Две книги о сталинских войнах

Дискуссия о роли СССР на начальном этапе Второй мировой войны, открытая выходом в конце 80-х книги В. Суворова «Ледокол», едва ли не завершена. Если до 2000 года принято было спорить о том, готовил ли Сталин нападение на Германию в 1941 году или нет, то сейчас спорить осталось только о примерных сроках нападения — 6 июля или, скажем, 15 июля 1941 года.

В 2000 г. в Москве вышла книга историка Михаила Мельтюхова «Упущенный шанс Сталина»{233} о попытке СССР захватить Европу в 1939—1941 гг. Интересно, что публикация этой работы дискуссии практически не породила — с автором не спорят. После выхода этой книги те, кто сомневался в том, что такая попытка предпринята была, сомневаться перестали. Не верившим в это не поможет поверить, наверное, ни, предположим, добытый план с подписью Сталина, ни какой-либо другой подобный документ.

Это исследование — лучшее из тех, что вышли по указанной проблеме не только в России, но и за границей — так плотно в российских архивах не работал ни один непредвзятый зарубежный исследователь. Прочие работы постсоветского периода не достигали уровня рецензируемой книги либо в силу меньшего профессионализма авторов, либо в силу худшей источниковой базы, вызванной засекреченностью советских архивов. Отдельные публикации очень высокого качества были посвящены весьма узким вопросам рассматриваемого периода. В данной же монографии Мельтюхов умело сочетает полноту исследования с детальной проработкой ключевых вопросов. Материал в книге прекрасно организован — это умение доступно даже не всем хорошим аналитикам.

Одних ссылок на сборники документов, мемуары, журнальные и газетные публикации, монографии, архивы и т.п. в книге насчитывается свыше полутора тысяч.

Рассматриваются предвоенная ситуация в Европе и мире, экономические связи, политические противоречия. В деталях описана дипломатическая борьба 20—30-х гг., по неделям и дням расписаны предвоенные события 1939 г. Со ссылками на архивы приведены данные о титанических арсеналах советского вооружения, численности войск РККА, РККФ и НКВД.

Довольно подробно, с использованием новых[166,167] документов исследованы советско-польская война 1939 г., финская кампания 1939—1940 гг., оккупация СССР стран Прибалтики и Бессарабии. Эти действия внятно названы Мельтюховым агрессией и аннексиями (с. 444).

В деталях рассмотрено советское военное планирование 1940—1941 гг. На карте приведены планы советских ударов по Румынии и оккупированной немцами Польше.

Вывод Мельтюхова однозначен: советское вторжение было запланировано на лето 1941 г., предположительно на 15 июля. Первоначально удар планировали нанести 12 июня, но из-за не совсем проясненных причин нападение было отложено.

Что же касается весьма актуальной проблемы превентивной войны, то на основе разнообразного документального материала автор делает следующий вывод: поскольку ни Гитлер, ни Сталин не знали о скорой агрессии противоположной стороны, то все разговоры об «упреждающих ударах» беспочвенны. С точки зрения Мельтюхова, обе стороны готовили агрессию чистой воды.

Пожалуй, значение выхода в свет этой работы таково, что отныне, не читая этой книги, уже никакой российский историк не сможет заявить: «Я хорошо знаю историю Второй мировой войны...» Наряду с достоинствами книги отметим и спорные моменты.

Спорен тезис Мельтюхова о военно-политическом единстве советского народа в начале Второй мировой и советско-германской войн. Тем более что на с. 450—453 приводятся многочисленные высказывания жителей СССР после 22 июня 1941 г. о том, что война спровоцирована или развязана Советским Союзом, что это советские самолеты бомбят советские города. Интересно, в какой еще стране мира в тот момент так доверяли собственному правительству, что ожидали бомб от него, а не от врага?

