Содержание
«Военная Литература»
Исследования

Глава 10.

Война

Козырной картой в "Английской политике" был герцог Виндзорский. Принц Уэлльский и король Эдуард VIII, во время своего короткого царствования он не делал ни для кого секретом свою веру в то, что мир в Европе зависит от союзничества Великобритании и Германии, как не скрывал своего искреннего восхищения Гитлером. После того, как из-за желания жениться на разведенной американке Уоллис Симпсон, он был вынужден отречься от престола, Риббентроп потерял всякую надежду на успех своей миссии в Лондоне. В докладной записке он сообщал, что Британия приложит все усилия, чтобы помешать Германии занять в Европе доминирующее положение; еще он указывал, что причиной отречения от престола стала неуверенность британского правительства в том, что Эдуард будет поддерживать антигерманскую политику.

В октябре 1937 года бывший король Англии и его супруга посетили Германию, "с целью знакомства с условиями быта и труда", как писала пресса. Эдуарду советовали отказаться от визита, так как его знакомство с достижениями Гитлера в области труда и быта рабочих могло быть использовано в пропагандистских целях, что на деле и вышло; в этом и состоял смысл приглашения. Гостей в поездке сопровождал лидер Трудового фронта, страдавший от алкоголизма доктор [160] Лей. Поездка включала встречи с Гитлером и другими представителями верхнего эшелона режима у них в домах. Встречать гостей Гессу предстояло в конце месяца. В это время Ильзе носила под сердцем их первого ребенка и при мысли о встрече с "самой элегантной и светской женщиной века", как описывала она герцогиню Виндзорскую в письме матери Гесса, у нее голова шла кругом. "Можете себе представить, какая в моем нынешнем положении из меня светская дама! VVV". Ее опасения оказались беспочвенными. В следующем письме в Египет о герцогине она отзывалась как об "очень милом, очаровательном, отзывчивом и умном создании"; всех их просто покорила ее любовь к герцогу, "которую она даже не считала нужным скрывать от нас, иностранцев".

В качестве переводчика выступал Эрнст Боль, шеф Иностранной организации Гесса. Вероятно, об этом обеде в доме Гесса в Мюнхене рассказывал он на допросе в 1945 году: "Мы все говорили о Германии и Англии. Во время беседы чувствовалось понимание между Германией и Англией, но не в дипломатическом или политическом смысле, оно исходило из глубины его [Гесса] сердца. Такого мнения он придерживался; сомневаться в этом не приходится".

В ходе беседы Гесс увлек герцога в свой кабинет на чердаке, чтобы показать свою коллекцию моделей военных кораблей и воспроизвести Ютландскую битву. Что касается Ильзе, то, по ее собственному замечанию, к концу обеда она "так чудесно разговорилась" с герцогом, что остальные заслушались и не выходили из-за стола.

Гесс и Ильзе очень надеялись, что их первым ребенком будет мальчик, и 18 ноября их ожидания оправдались. В то время Гесс жил с Гитлером в его роскошной резиденции со штаб-квартирой, возвышавшейся над Берхтесгаденом. Возведена она была вокруг виллы, которую они делили в ранние "годы борьбы" и [161] носила имя Бергхоф, что можно приблизительно перевести как "Горный двор". Из письма к матери, датированного январем 1938 года, видно, что Гесс не был там частым гостем. Оно изобилует таким же количеством новых подробностей, как и письмо о "Трибуне", присланное из Ландсберга; как явствует из описания, там фюрер вел более ночной образ жизни, чем в Берлине; вечером он любил посмотреть фильм, а потом провести всю ночь за разговором и отправиться спать только утром. Раньше часа-двух дня он не просыпался. После обеда с адъютантами и гостями дома он в сопровождении свиты перебирался в специально построенный чайный павильон, откуда открывался величественный вид на Зальцбург. Потом группа возвращалась в дом, где Гитлер предавался мечтам о перестройке Берлина и других городов, изучая выполненные профессионалами планы и собственные рисунки. Одним из гостей, о ком Гесс упоминал в письме без подробного описания, был архитектор Альберт Шпеер.

По свидетельству Шпеера, в доме Гесс был редким гостем. Судя по его рассказу, на обед в Канцелярию в Берлине Гесс являлся примерно раз в две недели. Его обычно сопровождал адъютант с контейнером, в котором содержалась еда, приготовленная по специальной диете, ее подогревали на кухне Канцелярии. В конце концов Гитлеру этот спектакль надоел, и он сказал ему, что если он не может есть пищу, приготовленную его собственным "первоклассным диетическим поваром", пусть ест дома. "После этого Гесс редко приходил обедать". С другой стороны, из воспоминаний Ханфштенгля следует, что Гесс никогда не был постоянным участником званых обедов и ужинов.

