16. Предъявление Советской России германского ультиматума. «Германский мир» на Востоке и рейхстаг
Три дня триумфального шествия по железнодорожным и автомобильным дорогам Советской России, на которую вероломно напали во время перемирия германские империалисты, сделали немецких «завоевателей» Надменными. Вильгельм II, Гертдинг, Гинденбург и Людендорф, будучи, выражаясь словами Никита, политическими ворами и международными уголовниками, которым было чуждо не только великодушие, но элементарная честность, отправили 21 февраля 1918 г. Советскому [222] правительству ультиматум с новыми условиями мира. В ультиматуме Германия «великодушно» выражала готовность возобновить мирные переговоры и заключить мир на нижеследующих условиях:
1. Германия и Россия провозглашают прекращённым состояние войны.
2. Местности, лежащие к западу от указанной в Брест-Литовске русским представителям линии, принадлежавшие ранее России, не подлежат больше территориальному суверенитету России. В районе Двинска эта линия должна быть передвинута до восточной границы Курляндии... Россия отказывается от всякого вмешательства во внутренние дела этих местностей. Германия и Австро-Венгрия намереваются определить будущую участь этих местностей с согласия их населения. Германия готова после всеобщего заключения мира и полного проведения русской демобилизации очистить все, лежащие к востоку от вышеозначенной линии, местности постольку, поскольку из § 3 не следует чего-либо другого.
3. Лифляндия и Эстляндия немедленно очищаются от русских войск и Красной гвардии и занимаются германской полицией, вплоть до тех пор, пока устройство страны не гарантирует там общественной безопасности и государственного порядка.
4. Россия заключает немедленно мир с Украинской народной республикой. Украина и Финляндия незамедлительно очищаются от русских войск и Красной гвардии.
5. Россия по мере своих сил сделает всё, чтобы немедленно обеспечить Турции планомерное возвращение ей Восточных Анатолийских провинций и признает отмену турецких капитуляций.
6. а) Полная демобилизация русской армии, вплоть до вновь образованных теперешним правительством частей, должна быть проведена незамедлительно.
б) Русские военные суда в Чёрном море, Балтийском море и Ледовитом океане должны быть или немедленно переведены в русские гавани и оставлены там до всеобщего заключения мира, либо же разоружены. Военные суда Антанты, находящиеся в сфере русской власти, должны рассматриваться, как русские суда.
в) Торговое плавание в Чёрном и Балтийском морях возобновляется, как это было предусмотрено в договоре [223] о перемирии, очистка от мин начинается немедленно Блокада Ледовитого океана до заключения всеобщего мира остаётся.
7. Русско-германский торговый договор 1904 г. за изъятием точно указанных статей этого договора вступает в силу, как это указано в соответствующих пунктах мирного договора с Украиной. Гарантия свободы вывоза и беспошлинного ввоза железной руды и немедленное открытие переговоров по заключению нового торгового договора; гарантия предоставления Германии права наибольшего благоприятствования до 1925 г.
8. Регулирование политически-правовых отношений на основе решений русско-германской комиссии. Возмещение убытков гражданским лицам и возмещение расходов по содержанию военнопленных.
9. Россия обязуется прекратить всякую правительственную или правительством поддержанную агитацию и пропаганду против правительств Четверного союза и их государственных и военных учреждений.
10. Вышеозначенные условия должны быть приняты в продолжение 48 часов. Русские уполномоченные должны немедленно отправиться в Брест-Литовск и там в продолжение трёх дней подписать мирный договор, имеющий быть ратифицированным в двухнедельный срок{283}.
Таков был драконовский мир, продиктованный германским империализмом Советской республике.
Советское правительство получило ультиматум 23 февраля в 10 с половиной часов утра. Немецкие полчища двигались на Петроград, но были в тот же день разбиты под Псковом и Нарвой героическими усилиями только что создававшейся Красной Армии. В исключительно короткий срок были созданы из питерских рабочих боеспособные отряды, сильные духом и сознательной решимостью остановить немецкие полчища, преградить им путь на Петроград. 1-й Красноармейский, 6-й Тукумский, 2-й Пулемётный запасные полки, батарея [224] Михайловского артиллерийского училища, красногвардейцы петроградских заводов и другие наскоро сформированные отряды столкнулись с немецкими полчищами у сёл Черняковицы, Углы, Яхново и др. под Псковом и смело стали на их пути. «Первые же удачные для нас столкновения с неприятельскими передовыми частями, — говорится в одном официальном документе тех дней, — показали немцам, что кончилось их триумфальное шествие и в дальнейшем каждый шаг им придётся продвигаться с боем, каждую версту завоёвывать кровью. Отпор, неожиданно встреченный немцами со стороны псковских отрядов, заставил их не только приостановить дальнейшее наступление но... обнаглевшие хищники принуждены были оттянуть свои передовые части к Пскову»{284}.
