Это страшный вопрос, но он-то и побудил к написанию всей книги.

Лёгкое отношение к потерям традиционно для русской армии. Это на Западе армия была наемной, профессиональной и дорогостоящей. За потери приходилось расплачиваться содержанием семей, за увечья пенсиями, и капитуляция не считалась таким уж позором. Перехитрил нас противник, переиграл, не платить же за свою ошибку кровью ни в чём не повинных солдат... (А слово «солдат» — нерусское слово, оно от итальянского «сольдо», что значит — гони монету!) Посмотрите полотно Веласкеса «Сдача Бреды». Побеждённый удручён, но победитель мил и галантен. Это потом настали революционные времена, а энтузиазм масс красной нефтью отапливал войну, по хлёсткому выражению Цезаря Куникова, да и во йны пошли насмерть, поскольку какие компромиссы, если война не продолжение политики другими средствами , а способ искоренения инакомыслящих...

Но в России и до революции пушечное мясо было дёшево. Мысль, что воюют не числом, а умением, экзотична и, можно сказать, иностранна для русских военачальников. Привычный подход — ништо, людишек много. «Бить врага малой кровью на его территории », этот принцип командармов-идеалистов, выношенный ими в ужасах Гражданской войны, был необычен и подкупил даже такого знатока русской истории, как Ал.Толстой. Он воистину пророчески, ещё до войны, и не без влияния этого лозунга проговорился о традиционном подходе на страницах своего «Петра».

Суворов был скуп вынужденно. Турок всегда было больше, им только выучку и можно было противопоставить. А экспедиционная армия и сама была мала, да и потери в Швейцарских Альпах возмещать куда как было не просто. При других обстоятельствах самые даровитые русские полководцы не скупились — ни Потёмкин, ни Румянцев, ни даже Кутузов, стратег и дипломат. Правда, как и Жуков, за спины солдат не прятались, в отличие от великого вождя.

А безумный храбрец Скобелев? Просмотрите-ка ещё разок Шипкинский цикл В.В.Верещагина. А Куропаткин?

Так не станем же требовать от Жукова того, чего не было в русской традиции. Тем паче от Жукова, руководимого Сталиным.

Впрочем, и злодей имеет одно оправдание. Ядовитое, как всё, связаное с ним, отравителем, интриганом и убийцей, оно тем не менее объективно и не раз уже сформулировано на страницах книги. Многократное повторение не украшает стиль, но здесь многократность пропорциональна кратности как потерь, так и упрёков в адрес сталинских полководцев, Жукова прежде всех. Итак, в войне, которую пришлось вести СССР, никакого иного решения в 1941 году не было. В той войне, которую Сталин навлёк на страну, в начальных, так сказать, параметрах, в каких подставил её под удар, не было иной тактики, как в условиях жидких заслонов стоять насмерть, а в условиях хоть какой-то концентрации войск наносить врагу встречные удары любой ценой, чтобы спутать если не план «Барбаросса», то хоть график его выполнения, иначе из авантюры план превращался в близкую реальность.

Разумеется, при ином командовании дело до этого не дошло бы. Да и до войны тоже. А потери в случае внезапного нападения не могли быть таковы, ибо никакая внезапность не была бы настолько тотальна, как та, какую обрушил на страну великий вождь. Но ведь об этом вся книга...

Летом 1942 года положение изменилось, и удар в неожиданном для Сталина месте (опять! о чём особо...), не принёс вермахту ожидаемого результата. Пятиться Красная Армия научилась. И вождь кое-чему подучился. Он хотя бы то понял, что, если удар уже получен, нечего гневаться и требовать «Ни шагу назад!» , это и есть то, чего желает враг. Войсками надо маневрировать, отводить их на новый рубеж и врага ставить перед нуждой в новой концентрации и новом ударе — пока не удастся стать в такую оборону, при которой у врага уже и удара не получится.

Но оправдание вождя (с приведенными оговорками) правомерно лишь до завершения Сталинградской битвы. Беспощадная трата людских жизней после достижения перелома в войне ничего не имеет общего с выживанием страны, но прямо связана с мечтами вождя о власти над Европой и миром.

* * *

Не было в Великой Отечественной войне ни одной успешной операции фронтового масштаба, в которой не создано было навальное превосходство в живой силе и технике. Так было под Москвой и Сталинградом, так было на Курской дуге, где лишь глубоко эшелонированная оборона помогла устоять против таранного удара вермахта, а обилие резервов сломило его упорство. Немецкие цифры остаются наиболее надёжным источником статистики советских потерь. Поэтому об потерях оборонительного периода войны можно говорить с бо льшей уверенностью, чем о потерях в годы побед{70}. В первом случае потери считали немцы, во втором свои. Для примера сопоставим хотя бы данные потерь несравненного по доблести, проявленной обеими сторонами, встречного танкового сражения 12 июля 1943 года у Прохоровки. В пыли, поднятой танковой армадой, при нулевой видимости авиация бездействовала, управление стало невозможно, и сражение распалось на поединки. Ярость достигла безумия, русские шли на таран, и у немцев не хватило танков. Советская ститистика численное превосходство при Прохоровке признала, но соотношение потерь исказила. Сражение было выиграно, но что советские потери были почти вдвое выше немецких ясно стало лишь из немецких источников.

Кстати, это сражение даёт хорошую модель для понимания навальной сталинской тактики.

Другие тенденции подавлялись.

Одного из советских полководцев я уже помянул — маршала Фёдора Ивановича Толбухина, да будет ему пухом родная земля. Больной диабетом, он дни и ночи просиживал над операциями и руководил ими, не щадя себя. Очень болезненно воспринимал потери. Командующие фронтами все так или иначе противились ранним срокам операций. Толбухин, такой мягкий, в этом был неумолим. Предусматривал возможное. Старался и невозможное предусмотреть. Он первый применил двойную и даже тройную артподготовку и ложные атаки, чтобы выявить и сразу же подавить огневые точки врага. В результате терял меньше других и последним из комфронтов стал маршалом. А Героем и вовсе посмертно, к двадцатилетию Победы.

Успешный командир Красной Армии — безжалостный командир. И не только на уровне комфронта.

Исключения были редки. Командиры военной выучки, щадившие людей, большей частью вышли из запаса. Образование, как бы то ни было, не лишне для основ гуманизма, отличных от основ ленинизма.

Так воевал Куников. От поста заместителя наркома боеприпасов он отбился назначением командиром отряда водного заграждения. Отряд водного заграждения — это заградотряд. Его забота — хватать отступающих, пеших или плывущих, и стрелять. Это карательный отряд.

Первое, что сделал Куников, — превратил карательный отряд в боевой. Для этого он весьма формально выполнил приказ о занятии рубежа второго эшелона на восточном берегу Днепра в районе Запорожья. Немцы уже были на восточном берегу, какой там второй эшелон , но в каше 41-го года легко было сослаться на невозможность найти штаб, а редкий фронт позволял выйти к противнику, не встретив своих. После головоломных приключений в безлунную ночь отряд бронекатеров на автомашинах с выключенными фарами совершил шестидесятикилометровый марш. На капот передней машины поочерёдно ложились бойцы с хорошим ночным зрением, а на задний борт свисавших с кузовов бронекатеров нацепили по куску белого полотна. Благополучно миновав свои отступающие войска, отряд вышел на передовую, не потеряв ни единого человека и выведя с собой другой заблудившийся отряд, кстати, боевой. Жестокий экзамен Халхин-Гола сдал не нюхавший пороху штатский, кабинетный чиновник, даже и не строевой командир, политрук, тем доказав полноправность жуковского экзамена и, технически говоря, корректность требований к командирским качествам. Простая истина: командир обязан думать. Именно поэтому, если не погибали в первом же бою, успешнее действовали командиры морской пехоты. Лучше подготовленные в общеобразовательном отношении, не считая себя компетентными и не зная шаблонов, они тщательнее продумывали ситуации. Еще и тем страшна была морская пехота, что состояла из команд, спаянных на судах годами службы. Ценность каждой жизни в таких коллективах выше, взаимовыручка надёжнее. Притом что на флот и так берут самых-самых...

Но слали на смерть и таких. Война! Триста спартанцев царя Леонида в Фермопильском ущелье разве не были оправданной жертвой? — Но не надо же крокодильих слёз.

В критические для Ленинграда дни 1941 года в тыл вражеских войск у Петергофа высажен был морской десантный отряд с целью содействовать приморской группе в проведении операции. То есть, послали для отвлечения врага, без надежды снять десант с места, где его уже при высадке обнаружили. И неприятно читать у маршала следующий текст:

«Увлекшись первыми успехами, моряки преследовали бегущего противника, но к утру сами оказались отрезанными от моря. Большинство из них пало смертью храбрых. Не вернулся и командир героического десанта полковник Андрей Трофимович Ворожилов.»

Увлекшись первыми успехами... оказались отрезаны от моря... Дескать, сами виноваты. Словно численность десанта была такой, что и немца гнать он мог, и коридор к морю удерживать...

Моряки не преследовали бы противника, если бы боевая задача была иной. Но задача была — гнать! И они гнали, отрываясь от моря, зная, на что идут: отвлечь, дать передышку основным силам, а самим — как придётся. Война!

И маршал это знал. Не зря, прибыв в Ленинград, пообещал вождю навести порядок, не останавливаясь ни перед чем. И навёл. Война! Вот только слов таких не надо. В том, что против одного немецкого солдата уложено пять советских, основная вина не его. Да и слова об увлечении успехами вряд ли его. Жуков был солдат и понимал неизбежность потерь, да ещё в такой войне. Но редакторам велено было подыскивать оправдания и щадить чувства современников, войной шокированных пожизненно.

Всё же вернёмся к Жукову и обвинениям в жестокости. Мало кто винит маршала в потерях в оборонительный период войны, зато как ополчаются на него за наступательный! О том, что Жуков — спору нет — не западного покроя полководец, уже сказано. Но вот какая интересная вещь. На конференции, посвящённой столетию со дня рождения маршала и состоявшейся в Российском посольстве в Вашингтоне 25 ноября 1996 года, как-то сам собой встал вопрос о том, кого из союзнических генералов Второй Мировой войны можно причислить к великим полководцам в традиционном смысле этого слова («Great captains», — выразился об этом председательствовавший на торжестве посол Эйзенхауэр, сын генерала Дуайта Эйзенхауэра). В зале было немало недоброжелателей маршала, но и они остереглись возразить против того, что один лишь Жуков может претендовать на это звание.

Но как Господь Бог не уследит за судьбами праведников своих, так и комфронта за судьбами рядовых солдат. Ни даже за действиями командиров соединений и частей. Их слишком много, их готовят годами, учат понимать команду или совет с полуслова. И даже эти полслова в решающие часы наступления невозможно сказать каждому командиру, ибо нельзя увидеть обстановку на его участке. А если даже говорить их, они отнимают время. А потерянное время — катастрофа для операции. Время операции – не время для наставлений и поучений. Командующий планирует операцию в целом и координирует её выполнение. Перед началом задача ставится командирам, и они держат всю картину в уме — хорошие командиры: к такому-то моменту войска обязаны выйти на нужный рубеж. Это императив, это выполнить необходимо даже ценой потерь, не то возникнет невыгодная конфигурация фронта, противник контратакует, используя мёртвые зоны, и потери будут ещё страшнее. Или операция вовсе сорвётся, и потери будут напрасны. Ещё командующий держит резервы, держит цепко и бросает лишь туда, где отставание войск опасно. К сожалению, чаще всего это либо укрепрайоны, либо участки, на которых войсками командуют некомпетентные командиры. Там-то и случаются самые большие потери.

Этот второй случай наиболее характерен в формировании тех страшных потерь, для которых и цифры нет. Немецкие генералы отмечают слабость командования Красной Армии, наипаче в среднем звене. (Вспомним 40 тысяч репрессированных командиров РККА...) Подавляющее большинство командиров среднего звена, от полка до армии включительно, не блистали ни выучкой, ни опытом и людей своих бросали напролом. Немцы отмечают, что прямолинейность и навальность цепных, ряд за рядом, атак характерна для Красной Армии и свидетельствовала не об уверенности в успехе, а о страхе командиров быть обвинёнными в пассивности. Эфир пестрел командными радио— и телефонограммами с угрозами, в серьёзности которых не было сомнений. СМЕРШ до конца войны не оставался без работы.

Мог ли Жуков заменить всех некомпетентных командиров? Заменял, если случался рядом. А если нет? Как знать конкретные условия? да и знал бы, как поспеть на фронте огромной протяжённости инструктировать всех, кого не проинструктировали, не выучили, не натренировали в своё время и — поставили взамен командиров, убитых ещё до начала войны?

