15. Германский рейхстаг и австрийский рейхсрат об интервенции на Украине

В такой «победной» атмосфере началось 20 февраля в германском рейхстаге обсуждение «мирного» договора с Украинской центральной радой. Прения в рейхстаге представляют большой политический и исторический интерес. Они дают яркую и действительную картину «победных» устремлений и вожделений финансового капитала и юнкерства и довольно реальное представление о том, как они тогда мыслили себе «устройство Европы», а может быть, и всей вселенной, если бы остались победителями. Они показывают, что Гитлер старался осуществить то, что было в своё время намечено Вильгельмом II.

Защищая своё детище — договор с Центральной радой, — Кюльман был вынужден приподнять завесу и пролить свет на те экономические и политические причины, которые побудили германский империализм к заключению «мира» с несуществующим правительством.

«Украина, — заявил Кюлъман, — говоря в общих чертах, охватывает всю южную Россию и заключает в своих естественных этнографических границах как богатейшие аграрные области прежней Российской империи, так и богатства и возможности в отношении полезных ископаемых, залежей угля и железной руды, которые лишь отчасти известны и эксплоатируются». Кюльман далее подчеркнул, что «в пределах Украинской Народной Республики имеются также и многообещающие зачатки собственной промышленности». «Помимо этих причин, — сказал он, — играли немаловажную роль и причины продовольственно-фуражного и военно-политического характера. Украина, как многие полагают, обладает также и сейчас, после столь длительной войны, большими запасами хлеба и фуража, которые она частично в состоянии отдать». Германия и особенно Австро-Венгрия заинтересованы в установлении правильных торговых отношений с Украиной, в обмене фуража и сырья на промышленные товары. Таковы были причины «признания» буржуазной Центральной рады и отрыва [213] богатой Украины от Советской России. Богатейшие месторождения топлива и металлов, обширнейшая и богатейшая в мире сельскохозяйственная область с культурным земледелием, развивающаяся промышленность и обширный рынок сбыта для товаров — всё это привлекало жадные взоры германских империалистов, и в этой алчности была причина их «любви» к Украине.

Возражая противникам договора, утверждавшим, что он затруднит заключение мира с Советской республикой, Кюльман старался успокоить критиков и заверял их в обратном. Если имеется какое-либо реальное средство для того, чтобы заставить Советскую Россию подписать удовлетворительный мирный договор, заявил он, то таковым средством является факт подписания мира с Украиной. Оно поможет заставить петербургское правительство подписать удовлетворяющий обе стороны мир.

Кюльман выразил надежду, что все другие мирные договоры, которые Германии ещё предстоит заключить, будут походить на германо-украинский. Этот первый договор, сказал он, является в известной степени прототипом для других договоров, он послужит «основой для восстановления правовых отношений с другими частями России»{270}.

Расчленение Советской России было, таким образом, провозглашено с трибуны рейхстага около 30 лет назад. Оно нашло своё выражение в предъявленном 21 февраля Советскому правительству ультиматуме и сделалось одной из основ последующей политики германского империализма.

Представитель финансового капитала Штреземан и представитель юнкерства Вестарп выступили в защиту отделения Украины от Советской России и предъявленных Советскому правительству условий ультиматума, хотя он ещё не был опубликован; они требовали расчленения России. Штреземан, например, выступил против социал-демократов, а также против некоторых буржуазных групп, которые не одобряли правительственного курса. «Я этим имею в виду, — сказал Штреземан, — [214] всю школу политических деятелей, придерживающихся той точки зрения, что мы должны были бы попытаться добиться с великой, связанной воедино Россией дружественного договора, который дал бы нам возможность, отталкиваясь от этого германо-русского дружественного договора, достигнуть континентального союза против Англии и этим путём нанести ей великий удар, такой удар, который дал бы нам навсегда ту свободу по отношению к Англии, которую мы хотим завоевать в этой мировой войне».