Одновременно дала такой же отпор Красная Армия немецким ордам под Нарвой. Продвижение немцев на Петроград было приостановлено. Это первое столкновение молодой, только ещё организовывавшейся армии показало её боевые качества.
«Молодые отряды Красной Армии, впервые вступившие в войну, наголову разбили немецких захватчиков под Псковом и Нарвой 23 февраля 1918 г. Именно поэтому день 23 февраля 1918 г. был объявлен днём рождения Красной Армии» {285}.
Общий перевес сил, однако, был явно на стороне германских империалистов. Советская Россия должна была уступить, чтобы, использовав передышку, подготовиться к революционной войне. Совет Народных Комиссаров вынужден был поэтому дать 24 февраля своё согласие подписать германские грабительские условия мира и выслать делегацию в Брест-Литовск.
Объясняя причины этого решения, Ленин писал: «Безусловная необходимость подписания в данный момент (24 февраля 1918 г.) захватного, невероятно тяжелого мира с Германией вызывается прежде всего тем, что у нас нет армий, что мы обороняться не можем. [225]
Все знают, почему после 25 октября 1917 г., после победы диктатуры пролетариата и беднейшего крестьянства, мы все стали оборонцами, мы за защиту отечества.
Недопустимо, с точки зрения защиты отечества, давать себя вовлечь в военную схватку, когда не имеешь армии и когда неприятель вооружен до зубов, подготовлен великолепно»{286}.
Германское командование не приостановило продвижения своих армий и после получения извещения о принятии драконовских германских условий мира. Оно попрежнему продолжало наступление, сначала под предлогом неполучения письменного согласия Ленина, а когда таковое было получено, то продвижение всё же продолжалось, по согласованию с Гертлингом, «до подписания большевиками мира».
Оправдывая верховное командование в обмане правительства и сокрытии от него получения согласия советского правительства принять германский ультиматум, чтобы иметь предлог для захвата новых территорий, Людендорф писал:
«Когда говорят, что наступление в Балтике продолжалось дальше той линии, которую верховное командование обещало имперскому канцлеру не переходить и что оно скрывало от него согласие Ленина подписать мирный договор до падения Нарвы, то это исторически неверно. Войска продвигались неожиданно быстро через Литву на Венден, который был указан имперскому канцлеру в качестве цели наступления. Но так как к этому времени ещё не была получена просьба Ленина о мире, то продвижение продолжалось, и именно с согласия канцлера. О получении мирного предложения большевиков он тотчас был извещён и одобрил намерение продолжать продвижение войск до тех пор, пока большевики не подпишут мира. Оно достигло Нарвы и Псковского озера. В этом была необходимость. Озеро должно было быть включено в долговременную линию обороны»{287} (читай: в долговременную границу. — Ф. Н.).
25 февраля — 1 марта происходили в рейхстаге довольно оживлённые общие политические прения по [226] вопросам внешней и внутренней политики. Германский ультиматум Советскому правительству уже был всем известен. Дискуссию открыли Гертлинг и Пайэр. Канцлер посвятил свою речь исключительно внешней политике Германии и её военным целям. Видное место в ней занял также ответ на новые четыре пункта Вильсона. Фон Пайэр говорил главным образом о внутриполитических проблемах, «демократизации» Германии и тех трудностях и отчаянном сопротивлении юнкеров, с которыми приходится бороться. Старый канцлер с исключительной развязностью и цинизмом лгал рейхстагу, будто Германия ведёт «оборонительную войну», что интервенция в Советской России не преследует контрреволюционных и завоевательных целей. Она начата, говорил он, «по зову Украины о помощи» и для обеспечения плодов заключённого с Украиной договора. Военные операции в России, продолжал он, ведутся не ради аннексий: «Они совершены исключительно по настойчивому требованию и представлениям населения защитить их против жестокостей и опустошений Красной гвардии... и иного характера иметь не должны». Германия, говорил он, вопреки решениям 18 декабря 1917 г. в Крейцнахе, не намерена «оставить Бельгию у себя». Если бельгийское правительство обратится к ней с мирным предложением, то она согласится обсудить лишь с ним одним вопрос о будущем устройстве Бельгии.
