Вызовы нового века
13 марта из Ханкалы отправился первый воинский эшелон: Чечню покинули первые подразделения 74-й мотострелковой бригады Сибирского военного округа. На следующий день начался вывод подразделений Московского военного округа. И хотя официальные лица подчеркивают, что речь идет о сокращении (на 25 из 80 тысяч человек), а не о выводе федеральных сил, совершенно очевидно, что войсковая операция как таковая завершена. Несмотря на то, что федеральные силы по-прежнему несут потери практически каждый день, что каждый день происходят обстрелы и подрывы, вместе с личным составом выводится тяжелая техника, в том числе танки и артиллерия. Выводятся также и воздушно-десантные войска. Одновременно начались массовые убийства оставшихся в Грозном русских; идет также уничтожение тех представителей чеченской администрации, которые занесены боевиками в список «коллаборантов» — сходство с ситуацией 1995-1996 годов бросается в глаза. Оно дополняется сделанным Кадыровым в день отправки первого эшелона заявлением о его переговорах с Гелаевым, и это (особенно с учетом того, что заявление это прозвучало в присутствии командующего объединенной группировкой генерала Баранова) окончательно превратило в фарс все регулярные многомесячные заверения официальных лиц в неустанном и усердном поиске лидеров боевиков.
На заявление Кадырова на следующий же день резко отреагировал Бислан Гантамиров, напомнивший о жестоких расправах боевиков, в том числе и гелаевцев, с лояльными к Москве чеченскими милиционерами в 1996 году. А столь резкие противоречия внутри самого чеченского руководства с полными основаниями можно считать новым и достаточно серьезным фактором общей нестабильности в республике, о перспективах усиления которой информация поступает из самых разных источников. Еще на последнем в 2000 году заседании Совета Федерации член СФ Николай Кондратенко обнародовал обращение Совета атаманов Кубанского казачьего войска к президенту РФ, впоследствии переданное Егором Строевым президенту. В нем говорилось, в частности: «Мы располагаем информацией, что готовится эскалация межнациональных конфликтов на Северном Кавказе для полной дестабилизации обстановки в регионе и дальнейшего отделения Кавказа от России». Датой начала реализации плана была названа весна 2001 года, в Кремле, как сообщалось, «информацию приняли к сведению».
А по информации газеты «Вельт», именно 15 февраля, в тот день, когда генерал-полковник Манилов сообщил о подготовке вывода войск из Чечни, служба внешней разведки Германии представила администрации канцлера и правительству ФРГ аналитический доклад, в котором предсказывается серьезная эскалация боевых действий в Чечне и бывшей советской Средней Азии, способная дестабилизировать внутриполитическую ситуацию в России. На начало весны германские разведчики прогнозировали вторжение боевых групп талибов (численностью от 2 до 3 тысяч боевиков) в Узбекистан, Киргизию и Таджикистан. Страны Центральной Азии, по их оценке, самостоятельно справиться не смогут, но и Россия, будучи связана в Чечне, достаточной помощи оказать будет не в состоянии. Следствием станет разрастание конфликта.
Глава думского комитета по обороне Андрей Николаев счел такую оценку преувеличенной. И хотя, по его словам, обстановка в регионе Центральной Азии «остается традиционно тревожной», так сильно драматизировать ее не стоит. Но что значит «традиционно»? Исторические и социально-политические процессы вообще не знают статики, их видимое замедление, которое с 70-х годов в нашей стране стали называть «застоем», есть только другая форма динамики, и под кажущейся незыблемой поверхностью, в глубине, идет накопление взрывных противоречий.
Что до Афганистана, то он на пороге нового тысячелетия превратился в мощный фактор хаотизации сопредельного политического пространства. «Талибанизация», по мнению пакистанского журналиста Ахмада Рашида ( «Талибан: ислам, нефть и новая Большая Игра в Средней Азии»), угрожает даже его стране, в сущности, вместе со США и взрастившей движение «учеников». И тем более нет оснований для успокоительных заверений там, где речь идет о новообразованных государствах Средней Азии: как все без исключения государства, возникшие на постсоветском пространстве, они являются системами неустойчивыми. Новые контуры организации Сердцевинной Евразии еще только складываются; и процесс этот, проявлением которого стали, в том числе, и локальные войны, развернувшиеся на ее просторах в ходе последнего десятилетия, теперь переходит в век XXI-й, грозя стать еще более масштабным. Так, по данным «Красной звезды» (27 февраля 2001 года) на севере Афганистана в провинциях Баях, Балган, Кундуз, Тахор сосредоточено более 20 тысяч хорошо обученных и опытных «боевиков». И для России, подчеркивает автор публикации Александр Нешин, не столь уж важно, за кого они — за талибов, за Северный альянс или за свои уделы и кишлаки. Гораздо важнее то, что эта перегретая масса, в которой перемешаны наемники всех мастей, давно уже утратила всякие навыки оседлой жизни. «Даже если предположить, что каким-то чудом в Афганистане установится мир, что будет делать эта пассионарная масса, подогреваемая идеями о грядущей победе ислама на необозримых советских пространствах?» Добавим, что если прогнозируемое вторжение не произошло весной, то где гарантия, что оно вообще не произойдет?
