Часть первая
1. Интерлюдия. дети...
... в семьях умирали нередко. И в его семье тоже. А вот он, к несчастью, выжил — четвёртый из рождённых, чтобы безжалостно отправить на тот свет десятки миллионов.
Конечно, это не о Жукове. Это о его патроне, Верховном Главнокомандующем и Генералиссимусе.
Жуков-то выжил — к счастью, хотя многие возразят против такой оценки. В воспоминаниях он не сделал упора на то, что жалел солдатские жизни. Как профессионал, не мог не жалеть: выучить солдата не просто. Но оправдываться и сваливать вину на других Жуков не стал. Жертвы, не по его вине, но не без его участия, неисчислимы. Даже и напрасные. Но, по крайней мере, не жертвы репрессий.
Крепкий мальчуган прожил славную жизнь, стал великим полководцем и кумиром. Имя его в пантеоне русского оружия уравнено с именами Александра Невского, Дмитрия Донского, Петра Румянцева, Михаила Кутузова. Слава Жукова не запятнана позором усмирителя, как слава Суворова, коего звание фельдмаршала пожаловано было ему императрицей Екатериной Великой за лихое подавление Варшавского восстания. Тогда берег Вислы покрыт был крошевом из тел барышень, детей, евреев, шляхты и любого случайного люда. "Глазомер, быстрота, натиск"...
История глумлива и повторяется в трудно узнаваемом виде. Сто семьдесят лет спустя наш герой тоже окажется у восставшей Варшавы, где крошево готовилось руками наци. Сталин из Кремля наблюдал, как его враги истребляют друг друга. Жукову пришлось оправдываться — спасибо. Спасибо за испытанное чувство неловкости. Помимо объективной невозможности наступать тогда на Варшаву, вряд ли кто-то всерьёз обвинял в задержке Жукова, он был орудием в чужих руках.
Орудием и остался. Самостоятельной роли в политике блестящий тактик никогда не сыграл. Думаю — к счастью.
Судьба поставила его в положение исключительное. Сталинская чистка, направленная на ликвидацию личностей, сломила немало волевых людей даже из тех, кого не вовлекла в свою круговерть. Жуков был человеком сильной воли — и остался им. Счастье для Жукова. Счастье для страны. Он поднялся по иерархической лестнице до высшей ступени не слишком рано, и голова его не скатилась с плеч. С его характером — большая удача. Он оказался на нужном месте в нужное время — начальник Генерального штаба в роковой день 22 июня 1941 года. Он смел говорить правду и настойчиво рекомендовал решения. Никто при Сталине не сумел бы сделать больше.
Счастливая жизнь. Счастливый итог. Обойден был любовью вышестоящих — но никогда славою. Имя не сходило и не сойдёт с уст и печатных страниц.
Оставлены мемуары. Скупо, достойно. Умолчания по большей части вынужденные.
Эта книга не желает свержения Жукова с принадлежащего ему по праву пьедестала. Она пишется с уважением к полководцу, к его роли в войне, к проявленному личному мужеству. В начале войны, на посту начальника Генштаба, мужество его граничило с безрассудством высочайшего класса — с тем, каким охвачены были герои, бросавшиеся с гранатами под танки.
2. Происхождение. Автоверсия
Бездетная вдова Аннушка Жукова взяла из приюта на воспитание двухлетнего мальчика, отца Егорки.
Известно только, что мальчика в возрасте трёх месяцев оставила на пороге сиротского дома какая-то женщина, приложив записку: "Сына моего зовите Константином"{2}.
Я не знаток быта прошлого века. Но невероятно, чтобы в деревнях были приюты. Там, если от плода не удавалось избавиться до рождения, от него избавлялись без того, чтобы нанимать возницу и транспортировать чадо преступной любви в сиротский дом. Логичнее предположить, что мать Константина была женщина городская.
Поэтому о генах полководца со стороны отца можно лишь гадать.
Биография отца изложена так, чтобы представить его этаким Гаврошем первой русской революции. Такую легенду предлагала держава, полагавшая оставаться пролетарской навеки. Этой державе Жуков посвятил жизнь и меч, так что угодная ей трактовка происхождения отца была малой жертвой.
Замечательны поздние портреты маршала. Конечно, годы власти возводят на лицо властное выражение. Конечно, с годами и заурядные лица приобретают значительность. Но лицо Жукова знакомо нам по творчеству художников-классиков. Это лицо вельможи.
Может, и не простой крестьянин был маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков.
Идеологический налёт с мемуаров снимается легко — все эти ритуальные поклоны в сторону марксизма и лично Ленина, о котором якобы селяне слышали ещё в 1905 году. Мы-то знаем: Ленин к селянам примкнул, а не селяне к Ленину.
3. Интерлюдия. Пристальный интерес...
... к столь малозначащим деталям может вызвать недоумение. Но далее явятся более значительные несоответствия, они-то имеют прямое отношение к теме.
Из детства, ученичества в Москве, Первой Мировой и Гражданской войн не выбираю ни фактов, ни черт характера, за исключением того, что Егорка Жуков и лицом и силой пошёл в мать, а мать его, Устинья Артемьевна, была очень сильна и легко поднимала мешки с зерном. Жуков роста был весьма среднего. Но осанка у него была подстать характеру.
А характером он вышел. Да и силой его не обделило. У Жукова готовность к драке написана на лице. Вряд ли много было желающих задеть этого мальчика, парня, солдата, унтера.
4. Военное образование — 1
Год 1916-й. Унтер-офицерская учебная команда в городе Изюме Харьковской губернии. С начальством не повезло. Унтер-офицер оказался дракон, ударом кулака сбивал солдата с ног. Жукова он особенно не любил, но бить почему-то избегал.
Почему-то...
"Оценивая теперь учебную команду старой армии, я должен сказать, что, в общем, учили в ней хорошо. Особенно это касалось строевой подготовки. Каждый выпускник в совершенстве владел конным делом, оружием и методикой подготовки бойца. Не случайно многие унтер-офицеры старой армии... стали квалифицированными военачальниками Красной Армии."
Многие... Не Будённый, к сожалению. Сей рубака, полный кавалер георгиевского банта, карту читать не научился. Поминается здесь, ибо ему пришлось играть роль непосильную...
Где приобрел квалификацию Георгий Константинович? Ведь не в учебной команде унтер-офицеров. Ни стратегии, ни глубинам тактики там не учили. Насчет топографии и карт не знаю. Но резервы, снабжение, переброска войск, организация тыла?
Что ж, пойдём дальше.
Год 1924-й. Комдив Гай спрашивает молодого комполка, как он работает над собой. Жуков ответил, что много читает и занимается разбором операций Первой мировой войны.
Гай заметил, что этого мало, и направил Жукова в Высшую кавалерийскую школу в Ленинград.
Не прошел комдив Г.Д. Гай (Гайк Бжишкян, родился в 1887, арестован в июле 1935-го, и это, похоже, был первый арест среди командармов пролетарского происхождения, отметим этот факт, он, похоже, имеет прямое касательство к вождю и его деяниям) мимо молодого комполка. Не дал засидеться, толкнул наверх.
Жуков зачислен был в первую же группу, так как экзамены оказались лёгкими, скорее даже формальными. Да и какими они быть могли для таких абитуриентов... Будь экзамены строже, А.И.Ерёменко уж точно не прошёл бы. А он ведь был не из худших, и его оптимизм отлично послужил Сталинградской обороне.
Впрочем, если бы не чистки, вознесшие так высоко Ерёменко, разве дошло бы до Сталинграда...
Руководил Высшей кавшколой В.М.Примаков, и Жуков отмечает, что он "выходец из интеллигентной семьи". Сирота Виталий Примаков был усыновлен украинским писателем М.М.Коцюбинским и впоследствии женат на дочери его Оксане, рано, к сожалению, умершей. (Кажется, в 30-е годы это сыграло роковую роль в судьбе Виталия Марковича...) По одним данным, Примаков был арестован в выпускном классе гимназии за революционную пропаганду. По другим, всё же окончил гимназию перед Первой Мировой войной и вольноопределяющимся ушел на фронт. Литератор, владевший словом профессионально, он, конечно, производил впечатление на своих молодых, коряво говоривших и писавших курсантов.
Высшая кавшкола переформирована была в то время в Кавалерийские курсы усовершенствования командного состава (ККУКС). Время обучения сократили с двух лет до года. Спешка! Не хватает командиров. Армия растёт, и надо пропустить через курсы как можно больше командиров.
В Политехническом институте нам долбили военное дело четыре года. Это было несколько часов в неделю, но мы ведь не нуждались в общих понятиях. Даже крайнему из нас не надо было втолковывать разницу между градусами угловыми и температурными или учить понятию масштаба, началам начертательной геометрии, физики и отличию кислот от щелочей. Научите-ка читать карту того, кто не имеет пространственного воображения. Да не план, а карту. У красных командиров, вчерашних рабочих и крестьян, не было гимназического образования. Зачастую никакого не было. Неподготовленному человеку поднять карту, то есть прочесть рельеф и мысленно увидеть его, не просто. А если боем надо руководить на расстоянии и другого способа увидеть местность нет? Не говоря уже о планировании глубоких наступательных операций на местности, занятой войсками противника.
