6. Советские условия всеобщего демократического мира и германский империализм

22 декабря 1917 г. советская делегация огласила на открывшейся мирной конференции в Брест-Литовске декларацию с шестью ленинскими условиями, на которых большевики предлагали всем воюющим государствам заключить мир. Сущность ленинских условий мира состояла в следующем:

1. Недопустимость насильственного присоединения захваченных во время этой войны территорий и эвакуация войск оттуда в кратчайший срок, 2. Восстановление полной самостоятельности тех народов, которые её лишились во время войны. 3. Национальным группам, не пользовавшимся до войны самостоятельностью, предоставляется самим решить путём референдума (свободного волеизъявления) об их государственной принадлежности или же о полной их самостоятельности. Обеспечение полной свободы голосования при референдуме. 4. Обеспечение национальным меньшинствам «культурно-национальной самостоятельности» или административной автономии. 5. Отказ всех воюющих стран от «военных издержек» и возвращение всех уже взысканных контрибуций; образование особого фонда из пропорциональных взносов воюющих стран для возмещения убытков частных лиц. 6. Разрешение всех колониальных вопросов на основе принципов, изложенных в первых четырёх пунктах данной декларации{135}. [92]

Советская республика предложила кроме того всем воюющим странам отказаться от всякого политического и экономического угнетения слабых наций, от экономического бойкота, от таможенных соглашений, стесняющих свободу торговли других стран, от морской блокады, не преследующей непосредственные военные цели, и т. д. Без признания перечисленных выше принципов, говорилось в заключении декларации, советское правительство «не представляет себе возможности заключения всеобщего мира».

Едва сделавшись известными, шесть ленинских условий мира завоевали симпатии трудящихся всех стран. Они вызвали крайнее недовольство и крупные разногласия между делегациями германского блока, собравшимися по поводу мирных переговоров в Брест-Литовске... Австро-Венгрии нужен был мир на всех фронтах. Она хотела закончить войну без собственных территориальных потерь, что же касается облюбованных ею территорий в Румынии и Сербии, то их получение могло бы быть обеспечено заключением мира с Советской Россией. Не в интересах Австро-Венгрии было добиваться чрезмерных аннексий русских территорий в пользу Германии. Чернин был поэтому за принятие в принципе шести советских условий мира. Германия находилась в другом положении. Германские империалисты не хотели всеобщего мира, они добивались лишь сепаратного мира с Советской республикой. Фон Кюльман, по словам Чернина, лично ничего не имел против всеобщего мира, но он «боялся возражений военщины, которая хотела мира лишь после окончательной победы». Когда были устранены разногласия между германской и австрийской делегациями, то обнаружились острые противоречия между ними и турками и болгарами. Турция выставляла требование о немедленной эвакуации русскими войсками турецких областей Армении. Немцы по тактическим соображениям выступили против этого требования, так как оно обратилось бы в конечном счёте против них. Оно указывало на то, что и сами немцы должны эвакуировать все оккупированные ими области России, чего они не намеревались делать. Болгары, жаждавшие присоединения уже захваченных у Сербии и Румынии областей, требовали, [93] чтобы для их страны было сделано исключение я разрешено ей аннексировать сербскую и румынскую территории. Кюльман и Чернин отказались включить требования турок и болгар в ответную декларацию Четверного союза. Болгары угрожали отъездом, но должны были вместе с турками покориться, когда убедились, что никто их не удерживает в Брест-Литовске. Вновь возникшие разногласия между немцами и австрийцами о разделе польских земель закончились уступкой австрийцев. «Германская военщина, — записал в своём дневнике 24 декабря Чернин, — боится, что Антанта может пойти на всеобщий мир, тогда она (Германия) не сможет закончить войну «с прибылью». Трудно слушать это пустословие. Если наступят с такой определённостью ожидаемые германскими генералами большие победы на Западном фронте, то их претензии не будут иметь границ, и они ещё больше затруднят всякие переговоры»{136}.

Германские империалисты охотно запретили бы опубликование ленинских условий мира, но радио уже разнесло их содержание во все уголки земного шара. Сорвать мирные переговоры в самом их начале перед лицом жаждущих мира народных масс из-за того, что одна сто дона хотела всеобщего демократического, а другая сторона хотела сепаратного и насильственного мира, — на это они не решались пойти. Германские империалисты кроме того прекрасно знали, что правительства стран Антанты не будут вести мирные переговоры до тех пор, пока не наступит полный разгром Германии. Им поэтому ничего не стоило принять советские предложения о приглашении на конференцию правительств всех воюющих держав.