К тому же под эту «пассионарность» подведена солидная материально-техническая база. По данным того же источника, в 50-километровой полосе, примыкающей к границе с Узбекистаном и Таджикистаном, сосредоточено около тысячи единиц бронетехники, десятки реактивных систем залпового огня, переносные ракетно-зенитные комплексы, огромное количество боеприпасов. У обеих противоборствующих сторон имеются штурмовая и военно-транспортная авиация и вертолеты огневой поддержки. Эта военно-техническая масса продолжает расти, тогда как у Таджикистана на границе с Афганистаном даже нет своих ПВО. 23-24 февраля из танка с другого берега Пянджа был обстрелян стык Пянджского и Московского погранотрядов.
Одновременно в Узбекистане скрывается полковник Махмуд Худойбердыев, дважды (в 1997 и 1998 годы) пытавшийся поднять мятеж в Таджикистане: тогда как, согласно источникам в российских спецслужбах, на территорию Таджикистана вновь переправился скрывавшийся у талибов Джума Намангани, который перебросил в Тавильдаргинский район около 300 боевиков. Не менее известный Тахир Юлдашев заявляет о массовых вливаниях молодежи из Ферганской долины в отряды боевиков, и хотя здесь очевидно пропагандистское преувеличение, идеология радикального исламизма, по данным очень серьезных источников, действительно находит поддержку среди молодежи и бедняков Ферганской долины.
На приближение «заварухи», по мнению А. Нешина, указывает и ряд косвенных признаков (переброска китайцами теплого белья для узбекских горных частей, идущие в регион с разных сторон, в том числе и из России, военные поставки, визит замминистра обороны США Джефри Стара в Душанбе и т. д.). А то, что Москва, выводя десантников из Чечни, тут же сообщает о переброске 3 тысяч их в Таджикистан, тоже выглядит не слишком успокоительно.
* * *
Кремль, похоже, приступает к реальному претворению в жизнь того курса, о котором в мае 2000 года было заявлено в ходе встречи президентов Путина и Каримова в Ташкенте. Тогда Каримов заявил, что Узбекистан обращается к России за помощью и уверен, что последняя защитит его от международного терроризма. 19 мая 2000 года к подписанию было подготовлено соглашение о сотрудничестве в военно-технической сфере на сумму в 32 млн долларов. Российским президентом в Думу был внесен на ратификацию Договор об углублении сотрудничества в военной и военно-технической областях с Узбекистаном. Договор создает правовую основу для решения вопросов о поставках новейших образцов вооружений и комплектующих изделий «в целях поддержания высокой степени боевой и мобилизационной готовности» вооруженных сил обеих стран.
Тогда же Владимир Путин заявил, что определенные криминальные структуры пытаются перекроить постсоветское пространство, используя для этого экстремистов и международных террористов. Российский президент подчеркнул также, что ни Москва, ни Ташкент не допустят этого и готовы принять превентивные меры. В развитие этой последней темы Сергей Ястржембский заявил на брифинге 22 мая о «возможности нанесения превентивных ударов по лагерям подготовки боевиков, что дало прессе повод заговорить о подготовке Россией «Бури в афганской пустыне». В ответ лидер талибов, мулло Омар, предупредил Москву, что ответная реакция Афганистана будет ужасающей. Затем на без малого год Средняя Азия отошла в российской политике на второй план; а когда в феврале уже первого года нового века и тысячелетия перспектива обострения ситуации в этом регионе обозначилась вновь, оказалось, что не только не произошло укрепления солидарности между странами, которым угрожает вторжение боевиков, но и в позиции Ташкента по отношению к Москве проступил заметный холодок.
