14. Вероломное нападение германских империалистов на Советскую республику
По требованию верховного командования был созван 13 февраля коронный совет в Гомбурге, в котором принимали участие кайзер, Гертлинг, фон Кюльман, фон Пайэр, Гинденбург, Людендорф и начальник морского штаба адмирал Гольцендорф. Гинденбург и Людендорф категорически потребовали расторжения соглашения о перемирии на Восточном фронте и немедленного возобновления военных действий, ибо иначе, как мотивировали они своё требование, «не будет мира». Советские «дипломаты злоупотребляют нашим терпением для пропагандистских целей и не думают о заключении мира».
Мотивируя требования интервенции, Людендорф заявил, что если не уничтожить остатки русских войск, то русский фронт может вновь окрепнуть, Румыния не заключит мира без России. Наступление на Западе будет невозможным, и Германия упустит момент победоносно закончить войну. «Украина нам также нужна как вспомогательная военная сила против большевизма». Откуда взять хлеба, который так нужен Германии и [207] Австро-Венгрии? «Чтобы воспрепятствовать созданию самими большевиками нового Восточного фронта, необходимо нанести их войскам быстрый и решительный удар, который даст нам большое количество военного материала. Для этого не потребуется крупной военной операции»{262}.
Фон Кюльман выступил противником возобновления войны и предложил продолжать переговоры с советским правительством, которые, по его мнению, дадут лучшие результаты, чем военная интервенция. Он указывал на то, что интервенция произведёт плохое впечатление в Австро-Венгрии и вызовет крупные политические осложнения внутри страны. Гертлинг и Пайэр считали, как. и Гинденбург и Людендорф, что большевиков можно принудить к заключению аннексионистского мира лишь силой, но они опасались подобно Кюльману, что возобновление войны на Востоке чревато нежелательными политическими последствиями. Поэтому они были не против возобновления военных действий, но хотели их ограничить определёнными географическими рамками, не допустить перенесения «ожидавшегося победного похода» за определённую черту. Пайэр, например, указывал коронному совету на то, что «солдатский темперамент некоторых военачальников» может их увлечь и повести гораздо дальше, чем это необходимо для оказания давления на русское правительство, «тем более, что такие действия должны найти опору вдинастических притязаниях, которые не ограничивались одной Курляндией и Литвой». Большинство германского, народа не намерено продолжать войну на Востоке ради достижения этой цели. Кайзер поддержал верховное командование и доказывал, по свидетельству Пайэра, необходимость присоединения русских провинций к империи, между прочим, также и династическими интересами{263}. В результате борьбы мнений Гертлинг и Пайэр дали согласие на возобновление военных действий, а верховное командование в свою очередь обязалось «не распространять продвижения вперёд дальше определённого рубежа». [208]
Гертлинг и верховное командование договорились, что германские войска будут остановлены у Вендена. Кайзер одобрил это соглашение. Кюльман остался при своём первоначальном мнении, но в отставку не вышел, так как это указало бы всему миру на разногласия в правительстве по столь важному вопросу.
Принятая коронным советом программа действий гласила: «Нанести смертельный удар большевикам, улучшить этим путём наши отношения внутри страны и с лучшими слоями России, освободить крупные боевые силы на Востоке и собрать все наши военные и моральные силы для нанесения сокрушительного удара на Западе».
Германские империалисты считали, что без нанесения смертельного удара Советской России нельзя было нанести сокрушительного удара Антанте. Доказывая необходимость захвата всей Прибалтики, Финляндии, Украины и других западных областей России, Людендорф подчёркивал на коронном совете, что они нужны Германии в первую очередь как плацдарм для борьбы с большевиками, что означало на политическом языке «для борьбы с русским народом».
Помешать Советскому государству создать свою армию, раздавить её в самом зародыше — такова была одна из задач, которую преследовал германский империализм, начиная своё нападение на Советскую Россию. Нападение было вызвано не соображениями «оборонительного» и чисто военного характера, как утверждают Гинденбург и Людендорф в своих воспоминаниях. Оно было продиктовано империалистическими и интервенционистскими контрреволюционными целями.
Германское правительство вероломно нарушило соглашение о перемирии, обязывавшее его предупредить советское правительство за семь дней до возобновления военных действий, и известило 16 февраля Совет Народных Комиссаров об истечении через два дня срока перемирия, а 18 февраля возобновило наступление по всему фронту.
В таг же день генерал Гофман записал в своем дневнике: «Решение приступить опять к военным действиям — самое правильное... Удастся ли при помощи этого [209] наступления свергнуть большевиков, — ещё неизвестно»{264}.