Гораздо сложнее была попытка согласовать германские захватнические планы с советскими предложениями по существу. Немцы были против мира на основе самоопределения наций, без аннексий и контрибуций, но по тактическим соображениям не решались отвергнуть шесть ленинских условий мира. Фон Кюльман и Чершш, будучи реальными политиками, сформулировали ответ советской делегации таким образом, что он мог [94] удовлетворить последнюю и оставлял место для любого толкования советских принципов в пользу германского империализма.

В декларации Четверного союза, зачитанной 25 декабря графом Черниным, говорилось, что четыре союзных правительства принимают советскую декларацию за основу переговоров о всеобщем мире при условии, что все без исключения воюющие державы согласятся начать в определённый срок мирные переговоры.

Германия и её союзники принимали в принципе шесть советских условий, но делали к некоторым из них такие оговорки, которые их по существу аннулировали. По поводу третьего условия декларация Четверного союза заявляла, что судьба народов, не имеющих политической самостоятельности, не может быть разрешена международным путём. Этот вопрос «должен быть решён в каждом отдельном случае государством вместе с его народом путём, предусмотренным данной конституцией». Это означало, что чехи, словаки, сербы, хорваты, украинцы, поляки и другие угнетённые народы Австро-Венгрии должны и впредь оставаться в старом положении и что только австрийские немцы и мадьяры должны и впредь решать их судьбу.

Оговорка к пятому условию позволяла получить контрибуцию под видом возмещения расходов за содержание пленных, «а также за убытки, причинённые на собственной территории частным лицам, подданным противника». Это означало, что Германия намеревалась предъявить требование возмещения убытков за национализированную у немецких баронов — помещиков и фабрикантов — собственность.

Делегация Четверного союза принимала шестое условие о колониях, но сделала оговорку, что «Германия ни в коем случае не может отказаться» от требования возврата ей колоний, народы которых уже якобы в достаточной степени выразили своё желание оставаться под германской властью{137}.

Эта оговорки означали, что угнетённым народам Австро-Венгрии, Германии и Турции нечего ожидать облегчения их участи и после войны. Ни одна буржуазная [95] конституция, и в частности конституции Австро-Венгрии и Турции, не давала возможности угнетённым народам облегчить их тяжёлую участь законными средствами. Этот порядок Четверной союз пытался оставить неприкосновенным и увековечить.

Советская делегация вскрыла империалистический смысл этих оговорок и значение разногласий между обеими сторонами, но тем не менее, не желая срывать переговоров, заявила, что, несмотря на разногласия, она всё же полагает, что заключающееся в декларации держав Четверного союза заявление об отсутствии с их стороны агрессивных планов даёт возможность немедленно приступить к переговорам о всеобщем мире между всеми воюющими державами.

Было решено дать правительствам Антанты десять дней для ознакомления с установленными принципами мира, и если они не изъявят до 4 января 1918 г. согласия примкнуть к переговорам, то продолжать таковые и без них.

Верховное командование заявило протест против поведения Чернина и фон Кюльмана в Брест-Литовске, обвинило их в том, что они якобы усвоили точку зрения большевиков, австрийских и германских социал-демократов по вопросам войны; что они приняли к исполнению лозунги «мир без аннексий и контрибуций» и «право наций на самоопределение» и действуют в направлении достижения всеобщего мира, в то время как интересы Германии требуют лишь заключения мира с одной Россией. Позиция фон Кюльмана, заявляло верховное командование, внушает ему сомнение в получении Германией такой границы на Востоке, которая ей нужна как великой державе{138}. Гинденбург телеграфировал 26 декабря кайзеру Вильгельму: «Генерал Гофман мне прислал заявление, которое сделал граф Чернин от имени союзных правительств. Я должен выразить мои серьёзные возражения против того, что мы отказались от насильственных приобретений территорий без всяких ограничений. Если признание самого [96] принципа нельзя было, к сожалению, обойти после многократных правительственных заявлений, то я всё же ожидал, что будут сделаны ограничения»{139}.