Чтобы покончить с потерями и к этому болезненному вопросу больше не возвращаться, замечу, что майор Куников, назначенный (после высадки полковников с широкими орденскими планками) старшим морским начальником на Малой земле, погиб на десятый день высадки при совпадении невероятных обстоятельств как самого ранения, так и странно запоздавшей доставки раненого с плацдарма в госпиталь. Удостоен посмертной славы, оплакан и похоронен с редчайшими для военного времени почестями{71}. С ним похоронена тайна того, как вчерашний штатский уговаривал заслуженных полковников прекратить дневные атаки, не класть в них золотых людей, героев Одессы и Севастополя, прошедших затем ад Керчи, Тамани и Новороссийска, а плацдарм расширять тишком, не давая врагу закрепиться, ночным поиском, знакомым морпехоте и ужасающим для врага.

51. Победы весны 1942-го

Говорить-то приходится о победах германского оружия...

К маю тысяча девятьсот сорок второго года на советско-германском фронте установилось равновесие сил. Это было лишь численное равновесие.

После бесполезных усилий Красной Армии прорвать фронт вермахта инициатива снова перешла в его руки. Умение советских бойцов уже сровнялось с умением немцев. Но полководцы так не растут. Солдат, если повезло ему пережить первый бой, да среди обстрелянных «стариков», куда менее делается уязвим. И лейтенант после первого боя делается солдатом.

Для солдата бой всегда бой.

Для генерала он — шахматная партия. Все разные. Сколько их сыграть надо, дебютов и эндшпилей, чтобы опыта набраться? И всё на крови. Вот когда отчетливо, не в панике 41-го, а в буднях войны, выявилась разница уровня между военными операторами — уничтоженным или чудом уцелевшим цветом РККА и сталинскими выдвиженцами. Жукову следовало бы помянуть о репрессиях в связи с ходом событий на фронтах 42-го. Это могло бы звучать так:

«Поскольку весной 1942 года я оставался единственным полководцем в высшем эшелоне Красной Армии, да и то сидел под Москвой ввиду боязни Сталина оставить без должного внимания стратегическое направление и прозевать на нём значительные приготовления вермахта, остальные фронты доверены были туповатым маршалам, вследствие чего Красная Армия не могла успешно проводить крупномасштабные операции... »

Конечно, Жуков такого написать не мог. Наверно, и думать не мог. Не смел. Хоть и билось в подсознании, ибо — правда. За то и Василевского ценил: не полководец, штабной стратег, для оператора нет ни боевого опыта, ни жёсткости — но хоть замысел понимает с полуслова! обстановку чует! самому Жукову цену знает! хоть один единомышленник да есть!

Не исключаю, что Сталин умышленно держал Жукова на Московском направлении — дабы отвратить даже планирование нового похода Гитлера на столицу. Не зря в трудные дни октября 1941 года «Красная звезда» опубликовала большой портрет Жукова на первой полосе. Не только ради того, чтобы в случае поражения не долго искать виновника, но и для того, чтобы дать знать немцам: герой Халхин-Гола — здесь. Немцы жуковскую хватку на себе уже ощутили. А Сталин в данном случае, к счастью, отказался от принципа «незаменимых нет».

Вместо удалённого на фронт Жукова в Генштабе остались Шапошников и Василевский.

Они понимали обстановку. Но одно дело — понимать, другое — отстоять понимание. (Жуков готов был отстаивать и отстаивал своё мнение, хотя, конечно, уже не так запальчиво, как 29 июля 1941 года. Да ведь и Сталин себе ничего такого с Жуковым не позволял до финального надругательства над маршалом после победы.) И случилось, что вместо активной обороны Сталин велел готовить наступления и в Крыму, и в районе Харькова, и на льговско-курском и смоленском направлениях, да ещё в районах Ленинграда и Демьянска.

Это было на совещании 5 января 1942 года. Жуков один возражал и просил дать войска ему — для решающего поворота на центральном участке фронта. Шапошников после совещания сказал:

— Вы зря спорили. Этот вопрос был заранее решён Верховным.

— Тогда зачем же спрашивали наше мнение? — сердито спросил Жуков.

— Не знаю, не знаю, голубчик! — ответил ему Шапошников и тяжело вздохнул.

Нелегко дался Шапошникову его тяжкий вздох. Но ещё тяжелее дался он стране и народу.

Не имея жуковых во всех развёртываемых операциях, Красная Армия не обладала умением использовать войска и удерживать инициативу. И вот Ленинград — крепость, Москва тоже, а Жуков как бы комендант осаждённых крепостей — обеих. О других направлениях его не спрашивали. Да и Генштаб тоже. А больной Шапошников и робкий Василевский не навязывались.

Немцы между тем выжидали. Целью летней кампании уже не была Москва. Теперь, когда шла глубокая война (выражение Е.Евтушенко), поход на Москву несомненно означал встречу с подготовленной обороной и осаду с неизвестными шансами в том направлении, на котором рубежи обороны топорщились и за Москвой. Падение Москвы, гибельное для строя осенью 1941 года, теперь, в 1942-м, стало бы ещё одним поражением русских в долгой войне. А нефть оставалась заветной целью Гитлера, и направление было выбрано соответственно — Юг. Операция с конечной целью пресечения водной артерии Волги и захвата Кавказа назвала была «Блау».

Итак, план был разработан, но немцы не спешили. Как и в минувшем году, внезапность поставлена была во главу угла. Вермахту, в сущности, безразлично было, где нанести удар. Любое направление подходило для прорыва с последующим поворотом в нужном направлении. И заготовки имелись на все случаи, лишь бы убедиться, что движение Красной Армии не демонстрация. Немцам для решения нужна была окончательная дислокация советских войск. В том числе, московского кулака. А пока они обеспечивали фланги, особенно черноморский, в соседстве с которым пролегала стрела запланированного наступления. Фюрера беспокоил Крым.

Верховное же Главнокомандование, располагая войска для летней кампании, из московского кулака и пальчика не тронуло. Зря. Может, не так уж был важен пассивный кулак в хорошо укреплённом районе, как важно было укрепление Донбасса. Наверно, это и имел в виду Жуков, когда писал:

«Разгром противника на западном направлении должен был серьёзно ослабить немецкие силы и принудить их отказаться от крупных наступательных операций, по крайней мере на ближайшее время. Конечно, теперь, при ретроспективной оценке событий этот вывод уже не кажется столь бесспорным, но в то время при отсутствии полных данных о противнике я был уверен в своей правоте.»

Немалое мужество нужно, чтобы признать это даже много лет спустя.

* * *

Прологом кампании 1942 года стал Крым. Командование Крымского фронта проявило некомпетентность, беспрецедентную даже для сталинской школы. Имея численное превосходство, Керченская группировка пыталась деблокировать Севастополь. Атаковали и — не сумели сделать ничего.

Это и был момент, когда застыл весь советский фронт.

Тогда двинулся вермахт — ликвидировать Керченскую группировку, очистить Крым, обезвредить Черноморский флот. Конечно, этого следовало ожидать. Но кто смел предупредить вождя...

8 мая 1942 года немецкие войска в Крыму нанесли удар на Керченском полуострове вдоль черноморского побережья, прорвали фронт и вклинились на 8 км в глубину советской обороны. Это ещё не было бы катастрофой, если сразу принять надлежащие меры. Но вот в каком виде они последовали:

«К вечеру... Верховный Главнокомандующий получил от Л.З.Мехлиса (Старый знакомец! Помните, читатель? Опричник, свидетель звёздного часа, он же пока что начальник Главного Политического управления Красной Армии, а в прошлом непременный член троек!), являвшегося тогда представителем Ставки Верховного Главнокомандования при руководстве и в войсках Крымского фронта, телеграмму следующего содержания:

«Теперь не время жаловаться, но я должен доложить, чтобы Ставка знала командующего фронтом (выделено несомненно мной. — П.М.) 7 мая, то есть накануне наступления противника, Козлов (генерал-лейтенант Д.Т.Козлов был командующим Крымским фронтом) созвал военный совет для обсуждения проекта будущей операции по овладению Кой-Асаном. Я порекомендовал отложить этот проект и немедленно дать указание армиям в связи с ожидаемым наступлением противника. В подписанном приказании комфронта в нескольких местах ориентировал, что наступление ожидается 10-15 мая. ...По моему настоянию ошибочная в сроках ориентировка была исправлена. Сопротивлялся также Козлов выдвижению сил на участок 44-й армии.»

Господь всемогущий, как же низко надо пасть, чтобы этот Мехлис стал полномочным представителем Ставки... Мехлис, неуч и каратель. И развёртывается сюжет — комичный с точки зрения отдалённого историка, но жуткий для тысяч солдат Красной Армии.

А то Ставка не знает, что Д.Т.Козлов не Якир и не Уборевич. Да где ж их теперь сыщешь... На то и ты там, Мехлис, так твою и разэтак, чтобы из этой субстанции конфетку сделать. Ан ты, оказывается, и сам из той же субстанции!

И Верховный так Мехлису и отвечает — в приличной форме, поскольку телеграфом же...

«Вы держитесь странной позиции постороннего наблюдателя, не отвечающего за дела Крымфронта. Эта позиция очень удобная, но она насквозь гнилая. На Крымском фронте Вы — не сторонний наблюдатель, а ответственный представитель Ставки... (Озадачивает это «Вы» с большой буквы... ) Вы вместе с командованием отвечаете... Вы требуете, чтобы мы заменили Козлова кем-либо вроде Гинденбурга. Но Вы не можете не знать, что у нас нет в резерве Гинденбургов.»

Выделено мной. Но вопль — чей? А, может, и намек на усердие в ликвидации командармов? Сталин всё помнил...

Пока идёт эта перебранка, немецкая авиация прицельно разбивает штабы, режет связь, а танковые клинья, словно в 41-м, расчленяют массу войск — и танков! двадцать одну стрелковую дивизию — двадцать одну, читатель! И делает это десятью с половиной дивизиями, презрев каноны, требующие при наступлении трёхкратного превосходства. Немецкая дивизия по численности вдвое больше советской, но преимущества всё равно нет. Нет у вермахта здесь преимущества ни в танках, ни в артиллерии, ни в авиации. Даже во внезапности нет, наступления ждали. Лишь в одном у него преимущество, притом, подавляющее, — в качестве командования.

Немцы в тылу, Керчь взята. Коммуникации прерваны. Войска — каша. Разгром страшен. Пленных стараются не брать. Немцы на своих и трофейных танках расстреливают бегущих. Люди кидаются в Керченский пролив на бочках, обломках, вплавь, а самолёты люфтваффе пикируют не только на лодки, но даже на одиночных пловцов. Крымчане, свидетели разгрома, рассказывая подробности моему другу, археологу Михаилу Кубланову, проводившему раскопки античных поселений у Керчи, плакали тридцать лет спустя .

В Аджимушкайских каменоломнях укрылись те, кто обрёк себя на агонию. Они выходили в город за пищей, а их узнавали по воспалённым губам. Воды не было, и они сосали камень, водоносные слои известняка.

Керчь, город-герой...

«Причина провала Керченской операции заключается в том, что командование фронта — Козлов, Шаманин, Вечный, представитель Ставки Мехлис, командующие армиями фронта, и особенно 44-й армии — генерал-лейтенант Черняк и 47-й армии — генерал-майор Колганов, обнаружили полное непонимание природы современной войны..» (Директива Ставки от 4 июня 1942 г.).

Беспрецедентное признание.

Кто же виноват, что во главе армий генералы, не понимающие природы современной войны?

Риторический вопрос...

* * *

Казалось, теперь, после кровавой бани в Крыму, надо бы призадуматься о том, куда двинет вермахт. Обстановка с падением Крыма изменилась насколько, что при взгляде на карту сам собой напрашивался вопрос: этапом какого плана была эта стремительная и безжалостная операция, в которой вермахт снова блеснул мощью сорок первого года?

Невероятно, но факт: такой вопрос задан не был . Велено было думать, что следующим шагом вермахта будет шаг к Москве.

Зачем отвлекаться на Крым, если затем бить по Москве? Нелепо. Ведь потеря времени уже проучила однажды русской зимой. Это и далеко, для возвращения к Москве врагу потребуется громоздкая переброска войск. Так, быть может, всё же не Москва? Узкий Керченский пролив так и манит к высадке на Таманском полуострове, а это же Кавказ! Или совсем уж нет опасения за бакинскую нефть, столь нужную немцам?

Следующим шагом вермахта будет шаг к Москве!

Ну, пусть. Но не воздержаться ли пока от наступательных операций? Ведь ясно уже, что операторы неумелы и растреплют свои армии зря...

Следующим шагом вермахта будет шаг к Москве! Упредить!!!

