Глава 7.

Ночь длинных ножей

Чтобы раздавить демократию и марксизм, не было нужды исполнять обязательства, взятые перед сторонниками партии. На первом же заседании кабинета министров, состоявшемся 30 января 1933 года, Гитлер вынес предложение, поддержанное Герингом, провести новые выборы. Очевидно, его целью было увеличить в Рейхстаге численность общего наци-консервативного представительства до двух третей депутатов, что позволило бы изменить конституцию. За предложением просматривалось желание установить тоталитарный режим. Для его осуществления было необходимо спровоцировать или симулировать угрозу коммунистического бунта.

Первым делом с целью поиска улик, выявление которых позволило бы объявить коммунистическую партию вне закона, были проведены обыски штаб-квартир партии. При отсутствии таковых их следовало сфабриковать. Предложение поджечь здание Рейхстага, символа демократии, несомненно, исходило от Геббельса. Разработку деталей взяли на себя Геринг, Гиммлер и Гейдрих. Вечером 27 февраля специально обученная команда СС по подземному переходу пробралась из дворца президента Рейхстага, Геринга, в подвалы самого Рейхстага и, устроив пожар в главном помещении, тем же путем вернулась обратно, оставив [99] на месте полоумного юнца, голландского коммуниста Ван дер Люббе.

В ответ на этот произвол Гитлер уговорил Гинденбурга предоставить ему чрезвычайные полномочия, приостановив действие гражданских свобод. При этом СА и СС в качестве вспомогательной полицейской силы получили право производить повсеместные облавы на лидеров коммунистических и социалистических партий, предварительно занесенных в списки службы безопасности Гейдриха, СД, а затем и простых членов коммунистической партии. Арестованных бросали в тюрьмы или концентрационные лагеря, где их ждало грубое обращение, пытки или смерть. В условиях, когда многие коммунисты и социалисты оказались в неволе, а находившиеся на свободе были напуганы и деморализованы, Гитлер сумел добиться вожделенного большинства для издания закона, позволившего ему управлять государством без парламентских ограничений.

Участие Гесса в событиях, получивших название провокации века, имеет столь же малое документальное подтверждение, как и участие других заговорщиков, включая и государственных бандитов, как окрестили себя эсэсовцы, поджигатели Рейхстага. Весьма кратко об этом упоминается в сентябрьском письме Гесса руководству СА, в котором он спрашивает, имеются ли в "распоряжении СА бывшие коммунисты, которые могут засвидетельствовать", что поджог является одним из методов воздействия в арсенале коммунистической партии. Он подыскивал таких людей для предстоящего "показательного суда" над коммунистическими лидерами, которые вместе с молодым голландцем Ван дер Люббе должны были предстать перед трибуналом по обвинению в умышленном поджоге Рейхстага. Письмо подтверждает слова профсоюзного деятеля Йозефа Шеппа о том, что Гесс отвечал за поиск лжесвидетелей для суда. Несомненно, что и после выборов его офис оставался координирующим [100] центром. Однако в ходе событий суд не сумел установить связь между Ван дер Люббе и коммунистическими лидерами. Парня, чтобы заставить замолчать, казнили, что было противозаконно, поскольку обвинить его в заговоре не удалось. О главной роли Гесса в этом легализованном убийстве сомневаться не приходится.

В апреле Гесс получил повышение, став представителем фюрера (номинально, вторым человеком в партии, хотя и без министерского портфеля) в правительстве. Работал он в тесном содружестве с Герингом, фактически вторым лицом по значению и административной власти в Пруссии, который помог ему подыскать помещение для штаба связи на Вильгельмштрассе в Берлине. Двенадцать лет спустя, когда американский следователь пытался освежить память Гесса, по очереди вызывая на допрос бывших его коллег, тот разыгрывал амнезию.

— Ты не помнишь начало 1933 года? — спросил его Геринг.

— Нет, — бесстрастно ответил Гесс.

— Ты еще говорил мне, что хочешь стать членом правительства, продолжал Геринг, — и я сказал, что попытаюсь тебе помочь. Ты что, не помнишь, как переехал на Вильгельмштрассе, во дворец, фактически принадлежавший мне как премьер-министру Пруссии? Но я позволил тебе жить там.

— Не знаю.