Значило ли это, что он на самом деле отдалялся от фюрера, как можно предположить на основании мемуаров и отчетов того времени, но не следует сомневаться, что сам Гесс расценивал это именно так. Он всегда ревниво относился к другим соискателям [162] благосклонности Гитлера, даже в заключении в Ландсберге. Теперь люди, которых он выпестовал, в частности Гиммлер, Риббентроп и даже его собственный начальник по кадрам, Мартин Борман, имели прямой доступ к фюреру и могли получать распоряжения, которые по закону системы фюрера и по "решению фюрера" или "желанию фюрера" должны были оставаться в пределах командной цепочки их собственной империи. Согласно утверждению Боля после войны, Борман контролировал личный кабинет Гесса и всегда находился при Гитлере; "Он виделся с Гитлером раз в десять чаще, чем Гесс". Утверждение Боля находит подкрепление в мемуарах Ганса Франка, написанных в камере смертников; в противном случае оно рассматривалось бы как попытка освободить Гесса от ответственности за военные преступления, в которых он обвинялся. Борман, писал Франк, использовал свое положение в штабе Гесса, чтобы перекрыть влияние всех остальных партийных руководителей "под хитрым предлогом сохранения единства партии"; Гесс не только терпел это, но и активно тому содействовал, полагая, что таким образом распространяет собственное влияние при дворе фюрера: "Примерно с 1937 года Борман находился "подле фюрера" в полном смысле слова, раболепная, лицемерная, алчная до власти фигура, препятствовавшая всему доброму и путем тонкого расчета претворявшая все злое. То, что Гиммлер делал ради государства, систематично и истерично возводя тиранию, Борман делал ради движения".

Так Франк, вероятно, пытался избавиться от чувства собственной вины в том, что следовал за фюрером: успех Бормана и Гиммлера, безусловно, был предопределен их покорностью воле Гитлера. Как бы там ни было, но Гесса мучила их близость к Гитлеру. Его доктор, Людвиг Шмитт, вспоминал после войны, что Гесс говорил ему о волнениях, которые доставляли ему [163] Борман и доктор Лей, узурпировавшие его положение при фюрере; по словам Шмитта, он не выдержал и разрыдался из-за смерти Рема, обвиняя себя в том, что настоял на казни, в то время как Гитлер хотел сохранить жизнь их старому товарищу.

Возможно, его мучили угрызения совести, хотя не только смерть Рема была тому причиной. Он страдал от того, что терял прежнюю близость с фюрером, и очень переживал, когда вождь отклонял его рекомендации по делам партии. В любом случае давали о себе знать ранние признаки нестабильности психического состояния Гесса. Частые приступы его болезни, выражавшиеся в резких болях в области живота, заставляли его оставаться в постели порой до двух недель кряду. Лейтген полагал, что это было "возможным проявлением очень неуравновешенного характера впечатлительного человека с чувствительной нервной системой", но еще он догадывался, что Гесс "был постоянно снедаем сомнениями насчет правильности выбранного курса, но все компенсировала его вера в гений фюрера".

Ту же идею выражал фон Кросихк: "Он [Гесс] понимал, что борьба между добром и злом, неизбежная в процессе становления НСДАП, сказывалась на личности фюрера, которому предстояло решать, чей будет верх. Но его преданность фюреру не позволяла ему вмешиваться в процесс. Он страдал, но выхода не видел".

Как предположил Лейтген, его организм, по всей видимости, нашел выход через психосоматическое заболевание; сюда же можно отнести увлечение астрологией и всевозможными формами парамедицины, народными целителями, гипнотизерами, чародеями и диетологами. По словам Ханфштенгля, доходило до того, что он не мог отправиться в постель, не проверив с помощью лозы направление подземных вод. Несомненно, он преувеличивал, но Гесс и в самом деле страдал от бессонницы; он упоминал о ней, по [164] меньшей мере, в одной речи, и его секретарша, Хильдегард Фат, рассказывала, как Гесс опробовал рекомендованное ему средство: лечь спать в пять часов вечера и встать для прогулки ранним утром.