Штреземан защищал договор с Центральной радой от имени национал-либеральной партии потому, что заключение этого договора означало отрыв от России наиболее богатого края. «Украина является экономическим импульсом Великой России, таковым она, вероятно, и впредь останется... Украина — колоссальный хозяйственный организм русской империи, и надо, — сказал он, — радоваться тому, что германская политика добилась её отделения от России и вступления в хозяйственные отношения с Германией». Штреземан патетически продолжал: «Ввиду того что экономическое значение отрыва Украины от России очень велико, я приветствую это ещё и потому, что мы здесь создали своего рода договор — модель для восстановления хозяйственных правовых отношений», который должен компенсировать все потери германского инвестированного капитала за границей. Штреземан требовал присоединения Литвы и Курляндии к Германии, аннексии Домбровского угольного бассейна и других богатых железом месторождений Польши и создания «германской Балтики». Он сказал: «Если мы оккупируем вместе с Курляндией также Лифляндию и Эстляндию, то тогда, надеюсь я, настанет день, когда эта старая немецкая земля будет находиться в лоне великой империи»{271}.

Граф Вестарп от юнкерско-конеервативной партии одобрил заключение договора с Украиной по тем же мотивам, что и Штреземан. Он также подчеркнул экономическую и продовольственно-фуражную ценность Украины, прорыв англо-американской блокады и т. д. [215]

Вестарп, однако, требовал, чтобы этот договор не был во всём образцом для последующих договоров. Другие державы должны платить военные издержки. Вестарп считал, что искреннее согласие германского правительства заключить с Советской Россией мир на основе самоопределения народов было «ошибкой». Надо было настоять на проведении точки зрения, что «всё приобретённое немецким мечом» должно служить немецким интересам. Он критиковал информацию о переговорах в Брест-Литовске, особенно сообщение от 11 февраля, которое общественное мнение поняло как окончание войны. «А между тем наш добрый немецкий меч возобновил свою работу, и это приветствуют мои друзья, и я особенно горячо приветствую то, что такое решение было быстро принято и приведено в исполнение». Теперь создана ясность: большевики — враги Германии. Вестарп присоединился ко всем пожеланиям Штреземана относительно Прибалтики. Вестарп потребовал от правительства не возобновлять переговоров с большевиками до тех пор, пока «русское правительство полностью не очистит Эстляндии и Лифляндии и не предоставит нам нужное влияние и защиту немецкого населения».

Новое наступление германских войск и новые предложения Советского правительства изменили положение. «Большевистское правительство должно теперь просто признать, что оккупированные нами области, Литва, Курляндия и Польша, таким образом, отделены от русского государства и что мы сами теперь урегулируем отношения этих государств, не допуская никакого влияния большевиков на урегулирование этих вопросов». Германия получила опять «свободу рук», и она устроит так дела, как это будет выгодно её интересам.

«Теперь, — закончил свою человеконенавистническую и нагло-захватническую речь Вестарп, — слово опять принадлежит оружию, и теперь оружие опять сделает своё дело. Оно сделает своё дело на Востоке, оно нанесёт, если это необходимо будет, последние удары нашим врагам также и на Западе, которые приведут нас через германскую победу к германскому миру»{272}. [216]

В духе Вестарпа и Штреземана высказался также и представитель германской фракции Гален-Швец{273}. Два оратора от католического центра, Гребер и Ференбах, одобрили и заключение договора и проводимую правительством в Брест-Литовске политику.

Речь другого лидера центра, Ференбаха, изобиловала клеветническими выпадами против Советского правительства. Он требовал, под общее одобрение консерваторов, немецкой фракции и национал-либералов, расчленения России и отделения от неё, кроме Украины и Польши, Литвы, Курляндии, Лифляндии и Эстляндии и присоединения их к Германии.

Давид от социал-демократической фракции критиковал на словах поведение германского правительства, обвиняя его в неискренности и в империалистических планах, высказался против аннексии каких-либо областей бывшей царской России, но сделал при этом заявление, которое свело на-нет всю критику и которое означало по сути дела одобрение отрыва Украины от Советской страны.

«Наши интересы на Украине, — сказал Давид, — состоят в том, чтобы мир, который мы, само собой понятно, также приветствуем, принёс плоды, которые мы желаем. Мы желаем, чтобы наши надежды на то, что нам будут доставлены оттуда хлеб и другие сельскохозяйственные продукты, могли быть выполнены. Мы также надеемся, что теперешнему правительству удастся победить, во внутренней борьбе»{274}. Но так как это «правительство» уже было изгнано из Украины украинскими рабочими и крестьянами и могло «победить во внутренней борьбе» лишь при помощи германских штыков, то этим заявлением Давида косвенно оправдывалась интервенция.

