintern, jedoch nur diejenigen der russischen Sektion, teilnahmen. Keiner der ausländischen Kommunisten und nicht einmal der Generalsekretär der Komintern, D i m i t г о f f, war zu dieser Sitzung eingeladen worden, die zu dem Zweck einberufen worden war, der übrigens aus der Tagesordnung nicht zu ersehen gewesen ist, einen Bericht Stalins entgegenzunehmen Stalin ergriff sogleich das Wort. In seiner Rede führte er im wesentlichen folgendes aus: «Krieg oder Frieden, diese Frage ist in ein kritisches Stadium getreten. Ihre Lösung hängt ganz und gar von der Haltung der Sowjetunion ab. Wir sind durchaus der Überzeugung, dass wenn ein Bündnisvertrag mit Frankreich und England geschlossen wird, Deutschland genö tigt ist, vor Polen zurü ckzuweichen und mit den Westmä chten einen modus vivendi zu suchen. Auf diese Weise kann der Krieg vermieden werden, und dann wird die spä tere Entwicklung der Dinge für uns einen gefährlichen Charakter annehmen. Wenn wir hingegen den Ihnen bekannten Vorschlag Deutschlands annehmen und mit Deutschland einen Nichtangriffspakt abschliessen, wird Deutschland ganz bestimmt Polen angreifen, und dann wird eine Intervention Frankreichs und Englands unvermeidlich. Unter diesen Umstä nden haben wir grosse Aussichten, abseits des Konfliktes zu bleiben, und können mit Vorteil abwarten, bis die Reihe an uns kommt. Dies aber ist gerade, was unser Interesse erfordert. Unsere Wahl ist somit klar: wir müssen den deutschen Vorschlag annehmen und die englisch-französische Delegation mit höflichem Bedauern nach Hause schicken. Es ist nicht schwierig, den Vorteil zu erkennen, den wir aus diese Methode ziehen werden.

Es steht für uns fest, dass Polen zu Boden liegt, ehe England und Frankreich überhaupt nur in der Lage sind, ihm zuhilfe zu kommen. In diesem Falle tritte Deutshchland uns einen Teil Polens bis an die Grenze von Warschau ab und zwar einschliesslich Galiziens und der Ukraine. Deutschland lä sst uns ferner in den drei baltischen Staaten jede Handlungsfreiheit. Es widersetzt sich nicht einer Rückehr Bessarabiens nach Russland. Es ist bereit, uns[222,223] Rumänien, Bulgarien und Ungarn als Einflusszonen zuzugestehen. Es bleibt dann lediglich die Frage Jugoslawiens offen, deren Lösung von der von Italien einzunehmenden haltung abhängt. Sollte Italien an der Seite Deutschlands bleiben, dann würde Deutschland von Italien fordern, dass Jugoslawien zu seiner Einflusszone gehört, und es würde darüber hinaus auch von Jugoslawien einen Zugang zum Adriatischen Meer erhalten. Wenn aber Italien nicht mit Deutschland geht, dann wird sich Deutschland auf Kosten Italiens einen Zugang zur Adria verschaffen, und in diesem Falle würde Jugoslawien zu unserer Einflusszone gehören, dies zum mindesten für den Fall, dass Deutschland aus dem Kriege als Sieger hervorgeht. Wir müssen jedoch auch die Möglichkeit ins Auge fassen, dass Deutschland aus dem Kriege als Sieger, ebensogut aber auch als Besiegter hervorgeht. Prüfen wir den fall einer deutschen Niederlage. England und Frankreich werden in diesem Falle noch genügend stark sein, um Berlin zu besetzen und um ein sowjetisches Deutschland zu vernichten, und wir würden nicht in der Lage sein, einem solchen sowjetischen Deutschland wirksam zuhilfe zu kommen. Es ist somit unser Bestreben, dass Deutschland den Krieg möglichst lange aushalten kann, damit England und Frankreich ermüdet und derart erschöpft sind, dass sie nicht mehr in der Lage sind, ein sowjetisches Deutschland zu Boden zu werfen. Aus dieser Überlegung ergibt sich unsere Haltung: Wir bleiben zwar neutral, doch stehen wir Deutschland wirtschaftlich bei, indem wir ihm Rohstoffe und Lebensmittel liefern. Dabei versteht es sich jedoch von selbst, dass unsere Hilfe eine gewisse Grenze nicht ü berschreiten darf, damit wir unsere eigene wirtschaftliche Lage nicht kompromitieren und die Macht unserer Armee nicht schwä chen.