12 мая, в разгар событий в Крыму и без малейшей связи с ними, без всякой надежды облегчить там положение, войска Юго-Западного фронта, зная о концентрации вермахта перед своим фронтом, несмотря на робкие протесты Генштаба упредили противника и перешли в наступление в общем направлении на Харьков. Операция была выведена из подчинения Генштаба, её велено было считать делом фронта.

Это была личная попытка Сталина избежать повторения сорок первого года. Полагаю, что, кроме оперативно-тактических, вождь преследовал и дипломатические цели. Ему в тот момент позарез нужна была крупная победа...

Операция началась бойко, и Красная Армия, превосходившая вермахт, особенно в танках, изрядно продвинулись в направлении Харькова. Но темп продвижения зловеще слабел. В пятидневной обороне немцы растрепали наступавших, а 17 мая одиннадцать дивизий группы фон Клейста перешли в контрнаступление из района Славянск, Краматорск. Прорвав оборону 9-й армии, они двинулись под основание советского клина.

В Генштабе случившееся истолковали верно, и Василевский, хоть и не допущенный к операции, но пристально за нею наблюдавший, рекомендовал немедленно перейти к жёсткой обороне. (Конечно, за его спиной стоял Шапошников, умолкший к тому времени уже насовсем и высказывавшийся с благолепной осторожностью лишь тогда, когда его лично призывал Сталин.) В книгах об этой операции говорится, что штаб фронта с Тимошенко во главе придерживался иного мнения и был согласен со Ставкой (Сталиным!): «Обстановка под контролем, но нужны подкрепления.» Представляется более вероятным, что это было не мнение штаба фронта, а боязливое чтение им вождевых желаний, как это имело место год назад в случае с несчастным М.П.Кирпоносом. Сталин дать резервы согласился и велел продолжать движение в тыл немцам. А подкрепления, сказал он, прибудут через три дня.

Подумаешь, что такое при наступлении три дня... Немцы обождут.

С утра 18 мая обстановка в районе Барвенковского выступа накалилась катастрофически. Клейст расширил стокилометровый прорыв и формировал оборону против возможной деблокады окружаемых советских войск изнутри и извне. Ход событий командованием фронта уже не управлялся. Василевский молил Сталина прекратить движение на Харьков. Вождь ответил грубым отказом. Армии продолжали смертельный свинг в тыл вермахта.

Вечером штаб фронта уже не мог подыгрывать вождю в его желаниях. Перепуганный Хрущёв, член военного совета, звонил Василевскому, и тот ещё раз пытался поколебать непреклонность вождя. Сталин снова ответил отказом, и Генштаб снова не настоял на своём.

Ну как тут ещё и ещё не пожалеть о строптивых командармах...

Что крылось под нахальным отказом вождя прислушаться к мнению своих генералов? Уже не дружки по Первой Конной просили, к ним он давно утратил доверие, а грамотные и им же выдвинутые военные таланты школы Уборевича (помянутого здесь, ибо его как-то помянул всердцах вождь: «...учить войска, как при Уборевиче» ). Знал он и о единстве мнений Василевского и Шапошникова, умолкшего, но остававшегося тем не менее для него высшим военным авторитетом (исключая себя, разумеется). Причина, на мой взгляд, прозрачна: после свежего конфуза в Крыму и в видах поездки Молотова в Лондон для заключения договора между СССР и Великобританией вождю срочно требовался военный успех. Предстояло обсуждать границы, отстаивать приобретения за счёт разодранной Польши, что проще, имея за спиной наступление и тем давая союзнику понять, что судьбы войны — и его, союзника, судьба — решаются на Восточном фронте, и с жертвами там не считаются.

Швырялись в пасть смерти сотни тысяч жизней, чтобы, имея врага в сердце страны, успешнее торговаться о будущих границах...

Молотов улетал 19-го вечером. Лишь тогда, спустя сутки после мольбы Генштаба, вождь согласился на отвод войск. Увы, поздно. Паулюс, перейдя от обороны к наступлению, ударил на Балаклею, замыкая кольцо. Резкий поворот советских армий и неистовые атаки на неумолимые немецкие стрелы не изменили положения. При поддержке танков пехота сомкнутыми рядами шла в смертельный огонь, стремясь удержать дорогу на Изюм. Но 22-23 мая клещи закрылись, а танки уже были без горючего. В кольце осталась масса войск, разгромленных «с невероятной быстротой». Да почему же — с невероятной? И с вероятной, и с неотвратимой. Армия находилась в наступлении и не готова была к обороне!

38-я армия пыталась прорвать кольцо снаружи. 28 мая ей удалось образовать в обороне вермахта прокол шириной в несколько сот метров, через который выскочила группа в 22 тыс. человек. В течении недели шла резня окружённых. Высший комсостав погиб. Генералы Бобкин (с 14-летним сыном), Костенко, Подлас с тысячами пехотинцев полегли в безнадёжных боях. Ярчайшая фигура Смоленской битвы, генерал Городнянский, о ком солдаты говорили, что его никакая пуля не возьмёт, застрелился, чтобы не попасть в руки эйнзатцгрупперов. Три армии перестали существовать. По немецким данным, в плен попала 241 тысяча человек. Число погибших оценивается в 150-200 тысяч.

В книге Воениздата «Гриф секретности снят», на которую приходится ссылаться, поскольку это единственный в своём роде и, в общем, солидный источник, богатый диаграммами и добросовестно использовавший наличные документы, называет цифру безвозвратных потерь в этой операции (названной, естественно, Харьковское сражение , а не Харьковская бойня ), 170958 человек. Но пленные?!

Вслед за Харьковской катастрофой последовала агония Севастополя. Этого следовало ждать после падения Керчи. Освободившиеся силы вермахта группировались на юг. Харьковский конфуз создал благоприятную ситуацию для летней кампании. Фюрер уверился, что план «Блау» — хороший план, а южный фланг фронта — ахиллесова пята советской обороны.

* * *

Первыми начали генералы-демонстраторы. Мастера военной игры внушили перемещениями войск впечатление, что ударят на московском направлении. Напуганный Сталин уже без напоминаний Жукова укреплял московскую зону в ущерб другим направлениям. Об этом сказано у Василевского. Но как прозевали «Блау», не рассказывает и он...

... В середине июня воздушная разведка Брянского фронта донесла о значительной концентрации германских войск в районе Щигры-Курск, на что управление разведки Генштаба отреагировало примерно так: «Вы смотрите не в ту сторону, немецкое наступление готовится не на южном, а на северном фланге вашего фронта, где сконцентрировано не менее четырёх танковых и десяти пехотных дивизий в районе Юхнова, чтобы ударить ими в стык Брянского и Западного фронтов.»

Реакция Генштаба{72} была результатом стараний генералов-демонстраторов вермахта. Они обманули и желавшего обманываться Сталина, и понукаемого им Василевского, и даже Жукова, которого, впрочем, оправдывает то, что с общей ситуацией он был знаком лишь в той мере, в какой его посвящали, а в качестве командующего фронтом больше опасался за своё хозяйство.

Впрочем, так же не поверили и немцы своей воздушной разведке накануне контрнаступления под Москвой. Ладно, случается.

Но несколькими днями позже и Брянский фронт, и Генштаб были грубо разбужены крушением в расположении войск фронта связного самолёта вермахта с офицером штаба 23-й танковой дивизии майором Райхелем на борту. Пилот погиб, Райхель с портфелем в руках пытался бежать и был застрелен, но в портфеле оказалась инструкция командиру 40-го танкового корпуса Штумме о проведении первой фазы операции «Блау». Содержание документов в тот же день передано было штабу Юго-Западного фронта и Генштабу в Москву. Обозначилась цель удара от Волчанска на Новый Оскол: захват Воронежа с последующим поворотом на Острогожск. Наступление нацелено было не на стык Западного и Брянского, а южнее, на стык Брянского и Юго-Западного фронтов. Сталин, как и прежде, отказывался верить фактам и, как и прежде, считал это провокацией и обманом. Он, словно по секретной договоренности с самим фюрером, ждал удара на Москву.

Снова и снова Голиков докладывал о концентрации вермахта в районе Курска, о нарастающем оживлении в районе сосредоточения, о несомненной переброске немцев из Орла. Вотще. 20 июня комфронта вызван был в Ставку. Здесь, на его глазах, разъярённый Сталин смёл со стола бумаги злосчастного майора Райхеля и сказал, что не верит ни слову о «Блау». Он разносил советскую разведку за доверчивость и малокомпетентность, забыв о том (или, быть может, стараясь взять реванш в глазах Голикова, руководителя ГРУ в канун войны), что именно из её рук получал сведения о концентрации вермахта и о вероятных сроках начала вторжения.

С этим ворохом ругани и приказом готовить (совместно с Западным фронтом) взятие Орла не позднее 5 июля Голиков вернулся в Воронеж. К трем часам утра 28 июня набросок плана наступления на Орёл был готов.

Тремя часами позже летнее немецкое генеральное наступление на юге (операция «Блау») началось.

Мудрый вождь товарищ Сталин, тот, кто прав во всём...

* * *

Укрепление Московской зоны не значит, что на юге превосходство было за вермахтом. Напротив, численностью живой силы и танков немцы вдвое уступали Брянскому фронту. Но превосходили его командование в качестве оперативно-тактического мышления. Оборона фронта — подготовленная оборона! — была прорвана, и за два дня вермахт продвинулся в глубину на 40 км. Масштабы бедствия станут понятны, если вспомнить, что в день начала Сталинградского наступления советские войска продвинулись на 30 км. Это значит, что войска вышли на оперативный простор: оборона глубиной даже в 10 км на фронте советско-германской протяжённости непосильна была бы и для Китая с его людскими ресурсами.

«К середине июля, отбросив наши войска за Дон от Воронежа до Клетской и от Суровикина до Ростова, войска противника завязали бой в большой излучине Дона, стремясь прорваться к Сталинграду. В результате вынужденного отхода наших войск в руки врага попали богатейшие области Дона и Кавказа. Создалась прямая угроза выхода противника на Волгу и на Северный Кавказ... »

Кто знает, о чём он думал в короткие ночи, ложась с рассветом спать... Пробегал список жертв? Он помнил всех. И где. И когда. Не прощал. И не раскаивался. Просто думал: того, наверно, можно было не трогать... и этого... и того... Ну, не Гамарника, конечно, не Якира с Уборевичем, не Примакова с Путной и Эйдеманом, не Тухачевского с Фельдманом. А вот с Блюхером погорячились, погорячились... На допросе, понимаешь... Ай-я-яй, это ж надо... Глаз, понимаешь, себе выколол, чтоб в новом процессе показаний не давать. Ну, куда ж его, изуродованного, на процесс... (Фыркнул.) Ежов, болван, поспешил. Надо было больше времени дать. Подумал бы, поостыл. С лётчиками тоже... Тут уж сам... А что с ними, понимаешь, было делать, когда этот мальчишка Рычагов, сопляк, при всех ему, вождю, такое говорит? «На гробах летаем!» За всех сказал — всех и убрать пришлось. А выдвиженцы, блин, даже самолёты в укрытия не спрятали, указаний, понимаешь, ждали... Догадываться надо, без указаний всё делать! Чтоб вождь и знать не знал ни о чём! Чтоб перед врагом, если вдруг какие вопросы, искреннее удивление разыграть: «Да вы что, господа хорошие, да мы ни о чём таком не знаем, ничего такого и в уме не держим, чтоб от вас прятать!» М-да... Ну, ничего, смену растить будем. Вот Василевский, Антонов... Проверить, кстати, не родственник ли тому Антонову, что на Тамбовщине сумбур устроил... И другие ещё себя покажут. Война! А потери — на то и война, понимаешь...

Верховный не только думал так, он так действовал. Неудача с выбором командующего 2-й Ударной армии Власова («Не застрелился в окружении, проститутка!» ) не остановит выдвижения новых командиров.

Главная забота — Генштаб. Шапошников не работник, а Жуков на фронте нужен. В Москву — только на совещания.

Сталин тренирует в качестве представителя Ставки Василевского, ставит его вместо больного Шапошникова. И, пока Василевский стажируется на Северо-Западном фронте, не очень ещё умело «решая задачу ликвидации окружённой демьянской группировки» , а единственный Гинденбург Красной Армии руководит обороной Москвы, немцы почти шутя разваливают весь южный участок советского фронта.

Нет Гинденбургов...

А — были.

* * *

Вероятно, после нового перепуга он ободрился: не на Москву!

Принимались меры.

Вместо Юго-Западного создан был Сталинградский фронт со стойкими, лично известными вождю командующими армиями. Усилили идеологию. Убрали Мехлиса и во главе Главпура поставили более гибкого Щербакова. Ликвидирован был Южный фронт, войска его переданы Северо-Кавказскому. Командующим фронтом стал славный рубака Будённый.