Очень яркую разоблачительную и противоаннексионистскую речь произнёс Ледебур от имени независимой социал-демократической партии. Он доказал с документами в руках, что мир с Центральной радой являлся лишь предлогом для контрреволюционной интервенции и что начатый поход против Советской республики является [217] не «возобновлением войны», а форменным актом интервенции. Ледебур дал в своём выступлении отпор клеветническим заявлениям Штреземана и Вестарпа о том, что якобы гуманитарные побуждения заставили германский империализм бросить его войска для спасения невинных людей от большевистского террора{275}.

Перед генеральной дискуссией по договору с Центральной радой Шейдеман заявил от имени социал-демократической партии, что хотя у неё есть возражения против отдельных пунктов договора (в частности она несогласна с уступкой Холмщины Украине), «социал-демократическая фракция будет, несмотря на это, голосовать за мирный договор в сознании того, что всякое заключение мира укрепляет волю народов к всеобщему миру, усиливает влияние всех готовых к миру по соглашению, напротив, он должен поколебать позицию подстрекателей к войне во всех странах» {276}.

Против одобрения договора с Центральной радой по принципиальным мотивам выступил с декларацией от имени независимой социал-демократической фракции депутат Кон. Независимые социал-демократы, говорилось в декларации, не одобряют этого договора по следующим причинам:

1. Договор является грубым вмешательством во внутренние дела других народов — в дела народов России, натравливанием одного против другого народа с целью, ничего общего с интересами этих народов не имеющей. Этот договор создаёт на Востоке вражду против германского народа, против центральных держав.

2. Независимые социал-демократы не могут одобрить целей, преследуемых договором с Украиной. Центральные державы выступили в защиту «порядка старой Европой против русской революции» для сохранения полуабсолютистского и капиталистического режима, который осуждён на гибель. «Этот контрреволюционный характер договора и вся восточная политика центральных держав настоятельно заставляют нас оказать самое резкое сопротивление этой политике». Договор, далее, является несправедливым актом против польского [218] народа, которому было торжественно обещано самоопределение и гарантирована его территория.

3. Независимые социал-демократы не могут одобрить этот договор, так как та политика, введением к которой он является, скрывает в себе опасности для будущего спокойствия Европы, особенно для будущего спокойствия германского народа. «Этим миром и его непосредственным спутником, вновь начатыми военными действиями, будет создано не что иное, как Большие Балканы на восточной границе Германии». Все те бедствия, которые Балканский полуостров причинил Европе, будут воспроизведены в громадных масштабах.

4. Они отклоняют этот договор, так как в нём нет мирной цели, он является «исключительно инструментом нового, обострённого ведения войны»{277}.

Подробно мотивируя причины отрицательного отношения независимой социал-демократической партии к этому договору, Кон между прочим сказал: «Ведь мир с Украиной является как раз лишь предлогом или поводом для того, чтобы теперь опять начать враждебные действия против России в этих областях, и целью этого нового похода против России всё же является, как её назвала, например, венская «Arbeiter Zeitung» — газета, которая гораздо ближе к вам, господа из большинства рейхстага, чем к нам, и которая гораздо ближе стоит к австрийскому правительству, чем мы, — целью нового похода является аннексия под предлогом защиты немецких интересов, под предлогом необходимости создания гарантии границы Литвы, Курляндии, Эстляндии, Лифляндии, будь то неприкрыто, будь то под какой-нибудь лицемерной маской» {278}.

Кон протестовал против намерений финансового капитала навязать всему миру «немецкий» мир, который пошёл бы на пользу только ему. И солдаты выступают против затягивания войны ради достижения чуждых им целей. На стенах окопов находят такие выразительные надписи: «Der Krieg geht für die Reichen, die Armen zahlen mit laichen» (Война ведётся в интересах [219] богатых, а бедняки расплачиваются за неё своими трупами).

В заключение Кон сказал, что германские империалисты хотят навязать всем народам «немецкий мир». Возможно, что это им удастся. «Когда вы Европу превратите в пустыню, когда вы принесёте достаточно цветущих людей в жертву и достаточно разрушите цветущих местностей, тогда возможно, что вы навяжете ей свой мир. Но остатки народов, которые всё же останутся в живых, не смогут признать этот немецкий мир. Вы принесёте домой немецкий мир, опираясь на меч, но окружённые ненавистью всего мира»{279}.