В некоторых пассажах заметно желание автора оправдать агрессии СССР: «...советско-финские переговоры окончились провалом, и перед советским руководством встала проблема «сохранения лица». Следовало либо признать невозможность повлиять на Финляндию, что могло негативно (sic! — А.Г.) сказаться на поведении Прибалтийских стран и сделать СССР объектом насмешек в мировой прессе, либо заставить финнов признать Советский Союз великой державой и принять советские предложения. Понятно, что демонстративная неуступчивость Финляндии и развернутая в мировой прессе кампания поддержки ее позиции не оставляла Москве иного выбора, кроме войны» (с. 174).

Итак, чтобы не ударить перед строптивыми финнами лицом в грязь, СССР просто необходимо было залить кровью Карельский перешеек.

Далее, Мельтюхов не проводит коренных различий между государственными системами Англии, Франции, США, Германии, Японии, Италии и как-то не учитывает специфику СССР, просто относя все эти страны скопом в разряд «великих держав». Что наглядно показывает следующая цитата: «Чтобы убедиться в несостоятельности этого утверждения (прямая зависимость внешней политики СССР от идеологии и государственного устройства. — А. Г.), достаточно вспомнить хотя бы такие известные фигуры мировой истории, как Тутмос III, Ашшурбанапал, Рамзес II, Навуходоносор II, Кир II, Александр Македонский, Юлий Цезарь, Траян, Аттила, Карл Великий, Чингисхан, Наполеон и т.д. Никто из них не только не являлся членом коммунистической партии, но даже не был знаком ни с одним коммунистом, что, впрочем, нисколько не мешало им создавать великие империи» (с. 11 — 12).

Автор не берет в расчет, что Чингисхан не проводил в завоеванном Китае «кочевнизацию», Александр Македонский не планировал включить Вьетнам в орбиту эллинизма, а в самые смелые замыслы Ашшурбанапала и Рамзеса III не входили интервенция в Анголу или обязательная мировая «фараонизация».

Из опубликованных заявлений политических лидеров СССР, военачальников и пропагандистов о том, каким образом и почему необходимо захватить всю Землю без остатка, можно составить не один том интересного чтива.[168,169]

В исследованиях советологов, политологов, историков и экономистов (например, Михаила Вселенского) можно найти вполне простые и логичные доказательства тому, что у советской системы был только один шанс выжить: в случае «советизации» планеты. И лидеры СССР это прекрасно понимали, неоднократно заявляя: «Либо они — нас, либо мы — их». Внешняя политика государства являлась органическим продолжением как идеологии, так и государственного строя СССР, и сложно определить, что было в данном случае более сильным побудительным мотивом безграничной советской экспансии.

Поэтому Мельтюхов явно не видит коренных различий между Российской империей и СССР, внешнеполитические цели которому сам ставит произвольно, зачастую проводя прямую преемственность между исторической Россией и Советией. По Мельтюхову, внешнеполитические интересы СССР заключались в восстановлении статуса великой державы. (Представим такую картину: Троцкий с Лениным или Сталин с Молотовым собираются и говорят: «Надо вернуть СССР статус Российской империи — без этого русскому народу тяжело. Для этого используем коммунистическую идею».) Цитируя высказывания советских политиков, автор (вопреки словам Ленина, Сталина и К°) приходит к следующему выводу, никак им не подтвержденному: «В данном случае идеологическая догма о «мировой революции» оказалась тесно связанной с национально-государственными интересами Советского Союза...» (с. 419).

Такое определение интересов СССР несколько странно. Понятие «национальные интересы» неприменимо к внешней политике Советского Союза. Пожалуй, точнее их было бы назвать антинационально-государственными. Даже не совсем так. Дореволюционные русские юристы понимали под словом «государство» только правовое государство, носящее правовой характер либо в силу традиции, либо в силу легитимации от народа. Еще св. Августин (354—430 гг.) писал о том, что государство, лишенное правосудия, есть не что иное, как шайка разбойников. То есть интересы СССР и государственными-то назвать сложно.

Тем более что бандитский характер правления прослеживался и в словах, и в делах советского руководства: «Вероятно, никто так не символизирует террористические основы советского режима, как сам Сталин.