Его интерес к народной медицине имел и положительную сторону. Германия традиционно славилась своими целителями, ратовавшими за жизнь на природе, естественные продукты и полный отход от городских привычек, что было созвучно положениям нацистского мировоззрения, призывавшим к возврату к простой жизни в непосредственной близости от природы, какой жили их германские предки. Гиммлер разделял увлечение Гесса народной медициной, собирал старинные народные рецепты и выращивал травы на обширных плантациях, обрабатываемых заключенными концентрационных лагерей; Гитлер принимал таблетки, приготовленные из фекалий болгарских крестьян. "Естественная" медицина не противоречила мистической биологической сути нацистского мировоззрения, в свете которого история предопределялась течением естественных биологических и расовых законов. Партийный отдел Гесса по народному здравоохранению, руководимый Герхардом Вагнером и занимавшийся сохранением генетического здоровья народа с помощью законов стерилизации, также стремился найти применение "естественной" медицине отдельно или в сочетании с традиционными методами и создать на этой основе действительно национал-социалистическую форму медицины. Вагнер был таким же энтузиастом, как и Гесс, но в борьбе против организованной оппозиции врачей, воспитанных в духе традиционной медицины, он вынужден был признать свое поражение.

Волнения Гесса, связанные с его положением при фюрере, вполне объяснимы, если вспомнить о его природной замкнутости и амбициях его энергичных и коварных соперников и подчиненных, но ничто не свидетельствовало об утрате им прежнего влияния или [165] любви и доверия со стороны Гитлера, скорее наоборот. Гитлер вместе с Карлом Хаусхофером был попечителем, или крестным отцом, если выражаться религиозным языком, сына Гесса; мальчика назвали Вольф-Рюдигер-Адольф-Карл, как писала Ильзе родителям мужа, "Вольфом" он был назван в честь Гитлера, носившего это имя "во времена борьбы", "Рюдигером" в честь "одного из наиболее замечательных персонажей германской саги", "Адольфом" — в честь Фюрера, "Карлом" — в честь "Генерала". Более чем наглядный пример преданности Гесса Гитлеру и Хаусхоферу.

4 февраля 1938 года Гесс был назначен членом тайного совета министров. Можно было бы возразить, что жест этот ровным счетом ничего не значил, поскольку в системе фюрера не было места ни кабинетам, ни советам. Тем более что этот совет ни разу не заседал, во всяком случае никаких сведений на этот счет не имеется. Все же день назначения знаменателен сам по себе, так как предшествовал объявлению о коренных изменениях в командной структуре в армии, что означало конец Генерального штаба как главного оплота консервативной оппозиции. Можно предположить, что Гитлер таким образом хотел отметить заслуги Гесса в падении фон Бломберга и фон Фрича, либо возместить ему моральный ущерб, нанесенный назначением Геринга рейхсмаршалом за вклад последнего в это же дело.

Решительные действия против генералитета готовились одновременно со взятием Австрии; решающую роль в подготовке сыграли интеллект Гесса и превосходная организация пятой колонны немцев, проживающих за границей. Он и Гиммлер стали первыми нацистскими лидерами, вошедшими в Вену в день аншлюсса. А разве не могло быть такого, чтобы совет министров собрался неофициально под личиной тайного министерского совета обороны Рейха, назначение в который Гесс получил 30 августа 1939 года (за день [166] до нападения на Польшу, ставшего началом Второй мировой войны), с тем, чтобы оговорить даты, намеченные Гитлером как решающие: начало аншлюса 12 марта 1938 года, затем присоединение Судетской области по Мюнхенскому соглашению 29 сентября 1938, аннексия куска Чехословакии15 марта 1939 и, наконец, нападение на Польшу1 сентября 1939 года? Если это не так, тогда трудно понять, зачем вообще был создан тайный совет. Даже если совет ни разу не заседал, все равно не вызывает сомнений важность разведывательных данных, полученных Гессом из западных столиц, в частности из Лондона, где, в конечном итоге, решалась судьба мира в Европе; можно не сомневаться и в том, что Гитлер пользовался рекомендациями его штаба до самого вторжения в Польшу. Гитлер присоединил Австрию и Чехословакию, и, как он предрекал на собрании "Госсбаха" в ноябре 1937 года, при этом ни Франция, ни Британия не пошевелили и пальцем. Есть все основания предполагать, что в центре событий стоял Гесс со своим шефом секретной дипломатической разведки Пфеффером фон Саломоном.

Как оказалось, Альбрехт Хаусхофер тоже был замешан в этом деле; нынешнему герцогу Гамильтону в наследство достался географический атлас с обведенным районом Чехословакии, там же имеется примечание, написанное рукой его отца, в котором сказано, что таким образом Альбрехт Хаусхофер обозначил часть страны, которую хотел захватить Гитлер. Независимо от того, поставлял ли Гамильтон сведения СИС, он должен был сообщить их Галифаксу или Чемберлену.

