Уничтожение европейского еврейства показало даже последнему сомневающемуся, какой страшной силой является СС по отношению к беззащитным людям в Германии Адольфа Гитлера. Подобно щупальцам спрута многочисленные ее организации охватили всю империю. Служба безопасности и гестапо, войска СС и имперский комиссар по вопросам укрепления немецкого народного духа, вопросы наследственности и рождаемости, концентрационные лагеря и хозяйственно-экономические мероприятия – не было, пожалуй, ни одной области жизни нации, в которую бы не вторглись ведомства или представители Генриха Гиммлера. Организации СС были подобно лабиринту, а аппаратная система ордена становилась все более корпоративной и запутанной.
Постоянная смена составных частей гигантской организации порою затушевывала размеры влияния СС. Ядро «черного ордена» – СС партии давно уже ушло за кулисы; 60 процентов его членов поглотила воюющая армия, остальные были задействованы на охране внутренних объектов и обеспечении правительственных мероприятий и мало чем отличались от ветеранов СА и партии. Появившиеся вооруженные спецподразделения СС были менее заметными, зато более влиятельными.
С каждым военным годом правовое пространство граждан, и без того небольшое, все более суживалось.
Сразу же после начала войны главное управление имперской безопасности присвоило себе право «корректировать» приговоры гражданских. Оно парировало протесты министерства юстиции тем, что рейхсфюрер СС в соответствии с приказом фюрера должен обеспечивать безопасность рейха всеми средствами, включая экзекуции в случаях нарушения военных законов.
Определенные границы, правда, еще соблюдались, пока во главе министерства юстиции находился доктор Франц Гюртнер, пользовавшийся определенным уважением Гитлера. После смерти Гюртнера в январе 1941 года новый министр назначен не был, а его обязанности возложили на статс-секретаря Франца Шлегельбергера. От такого удара юстиция уже не оправилась.
Шеф СД Райнхард Гейдрих осенью 1941 года получил назначение в Чехословакию в качестве заместителя протектора Богемии и Моравии. Получив от Гитлера указание принять жесткие меры по отношению к беспокойным чехам, Гейдрих намеревался начать свое правление с показательного процесса против чешского дивизионного генерала Алоиса Элиаша, возглавлявшего национальное правительство в Праге, который уже давно подозревался в сотрудничестве с чешским движением Сопротивления и эмигрантским правительством в Лондоне.
С середины 1940 года СД требовала смещения Элиаша и отдачи его под суд. Но тогдашний имперский протектор барон фон Нейрат возражал. Да и ведущий юрист Эрнст Лауц, обер-прокурор народного суда, считал, что обвинительный материал недостаточен для проведения такого процесса.
Новый заместитель протектора Гейдрих нашел путь, с помощью которого можно было бы свалить Элиаша. Зная, что тщеславный президент народного суда доктор Отто Тирак, старый боец, бывший до того первым национал-социалистским министром юстиции Саксонии, мечтал стать рейхсминистром юстиции, Гейдрих пообещал поддержать его кандидатуру на этот пост. И они решили арестовать премьер-министра Элиаша и судить. Обвинителем вместо скептически настроенного обер-прокурора Лауца должен был быть назначен представитель полиции безопасности. Главное управление имперской безопасности было близко к осуществлению своей мечты: будущий рейхсминистр юстиции поддерживал отстранение от судебных процессов прокуроров, еще в какой-то степени связанных с общепринятыми нормами закона. Он не возражал против произвола полиции безопасности, хотя и вынужденной выступать в судебном зале в прокурорской маске. Тирак был готов продать юстицию с потрохами, только бы быть назначенным на пост имперского министра юстиции, как он признался статс-секретарю Ротенбергеру.
Как и было обусловлено в Берлине, в Праге разыгралась драма Элиаша. Как только Тирак отпустил обер-прокурора в краткосрочный отпуск, Гейдрих арестовал чешского премьер-министра, а шеф пражского гестапо оберштурмбанфюрер СС Ганс Гешке взял на себя роль обвинителя. Прежде чем в министерстве юстиции в Берлине разобрались что к чему, спектакль был разыгран. 29 сентября Гешке предъявил Элиашу обвинение, 30 сентября коллегия народного суда прибыла в Прагу, 1 октября провели судебное заседание, длившееся четыре часа. Приговор гласил: смертная казнь за попытку совершения государственной измены и поддержку вражеских действий.