— Я много раз навещал тебя. Я передал его тебе, чтобы тебе было где жить. Я передал тебе дом для твоего же удобства.

— Мне говорили, что в один прекрасный день все вспомнится, — сказал Гесс, — это будет как шок.

Людеке навестил Гесса в его элегантном офисе на Вильгельмштрассе вскоре после переезда. "Передо мной, вспоминал он впоследствии, сидел человек, которого нелегко было просчитать. Я не мог понять, почему его прозвали "фройляйн", когда он казался [101] воплощением мужественности. Шикарные темные волосы венчали сильное угловатое лицо; у него были серо-зеленые глаза, смотревшие из-под густых кустистых бровей; мясистый нос, твердая линия рта и квадратный, решительный подбородок. Стройный, с тонкими конечностями, он имел привлекательную наружность ирландского типа". Людеке заметил в глазах Гесса "сдерживаемый фанатизм, но поведение его отличалось холодностью и носило печать властности, что можно было сказать мало о ком из высших нацистских бонз". Позже Людеке разговаривал с фотографом Гитлера, Генрихом Хоффманном, и его подругой, которая сказала, чтобы он остерегался Гесса: "Я женщина и знаю толк в мужских глазах".

Интересно, что такое же замечание о глазах Гесса сделала Белла Фромм, еврейская обозревательница светских новостей, когда впервые встретила его в декабре того года на приеме у министра иностранных дел фон Нойрата. Гесс был без Ильзе, которая, как и он, не любила посещать светские рауты. По словам Беллы Фромм, он, "мрачный и угрюмый", одиноко сидел в кресле, переводя взгляд с одной беспечной группы на другую. Потом он встал и подошел к ней, щелкнув каблуками. Рассматривая его, она вспомнила имя, под которым Гесс был известен в партии, "Черная Грета": "Высокий, стройный, хорошо сложенный, несколько женоподобный, не слишком уверенный в себе. Бегающие, неуловимые, хитрые глаза, кустистые брови, почти сросшиеся на переносице в одну линию. Нос не самое лучшее его украшение. Он мясистый, не очень красивый и заканчивается картошкой. Его большой, почти без губ рот придает ему несколько жестокий и упрямый вид".

Белла Фромм была наблюдательницей из враждебного лагеря; она заметила в нем пугающие черты. Возможно, это говорило о неловкости, которую он испытывал в обществе, где вынужден был вести [102] светскую беседу, особенно в компании женщин. Кроме того, она была еврейкой, работавшей в еврейском издательстве "Улльштейн"; в душе он все еще был бойцом добровольческого корпуса, заклятым врагом евреек и прочих "красных" женщин.

Она как раз думала проверить, обоснован ли слух о том, что он красит ногти в красный цвет, когда к ним подошел Геринг и попросил разрешения сфотографироваться с ними. После вспышки Гесс повернулся к ней и в резкой манере сказал, что, если он будет на снимке, то публиковать его запрещает. Потом внезапно отошел, чтобы "продолжать шпионить".

В этом Белла Фромм была права даже больше, чем подозревала. Штаб связи Гесса в Берлине официально являлся посредническим агентством между государственными и партийными функционерами и в то же время был высшим разведывательным центром, откуда Гесс вел наблюдения за разветвленной сетью открытых и завуалированных агентств. Сведения разведывательного характера он получал от двух главных структур Геринга: Прусской секретной государственной полиции (гестапо), вскоре перешедшей под контроль Гиммлера, и службы подслушивания телефонов и перехвата сигналов, замаскировавшейся под названием "Исследовательский отдел" (Forschungsamt), а также и от Баварской секретной службы политической полиции Гиммлера и других аналогичных служб, от секретной службы Гейдриха (СД), от военной разведки адмирала Канариса и контрразведки (абвера), от своих собственных агентов и организаций немцев, проживающих за границей, от дипломатической разведывательной сети, возглавляемой одним из бывших руководителей СА, смещенным с этого поста после путча Штеннеса, капитаном Францем Пфеффером фон Саломоном. Эта служба была реликтом военной разведки, сохранившимся со времен Германской империи. После Первой мировой войны она продолжала [103] функционировать как вспомогательная служба подпольщиков, боровшихся против держав, принимавших участие в подписании Версальского договора. Бывший офицер добровольческого корпуса, пылкий приверженец нацистского движения, полковник фон Рейхенау так сумел скрыть бюджет службы, что обеспечил ей безопасное и длительное существование. По словам фон Саломона, его служба проникла в британское, французское, американское и русские посольства в Лондоне, Париже и Москве и собирала сведения о политике этих держав из их внутренней переписки; новые, самые интересные или заключительные обзоры закулисной политической и экономической стратегии поступали, непосредственно к Гитлеру.

