«Лузитания», «пломбированный вагон» и «14 пунктов мира»
Да, массовый исход «миротворцев» в гимнастерках из Нового Света в Старый был обставлен в несколько этапов. Психологическим шедевром стала тут история с «Лузитанией».
Именно ее трагедия позволила организовать в Америке первое широкое возмущение Германией. Потопление фешенебельного (водоизмещением в 32 тысячи тонн!) английского лайнера немецкой подводной лодкой 7 мая 1915 года часто описывается искаженно, а ведь эпизод-то был неоднозначным, читатель! Шла война — время для круизов не самое подходящее. «Лузитания» и стала транспортным судном, за которым немцы, не скрываясь, охотились. Накануне последнего рейса рядом с рекламой о скором отплытии «Лузитании» из Нью-Йорка в американских газетах публиковалось сообщение:
«Путешественникам, которые намерены пересечь Атлантику, мы напоминаем, что Германия и ее союзники находятся в состоянии войны против Англии и ее союзников, что зона военных действий включает воды, прилегающие к Британским островам, что в соответствии с официальным предупреждением имперского правительства Германии суда, идущие под флагом Англии или любого ее союзника, будут уничтожены в этих водах, и, таким образом, пассажиры этих судов, путешествующие в зоне военных действий, подвергают свою жизнь опасности.Имперское посольство Германии в Вашингтоне
22 апреля 1915 года».
Я не знаю, чем можно объяснить то, что 1959 человек (а среди них — 124 американца) все же решились идти в этот рейс. Неясно, что для многих причиной были доллары и фунты стерлингов — «Лузитания» в очередной раз везла не только людей, но и военные грузы, снаряды, патроны.
Однако полной загадкой остается пребывание на борту мультимиллионера Альфреда Вандербильта, «короля шампанского» Джорджа Кесслера и других финансовых тузов, получивших персональные телеграфные рекомендации отказаться от рейса на этом судне! Под предупреждениями стояла подпись Morte (то есть в переводе с французского «смерть»).
Очевидно, и магнатов влекли в Европу неотложные интересы Долларов и Фунтов, дающих Власть и Силу.
У юго-восточного побережья Ирландии в 10 милях от берега лайнер был торпедирован лодкой U-20 капитан-лейтенанта Вальтера Швигера. «Лузитания» затонула так быстро, что погибли 1154 (по другим данным — 1196 или 1198) человека (из них то ли 114, то ли 139 — американцев).
Британское Адмиралтейство знало о местоположении лодки Швигера заранее. Еще в 1914 году русские моряки потопили германский крейсер «Магдебург» и сумели поднять со дна освинцованные книги кодов и радиошифров. Россия поделилась удачей с союзниками, и радиоперехваты очень помогали в противодействии германским подводникам.
Вот и на этот раз вначале на охрану «Лузитании» у английских берегов ей навстречу был направлен эскорт из крейсера «Джуно» и нескольких эсминцев. А потом он был отозван.
Гибель «Лузитании» была выгодна и необходима всему англосаксонскому крылу Золотого Интернационала — как Вильсону и его хозяевам, так и англичанам. Мотивы были настолько прозрачны, что молва тут же указала на молодого военно-морского (его «снабженческая» карьера была еще впереди) министра Черчилля. С гибелью «Лузитании» сэр Уинстон действительно сразу резко повышал свои акции на политической бирже хозяев мира. «Лузитания» не стала, правда, поводом к вступлению США в войну, но помогла в более ближних расчетах: резкие протесты США прорвали блокаду Британских островов лучше мощной эскадры.
Немцы были вынуждены сократить свою подводную активность, и американцы опять могли без особого риска снабжать Европу средствами для продолжения разорительных (для Европы) сражений.
Морская бойня притихла, сухопутная — продолжалась. Над окопами Западного фронта кружили шесть тысяч голу бей. Однако это были не «голуби мира», а курьеры — крылатые почтовые служащие английской секретной службы.
В окопах же нарастали ожесточение и усталость.
Бенито Муссолини рассорился с социалистами и напрочь за был, что в 1913 году баллотировался кандидатом от них, обличая милитаризм, национализм и империализм. Еще осенью первого военного года он ушел из «Avanti», a 14 ноября начала выходить его «Poppolo d'ltalia». По обе стороны заголовка красовались цитаты из Огюста Бланки: «У кого есть железо, у того есть и хлеб» и Наполеона: «Революция — это идея, нашедшая штыки».
Железа и штыков хватало, с хлебом было хуже. Не предвиделись пока и революции. Весь 1915 и 1916 годы росли потери, росли и прибыли.
Не обходилось без провокаций. В Москве 28 мая 1915 года произошел второй (после И октября 1914 года) чудовищный погром немцев-москвичей. Разрушения производили по плану, с ведома полиции.
В Афинах французские агенты во главе с де Рокфеем инсценировали нападение «агентов Вильгельма» на французское посольство и устраивали взрывы на греческих кораблях, объ ясняя их «германскими торпедными атаками». Целью инсценировок было полное установление контроля Антанты над Грецией.
Полковник Лоуренс Аравийский призывал к бунту кочевые арабские племена, а сэр Эдуард Грей писал Вильсону секретные послания о «необходимости мира» и «искоренения милитаризма». Под последним подразумевался, естественно, милитаризм только германский, но никак не англосаксонский. Вильсон отвечал... Надо же было обеспечить работой будущих историков!