Gleichzeitig müssen wir eine allgemeine kommunistische Propaganda führen und dies besonders in dem französischenglischen Bloc und vor allem in Frankreich. Wir müssen uns darauf gefasst machen, dass in Frankreich unsere Partei wä hrend des Krieges gezwungen ist, den legalen Boden zu verlassen und zu[224] einer heimlichen Tätigkeit überzugehen. Wir wissen, dass eine solche Tätigkeit viel Geld kostet. Wir mü ssen aber ohne Zaudern diese Opfer auf uns nehmen. Wenn diese vorbereitende Arbeit mit Sorgfalt durchgeführt wird, dann ist der Bestand eines sowjetischen Deutschlands sichergestellt. Das kann dazu beitragen, auch Frankreich zu sowjetisieren. Um zu diesem Ziele zu gelangen, müssen wir, wie ich eingangs ausgeführt habe, dafür sorgen, dass sich der Krieg möglichst in die Länge zieht, und wir mü ssen in diesem Sinne die uns zur Verfügung stehenden Mittel anwenden. Prüfen wir jetzt die zweite Hypothese, nä mlich die eines deutschen Sieges. Verschiedene vertreten die Ansicht, dass diese Möglichkeit für uns eine sehr ernste Gefahr bedeutet. In dieser Behauptung steckt ein Körnchen Wahrheit. Es wäre jedoch ein Irrtum, vollte man annehmen, dass diese Gefahr so nahe bevorsteht und dass sie so gross ist, wie verschiedene sich einbilden. Wenn Deutschland aus dem Kriege siegreich hervorgeht, dann ist es zu ermü det, um sich in den nächsten 10 Jahren mit uns in einen bewaffneten Konflikt einzulassen. Seine Hauptsorge wird sein das besiegte Frankreich und das besiegte England zu überwachen, um sie daran zu hindern, sich wieder zu erheben. Daneben wird ein siegreiches Deutschland ü ber gewaltige Kolonier verfügen. Die Ausbeutung dieser Kolonien und ihre Anpassung an die deutschen Methoden werden Deutschland ebenfalls jahrzehntelang beschä ftigen. Es liegt auf der Hand, dass Deutschland zu sehr beschä fügt sein wird, um sich gegen uns zu wenden. Genossen, so schloss Stalin, ich habe Sie mit meiner Überlegungen vertraut gemacht. Ich wiederhole Ihnen, dass es in Ihrem Interessse liegt, wenn zwischen Deutschland und dem englisch-franzö sischen Block ein Krieg ausbricht. Für uns kommt es daraf an, dass dieser Krieg möglichst lange dauert damit beide Parteien sich erschöpfen. Aus diesen Gründen müssen wir den von Deutschland vorgeschlagenen Pakt annehmen und müssen daran arbeiten, dass dieser Krieg, ist er einmal ausgebrochen, so lange wie möglich andauert. Zur[225] gleichen Zeit müssen wir unsere Propagandaarbeit in den kriegfü hrenden Staaten intensivieren, damit der Tag, an welchem der Krieg zu Ende geht, uns bereit findet». Die Rede Stalins, die mit Andacht angehö rt wurde, wurde in keiner Weise diskutiert. Nur zwei Fragen wurden gestellt, aufweiche Stalin antwortete. Sein Vorschlag, den Nichtangriffspakt mit Deutschland anzunehmen, wurde einstimmig gebilligt. Dann fasste das Polit-Büro den Entschluss, den Präsidenten der Komintern, M a n u 1 s k i (так в тексте. — Авт.) nfr, zu beauftragen, mit dem Generalsekretär der Komintern, Dimitroff, unter der persönlichen Leitung Stalins die Instruktionen auszuarbeiten, die der Kommunistischen Partei im Auslande gegeben werden sollen.

Politisches Archiv des Auswä rügen Amtes. Berlin (PAAA). Botschaft Moskau, 530. S. 202689-202693. Машинописная копия. В тексте имеются многочисленные подчеркивания, восклицательные знаки и вопросы на полях. Слово «drei» подчеркнуто дважды. На левом поле первой страницы запись, сделанная рукой Ф. Шуленбурга: «Суббота! Сталин уже к вечеру принял решение. Это важно, что 19.8 политическое решение было принято». На левом поле второй страницы: «От кого? Пожалуй, от Советского Союза!»