Комментарии? Да какие тут комментарии... За исключением, пожалуй, одного: умел Жуков держать язык за зубами. Крепкий был мужик. Этот, не приведи Бог, мог повторить номер с глазом. Очевидно, о малоярославских подвигах своего рубаки конармейского вождь так и не проведал. Что повышает цену жуковского благодеяния: оно было длительно.

Но главное не это, а главное было вот что: непринуждённо изобразив сдачу Ростова, как самовольный акт, Сталин лично (?) написал приказ номер 002, датированный 28 июля{73} и ставший зловеще известным как Приказ Двести Двадцать Семь: Ни шагу назад!

Некоторыми современными писателями приказ признан величайшим продуктом мысли. И даже образцом стиля.

52. Интерлюдия. Технология власти

Вчера, 11 июня, Верховный Суд СССР в составе товарища Ульриха, Председательствующего и Главного Судьи Военнной Коллегии, а также членов суда А.М.Алксниса, заместителя народного комиссара обороны С.М.Будённого, В.К.Блюхера, Б.М.Шапошникова, П.Е.Дыбенко, Н.Д.Каширина, Е.М.Горячёва, И.П.Белова согласно закона от 1 декабря 1934 года рассмотрели дело М.Н.Тухачевского, И.Э.Якира, И.П.Уборевича, А.И.Корка, Р.М.Эйдемана, Б.М.Фельдмана, В.М.Примакова, В.К.Путны.

Вышеперечисленные лица обвинены в измене воинскому долгу и воинской присяге, в измене Родине, в заговоре против народов СССР и Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

Все обвиняемые приговорены к расстрелу.

Приговор приведён в исполнение.

(«Известия», 12 июня 1937 г.)

Без промедления. Пока кто-то раззевает рот — «Обождите, обождите, что вы тут болтаете? Уборевич предатель? Примаков, Якир, Тухачевский??» — их нет, расстреляны. Их не оживить, даже двинув войска на Москву. Уже не растерянность — ужас посеян ликвидацией первейших героев державы, необходимейших людей, олицетворяющих незыблемость наших границ — ещё вчера честнейших, чистейших, самых-самых!..

Лишь выделенные в тексте выжили, остальные вскоре расстреляны или замучены в застенках.

Технология власти Сталина: убивать, множа вакансии, приманивая ничтожеств, благо их большинство, и делать всё так быстро, чтобы честные люди, привлечённые ради безупречной репутации, не успели разобраться в представленных на их рассмотрение обвинениях. Пока они смекают, что признание жертвы — ещё не доказательство вины, признание может быть вынуждено, надо разобраться, — — — обвинённых уже нет на свете и бесполезно разбираться.

И вот члены трибунала соучастники злого дела. А человек с нечистой совестью — готовая жертва.

Дальше — просто. Был другом казнённого — получай!

Расправа над военными не была первой. Ей предшествовала расправа над штатскими. И война с врагами народа такого достигла накала, что даже смерть Куйбышева и Орджоникидзе прошла малозаметно. Был бы жив и здоров отец и вождь всего трудящегося человечества товарищ Сталин. Никто нам больше на свете не нужен, коли он есть.

«Эти люди подняли свои грязные лапы против товарища Сталина.

Подняв свои лапы против товарища Сталина, они подняли их против нас, против рабочего класса, против всего трудящегося человечества,

Подняв свои лапы против товарища Сталина, они подняли их против учения Маркса-Энгельса-Ленина.

Подняв свои лапы против товарища Сталина, они подняли их против наивысших достижений гуманизма.

Сталин наша надежда.

Сталин наше будущее.

Сталин рулевой всего прогрессивного человечества.

Сталин наше знамя.

Сталин наша воля.

Сталин наша победа.»

Так надрывалась пресса в январе 1936-го по делу троцкистского блока.

Какой уж тут заговор или хотя бы умысел против вождя при таком опережении и таком вещании на широкие массы беснующихся от любви к нему трудящихся...

В авторстве заклинаний трудно усомниться. Такое вдохновляется не ожидаемыми гонорарами и не горячей любовью, для которой, кстати, у сколько-нибудь мыслящих людей не было даже малых оснований. Такие строки вдохновляются лишь любовью к себе, гениальному и горячо самим собой любимому. Нет, вождь не надиктовал их, зачем так грубо? Можно и без голоса, методом проб и ошибок, пока при чтении очередного варианта благосклонная улыбка тронет уста и красивая рука довольным жестом разгладит усы...

Так и завелась первая пластинка с гнусавой песнью хора гуманистов новой эпохи — учёных, писателей и артистов, чья миссия во все времена была проявлять милосердие даже к заведомому преступнику. Убийство командармов, героев, чьи фото с автографами украшали их письменные столы, повергла их в остолбенение. Гуманисты осознали свою беззащитность и помертвели. Ужас сдавил им горло. И они запели подсказанную им песнь беспощадности неистово-тонкими голосами. В страхе изощрились и убедительностью проклятий превзошли самого тирана.

«Кровавым убийцам смерть!»

«Предателям Родины смерть!»

«Никакой пощады мерзким ублюдкам!»

А кто же были настоящие ублюдки-то?

53. Сталинградское направление

В Сталинград направляются клевреты вождя и заместитель наркома обороны, начальник Генштаба генерал-лейтенант А.М.Василевский.

Между тем, противник катит по Кубани, а к Сталинграду подходит вплотную. В этот страшный для Родины час, когда теряются территории, когда Красная Армия отступает, а трибуналы на основании гениального приказа вождя воспитывают армию ливнепадом приговоров, которые приводятся в исполнение, как всегда, без колебаний, — где Жуков?

А он по-прежнему под Москвой, на Западном фронте.

И что же он там делает?

Да ничего особенного, наступает.

Как — наступает? Ведь Красная Армия...

Да нет, Красная Армия ценою крови уже подучилась. И наступала там, где её командир перехватывал инициативу. Не просто отобрать инициативу у умелого оператора. Да и к чему? Есть столько неумелых!

Планирование германским командованием летней кампании 1942 года отличается от 1941 года сухим реализмом. Были поставлены достижимые цели. Москва перестала быть объектом № 1, её падение не открывало тех перспектив, какие возникали с захватом Закавказья и вовлечением в войну Турции, коль скоро в 1941-м провалились планы с вовлечением Японии.

Всё так. Но не стоит сбрасывать со счетов и того, что немцы знали: самый грозный оперативный ум Красной Армии занят Москвой. Там, на своём участке, он владел инициативой, он и наступал. А немцы оборонялись, тратя резервы, предназначенные совсем для других целей. В районе Погорелое Городище-Сычевка в середине июля, как раз при выходе вермахта на внешний обвод Сталинграда, разгорелось жесточайшее сражение. Усиленная 20-я армия (бывшая власовская) прорывала фронт противника. И — прорвала. В прорыве, в Калининских лесах и болотах, разгорелось крупнейшее на то время в истории танковое сражение. С обеих сторон участвовало более трёх тысяч машин. Следующее сражение такого размаха произошло год спустя в Курской битве.

Забегу вперёд, ибо Сталинградом завершаю. Под Прохоровку Жуков не поспел, сражение окончилось. Победа была окуплена, и потери были велики. Командующие всё ещё учились, всё ещё стажировались. Командующий 5-й танковой армией Павел Ротмистров, умница и интеллигент, не сумел тем не менее указать рубежи сосредоточения и направление ударов танковых колонн. А Жукову в 42-м ещё приходилось ползать на переднем крае под огнём, когда, случалось, и головы было не поднять, или, как шутил Михаил Светлов, «можно было поднять, но только отдельно», и лично делать то, что обязан делать любой танковый командир. Вот к Берлинской операции командующие настажировались по уши, и Жукову уже не требовалось ползать, указывая исходные рубежи. Да и собраны там были под его началом лучшие водители войск. В бой шла подлинно сильнейшая армия всех времён и народов. Но какой же ценой было это окуплено...

А до той поры — два года войны, два года кровавого генеральского обучения. Потери сваливались на Жукова. Он молчал, потому что безгрешен не был. Но бессмысленных потерь не любил. И он-то знал, чьи это потери... Похоже тем не менее, что к концу войны Жуков перестал быть чувствителен к этому. Похоже также, что это осложнило его одинокую старость. Даже на то похоже, что притуплением его чувствительности кто-то воспользовался. Но это уж и впрямь далеко от нашей темы. Книга-то не о Жукове.

«...Чтобы остановить удар войск Западного фронта, немецкому командованию пришлось спешно бросить туда значительное количество дивизий, предназначенных для развития наступления на сталинградском и кавказском направлениях. Немецкий генерал К.Типпельскирх по этому поводу писал: «Прорыв удалось локализовать лишь тем, что три танковых и несколько пехотных дивизий, которые уже готовились к переброске на южный фронт, были задержаны и введены для локализации прорыва.» Если бы в нашем распоряжении были одна-две армии, можно было бы во взаимодействии с Калининским фронтом под командованием И.С.Конева не только разгромить ржевскую группировку, но и всю ржевско-вяземскую группу немецких войск и значительно улучшить оперативное положение на всём западном стратегическом направлении. К сожалению, эта реальная возможность Верховным Главнокомандованием была упущена.

Вообще должен сказать, Верховный понял, что неблагоприятная обстановка, сложившаяся летом 1942 года, является следствием и его личной ошибки, допущенной при утверждении плана действий наших войск в летней кампании 1942 года. И он не искал других виновников среди руководящих лиц Ставки и Генерального штаба.»

Понял, что не время для нового 37-го года. Добьёшь остальных — и что? А так даже бывший командующий Крымфронта Д.Т.Козлов всплывает в районе Сталинграда — и ничего, воюет. За битого двух небитых дают. Не Жуков, конечно, но ведь он и не Жуков, он Козлов.

54. Интерлюдия. Жуков...

...бил тех самых немецких генералов, перед которыми трепетали и отступали войска южного крыла советско-германского фронта. Воспитание в рядах РККА даже одного такого командира, как Жуков, реабилитирует перед лицом страны расстрелянную РККА. А он не единственным воспитанником был. Чья вина, что на момент начала войны так мало осталось жуковых?

Где Жуков — там наступление. Оно могло быть всюду, где на фронтах распоряжались бы одаренные и с полуслова понимавшие друг друга Якир, Уборевич, Блюхер со своими жуковыми и рокоссовскими, замеченными, выученными, выдвинутыми, а в Генштабе Тухачевский, Егоров со своими василевскими и антоновыми. И тогда — ничего подобного разборке Жукова с Куликом под Ленинградом или крымскому и харьковскому провалу, ничего близкого лету 41-го, не говоря уж об этом позорище — лете 42-го...

55. Лето 1942-го

Летом 1942 года, в результате воронежского головотяпства, на просторах России развернулось сражение, какого не видывало человечество. Умершие валялись за тысячи километров от линии фронта, — умершие от истощения, от болезней, от отчаяния. Обе стороны напрягли все силы. Дымы, наверное, видны были из космоса. Планета тряслась, охваченная пожаром войны, и миллионы душ трепетно возносились на небо.

Лучшие силы вермахта брошены были на Сталинградское направление. Город пылал, уничтоженный невиданной бомбардировкой. Но лишь 27 августа Сталин затребовал Жукова в Ставку. Впрочем, накануне звонил Поскрёбышев и сообщил, что ГКО (ГКО... Не Сталин, нет!) принял решение о назначении Жукова заместителем Верховного Главнокомандующего.

Что ж, момент подходящий. Не в канун же победы, а накануне краха надо подготовить ответственных. Жуков ответственности не боится? Что ж, тем лучше, рад будет вернуться из опалы, каковой фактически было для него командование Западным фронтом. Да и Сталинград спасать надо.

К этому-то времени Сталин понял, что не Москва является целью вермахта, стало быть, и Жукову на Московском направлении делать нечего.

* * *

Основной удар вермахт наносил на Кавказе в направлении Поти и Баку. Не фельдмаршал Лист прикрывал южный фланг 6-й полевой армии Паулюса, а, напротив, Паулюс прикрывал Листа, обеспечивая его рывок. Таков был замысел. Но сопротивление Сталинграда снова сместило приоритеты. Из промежуточного пункта, каким Сталинград был по замыслу OKW, он стал для фюрера вопросом принципа. Когда зацикленность его на Сталинграде выяснилась, с обеих сторон на полных оборотах заработали пропагандистские машины. Одна оживляла и попутно усиливала царицынский миф, утверждая, что здесь решилась судьба Гражданской войны, а другая, что здесь, на Волге, решится судьба России.

Командующим 62-й армией назначен был и сам по себе не робкий, к тому же непуганный немцами Чуйков. Он до того был военным советником при Чан-Кай-ши и в Сталинграде действовал с рвением неофита, решившего не знать поражений. О нём без натяжки можно сказать, что победа или смерть — это был его лозунг.