Англичане, чтобы подбодрить приунывших русских «союзников», пригласили в Англию делегацию из шести журналистов и писателей (были там В. Немирович-Данченко, К. Чуковский, В. Набоков).
Был и Алексей Николаевич Толстой. Потом он вспоминал: «Только и видно было добродушных — почти придурковатых — людей-рубах. Ты, мол, да я, мол, англичанин и русский — давай, парень, выпьем. Даже сэр Эдуард Грей, задававший тон всей политике, прикинувшись простачком, похохатывал. Другого стиля гостям не показывали».
Толстой за столом спросил Грея:
Сэр, а вы часто бываете на континенте?
О, нет, я там никогда не был, — мило улыбнулся тот в ответ.
Почему?
А я боюсь, что украдут мой чемодан! Ха-ха-ха...
22 сентября 1916 года Грей впервые употребил в переписке слова: «Лига Наций». И сразу стало ясно, что Лига задумывается в качестве дымовой завесы будущих военных приготовлений. А уж по части таких завес англичане навострились — их как раз в это время усиленно внедрял морской министр Черчилль. Но основное совершалось без словесных и дымовых завес...
Однако, читатель, иногда и хитрый негодяй может дать маху. Нет, Штаты уверенно и умело вели дело к такому исходу войны, какой сразу и задумывался. И все же одна деталь очень уж явно обнажила, что военный пожар в Европе вильсоны тушили керосином. Вышло это так...
12 декабря 1916 года Германия заявила о готовности «не медленно приступить к мирным переговорам». Со стороны немцев был тут, конечно, и двусмысленный маневр. Да и как же иначе, если войну ВСЕ вели неправедную, алчную и хищническую. Но Германия действительно была не прочь замириться на приемлемых условиях.
Хотя бои шли все время на французской территории, в Германии все явственней не хватало продовольствия и сырья. Сторонние наблюдатели говорили о «гениально организован ном голоде» — не в смысле его намеренности, а в смысле чет кого распределения скудных пайков.
Итак, Германия — по заявлениям Антанты — «агрессор», предлагала мир. Антанта, если она была искренне против войны, должна была как минимум сразу же поддержать предложение немцев.
Однако мог ли Вильсон (то есть Капитал США) допустить, чтобы война закончилась не тогда, когда это решат за океаном?
И 18 декабря «миротворец» вместо простой поддержки предложения Германии обращается к воюющим державам со своей нотой, желая выступить как посредник.
«Нейтральные» Штаты — в роли международного арбитра?
Такой вариант для немцев был по ряду причин неприемлем (об одной, и важнейшей, я скажу чуть позже)... И они резонно ответили Вильсону, что мир должен быть достигнут в прямых переговорах только между участниками войны.
Немцы были правы: «двое дерутся, третий не встревай!». Но англо-французы залезли слишком глубоко в американские долги.
Так что «мирная» нота США своей цели достигла: война продолжалась, потому что теперь у Антанты был повод Германии отказать, что и было сделано за день до нового 1917 года — 30 декабря.
Наступил 1917 год. В горах и на равнинах Турции ветры и дожди выбелили черепа то ли миллиона, то ли даже полутора миллионов турецких армян, вырезанных весной 1915 года. А сэр Эдуард Грей и «демократическая» Европа уже успели пере парить шутку Талаат-паши: «Армянского вопроса более не существует, так как армян более не существует». И переварить ее Антанте было не так уж и сложно, потому что с исчезновением с турецкой деловой «арены» армянских финансистов и дельцов их место занял не турецкий, не немецкий, а англо-французский капитал.
Во французской армии распространяли листовки: «Нас ведут на убой»...
В русской армии были введены телесные наказания солдат, и теперь смысл войны разъясняли русскому мужику розгами. Но царизм тщетно пытался вбивать «патриотизм» через, пар дон, солдатские зады, потому что в головах фронтовиков-окопников бродило иное: «Зачем? Для кого? Не пора ли кончать?»...
Из-за границы, несмотря на крайне ограниченный тоннаж судов, везли в Россию не станки для заводов, а колючую проволоку, которую без особого труда можно было делать и у нас.
А были бы станки — не было бы нужды оплачивать русским золотом работу чужих (заокеанских в том числе) станков.
К 1917 году снабжение армии все же кое-как наладили. Но к этому времени был выбит не только кадровый состав офицерства и солдатской массы, а и сам «кураж» войны. Запал первых лет прошел. Армия, все более превращаясь в народное ополчение и по духу, и по уровню подготовки, вдруг осознала: «Это надо не нам, а богатеям».
12 декабря 1916 года Борис Пастернак писал родителям: «Пробегая газеты, я часто содрогаюсь при мысли о том кон трасте и той пропасти, которая разверзается между дешевой политикой дня и тем, что при дверях»...
А «при дверях» 1917 года уже стояли великие потрясения.
Штаты (и, к слову, Япония), пользуясь тем, что европейские колониальные державы дубасят друг друга, укрепляли свое присутствие по всему миру.
А вот Францию и Германию война обобрала донельзя. Англия тоже была на грани срыва в революцию. 24 апреля 1916 года в Дублине началось восстание ирландцев, подавленное Лон доном зверски: артиллерия смела огнем пол-города, сдавшихся расстреливали без следствия и суда сотнями. Выступление в Ирландии было более националистическим, чем классовым. Однако внутриполитическую ситуацию оно революционизировало серьезно.