Pourquoi l'U.R.S.S. aurait signé son accord avec le Reich. L'agence Havas a reç u de Moscou, via Genève, d'une source qu'elle dé clare absolument digne de foi, les renseignements suivants sur la se ance que le Politbureau tint, a la demande de Staline, le 19 août a 10 heures du soir, et a la suite de laquelle l'U.R.S.S. signa avec le Reich l'accord politique que l'on sait : Le 19 aoû t au soir, les membres du Politbureau avaient é té convoqué s d'urgence a une se ance secrè te a laquelle assistaient les principaux dirigeants du Komintern, mais seulement ceux de la[226] section russe. Aucun des communistes é trangers, mê me pas Dimitrov, secré taire gé né rai du Komintern, n'avait é té invité a cette ré union dont le but, qui n'é tait pas indiqué dans l'ordre du jour, é tait d'entendre un rapport de Staline.

Celui-ci prit immé diatement la parole. Voici l'essentiel de son discours : La paix ou la guerre. Cette question est entré e dans sa phase critique. Sa solution dé pend entiè rement de la position que prendra l'Union soviétique. Nous sommes absolument convaincus que si nous concluons un traitéd'alliance avec la France et la Grande-Bretagne l'Allemagne se verra obligé e de reculer devant la Pologne et de chercher un modus vivendi avec les puissances occidentales. De cette faç on, la guerre pourra ê tre é vite e et, alors, le dé veloppement ulté -rieur de cet é tat de choses prendra un caractè re dangereux pour nous.

D'autre part, si nous acceptions la proposition de l'Allemagne, que vous connaissez, de conclure avec elle un pacte de non-agression, l'Allemagne attaquera certainement la Pologne, el l'intervention dans cette guerre de l'Angleterre et de la France deviendra iné vitable. Dans ces circonstances, nous aurons beaucoup de chances de rester â l'é cart du conflit et nous pourrons attendre avantageusement notre tour. C'est pré cisé ment ce qu'exige notre inté ré t.

Ainsi notre choix est clair: nous devons accepter la proposition allemande et renvoyer dans leur pays, avec un refus courtois, les missions anglo-franç aises.

Il n'est pas difficile de pré voir l'avantage que nous retirerions de cettefaçon deprocéder. Il est é vident, pour nous, que la Pologne sera anéantie avant me me que l'Angleterre et la France soient en mesure de venir â son aide. Dans ce cas, l'Allemagne nous ce de une partie de la pologne jusqu'aux abord de Varsovie — Galicie ukrainienne comprise.

L Allemagne nous laisse toute liberté d'action dans les trois pays baltes. Elle ne s'oppose pas au retour a la Russie de la Bessarabie. Elle est pré te â nous céder, comme zone d'influence, la Roumanie, la Bulgarie et la Hongrie.[227]

Reste la question de la Yougoslavie, dont la solution dépend de la position prise par l'Italie. Si l'Italie demeure aux cotés de l'Allemagne, celle-ci exigera que la Yougoslavie soit comprise dans sa zone d'influence, et c'est aussi par la Yougoslavie qu'elle obtiendra l'accès â la mer Adriatique, Mais si l'Italie ne marche pas avec l'Allemagne, alors c'est aux dépens de l'Italie que l'Allemagne aura accès a la mer Adriatique et, dans ce cas, la Yougoslavie passera dans notre sphè re d'influence.

Ceci dans l'é ventualité ощ l'Allemagne sortirait victorieuse de la guerre.

Cependant, nous devons prévoir les possibilités qui résulteront de la défaite aussi bien que de la victoire de l'Allemagne. Examinons le cas d'une défaite allemande. L'Angleterre et la France auront assez de force pour occuper Berlin et détruire l'A llemagne, et nous ne serions pas en mesure de venir efficacement en aide â celle-ci.

Donc, notre but est que l'Allemagne puisse mener la guerre le plus longtemps possible afin que l'Angleterre et la France soient fatigué es et â tel point é puisé es qu'elles ne soient plus en é tat d'abattre l'Allemagne.