12 сентября, стабилизировав по мере возможности обстановку, Жуков вернулся в Ставку с уверенностью: Сталинград стал целью кампании вермахта.

Так оно и было. Овладение Сталинградом со стороны фюрера приобрело характер навязчивой идеи, хотя политической стороны нельзя отвергать начисто. Фюрер решил, что идеологическая выгода взятия Сталинграда важнее тактических целей.

Сталинград как цель сковал инициативу германского командования. Свобода маневра была утрачена.

А ведь в конце июля и начале августа наступление на Кавказе и Тамани развивалось победоносно. Боязнь Сталина за Сталинград заслонила ему шаткость положения на Кавказе, и основные резервы направлялись к Сталинграду. С 1 по 15 августа сюда было брошено 15 стрелковых дивизий и три танковых корпуса.

Кавказ остался без прикрытия. Ввиду ограниченности людских ресурсов Кавказа и Закавказья и слабой сети дорог наступление вермахта в конце июля создало там стратегический мешок. Ни подвоза, ни эвакуации. А противник нажимает.

К началу августа немцы захватили Темрюк, Ейск, Армавир, Ставрополь. На Кавказе с его этнографической ситуацией возникла грозная обстановка. Горские народы, Турция — все выжидали.

Об этом я писал в статье «Сталинградское пари». Статья начиналась словами: «Предсказанный страшным год 1991 для меня лично пока что знаменателен, в частности, тем, что в нём будет отмечено 50-летие начала Великой отечественной войны.»

Страшный год 1991-й, год-палиндром, состоялся. Распался СССР. Кавказ забурлил. И стало ясно, какие именно шансы упустил там Гитлер летом 1942 года.

А Сталинград — это было лишь имя преходящее.

Зыбкие политические цели заслонили фюреру реальные стратегические. Зимняя катастрофа 1941 года его не научила. Не взяв Москву, он решил в отместку взять Сталинград. Это заворожило его.

Сталин, тоже завороженный Сталинградом, проглядел Кавказ. И лишь тогда опомнился, когда невозможно стало перебрасывать туда резервы. Единственная коммуникация перегружена была доставкой нефти и возвратом порожняка.

Ожесточение боёв на Тамани и Кавказе ничем не уступало Сталинграду. В районе Новороссийских цемзаводов и на подступах к Туапсе был тот же ад, и так же дома и сарайчики по много раз переходили из рук в руки, и раненые умирали за пулемётами от потери крови, а счастливчики-обладатели гранат кидались с ними под танки. Разница заключалась в отсутствии резервов и невозможности их переброски в стеснённые горами и морем кавказские теснины. Войск – не было. В дело введены были не только подразделения береговой обороны. Бросали разведчиков, военные училища, учреждения армейского тыла и даже штабы, как то штаб Новороссийской военно-морской базы во главе с её командиром, капитаном 1 ранга (впоследствии вице-адмиралом) Г.Н.Холостяковым: резервов не было. В перечне подразделений, защищавших Новороссийск и перевалы, фигурируют не полки и дивизии, а батальоны и отряды морской пехоты, артиллеристы береговой обороны и даже отряды СМЕРШ — «батальон капитана Матвейчука ».

Не будь Гитлер заворожен Сталинградом, он понял бы, где решается исход кампании. Нефть соблазнила его осенью прошлого года и отвела от Москвы. Теперь она стала доступна, её можно было брать.

Именно в этот момент Гитлер повернул с Кавказского направления на Сталинград 4-ю танковую армию Гота. Ну, совсем так же, как в 41-м повернул фон Рунштедта на Ростов вместо оказания помощи южному флангу фон Бока, наступавшего на Москву.

Этот приказ даёт лишний повод поразмыслить на тему, набившую оскомину, – о роли личности в истории. Будущим историкам ещё предстоит оценить факт этого поворота, давно оцененного германским генералитетом. Одному из деяний Сталина надо отдать должное — переименованию Царицына в Сталинград. Если бы город носил прежнее название, мало шансов, что в этом районе развернулось бы серьёзное сражение.

Тезис нуждается в пояснении.

Взгляд на карту убеждает, что захват Сталинграда мало что значил. Ну, перестала бы действовать водная артерия от Астрахани до Нижнего Новгорода. Да ведь и нефтеналивной флот волжский не того был тоннажа, чтобы влиять на доставку горючего в центральные районы. А рокадные тыловые дороги под охраной советской авиации действовали бесперебойно и доставляли фронту бакинскую нефть. Уже поэтому целью кампании 1942 года должна была стать блокада Кавказа с выходом к Каспийскому морю. Каковое движение успешно осуществлялось фельдмаршалом Листом, пока в его распоряжении находилась 4-я танковая армия Гота.

Зато блокада Кавказа — даже без захвата его — выходом к Каспийскому морю через калмыцкие степи была бы страшным ударом. Люфтваффе на берегу Каспия парализовала перевозки и переброску войск. Политически блокада вела к распаду, естественному при отсечении центральной власти.

В результате решения фюрера 4-я танковая арми к маневренной стадии наступления на Сталинград не поспела, а с Кавказа ушла.

* * *

Об отражении войны в советской историографии Джон Эриксон, не однажды уже помянутый с понятным уважением, с деликатностью союзника замечает (и то в обзоре литературы, в примечаниях, вне текста книги, мельком), что целью историков было создание героического мифа. Уточняю упрёк английского историка: не целью историков, а целью пропагандистского аппарата КПСС. Таков был заказ. И занимались этим даже писатели первого ряда советской литературы, впав в немилость по опубликовании чего-то, сочтённого крамольным, и лишившись возможности публиковать оригинальные вещи. Это публиковали. За это платили. И получилось, что советские книги о войне состоят из политико-литературной пульпы серийного типа (к каковой, увы, относится и моя книжонка о Цезаре Куникове), из помпезного прославления роли партии в труде и обороне, из исследования специфических аспектов экономики военного времени, вроде снабжения населения продуктами или возмещения убыли квалифицированной рабочей силы. Советскими историками не только не написана административная или социальная история войны (а могла бы, и это, учитывая гигантскую волну эвакуации, была бы высокая страница). Связно не описан ими даже ход военных действий. Написанное имело в виду не выяснение истины, а воспевание преимуществ советского строя...

... что и привело к тому, что даже те книги, которые заслуживают названия исторических, снимают вину с фюрера. В советской интерпретации, он не совершал военных ошибок. Единственной, дескать, ошибкой было его нападение на СССР. Не в результате суммы обстоятельств — включая ошибки Гитлера — выиграна война, а в результате организующей роли партии и мудрых решений вождя, поддержанных героическими усилиями народа.

О героизме народа говорит размер потерь, их не знал ни один народ. И Сталин своё сделал — правда, лишь в качестве свирепого администратора. И даже роль партии разве что в полемическом запале отрицать можно. Да ведь партия времён Великой Отечественной не была той одрябшей и зажиревшей плотью, которая заразила гангреной империю. Тогда это был живой нерв стального мускула, управлявший кулаком, бивший с ним вместе и с ним погибавший. Но ах как не любила советская власть поминать такие слагаемые победы, как лендлиз и помощь союзников, фактор климата и гитлеровские ошибки! А всё для усиления героического мифа.

Именно так укоренилось мнение, что переброска 4-й танковой армии Гота с Кавказа под Сталинград «не представляла собой свободной игры ума германских генштабистов» (Д.М.Проэктор, «Агрессия и катастрофа», НАУКА, 1968. К этому труду о Сталинграде мы ещё вернёмся.) Дескать, не ошибка, а вынужденный шаг. Дескать, советское командование перебрасывало резервы к Волге, и Гитлер опасался удара в тыл армий группы армий «Юг».

Переброска 4-й танковой армии под Сталинград не представляла собой свободной игры ума германских генералов — сие ядовитое утверждение верно. Ибо это была игра гитлеровского ума, это лично фюрера решение. Я далёк от мысли, что после осады Киева, а тем паче после поворота под Москвой, Гитлер мог победить. Но, поставь он целью летней кампании 1942 года отсечение Кавказа, ход войны выглядел бы иначе.

Дело, однако, в том, что и в 42-м Гитлер желал перемолоть всю Красную Армию. Не мог представить, что под ружьё можно поставить весь народ. Тогда не мог. Потом сделает то же ещё беспощаднее — поставит под ружьё мальчишек, стариков.

Ах, Сталин подбрасывает силы к Сталинграду? Вот и мы направим силы к Сталинграду, перемелем Красную Армию — и войне конец.

Потери Красной Армии были ужасны. Но и потери вермахта стали соразмерны, а это было выше того, что могла себе позволить Германия. Особенно в войне, которая для неё всё ещё не стала тотальной. Поставив Сталинград целью, Гитлер избрал безвыигрышный вариант. Здесь его ждали. А вермахт лишался главного преимущества — мобильности в маневренной войне.

Поразительно упорство в повторении фюрером ошибок: разделение сил и в 41-м и в 42-м; лобовое столкновение с обороняющейся Красной Армией и под Сталинградом и под Курском. Как и Сталин, он мнил себя наилучшим генералом своей армии, но, в отличие от Сталина, так и не опомнился от этого заблуждения.

Итак, Гитлер избрал целью Сталинград, поскольку стратегические резервы Ставки стягивались туда. На Кавказе их не было. С учётом этих обстоятельств не исключено, что поворот 4-й танковой армии с Кавказа на Сталинград стал поворотным пунктом летней кампании 1942 года на Восточном фронте Второй Мировой войны.

56. Сталинградская оборона

В оправдание того, что в книге поминается лишь военное имя города, приведу слова Александра Бовина. На вопрос, правда ли, что Волгоград будет снова переименован в Сталинград, Бовин ответил, что это ему неизвестно, но «...переименовать необходимо. Большинство советских людей рождены после войны. Им следует знать имя человека, который допустил немцев до Сталинграда».

По остроумию это высказывание одно из лучших, слышанных мною в жизни. По сути — конечно же, Бовин имел в виду не укрепление памяти деспота, а увековечивание подвига народа.

Снова отметим: место свято было и до эпопеи. С подходом немцев к городу миф оживили и наполнили вымышленными героическими деталями. Что за важность? Шей лампас пошире! Для решающей битвы место подходило идеологически.

Тактически тоже. Раскинувшийся в излучине широкой Волги, город идеально был неудобен для отступления — и надёжно связан с тылом. Река предотвращала бегство, защищала от обхода, а водная гладь была неуязвима и подвела лишь однажды — когда начался ледостав и пошла шуга. Но наступление тогда было уже подготовлено, а немцы обречены.

И структура города приспособлена была к обороне. Расположенный лентой вдоль реки почти на 50 миль, город идеально был неудобен для штурма. Взять его можно было, лишь овладев левым берегом Волги. Он зато хорошо подходил для обороны. Всего несколько улиц, параллельных реке, словно линии обороны. Всё было как нарочно устроено для выполнения приказа № 227. В этой войне, достигшей зверского напряжения, и храбрые и трусы делались бойцами одного накала ярости и отчаяния.

Улицы Сталинграда стали линиями обороны. Развалины укрытиями. Железобетонные заводские корпуса с их подвальными помещениями фортами. Они дополняли оборону, служа своеобразными укрепрайонами, там накапливали силы для контратак и даже для локальных контрударов.

Большинство населения города были рабочие. Они сыграли свою роль на первом этапе обороны.

Таковы факторы, решившие судьбу города. Они вряд ли объективно учитывались в решении удержать его. Тем паче не учитывались Гитлером при штурме. Он в воображении своём запросто ломал всё.

К этим факторам надо добавить зверскую бомбардировку города, она с потрясающей силой (как, впрочем, и вся оборона) описана Вас. Гроссманом, отсидевшим в осаждённом Сталинграде всю эпопею. Разрушение города планировалось для устрашения защитников. Произошло обратное. Оно ожесточило и сплотило живых. Гнев сильнее страха. Редко в какой семье не была убита мать, ребёнок, жена или все вместе. Города, которые не берутся сразу, становятся крепостями. Об этом тоже нельзя забывать.

Но если приписывать хоть какие-то заслуги Сталину, то лучше забыть. Тем, кто не отделяет самопожертвования граждан страны от циничного использования их жизней вождём, тем не следует толковать об этом вовсе. Ибо первая заслуга вождя в том, что летом 1942 года нацистские полчища оказались не где-нибудь, а в самом сердце страны, откуда кровью и жизнью своей почти три года их выбивало население, беспартийное и партийное, заплатив за это по сегодняшним подсчётам жизнями не менее 27 миллионов своих граждан.

57. Интерлюдия. Автор...

... приближается к концу повествования. Не надо более держаться канвы воспоминаний человека, выдвинутого историей на роль величайшего полководца Второй Мировой войны. Мы ведь и придерживались её лишь постольку, поскольку исследовали обстоятельства, которыми он выдвинут был на место, о каком и не мечтал.