В Шанхайском форуме, на заседании экспертов которого 15 февраля 2001 года в Бишкеке было принято решение о создании антитеррористического центра, со штаб-квартирой в киргизской столице, Узбекистан сохраняет статус всего лишь наблюдателя. Он по-прежнему не является участником Договора о коллективной безопасности СНГ и по-прежнему входит в альтернативный ГУУАМ, с которым Бжезинский связывает такие перспективы блокирования России на юге и юго-западе евразийского пространства.
И еще в конце сентября 2000 года, давая интервью «Времени новостей», Каримов, по сути, вообще дезавуировал идею российской военной помощи Узбекистану, представив ее как коварный замысел российских военных, только и мечтающих о возвращении в Среднюю Азию. Этой цели служили, на его взгляд, и СМИ, раздувающие тему нашествия талибов; «не нужно быть глубоким аналитиком, чтобы убедиться: вся эта кампания преследовала одну цель — убедить общественное мнение в необходимости прихода сюда российских войск или создания российских баз, иначе, мол, мы не устоим перед надвигающейся с юга угрозой... Узбекистан не приглашал и не собирается приглашать какие-то вооруженные силы из-за рубежа, мы никогда не ставили и не будем ставить этот вопрос. Узбекистан в состоянии сам себя защитить, и ни на какие авантюры мы не пойдем».
Что же до «Талибана», то демонтировать его, по мнению Каримова, не следует. Более того: снисходительно отозвавшись о выступлении президента Афганистана Раббани в ООН как о совершенно невнятном, узбекский президент сделал уверенный прогноз: «Ждите в ближайшее время определенных подвижек в решении афганской проблемы с учетом позиции движения «Талибан».
И это вовсе не был временный, конъюнктурный вираж. В конце 2000 года на пресс-конференции, состоявшейся после его выступления в Олий-Мажлисе, Ислам Каримов, отвечая на вопрос одного из корреспондентов о приоритетах узбекско-российских отношений в третьем тысячелетии, в качестве таковых назвал отношения России и Финляндии. «Вот так, как уважительно Россия строит свои отношения с Финляндией, пусть так же относится и к нам, а больше нам ничего не надо».
Не обошлось и без сетований на «имперские рудименты» в поведении Москвы, и все это, несомненно, было холодным душем для весенней эйфории того же 2000 г. Тогда иные комментаторы, поддавшись прямо-таки лирическим порывам, писали, что «душа Каримова все-таки тянется к России». Ну, а кроме того, «ему нужна военная помощь, и только Россия может представить ее».
Как оказалось, лирика была вовсе неуместна; что же до военной помощи, то, надо думать, Каримов, опытный политик, наблюдая ход и итоги второй чеченской кампании, сделал свои выводы относительно возможностей нынешней России гарантировать таковую в необходимом объеме. Равно как и о масштабах и участниках новой «Большой Игры», в ряду которых нынешняя РФ никак не может претендовать на место в «первой лиге», из чего также были сделаны соответствующие выводы.
Было бы нелепо упрекать узбекского президента за это: любой действующий политик сегодня неизбежно исходит из того, что в начавшемся XXI веке США и РФ соотносятся как сверхдержава и региональная держава, причем России еще и за этот статус предстоит бороться. А потому в тех регионах, где о своих интересах открыто объявляет «единственная оставшаяся сверхдержава»{1}, даже и не следуя буквально максиме генерала Халеда ( «если уж приходится воевать, в союзники бери сверхдержаву»), вряд ли стоит бросать ей вызов, вступая в слишком тесный союз, тем паче военный, с ее слабеющей соперницей.
А что до Прикаспия и Великого шелкового пути, то о своих стратегических целях контроля над ними США объявили еще в середине 1990-х годов, и сохранение того же курса недавно подтвердила и советник президента Буша по национальной безопасности Кондолиза Райс.
* * *
Позиция России, что-то неопределенное устами весьма высоких официальных лиц лепечущей о загадочных криминальных структурах, стремящихся перекроить постсоветское пространство (т. е. Хартленд), на фоне столь жесткой откровенности не выглядит слишком убедительной. Как, в общем, ни на чем не основанной предстает и ее стратегия совместной российско-американской борьбы с международным терроризмом. Между тем Запад ведет двойную игру, достаточно подробно описанную выше, и тогда как Генсек НАТО Джордж Робертсон говорит о том, что «Россия — это основная сила, направленная против исламского экстремизма» ( «Сегодня», 24 мая 2000 года) в Вашингтоне принимают на высоком уровне ичкерийского эмиссара Ильяса Ахматова. И чем ретивее Россия, поддаваясь на льстивые речи, стремится исполнить свою роль держателя «щита между монголов и Европы», тем неотвратимее становится для нее ответный удар исламизма. Нет сомнений в том, что тогда Запад столь же решительно отвернется от нее, как уже отвернулся зимой 1999/2000 годов, после начала военных действии в Чечне, при предварительном зондаже его отношения имитировав согласие и понимание.