De là notre position: tout en restant neutre, nous aidons l'Allemagne économiquement en lui fournissant matières premières et denrées alimentaires; mais il va de soi que notre aide ne doit pas dé passer une certaine limite, afin de ne pas compromettre notre situation é conomique et de ne pas affaiblir la puissance de notre armée.

En même temps, nous devons, de façon générale, mener une active propagande communiste, en particulier dans le bloc anglo-français, et tout spécialement en France. Nous devons nous attendre que, dans ce pays, notre parti soit obligé, en temps de guerre, d'abandonner le terrain légal et de passer â l'activitéclandestine. Nous savons que cette activité exige beaucoup d'argent, mais nous devons consentir sans hé siter ces sacrifices. Si ce travail préparatoire est dûment exécuié, la se curité de l'Allemagne sera assurée. Celle-ci pourra contribuer a la sovié tisation de la France.[228] Examinons maintenant la deuxiè me hypothè se, celle de la victoire allemande: Certains sont d'avis que cette éventualité reprêsenteraitpour nous le plus grave danger. Il y a dans cette assertion une part de vérité, mais ce serait une erreur de penser que ce danger soit aussi proche et aussi grand que certains l'imaginent.

Si l'Allemagne l'emporte, elle sortira de la guerre trop fatigué e pour nous faire la guerre pendant la premiè re dé cennie. Ses principaux soucis seront de surveiller. L'Angleterre et la France vaincues pour les empê cher de se relever.

D'autre part, l'Allemagne victorieuse disposera de vastes colonies; l'exploitation de celles-ci et leur adaptation aux mé thodes germaniques absorberont l'Allemagne également pendant plusieurs dé cennies. Il est évident que l'Allemagne sera trop occupée ailleurs pour se tourner contre nous.

Camarades, conclut Staline, je vous ai exposêmes considérations. Je vous répè te qu'il est dans votre intérêt que la guerre éclate entre le Reich et le bloc anglo-français. Il est essentiel pour nous que cette guerre dure le plus longtemps possible, pour que les deux parties s'é puisent. C'est pour ces raisons que nous devons accepter le pacte proposé par l'Allemagne et travailler â ce que la guerre, une fois dé clarê e, se prolonge au maximum. En même temps, nous devons intensifier le travail économique dans les pays belligérants, afin que nous soyons bien préparés pour le moment ощ la guerre prendra fin.

L'exposé de Staline, é coûté religieusement, ne fut suivi d'aucune discussion. Deux questions seulement furent posé es, et de peu d'importance, auxquelles Staline ré pondit. Sa proposition relative â l'acceptation du pacte de non-agression avec le Reich fut adopté e â l'unanimité. Ensuite, le Politbureau prit une dé cision chargeant le président du Komintern Manouilski d'élaborer avec le secré taire Dimitrov et sous la direction de Staline lui-mê me, les instructions appropriées adonner au parti communiste a /Vtranger.

Почему Советская Россия подписала договор с Германией? Как долго еще будет спрашивать мировая общественность, — а она продолжает спрашивать, — какие основания были у правительства Советского Союза подписать 19 августа (в тексте — 19 октября, что является явной ошибкой переводчика. — Авт. ) политический и хозяйственный договоры с Германией. До сих пор было неизвестно, при каких условиях Сталин получил единодушное одобрение Политбюро повороту своей политики. Теперь завеса приподнята{288}.

Почему СССР заключил пакт с Рейхом (с этой фразы начинается французский текст сообщения; она опущена в публикации Случа. — Авт.). Агентство Гавас получило из Москвы через Женеву от источника, который оно рассматривает как достойный абсолютного доверия, следующие сведения о заседании Политбюро, проведенного по инициативе Сталина 19 августа в 10 часов вечера{289}, вскоре после которого СССР подписал известное политическое соглашение с Рейхом: вечером 19 августа члены Политбюро были срочно созваны на секретное заседание, на котором присутствовали также видные лидеры Коминтерна, но только те, кто входил в русскую секцию. Никто из зарубежных коммунистов, даже Димитров — генеральный секретарь Коминтерна, не был приглашен на это заседание, цель которого, не обозначенная в повестке дня, состояла в том, чтобы заслушать доклад Сталина. Далее следовала запись его основных положений: «Мир или война. Этот{290} вопрос вступает в критическую фазу. Его решение целиком и полностью зависит от позиции, которую займет Советский Союз. Мы совершенно убеждены, что, если мы заключим договор о союзе с Францией и Великобританией, Германия будет вынуждена отказаться от Польши и искать modus vivendi с западными державами. Таким образом, войны удастся избежать, и тогда последующее развитие событий примет опасный для нас характер.

