Содержание
«Военная Литература»
Исследования

IV. Усиление роли военщины в последний период оккупационного режима
(осень 1943-весна и лето 1944 г.)

1. Дальнейшее углубление кризиса фашистской Германии и развал ее оккупационного режима на временно захваченной советской территории

1943 г. явился годом завершающего этапа коренного перелома в ходе второй мировой войны. Этот перелом произошел исключительно благодаря успешным боевым действиям советских войск, которые, нанеся фашистским армиям ряд тяжелых поражений, вынудили их начать беспрерывный отход с оккупированной советской территории. В конце года советские войска, действовавшие на севере, были уже готовы к окончательной ликвидации блокады Ленинграда. На центральном участке они подошли к восточным районам Белорусской ССР и находились на подступах к Витебску, Могилеву и Бобруйску. На юге столица Украины Киев, а также часть Донецкого бассейна и подходы к Крыму прочно удерживались советскими войсками. Восточный вал на его главном участке; проходившем по рубежу рек Днепр и Сож, был прорван во многих местах. К концу 1943 г. от оккупантов было очищено 1 020 тыс. квадратных километров советской территории, на которой до войны проживало около 46 млн. человек. Но под сапогом [276] завоевателей оставалась еще почти половина временно оккупированной советской земли — 906 тыс. кв. км.{235}.

Перед Советскими Вооруженными Силами теперь встали задачи: завершить изгнание оккупантов с советской земли, вызволить из неволи миллионы советских граждан, совместно с союзниками завоевать окончательную и полную победу над гитлеровской Германией и освободить другие народы Европы от фашистского ига.

Решающее значение для успешного выполнения этих задач имело постоянно растущее под мудрым, руководством КПСС всестороннее превосходство СССР и его Вооруженных Сил над агрессором. Оно нашло свое выражение не только в высоком мастерстве владения военной техникой воинами Красной Армии и постоянно совершенствуемом искусстве ведения современной маневренной войны, ее командными кадрами, но и в равной степени в том коренном переломе в развитии военной экономики, которого добились советские трудящиеся своим самоотверженным трудом. В 1943 г. валовая продукция промышленности, несмотря на людские потери и переключение большого числа предприятий на военные рельсы, на 17% превысила уровень двух предыдущих лет. Таким же значительным был рост производства и в 1944 г. Валовая продукция промышленности, перешагнув довоенный уровень, составила 104% по отношению к 1940 г., а производство военной продукции — 312%. Значительно поднялась в 1944 г. в промышленном производстве роль освобожденных районов. Если во время оккупации фашистские органы, несмотря на все свои усилия, не смогли добиться сколько-нибудь значительных результатов, то теперь эти районы уже давали 18% валового производства всей страны{236}.

Все более убедительно проявлялось преимущество социалистического народного хозяйства над капиталистической экономической системой. Хотя фашистская Германия все еще располагала большими экономическими ресурсами, чем Советский Союз (например, в 1943 г, она производила в 2-3 раза больше угля, стали, электроэнергии), и применяла жесточайшие средства для максимальной мобилизации этих ресурсов, производство [277] военной продукции в Советском Союзе росло значительно быстрее, и поэтому советские войска получали больше оружия и снаряжения, чем фашистская армия. В 1943 г. советская промышленность производила 35 тыс. самолетов, 24 тыс. танков и самоходных артиллерийских установок (САУ), 45 тыс. орудий калибром от 76 мм и выше. В то же время немецкая промышленность дала своей армии 25500 самолетов, 19900 танков и самоходных установок, 27 500 орудий калибром от 76 мм и выше. Это дало Красной Армии возможность не только восполнить понесенные в прошедших боях потери, но и создать новые резервы для окончательного разгрома врага.

Значительные успехи Советского Союза в 1943 г. оказали также большое влияние на дальнейшее укрепление антигитлеровской коалиции. Влиятельные группировки правящих кругов США и Англии, так долго затягивавшие открытие второго фронта, вынуждены были признать, что их двойственная политика по отношению к Советскому Союзу не только не даст желаемого успеха, но и может помешать осуществлению их планов в Европе. Поэтому на Московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Англии в октябре 1943 г., а также на совещании глав правительств этих государств, проходившем в Тегеране в декабре 1943 г., благодаря целеустремленной и конструктивной позиции советских представителей были достигнуты соглашения по ряду принципиальных политических и военных вопросов, касающихся дальнейшей совместной борьбы против фашистской Германии и ее союзников.

Военные успехи кампаний, проведенных Красной Армией, а также усиление антигитлеровской коалиции привели к дальнейшему серьезному ухудшению общего положения фашистской Германии. Помимо последовательного распада фашистского блока (в сентябре 1943 г. из войны вышел первый союзник — Италия) и мощного нарастания освободительного движения в оккупированных Германией странах и районах, ухудшение положения Германии обусловливалось прежде всего непрерывно усиливающимся обострением кризиса в военной и экономической областях. Во-первых, в результате огромных потерь немецких войск, понесенных на германо-советском фронте, численность вермахта, и особенно сухопутных [278] сил, несмотря на тотальную мобилизацию и использование принудительного труда миллионов рабочих и военнопленных, начала постепенно сокращаться. С мая 1943 г. по этот же месяц следующего года в гитлеровскую армию было призвано 1,2 млн. человек. И все-таки численность действующей армии за этот период при общих потерях более 1,7 млн. сократилась на 600 тыс. человек. Правда, этот дефицит был частично покрыт за счет форсированного формирования соединений СС, и вследствие этого фактическое сокращение численности действующей армии составляло 300 тыс. — 350 тыс. человек. Даже Кейтель признавал, что в последние годы войны сухопутные войска, не учитывая крупные операции, каждый месяц теряли 150 тыс. — 160 тыс. человек, а пополнение получали лишь 90 тыс. — 100 тыс. Но это, в большинстве случаев наскоро обученное, пополнение, разумеется, не было и не могло быть качественно равноценной заменой имевших боевой опыт офицеров и солдат. Огромные потери вермахт понес также в оружии и боевой технике.

Дальнейшему ухудшению военного положения фашистской Германии способствовали и ставшие более активными боевые действия западных союзников Советского Союза. Их операции в районе Средиземного моря, усиление с лета 1943 г. воздушной войны, а также готовившаяся на ближайшее будущее высадка десанта англо-американских войск в Западной Европе начали в больших, чем прежде, масштабах сковывать военные силы Германии. Кроме того, все более крупные контингента войск связывало ставшее очень активным движение Сопротивления народов Европы против фашистского режима.

Катастрофические поражения фашистского вермахта с огромными потерями в живой силе и жесткие принудительные мероприятия тотальной войны все настойчивее заставляли все слои населения по-иному оценивать положение Германии. Скепсис и усталость от войны становились беспредельными. Часть населения, особенно трудящаяся, начала понимать основные противоречия между национальными интересами и фашистской разбойничьей войной. Антифашистское движение Сопротивления, прежде всего благодаря неустанной работе КПГ как ведущей силы в этой борьбе и под влиянием пропагандируемых [279] национальным комитетом «Свободная Германия» задач и целей, охватило значительное число людей, представлявших все слои населения Германии{237}, Усталость от войны становилась все более заметной и в немецких войсках. Причины этого крылись не только в том факте, что, как писали авторы прославлявшей германский милитаризм «Книги славы» вермахта, «огромные потери... отрицательно сказались на моральном состоянии войск, что вызывало у командования глубокую озабоченность перед каждой новой трудностью», а и в том, что немало военнослужащих вермахта начали понимать бессмысленность войны и неизбежное поражение фашизма. Уже в феврале 1943 г. Гитлер в своем специальном приказе № 7 требовал в случаях нарушения дисциплины применять строжайшие меры, а лиц, отказывающихся повиноваться, расстреливать на месте. В августе того же года ОКХ издало приказ об усилении мер в борьбе с дезертирством и самовольными отлучками из части.

Явлениям разложения вермахта фашистское командование пыталось противопоставить не только еще большую жестокость террора военно-юридических органов, но и усиленное распространение среди солдатских масс фашистской идеологии, использовав для этого пропагандистский аппарат, который с рвением принялся проповедовать в войсках идею о неизбежности, несмотря на силу противника, «окончательной победы Германии». С этой целью в декабре 1943 г. при ОКБ был создан особый «Национал-социалистский штаб руководства» во главе с генералом Рейнеке. В части и соединения вермахта были направлены специальные офицеры — представители национал-социалистской партии.

Глубокий кризис Германии все в большей степени охватывал и ее правящие круги. Но в то время как часть трудящегося населения, а также патриотически настроенные представители буржуазии и офицерского корпуса искали соответствующий, национальным интересам выход из катастрофы и при этом, хотя и в разной степени, приближались к политическим позициям руководимого КПГ антифашистского движения Сопротивления, влиятельные группировки немецкой крупной буржуазии [280] и военных хотели устранением Гитлера и нацистского режима достичь соглашения с западными державами, направленного против Советского Союза, чтобы таким образом сохранить на будущее германский империализм и милитаризм. Этот главный мотив лежал в основе и неудавшегося заговора 20 июля 1944 г. Эту реакционную цель наиболее влиятельных сил, группировавшихся вокруг Герделера, поддерживали далеко не все участники заговора. Против нее выступали возглавляемые Штауффенбергом патриотические силы, на формирование концепции которых оказали прогрессивное влияние немецкое рабочее движение и идеи национального комитета «Свободная Германия». Но Штауффенберг и его группа не смогли оказать решающего влияния на общий характер заговора: им не хватило решимости полностью оторваться от сил, группировавшихся вокруг Герделера, и вступить на путь объединения с главными силами антифашистского Сопротивления{238}.

Влиятельные силы финансового капитала и военного аппарата фашистской Германии и после заговора 20 июля всеми средствами продолжали преступную войну вместе с гитлеровской кликой. Недооценивать эти средства было нельзя. Несмотря на тяжелые поражения и огромные потери, Германия еще располагала значительными экономическими и политическими возможностями. Как и прежде, она контролировала огромную территорию Европы и держала в узде, хотя и с возрастающими трудностями, часть своих сателлитов. Используя эти обстоятельства, правящие группировки фашистской Германии не прекращали своих лихорадочных усилий, направленных на мобилизацию последних сил своего народа и порабощенных ими народов Европы для продолжения войны главным образом против Советского Союза. Программа тотальной войны, эта программа беспощадной эксплуатации и закабаления, претерпела новые изменения и стала еще более жестокой. В марте 1944 г. вступила в силу обширная программа вооружения, так называемая «программа победы», предусматривавшая увеличение производства военной продукции, к концу года на 58%, причем основной, упор [281] делался на выпуск стрелкового оружия, а также танков и самолетов. Ее осуществление еще больше ограничивало производство продукции для гражданского населения. Высвободившиеся рабочие были призваны в вермахт или направлены на принудительные работы на предприятия военной промышленности. Одновременно с этим вводом в действие уже упоминавшейея 4-й программы Заукеля началась новая волна принудительного рекрутирования иностранных рабочих для их использования в интересах военной экономики Германии. Кроме того, наряду с широким использованием женского труда в стране для обеспечения нужд войны было привлечено большое число школьников старших классов. Рабочее время увеличилось до 60 часов в неделю и более. Названные мероприятия сопровождались еще большей концентрацией военной промышленности и связанным с этим дальнейшим сращиванием органов власти фашистской Германии, что еще 2 сентября было законодательно закреплено директивой Гитлера «О концентрации военной экономики» и в максимальной степени усилено весной 1044 г. директивами Гитлера и Шпеера. И действительно, в первой половине 1944 г. производство оружия возросло настолько, что, несмотря на потери в военной технике, войска в достаточных количествах получали как оружие, так и снаряжение.

Центром приложения основных военных сил фашистской Германии по-прежнему оставался германо-советский фронт. В начале 1944 г. здесь численность немецких войск, без учета соединений, принадлежавших сателлитам Германии, составляла 63% всех вооруженных сил фашистского рейха, или 5 млн. человек, которым противостояло 6,7 млн. человек, входивших в состав советской действующей армии{239}.

Своими грандиозными наступательными операциями Красная Армия свела на нет стратегическую концепцию, разработанную фашистским командованием осенью 1943 г., суть которой заключалась в том, чтобы, перейдя к сдерживающим оборонительным действиям на германо-советском фронте, даже не считаясь порой с потерей территории, сосредоточить значительные силы для разгрома ожидавшегося десанта западных союзников в [282] Западной Европе, а затем решительными наступательными действиями добиваться перелома на Востоке. К этому следует добавить, что в ходе дальнейших военных действий фашистское командование вопреки планам и намерениям, записанным в директиве Гитлера № 51, было вынуждено большую часть новых формирований направить на германо-советский фронт, чтобы заменить потрепанные там дивизии отдохнувшими и боеспособными соединениями, перебрасываемыми из Германии и частично из стран, все еще находившихся в то время под фашистской оккупацией{240}. Это обстоятельство в значительной степени облегчило высадку англо-американских войск в Нормандии и их последующее продвижение. Несмотря на использование таких сил, остановить Красную Армию не удалось. Часть советской территории, оккупированная фашистскими войсками, а вместе с этим и сфера действия оккупационного режима продолжали быстро сокращаться.

Такое развитие обстановки вынудило фашистское (руководство с конца лета 1943 г. менять структуру оккупационного режима. Вследствие продолжающегося уменьшения оккупированной территории все большие части военно-оккупационного аппарата оттягивались назад, в рейхскомиссариаты. Но это был не возврат к процессу 1941 г., когда проводился постепенный, последовательный роспуск гражданской администрации. Сейчас оккупационные органы продолжали функционировать до окончательного освобождения от оккупантов отдельных областей. Они в директивном порядке подчинялись военным органам, действовавшим в данных районах, и были им подконтрольны во всех военных вопросах. Такой порядок соответствовал стремлению нацистского руководства к тому, чтобы объединением всех имеющихся сил под эгидой своей главной опоры укрепить фашистский режим на оккупированной территории. По мере продвижения фронта гражданская администрация, властвовавшая в тыловых районах, оказывалась ненужной и постепенно ликвидировалась — сначала в южных, а затем и в остальных оккупированных областях. [283]

Некоторые ее органы включались в состав войсковых штабов групп армий или некоторых полевых армий, другие же сливались с органами управления войсками, расположенными в рейхскомиссариатах. В последнем случае им сразу передавались функции, которые прежде выполняли управления тыловых военных округов. В тыловом оперативном районе «Центр» для этой цели была введена специальная должность — генерал-инспектор охранных частей и командующий войсками в Белоруссии, который подчинялся непосредственно командующему оккупационными войсками на Востоке. Многие военные комендатуры, оставшиеся не у дел, были либо распущены вовсе, либо лишились части своего личного состава{241}.

Примером процесса, получившего свое более полное развитие позже, может служить факт передачи осенью 1943 г. административной власти в Крыму штабу 6-й армии. В специальном приказе ее командующего Холлидта от 17 сентября говорилось: «1. С 18.9 1943 штаб 6-й армии принимает на себя административное управление районом Таврия. Все органы гражданской администрации, входившие в подчинение генерального комиссара, с сего числа в качестве составной части будут подчиняться: а) в области управления — начальнику VII отделения отдела обер-квартирмейстера армии; б) в области экономики — начальнику экономического отдела штаба армии». Хотя в приказе Холлидта гражданским властям предоставлялась некоторая самостоятельность в решении вопросов административного характера, все же в спорных случаях право сказать последнее слово было за штабом армии.

В этой связи надо отметить, что принявшая большие масштабы передача гражданской власти военным органам наталкивалась на упорное сопротивление министерства по делам восточных областей, которое не хотело мириться с ущемлением своих прав. В то время как ОКХ и группы армий считали, что на оккупированной территории они по отношению к учреждениям гражданской администрации, за исключением самого рейхскомиссара, [284] должны обладать практически неограниченными правами, министерство по делам восточных областей стремилось положение военных органов ограничить функциями, которые раньше выполняли командующие войсками в рейхскомиссариатах.