В своем дневнике Ульрих фон Хасселль в декабре 1938 года записал, что старые друзья Гесса, Брукманны, рассказали ему о его переживаниях из-за ноябрьских грандиозных погромов, получивших название "хрустальная ночь", когда разъяренные толпы людей громили еврейские магазины и предприятия. Гесс был [167] угнетен, "как никогда, и оставил у Брукманнов впечатление, что был "категорически против". Он пытался убедить фюрера воздержаться от подобного шага, но безуспешно; по его словам, реальным инициатором действий был Геббельс.

В августе 1939 года, когда Риббентроп заключил пакт с врагом, Советской Россией, и Гитлер отдал приказ о нападении на Польшу, защищать которую Великобритания должна была по договору, мир Гесса перевернулся, но ему ничего другого не оставалось, как уповать на гений фюрера.

То, что так оно и было, видно из его выступления на Седьмом ежегодном конгрессе немцев, проживающих за границей, в Граце, вечером 25 августа. За несколько часов до этого Гитлер отдал приказ на рассвете следующего дня приступить к осуществлению плана "Вейс" нападению на Польшу. Но был вынужден отложить его, так как Британия выразила готовность выполнить свои договорные обязательства, а Муссолини отказался от выполнения своих, однако Гессу к моменту выступления об этой отсрочке известно не было.

Он начал с того, что подчеркнул терпимость Германии к разнузданности поляков в отношении немцев, проживающих в пределах Польши, и пригласил британского премьер-министра Чемберлена посетить Польшу с инспекцией лагерей германских беженцев, чтобы собственными глазами увидеть и собственными ушами услышать жестокую реальность чинимых в Польше безобразий. Под бурю аплодисментов он сказал:

"Льется кровь, господин Чемберлен! Есть убитые! Гибнут невинные люди...

Однако ответственность за это несет Англия, которая говорит о мире и раздувает пламя войны. Англия, которая на протяжении многих лет отказывала Гитлеру во всех его предложениях, направленных на сохранение мира. Она не только отказывалась поддержать эти [168] предложения, но до и после Мюнхенского соглашения угрожала Германии вооружением Чехословакии. Стоило Гитлеру пресечь этот очаг неспокойствия, как Англия начала подстрекать Польшу отклонять мирные предложения фюрера и добилась того, что теперь Польша представляет для Германии новую опасность, грозящую с востока".

Причина, продолжал он, кроется в том, что евреи и масоны хотят развязать против Германии войну, "против Германии, в которой они потеряли свою власть". Несмотря на все их старания, они не сумели склонить на сторону агрессоров Россию. "Германия и Россия подписанием пакта о ненападении внесли свой вклад в дело мира во всем мире". Выступление он закончил заверениями, что Провидение находится на стороне Германии, "потому что мы верим, что фюрера прислало нам Провидение для выхода из глубочайшей нужды. Поддерживая Гитлера, мы выполняем волю того, кто прислал нам фюрера. Мы, немцы, встанем под знамена фюрера и пусть будет, что будет!"

Чемберлен и его министр иностранных дел, лорд Галифакс, подобно своим предшественникам в июле 1914 года, предприняли попытку помешать войне и созвали переговоры. Их линия совпадала с предложениями Альбрехта Хаусхофера, сделанными им в письме своему другу "Дугло" Клайдсдейлу 16 июля. Он предупреждал тогда, что "любой день во второй половине августа может стать фатальным", в связи с чем предлагал — так как "жуткие формы современного ведения войны" сделают благоразумный мир невозможным, нужно просто предотвратить ее начало. Он предложил компромисс: "кое-какие изменения в Польском Коридоре" через восточную Пруссию и долговременное соглашение между Германией и Польшей, "базирующееся на значительных территориальных изменениях в сочетании с популяционными изменениями греко-турецкого типа..." [169]

Письмо Хаусхофер отправил не из Германии, а во время плавания вдоль норвежского побережья и настоятельно просил Клайдсдейла "самым тщательным образом уничтожить его после прочтения" В письме он добавил, что Клайдсдейл мог бы показать его "лично" лорду Галифаксу или его помощнику, Батлеру, "если, конечно, ты посчитаешь это удобным"; но он не позволял делать какие-либо на этот счет записи или упоминать его имя, а само письмо подлежало уничтожению. Под ним он подписался: "Всегда твой А."