Впрочем, кое для кого все шло, как по нотам (музыкальным и дипломатическим). Английский флот установил прочную «голодную блокаду» Германии, и единственным мало-мальски равноценным ответом для немцев была неограниченная подводная война, прерывающая морское снабжение уже Англии.
Препятствием для немцев могла стать только позиция официально нейтральных Соединенных Штатов. Германский посол в Вашингтоне граф Бернсторф предупреждал, что объявление беспощадной подводной войны автоматически вовлекает США в мировой конфликт.
Берлин верил и не верил. Ведь, избрав выдвигавшего «пацифистскую» программу Вильсона президентом, рядовой американец показал, что воевать он не склонен. Учитывал Берлин и то, что в Америке жили миллионы граждан немецкого происхождения, связи с Фатерляндом не оборвавшие.
Помнил вроде бы об этом и Вильсон. И официальная реакция США на германские планы неограниченной подводной войны отсутствовала.
С другой стороны, к 1917 году Германия получила кредитов от «нейтральных» Штатов на 20 миллионов долларов, а страны Антанты — на 2 миллиарда, то есть в сто раз больше! Такой «нейтралитет» не мог не настораживать...
Одного этого соотношения кредитов — 1: 100 в пользу Антанты — было достаточно для обоснованного недоверия Германии к Америке. Немцы уже однажды разумно отвергли лукавое американское предложение о «посредничестве», и в этот раз тоже надо было крепко подумать, прежде чем идти на та кую решительную меру, как эскалация подводной войны, косвенно затрагивающая и США...
И тут... 6 января 1917 года Ассоциация торговли и промышленности в Берлине устраивает обед в честь посла Соединенных Штатов Джемса Джерарда. Звучат речи о традиционной дружбе Америки и Германии, приветствуют друг друга Джерард и статс-секретарь Циммерман, лобызаются штатовские атташе и германские министры. А посол — сама любезность и благодушие...
Жест (безусловно — заранее взаимно согласованный, по тому что такие «обеды» экспромтом не даются) был задуман широко и с очевидным намеком. Все знали, что Джерард -лишь передатчик воли и настроений Вильсона. Далеко не все, по те, кому нужно, знали и то, насколько капитал США уже внедрился в Германию. Поэтому «банкет Джеральда» был расценен германским общественным мнением однозначно: Штаты дают понять, что в войну с рейхом они не ввяжутся.
31 января 1917 года. Циммерман в здании германского Аусамта (МИДа) вручил недавнему собутыльнику ноту, извещавшую о начале Германией с 1 февраля неограниченной подвод ной войны.
А 3 февраля Вильсон объявил в конгрессе о... разрыве дипломатических отношений с Германией.
Провокация Джерарда сработала, а Германия опять оказалась в положении стороны, инициирующей отрицательное развитие событий.
У историков можно встретить мнение о том, что, мол, «банкет Джерарда» и запустил механизм катастрофы. Но не будем наивными — этот банкет во время войны повлиял на общий ход дел так же, как перед войной сараевские выстрелы. Это был видимый, публичный повод. А основную диверсию против своего германского якобы собрата Капитал Америки провел, конечно, в кулуарах. И не в один день.
Кроме «банкета Джерарда», вторым «вашингтонским выстрелом» стало обнародование Вильсоном 28 февраля 1917 года так называемой «депеши Циммермана», которая шла по трансатлантическому кабелю. Кутерьма вокруг нее выглядит странно и туманно. Не сказать об этой депеше нельзя — эпизод считается классическим. Но вот объяснить его...
Получилось так. В январе 1917 года граф Бернсторф через полковника Хауза добился у Вильсона разрешения пользоваться для сношений с Берлином телеграфным шифром, не известным правительству США. Мотив — необходимость оперативного обмена мнениями о поисках путей мира.
Разрешение было дано, и 19 января Циммерман посылает из Берлина транзитом через Вашингтон депешу германскому посланнику в Мексике Экгардту. Однако еще в Лондоне эту оглушительно провокационную депешу расшифровали английские контрразведчики. И англичане через американского посла У. Пейджа передали ее Вильсону явно в расчете на то, что содержание такого документа будет очень кстати для всех, кто ведет Америку к вступлению в войну.
И вот что было в депеше... Экгардту предписывалось выяснить у президента Мексики дона Венустиано Каррансы готовность мексиканцев к войне со Штатами, если те объявят вой ну Германии. Мексике обещали финансовую поддержку и соблазняли ее перспективой вернуть себе Техас, Аризону и Нью-Мексико.
Внешне все выглядело феноменально нелепо. Мексиканской Моське предлагалось победить американского Слона с Ослом в придачу. Однако не все было просто — Мексика тогда бурлила. В 1910 году там началось мощное крестьянское движение Франсиско Панчо Вильи и Эмилиано Сапаты против ставленника Америки и Англии диктатора Порфирио Диаса.
В 1911 году Диас сбежал из страны, и его сменил либерал Франсиско Мадеро. Но даже он американцам не подходил, и в 1913 году опять-таки проамериканский генерал Викториано Уэрта сверг Мадеро, убив его.
Сапата и Вилья поднажали, и в конце 1914 года заняли столицу Мехико. Хунта Уэрты рухнула, и США перешли к прямой интервенции. Собственно уже в апреле 1914 года в мексиканском порту Веракрус высаживался американский десант, остававшийся там до октября.
Президентом Мексики стал тем временем опытный политик и крупный помещик В. Карранса. Он разгромил Вилью, но выступил против империалистической политики США и обещал провести земельную реформу.