Сомнительно, чтобы в условиях, когда все, кто был уполномочен на это, следили за всеми остальными участниками суеты вокруг Гитлера, желавшими выслужиться, Геринг, Гиммлер или Рем, имевший собственную службу разведки СА, передавали в офис Гесса всю важную информацию; хотя достоверно известно, что в эти ранние годы пребывания Гитлера у власти Геринг и Гиммлер действительно сотрудничали с Гессом самым тесным образом. Поведение Геринга было обусловлено не только преданностью, но и чувством самосохранения. Гиммлер все еще был человеком Гесса и довольно амбициозным, а Гесс пользовался особым расположением фюрера. В любом случае сотрудничество было необходимо, поскольку в партии снова всплыли старые разногласия между левыми и правыми, и в более опасной форме.

На этот раз избавление от разногласий могло произойти только кровавым путем. Можно заметить, что это беспрецедентное по жестокости решение, принятое 30 июня 1934 года, отразилось на чувстве преданности Гесса к Гитлеру: до этого дня он был восторженным учеником, а после него стал решительным последователем, подверженным психическим и [104] духовным мукам, выражавшимся в спазматических желудочных болях, которые порой заставляли его оставаться в постели по несколько дней кряду.

Имеются и другие объяснения. Объем возложенных на Гесса обязанностей как на представителя фюрера по разрешению конфликтных ситуаций между партийными бонзами и правительственными чиновниками в системе управления, являющейся отражением хаотичной и подозрительной натуры Гитлера, был непомерно велик, и Гесс не подходил для этой роли. С другой стороны, ему, вероятно, было тягостно видеть более удачливых соперников, потихоньку оттеснявших его в сторону от фюрера. Он был не единственным из нацистских лидеров, кто страдал от так называемых психосоматических симптомов: боли часто мучили Гиммлера; у Геринга развилась лекарственная зависимость и пристрастие к заморским ароматическим растениям; сам Гитлер привык к употреблению амфетамина. Несомненно, виноват был "принцип фюрера" с его пирамидой чинов, наподобие скалы, скрывающей интриги, связанные с непрестанной борьбой за влияние. Возможно, что те, кто выделился в силу своих эмоциональных потребностей, были особенно чувствительны к этой форме бесконечных психических мучений. Гитлер выносил только тех, кто нуждался в идоле и вере, кто умел беспрекословно подчиняться.

Стоит отметить, что у Гесса в это время претерпела изменения даже личная подпись. То, что раньше, в частности в дни, проведенные в Ландсберге, представляло собой твердый, летящий, слегка вытянутый росчерк с наклоном вправо, теперь имело сникший вид и заканчивалось дугой. Даже короткая подпись "Р. Гесс" имела теперь унылое написание.

К середине декабря 1933 года, когда Белла Фромм нашла его "мрачным и унылым", раздиравшие партию внутренние противоречия стали национальным кризисом. Наиболее зримыми были левые, революционные [105] настроения в СА, ряды которых пополнились тысячами коммунистов, повернувшихся лицом к нацизму практически на другой день после триумфа Гитлера; за их призывами ко второй революции и освобождению от "реакционеров" скрывалось желание Рема стать военным министром и с помощью своих людей сделать армию народной. Отряды СА были хорошо вооружены и организованы, а по своей численности они во много раз превосходили вооруженные силы. Для земельных, финансовых и промышленных группировок, поддержавших Гитлера, чтобы обезопасить себя от социализма, они представляли реальную угрозу.

Положение в самих вышеназванных группировках тоже было не таким уж простым, поскольку имелась финансово-промышленная прослойка, противостоящая земельной элите и экономическому империализму Соединенных Штатов, которая после встречи с Гитлером на вилле фон Шредера 4 января была вынуждена пойти с ним на компромисс; за пределами партии основными оппонентами оставались фон Шлейхер и Грегор Штрассер.