Особенно ярко эти противоречия проявились в споре, разгоревшемся вокруг штаба экономического руководства «Восток» и его органов. В принципе этот обратный процесс в военно-экономической организации проходил точно так же, как и в тыловых районах групп армий и полевых армий. Высвобождавшиеся в ходе отступления экономические органы превращались в мелкие учреждения, используемые штабами экономического руководства трупп армий и полевых армий, как правило, для организации оборонительных работ, и прежде всего для проведения мероприятий по эвакуации и разрушениям. Формальное сосуществование военных и гражданских экономических органов, решавших одинаковые или очень похожие задачи на одной и той же территории, как это, например, было осенью 1943 г., когда фронт придвинулся к многим районам рейхскомиссариата «Украина», дало Розенбергу повод выступить с требованием: все руководство экономикой на оккупированной территории сосредоточить в руках его министерства, штаб экономического руководства «Восток» вместе с его учреждениями распустить, передав часть их сотрудников министерству по делам восточных областей. То же самое должно было случиться и с существовавшими с самого начала оккупации в рейхскомиссариатах инспекциями управления военной экономики ОКБ (бывшего управления военной экономики и промышленности) {242}.. Настойчивые, постоянно повторявшиеся до весны 1944 г. атаки Розенберга, который ссылался на тезис о том, что военные органы должны заниматься непосредственно ведением боевых действий, а также выдвигал аргумент о недопустимости [285] распыления кадров, успеха не имели. Органы военного .руководства и думать не хотели об ограничении своей власти в пользу гражданских инстанций. Просьбу о роспуске военно-экономических органов отвергала даже комиссия по четырехлетнему плану, куда Розенберг обратился как к утверждающей инстанции. Решающей при этом, как явствует из доклада, написанного Кернером для Геринга в начале декабря 1943 г., оказалась прежде всего мысль о том, что при проведении в тесном взаимодействии с военным командованием мероприятий по эвакуации и разрушениям необходимость сохранения «накопивших опыт» военно-экономических органов сомнений не вызывает. Кроме того, в связи со сложившейся военной обстановкой по предложению Геринга проводить какие-либо изменения экономического аппарата запрещалось.

Поэтому штаб экономического руководства «Восток» продолжал выполнять свои функции вплоть до изгнания фашистских захватчиков с советской территории.

В этой связи следует упомянуть, что весной — осенью 1944 г, органами, ответственными за выполнение четырехлетнего плана, ОКВ и другими инстанциями фашистского аппарата власти обсуждался вопрос о преобразовании штаба экономического руководства «Восток» в общий военный штаб управления экономикой на территории оккупированных фашистской Германией стран и районов (военно-экономический штаб «Европа»), чтобы и там перед лицом растущего сопротивления оккупантам в полной мере использовать те же методы, которые практиковались фашистами при ограблении советской территории. Но до этого дело не дошло, ибо осенью 1944 г. фашистские армии вынуждены были оставить большую часть территории Западной Европы, на которой, видимо, должен был бы действовать преобразованный штаб «Восток». Поэтому в конце 1944 г. временно, по словам Геринга, «доставленный на лед» штаб слился с военно-хозяйственным управлением, преобразованным в марте из военно-экономического управления ОКБ. Возглавил новое управление Штапф, бывший начальник штаба экономического руководства «Восток»{243}. [286]

Причины такого категорического исхода спора явно в пользу военных органов не в последнюю очередь коренились в том, что их точка зрения наилучшим образом отвечала интересам самой влиятельной части государственно-монополистического аппарата, которая, видела свою первоочередную задачу в сосредоточении в руках военных всех сил, используемых для продолжения полного поглощения материальных и людских ресурсов все еще находящейся под фашистской оккупацией советской территории, и в поддержании фашистской военной экономики и стратегии. Это обстоятельство дает дополнительный материал для понимания роли военной части этого аппарата в системе оккупационного режима на его последней стадии и, помимо того, наглядно показывает, какую активность, находчивость и инициативу до самой последней минуты военная верхушка проявляла в чудовищном споре за пальму первенства при осуществлении политики немецко-фашистского империализма, отличавшейся особой жестокостью и беспощадностью.

Но эта последняя минута наступила значительно быстрее, чем ожидали даже те, кто примерно с конца 1943 г. уже не верил в победу Германии. В течение первых девяти месяцев 1944 г. Советские Вооруженные Силы, проведя ряд последовательных наступательных операций огромного размаха, разгромили по частям фашистскую восточную армию. Они окончательно изгнали оккупантов с советской земли, привели к распаду фашистского блока и придвинули войну непосредственно к границам Германии. В первый период советских операций, во время зимней кампании 1944 г., наступательные действия Красной Армии разворачивались главным образом на флангах советско-германского фронта. К февралю — марту советские соединения продвинулись на 400 км. На севере они отбросили фашистские войска от подступов к Ленинграду, изгнали их из Калининской области и вступили на территорию Эстонии. Под их ударами полностью развалился фашистский оккупационный режим на Украине. 2 февраля советские войска овладели Ровно, бывшей резиденцией Коха. 22 февраля был освобожден Кривой Рог, 20 марта фашисты были изгнаны из Винницы. 12 мая был полностью очищен от фашистских войск Крым. Тем самым были освобождены от оккупантов еще 329 тыс. кв. км советской [287] территории, на которой до войны проживало почти 19 млн. человек. Теперь имелись все предпосылки для полного изгнания оккупантов с советской земли. Эта задача в значительной степени была решена летом 1944 г. В результате ряда крупных наступательных операций, особенно Белорусской (23 июня — 29 августа), Львовско-Сандомирской (13 июля — 29 августа), а также Ясско-Кишиневской (20-29 августа), были разгромлены главные силы групп армий «Центр», «Северная Украина» и «Южная Украина». В середине сентября советские войска начали борьбу за окончательное освобождение Прибалтийских советских республик.

Под такими мощными ударами рушились остатки фашистского оккупационного режима. Уже в середине марта 1944 г. немцы снова возвратили под контроль военных властей так называемую Траеснистрию, отданную гражданским органам осенью 1941 г. В начале апреля, когда советские соединения подошли уже к Витебску и Могилеву, фашистское руководство было вынуждено исключить Белоруссию из состава рейхскомиссариата «Остланд». Высвободившиеся гражданские учреждения были переданы в ведение министерства по делам восточных областей, а военные органы во главе с только что назначенным командующим военным округом генералом Роткирхом были подчинены непосредственно ОКБ. Двенадцать недель спустя советские дивизии подошли к Минску и оккупационные власти спешно покинули страну.

Начался распад фашистского оккупационного аппарата и в Прибалтике. Уже весной 1944 г. через территорию Эстонской ССР начали оттягиваться учреждения рейхскомиссариата «Остланд» с тем, чтобы перейти в подчинение военной администрации. 23 июля 1944 г. весь рейхскомиссариат был объявлен районом боевых действий и, за исключением части Литовской ССР, находившейся в полосе группы армий «Центр», был передан в подчинение группе армий «Север». Одновременно с этим командующий группой армий Шернер получил право использовать в военных целях все немецкие органы и учреждения, находящиеся в полосе действий его группы. Несколько дней спустя, не ожидая согласия Розенберга или Гитлера, Лозе отбыл в Германию. На его место был назначен Кох, пытавшийся «вершить делами» из Восточной [288] Пруссии. Но... вершить было уже почти нечем. В начале августа штаб экономического руководства, «Восток», из которого забрали всех боеспособных сотрудников, был переведен в Германию, а его административные функции были распределены между армиями группы армий «Север» (позже «Курляндия») {244}. Но в середине октября почти вся территория Прибалтийских советских республик была очищена от оккупантов. Лишь в одном районе на литовском побережье еще продолжали держаться некоторые соединения группы армий «Север», которые до конца войны оставались блокированными советскими войсками. Здесь нелишне будет заметить, что еще в начале 1945 г. Гиммлеру было поручено руководство оставшимися, там осколками розенберговского оккупационного аппарата.

Значительную роль в разрушении оккупационного режима сыграла партизанская борьба в тылу фашистских войск, которая в 1944 г. достигла своей наивысшей активности{245}. Население повсюду поднималось на открытую борьбу против фашистских разбойников. В первой половине 1944 г. только в Белоруссии, где фашистские власти еще в октябре прошлого года ввели «политическое чрезвычайное положение», а также в пока еще остававшихся под оккупацией районах Украины сражалось несколько сотен тысяч партизан и большое число сельских и городских групп сопротивления. Для их усиления и для поддержки народной борьбы в Польше и Чехословакии из освобожденных советских районов туда были [289] направлены опытные партизанские кадры. Бурный подъем народное сопротивление приобрело и в Прибалтийских союзных республиках{246}.

Народная борьба, развернувшаяся весной и летом 1944 г., в полной степени соответствовала изменившейся военной и политической обстановке. Для этой борьбы было характерным прежде всего тесное оперативное взаимодействие партизан и подпольных групп сопротивления с Красной Армией, имевшее целью облегчить проведение ею наступательных операций. Неожиданно для противника по его коммуникациям наносились мощные удары. Накануне Белорусской операции, например, в тылу группы армий «Центр» белорусскими партизанами была парализована почти вся железнодорожная сеть и .тем самым сорвана переброска оперативных резервов, предназначавшихся для локализации прорыва советских соединений{247}. Активные боевые действия партизаны развернули и на путях отхода фашистских войск. Крупные силы использовались для устройства заграждений на дорогах, для подрыва мостов и железнодорожных линий, а также для нападения на колонны потоком отступавших войск. По свидетельству командующего немецкой 4-й армией Типпельскирха, в 1944 г. оккупанты на больших территориях были вынуждены отказываться от пользования большей частью дорог, за исключением нескольких главных коммуникаций. С приближением советских войск к основным районам действий партизан на Украине и в Белоруссии появлялись дополнительные возможности непосредственного тактического взаимодействия. Так, например, партизаны нередко создавали коридоры для советских передовых частей. Они наносили по фашистским войскам удары с тыла, помогали передовым отрядам Красной Армии преодолевать водные преграды и удерживали важные населенные пункты и узлы коммуникаций до подхода советских войск, принимали участие в преследовании разгромленного противника, а также в очистке освобожденных районов от разрозненных остатков вражеских войск. В ходе такой очистки белорусские партизаны, например, уничтожили весной и летом 1944 г. 15 тыс. немецких солдат и офицеров. [290] Еще 17 тыс. фашистских вояк сдались в плен и. тем самым спасли свою жизнь.

Огромное значение для планирования операций советскими штабами имела разведывательная деятельность партизан и подпольных групп. Небезынтересна в этом отношении оценка размаха и эффективности этой разведки, данная после войны начальником III отдела («Восток») управления разведки и контрразведки ОКВ полковником Шмальшлегером. Он считает, в частности, что во время войны в тылу немецких войск действовало примерно 13 тыс. советских разведчиков, из которых органы фашистской контрразведки смогли выловить лишь около 14%, потеряв при этом 30% своего личного состава. Главной причиной такого неуспеха фашистской контрразведки является, по словам гитлеровского полковника, активная поддержка, оказываемая разведчикам местным населением. Шмальшлегер обращает внимание на огромную роль партизан в великолепных результатах советской разведки. Доля разведывательных данных, переданных партизанами с весны 1943 г. по тот же период следующего года, составила, по оценке III отдела, более 80%.

Наряду с помощью советским войскам основная цель народной борьбы в 1944 г. состояла в том, чтобы сорвать преступные действия фашистских оккупантов при их отходе с советской территории: препятствовать массовому угону населения и дальнейшему разграблению материальных и культурных ценностей, а также уничтожению народного имущества, разрушению промышленных предприятий, городов и сел.

Значительно активизировалась также политико-пропагандистская работа в фашистских войсках, особенно в тыловых учреждениях и охранных частях. Эта деятельность не была безуспешной. Чаще, чем прежде, фашистские части и подразделения, оказавшись в тяжелом положении, прекращали бой и сдавались в плен.

Наиболее успешно велась пропагандистская работа среди войск сателлитов фашистской Германии, особенно в венгерских и словацких частях, которые с лета 1943г. использовались больше для выполнения задач в тыловых районах. По-разному они прекращали борьбу против советского населения и партизан. Крупные группы и целые подразделения переходили к партизанам. В конце [291] концов фашистское командование было вынуждено почти полностью прекратить использование этих войск на советской территории.

Мощный размах народной борьбы все более осложнял положение оккупационного режима. Различия между фронтом и тылом стирались все более и более. Оккупанты уже нигде не могли чувствовать себя спокойно и в безопасности. Постоянно возникавшая повсюду кризисная обстановка вынуждала фашистское руководство перебрасывать многие охранные части из тыловых районов на фронт и использовать их там как дополнительные силы против наступления советских войск или для пополнения понесших большие потери фронтовых соединений. Подобное положение имело место прежде всего тогда, когда для усиления охранных войск в оккупированные районы направлялись резервные или полевые учебные дивизии. Так, например, из полевых учебных соединений, направленных в тыловой оперативный район группы армий «Центр» для борьбы с партизанами, в марте 1944 г. 391-я полевая учебная дивизия была переброшена в полосу действий группы армий «Север». Часть 390-й учебной дивизии вошла в состав вновь сформированной 78-й штурмовой дивизии, а ее остатки вместе с 52-й полевой учебной дивизией после переформирования были направлены на усиление измотанных боями пехотных дивизий. В начале 1944 г. подобным же образом были расформированы 141-я и 151-я резервные дивизии, находившиеся в подчинения командующего военным округом «Восток», а их личный состав использован при формировании или пополнении четырех пехотных дивизий и пятнадцати батальонов ополчения. Кроме того, одной из основных задач охранных частей стало оборудование тыловых оборонительных позиций. При таком положении систематическое подавление народного сопротивления в большинстве районов стало невозможным. Значительную часть гарнизонов небольших населенных пунктов пришлось ликвидировать. Оставшиеся гарнизонные подразделения были вынуждены ограничиваться выполнением лишь некоторых основных задач, таких, например, как охрана важнейших коммуникаций и воспрепятствование партизанам пользоваться путями снабжения, аэродромами и местами выброски грузов. Но партизаны всегда эффективно противодействовали [292] таким акциям. В апреле 1944 г., например, войска, подчиненные командующему военным округом «Белоруссия», провели против партизан 198 операций, но их результат оказался минимальным. При собственных потерях, составивших 94 человека, по немецким данным, был убит и ранен 171 партизан. Кроме того, взята, рабочая сила в количестве 29 человек, захвачено трофеев: 52 винтовки, 9 автоматов, 5 пистолетов, а также 71 лошадь и 5 коров{248}. Поэтому фронтовым частям в постоянно возрастающем масштабе приходилось самим вести борьбу против партизанских частей и соединений с тем, чтобы как-то обеспечить себе свободу оперативного маневра в своем тылу и если не уничтожить, то хотя бы блокировать главные силы партизан в районах их сосредоточения. Особенно ожесточенные бои разгорелись в период с января по май 1944 г. в тыловом оперативном районе группы армий «Центр», где в декабре 1943 г. белорусские партизаны Полоцко-Лепельского района во взаимодействии с партизанским соединением Героя Советского Союза Р. Н. Мачульского почти полностью отрезали 3-ю танковую армию от ее тыловых коммуникаций. В трех крупных операциях, последовательно проводимых в январе, марте и апреле командованием танковой армии вместе с командующим охранными войсками в Белоруссии и генеральным комиссаром Готтбергом против партизан, было использовано кроме полицейских сил одиннадцать дивизий (шестая часть всего состава группы армий «Центр»), в том числе восемь фронтовых дивизий, усиленных танками и авиацией. Но в ходе этих операций главные силы партизан уничтожить не удалось. Более того, в мае 1944 г. партизаны после тяжелых боев прорвали стянутое вокруг них кольцо окружения и одновременно спасли при этом 15 тыс. человек из числа гражданского населения{249}. Примерно такие же силы фашистское командование вынуждено было привлечь в марте — апреле 1944 г. для защиты железнодорожных [293] линий и узлов коммуникаций от нападения крупных формирований украинских партизан. Использование гитлеровским командованием таких крупных военных сил для борьбы с партизанами облегчало наступательные действия советских войск, так как фашистские части и соединения, скованные боями против партизан, часто не могли быть переброшены туда, где они были нужны для недопущения или локализации прорывов фронта советскими войсками.

Приведенные факты наглядно свидетельствуют о том, что народная борьба, получившая особый размах в 1944 г., в значительной степени ослабила фашистский оккупационный режим еще до его окончательного уничтожения. Большая часть пока еще оккупированной советской территории уже выпала из-под его контроля. Лишь там, где были сосредоточены значительные военные силы, главным образом непосредственно в прифронтовой полосе, а также вблизи крупных военных и полицейских опорных пунктов, органы фашистского оккупационного режима еще продолжали в больших масштабах осуществлять свою политику порабощения и уничтожения.

Наряду с этими отчаянными попытками приостановить развитие народной борьбы фашистские оккупационные органы предпринимали ряд других, безуспешных мер, направленных на то, чтобы при помощи предателей из местных жителей как-то остановить развал своего режима. Так, в середине июня 1944 г. они устроили в Белоруссии омерзительный спектакль, названный ими «Белорусский национальный конгресс», который, по замыслу его организаторов, должен был явиться своего рода самостоятельным «народным представительством» во главе с уже упоминавшимся Островским, хотя, разумеется, никто из этих креатур оккупантов населением не избирался и никого не представлял. Правда, время их властвования было весьма непродолжительным. Буквально через несколько дней «народные представители», спасаясь от стремительно наступавших советских войск, бежали через Познань в Берлин, где они еще некоторое время занимались составлением прокламаций. Создание таких «национальных представительств» с помощью бежавших коллаборационистов продолжалось и в Германии почти до самого конца войны. Предатели преследовали утопическую цель; из советских военнопленных и [294] насильно угнанных граждан создать хоть какие-нибудь, военно-вспомогательные формирования. Так, в ноябре 1944 г. с целью объединения под командованием Власова всех предателей, бежавших вместе с фашистскими войсками, гитлеровские органы объявили о создании в Праге «Комитета освобождения народов России». В феврале 1945 г. в Веймаре был учрежден так называемый «Украинский национальный совет». Некоторые из предателей, бежавших в конце войны на Запад, по сей день продолжают вести грязную подрывную работу в рамках психологической войны, состоя на содержании у секретных служб западных держав.

Там, где возможность осуществления власти окончательно была сведена к нулю, руководящие органы фашистского государства начали обещать советскому населению всяческие «права» и «свободы», если оно изъявит готовность вести борьбу на стороне фашистской Германии. Так, например, Кейтель и Розенберг выступили 12 июня 1944 г. с совместным призывом такого содержания к азербайджанцам и «северокавказцам»{250}. Лешман, генеральный комиссар Эстонии, счел нужным с борта катера, на котором он бежал в Германию, обратиться к эстонскому населению с призывом «до победного конца» бороться на стороне фашистских войск{251}.

Фашистские органы все больше старались извлечь выгоду из своего альянса с буржуазными националистами. Учитывая тот факт, что открытое сотрудничество с оккупантами лишь еще больше дискредитирует их в глазах населения, на заключительной стадии оккупационного режима стали применяться более изощренные маневры. Так, например, украинские буржуазные националисты выставляли себя «врагами» оккупантов и якобы для борьбы с ними создавали крупные, вооруженные формирования. Оккупационные органы, которые поначалу подавляли намечавшееся стремление националистических сил к самостоятельности, теперь пропускали мимо ушей антинемецкие фразы и даже поставляли националистам оружие и боеприпасы, прекрасно зная, что они будут использованы против партизан и других сил народного сопротивления. [295]

Конечно, такое отношение оккупационных органов к буржуазным националистам выражало их собственную слабость. В этой связи нельзя не отметить и того факта, что в условиях, когда неизбежность поражения фашистской Германии становилась все более явной, внутри отдельных группировок буржуазно-националистических сил все явственнее стали проявляться разногласия в вопросе отношения к оккупантам. Некоторые буржуазные националисты начали выступать за отмежевание от проводимых оккупантами актов террора и насилия и стремились обеспечить себе поддержку западных держав. Об этом свидетельствуют, например, робкие протесты некоторых буржуазно-националистических органов печати в Прибалтике против насильственного угона людей в начале 1944 г. Правда, эти выступления были тут же резко подавлены. О подобных тенденциях на Украине Кох сообщал в своей памятной записке Розенбергу еще в марте 1943 г.{252}. И все-таки, несмотря ни на что, ярый антисоветизм, как и прежде, оставался прочной основой, на которой держался союз главных сил буржуазных националистов с оккупантами.

С приближением конца оккупационного режима его органы, опираясь на буржуазных националистов, приступили к созданию подрывной организации для борьбы с советскими войсками и срыва мероприятий по восстановлению социалистических порядков. Так, по настоянию ОКВ и министерства по делам восточных областей были освобождены оба главаря ОУН, Мельник и Бандера, с осени 1941 г. находившиеся под не слишком строгим арестом. Перед ними поставили задачу взять в свои руки создание «украинской повстанческой армии» (УПА). Эти банды имели убежища не только на территории Западной Украины, но и в приграничных районах Польши. Эти притоны использовались ими и после ухода фашистских органов с советской территории. Видимо, были случаи, когда этим бандам даже придавались немецкие офицеры и сотрудники секретной службы{253}. [296]

Но фашистским органам не удалось достичь той цели, к которой они стремились, ибо ОУН уже давно раздирали внутренние противоречия. При подходе советских войск целые отряды ОУН прекращали сопротивление и складывали оружие. Большую роль при этом сыграли разъяснительная работа политорганов, а также указ правительства СССР, который избавлял от наказания тех, кто добровольно прекратил сопротивление и сложил оружие. Но часть банд и после освобождения территории Красной Армией терроризировала сельское население и нападала на мелкие подразделения советских войск, а также на руководящих партийных работников и государственных служащих. Жертвой одного из их нападений пал командующий 1-м Украинским фронтом генерал армии Н. Ф. Ватутин. Террористические банды националистов действовали и в Прибалтике.

Попытки буржуазно-националистических подрывных организаций сорвать восстановление советского строя и помешать мобилизации населения на восстановление народного хозяйства даже в тех районах, где в результате длительной фашистской и буржуазно-националистической пропаганды среди некоторых слоев населения стали наблюдаться явления идеологического разложения, с самого начала были обречены на провал потому, что их антинародные действия находились в непреодолимом противоречии к позиции трудящихся масс этих районов. Трудовое население оказывало всестороннюю поддержку Красной Армии и принимало активное участие в восстановлении Советской власти и нормальных, регламентированных советскими законами условий жизни. Весной 1944 г. в освобожденных областях Украинской GCP добровольно вступили в Красную Армию десятки тысяч граждан. К этому времени около 300 тыс. советских военнослужащих украинской национальности и более 10 тыс. украинских партизан за героизм, проявленный в боях против фашистских оккупантов, были награждены правительственными наградами. Быстрыми темпами разворачивалось восстановление разрушенной промышленности и сельского хозяйства{254}.

Напрасно надеялись оккупационные органы, что при своем бегстве смогут опереться .на вооруженные организации [297] навербованных ими бандитов. Часть членов этих организаций, поступившая на службу к оккупантам под давлением сложившихся обстоятельств и теперь прозревшая благодаря разъяснительной работе советских органов, использовала крах оккупационного режима, чтобы окончательно отмежеваться от него. Например, 20 мая 1944 г. Роткирх сообщал штабу оперативного руководства ОКБ, что всю литовскую полицию вместе с ее начальником генералом Плехавичусом ввиду ее абсолютной ненадежности пришлось разоружить и арестовать. Весьма характерным показателем ситуации могут служить, например, слова гебитскомиссара г. Новогрудок (БССР), который в своем последнем перед бегством донесении писал: «В дни эвакуации тыловая оборона полностью отказала. Большая часть сил с оружием в руках перешла на другую сторону. То же самое относится и к белорусским охранным подразделениям. Лишь небольшой процент вместе с немецкими полицейскими силами ушел на запад».

И действительно, на стороне бежавших оккупантов добровольно осталась лишь небольшая кучка по-настоящему профашистских и насквозь пропитанных буржуазно-националистическим духом элементов, которые, оказавшись из-за своих кровавых преступлений в лагере врагов народа и Советской власти, теперь надеялись избежать заслуженной кары.

2. Широкое применение политики «выжженной земли»
при отступлении фашистских войск с территории СССР

Правящие круги фашистской Германии были готовы, как это выяснилось в последний период войны, пожертвовать немецким народом ради своих корыстных интересов. Что значило для них существование других народов, особенно тогда, когда встал вопрос о спасении их режима от гибели! Это главное обстоятельство в сочетании с ярым антикоммунизмом и определяло характер действий фашистских органов при отходе с временно оккупированной советской территории. При этом фактически их варварство, при помощи которого они пытались добиться своих целей в войне с Советским Союзом, проявилось [298] в новых, еще более жестоких формах. Это предельно ярко отразилось в мероприятиях, направленных на полное опустошение оставляемой советской территории, которые дополнились еще и массовым угоном населения при отступлении фашистских войск.

Практика фашистского военного руководства в проведении политики «выжженной земли» и массового угона советских людей вошла на основании положений Гаагской конвенции от октября 1907 г., а также статьи 6 «б» Статута Международного военного трибунала в число обвинений, предъявленных нацистским преступникам на Нюрнбергском процессе. И несмотря на это, бывшие гитлеровские генералы и некоторые буржуазные историки старались оправдать эти явные преступления ссылкой на якобы «военную необходимость». Так, Манштейн после крайне искаженного описания событий, связанных с предпринятыми под его руководством разрушениями и массовым угоном населения во время отступления к Днепру, пытается оправдаться, утверждая: «В этом случае все мероприятия, проведенные немецкой стороной, были вызваны военной необходимостью».

Эта и многие другие попытки буржуазных специалистов в области международного права извратить суть международных соглашений, направленных на предотвращение подобных преступлений, и тем самым оправдать проводившуюся германским империализмом и его военщиной политику систематического и планомерного опустошения огромных территорий и целых стран во многих отношениях характерны для концепций, отстаиваемых в области международного права представителями западногерманского империализма и милитаризма. Эти попытки, наконец, служат тому, чтобы продолжать развивать еще перед первой мировой войной выдвинутый адвокатами германского империализма принцип, суть которого сводится к тому, чтобы действия, направленные на достижение своих агрессивных целей, бесцеремонно ставить над международным правом. При этом не следует забывать, что на процессах над военными преступниками как английский, так и американский военные трибуналы оказали значительное содействие обвиняемым в деле оправдания политики опустошения оккупированных территорий. Так, например, в 1949 г. английский военный трибунал оправдал по этому пункту обвинения [299] одного из главных преступников, ответственного за осуществление политики «выжженной земли» на Украине, Манштейна и признал его виновным лишь в насильственном угоне местного населения. Многократный военный преступник быстро стал героем реакционной буржуазной историографии и публицистики. Журнал «Вервиссеншафтлихе рундшау» охарактеризовал его как «безупречного солдата», наделенного «рыцарскими достоинствами».

Чем же похваляется этот «безупречный солдат», приводя свои аргументы о якобы военной необходимости мероприятий по опустошению покидаемой страны и угону ее людей?

Он действительно похваляется тем, что, как и все другие, ответственные за эти мероприятия, стремился всеми средствами продлить политически преступную и с военной точки зрения давно ставшую бессмысленной войну и платить за ее продолжение новыми бесчисленным» жертвами и разрушениями, В этой связи заметим, что создание германским империализмом зон опустошения во Франции еще в 1917-1918 гг. явилось средством, непригодным для предотвращения военного поражения. Еще менее эффективным оно оказалось зимой 1941/42 г., когда гитлеровское командование пыталось остановить наступление Красной Армии. Не следовало ожидать, что сколько-нибудь значительное военное преимущество может обеспечить и массовый угон в Германию гражданского населения. Большая часть боеспособного населения находилась в рядах партизан и фашистским властям была неподвластна. Впрочем, военная мощь Красной Армии была достаточной для нанесения фашистским войскам сокрушительных поражений еще до того, как она получила возможность пополнять свои ряды за счет населения освобожденных районов. Тот факт, что фашистские власти часто угоняли всех жителей, включая детей и женщин, еще убедительнее свидетельствует о том, что для правящих кругов фашистской Германии, в том числе и для ее генералитета, массовый угон советских людей не имел первостепенного военного значения. Мероприятия по опустошению советской территории, как и массовый угон советских граждан, скорее свидетельствуют о продолжении в условиях провала фашистской агрессии все той же политики уничтожения, которая [300] проводилась по отношению к СССР с самого начала. Так как цели этой агрессии достигнуты не были, фашистские органы предприняли во время своего бегства все, что было в их силах, чтобы нанести максимально возможный ущерб жизненным силам и материальным возможностям Советского государства и его населения.

Опустошение целых областей при отходе фашистских войск с территории Советского Союза, которое нередко представляется лишь как часть военной стратегии или тактики, является, следовательно, составной частью всей политической стратегии германо-фашистского империализма по отношению к Советскому Союзу. Сделав этот вывод, следует подчеркнуть, что планомерное опустошение советской территории по времени отнюдь не ограничивалось, как утверждается в буржуазной историографии, лишь осенью 1943 г., а фактически являлось длительным действием, которое, как часть всей фашистской военной стратегии, находило свое наиболее яркое выражение особенно при проведении массовых операций против населения и специально во время всех отступлений, то есть начиная с зимы 1941/42 г., хотя своей наивысшей точки стало достигать одновременно с началом общего отступления фашистских войск летом — осенью 1943 г.

Политика «выжженной земли» применялась и при отступлении из других стран, например Норвегии или Югославии.

Итак, политика «выжженной земли», проводимая на советской территории, есть не что иное, как тщательно разработанная система мероприятий, которые, будучи спланированными по различным этапам, должны были обеспечить полное ограбление и разрушение всего хозяйства оккупированных областей СССР. Как явствует из приказов, относящихся к этому комплексу оккупационной политики, и особенно из так называемых «указаний по эвакуации», изданных штабом экономического руководства «Восток», эта система делилась на следующие фазы:

— рассредоточение, то есть вывоз всех ненужных для боевых действий лиц и грузов, а также подготовка обширных мероприятий по эвакуации;

— собственно эвакуация, то есть вывоз всего немецкого персонала военно-экономических учреждений, местного населения, а также всех транспортабельных материальных [301] ценностей, таких, как сырье, машины, готовая продукция, скот, зерно и т. п.;

— парализация, которая проводилась в предвидении временного оставления территории и включала обеспечение сохранности основных частей важных сооружений, предприятий, крупных машин с тем, чтобы помещать противнику быстро ввести их в строй и в то же время обеспечить их быстрое восстановление после возвращения оставленной территории. На практике она большого значения не получила;

— полное разрушение всех материальных ценностей при окончательном уходе с оккупированной территории{255}.

Эта система грабежа и уничтожения в зависимости от последовательности проведения мероприятий подразделялась на степени срочности. Ее главными фазами были эвакуация и разрушение. Ввод в действие этих мероприятий осуществлялся по указанию высшего руководства фашистской Германии и лично Гитлера в случаях особо важных в военно-экономическом отношении, например при оставлении Донбасса в начале осени 1943 г. или при отступлении фашистских войск из сланцевых районов Эстонской ССР. В иных случаях право принимать такие решения предоставлялось находившимся на месте войсковым штабам, так как в условиях, когда район боевых действий все больше перемещался на запад, осуществление политики «выжженной земли», непосредственно связанной с отступлением фашистских войск, становилось одной из главных задач вермахта.

В роли центрального органа управления этими мероприятиями выступал штаб экономического руководства «Восток», начальник которого генерал Штапф помимо всего прочего в сентябре 1943 г. был уполномочен лично Герингом непосредственно осуществлять общее руководство проведением мероприятий по эвакуации и разрушению в сельскохозяйственных районах. В инструкции по проведению эвакуации, изданной этим штабом, роль военных органов определялась следующим образом: «Без вмешательства ОКБ и ОКХ разрешение на проведение мероприятий по рассредоточению, эвакуации, парализации и разрушению может быть дано только по [302] военной командной линии, т. е. штабом группы армий через штаб армии; только в случае непосредственной опасности такой приказ могут отдать нижестоящие штабы тактических соединений непосредственно стационарным местным органам при одновременном уведомлении об этом штаба армии. То же самое относится и к решению вопроса о парализации или разрушении. Мероприятия по разрушению, как правило, проводятся только воинскими подразделениями или выделенными ими группами подготовленных специалистов». Такие же приказы были отданы находящимся в оккупированных районах войскам СС и полицейским подразделениям. В связи с упомянутой выше директивой, направленной Герингом Штапфу, Гиммлер дал указание начальнику войск СС и полиции на Украине, в котором требовал при отходе оставлять противнику полностью опустошенную и выжженную территорию. Необходимые для этого мероприятия, приказывал Гиммлер, должны проводиться по согласованию с начальником штаба экономического руководства «Восток».

Знакомясь с инструкциями по эвакуации, как и с изданными на их основании приказами о проведении этих мероприятий, без труда можно заметить особое распределение задач. Если разрушение являлось главным образом задачей войск, в том числе ОС и полиции, то подготовка к нему, а также рассредоточение и эвакуация возлагались преимущественно на другие оккупационные органы, на специальный военно-экономический аппарат. Осуществлением этих мероприятий в полной мере занимались и находившиеся на территории рейхскомиссариатов органы военно-хозяйственного управления ОКВ. Давая общую оценку этой деятельности, Томас сам подчеркивает, что «только благодаря наличию накопившей опыт военно-хозяйственной организации и ее органам, разбросанным по всей оккупированной территории, удалось так успешно провести эвакуацию людей и материальных ценностей».

Все эти инструкции и приказы обеспечивали также — вопреки стараниям Розенберга — приоритет военных органов в их сотрудничестве с учреждениями гражданской администрации при совместном проведении мероприятий по эвакуации и разрушению. Та», в части приказа командующего 6-й армией, касающейся рейхскомиссариата [303] «Украина», говорилось: «Гебитокомиссары получают указания о проведении порученных им мероприятий исключительно через Штаб армии. Они могут быть переданы через полевые комендатуры и комендатуры населенных пунктов». На практике же сотрудничество между военными и гражданскими органами, как правило, осуществлялось при полнейшем взаимопонимании. Барановичский гебитскомиссар в своем отчете об эвакуации, направленном им в августе 1944 г., сообщал, что план разрушения города разработан совместно с начальником инженерной службы 52-й дивизии. Выполнение этого плана, говорилось в отчете, полностью взял на себя вермахт. Гебитскомиссар Кременчуга Род в своем отчете о мероприятиях по эвакуации и разрушению подчеркивал, что вся работа проводилась в тесном сотрудничестве с командиром 24-го танкового корпуса генералом Нерингом, который в специальном письме в свою очередь восторгался гебитскомиссаром Родом{256}.

Из вышеизложенного явствует, что в проведении политики «выжженной земли» принимали участие не только военные органы. К этому в той или иной степени были причастны все немецко-фашистские органы власти. Особое рвение проявляли и военные монополии, которые видели в этом еще одну возможность урвать в качестве трофеев часть ускользающей из их рук промышленности оккупированной советской территории. Особый интерес они проявляли к тем построенным или реконструированным в годы предвоенных пятилеток предприятиям тяжелой и легкой промышленности, высокопроизводительное оборудование которых сулило им высокие прибыли и могло быть использовано для частичной замены своего устаревшего машинного парка. Судя по уже упоминавшемуся письму «Миттельдойче штальверке АГ» от 22 июня 1943 г., для разграбления были предназначены следующие предприятия:, Таганрог — металлургический завод, трубопрокатный завод и много различных цехов; Сталино — коксовый завод, доменные печи, сталелитейный завод и несколько различных цехов; Керчь — несколько цехов; Запорожье — коксовый завод, доменные печи, сталелитейный завод и различные цехи; далее — в определенной [304] степени заводы Константиновки, Макеевки, Краматорска, Мариуполя.

Как сами монополии, так и управляемые ими при помощи государственно-монополистических органов различные компании и общества в последний период оккупационного режима стали форсировать свою разбойничью Деятельность. Так, часть вывезенного в 1944 г. компанией «Ост-Фазер» сырья и текстиля составила почти 40% всего имущества, награбленного ею в оккупированных советских районах с 1941 г. (43 тыс. от 110 тыс. т). Помимо этого, в 1943 и 1944 гг. компания награбила машин на сумму 2,6 млн. марок. О масштабах разграбления, проводимого до последнего момента в сельскохозяйственных оккупированных районах, говорится в отчете ЦХО (центральная торговая организация по заготовке сельскохозяйственных продуктов на временно оккупированной территории), которая во время отступления фашистских войск с советской территории вывезла до конца апреля 1944 г. около 20 тыс. вагонов с сельскохозяйственными грузами. Только за последние месяцы, говорится в этом отчете, кроме обеспечения войск в Германию было направлено 600 тыс. т зерна — примерно месячная норма хлеба для всего населения Германии. В общей сложности, по данным уже упоминавшегося отчета за октябрь 1944 г., ЦХО направила в Германию почти 33 тыс. вагонов с так называемыми эвакуируемыми грузами, в том числе 22400 вагонов с зерном и семенами, 9 тыс. с сельскохозяйственными машинами и 1600 вагонов с различными предметами снабжения.

Наряду с материальными ценностями жертвами фашистских грабительских мероприятий стали многие бесценные произведения искусства. Только из дворцов и музеев пригородов Ленинграда было выкрадено 34 тыс. различных предметов искусства. Во многих городах фашистские войска перед своим отступлением почти полностью разграбили все музеи, галереи и исторические архивы. Рейхокомиссар Украины Кох приказал, например, направить из Киева и Харькова в Восточную Пруссию 86 ящиков и 67 папок с древними иконами, картинами известных итальянских, голландских и немецких мастеров, а также работами лучших русских художников XVII — XVIII вв. Еще в августе 1944 г, Ушкаль по поручению [305] Розенберга приказал разграбить ценнейшие архивы в Прибалтийских союзных республиках{257}. Число таких примеров можно было бы увеличить во много раз.

Запланированный объем мероприятий по «эвакуации» был, однако, значительно ограничен в результате бурного натиска Красной Армии и поспешного отступления фашистских войск. Разграбление сменилось уничтожением, которое стало основным элементом политики «выжженной земли»,

Одной из ее первостепенных задач было полное разрушение промышленности оставляемых советских районов. Необходимые для этого мероприятия проводились в тесном взаимодействии между представителями германских военных монополий, выступавшими в восточных компаниях в качестве «посредников» и «уполномоченных», и военными органами. Совместно с руководителями предприятий и специалистами, направленными военными монополиями, военные штабы разрабатывали планы уничтожения промышленных предприятий и выделяли офицеров-специалистов, на которых возлагалась ответственность за точное выполнение этих планов. Иногда, как, например, при отступлении из Донецкого промышленного района, проведение мероприятий по эвакуации и разрушению проводилось совместно военными штабами и представителями монополий (в данном случае — Штапфом и Плейгером).

Наряду с разрушением еще одной главной задачей всех этих мероприятий было уничтожение сельскохозяйственной производственной базы. Насколько основательно оно проводилось, свидетельствует уже упоминавшаяся директива Геринга от 7 сентября 1943 г. Она требовала вывозить все сельскохозяйственные продукты и средства производства, разрушать все обрабатывающие и перерабатывающие предприятия пищевой промышленности, уничтожать все другие производственные основы сельского хозяйства, вывозить людей, занятых в сельском хозяйстве и пищевой промышленности{258}.

Третьей задачей являлось разрушение путей сообщения. Для этой цели войсками, главным образом железнодорожными, [306] и дорожно-строительными частями помимо взрывчатых веществ использовались специально разработанные для этого средства разрушения, например «рельсовый волк». Кроме того, фашистские войска стремились угнать или вывести из строя весь подвижной состав железнодорожного парка, все паровозы и вагоны, а также разрушить железнодорожные ремонтные мастерские.

Сверх того, мероприятия по эвакуации и разрушению включали, насколько хватало на это времени, буквально все, что создано человеческими руками. В последующих признаниях фашистских военачальников и их подпевал в области историографии предпринимаются попытки прикрыть последний факт разного рода измышлениями и ложью. Так, Манштейн и его бывший начальник штаба Буссе утверждают, что политика «выжженной земли» проводилась лишь в узкой полосе на восточном берегу Днепра и ограничивалась только находившимися там наиболее важными экономическими объектами. В действительности же штаб группы армий «Дон», которой командовал Манштейн, еще в январе 1943 г., то есть при отступлении из излучины Дона, приказал оперативной группе Холлидта (ставшей позднее новой 6-й армией) подготовить полное разрушение всех хозяйственных построек и немедленно отправить в тыл весь скот{259}. 23 марта штаб 6-й армии в обобщающем докладе своего начальника экономической группы о проведенных мероприятиях по разрушению перед рубежом р. Миус сообщал, что особое внимание уделялось «повсеместному» (проведению мероприятий по сплошному разрушению. В докладе говорилось, что выделенные штабом армии команды подрывников уничтожали не только промышленные, но и «все ремесленные и сельскохозяйственные предприятия. В целом можно сказать, что ничего существенного неразрушенным не осталось». Утверждение о том, что 6-я армия израсходовала часть запасов зерна для снабжения населения, не соответствует действительности, В цитируемом докладе начальника экономической группы штаба армии подчеркивается, что все значительные запасы зерна и других [307] продуктов питания, которые нельзя было выдать войскам, уничтожались. Даже самые маломощные мельницы, мелкие склады зерна и т. д. были взорваны или сожжены.

Командование армии и позже уделяло внимание тому, чтобы при отступлении ничего не оставалось неповрежденным. Например, обер-квартирмейстер 6 сентября дал указание подчиненным корпусам: «Если при отходе войска встречают на своем пути скот и не имеют возможности отправить его в тыл, они обязаны расстрелять его. Неразрушенные населенные пункты и жилые убежища уничтожать огнем»{260}.

Как и на юге, политика «выжженной земли» проводилась на всех других участках фронта. Военные штабы уже не ждали новых инструкций по эвакуации и разрушению, а в широчайших масштабах использовали практику уничтожения, приобретенную зимой 1941/42 г. Убедительным доказательством этому может служить факт разрушения городов и сел при ликвидации ржевско-вяземского выступа в феврале — марте 1943 г. Приказы о проведении этих погромно-разбойничьих мероприятий издавались штабом 9-й армии по личному указанию Моделя, Бывший его подчиненный, командир 23-го армейского корпуса генерал-лейтенант Фрисснер, был главным ответственным лицом за осуществление политики «выжженной земли» при отходе с ржевского выступа. Выставляемый буржуазными писаками как ярый поборник чести, Фрисснер в приказах об убийствах и поджогах, очевидно, ничего бесчестного не усматривал. Результат выполнения этих приказов был страшный. Практически были уничтожены целые города. В Вязьме после отступления фашистских войск из 5500 домов остался лишь 51. В Гжатске сохранилось 300, в Ржеве — 459 домов. Разрушены были и все архитектурные памятники, в том числе и. церкви. Только из трех названных городов было угнано 15 тыс. жителей. То же самое было и в сельских местностях, В Сычевоком районе оккупанты сожгли 1,37 населенных пунктов из 248. Там, где дома не были разрушены, возвращавшихся жителей караулила смерть. Карелль описывает эти преступления [308] так: «Опытные в устройстве заграждений саперы 9-й армии изобретали все новые мины-сюрпризы. Они прикрепляли подрывные шашки к дверям домов... Взрыватели спрятанных противотанковых мин тонким проводком соединялись со створками окон. Окно открывалось, и входила смерть. Даже у кажущихся безобидными приставных лестниц, ручных тележек, лопат и т. п. ждала смерть. Эти коварные машины смерти устанавливались и под ступеньками лестниц. Они поджидали свои жертвы, притаившись в печах, и были соединены с печными заслонками».

Своей кульминации политика «выжженной земли» достигла при отступлении фашистских войск с территории Восточной Украины осенью 1943 г., во время которого была разрушена большая часть промышленных центров и сельскохозяйственных предприятий. Командующий группой армий «Юг» Манштейн в приказе об эвакуации и разрушении Донбасса говорил: «Все, что невозможно вывезти, подлежит разрушению: водокачки и электростанции, вообще любые силовые установки и трансформаторные станции, шахты, оборудование предприятий, средства производства всех видов, зерно, которое нельзя вывезти, населенные пункты и отдельные дома... Скот стадами перегонять на запад».

Особенно варварскими были действия войск всей 6-й армии, на пути отступления которой находилась часть важнейших промышленных районов страны. 13 августа советский Юго-Западный фронт начал наступление с целью освобождения Донбасса. Уже на следующий день командующий 6-й армией Холлидт приказал, «используя специальных «комиссаров», провести всестороннюю подготовку к полной эвакуации и разрушению всего района, расположенного между Сталино и Никополем». Несколько позже начал наступление и советский Южный фронт. В конце августа пал Таганрог, южная опора оборонительной полосы, называемой «Черепаха», и посыпались один за другим приказы командующего армией о проведении подготовленных мероприятий. 1 сентября Холлидт приказал полностью эвакуировать армейский оперативный район. Три дня спустя он издал приказ о разрушении целого района Сталино, Мариуполь, Мелитополь и о вывозе населения; при этом всех мужчин, способных носить оружие, он приказал объявить [309] военнопленными. 11 сентября район проведения этих мероприятий был расширен до Днепра.

О том, как действовали команды уничтожения, убедительно показано в одном из немецких отчетов об опустошении Мариуполя, в котором в обобщающей форме говорилось: «Крупные заводы им. Ильича и «Азовсталь» полностью уничтожены. Все крупные здания, а также некоторые небольшие жилые дома горят. Порт разрушен. Элеватор с 60 тыс. т зерна взорван... Весь город, являет собой картину полного разрушения».

Уничтожать материальные ценности 6-я армия продолжала и западнее Днепра. В феврале 1944 г, она разрушила почти весь Криворожский марганцоворудный район с несколькими сотнями отдельных предприятий и сооружений, а также города Марганец, Максимовка и сам Кривой Рог. В материалах судебного процесса над ОКВ имеются многочисленные документы, свидетельствующие о масштабах варварских действий 6-й армии и личной ответственности Холлидта. И тем не менее американский V военный трибунал, явно нарушив международное право и Устав Международного военного трибунала, признал его по этому пункту обвинения полностью невиновным.

Подобным же образом действовали и другие армии фашистского вермахта при отступлении из центральных и восточных областей Украины. Так, в начале сентября 1943 г. командующий 4-й танковой армией Гот приказал входившим в его подчинение корпусам: «помимо основательного разрушения путей сообщения обеспечить уничтожение всех промышленных предприятий и хозяйственных построек в полосе действий армии». Двумя неделями позже штаб армии в одной из телеграмм вновь потребовал: «Еще раз указывается на то, что войска должны в пределах их возможностей все разрушать и сжигать» {261}. Так же поступал и командующий. 1-й танковой армией Макензен, по приказу которого был взорван Днепрогэс. Непосредственная ответственность за подрыв заряда, состоявшего из 300 т самой различной взрывчатки, [310] возлагалась на командира 40-го танкового корпуса генерала Хенрици.

Фашистские оккупанты варварски опустошили большую часть украинских городов. Так, только в Киеве было разрушено более 800 предприятий, 140 школ и почти все медицинские учреждения. Оккупанты взорвали всемирно известный Успенский собор, сожгли университет, консерваторию и другие очаги науки, культуры и искусства. Многие улицы были превращены в груды развалин. Из 900 тыс. жителей, населявших Киев перед войной, осталось лишь 180 тыс. Такие города, как Полтава, Чернигов, Сталино и другие, почти полностью были уничтожены фашистами. В общей сложности оккупанты разрушили на Украине свыше 2,5 млн. различных зданий, 10 млн. человек были оставлены без крова.

Большие масштабы приобрело при отступлении фашистских войск разграбление экономики оккупированных областей Украины. По данным начальника сельскохозяйственного отдела рейхскомиссариата «Украина» Гельмута Кернера, было угнано более миллиона голов крупного рогатого скота. Только из Донбасса и других восточных областей Украины в Германию было отправлено около 3 тыс. эшелонов главным образом с заводским оборудованием, машинами и сельскохозяйственными продуктами{262}. Поэтому слова Манштейна, что о каком-либо «разграблении», разумеется, не может быть и речи, звучат как чистейшее издевательство. Более того, гитлеровский генерал утверждает, что был введен строгий контроль за тем, чтобы не допустить вывоз «незаконно захваченного имущества».

Манштейн выступает здесь особенно явно как типичный представитель разбойничьей идеологии германского империализма и милитаризма, который не порицает себя за руководящее соучастие в организации разграбления страны и лишь «дикие» разбойные действия отдельных военнослужащих и подразделений вермахта считает достойными осуждения.

Во время отступления осенью 1943 — летом 1944 г. фашистские органы во всех других оккупированных районах действовали точно так же, как и на Украине. [311] Фронтовой уполномоченный национального комитета «Свободная Германия» Ганс Госсенс, выступая по радио с проникновенной речью, обращенной к немецкому народу, рассказывал о причиненных опустошениях во время отступления войск группы армий «Центр» из Орловской и Гомельской областей осенью 1943 г.: «Мы проехали сотни километров и здесь на месте благоустроенных жилищ видели груды камней, пепла и обгоревших бревен. С немецкой педантичностью совершались страшные и в военном отношении абсолютно бессмысленные разрушения. По нашему общему убеждению, виноват во всем этом наш вермахт... Своими глазами мы видели нищету и разрушения... Каждый угнанный, замученный или убитый советский гражданин — страшное обвинение. Каждый разрушенный дом, каждая украденная корова, каждая похищенная вещь — страшное обвинение. За все это придется платить» {263}.

Выполняя преступные приказы войсковых штабов группы армий «Центр», оккупанты весной 1944 г. превратили в груды развалин многие города и села Белоруссии. Только в одном списке разрушений, составленном в апреле 1944 г. командующим военным округом «Белоруссия», значилась почти тысяча объектов, среди которых наряду с промышленными предприятиями и сооружениями всех видов были школы, больницы, а также научные и культурные учреждения. Когда советские войска освободили Минск (3 июля 1944 г.), в городе сохранилось лишь 19 предприятий из 332. Целые районы города были заминированы. Советские саперы обезвредили в Минске в общей сложности свыше 3 тыс. бомб замедленного действия, а также более 1300 подрывных зарядов и мин. Подобным же образом оккупанты опустошили Витебск, Могилев, Оршу, Полоцк, Шнек, Гродно, Борисов, Бобруйск и другие города Белоруссии. В Гомеле они разрушили около 5 тыс. зданий, в том числе 3800 жилых домов. Всего же в Белорусской СОР полностью или частично было разрушено 209 из 270 городов и районных центров, а также 9200 деревень и поселков, 3 млн. жителей остались без крова. О степени разрушения [312] промышленности свидетельствует тот факт, что в конце 1944 г., через шесть месяцев после освобождения Белоруссии, общий объем промышленной продукции составлял лишь 5% уровня 1940 г.

Большие разрушения оставили оккупанты после своего отступления в Прибалтийских союзных республиках. Большая часть промышленных предприятий и ремесленных мастерских, которая не могла быть вывезена, подверглась уничтожению. Так, в Литовской ССР было разрушено 2/3 промышленных предприятий, значительная часть их машин и оборудования оказалась вывезенной в Германию. Общий ущерб, причиненный оккупантами в Латвийской ССР, по данным Советской Чрезвычайной Государственной комиссии по расследованию злодеяний захватчиков, составил около 20 млрд. рублей. Только в Риге были разрушены или выведены из строя почти все промышленные и коммунально-бытовые предприятия, а также порт.

Разрушению многих городов и населенных пунктов в значительной степени способствовали отданные в период с весны 1944 г. приказы и указания Гитлера и генерального штаба сухопутных войск, требовавшие создания так называемых городов-крепостей и опорных пунктов, которые фашистские войска должны были оборонять до последнего солдата. Но дело не только в том, ' что бои за эти крепости и опорные пункты потребовали много жертв и вызвали огромные разрушения. ОКХ в своих указаниях и приказах требовало от комендантов таких крепостей в случае их оставления уничтожать все важные объекты. Известно, что жертвами этого метода, который в военном отношении был малоэффективен, так как советские передовые части не давали фашистским войскам возможности закрепиться в этих опорных пунктах, стали многие города и села, а также бесчисленное множество человеческих жизней как на оккупированной территории, так и непосредственно в Германии.

Неизмеримый ущерб фашистские органы причинили также и сельскому хозяйству оккупированных областей. Фашисты уничтожили большую часть сельскохозяйственных сооружений, более половины машинного и тракторного парка. Кроме того, осенью 1943 г. оккупанты при своем отходе во многих районах сожгли хлеба на корню. Весной 1944 г. в Белоруссии оккупанты запретили [313] сеять яровые и приказали перепахать все озимые. Более чем на 2,7 млн. га был уничтожен уже скошенный урожай.

Материальный ущерб, нанесенный оккупационными органами советской экономике за время оккупации, увеличен в несколько раз проведением политики «выжженной земли». Фашисты уничтожили в общей сложности 1135 угольных шахт, на которых перед войной добывалось более 100 млн. т угля, превратили в груды развалин 37 крупных предприятий черной металлургии, производивших в год 11 млн. т чугуна и 10 млн. т стали, разрушили 749 машиностроительных заводов, 3 тыс. нефтедобывающих установок и значительную часть электростанций, вырабатывавших 40% электроэнергии на оккупированной территории. В сельском хозяйстве уничтожили или полностью разграбили 98 тыс. колхозов, 1876 совхозов и 2890 машинно-тракторных станций. В несколько раз уменьшилось поголовье скота: лошадей — на 7 млн., крупного рогатого скота — на 17 млн., овец и коз — да 20 млн., птицы — на 110 млн. голов. Полностью или частично было разрушено 1710 городов и поселков городского типа и более 70 тыс. деревень. Фашисты превратили в руины 6 млн. домов, оставив без крова 25 млн. человек. Общий материальный ущерб, причиненный немецко-фашистским империализмом, исчисляется суммой 679 млрд. рублей в советских государственных ценах 1941 г.{264}. Это только прямые потери от уничтожения имущества. Вся же «стоимость» гитлеровского нападения на СССР, считая прямой материальный ущерб, военные расходы Советского Союза, временную потерю доходов от промышленности и сельского хозяйства в оккупированных районах, составила 2569 млрд. рублей.

Все это с достаточной убедительностью доказывает, что оккупационные власти, и особенно части и органы вермахта, проводя свои разбойничье-опустошительные мероприятия, отнюдь не ограничивались тем, что, по их мнению, якобы вызывалось «военной необходимостью», а принципиально делали все то, что было в их силах, чтобы нанести ущерб советскому народу.

Этот вывод подтверждается еще и многочисленными [314] фактами уничтожения культурных и научных ценностей. Если при разграблении культурных ценностей, которое велось в течение всего времени оккупации, военные органы в большинстве случаев лишь оказывали своего рода помощь при их захвате и вывозе, то значительная часть ответственности за уничтожение культурных и научных ценностей, особенно за разрушение архитектурных памятников, во время отступления лежит непосредственно на них. Рамки этой книги не позволяют дать полный перечень невосполнимых потерь, которые понесли народы Советского Союза и мировая культура. Только данные Советской Чрезвычайной Государственной комиссии по расследованию, вошедшие в протоколы Нюрнбергского процесса, являют собой потрясающую картину. Надо заметить, что разрушение уникальных культурных ценностей- — таких, как дворцы и парки в Петергофе, Пушкине и Павловске, великолепные памятники древнерусской архитектуры Новгорода и Пскова, университеты Киева и Тарту, библиотеки Сталино, Минска, Харькова и Одессы и многие другие памятники архитектуры и произведения искусства, — было осуществлено либо по непосредственным приказам военных органов, либо при их активной поддержке.

Несмотря на всеобъемлющие приказы о разграблении и уничтожении, политика «выжженной земли» не во всех, районах проводилась с одинаковой последовательностью. В своих записках генерал Томас обвиняет в этом прежде всего высшее командование фашистского государства и самого Гитлера, по вине которых, как утверждает Томас, приказы об эвакуации поступали слишком поздно и времени для полного осуществления составленных планов зачастую не хватало. Действительно, склонное к авантюрам фашистское командование в ожидании изменений обстановки на фронте иногда запаздывало с принятием таких решений, но это, конечно, не главная причина. Политика «выжженной земли» была сорвана прежде всего в результате сопротивления народа и успешных действий советских войск. Неожиданные и стремительные наступательные операции Советской Армии нередко полностью срывали проведение запланированных мероприятий по эвакуации и разрушению. Характерным примером этого может служить наступление советских войск с целью освобождения Восточной [315] Украины, проведенное в ноябре 1943 г. В ходе этого наступления продвигавшимся в высоком темпе танковым и механизированным соединениям 1-го Украинского фронта удалось не только быстро овладеть Киевом и тем самым предотвратить многие разрушения, но и благодаря безостановочному наступлению на расположенный западнее города важный узел железных дорог Фастов спасти часть материальных ценностей, вывозимых фашистами из района Киева. В Белорусской операции, проходившей в начале лета 1944 г., советские войска пробили 400-километровую брешь в обороне противника и, продвигаясь в среднем по 20-25 км в день, также сорвали большую часть запланированных оккупационными органами мероприятий по уничтожению.

Успешными в этом отношении были также действия партизан и подпольных организаций городов и предприятий. В 1944 г. они получили специальное задание Коммунистической партии препятствовать проведению фашистских мероприятий по разграблению и разрушению. Так, ЦК КП(б) Литвы дал партизанским отрядам указание подготовить места для укрытия людей и скота и повсюду создать специальные группы для борьбы с, фашистскими командами поджигателей и грабителей. Такую же директиву разослал ЦК КП(б) Белоруссии. Партизанские отряды, действовавшие в Крыму, также получили задачу предотвратить разрушение культурно-исторических зданий и санаториев на южном берегу полуострова. В многочисленных листовках советские органы призывали население сохранять свои города и села, создавать для их защиты отряды самообороны и громить фашистские учреждения и комендатуры.

Борьба за выполнение этих задач приняла самые различные формы. Так, например, нанося массированные удары по фашистской системе коммуникаций, в результате которых не только нарушалось движение по дорогам, но и возникали большие потери транспортных средств, советские партизаны в значительной степени препятствовали вывозу награбленного имущества. В Белоруссии, на Украине и в других районах партизаны защитили значительную часть своей страны от разграбления и разрушения. Фашистский комиссар, хозяйничавший в районе Кобрина (Белорусская ССР), в одном из своих отчетов от 21 августа 1944 г. отмечает, [316] что в некоторых местах подведомственного ему района от вывоза скота пришлось отказаться, так как в его распоряжении никаких войск не осталось{265}.

Немало было случаев, когда своевременное занятие партизанами населенных пунктов спасало их от разграбления и уничтожения. Приведем лишь несколько примеров. Крымские партизаны заняли города Старый Крым и Карасубазар и предотвратили их разрушение. 20 марта 1944 г. партизанский отряд под командованием полковника Мухина захватил в Каменке (Молдавская ССР) склады с награбленным фашистами имуществом и удерживал их до подхода Красной Армии. Накануне освобождения Одессы городские партизаны вышли из катакомб, в которых они, несмотря на все попытки оккупантов уничтожить их, пробыли более года, и вступили в бой с командами разрушителей и поджигателей. Характерными для всех городов и населенных пунктов были действия жителей Минска, которые еще во время боев начали тушение пожаров и разминирование города.

На многих предприятиях подпольные организации препятствовали проведению мероприятий по эвакуации и разрушению тем, что повреждали или имитировали повреждения предназначенных для вывоза агрегатов, прятали незаменимые детали и создавали вооруженные группы и специальные команды для борьбы с фашистскими подрывниками.

Своими самоотверженными действиями, объединенными с усилиями советских войск, население спасло значительную часть созданных им ценностей и тем самым сохранило важную основу, на которой затем возрождалось хозяйство освобожденных районов.

3. Массовой угон советского населения фашистами

Массовый угон советских граждан при отступлении фашистских войск с советской территории являлся частью политики «выжженной земли». Вместе [317] с мероприятиями по разграблению и опустошению угон советских людей должен был, по замыслу правителей фашистской Германии, превратить оставляемые районы в буквальном смысле слова в мертвые зоны, в которых не должно оставаться не только материальных, но и никаких «пригодных» людских ресурсов.

Но и эта в высшей степени преступная акция фашистских органов власти не является чем-то новым в их оккупационной политике — она, даже более жестоким образом, уже проводилась во время карательных операций против населения партизанских районов. Более того, эти мероприятия во многих отношениях были продолжением проводившегося насильственного угона советских граждан на невольничьи работы в Германию и на самой оккупированной территории. Они отличались лишь практикой их осуществления и частично изменившимися целями, а также интенсивностью, с которой они проводились.

Как и политика «выжженной земли», угон советских граждан стал в особо крупных масштабах проводиться после разгрома фашистских войск на Волге. Начав в первые недели 1943 г. с эвакуации Северного Кавказа, а также кубанских и донских районов, фашистские органы в период с лета — осени 1943 г. по лето 1944 г. проводили эти мероприятия уже на всей оккупированной территории. Когда знакомишься с соответствующими приказам» фашистских руководящих органов различных уровней, то утверждение представителей реакционной буржуазии о том, что насильственная эвакуация проводилась «только» для того, чтобы и дальше использовать советских людей в интересах Германии и не оставлять Красной Армии бое- и трудоспособное мужское население, которое могло бы стать ее «дополнительным резервом», представляется как явное искажение действительности и одновременно как бессовестная попытка прикрыть варварство фашистского оккупационного режима гуманными фразами.

Конечно, стремление и дальше использовать советских граждан из оккупированных районов на принудительных работах занимало в фашистских планах массового угона населения ведущее место. Но только этим фашистские органы отнюдь не ограничивались. 16 февраля 1943 г. на 33-м заседании «Центрального планирования», [318] исходя из утверждения Заукеля о том, что в оставляемых районах осуществить запланированный вывоз рабочей силы из-за отсутствия времени невозможно, было предложено угнать на запад все население, находящееся в 100 км за линией фронта. Это одновременно соответствовало и специальному приказу № 4, подписанному Гитлером двумя днями раньше. В нем он директивно требовал при проведении всех мероприятий по эвакуации, «если возможно, брать с собой все гражданское население и затем использовать его как рабочую силу». Населенные пункты, говорилось в приказе, после эвакуации уничтожать.

Еще яснее этот принцип выражен в изданной 4 сентября 1943 г. генеральным штабом сухопутных войск директиве Гитлера группе армий «А» об оставлении кубанского плацдарма. Приказывая группе армий «оставить противнику территорию на долгое время непригодной и пустынной», Гитлер также требовал вывезти «всех гражданских лиц».

Уже эти приказы показывают, что цель фашистских мероприятий по массовому угону не исчерпывалась насильственной эвакуацией бое- и трудоспособного населения. Издававшиеся во исполнение этих директив приказы штабов оперативных объединений о проведении мероприятий по эвакуации и разрушению зачастую настаивали на том, чтобы войска, если позволяет обстановка, полностью депортировали гражданское население{266}. Правда, полному выполнению этих директив и приказов нередко мешала нехватка необходимых для этого сил. По этой причине, например, 8-я армия, отступая осенью 1943 г. через Южную Украину к Днепру, вынуждена была оставить часть населения потому, что, как докладывал тогда ответственный за эвакуацию генеральный комиссар Николаева Опперман, имевшиеся в его распоряжении силы оказались недостаточными для насильственной эвакуации населения. Нередко причиной приостановки или ограничения масштабов угона советских [319] граждан были пробки на дорогах, создававшиеся в результате скопления людских масс.

Но еще чаще полному осуществлению предписанных приказами мероприятий по угону населения мешало поспешное отступление фашистских войск. Так, в конце ноября 1943 г. штаб 6-й армии сообщал, что насильственная эвакуация восточнее Днепра началась слишком поздно и поэтому часть населения пришлось оставить. В связи с этим штаб армии предлагал на занимаемой новой территории западнее реки начать вывоз части населения без промедления.

Небезынтересно отметить, что в своем докладе командование армии жаловалось на трудности отношений с местными органами гражданской администрации, которые в принципе запланированную депортацию полностью поддерживали, но ввиду сложного положения с рабочей силой и отрицательного влияния, которое могли оказать мероприятия по угону советских людей на сохранение оккупационного режима, возражали против сроков начала этих мероприятий.

Фашистские мероприятия по депортации населения достигли особого размаха во время отступления группы армий «Юг» осенью 1943 г., когда, по данным Карелла, были насильственно угнаны многие сотни тысяч советских граждан. Этим данным можно поверить, если сравнить их с теми сведениями, которые в последующие периоды времени представляли штабы групп армий и некоторых полевых армий. Так, по неполным данным, содержащимся в отчете 6-й армии, число угнанных за период с 23 декабря 1943 г. по 18 марта 1944 г. превысило 72 тыс. человек. Давая сведения за январь 1944 г., штаб группы армий «Юг» докладывал, что 107 тыс. человек уже эвакуировано, а еще 36 тыс. пока находятся на сборных пунктах. Группа армий «А» (позднее «Южная Украина») переселила в январе 105 тыс. жителей Крыма из «опасных районов» в центральную и восточную части полуострова. А в феврале эта же группа армий насильственно эвакуировала почти 36 тыс. человек, из которых 26500 граждан были отправлены в Германию.

Большого размаха мероприятия по угону населения достигли осенью 1943 г. и в других районах оккупированной территории. 17 сентября 1943 г. командующий группой армий «Север» Кюхлер приказал «очистить» от [320] гражданского населения весь район между линией франта, проходившей от Ленинграда до выгнувшейся к оз. Ильмень дуги, и тыловой полосой обороны «Пантера». Это означало, что принудительной эвакуации должны были подвергнуться около 900 тыс. человек. Проведение этого мероприятия было поручено начальнику тылового района группы армий генералу Боту, который заменил на этом посту Роквеса, освобожденного по возрасту. Новый начальник получил право давать необходимые для этого указания армиям, входящим в состав группы.

Приказ Кюхлера дает исчерпывающее представление о практике проведения и целях мероприятий по угону советских граждан. Операция началась одновременно во всем тыловом районе группы армий. Оккупационные власти, используя воинские и полицейские подразделения, точно регистрировали эвакуируемых жителей и после этого, собрав их в большие колонны примерно по тысяче человек, пешком или на собственных повозках неделями гнали их в так называемые приемные лагеря, расположенные в 100 км западнее полосы обороны «-Пантера». Там они ожидали уполномоченных Заукеля или хозяйственной инспекции «Север», которые отбирали всех трудоспособных и направляли их на принудительные работы в Германию или в оккупированные районы, а также для оборудования тыловой полосы обороны «Пантера». По этому поводу в приказе говорилось следующее: «Предполагается, что в каждой колонне будет находиться 50% трудоспособных. Детей от десяти лет и старше считать рабочими»{267}. Чтобы скрыть от угоняемых предстоящий отрыв их от семьи, приказ далее требовал: «Семьи органам использования рабочей силы передавать сначала целиком, а отделение подневольных рабочих от их семей производить по возможности в местах их окончательного размещения». Но эта «осмотрительность» скоро кончилась. В конце декабря 1943 г. другой приказ Кюхлера, со ссылкой на то, что население оказывает партизанам всестороннюю помощь, требовал ускорить эвакуацию трудоспособных граждан, не [321] останавливаясь перед разобщением их семей, а также перевести всех подневольных рабочих, используемых немецкими органами, в закрытые лагеря. Одновременно с этим до начала эвакуации населению запрещалось покидать свои места жительства,

О размахе депортации, проводившейся во исполнение этих приказов, свидетельствует телеграмма, которую 29 февраля 1944 г. рейхскомиссариат «Остланд» направил министерству по делам восточных областей. В ней говорилось, что к началу месяца в Литву прибыло или находилось в пути 278 тыс. эвакуируемых.

Но все эти мероприятия не идут ни в какое сравнение с тем планом, который по предложению командующего группой армий «Север» и при поддержке ОКВ и Гиммлера был разработан весной 1944 г, министерством Розенберга. План предусматривал депортацию в восточные районы Германии и в Западную Польшу всего населения Эстонии и Латвии, то есть нескольких миллионов человек. Только из северных районов Латвийской ССР предполагалось депортировать полмиллиона человек. Но полному осуществлению этого чудовищного плана помешала Красная Армия, которая начиная с лета 1944 г. почти полностью блокировала сухопутное сообщение между Германией и Прибалтикой. И все-таки фашистским органам удалось по суше и морем вывезти несколько сот тысяч эстонцев и латышей. Из Латвии было депортировано 279 тыс. человек, из них 70 тыс. только из Риги. Значительная часть угнанных по запросу Эриха Коха была использована на строительстве оборонительных сооружений в Восточной Пруссии.

Принудительная эвакуация коснулась и советского населения Юго-Западной Украины. Общее руководство проводившимися здесь мероприятиями было возложено на немецкого генерала связи в Бухаресте Хансена, который как представитель начальника штаба ОКВ получил право от его имени давать указания по всем «вопросам, связанным с беженцами». В распоряжение органов Заукеля на каторжные работы через Закарпатье, Румынию и Восточную Венгрию из тыловых районов групп армий «А» и «Юг» были направлены десятки тысяч гражданских лиц.

Не требуется большой фантазии, чтобы понять, каким [322] страданиям подвергались эвакуируемые на маршах, нередко длившихся многие недели. Если же эвакуируемым разрешали пользоваться своими транспортными средствами, то, как отмечалось даже в последнем донесении военной администрации прифронтовой полосы Восточного фронта, отступающие войска реквизировали и лошадей, и повозки вместе с небогатыми пожитками переселенцев. Нередко мероприятия по эвакуации проводились так внезапно, что эвакуируемые не имели возможности взять с собой самое необходимое из одежды и продуктов. В некоторых приказах можно найти пункты, касающиеся обеспечения эвакуируемых питанием и помещениями для отдыха в пути. Но как это часто выглядело на практике, видно из составленного в октябре 1943 г. отчета одной действовавшей в полосе группы армий «А» роты пропаганды. В нем, в частности, говорилось, что часть одной колонны эвакуируемых целыми днями не получала никакого питания. Эвакуируемые вместе с женщинами, детьми и стариками, несмотря на наступившие морозы, вынуждены были ночевать под открытым небом, иногда вырыв лишь земляные норы на полях. Характерно, что обер-квартирмейстер 6-й армии Кёлер, которому был направлен отчет, этим фактам не придал никакого значения, а обратил особое внимание лишь на то обстоятельство, что колонны охранялись слабыми силами. Не лучшим, судя по отчетам, было положение и на сборных пунктах.

Политические цели, преследуемые фашистскими властями при проведении насильственной эвакуации, с наибольшей ясностью разоблачает предпринятая летом 1944 г. попытка угнать в Германию десятки тысяч детей в возрасте от 10 до 14 лет. Такое предложение было внесено в мае 1944 г. командующим 9-й армией генералом Иорданом и тут же подхвачено группой армий «Центр» (Буш). 1 июня 1944 г. на совещании у командующего группой армий, на котором присутствовали обер-квартирмейстер полковник службы генерального штаба Унольд, начальник военно-административного управления Тесмер, уполномоченный полиции безопасности и СД по Белоруссии Кремер, а также хауптбанфюрер фашистской молодежной организации «Гитлерюгенд» Никкель, представлявший министерство по делам восточных территорий, было решено направить из тылового [323] района группы армий 40-50 тыс. детей для использования на работах в организации Тодта и на авиационных заводах фирмы «Юнкерс». В протоколе совещания записано буквально следующее: «С самого начала эту молодежь считать персоналом организации Тодта и фирмы «Юнкерс». По договоренности с организацией Тодта и фирмой «Юнкерс» решение вопросов профессионального обучения и воспитания должны взять на себя министерство по делам восточных территорий и «Гитлерюгенд». Особо отмечалось, что указания по набору и вывозу детей могут быть осуществлены только при условии применения «генеральных мер принуждения»{268}.

Примерно в то же время подобное мероприятие было проведено и в полосе группы армий «Северная Украина», которой командовал генерал Модель.

Во всех странах мира похищение детей считается особо гнусным преступлением. Но это не смущает реакционных буржуазных историков, когда они пытаются прикрыть варварские мероприятия фашистских оккупационных органов легендой о том, что эти деяния фашистов явились актом человечности и имели целью спасти многих беспризорных и безнадзорных детей, обреченных на жалкое существование и гибель в прифронтовой полосе. Но из приведенных выше документов явствует, что речь шла о вывозе не только беспризорных и безнадзорных сирот, а о насильственной эвакуации детей вообще. В действительности якобы проявлявшаяся забота о судьбе многих советских детей, в результате варварских мероприятий оккупационного режима потерявших своих родных и близких, отнюдь не являлась истинным мотивом этой акции. Ее цель четко выражена в записке Бранденбурга Бергеру. В ней говорилось: «При проведении этой акции речь идет не только о недопущении непосредственного увеличения военной мощи противника, но и об уменьшении его биологической силы на далекое будущее». Бранденбург убедительно доказывает, что уже при отступлении осенью 1943 г. по этому поводу были отданы соответствующие приказы. А вообще, пишет [324] далее Бранденбург в своей записке, вывезенные в Германию дети являлись удобным средством давления, используемым для того, чтобы «обеспечить организованную эвакуацию взрослого населения».

Похищение десятков тысяч детей с последующим давлением на их родителей — не нуждающееся ни в каких комментариях доказательство того, что органы власти германского империализма не брезговали в СССР никакими средствами для того, чтобы в наиболее широких масштабах до конца осуществлять на практике свои преступные цели.

И все-таки, несмотря на поддержку министерства по делам восточных территорий и ведомства Гиммлера, военные органы не могли в полном объеме претворять в жизнь эти свои варварские планы. Мешало этому быстрое продвижение войск Красной Армии. В итоговой сводке штаба группы армий «Центр» от 27 августа 1944 г., направленной генерал-квартирмейстеру сухопутных войск, говорилось: «Мероприятия по вывозу 10-14-летних детей удалось провести только в 9-й армии, у других же армий времени на подготовку этого мероприятия вследствие начавшегося отхода оказалось слишком мало». И все-таки в результате совместных действий военных органов и представителя министерства по делам восточных территорий Никкеля в Германию были угнаны тысячи детей (из тылового района 9-й армии — 3 тыс.), часть которых оказалась в лагерях фирмы «Юнкерс» в Дессау.

С этими же целями оккупационные органы угоняли летом 1944 г. 15-летних подростков. Еще в конце марта 1944 г. главный штаб ВВС и генеральный штаб сухопутных войск предложили министерству по делам восточных территорий мобилизовать на Востоке 25 тыс. девушек для несения вспомогательной службы в авиации. В дополнение к этому предложению вскоре было заключено соглашение между OKW, OKX, Гиммлером, Аксманом и Розенбергом, которое предусматривало использование на территории Германии большого числа подростков из оккупированных областей в качестве вспомогательной силы в авиации и зенитной артиллерии, чтобы тем самым высвободить людей главным образом для пополнения частей сухопутных войск. Позднее было принято решение о направлении юношей в войска СС. В дополнение [325] к этому предусматривалось направить большое число подростков в специальные лагеря, где они должны были пройти предварительную военную подготовку. Но тем временем оккупированная территория сократилась настолько, что для проведения этих мероприятий оставались лишь Прибалтика и Белоруссия.

Первоначально мыслилось набрать подростков путем интенсивной вербовки. Но она не дала желаемых результатов. Так, согласно донесению Бергера, к концу мая в Эстонии было завербовано только 680 человек. Поэтому фашистские органы, действуя в угоду военным, потребовали насильственного набора подростков. Они настаивали также на том, чтобы предварительную подготовку проводить в принудительном порядке и в связи с военной обстановкой перенести ее на территорию Германии. Последнее требование натолкнулось на возражение даже эстонской и латвийской коллаборационистских администраций, которые боялись, что население возненавидит их за это еще больше. Эти обстоятельства побудили Лозе выразить в одном из своих писем Аксману серьезную озабоченность и сомнения{269}. Но фашистские руководящие органы настаивали на своих требованиях. При этом ОКХ неоднократно пыталось взять руководство этой акцией в свои руки, но не совсем удачно. Видимо, возражали Гиммлер и Геринг.

В период с весны по сентябрь 1944 г., по данным немецких документов, созданными для проведения этой акции командами, которыми руководил непосредственно Никкель, было отправлено в Германию в общей сложности более 28 тыс. подростков, причем «вербовка» еще продолжалась в лагерях для насильственно эвакуированных.

Операции по угону населения являются еще одним актом жесточайшей политики -насилия фашистского оккупационного режима, и особенно его военных органов. Их проведение всегда наталкивалось на упорное сопротивление населения. Характерным в этом отношении является отчет штаба 6-й армии об угоне мужского населения из города Кривой Рог в феврале 1944 г., проводимом совместно с комендатурой города 57-м армейским [326] корпусом и еще оставшимися гражданскими властями, а также при участии значительных сил полевой жандармерии и полиции. Первая крупная операция 7 февраля больших результатов не дала (1400 человек), так как сразу же после объявления о проведении операции население начало уходить из города, а, чтобы помешать этому, войск не хватило. Некоторые люди, спасаясь от фашистской неволи, вплавь перебирались через ледяную реку Саксагань. В последующие дни систематически обыскивался квартал за кварталом. Наконец, 14 и 15 февраля была проведена новая крупная операция под кодовым названием «Остерфест» («Пасха»), в ходе которой была схвачена еще тысяча человек. Значительная же часть мужского населения укрылась в бездействующих шахтах и таким образом избежала угона в неволю.

И в пути угоняемые советские граждане не переставали оказывать сопротивление. Многие колонны, пользуясь неразберихой, царившей при отступлении фашистских войск, разбегались по лесам и глухим населенным пунктам, чтобы там дожидаться прихода советских войск.

В этой связи следует отметить, что сопротивление мероприятиям по угону населения оккупационные органы стремились преодолеть при помощи интенсивной пропаганды. При этом ее основным методом являлось то, что населению внушался страх перед «наказаниями», которые приближаются с приходом Красной Армии. В листовках, сброшенных над районами, оставляемыми войсками группы армий «Юг», утверждалось, что большая часть населения будет уничтожена советскими органами или брошена за решетку, потому что «она заражена капитализмом». Чтобы придать такой дикой лжи хотя бы видимость правдоподобия, оккупационные органы прибегали к самым грязным провокациям. Так, незадолго до ухода из Умани они заставили переодетых в советскую военную форму изменников подвергнуть население города ограблению и террору и после этого обратились к населению с призывом присоединиться к отступающим немецким войскам. Запугивания и провокации дополнялись угрозой, что фашистские армии после победы над англо-американцами в Западной Европе станут сильнее и вернутся назад. В изданных штабом группы армий [327] «А» «Указаниях по освещению украинского вопроса прессой и другими средствами пропаганды» по этому поводу говорилось: «Тезис о том, что немецкие вооруженные силы снова вернутся, необходимо неустанно повторять при любой возможности и утверждать в безапелляционной форме. Пропаганда обязана этот тезис сделать безусловным догматом, который должен стать исходным пунктом всех размышлений украинцев... На утверждение агитации противника о том, что Германия навсегда потеряла Украину, следует отвечать убедительными аргументами».

Однако «убедительные аргументы» фашистские пропагандисты давно уже растеряли. Ложь, угрозы и разного рода запугивания не принесли успехов фашистским властям. И в этом немаловажную роль сыграло быстрое реагирование советских органов, которые в своей большой разъяснительной работе, проводимой среди населения оккупированных районов, с самого начала разоблачали все трюки фашистской пропаганды. Так, в феврале 1943 г. Черниговский обком КП(б) Украины выпустил листовку, в которой указывал, что публикуемые оккупантами в их газетах документы, утверждающие, что население после его освобождения Красной Армией якобы будет подвергаться преследованиям, от начала до конца фальшивы, и призывал не верить этой лжи, а объединить свои усилия для борьбы за освобождение.

Эффективность разъяснительной работы советских органов вынуждены были признать даже оккупанты. Начальник экономической группы штаба 6-й армии» например, в одном из своих отчетов писал в конце марта, что одной из причин сопротивления, оказываемого населением проведению мероприятий по угону советских граждан, явилось сообщение советской пропаганды о том, что за .работу, выполнявшуюся по принуждению оккупационных органов, никто наказываться не будет. «Даже люди, занимавшие руководящие посты, — говорилось в отчете, — своего обещания бежать не сдержали».

Лишь в тех районах, которые вошли в состав СССР незадолго до войны, например в Прибалтийских республиках, некоторая часть населения, находившаяся под [328] влиянием буржуазно-националистических коллаборационистов, позволила фашистской пропаганде сбить себя с толку. Но и здесь основная масса населения всеми средствами боролась против насильственного угона людей. Этот факт побудил генерала Бота издать приказ, в котором он требовал в каждом оставляемом районе перед началом эвакуации «создавать назидательные примеры», чтобы население поняло, что «уход в леса ничего, кроме вреда, ему не принесет». Эти факты даже буржуазная историография не может полностью опровергнуть. Так, Бидлигмайер пишет, что при отступлении из Таллина стремление эстонцев оставить город было «небольшим». Даже раненые уходили из санитарных поездов, чтобы избежать угона на Запад. Значительная часть проживавших на оккупированной территории советских граждан немецкого происхождения или немецкой национальности, которые были поставлены оккупационными органами в привилегированное положение, также отказывалась покидать страну. Генеральный комиссариат в начале марта 1943 г. сообщал, что большая часть этого населения не захотела эвакуироваться.

Приведенные выше факты с достаточной убедительностью доказывают лживость заимствованного из арсенала фашистской пропаганды и постоянно повторяемого буржуазной историографией тезиса о том, что к отступлению немецких войск якобы присоединились «миллионы беженцев». Эти факты характеризуют фашистские насильственные мероприятия, которые в той или иной степени затронули многие миллионы советских граждан, как самую большую и в то же время самую варварскую в современной истории акцию по угону населения. И если размах этой акции был все-таки ограничен, то это обстоятельство меньше всего зависело от замыслов и намерений оккупационных органов, а явилось прежде всего результатом огромного сопротивления народа и быстрого продвижения Красной Армии. Большая часть населения смогла укрыться от угона. Многим удалось бежать в пути. Десятки тысяч советских граждан, находившихся в западных районах СССР, в Польше и Румынии, были вырваны из лап оккупационных органов советскими войсками. Но многие все же были угнаны в Германию, Венгрию и Австрию. [329]

4. Массовые убийства советских граждан при отступлении оккупантов. Попытки скрыть преступления, совершенные фашистским германским империализмом

Проанализированные выше факты характеризуют фашистский оккупационный режим как систему ничем не ограниченного разбойничьего насилия, в которой, исходя из империалистических целей агрессии против Советского Союза, политические, экономические и военные компоненты объединились в одном механизме преступных действий, противоречащих международному праву. Жестокость и античеловечность этого режима убедительнее всего разоблачаются на примерах массовых убийств и террора по отношению к гражданскому населению. Если выше некоторые особенно яркие проявления этого террора, такие, как массовые убийства летом — осенью 1941 г. и во время «операций по умиротворению», анализировались несколько подробно, то делалось это для того, чтобы показать, что устранение «нежелательных» и «подозрительных» советских граждан было постоянным присущим оккупационному режиму явлением.

Большая часть убийств совершалась в разбросанных по всей оккупированной территории тюрьмах, концентрационных лагерях и гетто.

Такие названия, как Лидице и Орадур, мировая общественность с полным правом считает синонимами фашистского варварства по отношению к народам Европы. Что же касается оккупированной во время войны советской территории, то сошлемся лишь на утверждение Александра Верта о том, что на ней были сотни лидиц и орадуров: Только в районе Бабьего Яра, под Киевом, были варварски убиты свыше 100 тыс. жителей столицы Украинской ССР, а также десятки тысяч других советских граждан. В лагере смерти возле городка Малый Тростенец жертвами фашистских преступников стали 150 тыс. человек, в лагере у Янова, под Львовом, — более 200 тыс., в небезызвестном форте 9 старой Каунасской крепости — около 80 тыс., в том числе более 10 тыс. советских военнопленных и около 10 тыс. иностранцев, в лагере Саласпилс, под Ригой, — в общей сложности [330] 53 тыс. человек. Но это лишь самые известные лагеря смерти, у строенные оккупантами и а советской земле. Нередко фашисты даже не утруждали себя тем, чтобы загонять свои жертвы в тюрьмы и лагеря, а убивали их на месте при проведении различных «операций». Так, например, в Львовской области за три года оккупации было убито более полумиллиона человек. В Сталинградской области — 40 тыс., Брянской — 60 тыс., в Мариуполе — более 50 тыс., в городе Рославле — 13 тыс. советских граждан стали жертвами фашистских палачей{270}.

В заключительный период оккупационного режима этот террор еще более усилился. Выражением этого явилось участившееся применение смертной казни за нарушения фашистских постановлений и распоряжений, например за уклонение от трудовой повинности или за попытку скрыться от фашистских органов. Непосредственно с этим был связей варварский произвол, чинимый специальными командами вермахта, СС и полиции по отношению к тем, кто оказывал сопротивление проведению мероприятий по эвакуации.

Одним из самых больших преступлений, которые совершили, оккупанты, уходя с советской территории, является убийство советских граждан, находившихся в тюрьмах и концентрационных лагерях оккупированных районов. При этом следует заметить, что таких тюрем и лагерей были многие сотни. Только на территории Латвийской ССР, например, функционировало 46 больших тюрем и 41 концентрационный лагерь различных видов и назначений. На Украине оккупанты создали в общей сложности 80 концентрационных лагерей. Но еще большим было число лагерей и тюрем в Белоруссии. В условиях террора оккупационных органов они, как правило, всегда были переполнены. Единственной «виной» находившихся в них заключенных, среди которых были женщины, дети и старики, часто было только то, что они жили в партизанских районах либо подозревались в поддержании связей с партизанами или подпольными организациями городов и предприятий. Как явствует из материалов Нюрнбергского процесса над главными военными преступниками, наибольшая часть этих тюрем и лагерей при отступлении фашистских оккупантов [331] была ликвидирована путем уничтожения находившихся в них заключенных. Во многих городах или их окрестностях — например, в Минске, Орле, Умани, Жлобине; — наступавшие советские войска находили тысячи убитых граждан, трупы которых фашисты в спешке своего отступления оставили либо вовсе не убранными, либо кое-как прикрытыми.

Сомнений нет, эти массовые убийства, жертвами которых непосредственно перед концом оккупационного режима стали еще десятки тысяч советских граждан, были совершены главным образом сотрудниками полиции безопасности и СД, в ведении которых находилось большинство тюрем и концентрационных лагерей. Но в массовых расстрелах принимали участие и военнослужащие вермахта. Нельзя не обратить внимание на то, что совершенные во время отхода фашистских войск преступления почти всегда происходили в прифронтовой полосе, то есть на территории, контролируемой непосредственно военными организациями. К этому следует добавить, что в приказе Гитлера от 8 марта 1944 г. относительно «комендантов городов-крепостей и районов обороны» говорилось, что им помимо собственно гарнизона подчиняются «все находящиеся в городе-крепости лица, военные и гражданские, независимо от их звания и служебного положения». Значение последнего факта, доказывающего соучастие военных органов в этих преступлениях, становится еще более понятным, если учесть, что часть массовых расстрелов была произведена именно в таких объявленных крепостями городах, как Минск, Умань, Витебск, Могилев, по прямым приказам соответствующих военных начальников. Как действовали некоторые из этих начальников, показывает пример коменданта города-крепости Могилева генерал-майора Эрдмансдорфа, по приказу которого в мае 1944 г. большая часть населения города была согнана на восточный берег Днепра для того, чтобы использовать людей в качестве живого прикрытия фашистских войск от наступающих частей Красной Армии.

Чтобы избавиться от заключенных концентрационных лагерей, оккупационные органы кроме массовых расстрелов использовали и другие, не менее варварские способы. В марте 1944 г. в районе Озаричи (Полесье, БССР) советские войска обнаружили расположенные в непосредственной близости от оборонительных позиций немецких [332] войск три концентрационных лагеря, в которых находилось более 33 тыс. человек, в их числе кроме нетрудоспособных женщин и стариков почти 16 тыс. детей в возрасте до 13 лет. По приказу командующего 9-й армией генерала Харне, сменившего на этом посту Моделя, их согнали в прифронтовую полосу, предварительно отобрав и угнав на запад всех трудоспособных. В этих лагерях, два из которых находились в болотистом районе, люди в холодную погоду располагались на голой земле. Им не разрешалось ни разводить огонь, ни собирать хворост для подстилки. Было ясно, что для большей части женщин, стариков и детей такие условия в течение короткого времени могли стать причиной смерти. И все-таки этот способ уничтожения советских людей показался фашистским органам слишком медленным, и они приказали разместить в лагере больных сыпным тифом. Вскоре 7 тыс. заключенных оказались зараженными этой болезнью. Многие из них умерли. Дальнейшему уничтожению помешала Красная Армия, выбросившая 19 марта фашистские войска из этого района. Но перед своим уходом оккупанты заминировали все подступы к этим лагерям.

Если рассматривать эти факты в связи с тем, что было проанализировано в предыдущих разделах, то станет совершенно ясно, что массовое истребление советского населения с момента нападения фашистских войск до их ухода с территории СССР осуществлялось планомерно, целеустремленно, при участии всех органов власти и в духе политики уничтожения, которую проводил фашистский германский империализм по отношению к социалистическому общественному строю. Если хотя бы приблизительно подсчитать число жертв этой политики, то предстанет поистине потрясающая картина. Только на Украине жертвами фашистского террористического режима стали 4,5 млн., на территории Белоруссии — 2,2 млн., в Эстонии — 125 тыс., в «Латвии — 645 тыс. и в Литве — около 700 тыс. советских граждан (в том числе и военнопленные) {271}. А всего на оккупированной территории погибло почти 10 мл», советских граждан. Еще несколько сот тысяч умерло на невольничьих работах и в лагерях [333] смерти в Германии. Кроме того, в результате развязанной фашистами войны большие потери понесло и население советских тыловых районов. Только в осажденном Ленинграде умерло 630 тыс. человек. Таким образом, на долю СССР помимо колоссальных военных потерь приходится абсолютно большая доля жертв среди гражданского населения по отношению к жертвам, которые понесли страны, подвергшиеся нападению фашистского германского империализма. Огромные потери понесла Польша, где жертвами фашистской политики истребления стали 5,4 млн. человек из числа гражданского населения. Более миллиона человеческих жизней стоила фашистская оккупация народам Югославии.

В рамках этой работы лишь упомянем, что, осуществляя свои планы- истребления еврейского населения Европы, жертвами которых стали почти 6 млн. человек, фашисты в период с ноября 1941 г. по 1943 г. вывезли из Германии, Польши и Чехословакии в оккупированные советские районы и там уничтожили десятки тысяч евреев.

Пока гитлеровские армии могли, ведя агрессивную войну против СССР, добиваться временных успехов, фашистские органы сравнительно мало заботились о том, чтобы как-то скрыть эти массовые убийства. Считалось достаточным собрать убитых в общие могилы и перекрыть подходы к соответствующим местам. После же поражения на Волге фашистское руководство, с беспокойством думая о возмездии и возможности раскрытия этих преступлений перед мировой общественностью, стало принимать интенсивные меры по устранению следов своих варварских деяний. В июне 1943 г. для этой цели по приказу Гиммлера начали создаваться специальные «зондеркоманды» из служащих полиции и СД. Ими руководил бывший начальник оперативной «зондеркоманды» 4а штандартенфюрер Пауль Блобель. В самих же лагерях уничтожения обязанности по ликвидации следов преступлений возлагались в первую очередь на лагерное начальство и охрану. Чтобы подготовить их к такого рода деятельности, в Яновском лагере, под Львовом, была создана специальная школа, в которой комендантам лагерей прививали практические навыки заметания следов. Начиная с весны — лета 1943 г. на всей оккупированной территории действовали команды эксгуматоров, которые с помощью экскаваторов или бульдозеров, но [334] чаще используя военнопленных, арестованных и местное население, проделывали эту работу. В ряде крупных лагерей уничтожения, таких, как Колдышево (район Барановичей) или Малый Тростенец, были оборудованы крематории. В большинстве же случаев оккупанты ограничивались тем, что, сложив трупы и облив бензином, сжигали их. Таким образом только в окрестностях Харькова, Житомира и других украинских городов были сожжены десятки тысяч трупов советских граждан.

Но и этот метод не мог применяться повсюду — слишком много было мест, где совершались массовые убийства. Судя по одному из отчетов начальника немецкой полиции Ровненской области, только на подведомственной ему территории существовало около 200 таких мест, где нужно было заметать следы. Из-за быстрого продвижения Красной Армии фашистские палачи все чаще попадали в цейтнот, поэтому во многих местах массовые могилы не уничтожались, а только углублялись, а затем засевались травой и засаживались кустарником. В иных случаях фашисты сбрасывали трупы в естественные или искусственно созданные углубления и затем засыпали их при помощи взрывов. Тысячи убитых советских граждан были погребены таким путем в штольнях близ Краматорска. Нередко подступы к массовым могилам минировались, чтобы затруднить последующее эксгумирование{272}. Так же как и следы, фашистские органы стремились уничтожить свидетелей своих массовых преступлений: после выполнения работ военнопленных, заключенных и местных жителей они просто убивали. Со времени изгнания фашистских оккупантов с советской земли прошло уже около 30 лет. Но и сейчас там, как, впрочем, и в других странах, познавших ужасы фашистской оккупации, все время открываются новые следы их чудовищных злодеяний.

Стремление оккупантов скрыть свои преступления проявилось не только в последующем уничтожении следов, но и в увеличении размаха террористических действий, направленных против населения. В течение 1943 г. подразделения полиции, СС и вермахта, выделенные для проведения так называемых карательных операций, часто прибегали к тому, что трупы убитых во время этих операций [335] советских граждан сжигали вместе с их жильем{273}. Более того, имеются неопровержимые доказательства того, что при проведении таких операций фашистские каратели сжигали людей, в том числе женщин и детей, заживо. Так, например, в ходе крупной операции «Котбус», которая проводилась под командованием Готтберга в мае — июне 1943 г. в районе между Минском и Полоцком (в ней принимало участие более 100 тыс. полицейских, эсэсовцев и солдат), населению многих населенных пунктов Логойского района, Минской области, не давали выйти из подожженных домов. Люди погибли в огне. 6 августа 1943 г. начальник белорусских «частей самообороны» Кушель (кстати, он имел высокий офицерский чин войск СС) докладывал генеральному комиссару, что в ходе карательной операции, проведенной в конце июля в Волошинском районе, подразделения СС загнали всё население десяти деревень в отдельные дома и затем подожгли их. В селе Доры оккупанты сожгли в местной церкви все население{274}. В середине января 1944 г. солдаты вермахта согнали население нескольких деревень Паричского района (Полесье) в одно село Ала, которое затем сожгли. Погибло 1758 человек, в том числе 905 детей и 508 женщин. Эти факты фашистского варварства можно было бы дополнить рядом других примеров. Их нельзя рассматривать в отрыве от всей деятельности оккупационных органов, как это почти всегда делает буржуазная историография. Они еще больше подчеркивают безграничность преступного произвола этих органов и германского империализма и милитаризма в целом.

Учитывая масштабы преступных действий, совершенных фашистской Германией во время второй мировой войны в оккупированных странах и особенно на временно занятой советской территории, все попытки скрыть эти преступления и замести их следы были с самого начала обречены на провал. Уже во время войны, задолго до того, как на Нюрнбергском процессе, хоть и приблизительно, стал известен объем варварских действий, часть этих преступлений была раскрыта. Уже в 1941-1942 гг. Советский Союз выступил с рядом нот протеста по поводу [336] зверств, чинимых фашистскими оккупантами на советской земле. Из них мировая общественность узнавала о массовых убийствах советских военнопленных, о зверствах, чинимых по отношению к населению оккупированных районов, и о варварском угоне советских граждан на невольничьи работы. Помимо этого, советские органы информации распространили много материалов с конкретными доказательствами чинимых оккупантами зверств{275}.

Важным мероприятием, имевшим целью разоблачение фашистских преступлений, явился Указ Президиума Верховного Совета СССР от 2 ноября 1942 г. «Об образовании Чрезвычайной Государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного лига ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям на территории СССР». Работа этой Комиссии, первые сообщения которой были опубликованы летом 1943 г., уже во время войны давала обилие разоблачающего материала.

Немаловажное значение для разоблачения преступлений фашистских оккупантов перед немецким народом и особенно перед военнослужащими вермахта имела разъяснительная работа, проводимая немецкими антифашистами под руководством Коммунистической партии Германии. Как с самого начала КПГ разоблачала варварский характер разбойничьей второй мировой войны, развязанной фашистами, так с самого первого дня нападения на СССР она разоблачала преступные цели германского империализма. В своих заявлениях от 24 июня и 6 октября 1941 г. КПГ показала глубоко реакционный и античеловеческий характер фашистской агрессии и подчеркивала, что этой войной против первого в мире социалистического государства немецкий народ по рукам и ногам связал и себя{276}. 25 января 1942 г. 60 немецких политических деятелей, профсоюзных активистов и писателей, находившихся в СССР, обратились к немецкому народу. В своем пламенном воззвании они [337] осуждали преступления, совершенные фашистскими оккупантами в Европе, и особенно на оккупированной советской территории, и призвали всех честных немцев не закрывать больше глаза на позорящие их родину злодеяния, а своим участием в борьбе за свержение фашистского режима способствовать их прекращению. В других странах и в самой Германии антифашистские силы, возглавляемые КПГ, прилагали усилия к тому, чтобы повсюду распространялась правда о преступных целях и зверствах фашистских агрессоров. В своем «Манифесте о мире» б декабря 1942 г. КПГ, требуя прекращения Германией военных действий, подчеркивала необходимость свержения гитлеровского правительства и немедленного отвода немецких вооруженных сил с оккупированных территорий, а также необходимость аннулирования всех преступных заказов, отмены насильственных мероприятий фашистского режима и справедливого наказания всех виновников войны.