Это — всего лишь карта. А остальное? Химия уже была боевая, разберись там в дегазации-дезактивации... А аэропланы, танки? Это ж горючего одного жрут — не напасёшься. А само горючее? Смазочные материалы? Транспорт? Связь? Техника артиллерийская и автомобильнпя?
Ох, мало года! Даже для выучки хорошего комполка, не говоря уж о полководце Жукове. При том, что главным предметом оставалась конная выездка: ведь курсы были всё-таки кавалерийские.
"Учёба на ККУКС заканчивалась форсированным маршем на реку Волхов. Здесь мы обучались плаванию с конём и форсированию водного рубежа".
Не густо для тех задач, которые пришлось решать начальнику Генштаба и заместителю Верховного Главнокомандующего.
Ясно, что основное впереди. Что ж, пойдём дальше.
В 1927 году в полк прибыл А.И.Егоров, начальник Штаба РККА, бывший полковник царской армии. Встреча стала событием в жизни Жукова. Был разговор о вторых эшелонах войск. Жуков жаловался на некомплект личного состава, а тут ещё вторые эшелоны формировать... Ответ А.И.Егорова: "Но у нас нет иного выхода. Врага нельзя недооценивать. Надо готовиться к войне по-серьёзному, готовиться драться с умным, искусным и сильным врагом."
Заметьте это, читатель. Не из вежливости беседует начальник Штаба РККА с пытливым комполка...
Читая ответ Егорова, проникаешься вполне понятными чувствами к тому, кто погубил цвет армейского мышления перед лицом умного, искусного и сильного врага. Не зря и Жуков поминает здесь вторые эшелоны. В отсутствии их секрет ужасов 41-го года. Не весь секрет...
В 1929 году Жуков был направлен на КУВНАС — курсы по усовершенствованию высшего комсостава в Москве. Изучалась тактика и оперативное искусство. Тут разговор о науке вождения войск, о книгах приобретает конкретный характер. Появляются названия и авторы. Прошло время деяний, настало время описаний. Фрунзе, Шапошников, Егоров, Тухачевский, Каменев, Уборевич, Корк, Якир...
Любопытный пассаж содержат "Воспоминания" по поводу книги Б.М.Шапошникова о генштабах "Мозг армии":
"Дело прошлое, но тогда, как и сейчас, считаю, что название книги "Мозг армии" применительно к Красной Армии неверно. "Мозгом" Красной Армии с первых дней её... являлся ЦК ВКП(б), поскольку ни одно решение крупного военного вопроса не предпринималось без участия Центрального Комитета. Название это скорее подходит к старой царской армии, где "мозгом" действительно был генеральный штаб."
Дело, конечно, прошлое, но это замечание в "Воспоминаниях и размышлениях" тогда, как и сейчас, пользуясь выражением самого Жукова, восхищает, как никакое другое место книги. Это, если угодно, смысловой её центр. Объяснение всех провалов и потерь. Кто-то может видеть в этом высокую оценку руководящей роли партии, которая всех всему учила: писателей писать (начинаю с наиболее болезненного), дикторов читать, докторов лечить, учителей учить, а военных, конечно, воевать. Как по мне, это место воспоминаний точно писано тяжёлым пером самого Георгия Константиновича с горечью, злобой и ехидцей. Внешне безупречно. Но чего стоит одно это ВКП(б) в эпоху КПСС... Плюс упоминание царской армии, где генеральный штаб был действительно мозгом (о чём Жуков сам судить не мог, но знал из доверительных признаний старшего коллеги, полковника генерального штаба царской армии). При всей неуклюжести стиля Жукова не надо забывать, что он прошёл Крым, Рим и медные трубы, и в составлении документов толк знал, во главу угла ставил смысл.
И — достиг. Смысл ясен. И в дальнейшем подчёркнут уважительным перечислением репрессированных маршалов и командармов. Восхвалением Тухачевского. Высокой оценкой В.К.Триандафиллова.
Одарённый военный мыслитель комкор Владимир Кириакович Триандафиллов был заместителем начальника Штаба РККА, начальником оперативного отдела{3}. Он написал две книги: "Размах операций современных армий" (М., 1926) и "Характер операций современных армий" (М.-Л., 1929).
Весной 1931 года Триандафиллов представил Штабу РККА доклад "Основные вопросы тактики и оперативного искусства". В виде тезисов изложена была теория глубокого боя и сделана попытка, как писал сам В.К.Триандафиллов, "нащупать общую, генеральную линию в развитии тактики и оперативного искусства" при использовании новых видов вооружения и боевой техники.
Труд остался не завершен. Вскоре после доклада, 12 июля{4} того же года, в авиакатастрофе вместе с экипажем самолёта погибла группа работников Штаба РККА. В их числе был заместитель начальника Управления механизации и моторизации РККА К.Б.Калиновский. В.К.Триандафиллов был старшим в этом полёте, осуществлявшемся авиаотрядом особого назначения. (В контексте события название отряда звучит трагическим фарсом.)
В романе Даниила Гранина "Искатели" есть сцена, где один персонаж излагает тенденции путей прогресса. Доказав свою знаменитую теорему, говорит он, Пифагор принёс в жертву богам сто быков. С тех пор, когда делается великое открытие, все скоты волнуются.
Взволновались конники, партизанская вольница. Они же взволновали вождя. Он, впрочем, и до этого спокоен не был и все надежды возлагал на них. С ними он совершил свои "легендарные" подвиги в Гражданской войне, ему они были близки, как никакая родня. (Это не привычный оборот. Надо лишь представить себе, как алкал вождь власти над РККА, как ничтожен был — вполне по заслугам — в армии его авторитет и жалко представительство: лишь кадры Первой Конной. Родня!) Они-то и сумели его убедить, что теперь всё ясно и он, вождь и корифей наук, сам на досуге доведёт до конца теорию глубокого боя. Нечего нащупывать генеральную линию, она у нас одна. Теорию вождь может проверить практикой. Никакой Триандафиллов ему не нужен. И право на стратегические мысли отныне делается прерогативой исключительно товарища Сталина.
Быть может, всё не так. Быть может, конники просто избегали летать, им это было просто, обязанностями обременены они не были, время им было нипочём, а Триандафиллов, экономя время, летал и, по теории вероятности, подвергал себя большему риску. Кто знает...
Словом, лучший наступательный теоретик Красной Армии погиб. В Первую мировую он был штабс-капитаном. Стало быть, военспец. Не миновать ему было чаши, которая одного Шапошникова миновала. Повезло Триандафиллову. Лёгкая смерть. Но — "Его разработки, связанные с будущей войной, важнейшими положениями советской военной стратегии и оперативного искусства, к сожалению, так и не были доведены до конца." Это признание в устах полководца, сыгравшего такую роль в войне, означает трагически много в терминах наших баснословных военных потерь. Впрочем, сожаление, выраженное по этому поводу, влечёт нас дальше в наших разысканиях: ведь мастерство Жукова где-то было отточено.
Весной 1931 года слушатели вернулись в свои части. Всего полгода. Мало. Мало даже для одного Халхин-Гола.
5. Интерлюдия. Февраль...
... 1961 года выдался во Львове холодный и влажный. Солнца не было, его в феврале во Львове не бывало и "за Польщи", сиречь, до благодатного прихода советской власти — "солнца с Востока". А холод лютый, хоть на градуснике всего около нуля по Цельсию. В такой день, после ночного дежурства по заводу, сидел я в кинотеатре документального фильма им. Леси Украинки. Этот кривоватый длинный зал прежде, наверное, был лавчонкой и для кинотеатра никак не годился. Видно было из задних рядов плохо, отопление не работало, а влажный холод пронзителен, воистину до костей пробирает. Но я неудобств не замечал и в результате даже простыл: я смотрел документальный фильм Киевской студии "Герои не умирают". То, что позднее прочёл, прежде увидел на экране — молодые, умные лица высших командиров РККА, учителей Жукова.
Потом камера прошлась по их книгам с дикими штампами на обложках — "ПОГАШЕНО".
Погашено — что? Военная мысль?
Именно. Из грамотного высшего комсостава уцелел лишь Шапошников{5}, жалованный маршалом, но раздавленный морально, смевший предлагать, но никогда настаивать.
Сидя с окоченевшими ногами в нетопленном зале, я впервые увидел кадры ставших легендарными учений Киевского военного округа с 12 по 17 сентября 1935 года. Разрабатывалась операция по окружению Киева и его обороне — ровно за шесть лет, почти день в день, до сдачи города. "Противник" наносил удары в обход в сходящихся направлениях. Пехота поднималась в атаку после мощной артподготовки и наступала за огневым валом. За прорывом обороны следовал ввод на оперативный простор подвижных соединений — танков и кавалерии. В месте предполагаемого замыкания кольца окружения выброшен был массовый десант, военная история не знала такого. В нём участвовало 2953 человека, имевших на вооружении, кроме карабинов, 29 станковых пулемётов, 10 орудий, танк и 6 автомашин. "Парашютный десант большой воинской части, виденный мною под Киевом, я считаю фактом, не имеющим прецедента в мире", — написал заместитель начальника штаба французской армии генерал Луазо. Английский генерал Уэйвелл доносил правительству: "Если бы я сам не был свидетелем этого, я никогда не поверил бы, что подобная операция вообще возможна."