Неизвестна точная причина, почему Гитлер решил действовать против Рема, фон Шлейхера и Штрассера, а не с ними против своих сторонников, "реакционеров". Также нельзя с уверенностью утверждать: на самом ли деле разработал Рем детальный план нейтрализации армии и взятия государственной власти силами СА или же, как это часто представляется, Гиммлер и Гейдрих сфабриковали против него улики, чтобы убедить Гитлера в его предательстве. Даже Дэвид Ирвинг, с которым никто не может тягаться в знании архивных документов и который дал подробное описание "Forschungsamt" Геринга, где содержались записи телефонных разговоров всех руководителей СА и политических "заговорщиков" с самых ранних дней, и тот не может наверняка ответить, о чем это говорит и к чему на самом деле сводится предполагаемая измена Рема. [106]

Очевидно одно: чтобы завершить Machtergreifung (захват власти) и стать абсолютным диктатором Германии, что, несомненно, являлось его целью, Гитлеру нужно было освободиться от президента республики или занять этот пост самому. Если бы он выбрал первый вариант, то вполне логично для "завершения революции" было бы использовать силы СА Рема, но это означало бы гражданскую войну с вовлечением в нее регулярной армии. Второй вариант подразумевал заключение сделки с "реакционерами", но давал ему определенные преимущества: подобно его назначению на пост канцлера, это можно было бы провести легальным путем, вместо гражданской войны все силы государства бросить на "восстановление порядка" и посредством внутрипартийного переворота оставить СА без руководства. Большинство признаков указывают на то, что этот "легальный" путь был выбран еще до конца 1933 года.

Не приходится сомневаться, что и на этот раз Гесс сыграл центральную координирующую роль, хотя точно не известно, какой именно вклад внес он в идеологию и стратегическое планирование. Имеются данные, указывающие на то, что Гесс вовсе не был таким уж "идеалистом", каким его привыкли изображать. Они исходят и от подруги Генриха Хоффманна в изложении Людеке, и от Беллы Фромм, отмечавшей бегающий хитрый взгляд его глаз. Обе они, несомненно, представляли противоположный лагерь. Но на подобные же мысли наводят и исследование его характера в английском заключении, и игры в "амнезию", запутавшие почти всех приставленных к нему врачей и психиатров. Эти признаки неискренности в характере и близость Гесса в то время к Герингу и Гиммлеру (снова оказавшимся в числе застрельщиков переворота), а также указания его адъютанта Лейтгена на антагонизм, с давних пор существовавший между Гессом и Ремом, "потому что Гесс видел в Реме человека, управляемого [107] амбициями, который в один день мог стать угрозой шефу, Гитлеру", свидетельствуют о том, что Гесс вполне мог играть как стратегическую, так и координирующую роль.

Большинство документов по данному делу ведущую роль отводят Герингу и Гиммлеру, сговорившимся избавиться от Рема. Предполагают, что Гитлер колебался до последнего момента, пока они, согласно своему плану, не пустили в ход сфабрикованные Гиммлером свидетельства о готовящемся заговоре СА, или "коричневые страницы" копий телефонных разговоров, прослушанных соответствующей службой Геринга. Все же Гитлер всегда колебался, прежде чем принять большое или малое решение. Его "неизменная воля" была составляющей частью пропагандистского мифа и маскировала хроническую неуверенность, неотъемлемую черту необычной "двойственности" его характера, отмечаемую Робертом Уэйном. Более вероятным и более соответствующим стратегии сочетания обмана и "защиты", благодаря которым Гитлер вознесся, представляется то, что в план с самого начала входило припугнуть консервативную элиту СА и поставить ее в положение, в котором ей пришлось бы выбирать между революцией, возглавляемой организованными головорезами Рема, и передачей всех полномочий президентской власти Гитлеру. Был ли Гесс стратегом, заставившим Гитлера строго придерживаться выработанного плана? Заданный вопрос, отбрасывая зловещие отблески на глубоко посаженные глаза Гесса, горящие потусторонним фанатизмом, все еще стоящего за спиной фюрера, но манипулирующего и управляющего его гением, позволяет по-новому взглянуть на весь путь восхождения Гитлера к власти.