В решениях и документах КПГ, а также в выступлениях ее руководителей анализировалась суть фашистского варварства на советской земле. Примером этого могут служить дневниковые записи «О катастрофе немецких армий под Сталинградом», которые на месте событий делал Вальтер Ульбрихт. Характеризуя существовавшую в Германии государственно-монополистическую фашистскую систему, направленную против социального прогресса как вне, так и внутри страны, как главную движущую силу всех преступлений, совершенных против Советского Союза и его народа, он одновременно указывал на то, что большая часть населения Германии поддалась разлагающему влиянию империалистической разбойничьей идеологии. При этом он разоблачал применявшиеся правящими кругами методы, при помощи которых гитлеровские заправилы подстрекали фашистские войска на совершение все новых насилий по отношению к советскому народу для того, чтобы вермахт и весь немецкий народ еще больше привязать к себе чувством совместной ответственности за эти преступления{277}. [338]

В условиях, когда фашистская идеология глубоко проникла в массы немецкого населения и антисоветизм приобрел широкий размах, особенно в вермахте, наступательной разъяснительной работе немецкие антифашисты придавали первостепенное значение. Исходя из тщательного анализа уровня самосознания фашистских солдат и офицеров и учитывая, что из всех форм идеологического воздействия наибольший эффект давали беседы с военнопленными, КПГ разработала основы ведения среди них действенной пропаганды. Прежде всего КПГ разоблачала политическую и социальную демагогию фашизма, легенду о «немецком социализме» в нацистском государстве, ложь о «жизненном пространстве» и клеветническое утверждение, будто Советский Союз угрожает Германии. КПГ указывала, что в действительности война ведется нацистами ради достижения политических и экономических классовых целей германского монополистического капитала, что она насквозь преступна и может кончиться только поражением фашистской Германии.

Ведя такую пропаганду, КПГ сыграла выдающуюся роль в деле разоблачения истинных виновников войны и привлечения на свою сторону тех немцев, которых поразил яд фашистской пропаганды{278}.

Эта всесторонняя борьба немецких антифашистов нашла свое продолжение и в широкой деятельности движения «Свободная Германия» и ее Национального комитета. Уже в «Манифесте», принятом на учредительном собрании, Национальный комитет потребовал наказания военных преступников, их сообщников и помощников и одновременно указал выход для всех тех, кто своими действиями своевременно порвет с фашистским режимом. Этого ясного и четкого политического направления Национальный комитет придерживался в течение всей своей последующей деятельности. В своей обширной разъяснительной работе, которая была нацелена главным образом на военнопленных, находившихся в Советском Союзе, и на военнослужащих вермахта, а также на всех немцев, Национальный комитет и действовавшие под его руководством участники движения [339] «Свободная Германия» неустанно разоблачали фашистские преступления военных оккупационных органов. С целью оказания специальной помощи в решении этой важной задачи Национальный комитет в рамках своей рабочей комиссии создал специальную правовую группу, которая помимо всего прочего должна была собирать обвинительный материал о терроризировании немецкого и других народов фашистским режимом, а также разъяснять людям связь между порабощением своего народа и народов других стран.

Благодаря братской помощи и поддержке, которую во всех областях получало антифашистское движение от советских партийных и государственных органов, было распространено большое количество конкретных данных о преступной деятельности фашистских оккупантов. Для этого как средства пропаганды Национальным комитетом использовались газета, радио «Свободная Германия», многочисленные листовки и громкоговорящие установки. Приведем несколько примеров, взятых из газеты «Свободная Германия». В номере от 19 марта 1943 г. под заголовком «Фронт против военных преступников» газета поместила фотоснимок приказа Гейдрихаот 29 октября 1941 г. о применении приказа «о комиссарах» в лагерях для советских военнопленных и текст, разоблачающий преступное сообщничество органов, подведомственных Гиммлеру, и военных органов при осуществлении ими требований этого приказа на практике. В номере от 16 апреля 1944 г. газета опубликовала конкретные данные о разграблении хозяйства оккупированной советской территории германскими монополиями, особенно концернами «Маннесман» и «Сименс», заводами «Герман Геринг», а также различными восточными компаниями. Газета при этом разоблачала демагогические, утверждения фашистской пропаганды о том, что на этой территории немецкие фирмы якобы ведут строительство. Большое внимание газета уделяла и разоблачению массовых преступлений, совершенных против советского населения. Для этого она использовала не только сообщения Чрезвычайной Государственной комиссии СССР и трофейные документы, но и письма оказавшихся в плену свидетелей этих преступлений. Большой убедительностью обладали сообщения уполномоченных Национального комитета «Свободная Германия» [340] и сотрудников его органов печати о преступных действиях, совершенных фашистскими органами во время отступления. После освобождения Киева Красной Армией немецкие военнопленные принимали участие в раскопках под Бабьим Яром и воочию убедились, каких масштабов достигли фашистские зверства. В номере от 9 января 1944 г. газета «Свободная Германия» поместила материалы об обнаруженных здесь массовых могилах и среди других участников этого злодеяния назвала имена командующего войсками на Украине Кицингера, а также комендантов города Киева Эберхарда, Ремера и Вирова.

Деятельность Национального комитета не ограничивалась только пропагандистским разоблачением фашистских зверств. Будучи связанной с решением главной задачи антифашистской борьбы — прекращением разбойничьей войны, — она была направлена прежде всего на то, чтобы препятствовать их совершению. Вскоре после своего основания Национальный комитет обратился ко всем военнослужащим вермахта с призывом отказываться от проведения насильственных мероприятий, направленных против населения, не участвовать в разрушении предприятий и населенных пунктов. Такие же воззвания в различных формах были направлены немецким солдатам и офицерам в последующее время. В решении «Задачи наших сторонников в вермахте», принятом на заседании от 12 апреля 1944 г., Национальный комитет, обращаясь к оккупационным частям и тыловым учреждениям, призывал их не подчиняться приказам, направленным против населения, а следовать указаниям Национального комитета. В мае этого года ко всем офицерам, зондерфюрерам и солдатам разведывательных отделов всех штабов сухопутных войск и ВВС обратились находившиеся в советском плену бывшие офицеры разведслужбы с призывом не допускать актов насилия по отношению к гражданскому населению.

В действительности ознакомление с массовыми преступлениями, совершенными фашистским германским империализмом, в значительной степени способствовало изменению отношения к войне среди части военнослужащих вермахта. Это проявилось прежде всего в поведении немецких военнопленных в Советском Союзе. Человеческое отношение к ним, интенсивная разъяснительная [341] работа, проводившаяся немецкими антифашистами в товарищеском сотрудничестве с советскими органами, и успехи Красной Армии, способствовавшие повышению эффективности этой работы, вытравили у многих привитую фашистской пропагандой ненависть к коммунизму и отрыли им глаза на преступный характер фашистского режима и развязанной им войны. В их решении порвать с фашизмом и стать на сторону антифашистских сил немецкого народа, как это видно из обращения 158 немецких солдат к немецкому народу от октября 1941 г. и как об этом помимо других фактов свидетельствует принятое в ноябре 1943 г. решение «Союза немецких офицеров», протест против совершенных оккупационными органами преступлений сыграл немаловажную роль.

Показанная выше деятельность советских органов и немецких антифашистов явилась одновременно и шагом к раскрытию многочисленных преступлений, которые во время войны совершил фашистский германский империализм на советской земле. Основной вклад в дело раскрытия всех преступлений, совершенных фашистской Германией во время второй мировой войны, сделали процессы над военными преступниками, проведенные союзными державами антигитлеровской коалиции. При этом следует иметь в виду, что в данном случае речь идет не только о Нюрнбергском процессе по делу главных военных преступников и последующих процессах, проходивших в Нюрнберге (дело 1 — дело 12), но и о многих других судебных процессах, которые на основе Декларации правительств Великобритании, США и СССР, принятой на Московской конференции министров иностранных дел в октябре 1943 г., проводились в отдельных странах, подвергшихся во время войны нападению фашистской Германии, то есть на месте совершения преступлений. В принятом на конференции заявлении по поводу фашистских военных преступлений, в частности, говорится, что «немецкие офицеры и солдаты и члены нацистской партии, виновные в зверствах, истязаниях и казнях или добровольно принимавшие в них участие, должны быть возвращены в страны, где они совершали злодеяния, чтобы там они могли быть судимы в соответствий с законами этих освобожденных стран».

Что же касается действий фашистских организаций и оккупационных органов на советской территории, то на [342] основании Московской декларации было проведено несколько отдельных процессов еще во время войны: в конце 1943 г.  — в Харькове и в 1944 г. — в Киеве. В первые послевоенные годы в Советском Союзе, как и в других странах, был проведен ряд судебных процессов с целью раскрытия фашистских преступлений и осуждения виновных в их совершении. Наряду с сотрудниками гражданских оккупационных органов, служащими полиции, СХ и СД к суду за совершенные злодеяния было привлечено большое число офицеров и генералов фашистского вермахта. Так, например, перед судом в Минске предстали генерал-лейтенант Рихерт и комендант Могилева генерал-майор Эрдмансдорф; на процессе в Витебске ответ держали генералы Гольвитцер (3-й армейский корпус) и Мюллер-Бюлов (246-я пехотная дивизия), по приказу которых весной 1944 г, тысячи жителей Витебской области были согнаны в трудовые лагеря, где из-за нечеловеческих условий существования многие из них погибли{279}.

На всех этих судебных процессах, как и в нюрнбергских трибуналах, был представлен обширный материал, доказывающий, что огромная доля ответственности за соучастие в военных и оккупационных преступлениях фашистского германского империализма лежит на военных органах. Международный военный трибунал в Нюрнберге подтвердил этот факт, констатировав в части обоснования приговора, касающейся военных органов: «Они были в большой степени ответственны за страдания и лишения, причиненные миллионам мужчин, женщин и детей». Признав несостоятельной ссылку на «действия по приказу» (об этом реакционные буржуазные правоведы и историки трубят по сей день), трибунал подчеркнул: «Многие из этих людей издевались над солдатской присягой, требовавшей повиновения. Если их защите было выгодно, то они говорили: «Мы были обязаны повиноваться», если им вменяют в вину жестокие преступления Гитлера, всеобщая известность которых им была доказана, они заявляют: «Мы были против повиновения». Правда в том, что они принимали участие во всех этих преступлениях или, молча одобряя их, бездействовали, [343] когда на их глазах совершались такие крупные и такие возмутительные преступления, каких миру видеть никогда не доводилось» {280}.

Резко противоречащим этому выводу был отказ членов трибунала — представителей западных союзников — признать преступными организациями генеральный штаб и ОКВ. В этом противоречии отразилось стремление империалистических держав сохранить неприкосновенным главную опору фашистского режима — германский империализм и милитаризм и в нарушение буквы и духа Потсдамского соглашения реставрировать их с подновленной антикоммунистической направленностью. На двенадцати заседаниях Нюрнбергского трибунала, прошедших после процесса над главными военными преступниками, обвинения были предъявлены 185 представителям всех группировок правящих кругов фашистской Германии и их прислужникам, которые как главные виновники или их соучастники должны были ответить за гибель многих миллионов людей, за уничтожение огромнейших материальных ценностей в оккупированных странах. И все же лишь двенадцати преступникам вынесены смертные приговоры. 35 обвиняемых суд полностью оправдал, часть остальных преступников была приговорена к незначительным срокам лишения свободы, которые во многих случаях не были отбыты полностью{281}.

Еще более яркая картина предстает перед нами, когда мы знакомимся с действиями юстиции ФРГ при рассмотрении дел военных и нацистских преступников. И действительно, к концу 1967 г. в ФРГ было проведено следствие по делам почти 77 тыс. человек и лишь малая часть из них предстала перед судом. При этом с самого начала были почти полностью оставлены в стороне непосредственные участники установления фашистской диктатуры, подлинные виновники гигантских преступлений — немецкие монополии и военная каста. Даже из тех, кто предстал перед судом, до конца 1967 г. получили наказания (да и то в большинстве своем почти символические) [344] лишь 6192 преступника. Среди многих, кто был оправдан или чье дело было прекращено, находились, к примеру, такие убийцы, как бывшие офицеры 322-го полицейского батальона, под руководством которых были убиты многие тысячи жителей Белостокской, Минской и Могилевской областей. Но суд присяжных города Фрайбурга определил их «почти доказанную невиновность» и признал их преступления «действиями по приказу». Подавляющее большинство других обвиняемых, например эсэсовские фюреры Хойзер, Вильке, Шлегель, Освальд, Хардер и другие, принимавшие участие в массовых убийствах в Минской области и в 1962 г, представшие перед судом в Кобленце, отделались возмутительно мягкими наказаниями. Эта практика, как показали прошедший в 1964 г. процесс по освенцимскому делу и другие последовавшие за ним судебные процессы в ФРГ, продолжается и по сей день. Даже консервативные представители буржуазной Федеративной Республики Германии вынуждены были признать, как об этом свидетельствует изданная с благословения церкви книга Хенкиса, «что значительная часть главных преступников, еще не искупила свою вину».

Эти слова относятся прежде всего к фашистским военачальникам всех степеней, из которых, несмотря на многие раскрытые за это время преступления, едва ли хоть кто-нибудь привлекался в ФРГ к серьезной судебной ответственности. Подлинные причины такого положения кроются не в определенных договорах, заключенных между западными державами и Федеративной Республикой, как пишет Хенкис, и не в изъянах уголовно-процессуального кодекса, а в самом характере этого государства. Реабилитация военных и нацистских преступников, проводимая господствующими государственно-монополистическими кругами, ставит целью оправдать одновременно германский империализм и милитаризм в целом. Поэтому их разглагольствования о «преодолении» прошлого в действительности есть не что иное, как попытка замаскировать ведущееся с самого начала возрождение зловещих сил и скрыть стремление использовать это прошлое в соответствии с реакционными и агрессивными целями своей политики. Нельзя сбросить со счетов и тот факт, что по сей день в разных странах всплывают все новые свидетельства зверств фашистского [345] германского империализма, совершенных во время второй мировой войны. А это означает, что работа по определению всего масштаба этих преступлений еще далеко не завершена.

Что же касается Германской Демократической Республики, то она в противоположность ФРГ как во всех других областях, так и в деле разоблачения преступлений, совершенных фашистским германским империализмом, с самого начала положила в основу своих действий задачи и цели антифашистского движения Сопротивления и антигитлеровской коалиции. На ее территории все главные виновники этих преступлений лишены всякой власти и влияния, а их социально-экономические корни полностью и окончательно уничтожены. Все те, кто повинен в совершении этих преступлений, как показали проведенный в 1966 г. Верховным судом ГДР процесс по делу врача-эсэсовца Фишера и другие процессы, беспощадно привлекались и будут привлекаться к суровой ответственности. На территории ГДР с мая 1945 г. по декабрь 1967 г. к суду за участие в преступлениях против мира и человечности, а также за военные преступления были привлечены в общей сложности 16 583 человека. Из них 12818 человек осуждены, в том числе 119 приговорены к смерти, 2319 — к пожизненному тюремному заключению и 5090 — к лишению свободы на срок от трех лет и выше. Поскольку подавляющее большинство военных и нацистских преступников нашло прибежище в Западной Германии, из этих цифр становится ясным, что из двух германских государств только ГДР достойно выполнила свою историческую задачу — вскрывала преступления, карала преступников. С целью последовательного выполнения этой задачи Народная палата еще в 1964 г. приняла закон о непризнании срока давности нацистских и военных преступлений. В полном соответствии с этим она целиком и полностью поддержала конвенцию ООН от ноября 1968 г., которая, как об этом свидетельствует статья 19 социалистической Конституции ГДР, отвечает основным принципам ее государственной политики. Кроме того, большая роль государственных и общественных органов ГДР в раскрытии злодеяний военных и нацистских преступников подтверждает, что социалистическое германское государство и в этой области достойно выполняет свою историческую миссию. [346]

Дальше