По некоторым данным, к опасной игре на Пяндже и Памире Россию также подталкивают Лондон и Вашингтон. И хотя каждый из них преследует здесь еще и свои конкретные интересы, для России равно губительна игра в «антитеррористическое партнерство» с обоими.
Вряд ли можно сомневаться в том, что Каримов хорошо информирован и о дальнейших целях, и о конкретных подробностях новой «Большой Игры». И конечно, то, что Узбекистан, ключевая страна региона, вовсе не хочет в этих условиях складывать яйца в одну российскую корзину, вряд ли стоит рассматривать как проявление принципиальной «русофобии»; однако РФ осторожность своего ташкентского партнера может воспринять как предостерегающий сигнал, свидетельство того, что и ей не стоит торопиться с принятием на себя сомнительного звания лидера борьбы с исламским экстремизмом.
Равным образом, в поведении главного протагониста современной «Большой Игры», США, равно как и других ее участников (ЕС, все более активно включающегося в процесс Китая) не стоит прямолинейно усматривать проявление вечного «заговора против России». Все гораздо проще и жестче: в понятиях реальной политики возникновение вакуума силы на той или иной территории неизбежно приводит в движение страны и группы интересов, давно стремившиеся закрепить здесь свое присутствие и теперь получившие такой шанс. А о том, как давно и сколь вожделенным для Запада вообще и для США в особенности был контроль над Хартлендом, достаточно подробно сказано выше. Обостряющаяся борьба за ресурсы и пути их транспортировки придала теме новое звучание, и это относится не только к бывшей Средней азии.
«Европейское сообщество не может пренебрегать Южным Кавказом. Грузия, Армения и Азербайджан образуют стратегический коридор, соединяющий юг Европы со Средней Азией», — заявили в феврале 2001 года комиссар ЕС по внешним связям Крис Паттен и министр иностранных дел Швеции Анна Линд на страницах газеты «Financial Times». И далее: «Возможно, под Каспийским морем столько же нефти и газа, сколько и под Северным, а огромные запасы там и в Средней Азии — приятная новость для нуждающейся в энергии Европы».
Именно исходя из этих приоритетов, Запад и будет действовать на «великой шахматной доске», в том числе в зонах конфликтов на постсоветском пространстве, ни для одного из которых Россия до истечения XX века так и не сумела найти приемлемого решения. Зато вмешательство и присутствие здесь, с ее ведома и попущения, международных организаций резко возросло, что, однако, вовсе не обязательно следует считать залогом мирного урегулирования. Напротив, пример Косово уже показал, что дело может обстоять как раз наоборот; и как раз тогда, когда прозвучали заявления Криса Паттена и Анны Линд, газета «Гардиан» указала на возросшее внимание Запада к проекту Великой Албании. Вскоре же начались вооруженные действия албанских боевиков в Македонии, тогда как войска КФОР, которым Скопье в свое время любезно предоставило территорию страны, срочно отводятся из зоны конфликта.
Таким образом, разрыхление южной дуги продолжается, размах маятника нестабильности увеличивается, а сама дуга все больше тяготеет к тому, чтобы из дискретной, прерывистой стать сплошной. Огромная роль принадлежит здесь новому обострению хронического палестинско-израильского конфликта. Оно происходит в принципиально новых условиях, когда вследствие краха СССР, приближению которого в свое время так много посодействовал Израиль, резко возросли возможности консолидации арабского мира, более не разрываемого между двумя блоками. Сделанное в мае 2001 г. заявление наследного принца саудовского престола о том, что он отказывается посещать США и встречаться с их президентом до тех пор, пока Америка будет поддерживать Израиль, можно считать знаковым. С этим не могут не считаться США, и хотя администрация Буша сделала жесты односторонней поддержки Израиля, в последнем нарастает тревога по поводу возможной корректировки американской позиции. Как следствие, делаются попытки, будоража больную тему Чечни, побудить Россию к занятию более выраженной позиции в поддержку Израиля, формируя с последним общий фронт «антиисламской солидарности». Линия эта, смертельно опасная для России, имеет в стране, тем не менее, весьма влиятельных лоббистов, так что, очевидно, в ближайшее время поведение России на южной дуге будет в значительной мере складываться под сильным давлением с этой стороны. А чем больше она будет увязать в своих осложняющихся отношениях с исламским миром, тем активнее США, ЕС и тот же Израиль, имеющий партнерские отношения с Турцией, будут наращивать свое присутствие в Закавказье.