Отто Тирак проделал неплохую работу, за что был вознагражден: благодарный диктатор назначил его 20 августа 1942 года рейхсминистром юстиции. Новый министр и далее тесно опирался на СС, передавая «черному ордену» одну часть законов за другой. 18 сентября 1942 года, по соглашению с Гиммлером, Тирак разрешил гестапо «корректировать» приговоры «специальными распоряжениями». Лица, получившие срок наказания более восьми лет, передавались полиции. В начале ноября 1942 года Тирак возлагает на полицию безопасности право ведения судебного разбирательства и вынесения приговоров в отношении поляков и евреев в захваченных восточных районах. Летом 1943 года он согласился на передачу права применения судебных наказаний в отношении евреев на территории рейха также главному управлению имперской безопасности.
Власть главного управления все более крепла. Некоторые круги в министерстве внутренних дел, которому полиция была формально подчинена, попытались навести определенный порядок, но в августе 1943 года, когда Гиммлера назначили министром внутренних дел, они уже ничего не могли сделать. Важнейшие функции министерства перешли к СД.
В ходе прошедшей чистки особенно пострадало главное управление министерства, которому подчинялась полиция общественного порядка, а контроль над уголовной полицией перешел к СД. Служба безопасности взяла на себя и такие аспекты полицейской деятельности, как вопросы регистрации граждан, организаций самой полиции и определения ее прав, прежде всего в области политики.
Гиммлер на вершине своей карьеры ликвидировал ведомство управления и права, с начальником которого министериальдиректором Вернером Брахтом ему нередко приходилось сталкиваться. Вместо него он создал ведомство управления экономикой, во главе которого поставил «старого бойца», группенфюрера СС Августа Франка. Поскольку к этому времени начальник полиции общественного порядка и соперник Гиммлера Курт Далюге тяжело заболел, рейхсфюрер СС ликвидировал последние остатки ее самостоятельности. Летом 1944 года СС взяла на себя и вопросы материального обеспечения полиции.
Следующим нововведением Гиммлера, свидетельствовавшим об усилении власти СС, стало создание главного экономического управления.
Предшественником его был управленческий отдел руководства СС, который с 1934 года решал все административные вопросы. Во главе его Гиммлер поставил бывшего морского начальника финансовой части Освальда Поля, чиновника и бюрократа, внешне напоминавшего Муссолини и не менее тщеславного. Ставший бригадефюрером СС Поль показал себя хорошим организатором. Вскоре его отдел был расширен, а сам он назначен казначеем всей организации СС. Впоследствии он возглавил главное административно-хозяйственное управление «черного ордена».
В 1939 году Поль получает звание группенфюрера СС и назначается Гиммлером шефом ведомства управления и экономики. Через три года ему подчинили управление руководства концлагерями. Поль становится одним из главных действующих лиц СС.
Он контролирует вопросы администрирования и снабжения войск СС, ему подчинены 20 концентрационных и 165 так называемых рабочих лагерей, он руководит всеми строительными работами и хозяйственно-промышленными организациями и предприятиями охранных отрядов. В возможности обеспечения предприятий СС бесплатной рабочей силой за счет заключенных он усматривал вероятность превращения своего ведомства в мощнейшую властную структуру немецкой экономики.
Дипломированные коммерсанты, братья Георг и Ганс Лернеры и прораб Франц Айреншмальц, возглавившие чисто эсэсовские предприятия еще задолго до всего этого, рискнули занять место в сфере экономики страны. К началу же войны СС имела четыре крупных объединения: предприятия строительных материалов, объединявшие 14 каменоломен, кирпичных и клинкерных заводов, давших в 1943 году 14 822 000 марок оборота; предприятия по производству оснащения и оборудования, в которые входили все производственные мастерские в концентрационных лагерях – от хлебопекарен и кузниц до дерево- и металлообрабатывающих предприятий, имевших в том же 1943 году оборот в 23 204 032 марки; фабрики по выпуску продуктов питания и хозяйства по производству кормов, к которым впоследствии были присоединены лесные и рыборазводные хозяйства; текстильные предприятия и предприятия по обработке кожи, основной из которых находился в женском концлагере Равенсбрюк, где изготовлялось обмундирование для войск СС, и оборот которого составил более 9 миллионов марок в 1943 году.