С другой стороны, если{291} мы примем известное вам предложение Германии о заключении с ней пакта о ненападении, она, несомненно, нападет на Польшу, и тогда вступление Англии и Франции в эту войну станет неизбежным.

При таких обстоятельствах у нас будут хорошие шансы остаться в стороне от конфликта, и мы сможем, находясь в выгодном положении, выжидать, когда наступит наша очередь. Именно этого требуют наши интересы.

Итак, наш выбор ясен: мы должны принять немецкое предложение, а английской и французской делегациям ответить вежливым отказом и отправить их домой.

Нетрудно предвидеть выгоду, которую мы извлечем, действуя подобным образом. Для нас очевидно, что Польша будет разгромлена прежде, чем Англия и Франция смогут прийти ей на помощь. В этом случае Германия передаст нам часть Польши[208,209] вплоть до предместий (подступов в переводе Случа. — Авт.) Варшавы, включая украинскую Галицию.

Германия предоставит нам полную свободу действий в трех Прибалтийских странах. Она не будет препятствовать возвращению России Бессарабии. Она будет готова уступить нам в качестве зоны влияния Румынию, Болгарию и Венгрию.

Остается открытым вопрос о Югославии, решение которого зависит от позиции, которую займет Италия. Если Италия останется на стороне Германии, тогда последняя{292}потребует{293}, чтобы Югославия входила в зону ее влияния, ведь именно через Югославию она{294} получит доступ к Адриатическому морю. Но если Италия не пойдет вместе с Германией, то тогда она за счет Италии получит выход к Адриатическому морю, и в этом случае Югославия перейдет в нашу сферу влияния{295}.

Все это в том случае, если Германия выйдет победительницей из войны.

Однако мы должны предвидеть последствия как поражения, так и победы Германии. Рассмотрим вариант, связанный с поражением Германии{296}. У Англии и Франции{297} будет достаточно сил, чтобы оккупировать Берлин и уничтожить{298}Германию, которой мы вряд ли сможем оказать эффективную помощь{299}.

Поэтому наша цель{300} заключается в том, чтобы Германия[230,231] как можно дольше смогла вести войну, чтобы уставшие и крайне изнуренные Англия и Франция были не в состоянии разгромить{301} Германию.

Отсюда наша позиция: оставаясь{302} нейтральными, мы помогаем Германии экономически, обеспечивая ее сырьем и продовольствием; однако{303} само собой разумеется, что наша помощь не должна переходить определенных границ, чтобы не нанести ущерба нашей экономике{304} и не ослабить мощь нашей армии.

В то же время мы должны вести активную коммунистическую пропаганду, особенно в странах англо-французского блока, и прежде всего во Франции. Мы должны быть готовы к тому, что в этой стране наша партия во время войны будет вынуждена прекратить легальную деятельность и перейти к нелегальной. Мы знаем, что подобная деятельность требует больших средств, но мы{305} должны без колебаний пойти на эти жертвы. Если эта подготовительная работа будет тщательно проведена, тогда безопасность{306} Германии будет обеспечена и она сможет{307} способствовать советизации Франции{308}.

Рассмотрим теперь вторую гипотезу, связанную с победой Германии.

Некоторые считают, что такая возможность представляла бы для нас наибольшую опасность. В этом утверждении есть доля правды, но{309} было бы ошибкой полагать, что эта опасность настолько близка и велика, как некоторые себе это воображают.

Если Германия победит, она выйдет из войны слишком истощенной, чтобы воевать с нами в ближайшие десять лет. Ее основной заботой будет наблюдение за побежденными Англией и Францией, чтобы воспрепятствовать их подъему.

С другой стороны, Германия-победительница будет обладать огромными колониями; их эксплуатация и приспособление к немецким порядкам также займут Германию в течение нескольких десятилетий. Очевидно, что Германия будет слишком занята другим, чтобы повернуть против нас.