Его ранняя карьера профессионального революционера, включая многолетнее участие в сомнительных мероприятиях на Кавказе, наложила сильный отпечаток на стиль его руководства. Несмотря на все попытки скрыть свое прошлое, оно проявлялось в патологичности его личности и действий. Президент США Франклин Рузвельт заметил, что, хотя он ожидал увидеть во главе Советского государства джентльмена, в Кремле он нашел бывшего кавказского бандита. В проведении своих фантастических планов по формированию жизни и умов сверху Сталин полагался на помощь своих подчиненных, чьи опыт, идеология и психология смогли полностью воплотить все свои устремления при сталинизме, который нуждался в их помощи снизу. А Сталин, типичный революционер нового типа, оказавшийся обладателем почти абсолютной власти, сумел «успешно» закончить беспрецедентный эксперимент построения сложнейшей репрессивной системы, основанной на государственном терроризме»{234}.

Далее в совершенно марксистском духе автор пытается объяснить причины возникновения Второй мировой войны.

В книге действительно подробно рассматривается мировая экономика в период 1918—1939 гг., противоречия между сверхдержавами. И для науки очень полезна попытка доказать, что война возникла из-за экономических противоречий между различными государствами. Потому что эта попытка полностью провалилась, несмотря на то, что была предпринята ученым такого уровня, как Мельтюхов. В книге сделан вывод о том, что война возникла из-за экономических противоречий, но автор его никак не подтверждает. Уровень доказательств примерно следующий: Америка конкурировала на рынках с Англией, поэтому Германия напала на Польшу.[170,171]

Более справедливым кажется тезис о том, что война явилась результатом попыток воплощения в жизнь безумных идей нескольких диктаторов и их клик.

При всем научном позитивизме исследователя странными кажутся его постоянные сожаления по поводу неудач советского руководства, армии и разведки (с. 298,301, 306, 323, 324,510,511 и др.). Наверное, было бы лучше, если бы РККА начала вторжение в 1941 г. первой? И россыпями костей русских, и не только русских, солдат было бы щедро усеяно не только пространство «от Сталинграда до Берлина», но и Евразия с Африкой, острова Океании, Австралия, а то и Америка.

Далее автор, как и многие журналисты, публицисты и ученые, смешивает и путает два понятия: мировое господство (о чем мечтал Гитлер) и мировое владычество (идея-фикс лидеров СССР).

Сожаление о несостоявшейся мировой революции просматривается и в этой цитате: «В случае же полного охвата Земли социалистической системой была бы полностью реализована сформулированная в либеральной европейской традиции задача создания единого государства Человечества. Это, в свою очередь, позволяло создать достаточно стабильную социальную систему и давало бы большие возможности для развития» (с. 506). Глобальная паутина концлагерей, голодоморы, неурожаи и дефицит не только в плодороднейших (как в СССР), но и во всех остальных районах планеты, безусловно, давали бы просто беспредельные возможности для развития человечества. И, наверное, именно о такой картине мечтали европейцы-либералы.

Философ-солидарист Роман Редлих пишет о том, что: «...опыт советско-китайских отношений ясно показывает, что, если бы коммунизм овладел всем миром, опасность термоядерного конфликта стала бы еще более острой, а хищническая эксплуатация природы еще более безответственной»{235}.

Так что вряд ли стоит сожалеть о том, что было и что есть. Могло быть и хуже. Или вообще не быть.

* * *

Через год после издания первой книги Мельтюхов, благодаря работе «Упущенный шанс Сталина», вписавший свое имя серебряными буквами в новейшую российскую историографию, казалось бы, порадовал читателя новым изданием — «Советско-польские войны»{236}. За полвека в СССР и России по этому вопросу не было ни одной стоящей монографии, что вызывает сожаление. Вопрос действительно важный, но из-за идеологического диктата советского времени не разработанный. И появление подобной книги, казалось бы, можно только приветствовать.

В издательской аннотации к монографии скромно говорится, что «историк сумел непредвзято взглянуть на советско-польские отношения в их динамике».

К сожалению, в этот раз Мельтюхов не написал объективное исследование.

Начнем с самого простого — с асимметрии в использовании терминологии.