Лейтген в 1952 году утверждал, что личная жестокость, проявленная Гитлером 30 июня, стала для Гесса тяжелейшим ударом, который "глубоко ранил его выдающуюся, почти женственную чувствительность" и [108] состарил его на годы. Даже если это и правда, хотя и не подтвержденная другими свидетельствами, то не означает вовсе, что все дело было для него своего рода шоком; просто он предполагал, что противники в своем большинстве окажутся в концентрационных лагерях, как коммунистические и социалистические враги государства, где будут находиться, пока не раскаются. Об убийствах не могло быть и речи. Вот что обернулось для него шоком.

Кампания обмана (а это действительно был обман) началась 1 декабря, когда Рема и Гесса пригласили в правительство, Гесса — на пост министра без портфеля. В начале нового, 1934 года, пока агенты Гейдриха распространяли дезинформацию о заговоре СА против армии, Геринг встретился с главнокомандующим вооруженных сил, фон Фричем, чтобы заручиться поддержкой армии в борьбе против СА. В феврале свастика с изображением орла была принята армейскими службами в качестве символики и отныне должна была украшать форму и знамена; но, как принято считать, окончательный пакт об оказании помощи СС в борьбе против СА и поддержки Гитлера в его назначении на президентский пост в случае смерти фон Гинденбурга, был заключен Гитлером и пронацистским военным министром, фон Бломбергом, на борту крейсера "Дойчланд" 12 апреля.

Тем временем Гиммлер и Гейдрих, сговорившись создать объединенную секретную политическую полицию Рейха, атаковали Прусское гестапо Геринга, последнюю государственную службу политической полиции. Геринг, увидев, что Гитлер благосклонно относится к нововведениям Гиммлера, сдался, неожиданно для себя обнаружив, что при всей своей власти без Гитлера он ничто. Гиммлер был человеком Гесса, из чего можно сделать вывод, что поражение Геринга в Пруссии было еще одной победой мюнхенской камарильи. Как бы там ни было, через неделю после встречи Гитлера [109] с фон Бломбергом на борту крейсера "Дойчланд" Гиммлер и Гейдрих официально въехали в дом номер 8 по Принц-Альбрехт-штрассе в Берлине, где располагалась штаб-квартира гестапо. Теперь для падения Рема все было подготовлено: силы объединенной политической полиции находились под командованием рейхсфюрера СС, была гарантия скоординированной взаимной поддержки со стороны армии и СС.

В том же месяце Гесс провел секретные переговоры с Грегором Штрассером, задуманные, очевидно, с целью ввести осенью Штрассера в кабинет Гитлера. А Гитлер, тем временем, внушил Рему мысль, что поддержит его план занять ведущий пост в военном министерстве сразу, как только внешнеполитическая обстановка стабилизируется (возможно, к осени), и одобрил его линию относительно французского правительства. Чтобы усилить впечатление, Геббельс начал активную пропагандистскую кампанию против "реакционеров".

Одновременно новый "английский эксперт" Гесса, фон Риббентроп, назначенный специальным уполномоченным по вооружению, получил задание убедить Лондон поддержать ходатайство об увеличении численности немецкой регулярной армии, ограниченной Версальским договором, до 300000 человек при одновременном уменьшении более чем в два раза численности военизированных отрядов СА. Главнокомандующий ВМФ, адмирал Редер, получил приказ подготовить план по строительству флота с увеличением его мощи до 1/3 Британских Королевских военно-морских сил данная пропорция была предложена специально, чтобы не встревожить Англию. Перед этим Германию по приглашению Альфреда Розенберга посетил руководитель Британской воздушной разведки, полковник авиации Фредерик Уинтерботем, которого познакомили с Гитлером, Гессом и офицерами Генерального штаба и посвятили в план завоевания России танковыми [110] колоннами с нанесением ударов с воздуха. Одним из этих офицеров был сотрудник секретной политической разведки Гесса, полковник фон Рейхенау.

В мае состоялась тайная встреча Хельмара Шахта с управляющим банком Англии, сэром Монтегю Норманом, известным своими антифранцузскими, антикатолическими и антисемитскими настроениями. Аналогичная встреча намечалась и на следующий месяц, во время которой Шахт должен был заверить Нормана, что никакой "второй революции" в Германии не будет; напротив, СА будут сокращены.

Вот что говорил по данному делу после войны адъютант Гесса, Альфред Лейтген: "Несомненно, в намерения Рема входило добиться для СА гарантированного положения среди других вооруженных подразделений и таким образом получить большую политическую и военную власть [для себя]. В то же время концепция внешней политики Рема опиралась на кооперацию с Францией, тогда как Гитлер делал ставку на англичан".

Важно было установить связи с Британией, поскольку дружба с Англией лежала в основе завоевательного плана Гитлера. Ясно, что в этом деле не последнее слово сказала политическая разведка Гесса под руководством фон Саломона и при финансовой поддержке через Рейхенау.

Кто знает, испытывал ли Гитлер колебания, делая этот выбор, но достоверно известно, что к маю решение относительно Рема было принято. Геринг и Гиммлер готовили список врагов, которым предстояло исчезнуть, высокопарно озаглавленный "Список неблагожелательных лиц Рейха". Детальная проработка действий началась примерно 20 июня, когда Гитлер и полковник фон Рейхенау набросали план оказания армейской поддержки СС. 21 июня Гитлер явился к Гинденбургу, чтобы заверить, что свою часть сделки в течение ближайших дней выполнит. 25 июня Гиммлер собрал в Берлине [111] региональных и районных командиров СС и сказал об ожидаемом путче СА, после чего посвятил в план нанесения предупредительного удара при содействии объединенных сил армии и полиции. В тот же день Гесс по национальному радио сделал предупреждение, адресованное как "реакционерам", так и "революционерам". Звучало оно весьма расплывчато: в один прекрасный день фюрер может придать делу революционный ход, но когда это будет, решит он сам. Фюрер— великий стратег революции, он один знает границы возможного в любой отдельно взятый момент: "Он действует после тщательной и хладнокровной оценки ситуации, хотя часто кажется, что просто пользуется моментом, в то время как на самом деле неотступно следует конечным целям революции... Горе тем, кто подрывает веру и помышляет служить революции с помощью бунта! Горе тому, кто в надежде достичь мгновенного результат глупо нарушит планы фюрера!"

* * *

Важно отметить, что "предупреждение" транслировалось по радио в тот день, когда Гиммлер собирал своих командиров СС, что только усилило эффект, произведенный на них уже сделанным сообщением. Рем, с другой стороны, не воспринял это как предупреждение; Гитлер заверил шефа СА, что его время наступит осенью. Он публично объявил большей части СА отпуск в июле, закончив свое объявление угрозой, что их враги заблуждаются, если рассчитывают, что после отпуска СА к выполнению своих обязанностей не приступит, и получат "соответствующий ответ во время и в форме, подобающей моменту. СА есть и останется судьбой Германии".

В последние дни, предшествовавшие нанесению удара, в высших эшелонах партии царила обстановка показного благополучия. Гитлер и Геринг уехали в [112] Эссен, чтобы быть свидетелями на свадьбе гауляйтера Йозефа Тербовена; в тот вечер, 28 июня, Гитлер позвонил Рему, отдыхавшему на курорте Тегернзее в Бад-Висзее, и попросил днем 30 июня созвать в Висзее съезд всех лидеров СА, вплоть до группенфюреров. В тот день Гесс находился в Берлине, где встречался с представителями Германской палаты внешней торговли. В его речи ни намека не содержалось на внутреннюю ситуацию; она касалась иностранного бойкота германских товаров, организованного в ответ на антиеврейские меры, предпринятые Германией. Гесс сказал, что гнев был направлен против их мировоззрения: "Весь мир чувствует, что в Германии родился новый взгляд на мир, который колеблет фундаментальное мышление нашего времени".

Потом он вернулся в Мюнхен. В тот же день Геринг вернулся в Берлин. Гиммлер, уже находившийся в Берлине, объявил СС и полиции боевую готовность и отправил своего адъютанта. Карла Вольффа, со своими вещами для сна во дворец Геринга на Лейпцигерштрассе с явным намерением переночевать там. В штаб-квартире гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе Гейдрих давал инструкции восемнадцати первоклассным стрелкам из элитного лейбштандарта СС Адольфа Гитлера относительно их мишеней. Гитлер, после запланированного осмотра трудового лагеря, отправился в свой любимый отель "Дрезден" в Бад-Годесберге; в тот вечер он выглядел бледным, напряженным и отрешенным. Некоторое время спустя он уехал в Боннский аэропорт, где его ждал "Юнкере Ю-52", который должен был доставить его в Мюнхен; было 2 часа ночи 30 июня. Тем временем две роты лейбштандарта СС находились на пути к небольшой станции близ Ландсберга, южная Бавария; там им предстояло встретиться с отделением охраны концентрационного лагеря Дахау и далее на транспортных самолетах, предоставленных вооруженными силами, следовать в Бад-Висзее. [113]