Товарищи, сказал в заключение Сталин, я изложил вам свои соображения. Повторяю, что в ваших интересах, чтобы война разразилась между Рейхом{310} и англо-французским блоком. Для нас очень важно, чтобы эта война длилась как можно дольше, чтобы обе стороны истощили свои силы. Именно по этим причинам мы должны принять предложенный Германией пакт и способствовать тому, чтобы{311} война, если таковая будет объявлена, продлилась как можно дольше. В то же время мы должны усилить экономическую{312} работу в воюющих государствах, чтобы быть хорошо подготовленными к тому моменту, когда война завершится».

Доклад{313} Сталина, выслушанный с благоговейным вниманием, не вызвал никакой дискуссии. Было задано только два малозначительных{314} вопроса, на которые Сталин ответил. Его предложение о согласии на заключение пакта о ненападении с Рейхом{315} было принято единогласно. Затем Политбюро приняло решение поручить председателю Коминтерна Мануильскому совместно с секретарем Димитровым под личным руководством Сталина разработать надлежащие инструкции для коммунистической партии за рубежом.

При подписании договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся уполномоченные обеих сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к нижеследующему результату:

1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами.

2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана. Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным[232,233] сохранение независимого Польского государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития.

Во всяком случае, оба Правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия.

3. Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях.

4. Этот протокол будет сохраняться обеими сторонами в строгом секрете.

Следующее официальное сообщение было отправлено Коминтерном всем коммунистическим партиям Восточной Европы.

1. Россия отдала себе отчет в том, что пора отказаться от тактики, принятой 7-м конгрессом Коминтерна, состоявшимся в 1933 году (так в тексте. — Авт.). Следует признать, что благодаря этой тактике наша коммунистическая партия смогла заключить союзы с буржуазными и демократическими государствами, чтобы воспрепятствовать развитию фашизма, который быстро распространялся. Также, благодаря именно этой тактике, мы смогли помешать триумфу и установлению фашизма во Франции в 1933 (так в тексте. — Авт.).

2. Желание Франции и Англии привлечь СССР к Фронту примирения основывается на расчете, понятном любому. Две страны намеревались разрушить ось Рим — Берлин, широко используя для этого силы нашей страны. Данная комбинация для нас очень невыгодна. Мы должны были бы помогать спасать англо-французский империализм, что представляло бы собой нарушение наших принципов. Эти принципы никоим образом не исключают временного соглашения с нашим общим врагом — фашизмом, тогда как соглашение с буржуазией послужило бы укреплению капитализма, что абсолютно противоположно нашим принципам.

3. Учитывая рассмотренное, СССР ограничивается программой, которую мы осуществим позже. Согласно этой программе, мы совершенно не заинтересованы в войне, которая может разразиться в Европе. Мы решили выжидать, и мы вмешаемся в нужный момент. Революционная деятельность, непрерывно развивающаяся во всех странах под руководством коммунистических партий, подготавливает благоприятную почву для нашего будущего вмешательства. Коммунистические партии должны использовать трудности, которые неизбежно возникнут в этой войне, начатой капиталистическими странами, и они примут решения, необходимые для установления диктатуры пролетариата. Генеральный совет Коминтерна считает, что такая оценка ситуации основана на реальных благоприятных условиях для социальной революции в ближайшее время.

4. Мы ставим вас в известность, что наше соглашение с Осью должно расцениваться как одержанная нами дипломатическая победа. В то же время это уменьшает престиж Германии. После заключения нашего пакта с Германией в этой стране отказались от всякой агитации против коммунизма. Полученное нами официальное сообщение полностью убеждает нас в том, что любая антикоммунистическая пропаганда действительно была запрещена. Из сообщения, опубликованного коммунистической партией Англии, вытекает, что рабочий класс этой страны достаточно хорошо осведомлен о цели пакта.

5. Одной из причин, обусловивших неудачу англо-французско-советского пакта и ускоривших заключение русско-германского пакта, была неблагоприятная позиция Польши, Румынии и Балканских государств (курсив наш. Здесь явная ошибка французского переводчика, в немецком[234,235] переводе — государств Балтии. — Лет.) по отношению к России. Эти государства отказались от военной помощи Советского Союза и согласились принять в случае войны помощь техникой. РАЛА. R. 104355. S. 202600. Машинописная копия на немецком языке; S. 202602. Машинописная копия на французском языке. Последняя опубликована также в кн.: Kornat M. Polska 1939 roku wobec paktu Ribbentrop — Molotov. Warsaw, 2002, p. 643 - 644.