На меня, дитя войны, слушавшего, затаив дыхание, зловещие сводки, знавшего о высотах, взятых любой ценой, о штрафбатах и кровавых навальных атаках, измученного зрелищем калек-инвалидов чуть постарше меня самого, брошенных матерью-Родиной на улицы просить милостыню, а позднее узнавшего правду-матку о нелепой рассогласованности действий не только между родами войск, но даже между смежными соединениями, эта умная война произвела такое впечатление, словно в руках моих взорвалась и изранила меня ёлочная игрушка: Значит, всем этим Красная Армия владела! и всё это было у неё отнято! умение бить врага малой кровью!
Маневрами руководил командующий КВО И.Э.Якир, один из лучших военных умов ХХ века, теневой лидер РККА{6}. Эти маневры отмечены не только тем, что на них впервые в мировой практике отрабатывалась новая теория глубокого боя, но и тем, что маневры были не двух-, а трёхсторонними. В качестве третьей стороны задействованы были дивизии Польши, отношение которой к СССР в те годы не было ясно, и Якир оперировал и "польскими" соединениями, совмещая это с обязанностями командующего маневрами.
Несмотря на грандиозный десант, попытка окружения города была предотвращена. Киев тогда удалось отстоять. Надо полагать, эти маневры шестью годами позднее помогли задержать вермахт у стен города на срок, стерший в пыль план "Барбаросса"...
В двадцатые годы разгромленная и исключённая из европейской семьи Германия искала связей. То же было и с Россией. Побеждённые сговорились. Раппальский договор пробил брешь в их изоляции. В соответствии с договором и секретными протоколами к нему (вот когда вошли в практику секретные протоколы), между РККА и рейхсвером наладились связи. В СССР немцами построены были заводы, на них производилось оружие для рейхсвера, запрещенное к производству в Германии Версальскими соглашениями, в том числе химическое ("Томка" в Подосинках). СССР получил технологию, инженеры учились. В рамках сотрудничества командиры РККА стажировались в Германии и прошли там насыщенную программу по стратегии и тактике. А офицеры рейхсвера, включая прославленного впоследствии Гудериана, гоняли танки на танкодроме Казанской танковой школы (переформированной затем в разведшколу), самолеты в Липецке и присматривались к русским новшествам.
Версальскую дамбу рейхсвер преодолел раппальским проломом.
Якир прослушал курс в Высшей военной академии германского Генштаба в 1927-28 и приглашен был прочесть там лекцию о своём военном опыте. Поход его группы войск 12-й армии, обескровленной в предыдущих боях, из района Бирзула—Голта по тылам противника к Житомиру и Киеву, стал классикой выхода из окружения.
Когда великого Мольтке{7} в пылу поклонения сравнили как-то с Фридрихом Великим, он, подумав, отверг сравнение. Я никогда, сказал он, не осуществлял самого сложного в войне — отступления.
Якир отступал с ранеными, артиллерией, обозами. Он не просто выходил к своим, он шёл, громя тылы врагов. Прокладывая путь, учитывая не только тактическую, но и политическую ситуацию, играя на враждебности сторон, он проскальзывал буквально между их боевыми порядками. После лекции Якира восхищённый Гинденбург подарил ему книгу Шлиффена "Канны" с надписью, смысл которой был — "От самого старого стратега германской армии самому молодому стратегу Красной Армии."
Самый молодой стратег и тактик РККА, командующий Киевским Особым военным округом расстрелян был первым из восьмёрки командармов. За ним Примаков. Он-то ещё в 1920-м в телефонных переговорах непочтительно посылал будущего генсека, когда тот со своей Первой Конной вопреки приказу Реввоенсовета с Варшавского направления ушёл на Львов и слал приказы не подчинённому ему командиру корпуса Червонного казачества. Тогда заложена была и ненависть Сталина к Тухачевскому. Сухорукий вождь с завистью глядел на красавца-командарма. Уведя Первую Конную армию на Львов, Сталин впоследствии обвинил в неудаче похода на Варшаву комфронта Тухачевского, но тот не принял обвинения и контраргументировал насмешливо и мощно. О том, как оценивал Тухачевского Жуков, довольно сказано даже в 1-м, сильно процеженном идеологическим аппаратом варианте "Воспоминаний и размышлений". Но лучше всё же обратиться к 12-му изданию:
"Мы чувствовали, что главную руководящую роль в Наркомате обороны играет он" (Тухачевский. Это при наркоме Ворошилове... – П.М.)"Меня тогда поразило то, что он почти ничего не сказал о Сталине (Уже тогда ковалась святость вождя. О нём полагалось петь в любом выступлении. А если кто не пел, то это поражало. Речь идёт о выступлении Тухачевского на партактиве в 1931 году. — П.М.) Сидевший рядом со мной начальник войск связи, старый большевик-подпольщик Р.В.Лонгва сказал мне, что Тухачевский не подхалим, он не будет восхвалять Сталина, который несправедливо обвинил Тухачевского в неудачах наших войск в операциях под Варшавой."
"Вспоминая в первые дни Великой Отечественной войны М.Н.Тухачевского, мы всегда отдавали должное его умственной прозорливости и ограниченности тех (Выделено мной. Так у Жукова. Тем более убедительно. Маршал не виртуоз пера, и это подлинно его фраза. – П.М.), кто не видел дальше своего носа, вследствие чего наше руководство не сумело своевременно создать мощные бронетанковые войска, и создавали их уже в процессе войны."
Сидя в стылом кинотеатре, я глотал злые слёзы.
Не все новинки 1935-го применены были даже под Сталинградом. Туда, в район Калача, где замыкалось кольцо вокруг армии Паулюса, наверняка чесались руки выбросить десант. Осуществлять не стали. Погода нелетная, то да сё...
Конечно, создание воздушно-десантных сил не было идеей Якира или Тухачевского, это было общим желанием и замыслом всего современно мыслящего руководства РККА. И решение показать то, на что уже способна РККА, не было решением одного Якира. Предложившие эту демонстрацию командармы знали, как переимчив вермахт. И, хоть они понимали, что современные идеи носятся в воздухе, надо было обладать немалой уверенностью в лидировании, чтобы демонстрировать потенциальному врагу такой десант. Эта уверенность у командармов была, они знали, что идут с отрывом впереди лучших армий Европы.
В 1937-м отрыв был ликвидирован. За годы войны советская армия не осуществила ни одной воздушно-десантной операции даже того масштаба, какой был показан на манёврах 1935 года. (Зато немцы не пренебрегли уроком, и в 1941 году захват Крита осуществили с воздуха.)
Нет лучшего отзыва о киевских маневрах, чем лица военных атташе. Господа были ошеломлены феерией военного спектакля. Всё предусмотрено, всё расписано, врагу не даётся ни мига передышки, неожиданность за неожиданностью, удар за ударом. Довольный выучкой войск красавец Якир скромно даёт пояснения. Удовлетворены профессионалы — Тухачевский, Гамарник, Егоров. Ничего не выражают глаза наркома Ворошилова, недоумевают усы Будённого.
По окончании маневров, в сентябре 1935 года, Якир стал командармом 1-го ранга.
А Буденный и Ворошилов маршалами.
Жукова на маневрах нет. Он лишь комдив в Белорусском округе. Но это ещё время, когда опыт изучается в РККА повсеместно. Потому что о Ганнибалах и Сципионах говорить в ХХ веке уже невместно. Сципиону всех дел было велеть союзникам доставить такое-то количество фуража, а Ганнибалу поставить слонов с погонщиками в нужном месте. С размахом современных операций и разнообразием техники не справится без специальной подготовки ни один великий полководец прошлого.
Хорошие способности в сочетании с минимальным хотя бы образованием объясняют тактическую зрелость полководца и успех в первой в его жизни операции. Но дело в том, что и минимального пока нет. КУВНАС — последнее учебное заведение в перечне образования Жукова и маневры 1935-1936 г.г. — последнее крупное событие в военной жизни страны. А затем годы погашенных жизней и книг. И вслед за тем — Халхин-Гол.
Зрелость Жукова при Халхин-Голе необъяснима.
Возможно, её объяснят иные источники.
6. Военное образование — 2
В первом издании этой книги я привёл свидетельство генерала фон Меллентина о том, что Жуков получил солидную военную подготовку на курсах рейхсвера в рамках вышеупомянутого военного сотрудничества между двумя армиями. Не зная, когда именно это было, я отнёс факт к концу 20-х годов. В русскоязычной литературе это было первое упоминание о германской компоненте в жуковском военном образовании, и встречено оно было в штыки{8}. Затем, когда факт был признан, оказалось, что он имел место сразу после Раппало, то есть где-то в 1923-1924 г.г.