Лидеры юнкерско-консервативной и национал-либеральной партий, граф Вестарп и Штреземан немедленно потребовали от правительства отказа от декларации Чернина — Кюльмана, которую они назвали «новым мирным предложением». Они настаивали на том, чтобы правительство ни в коем случае не соглашалось на всеобщий мир. Гертлинг успокоил Вестарпа, заявив ему, что германская делегация должна была считаться с русским правительством, которое не хотело вести переговоров о сепаратном мире и настаивает на всеобщем мире на всех фронтах. Однако он, канцлер, не верит в то, что правительства Антанты примут приглашение и этим будет предотвращена опасная сторона декларации{140}. Штреземан назвал декларацию «опасной игрой и притом нечестной игрой». Представители юнкерства и финансового капитала считали наиболее опасным принципиальное согласие Германии вести переговоры о всеобщем мире на основе советских мирных предложений. Что Германия навяжет аннексионистский мир Советской России, в этом не было никакого сомнения ни у правительства, ни у верховного командования, ни у лидеров юнкерско-капиталистических партий. Вестарп писал в поданной им правительству записке, что незачем было принимать, даже с оговорками, шесть советских условий, ибо они означают «отказ от положительных военных целей на Западе». И в этом вредность декларации. Незачем было принимать эти условия и потому, что любое правительство в России, которое может притти на смену большевикам, принимая во внимание военное положение, вынуждено будет вести переговоры об аннексионистском мире. Декларация вредна, продолжал Вестарп, и потому, что Англия и Франция не верят в идеальные побуждения германского правительства. Они ужа начали свыкаться с мыслью, что Германия может, принимая во внимание общее военное положение, добиться значительных достижении [97] также и на Западе. «Новое предложение, как я опасаюсь, вызовет в этом процессе очень значительную реакцию, и вследствие этого понадобятся новые военные успехи наших сухопутных армий и подводных лодок лишь для того, чтобы исправить попятный шаг, сделанный новым предложением»{141}.

Было условлено поднять в печати шум против декларации Чернина и требовать от правительства отказа вести переговоры на основе «мира без аннексий и контрибуций».

В результате протеста Гинденбурга, Вестарпа, Штреземана и целой сети закулисных махинаций представитель германского верховного командования в Брест-Литовске генерал Гофман сделал 26 декабря «поправку» к декларации Чернина в духе принятого 18 декабря решения на коронном совете в Крейцнахе и в духе спешных переговоров и переписки между верховным командованием, рейхсканцлером и лидерами юнкерско-капиталистических партий. Гофман заявил, что выраженное в принципе согласие на заключение мира без аннексий вовсе не влечёт за собой эвакуации Германией оккупированных ею русских областей, так как население последних якобы уже решило по собственному побуждению отделиться от России и присоединиться к Германии. «Поправка» Гофмана в свою очередь вызвала сильную реакцию в Вене. Австрия не могла рисковать из-за германских требований аннексий на Западе, в которых она не была заинтересована, срывом мирных переговоров. Для неё это был вопрос жизни и смерти. Австрия угрожала нарушить «единство» в ансамбле. Чернин писал 27 декабря фон Кюльману: «В добавление ко вчерашней беседе я обязан вам сообщить, что имею положительный приказ моего императора не допустить разрыва переговоров с русскими из-за наших требований. Я должен буду, поэтому в случае неудачи ваших стараний вступить в сепаратные переговоры с русскими уполномоченными»{142}.

Поведение фон Кюльмана и Чернина в Брест-Литовске вызвало настоящую бурю в аннексионистских [98] кругах Германии. Их обвинили в предательстве немецких интересов и требовали замены фон Кюльмана другим дипломатом, который будет всецело подчиняться директивам Людендорфа и Гинденбурга.

Крупнокапиталистическая и юнкерская пангерманская печать утверждала, что заявление Кюльмана и Чернина о согласии Германии на всеобщие мирные переговоры является «величайшей победой Антанты в этой войне». Так, например, «Deutsche Zeitung» писала: «То, что достигнуто немецкой кровью в течение почти трёх с половиной лет, то потеряли дипломаты одним росчерком пера в Брест-Литовске в первый день рождества 1917 г.». Этот день газета называла «чёрным днём в германской истории» и требовала отозвания фон Кюльмана. Подобные же взгляды высказывали юнкерско-консервативные «Berliner Neueste Nachrichten» и «Reichsbote», национально-либеральная «Tägliche Rundschau» и другие органы печати.