Турбулентность здесь в последнее время возрастает, особенно после того, как безрезультатно завершившиеся в Париже армянско-азербайджанские переговоры были перенесены в Ки-Уэст (Флорида). В преддверии их стороны обменялись грозными заявлениями, в воздухе запахло порохом, однако за фасадом, по ряду признаков, разворачивается более сложная игра, направляемая — притом с согласия обеих сторон — американцами. Речь же идет — ни много ни мало — об «имитационной войне», следствием которой должны стать реализация модифицированного плана Гобла и, главное, ввод в регион международных миротворческих сил. Что, после войн в Боснии и Косово, является скорее эвфемизмом для обозначения сил НАТО. К тому же Азербайджан опять озвучил согласие на размещение баз НАТО на своей территории.
Как разовьется процесс, покажет уже XXI век, в наследие от XX-го принимающий и весь комплекс проблем, сосредоточенных вокруг Нагорного Карабаха; однако уже сегодня очевидно, что США наращивают свою активность в Закавказье. Особенно заметно это сказалось на грузинском направлении. На очень высоком уровне американского истеблишмента вновь прозвучали заявления о поддержке проекта трубопровода Баку-Тбилиси-Джейхан. Об этом прямо сказал новый госсекретарь США Колин Пауэлл в ходе вашингтонского визита министра иностранных дел Грузии Ираклия Менагаришвили. Поддержка была получена и от директора ФБР Луиса Фри во время его пребывания в Тбилиси.
Одновременно ознаменовался большим успехом визит Э. Шеварднадзе в Турцию: была достигнута договоренность о «строительстве и развитии инфраструктуры магистрали Тбилиси — Карс». Реализация этой идеи, подчеркнул Шеварднадзе, «позволит странам Центральной Азии и Китаю осуществлять железнодорожную связь с Турцией и Европой». То, что готовность поддержать проект Каре-Тбилиси, уже выразил Китай, весьма чувствительно для России, т. к. ставит под вопрос ее шансы выиграть в борьбе за Великий шелковый путь, предложив в качестве альтернативы Евразийскую (в основе своей Транссибирскую) магистраль. Этот альтернативный проект имеет немало лоббистов среди российских политиков, но вряд ли есть большие основания считать его реальным.
Во-первых, Россия утратила большую часть портов на Черном, Балтийском и Каспийском морях, что в известной мере делает гипотетическую Евразийскую магистраль «ведущей в никуда». Во-вторых, следствием десятилетия войн на Кавказе стала парализация основных магистралей, связующих его с Москвой. Бездействуют линии Ереван-Москва, Москва-Сухуми-Батуми; линия Москва-Баку проходит через Чечню и, стало быть, тоже никак не может считаться надежной. Транскавказская автомагистраль, как уже говорилось, проходит по территории РЮО. Иными словами, Россия практически утратила транспортный контроль над Закавказьем, а без него она становится неконкурентноспособной в борьбе за Великий шелковый путь, накала которой не собираются снижать американцы. На этом направлении новая администрация США уже продемонстрировала приверженность фундаментальному курсу США на овладение контроля над Хартлендом и минимизацию влияния здесь России, и этот курс стал еще более жестким и наступательным.
Свидетельством тому — параллельная разогреванию ситуации по южной дуге масштабная раскачка западного рубежа. Сложная многофигурная игра разворачивается вокруг Калининградской области, где ядром вопроса является, конечно, судьба российской вооруженной группировки. Вариант ассоциированного членства области в ЕС отнюдь не решает проблемы: ЕС, конечно, в той или иной форме, педалируя в том числе и экологические мотивы, вскоре станет настаивать на минимизации, если не на полной ликвидации здесь военного присутствия России. А это, с учетом перспективы неизбежного вхождения Литвы и других стран Балтии в Североатлантический альянс, создаст для России XXI века предельно неблагоприятную геополитическую ситуацию на всем северо-западном направлении.