Фон Меллентин, отпрыск старинного прусского рода, по материнской линии прямой потомок Фридриха Великого, войну начал майором и завершил генерал-майором в должности начальника штаба группы войск "G" на западном фронте. Книга фон Меллентина "Танковые сражения" стала теперь настольной книгой современных генералов. Говоря в ней о массированном наступлении советских войск на среднем Дону против 8-й итальянской армии, время которого выбрано было так удачно, что разом положило конец всем усилиям Манштейна деблокировать 6-ю армию Паулюса, фон Меллентин поминает Жукова. Именно в отношении выбора времени есть забавное расхождение в этом эпизоде, к нему вернёмся в Сталинградской наступательной операции. Но здесь речь о другом. Назвав имя маршала Жукова, фон Меллентин делает сочное примечание:
"Немногим известно, что Жуков ранее получил значительную подготовку в Германии. Вместе с другими русскими офицерами он учился на организованных рейхсвером военных курсах в 20-е. Некоторое время он был приписан к кавалерийскому полку, в котором полковник Динглер служил в качестве субалтерн-офицера. У Динглера сохранились живые воспоминания о буйном поведении Жукова и его собутыльников и о значительном количестве спиртного, которое они привыкли принимать за обедом. Ясно, однако, что с военной точки зрения Жуков не потерял времени зря."
Ирония судьбы: орудием повержения вермахта стал Жуков, учившийся грозному мастерству войны у рейхсвера. Враг так же приложил руку к военному образованию своего победителя, как СССР к вооружению врага.
К чему было скрывать это? Этого не стыдились те, чьи имена маршал с сугубым уважением называл. Российская и германская военные школы шли в то время голова в голову. Причём, сокрытие этого Жуковым имеет, я бы сказал, злостный характер.
"В апреле 1941 года, не помню какого числа, мне позвонил И.В.Сталин:— Из поездки в Германию возвращается на родину министр иностранных дел Японии Мацуока,( сказал он. — Вам надо любезно принять его. (Слово "любезно" он произнёс с особым нажимом).
— Какие будут указания?
— Мацуока просто хочет познакомиться с вами.
Особенно теряться в догадках я не стал: видимо, у Мацуоки были свежи в памяти события Халхин-Гола.
Спустя несколько дней начальник Отдела внешних сношений Наркомата обороны доложил мне, что через два часа у меня будет Мацуока с переводчиком.
Точно в назначенное время открылась дверь и вошёл, низко кланяясь, Иосуке Мацуока.
Я любезно приветствовал его, справился о здоровье и поинтересовался, не утомила ли его поездка. Министр отвечал уклончиво:
— Я люблю дальние путешествия. В Европе я впервые. А вы бывали в европейских странах? — в свою очередь спросил он меня.
— К сожалению, нет, — ответил я, — но при удобном случае обязательно постараюсь побывать. Я много читал о Германии, Италии и Англии, но даже самая хорошая книга не может дать полного представления о стране. Гораздо лучше можно понять страну, её народ, нравы и обычаи при личном посещении и контактах".
Жуков читал фон Меллентина и по каким-то вопросам возражал немецкому генералу. Но замечание о стажировке в вермахте обошел молчанием. Если фон Меллентин ошибся, почему маршал не возразил?
Не желая или будучи вынужден избегать этой темы на страницах воспоминаний, он понимает, что читателю надо объяснить свою военную эрудицию, и выбирает период, когда мог закрепить теоретические знания на практике:
"Будучи командиром 6-го корпуса, я усиленно работал над оперативно-стратегическими вопросами, так как считал, что не достиг ещё многого в этой области. Особенно много мне дала личная разработка оперативно-тактических заданий на проведение дивизионных и корпусных командных игр, командно-штабных учений, учений с войсками и т.п."
Вот именно — и т.п., поскольку на сей раз речь идёт уже о масштабах — корпус, 6-й корпус, почти армия!
Есть, впрочем, свидетельства, что Жуков корпел над картами даже тогда, когда другие сослуживцы, не дозвавшись его, шли развлекаться. Не исключено, что речь идёт именно об учёбе в Германии, ведь комбриг Жуков стажировался там не один, как то, впрочем, отмечает и фон Меллентин.
Ну, учился у будущего врага. Да ведь враг в ратном деле издавна был славен на весь свет. И не стыдно у врага учиться, петровская это традиция. Так отчего не признаться?
Надёжного объяснения нет. Может, не позволили сверху. В первом издании не написал, а до разрешения не дожил. Впрочем, и в бумагах ничего не осталось. Может, недоучился. Фон Меллентин считает, что в военном отношении Жуков не потерял времени зря. Требовательный к себе маршал мог думать иначе и считать, что потерял он по молодости лет время за возлияниями, и германский народ, нравы и обычаи узнал не когда это можно было сделать бескровно, а когда за это знание приходилось дорого платить. А, может, не только народ, нравы и обычаи. Может, были упущения и более существенные. Кроме него, никто этого не знал и не узнает.
Если честно, на месте маршала Жукова и я бы в книге о прожитой жизни факта обучения в Германии не касался.
7. Продвижение по службе
Описание событий в 1931-33 г.г. отсутствует ввиду отсутствия событий, поскольку в это время Жуков не командует, а работает в инспекции кавалерии РККА. Описывая этот период, Жуков уделяет много внимания Штабу РККА и выражает восхищение его работой.
Но инспекция кавалерии Штабу подчинена не была, она подчинялась непосредственно Будённому. То, что Жуков был далек от Штаба РККА, способствовало сплетению судеб Будённого и Жукова, последующему повышению Жукова по службе и, возможно, спасению во время чисток.
В это время Жуков, надо полагать, имел достаточно возможностей для застолья и сближения с героем Гражданской войны, что ни в коей мере не было результатом подхалимства. Сближение происходило по инициативе Будённого и было естественно ввиду социальной близости и примерно одного культурного уровня. Жуков, как и Будённый, оставался лихим кавалеристом, знатоком и любителем лошадей. Он был служака до мозга костей, ничем, кроме военного дела, не интересовавшийся. Хобби его совпадало со службой — большая удача.
Впрочем, конник был адепт механизации и повышения мобильности войск.
Продвижение последовало естественно и заслуженно. Жукова спросили о согласии. Он согласился. Раньше он командовал бригадой, теперь ему предложена была дивизия. Да какая! 4-й Донская кавалерийская имени Ворошилова, некогда ядро Первой Конной армии. Шефами её состояли сами Ворошилов с Будённым — люди, особо приближённые к властвующей особе. Дивизия размещалась прежде в Гатчине, Петергофе, Царском селе — местах специально оборудованных и традиционных для дислокации конногвардейских частей, с конюшнями, манежами, плацами для выездки, учебными полями. В результате недосмотра ли, головотяпства или интриг (а было всё; среди павших в репрессиях немало жертв сведения личных счетов во всех областях жизни, а в армии и подавно) дивизию в спешке перебросили в Слуцк, в необорудованное захолустье. В прежние времена это способствовало бы улучшению породы аборигенов. В новые –
"...блестяще подготовленная дивизия превратилась в плохую рабочую воинскую часть. ... Со свойственной ему горячностью И.П.Уборевич доложил народному комиссару обороны К.Е.Ворошилову о состоянии 4-й дивизии и потребовал немедленного снятия комдива Г.П.Клеткина.... Сообщение И.П.Уборевича для К.Е.Ворошилова было крайне неприятным: он был кровно связан с дивизией долгие годы, не раз ходил в её рядах в атаку..."
Итак, Жуков назначен командиром 4-й дивизии им. К.Е.Ворошилова, и волею судьбы его ещё теснее втянуло в группировку, которой выпало пострадать меньше других.
Интересно дальнейшее развитие отношений Жукова с Будённым. В чистку, в эпизоде разбора персонального дела, описанном в поздних изданиях жуковских мемуаров, когда комкора обвиняли в грубости и высокомерии (кто без греха), крещении дочери Эллы, а пуще всего в близости к врагу народа Уборевичу, Буденного, наверное, спросили о Жукове. Полагаю, усатый любитель балерин заступился за рубаку-собутыльника. Жуков этого не забудет и отблагодарит бывшего начальника, выручив уже не в канцелярской обстановке и описав дело не как заступничество, а как простой боевой эпизод...
Дивизию новый её командир нашёл далеко не в таком разложившемся виде, как расписывал наркому — конечно, не без намерения его уесть — командующий округом: они-то были в противоположных группировках. Жуков, мало расположенный к комплиментам, дважды в разных местах "Воспоминаний" обращается к имени того, кому дивизия и весь корпус обязаны были своей боевой подготовкой. Ещё по поводу первых намёток назначения, будучи спрошен о дивизии, он ответил, что
"...хорошо знаком с командиром 3-го кавалерийского корпуса Л.Я.Вайнером (4-я дивизия входила в состав 3-го конного корпуса), считаю его способным военачальником". Затем снова: "... выделялась 3-я Чонгарская Кубано-Терская дивизия, которая была отлично подготовлена, особенно в области тактики, конного и огневого дела. (То есть по всем статьям. — П.М.) Надо отдать должное бывшему её командиру Л.Я.Вайнеру, положившему много сил и энергии для того, чтобы..."