«Deutsche Tageszeitung» писала, что счастье Германии состоит в непримиримости Англии, что до сих пор «миролюбивую» Германию «спасало от добровольного отказа от побед английское высокомерие». Германская дипломатия завела страну в брест-литовский тупик, откуда её может вывести лишь Великобритания, отказавшись в своей чрезмерной гордыне принять мирное предложение.

«Berliner Neueste Nachrichten» писала в тон предыдущему пангерманскому органу:

«И сейчас надежда друзей отечества цепляется, как это уже часто бывало в прошлом, не за действия наших дипломатов, но за большую вероятность, что Англия никогда добровольно не выпустит из своих рук то, что она уже имеет, и что тогда, согласно слову кайзера, наш немецкий народ всем равнодушным дипломатам наперекор всё же получит тот мир, который ему нужен»{143}.

Штреземан от имени национал-либералов и граф Вестарп от консерваторов и всего блока пангерманцев требовали от Гертлинга отказа от каких бы то ни было переговоров о всеобщем мире и публичного заявления, что Кюльман не был уполномочен давать согласие на [99] переговоры о мире со всеми воюющими государствами. Канцлер защищался, говоря, что Кюльман и Чернин должны были считаться с образом мыслей русской делегации, которая настаивала на приглашении правительств Антанты и которая не хочет вести переговоры о сепаратном мире. Согласие Германии ограничено определённым сроком, говорил Гертлинг, и кроме того не она одна отказывается от завоеваний. «И враги должны будут отказаться от всего, а также Япония от Киао-Чао; наоборот, тут представятся возможные случаи для обменов». Канцлер просил не принимать данное Германией согласие на всеобщие переговоры очень трагически, заверив депутатов, что он сам не верит тому, чтобы Антанта приняла приглашение{144}.

Штреземан и Вестарп, которые поддерживали постоянную телефонную связь с верховным командованием, вполне разделяли его мнение, которое состояло в том, что заявление Кюльмана представляет собой «чудовищно опасную игру». Вестарп представил Гинденбургу и Людендорфу записку, в которой «доказывалось», что причинённый декларацией от 25 декабря ущерб Германии так велик, что для его исправления потребуется величайшее напряжение армии и подводного флота. Записка выражала недовольство пангерманских кругов мнимым отказом германского правительства «от положительных военных целей на Западе»{145}.

В германской буржуазной печати и в политических кругах почти не раздавалось других голосов, не слышно было иных оценок шести советских условий мира и ответа на них Чернина и Кюльмана, если не считать единичных выступлений.

Социал-демократическая «Vorwärts» писала 27 декабря:

«Русская мирная программа, конечно, так теоретична и абстрактна, что она не может сразу разрешить целое множество конкретных спорных вопросов. Но, с другой стороны, её основные принципы те же, которые признало публично и большинство германского народа, а также и германское правительство. [100]

В ответе на русское предложение германское правительство высказалось честно и с такой определённостью и ясностью, как ещё никогда, за принципы мира без аннексий и контрибуций. Признание большевистских уполномоченных опровергает всякое сомнение в двусмысленности его заявлений. Двери мира ещё раз открыты для всех»{146}.

И центральный орган социал-демократической партии и лидеры этой партии и католического центра одобряли на словах советскую мирную программу, на деле же в рейхстаге и перед рабочими и мелкобуржуазными массами поддерживали германскую декларацию фон Кюльмана. Социал-демократическая партия, подобно Эрцбергеру, выдала свидетельство честности правительству Гертлинга, которое проводило захватническую политику финансового капитала и юнкерства. В тот момент, когда Эрцбергер говорил о решимости и единодушии партий большинства, отстаивать мир без аннексий и контрибуций, его собственная партия уже перешла целиком на аннексионистскую платформу и истолковывала самоопределение таким образом, что, прикрываясь им, можно было аннексировать всю Европу, значительную часть Азии и всю Африку и всё же утверждать, что это есть мир без аннексий.