Что до позиций на направлении юго-западном, то их расшатывает грозящая стать хронической управляемая нестабильность на Украине. Посол США в Киеве г-н Паскуале достаточно откровенно обозначил интересы представляемой им страны в максимальном ослаблении возможных пророссийских тенденций здесь и превращении прозападной ориентации Украины в необратимую. Последствия тотчас же ощутит остаток Черноморского Флота России.
Окончательно же судьба Балтийско-Черноморской дуги как части «железного кольца вокруг шеи России» (напомню, выражение сенатора Уоррена) решится в Приднестровье. Политические перемены в Кишиневе (победа компартии Молдовы на парламентских выборах в феврале 2001 г.), вопреки ожиданиям некоторых, видимо, не слишком хорошо представляющих себе реальную ситуацию политологов, отнюдь не укрепили стабильности на Днестре. Напротив: Румыния, воспользовавшись поводом, уже поспешила заявить о намерении ускорить свое вступление в НАТО; лидер победившей партии, В. Воронин, точно так же поспешил озвучить совершенно неприемлемую для Тирасполя концепцию Молдовы как унитарного государства. Заметно усилилась опасность реализации буквально взрывающего политические и военные интересы России на этом направлении «плана Примакова», предусматривающего передачу российских миротворческих сил в Приднестровье под мандат ОБСЕ. А официальный представитель Румынии, в 2001 году председательствующей в ОБСЕ, уже заявил, что во время этого председательствования «приоритетной задачей ОБСЕ будет вывод российских войск с территории Молдовы и урегулирование приднестровского конфликта».
Разумеется, в конечном счете, командует парадом, не Румыния, а США, обозначившие свой интерес к «земле Суворова» еще в 1992 году, о чем подробно сказано в главе 3-й. Сейчас Вашингтон прежде всего требует от России убрать из региона средства радиоэлектронной борьбы — не в последнюю очередь потому, что румынский порт Констанца в ближайшее время должен быть переоборудован в военно-морскую базу НАТО, а в румынской части Дуная предполагается разместить 82-ю дивизию США. Балтийско-Черноморский контур, таким образом, получает завершенный вид; а вместе с этим в качественно новых условиях продолжит свое развитие общекавказский и, конкретнее, чеченский процесс.
Вектор его уже обозначен — причем с разных, на первый взгляд, несопоставимых по уровню сторон.
4 марта в ингушской станице Орджоникидзевской состоялся съезд чеченских беженцев — всего около 300 обитателей палаточных городков, железнодорожных составов и т. д. В качестве гостей присутствовали российские и американские правозащитники, представляющие организации «За права человека», «Мемориал», «Хьюман райтс уотч» и другие. Событие, на первый взгляд, не выбивалось из ряда других, аналогичных, которыми столь богата оказалась первая весна нового тысячелетия. Однако итогом съезда стало создание общественной организации «Комитет национального спасения», а международная миротворческая организация «Кавказская мирная инициатива» предложила к обсуждению план, согласно которому Чечне придавался бы статус «территории под опекой Организации Объединенных Наций» ( «Новые известия», № 40, 2001 год). Такой статус подразумевает введение на территорию республики контингента международных миротворческих сил, а также проведение, под международным контролем, референдума по вопросу о статусе Чечни.
Несмотря на то, что частью беженцев и гостей план был воспринят как утопия, он, на мой взгляд, выглядит скорее как конкретный шаг к проработке общей стратегии, заявленной еще в конце 2000 г. в появившемся в Интернете докладе ЦРУ «Глобальные тенденции 2015: диалог о будущем с неправительственными экспертами». В докладе делается прогноз о снижении способности национальных правительств контролировать негативные социально-экономические процессы в своих странах, в том числе и развитие межнациональных конфликтов, а также их отрицательные последствия. Выход же видится в региональных объединениях, позволяющих обеспечить «оперативное установление партнерских связей» между правительствами стран-регионов, которые смогут более эффективно подключить к решению назревших проблем новые технологии, а также негосударственные объединения в виде различного рода организованных общественных групп давления на правительство. Как видим, именно этот метод действий и был опробован на съезде чеченских беженцев в станице Орджоникидзевской, и это дает основания полагать, что, возможно, именно в Чечне будет опробован новый формат поведения в конфликтных зонах на постсоветском пространстве, к которому теперь станут вынуждать Россию.