Не ищи, читатель, Л.Я.Вайнера{9} среди имён героев войны. Комкор Вайнер не поверил виновности командармов и сгинул одним из первых. Лев Доватор у него же в корпусе, а прежде в дивизии, был комэск, уцелел. Но это между делом.
Конечно, на новом месте Г.К.Жуков приложил всю свою незаурядную энергию, чтобы поднять дивизию на еще более высокий уровень. Сам не спал и другим не давал. Через год, в 34-м, вновь нагрянул Уборевич, снова, наверно, хотел досадить ничтожному наркому, — а врасплох не застал. Поднятая по тревоге, дивизия показала класс и учебный марш на рубеж выполнила достойно. Очень желал Уборевич поругать дивизию имени Ворошилова — не смог.
Наверно, нарком Ворошилов остался доволен.
"1935-й год ознаменовался для нас большими событиями. ... Дивизия была награждена за свои успехи в учёбе высшей правительственной наградой — орденом Ленина. Орденом Ленина был награждён и я. Тот год памятен для нас, военных, и ещё одной мерой, предпринятой партией для повышения авторитета командных кадров, — введением персональных воинских званий. Первыми Маршалами Советского Союза стали В.К.Блюхер, С.М.Будённый, К.Е.Ворошилов, А.И.Егоров и М.Н.Тухачевский."
Видимо, тогда и завязались отношения с Уборевичем. Командарм ценил профессионализм и, как бы ни презирал Ворошилова, своего отношения к наркому не мог перенести на его протеже, усердного и честного комбрига. Потому и представил Жукова к присвоению следующего воинского звания. Жуков получил второй ромб в петлицы и стал комдивом. (Замечу, что Рокоссовский был комдивом и прямым начальником Жукова ещё в 1931-м.) Нельзя не отметить продвижения Жукова по служебной лестнице — без особых (до 1937 года) взлётов, но без падений. Этим он обязан себе: ревнитель дисциплины, служака почти карикатурный. Это ведь и есть примерный строевой командир. Что в сочетании с рядовым неакадемическим образованием — подчёркиваю, ибо важно для понимания того, как его прибило к сталинскому стану, — обеспечило ему условия для выдвижения. В нём никто не видел соперника, а рубаки типа Буденного узнавали себя. Не из этих штабных, понимаешь, умников. Служака, и звёзд с неба не хватает. Свой!
Он и впрямь был из своих, но с талантом, о котором и сам ещё не знал. И тоже к счастью для себя.
Четыре года командовал Жуков 4-й Донской дивизией и при других обстоятельствах там и остался бы. РККА богата была талантливыми командирами, к тому же окончившими Академию Генштаба им. Фрунзе — превосходное военно-учебное заведение. При нормальном институте власти, при армии, руководимой такими реформистами, как Тухачевский, Якир, Уборевич со товарищи, жуковы во главе дивизий были нормой. Такая армия в справедливой войне была неодолима. "Нас не тронешь — и мы не тронем, а затронешь — спуску не дадим!" Попробуй-ка напасть на армию, где во главе каждой дивизии и корпуса — Жуков, Рокоссовский, Толбухин, Говоров!
В 1937-м этому пришёл быстрый и ужасный конец.
"Были арестованы видные военные, что, естественно, не могло не сказаться на развитии наших вооружённых сил и на их боеспособности. В 1937 году приказом наркома обороны я был назначен командиром 3-го кавалерийского корпуса Белорусского военного округа".
Это — вместо Вайнера.
Вакансии пугающе множились. То четыре года пробыл Жуков в одной должности, то дважды за год был передвинут.
"В связи с назначением командира 6-го казачьего корпуса Е.И.Горячёва заместителем командующего Киевского особого военного округа... (Ну да, Якира убили, с ним ещё двух командующих округами, началась передвижка...) ...мне была предложена должность командира этого корпуса. Я охотно принял предложение. 6-й корпус Белорусского военного округа по своей подготовке и общему состоянию стоял выше 3-го корпуса..."
Горячёв был замечательный командир, бойцы его звали "Чапай". Его, как и Блюхера, Сталин использовал в качестве члена трибунала, судившего обречённых первой очереди. Вождь готовил свои блюда впрок, и члены трибунала были его дьявольскими заготовками к следующему процессу. Он знал, что ему не поверят, и подряд убирал свидетелей. Впрочем, судьи нужны были авторитетные. Но в страшной спешке происшедшего пылкий Горячёв не врубился в то, что слышал, хотя и вынужден был — дисциплина! — подписать протокол, полагая, что лишь он такой тугодум, другим-то членам трибунала всё ясно, но завтра он наново переговорит с ними и, если надо, напишет протест, особое мнение...
Разве он думал, что приговор будет расстрел? И что завтра не будет, приговор приведён будет в исполнение немедленно? Не революционные времена, спешить некуда. Да и люди какие!
Это и была революция. Контрреволюция. Именно тогда осуществилась она, когда Сталин достаточную набрал силу, чтобы сокрушить армию. Горячёв этого не знал. Не знал Сталина.
Поговаривали, что Блюхер назначен был командовать расстрелом своих друзей. Верный присяге, потрясённый Блюхер... Это наверное клевета и ничего подобного не было. Командармов кончали не как солдат, грудью перед ружьями, а по-сталински, по-гитлеровски, по-уголовному, чтобы не глядеть жертве в глаза — выстрелом в затылок...
О Горячёве знаю со слов Е.М.Тёмкиной, вдовы Н.А.Юнга, комиссара жуковского корпуса, также павшего жертвой своего неверия, но годом позднее. Со свойственной ему горячностью, которая так вредна для здоровья, а в то время и для жизни совсем молодых ещё людей, Горячёв скрыл свои сомнения недостаточно надёжно. Брать таких чапаев в их корпусах — ох, опасная работа. Особистов, прибывших для ареста, бойцы попросту разберут на неаппетитные части.
Но выдающийся уголовник справился. Технологии у него отработаны были на все случаи жизни. Горячёва повысили и перевели заместителем командующего в Киевский военный округ, где он был просто ещё одним героем Гражданской войны, и только. Никакие бойцы и преданные соединения его здесь не окружали, мятеж не угрожал, здесь его можно было брать{10}. Но он уже знал цену повышениям и натянул чекистам нос — застрелился.
Какую нужную цель мог поразить он в своё время...
Примаков отстреливался в своем вагоне, пока его не соединили по телефону с Ворошиловым, гарантировавшим ему безопасность. Доверчивые, наивные люди...
Чтобы взять Юнга, его перевели в Новосибирский ВО, а взяли по дороге, в Москве. Новый начальник ГлавПУРа Л.Мехлис{11} велел Юнгу заехать к нему в управление и там отобрал у него пистолет. Годом позже тем же способом Мехлис передаст в руки НКВД Мих. Кольцова...
Словом, Жукову предложен был горячёвский корпус, как до этого вайнеровский.
Результаты чистки армии сказались немедленно.
"Осенью 1937 года в Белорусском военном округе были проведены окружные маневры, на которых в качестве гостей присутствовали генералы и офицеры немецкого генерального штаба. За маневрами наблюдали нарком обороны К.Е.Ворошилов и начальник Генерального штаба Б.М.Шапошников.В войска округа приходили новые люди, имевшие ещё недостаточный объём знаний и командный опыт. Им предстояло проделать большую работу над собой, чтобы стать достойными военачальниками..."
И — всё. Без комментариев. Без слова похвалы.
Если два приведенных абзаца переставить местами, предстанет ужасающая картина соблазна германских гостей слабостью Красной Армии. Падение уровня командования по сравнению с маневрами Киевского военного округа в 35-м или Белорусского в 36-м было явным. В богатой фактами книге акад. Сувенирова "Трагедия РККА" приводятся статистические данные о резком росте количества аварий и катастроф, о падении дисциплины и доверия к командирам и комиссарам, о пьянстве, которым армия грешила всегда, но которое стало повальным средством забвения в чистку. И германский военный атташе сообщил в Берлин: "Армия не представляет существенный фактор обороны".
Чистка между тем далеко не кончилась.
Ещё в конце 37-го года Жукову предложена должность заместителя командующего войсками Белорусского военного округа. Это — вместо Е.И.Ковтюха, вместо легендарного Кожуха из "Железного потока" Ал. Серафимовича, штабс-капитана царской армии, окончившего академию РККА еще в 1922 году, когда там преподавали подлинные светочи военной науки. На место Жукова командиром 6-го казачьего корпуса назначен был А.И.Ерёменко.
Ерёменко вместо Горячёва. Жуков вместо Ковтюха. А кто вместо Вайнера?
Но это же еще не худшие из происходящих замен. Ещё не лейтенанты вместо полковников. Ещё не полковники вместо командармов 1-го ранга.