Так, описывая действия сторон в конфликтах 1918— 1920 гг., автор использует следующую терминологию: Киев, Минск и Барановичи Красная Армия «освобождает» (с. 20, 49,70 и др.) или «занимает». Поляки же в монографии города и территории «захватывают» и «оккупируют» (с. 20,24,26,28 и др.), только в отдельных случаях — «занимают».

Неоднократно описываются случаи жестокости польских войск и только один раз — советских. В последнем случае подтверждающая информация для чего-то взята из официального польского коммюнике. Очевидно, что подобную асимметрию при подаче материала нельзя объяснить незнанием — никому несложно взять с полки «Конармию» Бабеля или «Красный террор» Мельгунова и привести соответствующую информацию о том, что творили «освободители» на занятой территории. По терминологии Мельтюхова, даже украинцы из петлюровских соединений «захватывают» собственные западно-украинские города, а РККА эти города «освобождает».

Описание самого хода столкновения носит характер не исследования, а компиляции. При этом в оценке действий бойцов противоборствующих армий опять присутствует[172,173] субъективность. Прилагательные автора таковы: красноармейцы воюют «мужественно», «стойко», «упорно», «ожесточенно», «героически», «умело» (с. 47, 59 и др.). Поляки же в описании автора просто воюют, как машины, не проявляя ни храбрости, ни трусости — вообще никаких человеческих чувств. Единственное найденное автором рецензии в книге Мельтюхова описание качеств поляков, которые мы можем отнести к человеческим чертам, — «мстительный вандализм» (с. 62).

Из исследования мы узнаем о сложностях Красной Армии со снабжением, тылами и коммуникациями, о каких-либо подобных сложностях Войска Польского данных нет.

Про заградотряды в армии Польши Мельтюхов упоминает, хотя они существовали короткое время в действительно критический период войны, а о таковых же в Красной Армии — нет, хотя там они были распространены на протяжении всей Гражданской войны.

Автор и не скрывает своего сожаления по поводу того, что РККА неудачно закончила поход на и за Вислу (с. 79).

В общем, прямо по Чапеку: «Их чудовищные зенитки стреляют по нашим доблестным летчикам, мирно бомбящим их поганые города».

Методология, которой пользовался автор, только в ряде случаев может быть признана научной. В отдельных случаях описание событий и явлений носит просто реферативный характер, обычно же авторская оценка неотделима от фактов повествования. Ряд оценок действий и мотиваций польской стороны, звучащих в изложении Мельтюхова как обвинение, вообще не подкреплены ссылками на источники и литературу (с. 20, 24, 26 и др.). Это может вызвать удивление, поскольку в книге «Упущенный шанс Сталина» метод Мельтюхова был классическим: факт, его разносторонняя историографическая оценка, рассмотрение разных точек зрения с опорой на документы, вывод, подкрепленный соответствующей ссылкой. В рецензируемой же книге позитивистский подход (сначала факты — потом теория и оценки) — редкое исключение.

Самый яркий пример однобокости подачи фактов и их замалчивания: при описании советско-польской кампании 1920 года не только не цитируется, но и не упоминается знаменитый приказ № 1423 Западному фронту от 2 июля 1920 года о «трупе белой Польши» и «счастье на штыках для трудящегося человечества». А ведь приказ является одним из ключевых документов, характеризующих суть войны, цели и задачи сторон.

В книге приводится непроверенная информация, взятая из советской литературы, о массовой гибели пленных красноармейцев в 1919—1922 гг. в польском плену — их якобы погибло 60 тысяч из 136 тысяч (с. 104). Вероятно, несложно было использовать соответствующую польскую литературу и документальные публикации по данному вопросу, в которых приводятся совсем иные цифры.

Декларации советского правительства в монографии всегда подаются как реальные побудительные мотивы действий и приказов верхушки РКП (б). Поляки же в книге, наоборот, почти всегда двуличны и коварны, постоянно прикрывают свои империалистические амбиции пространными красивыми заявлениями. Сейчас практически у любого исследователя есть возможность сравнить внешнеполитическую пропаганду и дипломатические маневры большевиков с их действительными замыслами в 1918—1920 гг. Необходимо подчеркнуть, что внешнеполитическая ложь вовсе не является какой-то специфической особенностью коммунистов: «Все государства маскируются, «с волками жить — по-волчьи выть» (И. Сталин, 1938 г.). Поэтому весьма странно, что эта «погрешность» не была применена к внешнеполитическим действиям и заявлениям соратников Ленина и Троцкого.