В марте 1916 года части американской армии под командованием Першинга перешли мексиканскую границу, но лег кой прогулки у янки не получилось. Правительственные войска и партизанские армии П. Вильи и А. Сапаты, временно забыв гражданские распри, объединились и Першинга из страны вышвырнули.
Увы, мексиканцы еще круче воевали друг с другом. Офицер-карранклан (сторонник Каррансы) расстреливал своего бывшего однокашника-вильиста, как вспоминал позже знаменитый художник Давид Альфаро Сикейрос, сам воевавший на стороне Каррансы, трещали пулеметные очереди, горячились кони, метались в горячке черной оспы и жарких боев люди...
Повернуть плохо управляемую и легко возбуждаемую массу против американцев («гринго») считалось делом непростым. Но попытаться хотя бы оценить вероятность этого было для Германии делом соблазнительным.
Исключить угрозу вступления США в войну на стороне Антанты никто не мог. Такой вариант давно казался реальным для любого приличного аналитика.
Мексиканцы же способны были отвлечь янки на какое-то время, когда фактор времени для Германии становился решающим.
При всем при том депеша Циммермана была, конечно, актом крайне авантюрным — одна опасность утечки информации через ненадежную мексиканскую сторону перевешивала все возможные выгоды. Огласка же депеши могла стать (и стала) отличным поводом «разогреть» рядового американца до воинственной кондиции. Техас — это тебе не Эльзас-Лотарингия.
Так и получилось — фактор «телеграммы Циммермана» был использован Вильсоном максимально, и системно очень напоминал «фактор Гаврилы Принципа».
Выстрел в Сараево тщательно готовился сразу с нескольких сторон. А как с «депешей Циммермана»? Очень уж и она оказалась кстати...
Пятидесятивосьмилетний Артур Циммерман был хотя и «карьерным» дипломатом, пройдя все стадии консульской службы, но дипломатом для рейха нетипичным. В Аусамт он пришел не из аристократической, а из буржуазной среды. После войны полностью сошел с политической арены, хотя жил долго и умер в 1940 году... Так что и тут мы имеем пример судьбы странной, двойственной, в которой можно легко подозревать скрытые от посторонних глаз мотивы и поступки.
После публикации злосчастной телеграммы агентством «Ассошиэйтед Пресс» американские пацифисты объявили ее провокацией англичан. Чтобы не раскрывать немцам умение англичан дешифровывать германский дипломатический код, технология перехвата обнародована не была, а директор английской морской разведки сэр Реджинальд Холл провел хитроумную операцию прикрытия подлинного источника ин формации.
Все эти обстоятельства скорее всего позволяли Германии от конфузной депеши откреститься и вслед за пацифистами Америки объявить ее провокацией. Однако 3 марта ее подлинность была подтверждена на пресс-конференции самим Циммерманом. Шаг, еще более непонятный, чем отправка де пеши подобного содержания. Ведь сколько мы имеем приме ров вранья на высшем государственном уровне в ситуациях менее критических и по поводам менее значительным... И остается лишь гадать: по чьему-то недосмотру или по чьей-то злой воле была состряпана эта провокация с точной адресацией и точным учетом реакции на нее общественного мнения Америки...
Во всяком случае пришлась депеша Циммермана очень ко времени. От США, как от страны нейтральной и от Европы далекой, народы Европы ожидали миротворческого посредничества. Но Дядя Сэм отводил себе роль решающей военной фигуры на решающем, финальном этапе войны. И нужен был окончательный повод для того, чтобы прекратить разыгрывать роль арбитра и превратиться в прямого участника «игры».
Миссии Хауза... Затем «Лузитания»... Затем «банкет Джерарда»... Затем «депеша Циммермана»...
Теперь США могли брать дело войны непосредственно в свои руки. Да и пора было... Подводная война уже угрожала Англии голодом, а тоннаж судов, потопленных с момента ее объявления, приближался к миллиону тонн. Америке приходилось спешить.
Второго апреля Вильсон обратился к Конгрессу с просьбой санкционировать объявление войны Германии. Шестого апреля война была объявлена.
Одновременно появлялась возможность более решительно вмешаться в русские дела...
В Россию уже пришел февраль 1917-го... Значит, в Россию уже пришла революция. Ее буржуазный характер вполне устраивал и Антанту, и США. Однако дальше русская революция пошла так, что ход ее нравился американцам все меньше.
Еще в конце 1916 года был убит Распутин, а в феврале 1917 года Николай II отрекся. Отрекся не под дулом нагана революционного матроса, а после опроса всех командующих фронтами и флотами.
Жестко против отречения высказался только Хан Нахичеванский, остальные сказали: «Уходи!»
Вот почему последний дворцовый комендант Николая генерал Воейков назвал основными виновниками падения самодержавия именно эту компанию во главе с бывшим главнокомандующим, дядей царя, великим князем Николаем Николаевичем.
Отречения царя требовали и кадет Милюков, и помещик Родзянко, и монархист Шульгин.
Поезд генерал-адьютанта Иванова, которого царь направил на усмирение Петрограда, застопорил в пути не красно гвардеец, а железнодорожный штатский генерал, кадет Ломоносов. Потом, впрочем, «думец» Шульгин запустил в оборот легенду о разобранных-де путях под Гатчиной, но если их кто-то и разбирал, то по указанию того же Ломоносова.