А этот формат определяется тем, что XX век завершился уходом с мировой арены второй сверхдержавы и разворачиванием, при гегемонизме США, процесса глобализации, рычаги которого находятся преимущественно в их руках. Что это значит, уже успели, «по полному счету», узнать Ирак и Югославия, в докладе же содержится жесткое предупреждение, что государства, не справляющиеся со своими внутренними проблемами, будут оттесняться на периферию мирового процесса, тогда как за Америкой, не имеющей себе равных по глобальному экономическому, техническому, военному и дипломатическому влиянию, закрепится роль основной силы международного сообщества. Курс же администрации Буша на разработку национальной системы ПРО грозит увеличить технологический разрыв между США и РФ, с ее нищим НИОКРом, до размеров бездны, со всеми вытекающими отсюда — для сжимаемой по всему ее геополитическому параметру России — следствиями. Таковы масштабы вызова, уже предъявляемого ей XXI веком.
После того, как Госдума в начале 2000 года пошла на так долго откладывавшуюся ратификацию Договора СНВ-2, что означает ликвидацию самых мощных российских ракет РС-20 (СС-18), обладающих, по оценке ряда экспертов, абсолютными возможностями по преодолению любой системы ПРО США, возможности России резко сузились. «В результате ратификации Договора СНВ-2, — отмечает, например, Игорь Выборненко, — Россия в обмен на сомнительную перспективу сохранения количественного паритета с США в стратегических ядерных вооружениях будет вынуждена навсегда отказаться от наземных баллистических ракет с разделяющимися головными частями индивидуального наведения, по всем параметрам превосходящих американские МБР шахтного базирования. Для восполнения этой убыли ей придется достраивать свою стратегическую авиацию и атомный ракетный подводный флот, которые никогда не являлись определяющими компонентами стратегической ядерной триады России» ( «Президент, парламент, правительство», май 2000 года). Ясно к тому же, что сегодня о такой «достройке» не может быть и речи по причинам финансово-экономическим. Зато ратификация заметно приблизила США к реализации той цели, о которой когда-то проговорился госсекретарь США Д. Бейкер, заметивший, что для США «значение имеет не столько сокращение российских СЯС, сколько сопутствующий пакет мер контроля за ядерным оружейным комплексом России». И, предлагая сделать Договор СНВ-2 бессрочным, т. е. обеспечить для себя постоянную возможность подобного контроля, американцы всячески затрудняют ответные инспекции России на МБР «Минитмен-3», БРНЛ «Трайдент», бомбардировщиках Б-1 — «причем претензии российской стороны по этим и другим нарушениям не принимаются» (там же, с. 5).
Положение России, таким образом, крайне неблагоприятно практически по всем параметрам национальной безопасности. Тем не менее, при наличии воли — этого главного условия исторического бытия любой нации или страны — она еще может притормозить свое отступление, для чего хорошей основой являются меры, предусмотренные в постановлении Государственной Думы РФ от 14 апреля 2000 года и Федеральном законе РФ от 04 мая 2000 года и зафиксировавшие связь ратификации Россией Договора СНВ-2 с невыходом США из Договора по ПРО от 1972 года. А также — с пакетом соглашений, подписанных в Нью-Йорке в сентябре 1997 года (т. н. «пакет Примакова — Олбрайт»). Без их утверждения ратификация всего Договора СНВ-2 считается незавершенной; но тогда как Госдума РФ ратифицировала все необходимые документы, Конгресс США ратификацию пакета тормозит — одновременно, по сути уже на официальном уровне, заявляя о выходе из Договора по ПРО в одностороннем порядке. Тем самым Россия также получает законное право приостановить реализацию Договора СРГВ-2, а сохранение на боевом дежурстве МБР СС-18 снизит для нее напряженность, связанную с проблемами национальной ПРО США, и даст передышку, необходимую для разработки мер противостояния опасно развивающимся процессам в конфликтных зонах на постсоветском пространстве.