Не все согласятся с определением ему такой роли в войне. Но, надеюсь, обоснование удастся сделать в достаточно кратком резюме.

Любой согласится с тем, что причиненный врагу урон является главным критерием заслуг полководца. Любой согласится также, даже не прибегая к статистике, что потери вермахта на Восточном фронте куда выше его потерь на Западном. Что, при известной роли Жукова в ходе операций, автоматически ставит его на первое место в истории Второй мировой войны.

Описание и анализ Сталинградской наступательной операции не входит в задачу книги. Это, кстати, уже сделано западными историками.

Тебе, читатель, утомлённому уходами в сторону, навязанными автором в самых неожиданных местах, остаётся лишь несколько фрагментов, кратких и не лишённых пикантности.

Главный из них — замысел.

58. Замысел

В 1991 году, с приближением 50-летия начала Великой Отечественной войны, я решил написать в газету «Новое Русское Слово» цикл статей, в основу которых положены факты, известные лишь участникам событий, а то и вовсе неизвестные{74}. Задуманное выполнил на три четверти. Но о Сталинграде написал. Читателям газетные подшивки недоступны, поэтому излагаю основные положения уже помянутой статьи в НРС от 1 марта 1991 года под названием «Сталинградское пари»:

Подводя вождя к мысли о проведении контрнаступательной операции, Жуков и Василевский, конечно же, имели в виду стратегические цели. А название города щекотало самолюбие Сталина. Заманчиво было внести своё имя в анналы путём победоносной битвы при городе имени себя. Гитлер, как выражаются шахматисты, совершил подставку, не воспользоваться ею было бы преступно. Рельеф междуречья Волги и Дона почти идеален для применения танков. Всё это хорошо укладывалось в схему концентрических ударов, замыкающих кольцо окружения, формирующих внутренний фронт для отражения попытки окружённых вырваться из кольца, и внешний, парирующий усилия по деблокаде извне. Азбука. Почти повторение того, что немцы проделали под Харьковом всего полгода назад.

«Коротко наши выводы состояли в следующем. Группировка немецких войск в основном остаётся прежней: главные силы 6-й и 4-й танковой армий попрежнему вовлечены в затяжные бои в районе города. ...Подхода на Сталинградское направление более или менее значительных резервов из глубины за последнее время не наблюдалось. В целом силы сторон на Сталинградском направлении, по имеющимся данным, к началу наступления равны.» (А.М.Василевский, «Дело всей жизни». Выделено мной. — П.М.)

Численность окружаемой группировки была ключевым вопросом. Было уже известно, что немцы в окружении не теряются, и все участники операции — Рокоссовский, Ерёменко, Батов, Шумилов, — отмечают требовательность Ставки к сбору разведданных и идентификации не только частей и соединений, но даже подразделений противника на театре предстоящей операции. Поисковые группы, «языки», военнослужащие, выходившие из окружения, авиаразведка, — сведения из всех источников сопоставлялись и наносились на карту. Неточность данных учитывается в принятии решения на бой, и к разведанной численности всегда прибавляется некий процент, зависящий от надёжности информации, значит, прежде всего от наличия времени на сбор её.

Сталинградская операция готовилась два полных месяца. Советское командование располагало списком сосредоточенных на фронте немецких полевых частей и соединений и знало примерное количество вспомогательных войск. От пленных было известно о степени потрёпанности вермахта, но этот фактор всегда учитывается консервативно. Всё делалось так, чтобы численность противника не оказалась занижена. При такой осторожности ошибка в исчислении не могла быть больше 25 процентов — в сторону завышения , естественно.

Но не пятьдесят.

Не сто.

Не сто пятьдесят.

Не триста.

И не в сторону занижения.

Слово Жукову. Говоря о численности немецкой группировки в районе Среднего Дона, Сталинграда и южнее, по Сарапинским озёрам, Жуков отмечает:

«В группировке насчитывалось более миллиона человек, 675 танков и штурмовых орудий, более 10 тысяч орудий и миномётов. Количественное соотношение сторон было почти равным, за исключением небольшого нашего превосходства в танках.» (выделено мной. — П.М.)

Неясно, было ли это известно маршалу перед началом операции – или же цифры эти приводятся пост-фактум.

Мы подошли к главному подвигу жизни двух советских полководцев, к тому, в свершении которого они так никогда и не сознались.

Боясь — и не без основания, — что величайший гений времён и народов, напуганный репутацией вермахта, снова сунет свой вездесущий нос в план операции и помешает им одним страшным ударом, в благоприятном исходе которого они теперь не сомневались, переломить ход войны, Василевский и Жуков преуменьшили численность немецких войск, предопределённых к окружению в Сталинградском котле. Не то, узнав о размахе операции, Сталин мог не дать согласия на её проведение. И громадная подготовительная работа всего народа уйдёт на пшик. Профессиональная увлечённость делом оказалась сильнее страха перед вождём и его карательными органами. Должно быть, крепко они доверяли друг к другу, коль сговорились — хоть и не против, а, в конечном счёте, в интересах вождя, но какое это имело значение, головы у этого деспота летели и по меньшему поводу.

Этому обману мы обязаны Сталинградской победой.

Такую чудовищную, на первый взгляд, мысль надо аргументировать. Источники не из недр Интеллиджент Сервис, они доступны всем. Это «Воспоминания и размышления» Жукова и «Дело всей жизни» Василевского.

«Мы с Александром Михайловичем предварительно согласовали свои предложения на этот счёт...» «Переговорив с Василевским, мы назначили наступление....» «Я был хорошо информирован А.М.Василевским...» «Мы с А.М.Василевским...» — такими оборотами пестрят жуковские «Воспоминания и размышления». Отношения между двумя столпами Ставки не оставляли желать лучшего до конца. Помимо того, что Сталинград повязал их противоправным деянием (если смотреть на дело формально), аналитические способности Василевского дополнялись качествами Жукова — оператора решительного и беспощадного.

Не верю, что Жуков и Василевский обманули Сталина. Он позволил обмануть себя: дескать, выгорит дело — моя заслуга; не выгорит — их вина. Вина и кара, естественно. А там, в случае чего, и мир с обескровленным Гитлером заключить можно, доукомплектовать армию, новых генералов назначить...

Просчёт обнаружился, едва кольцо замкнулось и войска внутреннего обвода приступили к расчленению окружённой группировки и ликвидации её по частям.

«...ожидаемых результатов наступление не принесло. В наших исходных расчётах, на которых основывалось решение об уничтожении окружённого противника сходу, была допущена серьёзная ошибка. По разведывательным данным... общая численность окружённой группировки, которой командовал генерал-полковник Паулюс, определялась в то время в 85-90 тыс. человек. Фактически же в ней насчитывалось, как мы узнали позднее, более 300 тыс. человек. Мы не учли...» (А.Василевский, «Дело всей жизни».)

Так-так... Значит, это на отсечение 90 тыс. готовилась в полной тайне в течение более двух месяцев полуторамиллионная армия и напрягала силы огромная и вставшая на дыбы страна. На 90 тысяч от всей 6-й армии со всеми приданными частями замахнулись советские полководцы, пережившие свои потери в котлах Минском, Киевском, Вяземском, Харьковском? Это после взвешивания всех факторов и многократного сопоставления разведданных в наших исходных расчетах была допущена серь ёзная ошибка ? Полноте, господа, мы слишком вас уважаем, не вешайте же нам лапшу на уши.

Впрочем, выслушаем оправдательный лепет героев, коих скромность и молчание воистину величают. Все эти эскапады не против них. Их подвиг не померкнет в веках, как не померкнет подвиг Сталинграда. Но он значительно умаляет заслуги их патрона Сталина, ибо что же это за Верховный такой, что победы ради надо не только врага, но и его самого обмануть?

Итак, Василевский: «Мы не учли тех пополнений, которые поступали в соединения 6-й полевой и 4-й танковой немецких армий в процессе их наступления и обороны и...» (Вспомните, читатель, того же Василевского, чётко сказавшего выше: «Подхода на Сталинградское направление более или менее значительных резервов из глубины за последнее время не наблюдалось.» И? «... и огромного количества частей и подразделений всякого рода специальных и вспомогательных войск, попавших в «котёл». Так, мы совершенно не принимали в расчёт попавшие в окружение дивизию ПВО (кинем на неё 30 тыс. Жирно, но не станем скряжничать. — П.М.), более десятка отдельных сапёрных батальонов (ну, 2 тыс. каждый. — П.М.), санитарные организации и подразделения, многочисленные строительные батальоны (опять? они не сапёрные, что ли?), инженерные отряды из бывшей организации Тодта, части полевой жандармерии, тайной военной полиции и т.д.»

Саперные батальоны, строительные батальоны, инженерные отряды... Вот именно — и т.д. Как перед вождём оправдывались, так и в книгах прописали.

* * *

Любая книга, упоминающая Жукова, не может обойти молчанием имя Александра Михайловича Василевского. (Великой несправедливостью при этом будет забвение всегда стоявшего за ним его помощника и преемника на посту начальника Генштаба, скромного патриота России, великолепного стратега Алексея Иннокентьевича Антонова.)

Маршал А.М.Василевский сам о себе сказал книгой «Дело всей жизни» и статьями. Но есть нечто, чего сказать он не мог — ввиду особенностей своей натуры. А.М.Василевский был соавтором всех стратегических решений Великой Отечественной войны, даже пребывая ещё в скромном звании генерал-майора, ибо должность его уже тогда была заместитель начальника Генштаба. А.М.Василевский был одарённым военным мыслителем. Он не был полевым командиром, ему не хватало бестрепетного отношения к солдатским жизням. Без него не было бы блестяще спланированных после Сталинграда операций лета 1944 года (где блеснул чудом уцелевший талант РККА, К.К.Рокоссовский), да и сам Сталинград выглядел бы иначе. Он также победитель Квантунской армии на японском театре, а эта операция идеал бескровности.

А.М.Василевский был конгениальным собеседником, деликатным внутренним голосом, мягко, не раздражающе выдвигавшим альтернативные подходы. Он не настаивал, он предлагал. Ему, поповскому сыну, нелегко было в армейской несомневающейся среде. Прошло немало времени, прежде чем он научился отстаивать и даже настаивать. Замысел Сталинградской наступательной операции, по моему мнению, принадлежит прежде всего ему. Он сидел над картами, и, думается, именно он в кабинете Сталина, в критические для города дни, перекинувшись парой слов с Жуковым во время телефонного разговора кремлёвского горца, обронил фразу, услышанную вождём, с которой всё и закрутилось: «Надо искать другое решение».

В замысле операции мало гениального, но это грамотное продолжение науки РККА, питомцем и учеником, а потом и учителем которой был А.М.Василевский: отсекающий удар по врагу, измотанному в оборонительном сражении. Эталон задан был Киевскими маневрами 1935 года.

Превосходный штабист, Василевский не мог не знать о противнике всё, что знать полагалось. И вспомогательные части он включил, это азбука. Он оценивал группировку с точностью до 5 тыс. человек (см. цитату выше: 85-90 тыс.) Профессионалный военный, он не мог не набавить к этой численности пресловутые проценты сверх данных разведки. О том, чтобы просчитаться в три раза, не может быть речи, это оправдание для профанов.

Только сознательным закрыванием глаз на историю — а это так характерно для советского времени и советской школы! — можно объяснить, что версия Василевского и Жукова прожила столь долгую жизнь. При другом строе она не вышла бы из младенчества.

Возвращаясь к оправданиям маршалов и отказываясь принять их, я как бы вменяю им в вину тягчайший из воинских проступков, о котором они, как люди военные, хотели бы попросту никогда не вспоминать, не то чтобы зачислить в заслугу. Этот поступок — дезинформация вышестоящего начальника с целью получить разрешение на задуманную операцию, на которую вышестоящий начальник может не согласиться, если представить ему информацию объективную.

Эти умные люди помнили, как использовал их начальник объективную информацию, представленную ему разведкой в канун войны. Знали о воинском его невежестве. Учитывали его неверие в растущее мастерство генералитета и боевую подготовку войск. Сталин читал карту, как план, и верил лишь в цифры численного превосходства. На какое решение по представлении объективной информации могли они рассчитывать?

Словом, кто как, а я маршалов не осуждаю. Более того, за этот поступок я склоняюсь перед ними.

Но как случилось, что полководцы так просчитались в длительности ликвидации котла? Они планировали другие сроки завершения операции. Тогда ведь и Клейству салазки загнуть можно было бы, да ещё как!