Как встретила многоязычная и многонациональная Австро-Венгрия весть о заключении мира с Украинской центральной радой и о вероломном нападении Германии на Советскую Россию? Только немецкие аристократы и буржуазия, а также мадьярские магнаты праздновали «победу». Все же остальные народы и общественные классы умирающей монархии отнеслись к тому и другому со смешанным чувством озлобления и страха перед неизбежной расплатой за новые авантюры. Когда в австрийской палате депутатов была зачитана поздравительная телеграмма императора Карла по случаю подписания мирного договора с Украиной, то все депутаты-славяне покинули в знак протеста заседание. При этом заслуживает внимания одна не лишённая политического интереса деталь. Чехословаки, хорваты, сербы, словенцы, далматинцы и другие славянские народы протестовали против мира с украинскими мелкобуржуазными авантюристами, наносящего ущерб русскому и украинскому народам. Польские шляхтичи, душившие в течение ста с лишком лет вместе с немцами украинцев в Галиции, протестовали против признания Австро-Венгрией Украины и включения в её границы искони украинских земель, которые они считали «польскими».

Желая предотвратить новую авантюру, социал-демократическая фракция австрийской палаты депутатов потребовала от министра-президента Зейдлера официального заявления, что: 1) война с Россией закончена и что [220] Австро-Венгрия готова возобновить с ней дипломатические, правовые, экономические и иные отношения; 2) австро-венгерские войска не примут участия в оккупации Украины и не будут вмешиваться в русско-украинский конфликт; 3) австро-венгерское правительство примет четыре принципа Вильсона и позаботится об установлении мирных переговоров между Австро-Венгрией и США{280}.

Премьер-министр сделал 19 февраля в палате депутатов от имени графа Чернина успокоительное заявление относительно начавшейся интервенции в России. Для Австро-Венгрии, заявил Зейдлер, мир с Центральной радой представляет вопрос о хлебе. Украина обязалась передать центральным державам свои излишки хлебных и сельскохозяйственных запасов, и он выразил надежду, что украинский хлеб вскоре облегчит продовольственное положение монархии. В заключение Зейдлер заявил:

«Петербургское правительство, как оно само заявило, не находится больше в состоянии войны с Австро-Венгрией. Следуя немецким призывам о помощи из Эстляндии и Лифляндии, Германия решилась предпринять поход внутрь страны для оказания помощи сородичам, живущим в этих провинциях. Мы решили в полном согласии с нашими верными союзниками не принимать участия в этом военном предприятии»{281}.

«Нашим верным союзникам» в Берлине пришлась эта вольность Зейдлера и Чернина не по вкусу. После соответствующего нажима со стороны «верных союзников» Чернин вынужден был заявить через официальное корреспонденцбюро:

«Совет Народных Комиссаров принял без какой бы то ни было оговорки выставленные державами Четверного союза условия мира в Брест-Литовске. Новый поворот на Востоке достигнут исключительно благодаря последовавшим без промедления военным мероприятиям против великорусской республики. Само собой понятно, что эта военная операция, как и всё, что будет в дальнейшем предпринято на фронтах, основывается на согласии [221] обоих верховных командований. Если до сих пор, — говорилось далее в сообщении Чернина, — в походе принимали участие главным образом германские войска, то это объясняется тем, что австро-венгерские войска находятся на юго-западной части Восточного фронта. Вмешательство наших войск зависит исключительно от местного положения и группировки сил» {282}.

Габсбургская монархия, жившая несколько веков насилием, грабежом, предательством и вероломством по отношению к окружавшим её славянским народам, не могла кончить иначе как вероломством. Господствующие классы немецкой Австрии и Венгрии также не поняли «русского чуда», как его не поняли и господствующие классы Германии.

За восемь месяцев до гибели Австро-Венгрии Чернин и Карл, смиренно стучавшиеся в двери Вильсона и Ллойд Джорджа, оправдали германскую интервенцию, оправдали германский ультиматум и сами начали интервенцию на Украине. Результат был один и тот же и для Австрии и для Венгрии. «Русское чудо» могло спасти от гибели это надрывавшееся под тяжестью вековых политических преступлений государство, но по его собственной вине оно ускорило гибель семисотлетнего монстра.