Худшее ещё впереди...
8. Интерлюдия. О чистке...
... в Красной Армии в мемуарах маршала сказано с достойной горечью:
"Из старых военных специалистов (в армии.— П.М.) остались лишь люди, проверенные жизнью, преданные Советской власти. К 1937 году рабочие и крестьяне составляли более 70 процентов комсостава, более половины командиров были коммунисты и комсомольцы... Тем более противоестественными, совершенно не отвечавшими ни существу строя, ни конкретной обстановке в стране, сложившейся к 1937 году, явились необоснованные, в нарушение социалистической законности, массовые аресты, имевшие место в армии в тот год."
Надо отметить, что фразеология подобных мест жуковских мемуаров несомненно продиктована автору и просто-напросто уводит в сторону от того, что предстоит разобрать и высказать историкам. В какой-то мере эти слова суммируют личное отношение Жукова к массовым репрессиям. В своё время они звучали здраво и всех удовлетворяли. Никто, кроме зарубежных историков и советских диссидентов не знал, что старые специалисты были так же честны, как и новые, и не искал объяснения беспрецедентному даже по масштабам восточных сатрапий уничтожению комсостава. Между тем, фразы Жукова неверны буквально в каждом слове, от начала до конца. Частично ввиду низкого уровня цензурной планки на время публикации мемуаров. Шестидесятые... Частично ввиду того, что ожесточенный спор о причине истребления комсостава РККА почему-то длится до сих пор, и последнее слово сказано будет лишь тогда, когда общепризнанно станет, что это был неизбежный шаг Сталина в истреблении потенциальной оппозиции, то есть лучших людей страны. На это нельзя решиться, не раздавив армию, ибо она как раз и осталась главным оппозиционером и на уничтожение цвета нации может ответить военным переворотом. Вот если начать с армии, то дальше можно действовать смело.
Но признать это потомкам, видимо. куда труднее, чем Сталину было решиться на это.
... противоестественными, не отвечавшими ни существу строя, ни конкретной обстановке в стране, сложившейся к 1937 году, явились необоснованные, в нарушения социалистической законности, массовые аресты...
(Совершенно не отвечают ни характеру маршала, ни его лексике заглаженные фразы писавшего за него всю эту беллетристику журналиста...)
Да нет, отнюдь не противоестественными, вполне отвечавшими и существу строя — диктатуре пролетариата (что за нелепый термин! как мы, современники, могли сносить это столько лет? и называть правление сытых партийных бонз диктатурой пролетариата?) — и конкретной обстановке в стране, режиму личной диктатуры Сталина. Диктатура на диктатуре.
Необоснованные?
Ну, здесь отсчёт идёт от нравственной базы, от того, на какую точку зрения стать. Если на вдолбленное нам "раньше думай о Родине, а потом о себе", то, конечно же, необоснованные, ибо тогда вождь и отец должен был думать о цене так называемых достижений, о миллионах затравленных и уморенных голодом, об убитых в чистках, а затем в проигранной и великой кровью наново выигрываемой войне.
Если же руководствоваться нравственностью тирана, то более чем обоснованные: ведь мерзавцы-командармы ради спасения этих никому не нужных трудящихся масс могут при благоприятных для них обстоятельствах посягнуть на его священную жизнь.
Было ли это исключено? В войну с таким-то началом перемена власти была бы естественна. (Впоследствии это едва не произошло. Думаю, не произошло к счастью. Слишком поздно.) В трудный для страны час на смену просчитавшимся политикам приходят их оппоненты, такой поворот событий предвидевшие.
Но оппонентов же уничтожили! Истребили поголовно.
Акад. О.Сувениров закончил свою книгу патетическим призывом: "Берегите армию!" Это верно, но это частность. О чистках следовало бы сказать: "Берегите оппозицию! Она ваш последний шанс при чрезвычайных обстоятельствах!" При живых командармах не могло быть сцены в Кремле 22 июня 1941 года, едва выяснились размеры катастрофы. Вождь не закатил бы истерику, пожалеть его было бы некому. Не залёг бы на дно на критическую неделю начала. Командармы предвидели немецкую угрозу и готовились к ней. И так ли невероятно, что, отчаявшись переизбрать несменяемого вождя, ставшего уже и мудрым, и великим, и росшего как поганый гриб изо дня в день в ливнепаде славословий, лучшие военные, именно те, которых он уничтожил первыми, готовы были пойти на переворот? Не следует так уж плохо думать о всём руководстве СССР, были и в нём разумные и смелые люди. (См. I. Deutsснer, STALIN, Political Biography, 1949, Oxford University Press, NY & London. Это в книге, приуроченной к 70-летию диктатора.) Поскольку разумных из партаппарата к 37-му году уже вычистили, пересажали и перестреляли, оставались они лишь в неполитических институтах армии и хозяйственной администрации.
Другое дело — были ли у них шансы на успех. При обычных обстоятельствах — нет, не было. Всепроникающий аппарат НКВД-ОГПУ держал их всех под колпаком. Это они знали, и это являлось одним из сдерживающих соображений. Оппозиция вождю вела к смещению с должности, а командармы слишком хорошо знали тех, кто дышит им в затылок.
Такая же проблема встала тогда и перед немецкими генералами из прусской аристократии. Уйдёшь в отставку, а на смену придут молодчики из штурмовиков — без знаний, без моральных уз, без кодекса чести, и будет ещё хуже.
И немецкие генералы, и командармы РККА слишком поздно поняли, что хуже быть уже не может, и история при всём сочувствии к ним не найдёт им оправдания.
Немецким генералам следовало уйти в отставку.
Командармам — вмешаться во внутренние дела страны.
Немцы всё же стали объединяться, нерешительно и вяло, хотя по составу были куда как однородны. Они, связанные узами родства и дружбы родителей, дедов и прадедов, были вполне уверены в партнерах, почему так долго и оставалось тайной их намерение. Но и им для осуществления покушения понадобилось более трёх лет, безнадежность ситуации и твёрдая нравственная позиция. Вдохновитель заговора генерал Хениг фон Тресков будучи спрошен фон Штауффенбергом о том, имеет ли покушение смысл теперь, когда союзники уже во Франции и скорее всего откажутся вступать в переговоры с любым германским правительством, ответил: "Покушение необходимо, притом возможно скорее. Берлинская акция (попытка захвата власти. — П.М.) должна состояться, даже если будет безуспешна. Смысл сейчас не в том, достигнет ли заговор практической цели, а в том, чтобы перед лицом мира и истории доказать, что германское сопротивление готово поставить всё на кон. Остальное по сравнению с этим пустяки".
Увы, до столь высокой ноты руководство РККА не дотянуло. Лучшие из командармов оказались способны лишь на пассивное самопожертвование. Тезис о том, что СССР в 1937-ом ещё не был доведен до такого отчаяния, как Германия в 1944-м, не убедителен: удушение крестьянства уже состоялось, а уничтожение лучших людей в политике шло полным ходом.
Лидеры РККА не решились вмешаться в политическую жизнь страны по многим причинам. Перечислить их можно уже здесь.
Первая — толчея на служебной лестнице. Подробнее об этом позднее, а пока ограничусь цитатой из книги Дж. Эриксона "Путь к Сталинграду". Говоря о тех, кто стал руководить армией после ликвидации командармов, он отмечает, что "... им не хватало той способности проникновения в вероятные формы современной мобильной войны, которыми так были озабочены уничтоженные командармы; им не хватало даже простого интеллектуального любопытства, потому что они чужды были интеллекту, все вместе и каждый в отдельности. Они громоздили лозунги, ничего не понимая в принципах; прикрывались статистикой огневой мощи без какого-либо постижения возможностей оружия, созданного их же собственными конструкторами; были воинственными щеголями без понимания профессионализма, необходимого военной службе."
Вторая причина сформулирована в книге В.Рапопорта и Ю.Геллера "Измена Родине": лучшие из командармов РККА были большевики. Большевизм таких людей, как Гамарник и Якир, "... не был ни напускным, ни вынужденным, как у многих кадровых военных. Якир свято верил в партийные идеалы. Для него интересы партии, дело построения социализма всегда стояли... впереди личных и профессиональных соображений. В этой идейной заряжённости, соединённой с альтруизмом, отсутствием карьерного честолюбия и глубокой порядочностью, следует искать источник силы и величия Якира."
Вот кто противостоял Сталину. В армии эти идеалисты занимали высокое положение и заслуженно были её кумирами. Без их зова ни подчинённые, ни даже равные им по званию и должности товарищи по службе ничего серьёзного предпринять, к сожалению, не могли.
Третья причина была в том, что, когда стали хватать военных и время действовать всё же пришло, Сталин с его кликой уже так вбил своё имя в бедные мыслью мозги вычищенного и вымуштрованного населения, что попытка его смещения могла обернуться борьбой, и перед идеалистами становился вопрос, которым генсек и его подручные не задавались никогда: "Опять кровь на улицах?"