Все эти предприятия Поль объединил в одном холдинговом концерне, получившем название «Немецкие хозяйственные предприятия». Внешне СС к нему не имела никакого отношения: основателями его являлись министериальдиректор Освальд Поль и дипломированный коммерсант Георг Лернер. Но мало кому было известно, что обергруппенфюрер СС Поль являлся начальником, а группенфюрер СС Лернер – заместителем начальника главного административно-хозяйственного управления СС.
«С помощью казуистики торгового права, – говорит историк Энно Георг, – эсэсовская империя была идеально закамуфлирована, и указанный картель представлен как обычное монополистическое объединение».
Энергичный капиталист Поль прибрал к рукам целые отрасли хозяйства страны и открыл дорогу монополистическим вожделениям СС.
Одной из таких отраслей явилась безалкогольная продукция. В Судетах размещались фабрики по разливу минеральной воды, находившиеся во владении евреев или англичан, многие из которых перешли в собственность уполномоченных Поля в соответствии с декретом о передаче арийцам еврейского имущества. Это были источники «Грюн», переименованные затем в «Судетские», «Фройдентальские» и т. д. Почти ни одно предприятие по производству безалкогольных напитков не осталось без внимания СС. Да и в самой империи наиболее известные источники были либо арендованы, либо перешли в собственность главного управления (например, «Пидерзельтерc», «Аполинарис»). В 1944 году Поль контролировал 75 процентов внутреннего рынка минеральной воды.
В Судетах находилась крупнейшая мебельная фабрика Чехословакии, принадлежавшая в свое время еврею Эмилю Герштелю. Она тоже оказалась добычей Поля. Правда, ему пришлось прибегнуть к хитрому маневру, чтобы это предприятие не попало под юрисдикцию имперского министерства экономики. Для этого штутгартский мебельный фабрикант Курт Май вместе с двумя компаньонами создали фирму по производству немецкой высококачественной мебели, которая и присоединила к себе бывшую фабрику Герштеля. На то, что Май был унтерштурмфюрером СС и начальником IV отдела главного административно-хозяйственного управления СС, никто, естественно, не обратил никакого внимания. После надлежащего оформления дел акции фирмы перешли в эсэсовский концерн.
Следующими шагами стали поглощение лесопильного завода Бахманинга под Линцем, фанерной фабрики Рихарда, мебельных предприятий с еврейским капиталом Друкеров и других.
Не упустил Поль и такую отрасль экономики, как строительные материалы. Особое внимание было обращено на предприятия в оккупированных восточных районах. В Познани было создано общество с ограниченной ответственностью «Восточногерманские предприятия строительных материалов», осуществлявшее управление 313 секвестрированными польскими и еврейскими кирпичными заводами, имевшими в 1943 году оборот более 11 миллионов марок.
Другое общество, «Клинкер-цемент», «арендовало» на территориях Верхней Силезии и Польши основную часть кирпичных, цементных, известковых и керамических предприятий.
Щупальца Поля проникали и в другие отрасли экономики оккупированных районов – дерево- и металлообрабатывающие заводы, текстильные фабрики, типографии, консервные заводы, сельскохозяйственные предприятия.
Небезынтересен характер деятельности другого отдела этого же главного управления СС – строительного. Возглавлявший его дипломированный инженер Ханс Каммлер строил с одинаковым рвением газовые камеры в концлагере Аушвиц и пусковые площадки для ракет «Фау-1 и -2»{137}.
Оберрегирунгсрат Ханс Каммлер долгое время работал директором строительства в министерстве авиации. В 1941 году на него обратил внимание Поль, и талантливого инженера привлекли в СС. Возглавив отдел и получив звание штандартенфюрера СС, он разработал амбициозные планы, для осуществления которых потребовал в 1942 году порядка 175 000 заключенных и пленных.