Впрочем, это предположение основано лишь на их словах. Планировать-то планировали, но верили ли срокам, какие планировали? Ликвидация Демьянской группировки показала, что немцы опасаются плена и дерутся отчаянно. Вариант скорого завершения операции возможен – если наступит шок от удара, потеря связи, паника и хаос, влекущие за собой развал единого управления. Но полководцы не тешили себя такой вероятностью, всемерно укрепляли наружное кольцо и готовили резервы, чтобы парировать деблокирующий удар, и планировали последовательность своих ударов, в чём преуспели так, что деблокада армии Паулюса стала невозможной.

Жуков занимался оперативными делами, а Василевский тактическими. Да простится эта игра слов, но тактик был тактичен и сделался любимцем Сталина. Естественно, дипломатическая подготовка операций была делом Василевского. И в обсуждении численности окружаемой группировки он, верно, играл первую скрипку, потому-то и оправдывается он.

Жуков численности группировки Паулюса вообще не касается. Но одна фраза в его «Воспоминаниях» убедит в его причастности даже тех, кто хотел бы думать, что он мог оставаться в стороне.

« В конце сентября меня вновь вызвал Сталин в Москву для более детального обсуждения плана контрнаступления. К этому времени вернулся в Москву и А.М.Василевский... Прежде чем явиться в Ставку, мы встретились с Александром Михайловичем, чтобы обменяться впечатлениями.»

Дорого бы дали потомки, чтобы знать, где состоялась встреча и как двое обменялись впечатлениями. Это был подлинно исторический обмен.

Он был таковым и в общечеловеческом смысле. Он доказал: даже в глухие времена человеческие чувства и отношения не исчезают — вопреки здравому смыслу. Ибо, мысля здраво, высокопоставленные чиновники не войдут в сговор под бдительным оком тирана и всего его аппарата, не посмеют. Чего ради? В его-то пользу? Да шут с ним со всем, ну, добъёмся меньшего успеха, зато без риска, зато согласно его предписаниям!

У них не было времени на тонкую мотивацию. Не верю, боюсь — или верю. Вот всё, что им оставалось. Подлинные патриоты, они выбрали второе.

Если кто-то в наше время разуверился в человечности, если думает, что резервы духа исчерпаны и мы обречены на один лишь скаредный эмпиризм, пусть вспомнит этот пример истории и то, как двое поверили друг другу в стране тирании в страшный для неё час.

59. Да были ли союзники-то?

Выполняю обещание и возвращаюсь к труду Д.М.Проэктора «Агрессия и катастрофа». Это солидная книга издательства «Наука» впечатляет списком первоисточников. Вообще, книги издательства «Наука» снискали авторитет в кругу читателей. Это источник фактов, притом источник, заслуживающий доверия. Но упаси Бог читателя глотать приводимые издательством достоверные факты вкупе с их далёким от достоверности истолкованием.

Фразы типа «буржуазная историография создала миф» сами по себе предостерегают. Миф — развей его. Так делают ученые.

Но советские историки сами были мифотворцами. Один из мифов — миф о значении военных операций, одновременных со Сталинградской битвой.

Между тем западные историки, о вкладе которых в изучение истории Великой Отечественной войны мало кто в России знает, не забывают отдать должное России и делают это с уважением несомненным и с силой воистину впечатляющей.

«С момента немецкого вторжения в Россию начался новый период войны. Хотя значение этого события вначале не было ясно до конца, оно поистине явилось поворотным пунктом в войне. С 22 июня 1941 года и до тех пор, когда русские войска прошли по руинам Вильгельмштрассе, Германия непрерывно вела военные действия на Восточном фронте, выхода из которых для нее не было,» — написал британский историк Дж. Батлер в капитальном труде «Большая стратегия» ещё в пятидесятые годы.

У меня сжало горло, когда я прочёл эти слова.

Да, судьба войны решалась на Восточном фронте. Да, Сталинград сломал хребет вермахту. Да, Эль-Аламейну не равняться со Сталинградом. Но миф советской историографии идёт дальше: операции на Западе, дескать, вообще не сыграли никакой роли в войне.

Сокращённо пересказываю эпизод из книги Д.М.Проэктора. Описанием атмосферы в Ставке Гитлера перед 19 ноября 1942 года, он сам же убедительно валит этот воздвигаемый им (и многими другими) миф советской историографии.

Обстановка на фоне упорнейших, отчаянных боёв за Сталинград такова:

Войска Монтгомери в Северной Африке после долгих боёв прорвали итало-германскую оборону в районе Эль-Аламейна и вышли в тыл Роммеля. Он просит подкреплений, он предупреждал... «Передайте ему, — мрачно говорит Гитлер, — что это случается не в первый раз в истории, когда сильная воля побеждает большие батальоны.» Его приказ — не отступать!

Ночью пришло известие: итальянцы оставили позиции и отступают. Поэтому вынуждена отступить и германская армия. Сообщение попало к фюреру не сразу, а лишь вместе с другими телеграммами, в девять утра. Следует взрыв. Если бы ему передали это сразу, вопил фюрер, он своею волей предотвратил бы крушение. Гитлер наорал на своего любимца Кейтеля и отстранил от должности генерала Варлимонта. (Впрочем, спустя два дня его вернули обратно.)

Атмосфера сгущалась. В бункерах и бараках «Вольфшанце» зашептались о «дальнейшем обострении кризиса доверия».

Приехали фельдмаршалы Кюхлер и Буш с требованиями резервов для Северного фронта. Из Африки прилетел посланец Роммеля: фельдмаршал хотел удержать войска на запасной позиции, но англичане наступают громадными силами. Всё, что ему сумели выделить, — отряд парашютистов, пехотный батальон и, в виде особой милости, 12 новых, только что поступивших на вооружение «тигров».

Штаб фюрера трясётся в лихорадке ожидания русского наступления к 7 ноября, ко дню русской революции. Цейтцлер ещё 27 октября докладывал о русской пропагандистской волне по поводу предстоящей операции большого масштаба, предположительно в направлении на Ростов. Генштаб страшится: в праздник Красная Армия попытается наступать и военным успехом отметить годовщину революции. С умозаключением Цейтцлера фюрер согласен.

И вот 7 ноября. Ещё затемно все были на ногах. Ждали донесений. Они стали поступать и — ничего. Всё спокойно на Восточном фронте!

Тяжесть спала с плеч. Разрядка принесла опустошённость. Гитлер больше не может находиться в этом захолустье. Он должен переменить обстановку. Куда? Конечно же, в мюнхенскую пивную «Лёвенбройкеллер», где ежегодно встречаются соратники и бойцы по путчу 1923 года. Он должен обрести равновесие, необходимое для новых деяний, поэтому из Мюнхена он не сразу вернётся сюда, а проведёт несколько дней на своей вилле в горах. Он возьмёт с собой и офицеров штаба, ничего, некоторое время будут давать указания не из Восточной Пруссии, а из Баварии.

Является Цейтцлер с телеграммой: «Перед Восточным фронтом с возрастающей ясностью вырисовывается главный район предстоящих русских операций на участке группы армий «Центр». Документ подписал Гелен — опытный разведчик, специалист по России.

Да-да, ясно, Советы готовят удар из района Москвы и нанесут его не сейчас, а позже. Но уже приняты меры: армия Манштейна перебрасывается из-под Ленинграда в центр, позиции там укрепляются... Едем!

7 ноября в 13 час. 40 мин. спецпоезд с Гитлером, Кейтелем, Иодлем и их аппаратом отошёл от перрона на Мюнхен. Он не проехал и полпути до Берлина, как Иодль из покинутого «Вольфшанце» получил сообщение столь важное, что вынужден был немедленно доложить фюреру: «Британские вооружённые силы вблизи Гибралтара соединились с пришедшим из Атлантики крупным конвоем американских судов и движутся на Восток.»

В купе совещание. Каковы цели союзников? Мнения разошлись: Африка? Сицилия? Крит? юг Франции? В итоге заключили: «Намерения противника высадиться в Северной Африке следует признать установленными или по меньшей мере вероятными».

На следующий день, во время остановки на небольшой станции в Тюрингии, пришло известие о высадке союзников в Северной Африке.

Немедленно из поезда отправлен был приказ командующему группой армий «Запад» о подготовке марша в неоккупированную зону Франции (операция «Антуан») и об усилении обороны Крита.

Поезд Гитлера подошёл к мюнхенскому вокзалу, но у обитателей вагонов это не вызвало эйфории.

Гитлер в городе ожидал итальянского и французского представителей. В оцепленном эсесовцами штабном поезде оставались Кейтель, Иодль и адъютанты. Самостоятельно они не могли ни принимать решений, ни даже отправлять на фронт приказы, ибо полевой эшелон штаба сидел в Восточной Пруссии.

Варлимонт, прощённый за резкость и вызванный в «Вольфшанце», вдруг получает приказ ехать в резиденцию французского правительства в Виши. Не успел он сесть в поезд, как ему велено отправиться в Мюнхен.

Из Африки поток плохих вестей: союзники высадились, войска Петэна оказывают сопротивление лишь чести мундира ради...

Тем временем в Мюнхене появились Лаваль и Чиано. Краткий разговор, согласие получено, и в 7 часов утра 11 ноября войска группы армий «Запад» перешли демаркационную линию так называемой свободной Франции.

Итак, меры приняты. Генералы умоляют фюрера срочно ехать в Бергоф, где обстановка позволит ему восстановить силы и найти выход из новых ситуаций. Управление войной? Пусть фюрер не беспокоится. Полевой штаб верховного командования можно вызвать из Растенбурга сюда. Следует телеграмма в «Вольфшанце», и вот, поздно вечером 12 ноября, специальный поезд «Атлас», в вагонах которого разместились офицеры полевого штаба OKW, отошёл от станции Герлиц вблизи Растенбурга, промчался через Германию и в 2 часа ночи 14 ноября прибыл в Зальцбург. Здесь, в часе езды от резиденции фюрера, штаб остановился на запасном пути.

Так они и встретили Сталинград — на запасном пути жел.-дор. ст. Зальцбург, Альпийская жел. дор., Австрия...

Всё внимание приковано к западному театру. Восточный фронт с его обороняющейся Красной Армией отошел на задний план до такой степени, что ни в Бергоф, ни в резиденцию Кейтеля, ни даже в поезд, стоявший на запасном пути станции Зальцбург не послано донесение отдела иностранных армий Востока от 12 ноября о сосредоточении советских войск против 3-й румынской армии и о подготовке их к наступлению.

OKW и Гитлер заняты совсем другим: моряки-французы в ответ на оккупацию свободной зоны Франции потопили свой среднеземноморский флот, а он мог быть использован немцами, хотя, конечно, толку мало в этой войне от тяжёлых кораблей, большие мишени, плавучие батареи в лучшем случае, но сам поступок, настроения во французском флоте, возмутительно!..

18 ноября в OKW стали, как обычно, поступать донесения: потоплен итальянский танкер «Джиордано», ещё один британский конвой подходит к Дерне, на Крит переведена авиаполевая дивизия...

Ни одного сколько-нибудь заслуживающего внимания сообщения не поступило из Сталинграда. Над руинами его опустилась ещё одна морозная ночь, прорезаемая вспышками редких выстрелов и дрожащими стеблями ракет...

Мифы западной историографии...

Пусть кто-то скажет, что заботы на Западе, самый факт наличия этих забот, приноровленных к часу Сталинграда, не способствовал тому, что немецкое командование пропустило страшный удар, повернувший ход войны.

60. Сталинградский триумф

Триумф состоялся не только ради того, чтобы горец сказал свою пошлую и, не исключено, кем-то придуманную для него фразу: «Сталинград был закатом немецко-фашистских полчищ. После Сталинграда они никогда уже не смогли оправиться»{75}.

Не смогли — ибо Сталинград, на страх и риск Жукова и Василевского, состоялся в их варианте. Правда, оба, похоже, рассчитывали, что, оказавшись в котле, немцы окажутся сговорчивее. Тогда удар 19 ноября был бы куда продуктивнее. И стрелу можно было загнуть к югу, отсекая 30 дивизий Клейста и прижимая его к морю...

Но окруженные показали мастерство в организации обороны и не дали распотрошить себя, как это почти всегда случалось с окруженными войсками Красной Армии. Увы, пора это признать. Германские войска под Сталингадом проявили героизм, который можно бы назвать беспримерным, если бы до этого такой же героизм не демонстрировали русские, а после них ещё и японцы. Немцы проявили также верность присяге и небезосновательный страх: из 91 тысячи пленных, взятых под Сталинградом, лишь 5 тысяч вернулось домой, в Германию.

С группировкой. пришлось возиться. Её сопротивление предотвратило катастрофу всего Восточного фронта. Паулюс не зря получил фельдмаршала: его войска спасли Клейста.

Были дни в декабре, когда Манштейн на Мышкове рвался к Волге, и весь мир затаил дыхание: чья возьмёт?