Учитывая постоянно убывающие силы Германии и Четверного союза в целом и регулярное пополнение сил стран Антанты за счёт США, руководство социал-демократической партии в этот период укрепилось в убеждении, что при сложившихся обстоятельствах абсолютно невозможно добиться «германского мира». Мир без аннексий и контрибуций означал бы при таких условиях реальную победу Германии. И социал-демократическая партия, желая спасти германский империализм от катастрофы, хотела мира по соглашению, но у неё не находилось решимости бороться за него. Она действовала как раз наоборот. Своими положительными оценками неискренней и вероломной политики правительства Гертлинга и утверждением, что оно якобы честно желает демократического мира с Советской республикой, социал-демократическая партия [101] подкалывала основы движений за мир и причиняла ему большой вред. Она сеяла иллюзии в народных и рабочих массах, укрепляла авторитет правительства и вселяла уверенность в возможность и близость «демократического» мира и без натиска этих масс, демобилизовала и успокаивала их, что по сути дела означало передачу заботы о мире Вестарпу, Штреземану, Тирпицу, Гинденбургу и Людендорфу, т. е. тем лицам, которые добивались мира, обеспечивающего мировое господство Германии.

По вопросу о мире в Германии боролись в конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. три основные политические группировки: 1) аннексионисты, которые утверждали, что через несколько месяцев война должна закончиться на Востоке и Западе «германским миром:»; 2) противники аннексий и 3) сторонники мира «по соглашению». Последнее направление было довольно пёстрым по своему классовому составу. В нём были представлены и сторонники мира «без аннексий и контрибуций», и сторонники «умеренных» аннексий «по соглашению», и защитники «Срединной Европы» и т. д.

Аннексионистское направление, немногочисленное по своему составу, но могущественное своими политическими связями и материальными ресурсами, держало в своих руках судьбы страны, объединяло юнкерство, магнатов промышленности и банковского капитала, прусских милитаристов и высшую бюрократию. Оно считало, что признание в принципе советских мирных условий в качестве основы для переговоров было «ошибкой» и требовало её «исправления». Оно выступало за аннексии на Востоке, за присоединение к Германии Курляндии и Литвы, за отрыв от России Лифляндии, Эстляндии, Финляндии и Украины и подчинение их Германской империи под той или иной формой вассалитета. Оно требовало кроме того стратегического «исправления» границы за счёт русской Польши, которая должна была после оккупации перейти к Австрии. Под «исправлением» границы понималось присоединение к Пруссии Домбровского угольного бассейна, и всех территорий, в недрах которых имеются залежи железа, цинка и олова, а именно: округа Велюнь, Ченстохов, [102] Одькинц и Бендзин и территорий на Висле от Вацлавска до Лодзи с населением в три с лишним миллиона человек. Аннексии на Востоке являлись лишь частью программы этого направления. Такой «мир» на Востоке должен был служить лишь началом для «победного мира» на Западе. Эту «мирную» программу поддерживали юнкерство и финансовый капитал, все пангерманцы, отечественная партия Тирпица, консервативная партия, национал-либералы, значительная часть «католического центра», отщепенцы от всех партий и верховное командование в лице Гинденбурга и Людендорфа, кронпринц Вильгельм, владетельные князья и многие другие.

Второе направление — антианнексионисты. Его основное ядро составляли рабочий класс, спартаковцы, независимые социал-демократы и радикально настроенные группы интеллигенции. Оно выступало словом и делом против всяких аннексий на Востоке и Западе, под каким бы видом они ни скрывались. Это были принципиальные противники аннексий и контрибуций и защитники принципа права наций на самоопределение.

Третье направление — сторонники мира «по соглашению» — не было принципиальным противником аннексий. Если можно добиться в процессе переговоров аннексий «по соглашению», без длительной затяжки войны, которая могла поставить, по их мнению, Германию на край гибели, то это направление ничего не имело и против аннексий. Наиболее крупное ядро этого направления представляли: привилегированная верхушка рабочего класса, возглавляемая правительственными социал-демократами, часть народно-прогрессивной партии, небольшая часть центра и отдельные группы буржуазии разных политических взглядов. Партии и группы этого направления были против аннексионистского мира лишь на словах. Они не были принципиальными противниками насильственного мира — это были антианнексионисты по нужде, по политическому расчёту. Они были убеждены в том, что Германия не в состоянии навязать всему миру свои условия, что в случае длительного продолжения войны её ждёт неминуемый разгром и что поэтому мир «по соглашению» является для неё наиболее мыслимым выигрышем и [103] победой. Это политическое направление составляло большинство рейхстага и состояло из части членов партии и групп, объединившихся в своё время вокруг мирной резолюции рейхстага от 19 июля 1917 г. Антианнексионисты не по убеждениям, а по политической целесообразности, они критиковали на словах политику аннексий и приверженцев «германского мира», а на деле поддерживали нечестную и двусмысленную политику правительства Гертлинга, создавая впечатление в массах, что политика эта стремится к миру на основе отказа от аннексий и контрибуций.