«Свергнуть большевиков» и завладеть богатствами нашей родины, покорить и поработить наши народы — вот чего добивались германские капиталисты и юнкеры в 1918 г., начиная разбойничий поход. Они этого не скрывали, разговаривая сами с собой. Момент был выбран, по их мнению, очень удачный. Старая русская армия не была боеспособна, а Красная Армия ещё только создавалась. В первые дни вероломного нападения немецкие орды не встречали никакого сопротивления. 19 февраля немцы взяли Двинск и Луцк. Лёгкость продвижения вперёд побудила немецких разбойников итти дальше Вендена. «Пока мы не дойдём до озера Пейпус, мы не остановимся»{265}, — записал тот же Гофман.
Уже после катастрофы 1918 г. многие германские историки и публицисты, в том числе и националистического толка, резко упрекали правительство и верховное командование в отсутствии у них политического чутья и понимания смысла происходивших вокруг них событий, явившихся якобы причиной того, что они не воспользовались «русским чудом» и не добились — что было, как уже выше показано, вполне возможно — заключения сносного для Германии мира на Востоке и на Западе. Вспоминали, что в прошлом уже бывали такие случаи, когда Россия спасала Пруссию от гибели, и горько жаловались на то, что во главе Германии в 1918 г. не оказалось государственных людей, подобных Фридриху II и Бисмарку, которые не выпустили бы из своих рук «русского чуда» и с его помощью на сей раз спасли бы Германию от неминуемого разгрома. Так как таких государственных людей в 1918 г. в Германии не оказалось, повествует историческая публицистика, то «русское чудо» вместо спасения ускорило её низвержение в бездну. Некоторые публицисты и историки доходили даже до того, что серьёзно упрекали правительство того времени в, том. что оно не использовало «русского чуда» для нанесения совместно с Советской Россией смертельного [210] удара Англии и её союзникам. Как будто это зависело исключительно от желания и умения германского правительства, а не от Советской республики. Так, например, цитированный уже раньше Никиш пишет:
«Великий Фридрих был однажды спасён русским чудом; совершенно неожиданно, совершенно нечаянно Россия вышла из коалиции, вышла из железного кольца, которое сжимало Пруссию. В 1917 г. Германию также осветило в её отчаянной борьбе русское чудо»{266}. Однако, жалуется автор, ничего не было сделано для того, чтобы обратить его на пользу отечеству.
Так как германское правительство и верховное командование не захотели удовольствоваться тем, что «русское чудо» временно усилило Германию, и захотели его использовать для получения новых военных лавров, то оно из спасения превратилось в «немецкий рок». Так истолковывала определённая часть публицистики и историографии распрю между двумя противоположными миропониманиями. «Позиция, которую Германия заняла по отношению к России, — пишет Никиш, — решила её собственную судьбу»{267}. Это несомненно так, но причины поражения Германии лежат гораздо глубже. Они заключаются в империалистическом, захватническом характере германской политики.
Ища виновников «несправедливости», якобы причинённой Германии в Версале, не в германской ненасытной жажде мирового господства, а в её побочных продуктах, тот же Никиш продолжает: «Неполитический характер германского народа отомстил за себя; его инстинкт не был достаточно умеренным, чтобы направить его по правильному пути. Поэтому он также не понял событий в России и не сумел занять правильную по отношению к ним позицию... В Брест-Литовске Германия отделилась от последних резервов той силы, которой она ещё могла располагать... Она вела себя, как мелкий торгаш, в то время как она должна была вести себя не только в военном, но и в политическом отношении, как герой. Она чувствовала себя победителем, когда она была лишь мелким воришкой, который в течение своей [211] короткой отсрочки наказания стремятся совершить ещё пару воровских делишек. Её взоры не простирались дальше завтрашнего дня, когда она должна была смотреть в далёкое будущее»{268}.
Немцы не смогли использовать «русское чудо» для достижения выгодного мира и устранения Версаля не потому, что Фридрих II и Бисмарк были давно в гробу. Будучи руководителями наиболее организованного юнкерско-капиталистического государства и первой армии в мире в эпоху империализма и одновременно представителями интересов юнкерства и финансового капитала, требовавших завоевания мирового господства, политическое руководство и верховное командование хотели по-своему использовать «русское чудо». В этом не было их персональной вины, в этом была беда германского империализма, за что он скоро должен был временно поплатиться.
В своём протесте против возобновления военных действий от 19 февраля Советское правительство обращало внимание германского правительства на то, что Четверной союз был извещён о прекращении состояния войны и демобилизации русской армии на всех фронтах и поэтому оно «не могло ожидать такого шага уже по тому одному, что ни прямо, ни косвенно ни одна из находившихся в состоянии перемирия сторон не предупреждала о прекращении перемирия за 7 дней, как это обязались сделать обе стороны по договору 2–15 декабря 1917 г.».
Вынужденное уступить силе, Советское правительство дало согласие «подписать мир на тех условиях, которые были предложены делегатами Четверного союза в Брест-Литовске» {269}.
Но эти условия теперь уже не удовлетворяли германский финансовый капитал и юнкерство. Опьянённые быстрым продвижением германских армий по незащищённой территории и захватом большого количества вооружения и боевых припасов, германское правительство и верховное командование приступили к выработке новых условий «мира». [212]