Самая банальная, заставившая командармов признать несуществующую вину и позволившая генсеку расправиться с ними: тревога за семьи и нежелание подвергаться пыткам. Якир просто обменял свою жизнь на жизнь жены и сына и, видимо, нашёл способ заставить Сталина – против обыкновения – выполнить на сей раз обещание.
Подробному разбору причин должно всё же предшествовать изложение фактов и сравнительный анализ методов Гитлера и Сталина. Но закончить главу надо ссылкой на Жукова. Как-никак, он был выучеником убиенных. Даже если бы их вклад в оборону страны ограничился воспитанием одного только Жукова, то и тогда они заслуживают пьедестала. Но в стране, где памятники ставят литературным героям, не помнят героев подлинных.
Итак, то, что действительно написал Жуков, вернее, то, что он надиктовал, опубликовано лишь в 10-м издании его мемуаров, уже после падения империи. Эта многостраничная вставка содержит и тот эпизод, в котором коса мелькнула над головой самого Жукова. Если он уцелел, то не потому что не был виновен. Вайнер и Горячёв тоже были не виновны.
"В вооруженных силах было арестовано большинство командующих войсками округов и флотов, членов военных советов, командиров корпусов, командиров и комиссаров соединений и частей... В стране создалась жуткая обстановка. Никто никому не доверял, люди стали бояться друг друга, избегать встреч и каких-либо разговоров, а если нужно было — старались говорить в присутствии третьих лиц-свидетелей. Развернулась небывалая клеветническая эпидемия. (Выделено мной. — П.М.) Клеветали зачастую на кристально честных людей, а иногда на своих близких друзей. И все это делалось из-за страха быть заподозренным в нелояльности. И эта жуткая обстановка продолжала накаляться".
Комментарии излишни, и кусок из 10-го издания мемуаров приведен вот для чего:
Во-первых, чтобы обратить внимание читателя на не свойственный маршалу, но несомненно принадлежащий ему эпитет "жуткая", применённый дважды в коротком абзаце и нигде не встречающийся в мемуарах, даже если речь идёт о войне.
Во-вторых, чтобы дать понять одну из причин, по которым Жуков уцелел в чистке. Он вовремя понял, что надо запереть язык за зубами. (Вторая заключалась всё-таки в личном мужестве и неистовом желании жить: он яростно и умело защищался, когда коса занеслась над его головой).
В-третьих, чтобы лишний раз показать, как отличается подлинное мнение Жукова от того, что было дозволено к публикации. А ведь подобным образом редактировалось не только то, что писалось, но и то, что мыслилось.
9. Чудесная своевременность. Факты
Когда открылся доступ к архивам, новые историки сделали три вещи.
Первая — документы стали фальсифицировать, сокращая или, по мере надобности, даже дополняя их, но не переставая ссылаться при этом на номера папок хранения. Вторая — вождя в 41-м наделили гением предусмотрительности и поставили в позу подготовки удара. Не успел, дескать. Третья — гипотезу заговора определили в факт.
Поддавшись якобы документированным публикациям новых в жёлтой прессе, я и сам в первом издании этой книги обронил слово "заговор". Новым историкам хотелось верить в заговор, чтобы оправдать расправу Сталина с РККА. Мне хотелось верить в заговор, чтобы наделить командармов высоким порывом и хотя бы тем утешаться, что, злоумышляя против оседлавшего страну тирана, погибли они не зря.
Увы, факты не дают этого сделать.
Каковы же факты?
К сожалению, краеугольная в теме убийства РККА книга В.Рапопорта и Ю.Геллера "Измена Родине" попала мне в руки уже после публикации первого издания моей книги. Привлечение этих российских историков начну банально, с цитирования:
"РККА середины 30-х годов была великолепная, первоклассная армия. Лучшая в отечественной истории. На ту пору самая передовая армия Европы и, безусловно, самая думающая... Пусть ею, нередко беззастенчиво, пользовались политики, но все равно РККА больше любого другого института (тогдашнего СССР. – П.М.) несла в себе революционный дух: освобождение от вековых оков рабства, косности и невежества, стремление к безграничному совершенствованию, неудержимый оптимизм... В армии выросло новое поколение военных интеллигентов, которые брались за задачи высшей трудности и многие из них решали блестяще. Невозможно представить, чтобы РККА отдала Гитлеру половину страны".
До чистки не было в мире желающих противостоять РККА. Это факт, подтвержденный военными атташе великих держав, наблюдавшими маневры 1935-1936 г.г.
Напряжение висело в воздухе, и мирный статус Европы не обманывал командармов. Сподвижник Якира, писатель, командир одного из первых тяжелых дивизионов, чудом уцелевший лагерник, комбриг Илья Дубинский, которому вернули полковничье звание вместо генеральского, оставил пересказ выступления командарма перед бойцами округа: цель маневров — устрашение агрессора, выигрыш мира еще на два-три года. Время, нужное для перевооружения армии.
Потому-то и выкладывал Якир перед ошеломленными наблюдателями новые и новые козыри, у него еще много имелось про запас того, что он держал в секрете, как то подводные переправы, осуществлявшиеся не только пехотой, но и танками (чего новые не могут не знать, но предпочитают помалкивать, дабы не пробуждать воспоминаний о кровью орошённых речных плацдармах Великой Отечественной). Так что, демонстрируя новшества, Якир не блефовал, когда с хорошо разыгранным простодушием сокрушался, что не всё успел показать. Запугать, выиграть время и войти в такую форму, когда пугать уже не нужно будет, сами испугаются.
Времени было в обрез, но ещё хватало.
А вот будущего и вовсе не было.
Говорят, доброе начало полдела откачало. Но дело так страшно, тема так болезненна, и нет чувства, будто что-то откачано. Фактов много, и все просятся на первое место.
Вот был такой человек — Яков Охотников...
Начнем всё же не с него.
5 июля 1936 года был арестован комдив Дмитрий Шмидт (Давид Аронович Гутман), личность легендарная, начдив-2 корпуса Червонного казачества, затем, последовательно, начдив-7 (и в этом качестве командир Жукова, командовавшего у него полком. "Умница", — отзывается маршал о своём командире), Дикой дивизии горцев, а при аресте командир единственной тогда в Красной армии тяжелой танковой бригады. (На его-то место и назначен был И.В.Дубинский.) Гутман-Шмидт был человек той храбрости, какая изумляла даже видавших виды рубак Гражданской. Исключение Троцкого из партии в 1927 году привело его в бешенство. Он тогда командовал дивизией горцев и приехал на съезд, одетый в форму своей дивизии, в черкесске с газырями. В перерыве между заседаниями он отыскал Сталина и с жестом, словно доставал из воображаемых ножен саблю, сказал: "Смотри, Коба, уши отрежу!" Сталин побелел и — смолчал.
Наивные люди, они думали его образумить...
Но всё началось ещё задолго до этого.
История — это поиск причинно-следственных связей. А излагать придётся чудеса. Да не просто чудеса, а сплошным потоком. Или, если ссылка на чудеса не пройдёт, то работа будет задана целому поколению историков. И даже не одному поколению.
Основной источник радости любого тирана — уход из жизни неугодных. В 20-х годах подобравшегося к власти гнилозубого человечка судьба стала одаривать такими именно подарками.
Первое чудо произошло в Тифлисе июльским днем 1922 г. Сорокалетний велосипедист Симон Тер-Петросян{12}, известный также по кличке Камо, попал под автомобиль, их в тогдашнем Тифлисе с десяток было, да так удачно, сразу насмерть. Очень он много знал о новом генсеке, много, как никто. Вместе Тифлисский банк брали, первое мокрое дело вождя. Знал о связях с охранкой. И, зная так много, оплошал. А ведь подлинный был супермен, террорист, тренирован, как спецназовец, в туза стрелял, всегда готов к засадам, к отпору. Уму непостижимо. Такой подарок, уж такой подарок... Утверждают, что генсек в это время был в Тифлисе. Впрочем, так ли уж это необходимо? Разве что на встречу вызвать и точно знать, когда будет идти-ехать и где.
Второй подарок был Эфраим Склянский, по должности зам. председателя РВС республики, начальник Штаба РККА. По профессии военный врач. По одаренности военный гений. Вся его канцелярия находилась в его голове. Он в Революционно-Военном Совете один выполнял всю работу по координации действий фронтов Гражданской войны. В 1924-м убрали из РВС его председателя Троцкого, а с ним и Склянского. Прожил 33 года и утонул летом 1925-го в Пенсильвании во время служебной командировки. Чудо. Ушёл серьёзный претендент. Так что, если вдруг, не приведи, конечно, Бог, случись что с Фрунзе, хоть и неловко, но всё же можно толкать на пост Главвоенмора своего карманного Клима Ворошилова.
Вот бы выяснить, чьей волей понесло Склянского в такую даль... Зачем? Умел он плавать? Кто был назначен в спутники? Кто потащил его купаться? Кто утопил?
Впрочем, на эти вопросы ещё можно будет ответить. Дело хранится в США, в Пеннсильвании.
Склянский простился с жизнью 27 августа 1925 года. Спустя два месяца без двух дней за ним последовал Фрунзе, Главвоенмор. Как он не хотел идти на эту операцию{13}...