Гитлер прибыл раньше формирований СС. Его сопровождал Виктор Лютц, агент Гесса из рядов СА (который, как предполагалось, сменит Рема), и автомобили со следователями из Мюнхена. Обезоружив охрану СА уже своим появлением, Гитлер направился к. комнате Рема и, вытащив пистолет, вошел. Он объявил Рему о его аресте. Товарищи Рема, находившиеся в пансионе, были арестованы следователями. Всех их поспешно отправили в Мюнхен. Гесс ждал в "Коричневом доме", тщательно охраняемом силами СС. Никто никогда не узнает, сказали ли Гесс и Гитлер Рему хотя бы слово в этот последний момент, когда были вместе, но после допроса Рема и других офицеров СА отправили в Штадельхеймскую тюрьму, где им предстояло ждать казни.

Личная роль Гитлера дала начало операции по всей стране. Аресты лидеров СА прошли во всех крупных городах Германии; в Берлине полиция и отряды СС хватали внесенные в список жертвы и бросали в грузовики, доставлявшие их в бараки лейбштандарта в Лихтерфельде, где их ожидал расстрел; в некоторых случаях с ними расправлялись на местах: дома или на службе. Операцией руководили Геринг, Гиммлер и Гейдрих, находившиеся во дворце на Лейпцигерштрассе.

Как следует из воспоминаний Лейтгена, находившегося в соседнем кабинете, Гесс и Гитлер заперлись в одной из комнат "Коричневого дома" в Мюнхене, "долго и горячо" спорили по поводу списка лиц, подлежащих уничтожению. "Гесс страстно сражался за каждое имя, его не останавливали даже самые яростные приступы гнева Гитлера. Их было много, но никто никогда не узнает, скольким из них он спас жизнь".

Ганс Франк, возглавлявший дисциплинарный суд партии и Баварское министерство юстиции, ожидая после войны исполнения смертного приговора в Нюрнберге, дал изложение событий с несколько иной [114] расстановкой акцентов. В конце того дня в его кабинете появились Зепп Дитрих, командир лейбштандарта СС Адольфа Гитлера, и принц Вальдек, один из первых представителей аристократии, вступивший в ряды СС и служивший в 1930 году личным адъютантом Гиммлера. Они принесли список с именами лидеров СА, что-то около 110 из которых были перечеркнуты карандашом. Дитрих сообщил, что они подлежали ликвидации; он имел приказ самого фюрера, согласно которому должен был расстрелять их немедленно. Франк тотчас позвонил Гитлеру; телефонную рубку снял Гесс, и Франк сказал, что не может подписать ордера на расстрел. Последовала пауза, и в трубке послышался голос Гитлера:

— Вы отказываетесь мне подчиняться? Вы сочувствуете этим преступным люмпенам? Я сотру этих людей в порошок!

Франк сказал, что не имеет письменного распоряжения, а только список имен, тогда Гитлер поспешно ответил, что является рейхсканцлером, а это дело имело для Рейха первостепенную важность. Тогда Франк попытался воздействовать на Гесса, "который был более спокойным и объективным, более утонченным, чем Гитлер", сказав, что большая часть лидеров СА, брошенных в Штадельхейм, знать ничего не знали ни о каком заговоре и оружия при себе не имели, кого из них сняли с поездов, кого вытащили из постели. Многие из них были достойными офицерами, с высокими наградами Первой мировой войны. Гесс попросил его подождать; он снова хотел переговорить с фюрером. Вероятно, этот эпизод и описывал Лейтген, поскольку ожидание продлилось до вечера.

"Наконец зазвонил телефон. Говорить со мной Гитлер отказался. Гесс сообщил мне, что рейхспрезидент наделил Гитлера всеми полномочиями власти, согласно которым Гитлер вправе использовать для борьбы с путчем самые решительные меры. Главные [115] зачинщики, как следует из распоряжения, должны быть расстреляны. Тогда я спросил:

— Какие? — И со списком в руках я услышал по телефону девятнадцать имен. Я пометил их красным карандашом. Потом возникла пауза, и я спросил: А что с теми, которые не помечены?