Так что я не вижу лучшего способа дать краткую оценку Февралю, чем привести слова Ленина: «Весь ход событий февральско-мартовской революции показывает ясно, что английское и французское посольства с их агентами и «связями», чтобы помешать сепаратному миру Николая II с Вильгельмом II, организовали заговор вместе с октябристами и кадетами, вместе с частью генералитета и петербургского гарнизона для смещения Николая Романова. Англо-французский империалистический капитал, в интересах продолжения империалистической бойни, ковал дворцовые интриги, подстрекал и обнадеживал Гучковых и Милюковых»...
А теперь не цитаты, а факты... Мелкие, так сказать, «кап ли» исторической истины, по которым узнается вкус всей эпохи... Английский посол Бьюкенен носил неизменный значок со свастикой. И свастика украшала банкноты Временного правительства.
На пятитысячной купюре она была повторена три раза! Вряд ли это можно считать простым совпадением.
Еще за год до революции полковник Генштаба Энгельгардт — кадетский член Военной комиссии Государственной Думы, честно признавался: «Распутинская и сухомлиновская клики сильны...». И тут же прибавлял: «Но мы с ними справимся». — «Каким способом?» — интересовались собеседники. — «Да, пожалуй, придется революционным. Только как бы «слева» не захлестнуло...».
«Слева» и захлестывало. Такой вариант не устраивал ни Антанту, ни Америку. И общую европейскую ситуацию в августе 1917 года хорошо описывал Манифест VI съезда РСДРП (б): «Американские миллиардеры, наполнившие свои погреба золотом, перечеканенным из крови умирающих на полях опустошенной Европы, присоединили свое оружие, свои финансы, свою контрразведку и своих дипломатов для того, чтобы не только разгромить своих немецких коллег по международному грабежу, но и затянуть потуже петлю на шее русской революции».
Как известно, первое Штатам удалось, второе — нет. Но это не значит, что Штаты, как и российский Капитал, не старались. Шестого августа 1917 года крупнейший предприниматель заводчик Рябушинский откровенно огласил свою программу: «Костлявая рука голода и народной нищеты схватят за горло друзей народа, членов разных комитетов и советов».
Капиталисты России саботировали производство. В мае 1917 года были закрыты 108 заводов. Летом простаивали уже 40% металлургической промышленности и 20% — текстильной.
Пришел октябрь. Еще в феврале этого года большевики не были ведущей партией масс. Формально они не были ею и после Октябрьской революции. На выборах в Учредительное собрание (кстати, через неделю после Октября) большевики по лучили по стране лишь 25% голосов, а партия эсеров — более половины.
Однако Ленин был прав, утверждая, что страна доверяет именно большевикам, потому что в течение 1917 года только они быстро набирали влияние в массах, а остальные партии так же быстро его теряли. По стране большевики получили 25%, а вот в столице, в Петрограде, где Ленин имел возможность наиболее отчетливо довести до народа свою позицию и где народная масса была наиболее сознательной, — они получили на вы борах в «Учредилку» 50% — шесть мест из двенадцати!
Большевизм отражал устремления трудящейся массы. Вот почему Ленин смог завоевать ее умы и сердца и победить в жестокой внутренней борьбе...
Началось, правда, с поражений. Старая русская армия развалилась, новой еще не было. В Брест-Литовске Россия и Германия подписали сепаратный мирный договор.
Троцкий его подписание вначале саботировал.
Бухарин был резко против мира.
Между прочим, и второй, и, особенно, первый, откровенно сыграли здесь на руку Антанте и США. Отказ Троцкого от немедленного мира провоцировал втягивание Германии в антисоветскую интервенцию, и этим Лев Давидович оттягивал немецкие войска с Западного фронта.
Деталь, нужно сказать, занятная, — особенно если знать, что английский дипломатический агент и разведчик Брюс Локкарт тоже стремился сорвать ратификацию и действовал в Петрограаде в этом направлении весьма активно.
В дни накануне ратификации Ленин писал: «И тяжкое же ремесло человека, которому приходится парить в баньке чесоточных». Имелись в виду те, кому Ленин ставил диагноз: «чесотка громких фраз»...
«Перманентно революционный» Троцкий идеально подходил под такой диагноз как тогда, так и в будущем. Но опять-таки только ли в р-р-еволюционности было дело, или играли свою роль более тонкие и менее «романтические» комбинации?
Из-за опасности германского наступления на Петроград дипломатический корпус был эвакуирован в Вологду, и Ленин в разговорах с Локкартом и американским представителем Робинсом сообщал им, что Советская Россия, если Антанта окажет нам военную помощь, готова продолжать войну в случае продолжения германской агрессии. Однако сам же Ленин прибавлял, что английское правительство этого ни за что не сделает. Ленин был прав: союзники оказали помощь, но не русской революции, а русской контрреволюции.
Ленин же, сразу обозвав договор «похабным миром», на стоял на его заключении и ратификации под угрозой выхода из ЦК. Ленина поддержал и Сталин. А буржуазные газеты опять подняли старую тему о «пломбированном вагоне»... Не можем обойти ее и мы, мой уважаемый читатель.
Историк Юрий Фельштинский в предисловии (1995 год) к материалам эмигранта Николаевского написал: «Сделав ставку на революцию в России, германское правительство в критические для Временного правительства дни и недели поддержало ленинскую группу, помогло ей проехать через Германию и Швецию... Как и германское правительство, ленинская группа была заинтересована в поражении России».