Другое течение того же направления, разношёрстное по своему социальному составу, объединяло отдельных политических деятелей и журналистов разных политических тенденций, как, например, профессора Отто Гетча, Георга Бернгарда, группу социал-демократов, уже давно переродившихся в национал-либералов, из редакции «Sozialistische Monatshefte» и других отщепенцев от разных партий. Это течение не одобряло чрезмерные аннексии на Востоке. Оно было против раздробления России и за установление дружеских отношений с сильно ослабленной и территориально уменьшенной Россией, завершением чего должно быть заключение германо-русского союза против Англии, который даст Германии в будущем обеспеченный тыл против её наиболее опасного врага. «Свобода рук» против Англии — эта цель должна быть достигнута в данной войне. Но для её обеспечения «нужна единая Россия в качестве контрагента».

К этому направлению следует отнести также пёстрое по своему политическому составу течение, которое выступало за создание объединённого комплекса стран «Срединной Европы» под руководством Германии. Оно предостерегало от излишнего перенапряжения сил, не советовало «зарываться» и подрывать военные и экономические силы, необходимые для защиты и освоения «Срединной Европы», в которую включались, помимо Германии и Австро-Венгрии, захваченные русские области, весь Балканский полуостров с Румынией и Турция часть Африки — территория в 13 млн. кв. км с населением в 200 млн. человек. Эту группу политических деятелей возглавлял сам автор теории пресловутой [104] «Срединной Европы» Фридрих Науман, профессор Жек и др. Она опасалась, что затягивание войны приведёт к революции и потере всего достигнутого уже до сих пор{147}.

Было также довольно сплочённое ядро литераторов и журналистов, группировавшихся вокруг редакции «Frankfurter Zeitung», которое выступало за мир «по соглашению».

Наконец, были и такие политические деятели, как, например, Вальтер Ратенау или Альберт Баллин, которых нельзя было причислить к тому или другому направлению. Эти люди были за аннексии. Одни из них хотели гибели России, другие — Англии, и все они были аннексионистами, но их почти страшили дальнейшие победы, которые отдаляли мир и ставили под сомнение всё достигнутое за три с половиной года «побед». Люди этого сорта опасались, что осуществление всех захватнических требований на Востоке послужит поощрением к таким же захватам на Западе, хотя войну с западными державами нельзя решить на суше, как войну с Россией. Ратенау писал 30 ноября 1917 г. профессору Герману Онкену, что он не разделяет его мнения относительно возлагаемых им надежд на подводную войну. Подводная война хотя и является средством сильного давления на Англию, но это давление не имеет решающего значения для исхода войны. Оно угрожает сделаться чем-то стационарным и устойчивым, что способствует сплочению заморских держав для обороны против Германии и на послевоенное время. Победный мир на Востоке не гарантирует мира на Западе на выгодных для Германии условиях. «Мир или перемирие с западными державами на условиях удержания в своих руках залогов (Бельгии и Северной Франции. — Ф. Н.) возможны только в том случае, если мы будем в состоянии занять по крайней мере одну из западных столиц и удержать её длительное время в наших руках»{148}. [105]

Через несколько дней Ратенау писал другому своему корреспонденту: «Всё равно, как бы ни расценивать события на Востоке, они означают освобождение от бремени наших сил, которое пойдёт на пользу всем маленьким государствам... В быстрое окончание войны я всё же ещё не осмеливаюсь верить, так как ареной борьбы против англо-саксонских народов не является европейский континент»{149}.

Этот и ему подобные аннексионисты, которых было немало, разъедаемые «философским» скептицизмом, сознавали, что захваты на Востоке ничем не обеспечены и являются в известной мере азартной игрой, так как силы Англии ещё не надломлены, а США по-настоящему ещё не вступили в войну. Исходя из таких важных соображений, они хотели бы видеть германскую политику более эластичной и склонной к пониманию реальной международной обстановки и не переоценивающей свои собственные силы.