Разумеется, работа будет успешной лишь при условии ее системности; сохранение режима точечных рефлекторных реакций, при котором упорно отказываются видеть целостный характер процесса (хотя бы на одной лишь южной дуге), при котором отступают на Балканах, на Днестре, теперь вот в Абхазии и в Чечне, одновременно готовясь парировать возможные взрывные события в Центральной Азии, лишь приведет к общему ухудшению положения страны. Равным образом сомнительной представляется исключительная ставка на столь любимую российскими (и не только) спецслужбами тактику раскачек ситуации в том или ином регионе с целью давления на правительства там, где их действия представляются угрожающими интересам России. Во-первых, с учетом кланово-корпоративного характера нынешней политической жизни в РФ, такие раскачки вполне могут обслуживать именно кланово-корпоративные, а не общенациональные интересы, что и показала динамика обеих чеченских войн. А во-вторых, что еще важнее, попытка взять на вооружение метод конфликтно-кризисного управления дутой нестабильности, которым так широко пользуются США, в том числе и на постсоветском пространстве, останется бесплодной до тех пор, пока, как говорил А. В. Суворов, дорогу тактике не озарит светильник истории. В нынешней России он покуда не зажжен, и она переживает острейший кризис всей своей национально-исторической идентичности. А доколе это будет оставаться так, доколе Россией не сформулированы крупные стратегические цели, соразмерные и масштабу идущих в мире процессов, и масштабу прожитой ею в истекшем тысячелетии истории, все самые хитроумные тактические ходы будут, как для героя знаменитого набоковского романа, оборачиваться ловушками для нее же самой. Тем более губительными, чем упорнее в главном игроке на «великой шахматной доске» Россия, вопреки очевидности, будет видеть спортивного партнера, тогда как ставкой в игре является продолжение или прекращение ее полноценного исторического бытия в тысячелетии наступившем.
* * *
P. S. Книга уже была в наборе, когда события 11 сентября 2001 года в США и последовавшие за ними крупномасштабные военные действия так называемой антитеррористической коалиции в Афганистане (с перспективой распространения их на ряд других стран) перевели в новое качество описанные в ней процессы. Напомню, что сама по себе раскачка южной дуги нестабильности предсказывалась рядом и отечественных, и зарубежных аналитиков еще с весны 2001 года. Указывалось также, что обострение ситуации в Центральной Азии будет симметрично дополняться новым разогревом Кавказа, как то происходило и в предыдущие годы. И действительно, начало военных действий США и Англии в Афганистане на сей раз почти синхронно совпало с возгоранием притухшей было «горячей точки» — Абхазии. Наметилось и прогнозированное в книге обострение напряженности по линии Майкоп — Черкесск — Сочи. Добавив сюда отошедшие в связи с эскалацией войны на Востоке события на Балканах и возрастающую напряженность на Днестре, легко увидеть, что в движение, причем в масштабах до сих пор небывалых, приведена вся дуга нестабильности «от Адриатики до Великой Китайской стены». Контур ее полностью совпадает с контуром Великого шелкового пути как пучка главных энергоресурсных и военных коммуникаций наступившего столетия, и охота на бен Ладена сыграла роль пускового механизма, включение которого позволило осуществить переход к новому, после войны в Заливе и натовской агрессии на Балканах, этапу осуществления проекта пирамидальной глобализации. И, следовательно, крушению базовых принципов той системы «права мира и войны», которую на протяжении трех с половиной столетий было принято именовать Вестфальской и прелюдией к демонтажу которой, по многим признакам, и стало «преодоление Ялты и Потсдама».
Переход этот сопровождается быстрым исчерпанием еще остававшихся у России ресурсов влияния в мусульманском мире вообще, на центральноазиатской части постсоветского пространства, а также утратой остатков «советского наследия» на дальних рубежах. Эскалация военных действий США и Англии в Афганистане совпала с решением руководства РФ об отказе от своего военного присутствия на Кубе и во Вьетнаме, что президент Буш с удовлетворением назвал точкой в «холодной войне» и что придает всей картине композиционно завершенный и, можно было бы даже сказать, красивый вид — коль скоро речь бы не шла об утрате Россией последних атрибутов ее присутствия в мире в качестве сверхдержавы. С этими резко ухудшенными позициями она, в конце первого года нового века и нового тысячелетия, оказалась перед лицом процесса в основных своих чертах и узловых точках повторяющего, на последующем витке спирали, тот, что составил основное содержание последнего десятилетия ХХ века. При этом амплитуда разрушительных колебаний возрастает. Окончательное крушение ялтинско-потсдамского миропорядка, уже для всех очевидная бутафорская роль ООН, вводимый США в международную практику принцип произвольного формирования черного списка стран-мишеней, дальнейшая отработка формата «войны с нулевым риском» на афганском полигоне — все это ставит Россию перед лицом новых вызовов и требует от нее нестандартных ответов. Сумеет ли она найти их? Судить о том придется уже историкам XXI века.