Путь креатуре Сталина расчищался грубо, заметно.
6 ноября 1925 года Ворошилов стал Главвоенмором после ожесточённого торга. Умение торговаться всегда было сильной стороной Сталина. Прошёл кандидат, ничтожность которого устраивала обе стороны. (Генсек тогда ещё не был всесилен.)
Подарок. И факт. И какой!
Как армии было видеть это и терпеть?
(Втискиваю, хоть и несовместимо по масштабу, зато своевременно: 6 августа 1925 года убит своим адъютантом командир дислоцированного на Украине 2-го кавкопуса Григорий Котовский, человек-легенда, Робин Гуд юга России, соратник Якира по героическому походу Южной группы войск. Рука этого храбреца была легка на подъём, а череда странных смертей в РККА начинается именно его убийством. Из ревности. Не чудо, но крайне своевременное нечудо. Неприручаемый был тип, со страстью к справедливости, не исключавшей и персонального террора.)
Третьим чудом стал Феликс Дзержинский. Ну, не он сам, а смерть его, очень своевременная. Этот человек был принципиален, потому опасен. И вдруг умер, надо же такому случиться. 20 июля 1926 года. Под этот столп партии Сталину было не подкопаться, разве убить. Конечно, он сделал бы и это, но Дзержинский вдруг возьми да и умри сам. Чудо!
В книге Геллера и Раппопорта об обстоятельствах его смерти сказано следующее: "Согласно объявленному диагнозу, он умер от разрыва сердца прямо на заседании ЦК, в ходе которого дважды вступал в яростный спор с Каменевым и Пятаковым. При знакомстве с текстами речей вызывает удивление незначительность предмета дискуссии. Казалось бы, тяжело больному человеку не было необходимости повторно брать слово по столь ординарному поводу. Рассказывают, что Сталин намеренно подливал масла в огонь, чтобы затянуть заседание. Наконец, Дзержинский рухнул на глазах боевых соратников..."
Вот подарок так подарок...
Мы никогда не узнаем подоплеки случайностей в списке, который радовал генсека ещё до начала массового террора. Список продлился гибелью в авиакатастрофе ещё одного друга справедливости — комкора Яна Фабрициуса (четыре ордена Красного Знамени за Гражданскую войну, но несколько сдержаннее Котовского). Эта катастрофа летом 1929-го не была ли репетицией катастрофы с работниками Штаба РККА? А убийство из ревности потенциального террориста Котовского не репетицией ли убийства Кирова было? И сколько незамеченных устранений потенциальных мстителей на уровне ниже Котовского предшествовало устранению Фрунзе?
Иной подумает: автор нагнетает события сенсационности ради. Это не так. Ненависть к Сталину не заслоняет автору глаз, он вполне понимает, что некоторые из происшедших событий могли быть случайны. Но такое обилие случайностей не случайно. Эта книга — не что иное, как завещание старшего молодым коллегам, которые к тому же, может статься, будут удачливее и получат доступ к письмам или документам, подтверждающим или опровергающим подозрения.
Обилие сталинских удач побуждает сомневаться даже в естественности смерти Свердлова. Противник необоримый, Свердлов знал Сталина, как никто, еще по Туруханской ссылке. Ссыльные в унынии и бездеятельности делаются куда разговорчивее и прозрачнее, и Сталин там раскрылся, после чего Свердлов до конца жизни его не замечал.
Как терпела армия Ворошилова?
А как стерпела почти открытое убийство популярного Фрунзе? После революционного кровопускания руки не тянулись к оружию, дела хотелось решать парламентскими путями.
И все же 7 ноября 1927 года, в день 10-летия Октября, что-то произошло. Прямо на трибуне мавзолея. В этот день ожидалась параллельная демонстрация троцкистов, и жизни вождей, помимо чекистов, должны были охранять слушатели военных академий. Так объясняют Раппопорт и Геллер.
Кем было принято такое решение? Сталиным? ЧК? Академиями? Путаница при параллельном исполнении обязанностей чревата неожиданностями.
Вот как описано всё это в книге Рапопорта и Геллера, трактующих происшедшее как недоразумение.
Утром 7 ноября 1927 года начальник академии им. Фрунзе Р.П.Эйдеман (одна из восьми жертв процесса командармов) вручил слушателям академии спецпропуска. Запомним имена героев: Яков Охотников (вот это имя!), Владимир Петенко, Аркадий Геллер. На территорию Кремля они прошли спокойно, но у калитки туннеля, ведущего на трибуну, стоял телохранитель-грузин, там пропуска академии силы уже не имели. Парни отшвырнули телохранителя и выскочили на трибуну. Охрана кинулась на них.
Отличное начало для подлинного дела. Но...
"Вырвавшийся Охотников подскочил к Сталину, которого счел виновником всей этой провокационной неразберихи
(Правильно! Но какой именно?) ... и кулаком
(Ну вот, нашел чем... ) ударил его по затылку. В последнее мгновенье
(перед чем? — П.М.) телохранитель выставил нож — стрелять было нельзя — и ранил Охотникова в руку. Вмешательство присутствовавших военных погасило вспышку".
Жаль.
В эссе "Апология Якира", опубликованном в 1999 г. в нью-йоркской "Интересной газете", этот поступок молодых командиров я интерпретировал как покушение. Теперь уже так не думаю. Но, даже будь это покушение, как ни трагичен был для страны и народа срыв его, описание сцены нельзя читать без смеха. Стоит лишь представить ситуацию до этого удара кулаком по шее вождя, предмета столь рьяной, совместной с чекистами, охраны, от агрессивного появления на трибуне деревянного тогда мавзолея трёх командиров, по дороге сломавших калитку, перелезать друг за другом было долго, могли помешать добраться до любимого вождя, а уж так хотелось, он зарезал их слишком независимого наркома и далекий Пишпек назвал его именем, это у вождя потом стало забавой — называть города именами устранённых, дабы новости с мест тоже звучали победами: Котовск, Ленинград, Свердловск, Фрунзе, Дзержинск и Днепродзержинск, покорный, но неуместно популярный Киров (Кировоград, Кировобад, Кировакан, Кировск...), Куйбышев, Орджоникидзе...
Описание Рапопорта и Геллера комично тем, что исходит из концепции рьяных служак. Если так, то — да, чрезмерное усердие, и субъект сугубой охраны, на который пылинке не дозволено упасть, получает подзатыльник. Но уже ходит из рук в руки повесть Пильняка. Имена не названы, но так всё прозрачно. Несомненно физическое устранение Фрунзе, в академии имени которого учатся молодые командиры. И они достигли цели. Так не кулаками же! И шашками на трибуне не развернёшься...
Без пистолетов в руках — значит, не покушение. Парни действовали как любители. Их начальник комкор Эйдеман тоже. Не обсуждали? Избегали слов? Единомышленники понимают друг друга без слов? Вот так и поняли.
Никто из этих, с позволения сказать, тираноубийц, не был близок Сталину. Охотников и вовсе был человеком Якира, помощником по героическому походу 45-й дивизии. Они и лично были близки.
Ну и что, причастен Якир? Где доказательства?
Впрочем, Сталину не нужны были доказательства. Ему хватало подозрений. Доказательств, когда надо, он добивался признаниями вины.
Впечатление такое, словно вождя решили пугнуть. Пугнуть уголовника, какая неосторожность... Кто? Вряд ли Якир. Он был умница, реалист. Участвуй он в обсуждении, он предложил бы действовать решительнее. И нашел бы средства.
А ведь до убийства Фрунзе военные вообще не шли дальше снисходительного презрения к Сосо в том кругу, где военные таланты вождя котировались по подлинной их стоимости. Но, хоть после устранения Фрунзе прошло уже два полных года, акция молодых командиров, сторонников Троцкого в качестве альтернативы Сталину (тут надо вспомнить о не так давно зачитанном на съезде завещании Ленина), была скорее всего предприятием келейным и осуществлялась в уверенности, что за это хулиганство их, если и будут судить, то не сурово. Сталин не всесилен, а за ними — армия.
Не подумали они о том, что будет, если за ними не станет армии. Такое в двадцатые и впрямь трудно было представить.
Словом, лицо вождя не так ещё было отчетливо, а Якир не был троцкистом, как Охотников и Шмидт. Он был, если можно так выразиться, гамарниковцем, то есть человеком идеи, а не личности. Он сознавал недостатки всех потенциальных лидеров и не желал нового тура борьбы за власть, так как на революционном опыте убедился, что в России достижение политических целей, даже не вполне отчётливых, не считается с кровью. И потом, тогда он ещё верил в коллегиальность.
А вождь почуял дуновение смерти столь отчётливо, что с ним в тот же день, 7 ноября, произошел психический срыв. Второй такой срыв произошел 22 июня 1941 года.
Лечить первый вызваны были два медицинских светила страны — Юдин и Бехтерев. Диагноз Бехтерева — паранойя — стоил ему жизни{14}.
Второй срыв вождя лечила своей кровью вся страна.