Именно в этот момент состоялся удар на Среднем Дону, нанесенный на северном фланге рвавшегося на соединение с Паулюсом Манштейна, удар, размоловший 8-ю итальянскую армию, удар столь своевременный, что фон Меллентин называет его великолепным. Удар развивался на юг, к Ростову. Удайся этот удар, как был задуман...

«Манштейн был командир с железными нервами, — сообщает фон Меллентин о Манштейне, — и, если было бы возможно оставить 48-й корпус (на Волжском направлении. — П.М.), он бы сделал это. Но это не было возможно. Потеря Ростова была бы фатальной для 48-го корпуса, для армии Гота, для всей кавказской группировки фон Клейста. Возможно, Жуков, с его стратегическим предвидением, специально отложил атаку на итальянцев... пока не убедился, что Гот полностью сосредоточился на Сталинградском направлении. Путём такого приёма он вполне мог надеяться на пленение наших южных армий.»

Это и есть место в воспоминаниях фон Меллентина, в примечании к которому он поминает немецкую компоненту в образовании Жукова.

Уже отмечено, что Жуков читал Меллентина, но лестной для него версии не принял. Наступление на Среднем Дону запланировано было на более ранние сроки, они переносились в связи с неготовностью Воронежского и Юго-Западного фронтов. Ну, и кроме того, Красная Армия в то же время проводила ещё одну грандиозную операцию, о которой и теперь мало кто в России знает...

К концу декабря движение на внешнем обводе кольца прекратилось, и 6-я армия Паулюса была предоставлена своей ледяной судьбе.

Прошёл, однако, полный месяц, прежде чем судьба её свершилась.

61. Страшная сказка Сталинграда

Символично даже название пункта, где преломилась война. Так же можно бы сказать — Пулеград, Смертеград...

Ибо Сталинградская эпопея — ритуальная сторона явления. Это конец парада вермахта по просторам Европы, Азии, Африки. Бытовая его сторона — это гибель миллионов людей — русских (собирательно), немцев, итальянцев, румын, испанцев и прочих воевавших по воле Гитлера и Сталина народов.

А само явление — это целиком порождение великого вождя, целиком на его совести, целиком вопреки разуму: победили немыслимой ценой Голема, которого сами же породили идеологически и физически — путём облегчения его пути к власти объявлением войны германской социал-демократии, путём обучения его генералитета и офицерства, путём строительства ему самолетов и танков на своих заводах ради заполучения его технологии.

* * *

Вот и конец повествования, читатель. Немногое остаётся сообщить: какой ценой досталась победа под Сталинградом и кто были соавторы замысла военной игры на огромном пространстве, намного превышающем Волго-Донское междуречье. Ибо, работая над первым изданием этой книги, из воспоминаний маршала Жукова я не получил полного представления о том, какова была подлинная цена Сталинградской победы, и ламентация по поводу страшной тайны Сталинграда ограничивалась одной лишь тайной — как случилось, что немцы дошли до Волги. Теперь она пополнилась тайной того, как их выбивали оттуда. И это подлинный скелет под лестницей советской истории...

В пересказе эпизода книги Д.Проэктора читатель несомненно отметил фразу: «Перед немецким Восточным фронтом с возрастающей ясностью вырисовывается главный район предстоящих русских операций на участке группы армий «Центр». Отметил и удивился: документ подписал Гелен — специалист по России. Как немецкая разведка так могла ошибиться?

А она не ошиблась.

Но толком я узнал это лишь недавно из книги американского историка Дэйвида Глантца «Главное поражение Жукова».

Дэйвид Глантц, основатель и первый директор отдела «Изучение иностранных армий» при Пентагоне, издатель серии «Касс» по истории советских (российских) военных институтов, сообщил мне, что, откликаясь на его работы, советские историки изменили себе и называли его не привычно для той поры буржуазным фальсификатором , но буржуазным объективистом. В богатой фактами — и цифрами! — книге «Главное поражение Жукова» на основании российских архивов и опубликованных воспоминаний участников событий Д.Глантц раскрывает тайну всегда удивлявшего меня факта, заключавшегося в том, что в ходе Сталинградской катастрофы вермахт не только не предпринял наступления на другом участке фронта, где имел мощную группировку, но даже не перебросил сил для парирования удара, да и попытку деблокады Паулюса осуществил лишь в середине декабря. Частичное объяснение в мемуарах Жукова не звучало убедительно. Чтобы не утомлять читателя цитированием, перескажу это место мемуаров своими словами.

По Жукову, чтобы не допустить переброски к Сталинграду войск из мощной группы «Центр», Ставка решила одновременно с наступлением в районе Сталинграда ударить и по группе армий «Центр» силами Западного и Калининского фронтов.

Одновременно? «В период с 20 ноября по 8 декабря планирование и подготовка этого наступления были закончены» , — пишет маршал и сообщает, что директива на наступление фронтам дана была 8 декабря, и она определяла взаимодействие фронтов и их цели на период с 10 декабря и дальше. Позвольте, озадаченно скажет любой здравомыслящий человек, значит, немцам дано было целых 20 дней на оказание помощи Паулюсу за счёт группы армий «Центр» — и они этим не воспользовались?! Калеки!

Нет. Немцам не дано было двадцати дней. Им дадено было пять. Наступление Западного и Калининского фронтов началось 25 ноября. В 7.50 утра заревели орудия, и пехота в сопровождении танков пошла в атаку. Не зря было донесение Гелена о концентрации русских войск против группы армий «Центр»...

Немцы не ослабили группу «Центр» — и правильно сделали. Брешь в центре грозила последствиями куда более страшными, чем гибель даже всей армии Паулюса. Но советского прорыва в центре не получилось, и об этих операциях в советской истории было забыто.

А назывались они — «Марс» и «Юпитер». (Найдите-ка у Жукова эти имена...)

А операции у Сталинграда — «Сатурн» и «Уран».

Не кажется ли тебе, читатель, что задуманы они были равноценными? Вот только скрыть накопление войск на центральном участке было куда сложнее. Наверное, не так уж её и скрывали. Начала войны русские не забыли. И, подобно немцам, позаботились сковать противника по всему фронту. А одновременно пробовали и переиграть его: за пять-то дней Гитлер снимет войска и бросит их на помощь Паулюсу, если решит спасать 6-ю армию, и тогда в центре возникнет ситуация, обещающая больше, чем в Сталинграде. А не снимет — что ж, будем пахать Сталинград.

Во втором издании мемуаров, говоря о подготовке операции Западного и Калининского фронтов, Жуков пишет: «Эта операция, проводившаяся силами двух фронтов, имела важное значение...» В десятом издании мемуаров маршал вставляет всего одно слово: «Эта операция, проводившаяся частью сил двух фронтов, имела важное значение...»

Историю пишут, историю переписывают.... Так всё же — частью сил двух фронтов или силами двух фронтов? Без Дэйвида Глантца не обойтись.

Не стану цитировать американского историка, книга его будет переведена на русский язык, это серьёзная книга. Можно не соглашаться с заглавием, но нельзя пренебречь статистикой.

В операциях «Сатурн» и «Уран» было задействовано 52 стрелковых дивизии и 52 механизированных бригады.

В операциях «Марс» и «Юпитер» было задействовано 50 стрелковых дивизий и 70 механизированных бригад.

В операциях «Сатурн» и «Уран» принимало участие 3512 танков.

В операциях «Марс» и «Юпитер» принимало участие 3672 танка.

Операции «Сатурн» и «Уран» завершились сокрушительным разгромом 3-й румынской и 8-й итальянской армий и окружением 6-й полевой и части 4-й танковой немецких армий.

Операции «Марс» и «Юпитер» окончились провалом. Немецкая оборона под Москвой не имела румынских участков и осталась монолитна.

У российского читателя, ровесника событий, чтение книги Глантца вызывает тупую боль. Иначе не получается читать бесстрастное (буржуазный же объективист!) перечисление навальных атак с одной целью — не дать немцам передышки. Книга «Гриф секретности снят» потери во Ржево-Сычевской и Вяземской наступательных операциях определяет точно: 70374 убитых и 145300 раненых. Дэйвид Глантц, с несомненным уважением относящийся к работе коллектива генерал-полковника Кривошеева, тем не менее замечает, что цифра эта на 120 тысяч меньше его подсчётов и на 260 тысяч меньше той, какую дают немцы.

Но цель была достигнута. С центрального участка фронта немцы не сняли ни одной дивизии.

Вот вторая тайна Сталинграда. Красная Армия усилиями гениального вождя и учителя Сталина приведена была в такое ничтожество, что побеждать умела лишь числом. Чтобы победить в одном месте, надо было дополнительно положить без всякого успеха много жизней совсем в другом.

Конечно, Жуков и Василевский возлагали мало надежд на преодоление хорошо подготовленной обороны на участке группы армий «Центр», которой командовал талантливый фон Клюге с такими операторами, как будущий фельдмаршал Модель. Но Жуков и Василевский всё же ждали переброски части войск в помощь Паулюсу, это давало бы им шансы. В сущности, своим планом они не оставляли вермахту никаких надежд. Снять войска — обречь центральный участок фронта. Не снять — обречь Паулюса. Наземное превосходство Красной Армии в то время стало уже очевидно.

* * *

А теперь о первой тайне Сталинграда.

Конечно, Красная Армия к Сталинграду подучилась у вермахта. А русская традиция такова, что отдаёт дань даже врагу, и хрестоматийный тост Петра за учителей-шведов, поднятый им после победы на Полтавском поле, неискореним из мышления любого российского историка. И всё же не поспешим склоняться перед учителями-немцами. У советских полководцев были свои учителя. Комкоры Г.К.Жуков и К.К.Рокоссовский и сами были учителями армии, учившими по методике своих учителей. Да и полковник Василевский, назначенный преподавать, будучи всего лишь студентом второго курса, в Академии Генштаба, где не осталось профессоров, не с потолка брал тезисы, а заимствовал конспекты и по ним учил своих студентов сковывать силы противника при нанесении решающего удара.

Ещё на Халхин-Голе у Жукова были соавторы. Один из них Г.М.Штерн. Здесь уместно вернуться к жуковской фразе в докладе Сталину о наличии танковых и бронированных бригад, без которых он не мог бы разгромить японцев. Подобный замысел Штерна напугал японцев в июле-августе 1938 г. на оз. Хасан. Танков было мало, в условиях озерного района применение их было затруднено, и японцы своевременно отступили из ловушки. Кольцо замкнуть не удалось. Но замысел был. И при разработке операции на Халхин-Голе Штерн о своём несостоявшемся замысле несомненно вспомнил.

Вечная память и слава Герою Советского Союза генерал-полковнику Григорию Михайловичу Штерну (24.7.1900 — 28.10.1941).

Вместе с ним соавторами победителей вермахта были:

Маршал Советского Союза Блюхер Василий Константинович (19.11.1890 — 9.11.1938)

Маршал Советского Союза Егоров Александр Ильич (13.10.1883 — 23.2.1939)

Маршал Советского Союза Тухачевский Михаил Николаевич (4.2.1893 — 11.6.1937)

Командарм 1-го ранга Якир Иона Эммануилович (3.8.1896 — 11.6.1937)

Командарм 1-го ранга Уборевич Иероним Петрович (2.1.1896 — 11.6.1037)

Командарм 1-го ранга Белов Иван Панфилович (15.6.1893 — 29.7.1938)

Флагман флота 1-го ранга Викторов Михаил Владимирович (24.12.1893 -авг.1938) (даже не помнят, когда расстреляли или замучили замечательного человека, дворянина, офицера флота, поверившего в вариант свободы народа...)

Флагман флота 1-го ранга Орлов Владимир Митрофанович (3.7.1895 — 28.7.1938)

Армейский комиссар 1-го ранга Гамарник Ян Борисович (2.6.1894 — 31.5.1937)

Армейский комиссар 1-го ранга Смирнов П. А....

... все армейские комиссары 2-го ранга, все командармы 2-го ранга, оба флагмана флота 1-го ранга, все флагманы 1-го ранга, 9 из 15 флагманов 2-го ранга, все командующие и заместители командующих войсками военных округов (за исключением Б.М.Шапошникова), все начальники военных академий, 57 из 67 комкоров, 23 из 28 корпусных комиссаров, 125 из 199 комдивов...

... а всего более 40 тысяч человек комсостава Красной Армии.

Вот и пришли к войне, имея ОДНОГО Жукова.

* * *

Перед аудиториями ветеранов не уйти было от личной оценки Жукова, и я ссылался на Иосифа Бродского, в оде «На смерть Жукова» сделавшего гениальный перифраз державинского «Снегиря» (на смерть Суровова). Поэты знают, не вникая. Видят особым зрением. При скрупулёзном изучении предмета даже вольной прозой, даже сейчас не сумею сказать о Жукове так, как сказал Бродский ещё в 1974 году: