Глава 12.

СИС: предательство и упадок

Великобритания не без сопротивления восприняла роль, отведенную ей историей после 1945 года. Лидеры обеих ведущих партий считали, что страна должна продолжать вести себя, как подобает великой державе. Однако реальность оказалась иной, у Англии не было ни воли, ни ресурсов для проведения такого курса. В этих обстоятельствах казалось, что разведывательные службы могут предложить простой выход и что СИС без больших затрат сумеет поддержать положение Великобритании в изменившемся мире. Верилось — разведка поможет стране защитить ее жизненные интересы. Империя может распасться, США и Советский Союз, возможно, станут мировыми державами, но Британия останется великой благодаря блефу и ловкости рук.

Новая роль, которую отводило СИС первое послевоенное (лейбористское) правительство, вызвала у Стюарта Мензиса, руководителя разведки военных лет, ощущение, похожее на шок. В 1945 году секретная служба пользовалась высокой репутацией, главным образом благодаря тому, что контролировала Государственную школу кодов и шифров и через нее поставляла материалы «Ультра». Мензис с нетерпением ждал наступления времени, когда СИС сможет вернуться к тому, что он считал ее настоящим делом, — непосредственному сбору агентами на местах разведывательных данных. Он желал, во-первых, восстановить европейскую агентурную сеть, уничтоженную немцами в 1939–1940 годах, и, во-вторых, попытаться сдержать экспансионистские устремления Советского Союза.

Министерство иностранных дел, которое под руководством Антони Идена попыталось в 1944 году установить над СИС жесткий контроль, имело более широкий взгляд на роль разведки. Дипломатическое ведомство намеревалось использовать СИС для сдерживания американского проникновения на Ближний Восток и установления в бывших колониях, по мере усыхания Британской империи, таких режимов, которые оставались бы дружественными по отношению к Великобритании и были бы готовы защищать ее экономические интересы. Убедить Мензиса дать согласие на такую роль для его организации оказалось трудной задачей. Огорченный, что правительство не разделяет его взглядов на то, как лучше противостоять советской угрозе, Мензис заупрямился и использовал весь свой богатый, приобретенный в кабинетах Уайтхолла опыт, чтобы препятствовать переориентации работы СИС. В результате никакой реорганизации не произошло: вопросы функционирования организации и стоящие перед ней задачи не рассматривались даже внутри самой СИС. Мензис постарался лишь избавиться от большого числа сотрудников-любителей, привносивших так много беспокойства в размеренное существование СИС во время войны. Оставив в штате только лучших из лучших, например таких, как Ким Филби, Мензис занялся укреплением позиций ведомства в Уайтхолле.

Та же проницательность, которая помогла ему в свое время понять значение «Ультра», позволила Мензису увидеть, что радиоперехват и впредь будет играть важную роль. Именно в этом направлении Мензис начал вести свою игру. Хотя к 1945 году американцы плелись в хвосте у англичан в вопросах радиоперехвата, было ясно, что при их общем техническом превосходстве они скоро выйдут в лидеры. Мензис настаивал на заключении соглашения, по которому материалы антисоветского отдела СИС, руководимого с 1944 года Кимом Филби. обменивались бы на информацию, полученную американцами в результате радиоперехватов. Этот пункт оказался частью более широкого соглашения о сотрудничестве в области разведки, заключенного премьер-министром Эттли и президентом Трумэном в 1946–1947 годах{421}.

Однако сотрудничество почти сразу оказалось под угрозой срыва. Это случилось после того, как Игорь Гузенко поведал об успехах КГБ в деле вербовки агентов в Великобритании. Гузенко — шифровальщик советского посольства в Оттаве, попросил политическою убежища у канадских властей 5 сентября 1945 года. Поток информации, который он излил перед службами безопасности Канады, Великобритании и США, позволил уничтожить несколько крупных советских разведывательных групп. В Англии последовал арест доктора Алана Нанна Мея. Этот ученый вел шпионаж в пользу России во время войны, когда работал над созданием атомной бомбы в исследовательском центре в Чак-ривер (Онтарио). Но гораздо важнее было то, что без всякого шума с важных государственных постов были удалены все коммунисты и сочувствующие им.

Специальный комитет Кабинета министров под председательством премьер-министра при консультации со стороны ведущего сотрудника МИ-5 Грэма Митчелла разработал процедуру проверки лояльности государственных служащих. Благодаря главным образом умеренности Митчелла методы проверки существенно отличались от методов, которые использовал в США сенатор Маккарти. (В Америке было уволено 9, 5 тыс. государственных служащих и еще 15 тыс. подали в отставку.) В Англии подозреваемые без всякого шума переводились на менее важные с точки зрения государственной безопасности посты. (За 35 лет действия этой системы по соображениям безопасности было уволено всего 25 чиновников. При этом публично не было названо ни одного имени.) <Протоколы специального комитета остаются секретными до настоящего времени, несмотря на то что моратории на публикацию правительственных документов рассчитан на 30 лет{422}.> {423}

В СИС проверка лояльности не производилась. Там все еще продолжали верить в миф о том, как блестяще организация проявила себя во время войны. Большинство американских разведчиков по-прежнему видели в СИС образец для подражания — модель, по которой следовало строить аналогичную службу в США. В действительности деятельность разведывательной службы Великобритании в первые послевоенные годы оценивается неоднозначно. СИС во многом сохранила столь характерную для довоенной поры некомпетентность, кроме того, она продолжала проводить операции, весьма сомнительные с моральной точки зрения. Писатель Элистер Хорн, бывший в 1945 году юным лейтенантом разведывательного корпуса на Ближнем Востоке, вспоминает, как отделение СИС в Иерусалиме, решив поменять свое прикрытие, переименовало себя в Объединенное управление исследований и планирования (в английской аббревиатуре CRPO). Тут же в отделение перестала поступать корреспонденция из штаб-квартиры СИС в Каире.

Сумки с секретными документами были в конечном счете обнаружены в Центральной канцелярии полковых платежей (CRPO в английской аббревиатуре){424}.

В Лондоне тем временем разыгрывались крупные ставки. Антисоветский отдел СИС (секция IX) быстро расширялся под руководством агента КГБ Филби, энтузиазм которого на новом посту отводил от него все подозрения. По правде говоря, никаких подозрений не существовало. Самые рьяные критики Филби поговаривали об его излишнем антикоммунистическом рвении. Поскольку деятельность секции IX требовала дополнительных финансовых затрат, а ее сотрудники за рубежом нуждались в прикрытии и занимали дипломатические посты в английских посольствах, к обсуждению планов Филби привлекалось и Министерство иностранных дел. В феврале 1945 года Филби представил свои соображения личному помощнику Мензиса с 1942 года Роберту Сесилу. Сесил, откомандированный в СИС из Форин офис, вспоминает: «Я был шокирован как масштабами операции, так и ее целями. Она предусматривала создание большого числа центров СИС под прикрытием наших посольств. Сотрудники этих центров должны были находиться в прямом подчинении у Филби. Я отослал документ назад со своей запиской, в которой предлагал снизить уровень требований. Там же я заметил: «Не думаю, что ваши идеи совпадают с представлениями Форин офис о послевоенной Европе и о нашем месте в ней». Через несколько часов Филби появился у меня. Он продолжал отстаивать свои идеи и требовал, чтобы о документе было доложено руководству министерства. В ретроспективе можно легко понять, почему Филби столь высоко поднял уровень своих требований и почему так стремился создать в рамках СИС свою собственную империю. Совершенно ясно, что он преследовал свои личные тайные цели, но одновременно он лучше меня сумел понять, что в условиях начавшейся «холодной войны» неизбежно должна усилиться и слежка, и в силу этого сотрудникам потребуется постоянное дипломатическое прикрытие»{425}.

За восемнадцать месяцев Филби сумел превратить занимавшую одну комнату секцию, штат которой состоял из единственного сотрудника, в крупный отдел, оккупирующий целый этаж и насчитывающий более тридцати человек. Он начал с того, что стал вести досье на все очаги антикоммунистического движения в Восточной Европе. Но об истинной роли его секции, видимо, следовало судить по пьяной выходке Филби в Париже, куда он приехал, чтобы навестить Малькольма Маггериджа. Филби настоял на том, чтобы отправиться к советскому посольству. Он расхаживал по улице, размахивая кулаками перед молчаливым зданием и выкрикивая при этом: «Как бы нам туда внедриться?! Как бы нам туда внедриться?!»{426}

СИС приступила к вербовке агентов в недавно освобожденной Европе, стремясь восстановить и расширить свою антикоммунистическую сеть, существовавшую до войны. Полностью отдавая отчет в том, что представляет из себя шпионский бизнес, СИС не удивилась, обнаружив, что ряд ее агентов, арестованных абвером в 1939–1940 годах, были завербованы немцами для работы против Советского Союза в странах Восточной Европы. С типичным для нее прагматизмом СИС вновь приняла некоторых из них на работу, утверждая, что опыт их антисоветской деятельности имеет огромную ценность. Другие бывшие немецкие офицеры из разведки или службы безопасности были завербованы потому, что они, как считалось, сохранили всех своих агентов за «железным занавесом». Иные, подобно Клаусу Барбье — «лионскому мяснику», приглашались на службу в силу того, что могли найти ушедших в подполье полезных для СИС людей и помочь в их вербовке.