Здесь все не так... Ставку на революцию в России сделала Антанта, и это она вдохновляла на революцию, замышлявшуюся как верхушечный переворот, российские буржуазные круги.
Через Швецию Ленину помогли проехать шведские социал-демократы.
Ленин вернулся в Россию не в «критические дни», а в разгар «медового месяца» Временного правительства с российским обществом.
И Ленин был заинтересован в поражении не России, а помещичье-капиталистической власти, справедливо считая та кое поражение условием перехода власти к представителям народа. И ни в каких отношениях с имперским кайзеровским правительством Ленин тоже не был.
Это уже позднее — в ноябре 1918 года — он поручал наркому иностранных дел РСФСР Чичерину предложить революционному германскому правительству помощь России для ведения Германией народной войны против вторжения иностранного империализма.
Но переговоры по прямому проводу с лидером немецких социал-демократов, членом Совета народных уполномоченных Гуго Гаазе ни к чему не привели.
Весной 1917 года до всего этого было еще далеко. Ленин приехал в Петроград 16 апреля 1917 года из Швейцарии действительно транзитом через Германию и Швецию. Но такой маршрут был задан ему и его товарищам... англичанами. Вот как это вышло...
Февральская революция объявила всеобщую политическую амнистию. Теперь эмигранты могли вернуться домой без того, чтобы тут же угодить в каталажку. Но Англия не пропускала тех революционеров, которые выступали против войны. Поэтому путь Ленину из Швейцарии через Францию и Англию на Швецию и дальше был закрыт во имя торжества «английской демократии» над «прусским милитаризмом».
При проезде Ленина через Англию его бы просто арестовали. Англичане так тогда и поступили с некоторыми российскими политэмигрантами.
Не забудем, что Золотой Интернационал уже готовил подключение Соединенных Штатов к финальной стадии войны, и преждевременное ее прекращение было для вильсонов, ллойд джорджей, клемансо, черчиллей и барухов просто недопустимо.
Отношение же германского правительства к проезду русских революционеров, выступающих против войны, было прямо противоположным английскому.
Как могли немцы в апреле 1917 года отказать в возвращении на родину тем, кто обличал мировую бойню, если еще в декабре 1916 года Германия была готова немедленно приступить к мирным переговорам?
Имперские министры не настолько хорошо разбирались во взглядах лидера большевиков, чтобы понимать, что они-то, представители истощаемой войной Германии, хотели мира во имя спасения германского империализма, а Ленин призывал к миру во имя уничтожения любого империализма (в том числе и германского).
Всю пикантность ситуации при проезде транзитом через Германию Ленин прекрасно понимал, но иного пути добраться до бурлившей России не было. Поэтому он настоял на праве экстерриториальности — то есть проезде без контроля пас портов и багажа и недопущении в вагон кого бы то ни было из чиновников (отсюда и пошел ездить «пломбированный вагон» по страницам петроградских газет).
Переговоры с немцами вел лидер швейцарских левых социал-демократов Фриц Платтен. Он же был и руководителем поездки и сопровождал вагон при проезде через Германию.
Русская (точнее, петроградская) буржуазия сбросила царя, чтобы продолжать войну. И вдруг приезжает энергичный чело век с лозунгом: «Никаких уступок «революционному» оборончеству! Да здравствует социальная революция!». Как ослабить его влияние? Ну, конечно, сообщить, что приехал «немецкий шпион».
Однако для «германского агента», якобы получившего «миллионы золотых марок» от «германского генштаба», Ленин повел себя странно. Во второй половине апреля в Петро град приехал известный датский социал-демократ Фредерик Боргбьерг, связанный с немецким правым социал-демократом Шейдеманом (через полтора года он войдет в последнее имперское правительство Макса Баденского).
Боргбьерг от имени Объединенного комитета рабочих партий Дании, Норвегии и Швеции предложил социалистическим партиям России принять участие в конференции по во просу о заключении мира. Созвать ее предлагалось в Стокгольме в мае 1917 года.
6 мая на заседании Исполкома Петроградского Совета, где большинство было тогда у меньшевиков, Боргбьерг откровенно сказал: «Германское правительство согласится на те условия мира, которые германская социал-демократия предложит на социалистической конференции...».
Шито тут все было, конечно, белыми нитками, читатель! Ясно, что «условия мира германской социал-демократии» от первого до последнего пункта напишут германский Генштаб и канцлер Бетман-Гельвег. Так что один-то агент германского Генштаба без кавычек в мае 1917 года по Петрограду разгуливал — это был датчанин Боргбьерг.
Как же «помог» ему в этом деле Ленин? А вот как... 8 мая Исполком Петросовета заслушал мнения партийных групп. За поездку в Стокгольм высказались трудовики, бундовцы и меньшевики. Большевики же — по требованию Ленина -объявили участие в такой «мирной» затее полной изменой интернационализму.
А Апрельская конференция большевиков, проходившая с 7 по 12 мая, разоблачила Боргбьерга как... агента германской: империализма. Ленин, выступая на ней 8 мая, сказал:
— Я не могу согласиться с товарищем Ногиным. За все! этой комедией якобы социалистического съезда кроется самый реальный политический шаг германского империализма Тут не может быть и тени сомнения, что это предложение немецкого правительства, которое не делает таких шагов прямо и которому нужны услуги датских Плехановых, потому что на та кие услуги немецкие агенты не годятся. Положение Германии самое отчаянное, вести теперь эту войну — дело безнадежное. Вот почему немцы говорят, что готовы отдать почти всю добычу, ибо они все-таки стремятся при этом урвать кое-что...