Гесс ответил:

— Фюрер проверил список и ограничился этими именами. — Рема в списке не было. Гесс сказал мне: Насчет Рема распоряжения будут позже. Пока все должны оставаться в тюрьме.

Гитлер, Гесс и Геббельс вылетели в Берлин. Выйдя из самолета, они шагнули в кроваво-красный закат; бледное небритое лицо Гитлера казалось "одновременно иссохшим и опухшим"; Гесс был еще более мрачным, чем когда-либо. Позже в канцелярии Гесс сказал Герингу, что в память о длительном сотрудничестве хотел сохранить Рему жизнь. Испытывал ли он угрызения совести, зная, что Рем невиновен, или снова колебался перед принятием важного решения, или в действительности переживал, этого никто не знает, но оставить в живых руководителя движения в разгар истребления подчиненных едва ли представлялось возможным. Спор продолжался в ближайшем окружении Гитлера весь следующий день, в то время как по всей стране бушевали расправы и месть. В своем дневнике Розенберг записал, что Гитлер сказал Аманну, что Рем стоял рядом с ним на суде после ноябрьского путча.

— Самая главная свинья должна умереть, — сказал Аманн и повернулся к Гессу. — Я сам застрелю Рема.

— Нет, — запротестовал Гесс, — это — моя обязанность, даже если потом меня самого расстреляют.

В тот же день инспектор концентрационных лагерей Гиммлера, Теодор Эйке, вошел в камеру Рема и протянул ему браунинг с одним патроном. Рем сказал, что хочет поговорить с Гитлером. В просьбе ему было отказано; ему сказали, что в его распоряжении имеется [116] десять минут. Через указанное время Эйке вошел в камеру и увидел Рема, стоявшего с обнаженной грудью лицом к двери камеры. Эйке приказал своему сопровождению стрелять. Рем со словами: "Мой Фюрер!" рухнул на пол.

Накануне у себя дома были убиты фон Шлейхер и его жена, Грегор Штрассер был застрелен в камере штаб-квартиры гестапо. Никто не знает, сколько еще человек было принесено в жертву, прежде чем в четыре часа утра следующего дня, 2 июля, Гитлер дал отбой операции. Сам Гитлер называл цифру 76; вероятно, что истинное число жертв приближается к 250.

О роли, которую играл Гесс в случившемся, и о месте, которое занимал после Ландсберга, можно судить по его постоянному присутствию подле Гитлера и других влиятельных фигур, по его близким отношениям с фон Рейхенау, обеспечившим сотрудничество с армией, по контролю над стекавшейся в его руки секретной информацией. Роль его в какой-то степени можно сравнить с ролью, которую играют жены великих людей, влияя на мужей отношением, советом, поддержкой. У Гитлера жены не было. Его любовница, Ева Браун — "Эви", как звал ее Гесс, не имела достаточно интеллекта, чтобы взять эту функцию на себя. Гесс оказался подходящей заменой. Трудно сказать, в какой степени он определял политику Гитлера.

В речи в Кенигсберге 8 июля, давая показания о "Ночи длинных ножей", потрясшей мир (но не престарелого и больного президента фон Ги.нденбурга, не армию, не земельную аристократию, осыпавшую Гитлера похвалами за его решительные действия), Гесс сказал, что "в те часы, когда стоял вопрос, быть или не быть германскому народу", невозможно было оценивать индивидуальную вину каждого; имелся глубокий смысл в принципе осуществления расправы в армии, продолжил он, когда "расстреливался каждый десятый, и вопрос о личной виновности даже не поднимался". [117]

Пять дней спустя Гитлер сказал депутатам Рейхстага, что судьба нации важнее судьбы личной; и он сослался на предупреждения о Реме, полученные "в частности от моего заместителя, Рудольфа Гесса", которые он не мог проигнорировать.

Через неделю, в начале августа, фон Гинденбург скончался. Армия выполнила свою часть договора, поддержав назначение Гитлера на пост президента, и присягнула в верности и "безоговорочном послушании Адольфу Гитлеру, фюреру Рейха и германского народа, верховному командующему вооруженными силами..." [118]