В конечном итоге это привело к отрицательному результату. Филби сумел добиться того, что значительная часть послевоенной деятельности, направленной против СССР, становилась известной Москве. В результате часть агентов СИС была перевербована и стала работать на русских либо за деньги, либо из идейных побуждений. Хорошим примером этого служит дело Хайнца Фельфе. В декабре 1944 года в Голландии Фельфе поступил на работу в СД — контрразведывательную организацию, входящую в структуру СС. В мае 1945 года он был арестован англичанами и содержался в заключении до осени 1946 года. Примерно в это время Фельфе начал работать на СИС в английской зоне оккупации Германии. В 1950 году он был, при помощи своего бывшего коллеги по службе в СД, завербован советской разведкой. Вскоре Фельфе поступил на работу в ведомство Гелена (немецкая разведка, которая в то время управлялась ЦРУ) на пост руководителя департамента контрразведки, ключевого подразделения в советском отделе. За последующие десять лет Фельфе передал русским около 15 тыс. фотокопий секретных документов, включая недельные и месячные отчеты о деятельности германской федеральной разведывательной службы, занявшей место ведомства Гелена. Русские выплачивали ему постоянное жалованье в размере примерно 500 фунтов стерлингов в месяц. В 1961 году Фельфе получил грамоту КГБ, в которой отмечалось «десятилетие верной службы». Грамота сопровождалась личным благодарственным письмом руководителя советской разведки. На суде (Фельфе получил 14 лет) он заявил, что в глубине души остался нацистом и «ненависть к американцам» явилась той причиной, которая подтолкнула его на шпионаж в пользу русских.

Ошибки, совершенные СИС сразу после войны, не были заметны в течение ряда лет. Тем временем Мензис усугублял проблему, начав готовить Филби в качестве своего наследника на посту руководителя СИС. Мензис придерживался идеи необходимости института кронпринцев. Первоначально на эту роль им был выбран Джек Истон. Потом, исходя из каких-то своих соображений, он решил, что Филби будет лучшим руководителем <Причины, видимо, приводятся в мемуарах Мензиса, хотя сомнительно, что они будут опубликованы. Те сотрудники СИС, которые с ними знакомы, утверждают, что мемуары написаны с целью возвеличить автора и их публикация принесет еще больше вреда, показав, что во главе разведывательного ведомства стоял фантазер>. Чтобы Филби набрался опыта практической работы, его направили в Турцию, где он прослужил с 1947 по 1949 год. По его словам, во время службы там его терпение подвергалось весьма серьезному испытанию запросами СИС о турецких портах, которые были сооружены английскими компаниями. Отношения между СИС и ЦРУ считались настолько важными, что для будущего «С» опыт работы в Вашингтоне был абсолютно необходим. В 1949 году начался последний этап подготовки. Филби был переведен в Вашингтон, где должен был отвечать за связи между ЦРУ и СИС.

Его встретили с распростертыми объятиями. Высочайшая репутация военных лет сыграла на руку Филби. Многие его друзья из УСС стали сотрудниками ЦРУ. Они надеялись, что опыт Филби по созданию антисоветского отдела СИС окажется полезным и для ЦРУ. Поэтому перед ним распахнулись все двери. Как чиновник по связи, он имел доступ к руководителям ЦРУ всех уровней, включая его директора Уолтера Беделл-Смита. Встречи с последним происходили довольно часто. Лайман Киркпатрик говорил: «Работа Филби заключалась в том, чтобы облегчить обмен информацией между двумя американскими службами — ЦРУ и ФБР, — с одной стороны, и двумя английскими — СИС и МИ-5 — с другой. Мир разведки не знал других примеров столь близких отношений. А поскольку офицеры разведки все время болтают между собой, обмениваясь информацией, Филби узнавал куда больше, чем ему было положено»{427}.

Это, конечно, не означает, что каждый сотрудник ЦРУ выкладывал Филби буквально все или что Филби мог использовать все собранные им сведения. В полном тайн мире разведки полностью не доверяют даже самым близким друзьям. ЦРУ отвергло предложение Филби, позволявшее американской разведке пользоваться глобальной системой связи СИС, которая в то время была быстрее и эффективнее, чем американская система. ЦРУ не хотело, чтобы СИС знакомилась с его посланиями. Бывший сотрудник ЦРУ, говоря о характере взаимоотношений в разведывательной области, заявил, что, если бы ЦРУ начало работу по анализу стратегических отраслей советской экономики, едва ли оно стало бы информировать англичан о полученных результатах, так как: «Мы не хотим, чтобы эта проклятая нация лавочников, используя нашу информацию, продавала русским стратегические материалы»{428}. Был еще один вид информации, которой Филби не мог воспользоваться. Это те сведения, которыми располагал весьма узкий круг лиц. Если бы русские, опираясь на его соображения, предприняли бы какие-то действия, Филби мог попасть под подозрение.

Этими замечаниями я вовсе не хочу преуменьшить степень ущерба, который нанес Филби ЦРУ и СИС. Однако главный ущерб был нанесен не столько в оперативной сфере, сколько тем, что были посеяны семена недоверия как между ЦРУ и ФБР, так и между американскими и английскими разведывательными службами. После Филби их отношения уже никогда не были столь близкими: его предательство настолько отравило умы некоторых сотрудников ЦРУ, что они уже не могли доверять полностью даже самым близким коллегам.

В конце концов Филби был разоблачен не из-за своей лояльности по отношению к Берджессу (другому советскому агенту), как принято считать, а потому что КГБ далеко не безгрешная организация и совершает глупейшие ошибки. Если бы Комитет государственной безопасности не бросился на спасение своего человека в Форин офис Дональда Маклина, Филби мог бы стать руководителем СИС и таким образом войти в историю как самый великий шпион всех времен <Мензис и его заместитель Джон Синклер дали понять Министерству иностранных дел, что они хотят видеть Филби на посту руководителя СИС после отставки Мензиса. Голос Форин офис учитывался в то время при выборе кандидатуры нового «С». Высокопоставленный чиновник МИДа, знавший Филби во время войны, встретился с ним и изложил руководству свое мнение. Он заявил, что Филби очень деградировал и слишком много пьет. МИД пришел к заключению, что Филби не годится на столь высокий пост. Дело не дошло до открытого конфликта между СИС и Форин офис, так как Филби был вовремя разоблачен{429}>.

Осенью 1948 года Маклин переехал из Вашингтона в Каир. Там он, видимо, узнал, что его карьера в качестве советского шпиона близится к концу. Уже три года ФБР трудилось над расшифровкой кода, который советское консульство в Нью-Йорке использовало для связи с Москвой в 1944–1945 годах. Весной 1948 года в этом деле были получены первые результаты. Почти сразу же выяснилось, что посольство Великобритании летом 1945 года приютило под своей крышей шпиона по кличке «Гомер». Этот человек занимал достаточно высокий пост и поэтому имел доступ к телеграммам, которыми обменивались Черчилль и Трумэн{430}.

Действуя в тандеме, ФБР и МИ-5 сосредоточили внимание на тех, кто работал в то время в Вашингтоне и при этом имел доступ к указанным материалам. Филби еще до отъезда в Вашингтон был проинформирован об этом расследовании и благодаря своим официальным связям с ФБР мог следить за его ходом{431}. Естественно, он держал в курсе дел своего оперативного руководителя в Вашингтоне, и, видимо, КГБ предупредил Маклина, что ему, возможно, придется скрыться. Этим, по всей вероятности, объясняется деградация Маклина — частые пьянки, агрессивность и странное заявление, сделанное коллеге, о больной совести, отягощенной тайнами.

По версии, получившей всеобщее признание, далее происходит следующее. Маклин после небольшого нервного срыва возвращается в Лондон. Психиатр ставит диагноз «переутомление». В течение нескольких месяцев Маклин болеет, а затем получает назначение в американский отдел Форин офис. Он, очевидно, понял, что полное разоблачение не за горами. В пьяном виде Маклин донимал посетителей бара такими заявлениями: «Купи мне выпивку как предателю Англии». На одной из вечеринок в Челси он вызывал приятеля на скандал, требуя, чтобы тот донес на него, потому что он работает на «дядю Джо».

Тем временем в Вашингтоне Филби и его оперативный руководитель решили, что Маклин должен скрыться не позднее середины 1951 года. Филби пишет, что с разрешения КГБ он рассказал о деле Маклина Берджессу, который жил в доме Филби. Возникла идея ( «Я не знаю, кто высказал ее», — утверждает Филби), что Берджесс должен помочь спасению Маклина. Если Берджесс вернется в Лондон из Вашингтона, его визит к главе американского отдела будет выглядеть совершенно естественным и он будет иметь хорошую возможность сообщить Маклину о намеченной операции по спасению. Филби утверждает, что Берджесс не мог просто выйти в отставку и вернуться в Англию, потому что это, возможно, вызвало бы подозрения. Дело необходимо было обставить так, чтобы его отправили в Лондон{432}.

Далее события разворачивались следующим образом. Берджесса трижды в течение одного дня задерживали за превышение скорости. Губернатор Виргинии направил в Госдепартамент протест по поводу злоупотребления дипломатическими привилегиями, оттуда последовала жалоба послу, и Берджессу было велено возвращаться в Лондон. Там он посетил Маклина в его кабинете в Форин офис, а позже они встретились за ленчем в «Королевском автомобильном клубе». Тем временем на встрече представителей СИС, МИ-5 и Форин офис в четверг 24 мая 1951 года было решено обратиться к министру иностранных дел Герберту Моррисону за разрешением допросить Маклина в следующий понедельник. В пятницу Моррисон подписал разрешение. Распространенная версия о дальнейших событиях строится в основном на предположениях. Некто, большинство склоняются к тому, что это был Филби, узнал об этом решении и намекнул Берджессу, что Маклин будет допрошен в понедельник. Примерно в десять утра в пятницу Берджесс с кем-то говорил по телефону или, может быть, кто-то посетил его. Во всяком случае, произошло нечто такое, что заставило его изменить свои планы. Он еще раньше приобрел два билета на пароход, чтобы отправиться со своим американским другом Бернардом Миллером на континент. Пароход «Фалез» должен был отплыть в полночь. В десять тридцать утра Берджесс встретил Миллера и сказал ему (Миллер это ясно помнит): «У одного моего молодого друга в Форин офис крупные неприятности, и лишь я способен ему помочь».

Берджесс взял напрокат машину, упаковал чемодан, коротко попрощался с живущим вместе с ним другом Джеком Хьюитом и отправился за город в дом Маклинов. Пообедав с Маклином и его женой Мелиндой, он повез Маклина в Саутгемптон. Они прибыли в порт за пятнадцать минут до полуночи и быстро поднялись на борт парохода, оставив машину открытой. Когда какой-то моряк заметил машину и прокричал им об этом, один из них крикнул в ответ: «В понедельник возвращаемся!» Пароход тут же отчалил.

Когда новость об их исчезновении достигла Вашингтона, Филби, по его же словам, серьезно обеспокоился. Для беспокойства были все основания. ЦРУ, ФБР, МИ-5 и даже его собственная контора могли обвинить его в пособничестве. (Как мог Филби, квалифицированный контрразведчик, жить в одном доме с Берджессом и не заметить ничего подозрительного в его поведении?) Так и произошло — Филби был отозван. Его допросили в МИ-5 и попросили выйти в отставку, после того как Мензис получил письмо от Беделл-Смита, гласившее, что ЦРУ никогда больше не согласится вновь работать вместе с Филби.

Во всей этой истории имеется одно фундаментальное несоответствие. Привлечение Берджесса к спасению Маклина не имело абсолютно никакого смысла. Бегство Берджесса вместе с Маклином оказалось для КГБ несчастьем, оно сгубило Филби — светлую надежду Советов, агента, который мог стать следующим «С» и которой даже в своей должности являлся ценным сотрудником на весьма полезном поту. Поэтому уместно задать вопрос, который ставит под сомнение рассказ Филби о ходе событий. Простой вопрос: «Почему Берджесс бежал?»

Филби утверждает, что он посвятил Берджесса в тайну, касающуюся поисков «Гомера», после консультаций со своим советским оперативным руководителем, потому что «специальные познания Гая могли оказаться полезными». Какие специальные познания? Филби через своего оперативного руководителя в Вашингтоне поставил на службу дела спасения Маклина всю систему КГБ, все его профессиональное искусство. Какими еще особыми познаниями и каким особым умением обладал Берджесс, чтобы помочь КГБ в Лондоне? Вся эта история звучит весьма фальшиво, а рассказ Филби в его книге смахивает на дезинформацию. Причину такого рода упражнений увидеть не трудно. Любой, кто внимательно проанализирует предложенную нам историю, без труда поймет, что последнее предупреждение, побудившее Берджесса к действию, не могло исходить от Филби. (Хотя он, бесспорно, знал о предстоящем в понедельник допросе Маклина.) Филби не имел возможности предупредить Берджесса: у него просто не было для этого достаточного промежутка времени.

Бывший сотрудник ЦРУ Джордж Карвер обращает внимание на тот факт, что МИ-5 должно было предоставить Гуверу время для комментариев по поводу намерения допросить Маклина и было вынуждено ожидать, пока Моррисон не подпишет разрешение на допрос. «Сложилась бы весьма неловкая ситуация, — считает Карвер, — если бы американцам сказали, что Моррисон намерен подписать разрешение, а он по какой-то причине отказался бы это сделать. Поэтому маловероятно, что их известили до того, как разрешение было формально получено. Берджесс приступил к действиям, изменившим ход событий, через 45 минут после того. как Моррисон поставил свою подпись. Это означает, что просто не было времени на то, чтобы сообщение об этом успело достичь Вашингтона и Филби мог что-либо предпринять».

Карвер затем приходит к выводу, на который, видимо, и надеялся Филби: «Поскольку круг лиц, знавших о том, что Моррисон подписал документ, был крайне ограничен, для меня самое логичное объяснение состоит в том, что кто-то из этого мозгового центра передал информацию. Это не мог быть Блант, так как он оставил МИ-5 за несколько лет до этого. Я всегда считал, что последовательность событий в тот день дает основания полагать, что существовал еще один человек, деятельность которого не вскрыта и по сей день. Этот человек занимал очень высокий пост в МИ-6 или МИ-5»{433}.

Таким образом, рассказ Филби оставляет подозрения в том, что даже после разоблачения его самого, Бланта, Берджесса и Маклина в системе британской разведки остался еще один агент, внедренный КГБ. Эти подозрения, как мы увидим, отравят англо-американские отношения в разведывательной сфере и отвлекут энергию спецслужб в обеих странах от более важных дел.

Имеется гораздо более логичное объяснение событий, приведших к бегству Берджесса и Маклина, и ряд фактов, которыми мы располагаем, подтверждает его. Побег Маклина планировался уже давно. Филби говорит, что срок его командировки в Вашингтон истекал осенью 1951 года, после чего он мог быть переведен в Каир или Сингапур и оказаться вообще вдали от дела Маклина, в связи с этим «в интересах безопасности надо было организовать спасение Маклина самое позднее к середине 1951 года». Филби не посвящал Берджесса в курс дела. В этом не было никакой необходимости. Обязанность Филби состояла лишь в том, чтобы информировать своего оперативного руководителя в Вашингтоне о том, как развиваются поиски «Гомера». КГБ должен был решать, каким образом и когда доставить Маклина в безопасное место. Чем меньше Филби будет знать об этом, тем лучше.

Рассказ Филби о Берджессе и о способе, которым тот собирался добиться своего отзыва в Лондон, — дезинформация, к которой Филби прибегает по изложенным выше причинам. С его версией не согласуются также и показания руководителя отдела посольства, в котором работал Берджесс. Денис Гринхилл утверждает, что Берджесс вовсе не был счастлив от такого успеха «его плана» Напротив, он «кипел от ярости», когда услышал от посла о том, что его отсылают в Англию{434}. Более того. сопоставление времени событий противоречит версии Филби. Превышения скорости Берджесс допускал 28 февраля. Госдепартамент направил протест 14 марта. Берджесс был уволен несколькими днями позже, но проболтался в Вашингтоне еще шесть недель. Прибыв в Лондон 7 мая, он провел несколько первых дней в поисках работы и не торопился встретиться с Маклином до конца следующей недели. Они открыто позавтракали вместе в «Королевском автомобильном клубе». который частенько посещают чиновники Министерства иностранных дел. И все же Филби пишет: «Несмотря на все предосторожности, могла вскрыться связь Берджесса с Маклином и расследование его деятельности могло бросить тень на меня» (выделено Ф. Н. — Ред .).

Итак, рассказ Филби о том, как он поделился с Берджессом возникшими проблемами, как организовал отъезд Берджесса в Лондон и как, наконец, предупредив его о необходимости соблюдать тайну, направил на спасение Маклина, содержит множество несуразностей. Филби просто пытается скрыть тот факт, что «элитная служба», к которой он тайно принадлежал, сумела с небольшой помощью квартета своих шпионов провалить важное дело. Можно понять, как это произошло. Первоначально Филби, Берджесс, Маклин и Блант представляли собой лишь группу любителей-непрофессионалов, унаследованную КГБ от Коминтерна. Они не выполняли ни одного из золотых правил КГБ — проживание Филби и Берджесса в Вашингтоне в одном доме должно было выводить Москву из себя. В ситуации, сулившей огромную потенциальную выгоду, КГБ не мог полностью применить существовавшие в организации правила дисциплины и поэтому утратил контроль над ходом событий.

Берджесс узнал о проблемах, возникших перед Маклином, лишь после того, как тот сам рассказал о них. ( «У меня ужасные неприятности. За мной идет слежка».) Маклин указал Берджессу на каких-то двух типов. Это похоже на правду, Маклин, без сомнения, находился под наблюдением со стороны МИ-5, и агенты контрразведки не могли не заметить присутствия Берджесса. Он должен был неизбежно попасть под подозрение как возможный связной Маклина. Вполне вероятно, что и за ним было установлено наружное наблюдение. К этому следует добавить озабоченность Берджесса, вызванную его встречей в Вашингтоне перед самым отъездом с Майклом Стрейтом, агентом, завербованным Блантом еще в Кембридже. Позднее взгляды Стрейта изменились, и он в конечном итоге разоблачил Бланта. Если верить его рассказу о встрече, то он якобы пригрозил Берджессу, что выдаст его органам безопасности: «Если вы не покинете правительственную службу в течение месяца, начиная с этого момента, то, клянусь, я все о вас расскажу»{435}. Итак, перед нами человек, обе карьеры которого — явная и тайная — подошли к концу. Он не знает, сообщил ли Стрейт о нем в ФБР, но уверен, что МИ-5 им уже занимается. Совершенно логично, что Берджесс в этой ситуации отправляется за помощью к своему оперативному руководителю в Лондоне «Питеру».

Поскольку Берджесс обеспокоен слежкой, он не вступает в прямой контакт с «Питером», руководившим также и Блантом, а просит Бланта выступить посредником. Мы располагаем подтверждением Бланта, что он так и поступил. Какой же совет мог дать «Питер»? Мы знаем о «правиле Питера» для сотрудников КГБ: если полиция вот-вот схватит вас за шиворот, безопасность должна быть на первом месте. (Блант говорит, что, когда он сообщил «Питеру» о допросе, тот посоветовал ему немедленно скрыться.){436} Весьма вероятно, что он дал такой же совет и Берджессу, который не знал, как выпутаться из создавшегося положения. А поскольку КГБ уже закончил приготовления к бегству Маклина, лучшим решением казалось их совместное исчезновение.

Итак, поспешные действия Берджесса в пятницу не имеют никакого отношения к предстоящему допросу Маклина. Они были, видимо, результатом весточки, полученной от «Питера», в которой содержалось разрешение скрыться и инструкция о том, что Берджесс должен покинуть Англию вместе с Маклином. Берджесс получил это указание в четверг вечером. У нас имеется сообщение Хьюита о том, что, когда он вернулся с ужина в четверг, Берджесс увлеченно беседовал с каким-то иностранцем у себя в комнате. Но, дав свое согласие на отъезд, «Питер» совершил грубую ошибку. Он не знал, насколько близки были Филби и Берджесс в Вашингтоне, так как не имел связей со своим коллегой в столице США, руководившим работой Филби. Ему не пришло в голову посоветоваться с руководством, так как он просто не мог себе представить, что два сотрудника КГБ могли нарушить самое элементарное правило безопасности. Поэтому «Питер» и не думал, что, позволяя Берджессу скрыться, он тем самым «взрывает» Филби. Оперативный руководитель Филби в Вашингтоне мот бы предупредить «Питера», но и он в свою очередь не знал о намерении Берджесса бежать из Англии.

КГБ быстро осознал свою ошибку. Берджесс по прибытии в Советский Союз не был встречен с распростертыми объятиями. Его отправили в один из центров КГБ, в Куйбышев, где подвергли не очень доброжелательному допросу с целью выяснить, не является ли он подсадной уткой английской разведки. Его никогда не прославляли за работу, подобно Филби, и не разрешили написать книгу о своих политических взглядах, как Маклину. Даже когда Филби поселился в Москве в 1963 году, незадолго до смерти Берджесса, они, по-видимому, не встречались друг с другом. Западные журналисты начали атаковать Берджесса вопросами о судьбе Филби после исчезновения последнего из Бейрута, но Берджесс страстно отрицал возможность пребывания Кима в Москве, заявляя: «Я бы был первым, с кем бы он встретился, окажись здесь»{437}. Русские простили Берджесса за ту роль, которую он сыграл в крушении карьеры Филби лишь после того, как он предсказал, что после падения Идена в 1956 году премьер-министром Великобритании станет не Батлер, а Макмиллан.

Если изложенная выше версия дела Филби — Берджесс — Маклин верна, значит, рассказ Филби — просто попытка преуменьшить ошибку КГБ и посеять семена подозрений в отношениях между западными разведывательными службами, или, иными словами, извлечь хоть какую-то пользу из катастрофы, вызванной бегством Берджесса. После бегства Берджесса спокойное обаяние Филби перестало оказывать действие на наиболее проницательных сотрудников ЦРУ. «Я не боялся формалиста Даллеса... Другое дело — Беделл-Смит. У него были холодные рыбьи глаза и мозг, подобный тончайшему прибору... Тревожное чувство подсказывало мне, что Беделл-Смит сумеет понять, что дважды два — четыре, а не пять»{438}.

Но ошибки совершала не одна лишь советская сторона. Человек, находящийся под подозрением у МИ-5, свободно жил в Англии. Больше того, Филби продолжал пользоваться доверием коллег в СИС, которые считали, что он пал жертвой маккартизма. Правда, шансы на то, что он может вновь оказаться полезен своим русским хозяевам, были весьма мизерны. Однако тайный союз между Гувером и МИ-5 развалился, и Филби смог проработать еще семь лет.

Гувер был крайне возмущен тем, что в «белой книге» о бегстве Маклина и Берджесса, выпущенной английским правительством в 1955 году, не было даже упоминания о подозрениях, возникших в отношении Филби. Поэтому в сентябре того же года он решил что-то предпринять в этом направлении. Частично он руководствовался в своих намерениях антикоммунистическим рвением, а частично — чувством негодования, вызванным предательством по отношению лично к нему (он бывал гостем в доме Филби в Вашингтоне). Итак, Гувер решил подкинуть в американские и английские газеты материал, в котором говорилось бы, что Филби является третьим в компании Берджесс — Маклин. Гувер

встретился с репортером агентства «Интернэшнл ньюс сервис» и передал ему необходимые исходные данные для подготовки «горячей» статьи. Филби, сообщил репортеру Гувер, использовался английской разведкой во время работы в Вашингтоне. Горький пьяница, он имел доступ к весьма конфиденциальной информации, был отозван после исчезновения Берджесса — Маклина и доставлен в Лондон под эскортом специально прибывшего в Вашингтон представителя британской разведки (здесь Гувер ошибался).

«Однако я предупредил его о том, что в «белой книге» не содержится упоминания о Филби, видимо в силу недостаточности прямых доказательств против него. Я также сказал, что Филби обращался к адвокатам и угрожает возбудить дело о клевете против любой газеты, которая назовет его имя в связи с этим делом», — писал Гувер в памятной записке для ФБР о своей встрече с журналистом{439}. Гувер предложил репортеру начать публикацию с Англии. Брошенное в благодатную почву семя быстро начало прорастать. К первой неделе октября редактор «Эмпайр ньюс» Джек Фишман, имевший весьма тесные рабочие отношения с МИ-5, подтвердил, что Филби находится под сильным подозрением у Гувера. Фишман, видимо, с благословения МИ-5, стал добиваться того, чтобы имя Филби было названо публично. Он попытался убедить депутата парламента лейбориста Нормана Доддса выступить с запросом, в котором бы упоминалось имя Филби. (Поскольку речи в парламенте и отчеты о них пользуются законодательными привилегиями, дело о клевете не могло быть возбуждено.) Но другой депутат, лейборист Джордж Уигг, отговорил Доддса от этого. Уигг заявил, что лучше будет попросить Форин офис провести свое расследование, ибо «не следует пугать кроликов, если поблизости может находиться более крупная дичь».

Будучи убежден, что более крупной дичи, чем Филби, в округе нет, Фишман изменил направление атаки. Он пишет: «Мой коллега и друг Генри Моль возглавлял в то время лондонский корпункт газеты «Нью-Йорк дейли ньюс». Я сознательно передал ему все материалы для публикации в Америке, зная, что они обязательно попадут обратно в Англию и послужат основанием для запроса в палате общин. Я также переговорил с Норманом Доддсом и Маркусом Липтоном, чтобы подготовить их к дополнительным вопросам и дебатам{440}.

23 октября еженедельник «Сандли ньюс» назвал Филби в качестве третьего лица в связке Берджесс — Маклин. Во вторник на следующей неделе Липтон задал вопрос в палате общин: «Намерен ли премьер-министр и далее прилагать все силы к тому. чтобы замалчивалась неблаговидная деятельность мистера Гарольда Филби, работавшего не так давно первым секретарем в посольстве в Вашингтоне?» Таким образом, почти через месяц после того, как Гувер приступил к своей прекрасно организованной кампании, впервые громко было произнесено имя Кима Филби. Правительство обещало выступить с соответствующим заявлением и открыть дебаты в палате общин. Гувер был в восхищении и поспешил закрепить свой успех. 2 ноября он направил представителю ФБР в Лондоне телеграмму следующего содержания: «Публичное упоминание Филби как человека, предупредившего Берджесса и Маклина, и обращения, полученные ФБР от других правительственных учреждений с просьбой сообщить дополнительные сведения о роли Филби в этом вопросе, делают необходимым, чтобы ФБР передало всю имеющуюся в его распоряжении информацию высшим представителям администрации страны. ФБР планирует проконсультировать представителей правительства о подлинной роли Филби. Гувер»{441}.

Намерения Гувера понять нетрудно. Некоторые документы ФБР свидетельствуют о том, что американская разведка подозревала, будто коллеги Филби по СИС и высокопоставленные чиновники британского МИДа предпринимают усилия с целью прикрыть его. Поэтому передача всех досье в высшие правительственные круги США, возможно даже включая президента, должна помешать англичанам, по мысли Гувера, противостоять требованиям американцев провести полное расследование по делу Филби.

Но Гувер при реализации своего замысла не принял во внимание некоторые специфические английские черты, которые в совокупности привели к крушению его намерений. Он не учел антимаккартистских настроений, господствующих в Великобритании. Англичане считали, что Филби преследуют несправедливо. Гувер не принял во внимание соперничество между СИС и МИ-5: одна служба не давала другой взять на себя расследование по делу Филби. Например, Мензис в последние годы своего пребывания на посту руководителя СИС (надо сказать, что к этому времени он уже сильно пил) считал, что дело Берджесса — Маклина вообще не имеет никакого отношения к СИС. Когда подруга Берджесса Роэамонда Леман позвонила Мензису сразу после побега Берджесса — Маклина и предложила встретиться для передачи более подробной информации, тот ответил, что с удовольствием поговорил бы с ней, если бы уже не обещал своей маленькой дочери отвезти ее на скачки в Аскот{442}.

Но самое главное — Гувер не знал, какое отвращение министр иностранных дел Гарольд Макмиллан и его ближайшие помощники испытывали ко всему тайному миру разведки. Они всячески стремились избегать с ней каких-либо дел. Секретарь Макмиллана лорд Эгремонт считал деятельность разведывательных служб пустой тратой времени и денег. «Было бы гораздо лучше, если бы мы дважды в неделю знакомили русских с протоколами заседаний Кабинета, чтобы они не строили своих дурацких и таких опасных догадок»{443}. Сам Макмиллан, публично произнося хвалебные слова в адрес СИС, был на самом деле очень невысокого мнения о разведке и полученных с ее помощью сведениях. Он полагал, что все дело Филби — результат свары между СИС и МИ-5 и что они должны разбираться в нем сами. Оказавшись помимо своей воли втянутым в это дело, он тут же отыскал компромисс.

СИС проинформировала его, что Филби не был уволен со службы, так как, вопреки утверждениям американцев, против него нет достаточно веских улик — он всего-навсего был в слишком тесных дружеских отношениях с Берджессом. Макмиллан заявил, что проблему нельзя решить, пока Филби остается на службе. Он должен уйти. Когда представители СИС начали что-то мямлить о том, что человек невиновен, пока его вина не доказана, Макмиллан ответил: «Мы же не отправляем его в тюрьму, а всего лишь увольняем»{444}. Затем он согласился сделать заявление, которое практически полностью оправдывало Филби. В ответ СИС должна будет провести реорганизацию и «генеральную уборку». Итак, 7 ноября 1955 года Макмиллан выступил в палате общин с коротким заявлением, содержание которого соответствовало действительности и в то же время находилось неимоверно далеко от истины: «Не обнаружено никаких доказательств того, что Филби предупредил Берджесса или Маклина. (Верно, никаких доказательств обнаружено не было.) Находясь на правительственной службе, он выполнял свои обязанности умело и добросовестно. (Верно.) У меня нет оснований считать, что мистер Филби когда-либо предавал интересы страны или что он является так называемым «третьим лицом», если таковое вообще существовало. (Тоже верно, у Макмиллана не было оснований так считать.)»

Подозрения с Филби были сняты. Он дал пресс-конференцию и провел ее настолько блестяще, что коллега из СИС принес ему по телефону свои поздравления. В роли невинно пострадавшего героя и мученика он в качестве агента СИС отправился в Бейрут. На сей раз прикрытием ему служили корреспондентские карточки журналов «Обсервер» и «Экономист».

ЦРУ и ФБР пришли в ярость. Гувер был вынужден приостановить действия своих людей против Филби и официально оправдать его. 29 декабря ФБР закрыло свое досье на него. Это приняло форму следующего документа: «Предмет — Дональд Стюарт Маклин и др. В ходе имевшего недавно место просмотра все упоминания в досье ФБР о Гарольде А. Р. Филби были в виде резюме перенесены на карточки размером 3х5 дюймов. Филби подозревается в том, что предупредил объект о начатом по поводу последнего расследовании. Просмотр документов не дает оснований для того, чтобы начать расследование деятельности Филби»{445}.

Дело Филби отправилось в архивы ФБР и пролежало там до января 1963 года. В это время Филби исчез из Бейрута, после того как его коллега из СИС попытался добиться от него признания в обмен на юридический иммунитет. Завершив продлившуюся на семь лет работу на КГБ, Ким Филби вынырнул в Москве. Его истинная роль наконец полностью прояснилась. Гувер был отомщен, однако добыча ускользнула. На самом деле весьма вероятно, что именно отношение американцев повлияло на решение Филби не делать признаний и бежать в Москву. Он мог поверить в то, что англичане сдержат слово и не станут преследовать его. Однако Филби не был убежден, что американцы не захватят его в Бейруте и не отправят для неприятных допросов в США или не попытаются навеки покончить с его деятельностью.

Гувер (и в меньшей степени Беделл-Смит) чувствовали, что стали жертвой английской традиции «старых приятельских связей». Гувер до самой смерти в 1972 году не доверял английским разведывательным службам и англичанам в целом. Беделл-Смит дал ясно понять, что особые отношения ЦРУ с СИС прекращаются до тех пор, пока англичане не наведут порядок в своем доме. СИС решила незамедлительно приняться за это дело.

* * *

Очистив в 1945 году свои ряды от непрофессионалов, СИС оставалась свободной от вмешательства извне вплоть до 1952 года. В это время на пост советника главы СИС от Министерства иностранных дел был назначен ставший со временем послом в Варшаве Джеффри Клаттон. Он получил при назначении в СИС ранг выше, чем любой из его предшественников. Так был существенно повышен уровень самого поста. Вызвано это было тем, что Форин офис стремилось улучшить отношения между двумя ведомствами{446}. Перед Джеффри Клаттоном стояла нелегкая задача. Правление Мензиса закончилось, и ему на смену пришел Синклер, выпускник Виндзорского колледжа, верзила ростом в шесть футов и семь дюймов. За те три года, пока он стоял во главе организации, произошло столько провалов разного рода, что сотрудники СИС стали именовать этот период не иначе как «время кошмаров». Когда Синклер не был занят придумыванием фантастических операции, он принимался убеждать обеспокоенное ЦРУ в том, что СИС в своей основе — вполне здоровая организация.

В уговорах американцев ему не удалось добиться каких-либо успехов. Сотрудники ЦРУ в Лондоне помнят, как в начале 1956 года им довелось слушать представителя СИС, излагавшего план организации переворота в Сирии. Согласно этому плану, Ирак должен был подтолкнуть восстание племен, населяющих пустыню, ливанские христиане — вторгнуться на территорию Сирии, а Турция — спровоцировать пограничные инциденты. Все это выглядело не как план переворота, а скорее как план развязывания всеобщей войны на Ближнем Востоке.

По счастью, к его реализации даже и не попытались приступить.

Сотрудник ЦРУ Уилбер Ивеленд припоминает одну встречу в Бейруте, во время которой абсолютно пьяный представитель СИС делился планами убийства египетского лидера Насера. Английский разведчик бормотал что-то о Ближнем Востоке, попавшем в лапы коммунистов, затем «его голос ослабел, а сам он погрузился в кресло и окончательно отключился»{447}. Еще один сотрудник ЦРУ докладывал о своей встрече с представителями СИС следующим образом: «После того как мы провели за столом час или два в бессвязной беседе, англичанин наконец сказал: «Почему бы нам не обратиться к старику Генри? Ведь он знает все». Через пару дней откуда-то из Суссекса явился старик Генри и согласился приняться за дело, но при этом заявил: «То, что вы придумали, ребята, погубит весь сад. А ведь надо лишь слегка подровнять кустарник»{448}.

Своей кульминации серия неприятностей достигла в апреле 1956 года, когда кому-то в СИС пришла в голову идея обследовать подводную часть русского крейсера «Орджоникидзе» в гавани Портсмута. В октябре 1955 года подобная операция с такого же типа крейсером «Свердлов» прошла успешно, и теперь СИС испытывала искушение еще раз изучить детали противолодочного и противоминного оборудования корабля. Однако крейсер «Орджоникидзе» доставил в Англию советских лидеров Булганина и Хрущева, поэтому охрана была надежнее. Кроме того, привлеченный СИС к работе водолаз Лайонел Крэбб был немолод и физически плохо подготовлен. Короче говоря, водолаз исчез навсегда, русские заявили протест, и премьер-министру пришлось 4 мая принести публичные извинения в палате общин.

В результате внутриведомственного расследования, проведенного в СИС и в Форин офис, во всем обвинили советника МИД при руководителе СИС. На проведение любой разведывательной операции, которая могла повлечь за собой политические последствия, требовалась его санкция. СИС запросила разрешение на действия Крэбба поздно вечером, и советник подписал его, особенно не раздумывая. (Советника задвинули в какой-то темный угол министерства, а его наследник Джеффри Макдермотт взял за правило не рассматривать после шести часов вечера никаких заявок СИС.){449}

Однако вина за этот провал на самом-то деле лежала на Синклере. В Форин офис и в аппарате Кабинета министров зрело мнение, что неминуемая отставка Синклера явится прекрасным поводом для изменения традиционного стиля руководства СИС. Норман Брук, секретарь аппарата Кабинета министров, и его заместитель Бэрк Тренд решили взять инициативу на себя. Эти высокопоставленные чиновники предложили положить конец тому, что разведку возглавляют представители армии или военно-морского флота. Их доводы были благожелательно восприняты Макмилланом. На пост руководителя СИС по рекомендации Патрика Дина, помощника заместителя министра иностранных дел и в свое время личного секретаря Мензиса, был предложен Дик Уайт{450}. Уайт возглавлял МИ-5, организацию, в которой он проработал практически всю свою сознательную жизнь. Глава МИ-5 получил образование в Оксфорде, он учился в Мичиганском университете и в университете Южной Калифорнии. Уайт был высококультурным интеллектуалом и при этом отличался внешней элегантностью. Одним словом, он являл собой полную противоположность Мензису и Синклеру. Его назначение на пост главы СИС было встречено американцами с откровенным восторгом. Роберт Эмори вспоминает совещание, во время которого эта новость достигла руководителей ЦРУ: «Это случилось где-то в июле 1956 года. Шло рутинное совещание, на котором присутствовали Даллес, Хелмс, Биссел, я и еще несколько человек. Мы закончили утреннее заседание и собирались отправиться на ленч. В этот момент я сказал: «Да, кстати, только сегодня мой информатор в английском посольстве сообщил, кто назначен новым «С». Хелмс и Биссел едва не свалились со своих стульев. Оказалось, что перед их человеком в Лондоне в качестве приоритетной была поставлена задача добыть именно эту информацию. Когда я сообщил, что это Уайт, они были безмерно удивлены. Они продумывали различные возможные варианты, составили даже список имен вероятных кандидатов, однако имени Уайта среди них не было. Тем не менее все были в восторге. У руководства ЦРУ сложилось весьма благоприятное мнение об Уайте как об уравновешенном и порядочном человеке и профессионале высокого класса. Кто-то из присутствующих бросил: «Для нас Уайт очень и очень персона грата»{451}.

Назначение Уайта явилось важной вехой в развитии разведки на Западе. Центр тяжести ее деятельности сместился от радостей и потрясений «великой игры» в сторону более тяжелого, но и более благодарного труда аналитической разведки. ЦРУ при Даллесе, «рыцаре великого, благородного дела», как величал его один из сотрудников, не осознало значения этого изменения. Однако Хелмс, ставший директором ЦРУ в 1966 году, полностью оценил его. С первых дней на посту «С» Уайт дал понять, что СИС не является продолжателем дел УСО в мирное время. По его мнению, диверсии и убийства не входят в круг обязанностей организации. (Например, СИС просто проигнорировала распоряжение Идена изучить возможности убийства Насера.){452} Если правительство и допускало мысль, что СИС сможет стать дешевым средством сохранения власти в постимперском мире, то действия Уайта должны были разочаровать руководство страны. СИС намеревалась работать в существовавшем в то время духе высокой морали.

Одно из изменений, отмеченное особенно Министерством финансов, состояло в том, что СИС стала больше внимания уделять промышленной и экономической разведке. В 1958 году, например, один бельгийский агент сообщил СИС, что система охлаждения, выставленная на стенде Советского Союза во время Всемирной выставки в Брюсселе, содержит важную деталь, над усовершенствованием которой долгое время бьются английские инженеры; в СИС было решено наведаться к стенду ночью, снять деталь, изучить ее и вернуть на место, пока русские не спохватились. Советник МИД при руководителе СИС Джеффри Макдермотт весьма неохотно согласился на проведение этой операции, но она прошла успешно{453}.

С приходом Уайта претерпела изменения и кадровая политика СИС. В 30-е годы практика набора по рекомендации привела к тому, что многие высшие чины СИС оказались в родственных отношениях. Энтони Блант, Стюарт Мензис, Клод Дэнси и Гай Лидделл, например, состояли в родстве, хотя и в отдаленном. Те же, кто не являлись родственниками, обычно полностью разделяли взгляды того, кто занимался подбором кадров. В результате штат СИС в 30-е годы был заполнен множеством сотрудников, чьи таланты оценивал автор шпионских романов Джон Бьюкен (самый знаменитый из его романов — «Тридцать девять ступеней»).

В начале послевоенного периода наиболее предпочтительными кандидатами для работы в СИС стали парламентарии и журналисты. Капитан Генри Керби — депутат парламента от консервативной партии — не делал секрета из того, что в течение долгого времени работал в СИС. Другие, правда, отклоняли предложения послужить в разведке. Тони Бенн, депутат парламента от лейбористской партии, говорит, что СИС дважды обращалась к нему — первый раз, когда ему было 22 года и он являлся председателем Оксфордского союза, а во второй раз после того, как он в 1950 году оказался избранным в парламент{454}.

Уайт стал смелее набирать сотрудников непосредственно в университетах. Политика изменилась настолько, что к работе начали привлекать женщин. Одна из них вспоминает: «Закончив Бристольский университет с весьма средними оценками, я стала думать, чем заняться дальше. Мой преподаватель сказал: «Знаешь, есть интересная работа координатора в Форин офис. Если хочешь, я организую для тебя собеседование». При первой встрече я так и не смогла понять, о какого рода работе идет речь. Из последовавших затем бесед стало ясно, что на самом деле означает «работа координатора в Форин офис». Я дала свое согласие, и целый месяц мое имя значилось в списках СИС. Но вообще мне это не очень нравилось, и я отказалась от работы»{455}.

Однако главным источником кадров для СИС стали, и с той поры остаются, выпускники университетов, провалившиеся на экзаменах на замещение вакантных должностей в Министерстве иностранных дел или других государственных учреждениях <Основная проблема состояла не в том, что СИС не открывала хороших возможностей для карьеры (при Уайте положение в этом отношении значительно улучшилось), а в том, что после выхода в отставку, зачастую в раннем возрасте, сотрудникам СИС было трудно устроиться на другую работу. Они не могли объяснить, чем занимались до этого. СИС, столь умело фабриковавшая легенды, отказывалась это делать для своих бывших сотрудников. По-иному обстояли дела в США, где вышедшие в отставку сотрудники ЦРУ получали привлекательные посты в промышленности, торговле или науке>.

СИС не испытывала недостатка в агентах. Однажды Уайт сказал своему французскому коллеге, что его ведомство одолевают английские бизнесмены, отправляющиеся за границу. Чтобы развлечься, они хотят немножко пошпионить. Французский коллега заметил, что это как нельзя лучше демонстрирует разницу между британским и французским характером. «Когда французский бизнесмен едет за границу, он стремится развлечься там отнюдь не шпионажем».

* * *

Когда Уайт занял пост «С», он выяснил, что Филби все еще числится в списках сотрудников СИС и что его собираются направить в Бейрут. Новый руководитель разведки был шокирован этим обстоятельством. Однако приготовления зашли слишком далеко, чтобы их можно было остановить. Тем более, принимая во внимание пожелание Форин офис, чтобы Филби непременно занял вакантный пост в Бейруте, Уайта удалось убедить. При этом в ход пошел аргумент такого рода: если Филби действительно агент КГБ, работа в Бейруте предоставит хорошие возможности для его разоблачения, к тому же, пока идет период оформления, могут появиться новые свидетельства его виновности. Если же он невиновен, то к нему следует отнестись благожелательно.

Тем временем Уайту надо было разбираться с одним из самых удачливых агентов КГБ, доставшихся ему в наследство от «времени кошмаров». Это был Джордж Блейк, сотрудник разведки, который, как и Филби, стал работать на Москву.

Урон, нанесенный Блейком разведслужбам Запада, был столь велик (по словам Блейка, он переправлял в КГБ все важные официальные документы, попадавшие в его руки), что слушание дела проходило при закрытых дверях. Более того, правительство предпринимало гигантские усилия, чтобы убедить прессу не обнародовать факт о принадлежности Блейка к разведывательным службам. До сих пор вся история, связанная с Блейком, пронизана дезинформацией как с британской, так и с советской стороны.

Блейк родился в Нидерландах. Его отец был египетским евреем, а мать — голландкой лютеранского вероисповедания. Отец, обладавший английским паспортом, был настроен сверхпатриотично. Он дал своему сыну имя Джордж в честь английского короля. Во время первой мировой войны отец Блейка, видимо, немного занимался разведывательной деятельностью для СИС. После смерти отца в 1936 году (отдаленный результат отравления немецкими газами) Джордж Блейк был отослан в Египет к своему дяде. Когда началась вторая мировая война, он находился в Нидерландах, в гостях у матери, и застрял в этой стране в результате быстрого продвижения немцев. Будучи интернирован, Блейк бежал, присоединился к бойцам движения Сопротивления, а затем сумел перебраться в Англию. Там он служил в Королевском военно-морском флоте. После окончания войны Блейк получил назначение в отделение военно-морской разведки в Гамбурге. Позже он изучал языки, включая русский, в Даунинг-колледж (Кембридж), затем поступил на работу в Форин офис и был назначен вице-консулом в Сеул. На каком-то этапе, возможно до назначения в Гамбург, он был завербован в СИС Кеннетом Коэном. Блейк представлялся идеальным кандидатом: участие в войне, знание языков, характер человека, способного в сложных обстоятельствах постоять за себя.

Блейк прибыл в Сеул перед началом войны в Корее. Во время боевых действий он был захвачен северокорейцами и оставался в плену три года. После освобождения СИС предоставила ему отпуск для восстановления сил, а затем он был устроен на Олимпийский стадион в Западном Берлине на должность технического директора. (На стадионе находилась одна из точек СИС.) Перед ним была поставлена задача изучать личный состав частей Советской Армии в Восточной Германии и подыскивать в офицерской среде потенциальных перебежчиков на Запад. Находясь на этом посту, Блейк сообщил КГБ о существовании так называемого Берлинского туннеля, прорытого СИС и ЦРУ с целью подключения к линиям связи русских между Восточным Берлином и Москвой. Информация Блейка превратила успех СИС — ЦРУ (они могли подслушивать секретные сообщения) в фиаско, потому что КГБ получил возможность использовать операцию «Берлинский туннель», чтобы поставлять дезинформацию западным разведслужбам. Позже, в удобный для них момент, русские «обнаружили» этот туннель и превратили операцию Запада в свою пропагандистскую победу. Но отчет СИС об ущербе, нанесенном Блейком, свидетельствует о том, что он передавал русским и политическую информацию. В первую очередь он информировал их обо всех планах Запада, касающихся ведения переговоров по берлинскому вопросу в Женеве в 1959 году{456}.

В 1961 году сотруднику ЦРУ Говарду Роману удалось наконец получить информацию от работника разведки одной из коммунистических стран, проходившего под кличкой «Хекеншютце». (Позже, когда он перебежал на Запад, выяснилось, что под ней скрывался Михаил Голониевский, заместитель начальника польской военной разведки.) Данные, полученные от этого агента, свидетельствовали о том, что КГБ располагает списком имен 26 польских официальных лиц — потенциальных объектов вербовки. Этот список был составлен СИС. Проведенное расследование установило, что он мог попасть к русским только из сейфа Блейка{457}.

Когда СИС пришла к этому заключению, сам Блейк обучался арабскому языку в Ливане, в школе, к которой благоволили западные разведслужбы. Он был отозван очень спокойной по тону телеграммой; более того, по прибытии в Англию ему позволили свободно передвигаться в надежде, что он попытается вступить в контакт с сотрудниками советской разведки. Но на пути в здание СИС на следующий день он был арестован по обвинению в нарушении закона о государственной тайне. Блейк во всем признался, и после суда в Олд Бейли был приговорен к сорока двум годам тюремного заключения. Это был самый длительный срок, назначенный кому-либо по английским законам. Блейк отсидел пять с половиной лет, прежде чем совершил блистательный побег из тюрьмы «Уормвуд скрэбс» в западном Лондоне. Блейк исчез, чтобы годом позже появиться в Москве.

По одной из версий, имеющей хождение на Западе, Блейк был лояльным и весьма успешно действующим агентом СИС, до того как он был захвачен коммунистами в Корее. Тем якобы удалось промыть ему мозги и убедить работать на Москву. Первоначально считалось, что побег Блейка был организован КГБ, но потом возник какой-то уголовник-ирландец и поведал миру, как он вместе с Блейком задумал и осуществил этот побег. К делу подключились психоаналитики и принялись устанавливать весьма изощренные мотивы поведения Блейка.

Депутат парламента лейборист Лео Абс писал: «Ранние годы его жизни пронизаны событиями, которые толкали его, может быть подсознательно, на то, чтобы отомстить Англии. Отец предал Джорджа, когда избрал британское подданство, он предал его своей ранней смертью, он обрек его на изгнание и в конечном счете на арест в Нидерландах. Джордж ощущал предательство отца, являясь в глубине души чужаком в Англии. Поэтому неудивительно, что заложенное глубоко в подсознании чувство ненависти к отцу обернулось против предмета обожания отца. Только наша секретная служба могла быть столь предупредительной, чтобы предоставить Блейку возможность совершить убийство отца, после того как тот скончался»{458}.

Факты гораздо более прозаичны. Блейк еще в молодости увлекался коммунистическими идеями. Он говорил, что сначала хотел стать католическим священником, но потом избрал другое вероисповедание — коммунизм. Его двоюродный брат, с которым он жил в Каире, был одним из основателей египетской компартии{459}. Блейк сражался бок о бок с коммунистами в движении Сопротивления в Нидерландах. Речь Черчилля о «железном занавесе» и американские бомбардировки Кореи укрепили его желание служить делу социализма. Таким образом, версия о Блейке как патриотически настроенном чиновнике Форин офис — бедной жертве психологической обработки со стороны северокорейцев — не выдерживает даже поверхностного анализа. Она служит для того, чтобы скрыть тот факт, что любая проверка прошлого Блейка, перед тем как он поступил в СИС, вскрыла бы его связи с коммунистами. Однако здесь я позволю себе высказать предположение: СИС знала о коммунистических контактах Блейка, но намеревалась использовать их в своих интересах.

Причина крайней чувствительности английских властей, когда речь даже сейчас заходит о деле Блейка, заключается в том, что тот блестяще вел тройную игру, и англичане в ней занимали лишь второе место после русских. Во время суда над Блейком выяснилось, что его не удастся осудить, если не последует признание. Обычные показания, которые так эффективно использовались в ходе других шпионских процессов — контакт с установленными сотрудниками КГБ и передача им информации, — здесь не работали «из-за существа характера его деятельности», как выразился один из бывших коллег Блейка. Это может означать лишь одно — ему было разрешено контактировать с русскими. Одной из причин его быстрого продвижения по служебной лестнице было то, что «ему удалось провести ряд замечательных вербовок офицеров-коммунистов в Германии». Блейк сам рассказывал, что, когда он сдался после побега властям Восточной Германии, те пригласили офицера КГБ. Оказалось, что он много лет контактировал с этим человеком. когда служил по заданию разведки в Берлине{460}.

Мое мнение таково. Блейк сообщил СИС, что русские его завербовали, и высказал идею о той пользе, которую из этого может извлечь Великобритания. Руководители СИС с ним согласились. Они увидели возможность побить КГБ в игре, в которой последний столь преуспел. Твердо убежденные в том, что Блейк верен СИС — ведь он сообщил о своих контактах, да и женат на коллеге, сотруднице разведки, — руководители Блей-ка уполномочили его передавать КГБ тщательно отобранные материалы, некоторые из которых должны были быть подлинными. Это было совершенно необходимо, чтобы убедить коммунистов в лояльности Блейка. Начальники Блейка в КГБ были обязаны поступать точно так же, чтобы СИС поверила в то, что Джордж верен Англии. В этой опасной игре — передать какую-то информацию, чтобы получить взамен больше, — побеждает тот, кто снимает мякоть. Поэтому СИС, узнав, что Блейк в конечном итоге все-таки лоялен по отношению к КГБ, а английская разведка, полагая, что получает мясо, сгребала кости, впала в шок. Тройной агент может нанести огромный ущерб, и его крайне сложно разоблачить, потому что он всегда может объяснить свое предательское поведение словами: «Но ведь так нами и было задумано».

