Вместо послесловия
Среди песен Сергея и Татьяны Никитиных на слова Геннадия Шпаликова есть особая – дурашливо-небрежная, легкомысленная "Рио-Рита". Сперва не прозреваешь финала её незамысловатого рассказа. Зато с самого начала она до зрительной иллюзии воссоздаёт танцплощадку в каре недавно зазеленевших деревьев какого-нибудь парка в любом областном или районном центре, освещённую тускловатыми фонарями, трио музыкантов (обязательно труба) или просто патефон, и парней в наглаженных брюках и в теннисках или – в те времена и тенниска была роскошью – в рубашках с подкатанными рукавами, кружащих девчонок, свежих, словно горошинки из стручка, взметающиеся подолы девичьих лёгких платьиц и радостно задыхающееся в ритме фокстрота ликование молодой жизни с её надеждами на любовь и светлое завтра.
Ничего, что немцы в Польше. Но сильна страна! Через месяц – и не больше! – кончится война!
Всей жути концовки этой микродрамы ещё не видишь, но слёзы уже начинают закипать на ресницах. Ведь ясно, что мальчики и девочки, неистово певшие на парадах "И от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней" подлинного положения дел не знают, щебечут, что им вбили в головы, и наивная их вера в Красную Армию и в то, что они усилят её, пополнив её ряды, раздирает душу.
А песня ликует: Рио-Рита, Рио-Рита! Кружится фокстрот... На площадке танцевальной – СОРОК ПЕРВЫЙ ГОД
И – тишина. Глухая. Без знаков препинания. Концовка – молчание смерти. Провал. Мертва молодость сорок первого года. Городские девчонки в платочках, диверсантки, слова не умевшие сказать по-сельски, наспех проинструктированные санинструкторы и зенитчицы. Мальчишки-нехотинцы, кое-как наученные летать лётчики, моряки морпехоты, наскоро ознакомленные с матчастью танкисты, связисты, сапёры, студенты-лейтенанты, поднимавшие в атаку спешно обученные строю взводы и скошенные в первом же бою, сразу, едва встав в рост с криком "Вперёд!", чтобы телом своим прикрыть беззащитную страну.
Нет лучшего выражения нашей боли, нежели концовка этой песни. Зияющая тишина. Вопль, для которого ни слов, ни звуков нет. Тупое молчание смерти там, где кружила в танце молодость, доверившая единственное своё достоянине — жизнь — правителю мудрому, великому, бесподобному и, конечно, лучше всех знавшему, как сильна страна...
В двадцатые-тридцатые годы железного занавеса и невыездного статуса не было. Специалисты, люди наблюдательные и проницательные, ездили за границу и, возвращаясь, делились впечатлениями. И командармы выезжали не раз и не два, и у них сложились свои собственные впечатления о странах и политических деятелях, с которыми предстояло иметь дело. Разведка доносила правду, а не то, что угодно было деспоту. И выяснилось — увы, поздно, — что стратегическое мышление безошибочно было у командармов, а не у их кровавого вождя.
После прихода Гитлера к власти и, наипаче, после его вступления в Рур таким военным мыслителям, как Якир, Тухачевский, Уборевич стали ясны цели нового режима. К 1937 году соотношение сил в Европе изменилось, и Польша на западных границах СССР уже не могла приниматься в расчет в качестве самостоятельной военной угрозы. Превращение её в германского сателлита было вероятно. Но, если бы это и произошло, то не внезапно, и на ответные меры оставалось время.
Теперь понятно, что и "Майн кампф" военные поняли проницательнее вождя. И Якир, и Тухачевский владели немецким. И могли товарищу Сталину сказать, в мягкой, но, быть может, в запале спора и не в очень мягкой форме:
"Конечно, товарищ Сталин, можно поспособствовать тому, что Гитлер разгромит Европу. Но сделает он это не для вас, а для себя. И воевать с ним после этого будет очень трудно, Германия страшный противник, а у нас ещё и Япония на хвосте. А Гитлер, завоевав Европу, не обязательно растерзает Англию, что дало бы вам, товарищ Сталин, как вы полагаете, Турцию, Иран и половину Индии. Гитлер учитывает нашу мощь, он скорее со всей Европой предпримет осаду СССР. Ещё хорошо, если не нападёт, учитывая оснащённость РККА и выучку её бойцов и командиров. Но уж наверняка будет давить на Англию и тянуть её в союз против нас, кого весь капиталистический мир не любит и клянёт. Так не лучше ли нам учесть такой аспект и, не ссорясь с Гитлером, не рассчитывать всё же на него, как на союзника?"
Произошло наихудшее. Гитлер напал, но уже не было ни легендарных командармов, ни оснащённой РККА с выученными бойцами, способными отразить нападение, с жуковыми, рокоссовскими и ерёменками во главе армий и корпусов, а не во главе фронтов и Ставки... И не было даже Польши между Германией и СССР!
Говоря о противостоянии Сталина с военными, о конфликтах, то и дело возникавших между ними, о том, что там выносилось на Политбюро, историки ссорятся поныне. Одни полагают, что вождь вмешивался в дела, в которых не смыслил. Другие считают, что это военные вмешивались не в своё дело и мешали вождю крутить его гениальные внешнеполитические комбинации. Споры в российской науке длятся, а между тем крупнейший исследователь Красной Армии Джон Эриксон ещё в 1962 году понял суть дела и в своей книге "Советское Главнокомандование" изложил его коротко и ясно:
"Устранение группы Тухачевского из советского командования было прежде всего политической операцией. Государство, персонифицированное Сталиным и его аппаратом подавления, перевернуло нормальный ход вещей, само превратившись в Бонапарта и промаршировав по своим солдатам. Сталин оказал себе монументальную услугу уничтожением потенциальной оппозиции и сокрушением последнего барьера на пути к неограниченной власти."
Вот он, приговор истории, и произнесён он в пользу военных.
Но никакой приговор не окончателен, пока под сомнением остаётся хоть одно обстоятельство. В данном случае в доказательстве (или в опровержении) нуждается ещё один постулат:
Не Сталин, а военные в 20-30-е правильно оценили шкалу общечеловеческих ценностей, внешнеполитические реалии и оптимальное сочетание союзничества в случае большой войны.
Мёртвых не воскресить, а победителей не судят. И Сталина не судили. Но неужто забыта будет та страшная цена, которую уплатила страна, да и весь мир за его правление?
Будущее наползает на прошлое и отодвигает его так, что даже серьёзным учёным даёт основание на тысячу лет передвигать события всего лишь трёхтысячелетней истории нашей цивилизации. Нет Мафусаила, а и был бы – кто бы ему поверил? Скоро и мы, последние свидетели войны, уйдём за горизонт истории, но обидно не это. Мы-то, благодаря нашим братьям и отцам, отдавшим за нас свои жизни, прожили свой век. Обидно за них, не проживших. Обидно, что прекрасный актёр Майкл Кейн играет величавого вождя народов так убедительно, что в фильме "Это были гиганты" бандит истории подавляет гуманистов Рузвельта и Черчилля. И не слишком ясно показано, что подавляет-то он их кровью своих граждан, обильно проливаемой на Восточном фронте, и устрашает их этой кровью, зная их боязнь и отвращение к людским потерям. И нет ни слова о том, что именно Сталин — первый виновник трагедии Второй Мировой войны.
Мы уйдём, а фильм останется, его будут смотреть и думать: гигант! характер! И некому будет сказать: "Опомнитесь! Это – кино. В жизни действовал изменник Родины, бездушный уголовник, коварный бандит, вероломный отравитель, хладнокровный диспетчер Зла."
Не согласны?
Обидно... Что ж, тогда, значит, человечество достойно своей судьбы.