Вероятно, субъективность и односторонность оценок автора вызваны в том числе и совершенной недостаточностью историографической базы исследования. Всего в работе 898 ссылок, из которых только 29 на литературу на польском языке. Отсюда, например, и сожаление Мельтюхова о том, что «о потерях сторон в советско-польской войне 1920 г. нет данных». По примерным подсчетам польских историков,[174,175] безвозвратные потери польской стороны составили в 1920 году 112 тыс. человек убитыми{237} (теперь слово за российскими исследователями.) При написании книги вообще не использована литература на украинском и белорусском языках, что недопустимо: эти регионы служили как непосредственным местом боевых действий, так и объектом притязаний Варшавы и красной Москвы.

Недостаточно подтвержден тезис исследователя о том, что инициатива советско-польской войны 1920 г. исходила из Варшавы — борьба шла за действительно спорные территории, которые каждая сторона готова была отстаивать военной силой, в одном случае — вплоть до уничтожения национальной Польши и попытки развязать мировую революцию.

Издание, с одной стороны, неполно, с другой — содержит массу сопутствующей информации, косвенно относящейся к теме исследования. Читая название «Советско-польские войны. Военное и политическое противостояние 1918—1939 гг.», можно рассчитывать найти в работе подробный анализ военного планирования в межвоенные годы как той, так и другой стороны, планы политиков и военных в Москве и Варшаве относительно друг друга и спорных территорий, политико-теоретические разработки сторон, пропагандистское обеспечение тех или иных действий действительно враждебных друг другу государств. Этого в книге нет. Нет в книге и анализа политики Коминтерна по отношению к Польше, описания действий советской разведки во Второй Речи Посполитой и польской разведки в СССР, позиции польских коммунистов в 1918—1939 гг. по важнейшим вопросам межгосударственных отношений. Нет хотя бы краткого описания положения населения Восточной Европы непосредственно по обе стороны линии противостояния. (Вопрос более чем существенный — как жилось гражданам Речи Посполитой и СССР по обе стороны советско-польской границы, в чем были сходства и различия в их положении?) Зато зачем-то по дням и часам с подробностями описана [176]военная кампания вермахта в Польше, Судетский кризис и позиция Варшавы по вопросу о чешско-немецком и польско-чешском пограничье.

Пожалуй, самой важной и, несомненно, позитивной стороной исследования, его научной новацией является более подробное, нежели в предыдущей книге Мельтюхова, рассмотрение военных сторон советско-польской кампании 1939 года (в терминологии Мельтюхова — «миротворческая операция» (с. 408). При написании данного раздела автор использовал ранее недоступные архивные документы из советских архивов. Однако за подробным описанием советско-польской войны 1939 года следует вывод, явно не выдерживающий критики: «...Не соответствует действительности утверждение о том, что Красная Армия помогла вермахту разгромить Польшу» (с. 403). Понятно, что к 17 сентября года польские войска были в целом разбиты вермахтом, а организованного фронта обороны далее не предвиделось. Однако и завершение операции потребовало бы значительных усилий со стороны гитлеровцев, так как боеприпасы у немцев по некоторым важнейшим типам вооружения подходили к концу, а коммуникации были растянуты. Кроме того, возможности движения Сопротивления на оккупированных территориях были в случае войны на один фронт несравненно лучше. Сложно как-то количественно оценить, но нельзя не учитывать шок, который получило население Второй Речи Посполитой от событий второй половины сентября 1939 года — это было существенной, однако не подсчитываемой помощью Берлину. Важно помнить, что Польша не перестала существовать с 28 сентября 1939 года — она была только оккупирована. Функционировало эмигрантское правительство, тысячи поляков сражались против немцев на стороне союзников. СССР внес и тут свой вклад — вместо ухода на Западный фронт десятки тысяч солдат Войска Польского насильственно депортировались в глубь СССР, а тысячи офицеров были расстреляны весной 1940 года.[177]

Объективно это было непосредственной помощью немцам в разгроме их восточного соседа.