Указав на дополнительные четыре пункта Вильсона, Гертлинг в общем их «одобрил», хотя они, по его мнению, нереальны. Он считал, что Вильсон забежал слишком далеко вперёд со своими идеалами международного устройства, а действительность жестока и мало с ними считается. Гертлинг квалифицировал германское нападение на Советскую Россию как «миролюбивую» политику и всячески поносил политику Антанты, он говорил, что в противоположность оборонительным целям Германии — доказательством чего является заключённый ею мир с Центральной радой и предъявленный Советской республике ультиматум — Антанта всегда преследовала и ныне преследует завоевательные цели, о чём свидетельствуют «мирная декларация» Ллойд Джорджа и «четырнадцать пунктов» Вильсона. [227]
Человечество находится перед решительным моментом. Если враги Германии изъявят согласие начать мирные переговоры, то она с полной готовностью отзовётся на их предложение. Если же они не послушаются разума и захотят продолжать завоевательную с их стороны войну, то немецкие «великолепные войска под командованием своих гениальных полководцев» будут бороться с такой же несокрушимостью и дальше до полной победы{288}.
Пятидневные дебаты в рейхстаге показали, что начавшиеся уже в декабре колебания и обратные политические сдвиги в серединных буржуазных партиях уже закончились и все эти партии вновь, по крайней мере в своём большинстве, вернулись на старые аннексионистские позиции. В июле 1917 г. центр, прогрессивная народная партия и часть немецкой фракции считали, что при сложившемся соотношении сил Германия не может одержать победы и что поэтому мир без аннексий и контрибуций будет для неё означать победу, так как он её предохранит от расчленения. По этой причине эти партии перестали тогда поддерживать военные цели консервативной и национал-либеральной партий и вместе с социал-демократической партией (большинства) образовали новое большинство в рейхстаге, которое заявило в принятой 19 июля 1917 г. резолюции, что оно будет добиваться «мира по соглашению». Теперь, в новой военной обстановке, серединные буржуазные партии закончили круг шатаний и стали вновь поддерживать старую аннексионистскую программу, формально не отказываясь от мирной резолюции рейхстага. Но они давали ей такое толкование, что любая аннексия превращалась в «соглашение».
После ознакомления с прениями в главной комиссии рейхстага 24–25 января и в рейхстаге 20–22 февраля нет надобности подробно останавливаться на изложении и анализе прений по внешней политике в рейхстаге 26 февраля — 1 марта{289}, так как они ничего принципиально [228] нового не внесли и не изменили, но лишь закрепили наметившееся уже ранее аннексионистское большинство. Произошло новое сближение между центром и прогрессистами, с одной стороны, и консерваторами и национал-либералами, с другой стороны. Эти партии все вместе одобрили политику правительства, в том числе и ультиматум Советскому правительству и намеченные Гертлингом линии будущего мира на Западе. Не только консерваторы, национал-либералы, немецкая фракция, но и лидеры католического центра, который был инициатором резолюции рейхстага от 19 июля 1917 г., выступили с заявлениями, что наступление 18 февраля (т. е. вероломное нападение и начатая интервенция в Советской России) преследует «освободительные» цели и не расходится с провозглашённым принципом в упомянутой резолюции «мир по соглашению». Вопреки заявлению Эрцбергера несколько дней назад, что все буржуазные партии, объединившиеся вокруг мирной резолюции рейхстага, остаются ей верными, другой лидер центра, Тримборн, одобрил «мирную» программу Гертлинга во всех её частях и особенно заявление о Бельгии и о якобы оборонительных целях войны германского империализма. Он одобрил «трезвый и обдуманный» ответ Гертлинга Вильсону на его «четырнадцать пунктов» и «четыре принципа». Касаясь интервенции в Советской России, Тримборн заявил: «Мы согласны с политическими целями продвижения на Украину и в остзейские провинции. Завоевательные тенденции ими не преследуются. За Германией остаётся слава, что она принесла и приносит измученным народам этих несчастных областей избавление от их страданий»{290}. Эта политика вполне укладывалась, по мнению Тримборна, в резолюцию рейхстага, которая требовала заключения мира на основе соглашения.
И сам Эрцбергер, соавтор резолюции рейхстага, полностью одобрил политику Гертлинга и ультиматум. «Мы можем горячо приветствовать тот мир, — сказал Эрцбергер, — которому уже проложен путь на Востоке, с Россией, может быть, он уже в данный момент подписал, [229] так как он целиком укладывается в рамках наших решений» {291}.