Клайдсдейл на деле показал письмо Уинстону Черчиллю и, вместо того чтобы уничтожить его, положил в свой сейф в банке. Судя по заговорщическому тону письма, Хаусхофер либо неофициально придерживался мнения оппозиции, либо хотел, чтобы у Клайдсдейла создалось такое впечатление. Предлагаемая им политика "умиротворения" перекликалась с сообщениями, приходившими в британское правительство от лидеров германской консервативной оппозиции, хотя он пошел несколько дальше их, предложив некоторые "территориальные изменения", с другой стороны, он не упомянул об основном моменте посланий оппозиции, о том, чтобы британское правительство дало Гитлеру понять, что применение силы вызовет противодействие силы. Действительно, при ближайшем рассмотрении содержания письма видно, что в нем нет ничего такого, о чем не хотел бы сообщить Галифаксу Гесс, видевший в дружбе с Британией краеугольный камень мировой политики, в то время когда истинный враг, с которым Риббентроп ведет переговоры, находится в Москве. Вскоре после этого активный член гражданской оппозиции, Ульрих фон Хасселль, написал в дневнике, что впервые за все время существования режим дрогнул и пошатнулся:

Риббентроп вел себя как "душевнобольной, на службе его не переносят, друзей у него нет" и с Гессом он больше не дружит. Можно предположить, что письмо [170] Альбрехта Хаусхофера Клайдсдейлу было попыткой Гесса (не без согласия Гитлера) достичь нового "Мюнхенского" урегулирования вопросов по Данцигу, Польскому Коридору и немецким поселенцам в Польше. Но британское правительство, обманутое однажды, не собиралось идти на крупные уступки Гитлеру "в обмен на обесценившуюся валюту простых соглашений".

Так что "Английская политика" в конечном итоге потерпела провал. Чтобы избежать войны на два фронта, пришлось заключить договор с дьяволом. Когда разразился кризис, Гесс находился в Берлине. Сведения о нем имеются в уцелевших фрагментах дневника Гиммлера от 28 августа. В тот вечер Гитлер принял в Канцелярии британского посла. С собой он принес ноту, в которой Великобритания снова подтверждала готовность выполнить свои обязательства перед Польшей, там же говорилось, что справедливое урегулирование противоречий между Германией и Польшей откроет путь к миру, в то время как "провал... разрушит надежды на лучшее понимание между Германией и Великобританией, поставит страны на грань конфликта и может вовлечь в войну весь мир".

Гитлер сказал, что ответит на другой день. После того, как посол ушел, пишет Гиммлер, Геринг, Гесс, Броденшатц и он (Гиммлер) присоединились к Гитлеру и Риббентропу в оранжерее; Гитлер пребывал в очень хорошем настроении и пародировал "выраженный английский акцент" посла. Несмотря на явное предупреждение, он не собирался останавливаться, в связи с чем сказал собравшимся, что теперь необходимо "направить британцам (или полякам) документ, являющийся образцом дипломатического искусства". Это служит ярким примером системы фюрера в поворотный момент. Вероятно, было слишком поздно, чтобы давать обратный ход; возможно, настоящий поворотный момент прошел летом 1936 года, в 1934 или в [171] 1933 году. Сейчас Гитлер сделал вид, что доверяет своим ближайшим советникам по внешней политике и двум своим основным помощникам: заместителю Гессу и Герингу, считавшемуся к этому времени человеком номер 2; но никто из них не хотел войны с Англией. Геринг посредством шведского предпринимателя Биргера Далеруса вел с Лондоном челночную дипломатию. Это продолжалось до и после утра 1 сентября, когда германская армия уже перешла границу Польского государства; он даже предложил лично полететь в Лондон (мысль эта, вероятно, запала Гессу в душу), но, насколько известно, ни он, ни Гесс в ту пору не могли усомниться в гении фюрера. Как явствует из дневниковой записи Гиммлера, ради Гитлера они были готовы пожертвовать сном и приступить к решению проблемы тотчас, потому что, как он им сказал, лучшие идеи посещают его на рассвете, между пятью и шестью часами утра.

Но Гитлер в такой же степени, как и все, был жертвой созданной им системы и ситуации. Все это удивительным образом совпадает с неумолимым ходом событий последних дней июля 1914 года, когда британское правительство в Лондоне решало исход битвы между своим неприятием войны и доводами чести и инстинкта самосохранения, в то время как в Берлине взвинченный от утомления канцлер кайзера, Бетман-Гольвег, напуганный стратегией адмирала Тирпица, ответил ему, "воздев руки к небу: "Это необходимо, потому что армия хочет послать войска через границу". [172]

Дальше