При описании событий сентября—октября 1939 года упоминается о десятках тысяч беженцев из находящегося под нацистской оккупацией «генерал-губернаторства» в СССР, а беженцы из СССР — якобы только десятки поляков (с. 367). На самом же деле в сентябре—октябре 1939 года тысячи людей устремились через советско-германскую границу в обе стороны. С 28 сентября 1939 года по 22 июня 1941 года из Западной Украины и Западной Белоруссии убежали десятки тысяч человек{238}.

Точно так же тенденциозно краткое описание советизации Западной Украины и Западной Белоруссии. Оценка «радости» населения приводится по выборочным документам, воспоминаниям коммуниста Константина Симонова, а явно сфальсифицированные результаты «выборов» 1939 и 1940 годов подаются как мнение народа (с. 381—384, 408—413). Тезис о том, что в 1939—1941 гг. польское меньшинство на новых землях не ущемлялось в своих правах, абсолютно неверен. Многочисленные независимые друг от друга свидетельства, а также исследования как российских, так и зарубежных авторов говорят о том, что методы притеснений поляков были разнообразны: от непосредственной национальной дискриминации при приеме на работу, разделах земли, репрессиях и «выборах» в органы власти до оскорблений личного достоинства и прямых репрессий{239}. Хотя, конечно, собственно дискриминация не достигла таких масштабов, как в «Генерал-губернаторстве» под Гитлером.

Поражает заявление автора о судьбе осадников — польских крестьян, бывших бойцов Войска Польского, расселенных в 1920—1930-х годах в Западных Украине и Белоруссии и Виленском крае. Якобы их депортация в Сибирь и Среднюю Азию была благом для самих осадников, поскольку уводила из-под удара местного населения (с. 415). При этом совершенно упускается из виду, что никакого межнационального конфликта в условиях интернационалистской советской тоталитарной системы просто не могло быть.

Конфликт разгорелся при нацистах в 1943—1944 годах и быстро прекратился с вторичным появлением в регионе Красной Армии и советских карательных органов.

Нельзя сказать, чтобы полностью неверен, но, несомненно, сомнителен также тезис о том, что национализм на занятых территориях подавлялся и не поощрялся. В специальном исследовании польского историка Богдана Мусиаля на основании массы разнообразного, прежде всего документального, материала делается вывод, что межнациональные отношения, бывшие в регионе и во времена Второй Республики не слишком теплыми, за время советского владычества испортились вконец, что и послужило одной из причин рек крови, пролившихся в бывшей Восточной Польше в 1941—1949 гг.{240}.

В книге есть и утверждение, которое можно толковать либо как грубую фактическую ошибку, либо как полуправду на грани фальсификации. СССР якобы стремился «поддержать национально-освободительное движение белорусского и украинского населения на территории Польши» (с. 113). В первой половине 1920-х годов Советский Союз действительно поддерживал определенные политические круги западных украинцев и белорусов, а также содействовал просоветской диверсионно-партизанской борьбе в тогдашней Восточной Польше{241}. Поддержка Коминтерном местных коммунистов не прекращалась и в определенные периоды в 1930-х годах. Можно ли эти движения назвать национально-освободительными — вопрос спорный. Однако все люди, выступавшие за реальную, полную независимость Белоруссии или Украины, до которых дотягивались длинные руки людей с холодными головами, отправлялись либо в места не столь отдаленные, либо вообще в мир иной.

Во второй книге автор упорно и эмоционально развивает по меньшей мере спорную идею об отстаивании коммунистической властью национальных интересов России, о преемственности СССР от России, или даже тождественности этих двух явлений. Это, к сожалению, вообще довольно распространенная точка зрения в современной историографии, получившая совсем недавно неожиданную официальную поддержку.[178,179]