Зал слушал внимательно, хотя не все лица выражали одобрение и понимание. Вроде бы речь о мире, а Ленин — против. Ленин же продолжал:
— Несомненно, что когда английские и французские социал-шовинисты сказали, что они не идут на конференцию, -они уже все знали: они пошли в свое министерство иностранных дел, и им там сказали: мы не хотим, чтобы вы туда шли... Вот почему, товарищи, я думаю, что нам эту комедию нужно разоблачать. Все эти съезды не что иное, как комедии, прикрывающие сделки за спиной народных масс...
Вот тебе и «пломбированный вагон»! Вот тебе и «немецкий шпион»! А ведь как удобно было бы укрыться за спиной Боргбьерга действительному агенту немцев...
Впоследствии отставные «социалистические» политики Февраля об истории с Боргбьергом вспоминать не любили, а если и вспоминали, то с явным намерением затемнить неприглядный для них эпизод.
Так, Владимир Бенедиктович Станкевич (точнее — Владас Станка), приват-доцент кафедры уголовного права Петербургского университета и лидер фракции трудовиков («энэсов» -»народных социалистов»), покинувший Россию в 1919 году и с 1949 года живший в США, написал о Боргбьерге следующее: «Подлинное же мнение большинства германской социал-демократии привез представитель датских социалистов Боргбьерг. Он появился как-то таинственно, произнес небольшую (!? — С.К.) речь с явными недомолвками, потом на неделю куда-то стушевался. Потом появился опять и заявил, что может приблизительно изложить мнение германских социалистов. Но это мнение отнюдь не произвело впечатления ответного рукопожатия, а скорее, попытки спекульнуть на русской революции».
В общем, по Станкевичу, выходило, что приезжала, мол, какая-то мелкая подозрительная «шушера», которую никто (и особенно «трудовики» во главе со Станкевичем-Станкой) не воспринял всерьез. А ведь пятидесятилетний Боргбьерг к тому времени был уже двадцать лет депутатом датского парламента, главным редактором центрального органа партии — газеты «Социал-демократ». К Октябрю он отнесся враждебно, а в двадцатые и тридцатые годы занимал в королевском правительстве Дании посты министра социального обеспечения, а потом — образования.
Поэтому Станкевич говорил тогда с ним «без дураков», прекрасно представляя себе все немалые фактические полномочия датчанина.
Английские, французские и бельгийские «социалисты большинства» от предложения Боргбьерга отказались, как и Ленин, но по другим причинам! Полностью подчинившись «работодателям», они уже напропалую сотрудничали с правительствами, а те, естественно, желали довести войну до пол ной победы над немцами.
Ведь США уже вламывались в Европу и были отлично подготовлены для того, чтобы быстро обеспечить победу...
Не поддержали германскую (а не датскую, скажем прямо) идею и немецкие левые социал-демократы Роза Люксембург и Карл Либкнехт, сидевшие тогда в тюрьме.
Итак, кайзеровская Германия и царская Россия были обречены как «справа», так и «слева». Собственно, они были обречены уже три года назад. Вильгельм это предвидел, Николай, несмотря на прямые предостережения Дурново, — нет.
Теперь, сделав свое дело, русский царизм ушел под давлением русской элиты, а элиту сметала стихия народного возмущения.
Пора было уходить и кайзеру, что и произошло осенью 1918 года. В наступающем хаосе Германия оказывалась во власти нескольких разнородных сил, общим у которых было только стремление к низвержению монархии. Одни стремились к этому во имя трудящихся, другие — во имя Капитала. Такое противостояние стало сутью жизни и в послереволюционной России.
Вот такая деталь. Весной 1917 года трудовики-энэсы и другие «социалисты» были готовы договариваться с прогерманским политическим курьером. Однако после того, как Октябрь отстранил их от власти, они начали изображать Германию (не имперскую Германию, а Германию как таковую) средоточием враждебности к России.
После заключения Брестского мира В. Барановский, В. Болдырев, А. Верховский, А. Гоц, И. Пораделов, А. Потресов, В. Розанов, В. Станкевич-Станка, В. Сурин и Н. Хенриксон издали в Петрограде сборник статей «Народ и армия».
Меньшевик Розанов (однофамилец философа) писал: «Германия была нашим неприятелем в войне, теперь она стала нашим врагом. Эта вражда — на целый исторический период. Она не временна и не случайна, она не связана с той или иной комбинацией власти у нас, она не ограничивается Гогенцоллернами с их Гинденбургами. Она — нечто большее и нечто более тяжелое: нашим врагом является целая страна, вся Германия со всей ее современной государственной культурой».
Мирный, казалось бы, человек, медик, а сколько в его словах злобы... И по ним видно, что либеральная, буржуазная, интеллигентствующая Россия даже при своем издыхании тянулась куда угодно: к англосаксам, к французам, но только не к той стране, вражда с которой всегда ослабляла Россию, а партнерство с которой укрепляло ее прежде всего экономически. Да и политически...
Германию вражда с Россией ослабляла еще более, чем Россию, что хорошо стало видно на примере Брест-Литовского мира.
История его драматична — достаточно вспомнить, что в ходе дискуссии о допустимости его заключения Ленин был готов уйти из ЦК и обратиться непосредственно к партийной массе. «Левые», выступая против мира, не видели того, что Ленин чуть позже разъяснял публично: мир — это передышка для войны.