Правильность версии о том, что Блейк являлся тройным агентом, подтверждается как суровостью приговора — по году, как было сказано в ходе суда, за каждого из погубленных им агентов СИС, — так и тем, что его работа была высоко оценена русскими. Блейк, так же как и Филби, был награжден орденом Ленина. Но почему шпион такого калибра, как Блейк, выступил с признаниями о своей деятельности? Ответ может быть один: видимо, СИС сделала ему очень соблазнительное предложение, пообещав вынесение легкого приговора и высылку после освобождения. Но даже СИС не может гарантировать того, что английский судья не будет руководствоваться своим собственным правосознанием при вынесении приговора. Перед Блейком неожиданно открылась перспектива провести в тюрьме по меньшей мере 28 лет.

Обычно в таких случаях КГБ, чтобы выручить своего человека, организует обмен заключенными. Но это требует много времени и часто встречает сопротивление со стороны западных служб безопасности. Их раздражает, что после стольких усилий, затраченных на поимку шпиона, коллеги из разведки с такой легкостью и так скоро выпускают его на свободу. Более того, подобный обмен редко оказывается для Запада выгодным.

Как сказал однажды Филби: «Мы должны признать, что Запад проигрывает при подобных обменах по одной простой причине — у нас гораздо больше хороших агентов, чем у них. Мы получили полковника Абеля, первоклассного разведчика, в обмен на простого пилота Гарри Пауэрса только потому, что здесь лучше его никого и не было»{461}. В КГБ решили, что может пройти слишком много времени, прежде чем в России будет захвачен разведчик класса Блейка и обмен станет возможен.

Подробности о побеге мы знаем в основном из книги Шона Бурка «Бегство Джорджа Блейка». По рассказу Бурка, уголовника родом из Ирландии, он познакомился с Блейком в тюрьме «Уормвуд скрэбс». Джордж ему очень понравился (Бурк даже написал в тюремную газету статью, озаглавленную «В защиту шпионов»), и ирландец охотно принял предложение организовать побег.

Бурк утверждает, что пошел на это не ради денег: ему даже пришлось призанять 700 фунтов стерлингов для того, чтобы купить автомобиль и кое-какое оборудование, необходимое для побега. Мать Блейка отказалась предоставить необходимую сумму, так же поступила и его сестра. Бурк отправился к трем своим друзьям: семейной паре и некоему «Пату», которые, по словам Бурка, не были ни коммунистами, ни членами Ирландской республиканской армии (ИРА). Эти люди не были богаты, но сумели занять достаточно денег для того. чтобы помочь Блейку. Свои действия Бурк объясняет желанием «хорошенько шарахнуть по властям», однако он ни слова не говорит о том, почему сам Блейк остановил выбор именно на нем.

Для побега требовалось сломать металлическую раму окна, спуститься по крыше, спрыгнуть во двор, перелезть по доставленной Бурком веревочной лестнице через стену высотой 18 футов и, наконец, спрыгнуть на мостовую. Блейк, отнюдь не атлет, проделал это за несколько минут. Первоначально он скрывался в Лондоне, меняя квартиры. Затем упомянутая супружеская пара переправила его в Восточный Берлин, спрятав в потайное отделение своего туристского микроавтобуса. Бурк позже присоединился к Блейку в Москве, путешествуя, как он утверждает, по фальшивому паспорту. Потом он отошел от Блейка и, почувствовав, что его жизни угрожает опасность, принялся обращаться за помощью в различные места, включая английское посольство. Через два года после побега он объявился в Ирландии. Надежды Бурка, что ирландское правительство не выдаст его английским властям, полностью оправдались.

Все это повествование выглядит весьма неправдоподобно. Оно смахивает на историю, придуманную гораздо позже по политическим соображениям. Мысль о том, что Бурк — мелкий уголовник и горький пьяница — согласился помочь Блейку бежать лишь ради того, чтобы навредить властям, просто нелепа. Столь же нелепо выглядит и рассказ об участии в деле друзей Бурка. По более точной оценке, вся операция обошлась в 10 тыс. фунтов стерлингов — это не та сумма, которую Бурк и его друзья могли собрать{462}. И с какой целью Бурк вообще ездил в Москву? По его утверждению, он просто хотел переждать, пока не уляжется шум, вызванный побегом. Однако это было гораздо проще сделать в Ирландии.

Единственная версия, которая объясняет все факты, состоит в том, что побег был организован КГБ с помощью ИРА. Роль Бурка была минимальной. Он был привлечен, так как было известно, что он будет скоро переведен на так называемую систему ночлежки, согласно которой осужденный лишь ночует в тюрьме, проводя весь день на свободе в общении с кем угодно. Русские перебросили Бурка в Москву вместе с Блейком, не будучи уверенными в том, что он не разгласит всю подноготную организации побега.

Бурк утверждает, что написал книгу во время пребывания в Москве, однако русские изъяли у него рукопись и возвратили ее с изменениями и добавлениями только весной 1969 года. И это утверждение выглядит неправдой. Русские наверняка знали, что не смогут помешать Бурку восстановить вычеркнутые из книги пассажи и убрать добавления, внесенные КГБ (кстати, он говорит, что именно так и поступил){463}. На самом деле, видимо, Бурк создал большую часть своей книги в Ирландии и при этом значительно приукрасил и преувеличил свою роль в побеге Блейка. КГБ вытащил Блейка из заточения потому, что тот был одним из его лучших сотрудников, и потому, что хотел продемонстрировать, как. эта организация заботится о своих людях. Русские не хотели в то же время афишировать свою роль из-за некоторой разрядки в международных отношениях, наступившей в тот момент, и, кроме того, они не желали афишировать участие ИРА в освобождении Блейка.

В Москве Блейк вполне преуспел. Он женился на русской девушке по имени Ида, у них родился сын Миша. Они дружили семьями с Филби и летом часто вместе проводили уик-энды за городом. Бурк умер молодым (47 лет), и его смерть несет на себе отпечаток тайны. Он жил в трейлере, который одолжил у друзей. Заявляя о своей бедности, он в то же время хвастал, что имеет неистощимый источник пополнения запасов виски. Его обнаружили мертвым в собственной постели 26 января 1982 года. По всей видимости, он умер от алкогольного отравления{464}.

Никто не отрицает, что Филби и Блейк нанесли ущерб англо-американским отношениям в области разведки. Мнения расходятся лишь при оценке степени ущерба. Некоторые сотрудники ЦРУ утверждают, что связи в области разведки остались на прежнем уровне, пострадало сотрудничество в сфере контрразведывательной деятельности , потому что американские контрразведчики были убеждены, что с точки зрения безопасности дела в Англии обстоят не лучшим образом. Однако Роберт Эмори, например, полагает, что разлад пошел гораздо глубже из-за того, что Филби удалось установить тесные отношения с Беделл-Смитом и другими высокопоставленными сотрудниками ЦРУ. «Дело Филби восстановило Беделл-Смита против СИС, и он до конца дней своих сохранил враждебность по отношению к этой организации», — утверждает Эмори{465}.

Особенность состоит в том, что удар был нанесен в такой момент, когда отношения между ЦРУ и СИС претерпевали изменения. Англичане уступали свое лидирующее положение в мире разведки (которое они ухитрялись удерживать частично благодаря легендам, а частично в результате блефа) американцам и пытались приспособиться к новой для себя роли ведомых. Основной причиной этого, как мы уже видели, была нехватка средств. Майлз Коупленд, бывший сотрудник ЦРУ, пишет: «В большинстве отделений СИС по всему миру основной задачей руководителя было убедить, используя свой престиж и способности, коллегу из ЦРУ принять участие в совместной операции. При этом предполагалось, что англичане предоставляют свои мозги, а американцы — средства»{466}.

Поэтому было совершенно необходимо, чтобы на первом этапе развития новых отношений СИС пользовалась бы полным доверием своих заокеанских кузенов. Филби и Блейк подорвали это доверие не только фактом своей измены, но тем, что посеяли семена подозрений о возможности пребывания других советских разведчиков в недрах СИС и МИ-5.

Ущерб был бы достаточно велик, даже если бы эти подозрения относились только к СИС. Но, как выяснилось, зараза распространилась гораздо дальше. Некоторые сотрудники ЦРУ начали рассуждать следующим образом: «А почему надо считать, что русские ограничили свои усилия по внедрению агентов только рамками Британии?» Эту мысль постоянно проводил, например, сотрудник ЦРУ Джеймс Энглтон. В свое время он был более других близок к Филби. Филби был одним из инструкторов, когда Энглтон — офицер УСС — впервые прибыл в Англию. Филби стал его «основным инструктором в области контрразведки». В Вашингтоне они часто встречались за ленчем, и, когда Филби был отозван в Лондон, он успел попрощаться с Энглтоном. Эти два разведчика нравились один другому и относились друг к другу с большим уважением. Энглтон смотрел на Филби, как на своего старшего брата.

Легко представить его потрясение, когда стало известно об измене Филби. Энглтон впал в состояние перманентной подозрительности. Это состояние обострилось, когда в США появился один из самых удивительных беглецов из Советского Союза.