Все буржуазные партии, также и те, которые семь месяцев назад стояли за мир «по соглашению», сделались опять ярыми сторонниками аннексий, как только обстановка временно изменилась в пользу Германии. Из партий, представленных в рейхстаге, лишь социал-демократическая и независимая социал-демократическая партии выступили с критикой действий правительства: первая выступала на словах против аннексий и внешней политики правительства, но всё же поддерживала её в конечном счёте; вторая критиковала и разоблачала аннексионистскую политику Германии и защищала Советское правительство, но также не делала из этого необходимых выводов до конца. Двуличная роль социал-демократии особенно ярко выявлена в речи Шейдемана, который критиковал восточную политику правительства и его нечистые намерения относительно Бельгии и предсказывал, что это приведёт германский народ к катастрофе, но он всё же умудрился возложить долю вины за эту политику на... большевиков.
Шейдеман нашёл в речи Гертлинга желание «мира по соглашению», одобрил его политику, как и его желание вести сепаратные переговоры с Бельгией, которые явятся мостом для заключения действительного мира и на Западе{292}.
С резкой отповедью Гертлингу выступил 27 февраля в английской палате общин Бальфур. Он заявил, что «четыре принципа» Вильсона не нуждаются в одобрении Германии. Кто хочет мира, тот должен их принять, Бельгийский вопрос — это центральный вопрос мирной конференции. Германия должна признаться в своём преступлении перед Бельгией и искупить его. Она должна вернуть ей всё, что взяла у неё, безусловно и безоговорочно. Бельгия должна занять самостоятельное положение среди европейских государств. Совершённая по отношению к Франции несправедливость должна быть исправлена и Эльзас-Лотарингия возвращена. [230]
Бальфур выступил против распространённой легенды, будто германский милитаризм опирается только на обособленную военную касту и она им руководит. На самом деле милитаризму поклоняется значительная часть немецкой интеллигенции, которая готова пустить в ход все меры, чтобы возвести Германию на степень господствующей над всем миром державы. Германская «оборонительная» война означает войну для расширения территории, а германская война за экономическую независимость означает экономическое подчинение других наций германским экономическим интересам. Это является препятствием на пути к миру. Пока не будут созданы уверенность и гарантии в заключении мира на основе «четырнадцати пунктов» Вильсона и его четырёх принципов, до тех пор не могут быть начаты переговоры о мире{293}.
Германская буржуазия в своём громадном большинстве, а юнкерство и генералитет почти без исключений были опьянены кровью и «победами». Они верили, что через два-три месяца они не только покорят Советскую Россию, но разобьют Францию и Англию и заставят просить мира США. Среди свободомыслящих буржуа и скептиков были и такие, которые опасались за будущее. Они были бы непрочь одобрить политику правительства, если бы не страшились её последствий. Один из таких «свободомыслящих» политиков и промышленных магнатов Вальтер Ратенау писал 1 марта 1918 г. майору Штейнбэмеру:
«Русская политика, рассматривая её оптимистически, мне кажется каким-то большим незаконченным творением. Создаются по крайней мере четыре новых государства, из них два больших, которые будут развиваться гораздо более быстрыми темпами, чем в царское время, — все самонадеянные, упрямые и неблагонадёжные. Частично недовольные, частично глубоко задетые и истеричные. Каким безвредным соседом была по сравнению с ними царская Россия! Если последующий всеобщий мир не сотрёт часть этой картины, то мы будем жить в пучине вражды и конфликтов». [231]
Ратенау и его немногочисленные единомышленники верили, что подготовлявшееся наступление на Западном фронте будет победоносным и принесёт всеобщий мир, но они далеко не разделяли иллюзии пангерманцев относительно покорения всех своих могущественных противников.
«Мир в результате наступления на Западе ожидается как нечто само собой понятное. Чем больше я верю в успех, тем кажется он (успех) мне в конечном счёте невероятнее»{294}.
Ратенау также верил, что в результате наступления на Западе будут созданы новые германские генерал-губернаторства в Париже, Лионе, Марселе, Орлеане и Бордо, но это его не радовало, так как Германии нужен был мир, а не углубление мирового конфликта и изобретение немецкими учёными новых проблем, над которыми они уже работали. Ратенау саркастически и ядовито продолжал:
«Я радуюсь за немецких профессоров, которые подарят нам басконскую, провансальскую, нормандскую и гасконскую «проблему».
Интервенция в Советской России преследовала, как выше показано, самостоятельную политическую цель, но она была неотделима от западной политики германского империализма и проводилась одновременно с подготовкой наступления на Западе, которая «превосходила, по словам Ратенау, всё до тех пор мыслимое».