Ленин напоминал, что бывало немало договоров о «веч ном мире», которые не протягивали и года (с Брестским ми ром так и получилось).
Победоносный для Германии и унизительный (по определению Ленина, «похабный») для России мир ослабил Германию решающим образом.
Получилось по присказке об Иване (в нашем случае — Гансе), который медведя-то поймал, да тот его не отпускал. Вот и имперская германская элита вместо того, чтобы заключить честный демократический мир «без аннексий и контрибуций», пожадничала и, навязав России 3 марта 1918 года в Брест-Литовске очень тяжелые условия мира, одновременно подписала будущий смертный приговор Второму рейху.
Если бы Германия полностью демилитаризировала приграничную с Россией зону и тем резко усилила свой Западный фронт, то ее шансы на сведение войны на Западе к более-менее приемлемому для немцев итогу были бы не такими уж без надежными.
Вместо этого Германия к лету 1918 года оккупировала всю Украину, часть Белоруссии, Донскую область и Крым, высадила войска на Таманском полуострове, обосновалась на Кавказе, заняла Киев, Баку, Тифлис, Кутаис, Одессу, Таганрог, Ростов, Псков, Курляндию, Эстляндию и Лифляндию.
Буржуазная Центральная Рада Украины обязывалась поста вить рейху 1 миллион тонн хлеба, 50 тысяч тонн живого веса рогатого скота, 400 миллионов штук яиц и прочее по мелочам.
По добавочному Русско-германскому договору от 27 августа 1918 года, подписанному в Берлине в дополнение к Брестскому договору, РСФСР должна была выплатить Германии только золотом полтора миллиарда!
Итак, блестящий для Германии результат? А это как сказать...
«Миллион» — слово, конечно, громкое. А теперь разделим... Скажем, 400 миллионов штук яиц на 67 миллионов немцев рейха. Не выходит и по шести штук на человека. Негусто,..
Так ведь и этого немцы не получили. В различных источниках данные приводятся разные, но даже если брать максимальные цифры, то оказывается, что без малого десять тысяч вагонов по 20 тонн хлеба на вагон да плюс 39 тысяч голов скота (то есть вряд ли более 15 тысяч тонн живого веса) — вот и все, что вывезли немцы с Украины реально.
Итого: килограмма по три хлеба да по двести граммов мяса на один голодный немецкий рот — примерно на пол-года... То есть ежедневная «украинская» хлебная прибавка к столу немецкой семьи из четырех человек составляла где-то 80 граммов на все про все (20 граммов на человека). О мясе говорить вообще не приходится.
В течение полугода вывозили немцы и сахар — по чайной ложечке на человека в день. Не обопьешься...
«Золотые» же миллиарды остались лишь на бумаге — ров но через два с половиной месяца после августа 1918 года Советская Россия аннулировала Брестский договор вместе со всеми к нему «добавочными».
Выиграла Германия на Востоке крохи — в прямом смысле слова.
Зато в разгар решающей для немцев летней кампании 1918 года на восточноевропейском фронте находились до трех десятков германских дивизий из двухсот сорока, имевшихся у Германии. А на Западном фронте численность американских войск превысила к тому времени миллион человек. В германской же армии в большинстве батальонов были расформированы четвертые роты. Вооружения и боеприпасов хватало, но уже не хватало людей.
В июле немцы попробовали переломить течение войны, начав «сражение за мир» в районе Марны, уже давно принимавшей в себя больше крови, чем воды. Наступление захлебнулось, а союзники подготовили мощный контрудар и «вторая Марна» осталась решительно за ними.
Вновь, как и в начале войны, отвлечение германских сил на Россию (но теперь уже исключительно по вине самой Германии) в конце войны программировало крах Германского рейха и бедствия для немецкого народа.
Россия же, вместо того чтобы залечивать урон от войны империалистической, была вынуждена вести войну граждан скую.
Германия, вместо того чтобы замириться с Россией на основе справедливого мира и последним концентрированным ударом покончить с войной на Западе, истощала себя в бес плодном противостоянии с Россией.
Хотя — почему «бесплодном»? Плоды-то раздора были, но пользовались ими общие враги и кайзеровской Германии, и Советской России...
В самом начале 1918 года — 8 января — Вильсон выступил в конгрессе с «14 пунктами мира», известными как «пункты Вильсона». Они обнаруживали неплохое понимание предыстории и перспектив политической ситуации, которая была выгодна Капиталу.
И как раз поэтому можно с уверенностью сказать, что последним, кто имел к «14 пунктам» хоть какое-то отношение, был их «автор».
Свидетель на сей счет есть авторитетный — Уильям Буллит. Он, конечно, не оспаривает авторство бывшего шефа, а незаметно для себя проговаривается: «Вильсон оставался удивительно невежественным в вопросах европейской политики, географии и национального состава. Даже после произнесения им величественных речей, посвященных международным событиям, его знание Европейского континента оставалось элементарным».
Четырнадцать же пунктов были составлены квалифицированно — теми, кто понимал и организовывал весьма тонкие «тонкости» в незнаемой Вильсоном Европе.
Имея в виду как раз таких знатоков, Ленин за год до появления 14 пунктов писал: «Американские миллиардеры и их младшие братья (в Голландии, Швейцарии, Дании и прочих нейтральных странах)... начинают замечать, что золотой род ник оскудевает».
Понимание того, что из военной «лавочки» уже много не выжмешь и нужно открывать «лавочку» послевоенную, и вызвало к жизни «пункты мира».