Каммлер не удовлетворился строительством продовольственных складов, камер смерти в концлагерях, бункеров для хранения боеприпасов и казарм для войск СС. Министр вооружений Шпеер вспоминал:
«Когда Каммлер возглавил свой отдел, я и не догадывался, что его уже тогда рассматривали в качестве моего преемника».
Цели Каммлера и рейхсфюрера СС фактически совпадали: Гиммлер вынашивал идею создания собственной промышленности вооружений, чтобы не зависеть от вермахта, а Каммлер намеревался возглавить суперминистерство вооружений.
В 1943 году Каммлер интенсивно занимался строительством заводов по производству вооружений и переводу важнейших из них под землю, используя в качестве рабочей силы целые армии рабов. Созданный им «специальный штаб» постепенно перешел в непосредственное подчинение Гиммлера. Ставший группенфюрером СС, Каммлер называл себя «особоуполномоченным рейхсфюрера СС». Он выполнял самые различные задания – строительство подземной штаб-квартиры фюрера в Тюрингии, возведение подземных цехов для производства самолетов и летающих бомб, форсирование процесса создания реактивного истребителя Ме-262, контроль за выпуском секретного чудо оружия – ракет.
Поскольку Гиммлера после событий 20 июля 1944 года (покушения на Гитлера) назначили командующим резервной армии, он подчинил ракетные подразделения групп «Север» и «Юг» Каммлеру. В результате к 31 декабря 1944 года по Лондону и Антверпену было выпущено 1560 ракет «Фау-2». В начале 1945 года 5-я зенитная дивизия с ракетами «Фау-1» была также переподчинена Каммлеру, а сам он стал подчиняться лично Гитлеру.
Успехи главного управления имперской безопасности и главного административно-хозяйственного управления позволяли Гиммлеру надеяться, что недалек тот день, когда СС встанет во главе государства. Подобная аккумуляция престижа, личностей и занимаемых позиций побудила некоторых историков усмотреть в этом всесилие охранных отрядов и расценить третий рейх лишь как составную часть «черного ордена». Такое суждение, однако, исходит из неправильного понимания немецкого тоталитаризма.
Многие историки приписывают господствующей системе третьего рейха высокую степень планирования, структуризации и иерархии, короче говоря, необычайный порядок, чего на самом деле в гитлеровской Германии никогда не было. Фюрерской диктатуре было присуще полное отсутствие строгого государственного уклада. Адольф Гитлер не признавал новые порядковые структуры, которые, по его мнению, стали бы только тормозить динамическую волю руководства. Из личных соображений Гитлер не допускал и возникновения никакого иерархического слоя между собой и массами, чтобы этим не поколебать единовластной позиции.
Национал-социалистский режим отличает отсутствие всякой системы. В третьем рейхе происходило постоянное смещение центров власти между чиновниками, обрубание поперечных связей между лидерами, рост соперничества между иерархами.
«Воля фюрера, – как отметила Ханна Арендт, – могла проявиться в любое время и во всем, поскольку он не был связан ни с какой иерархией, даже им самим основанной».
Отсутствие авторитета любых инстанций могло рассматриваться как средство поддержания единовластия фюрера, а правомочность того или иного действия рассматривалась не как исполнение приказов, отданных различными инстанциями, а лишь как исполнение воли фюрера.
Только в такой обстановке СС с ее многочисленными организациями и смогла занять целый ряд важнейших позиций в государстве. Отсутствие авторитетов вызывало появление противоборствующих сил, однако взять верх одной из них СС решительно противодействовала, шла ли речь о партии, СА или вермахте. Тем не менее вермахт, потерявший политический вес после кризиса Бломберга – Фрича в 1938 году, находил средства и возможности противостоять СС в ее претензиях на руководящую роль, сохраняя до конца войны свое особое положение.
Оккупационная политика в захваченных немцами странах Европы отражала скрытую войну между СС и вооруженными силами, начавшуюся еще со времени польской кампании.
Вермахт требовал, чтобы в оккупированных районах Польши власть находилась в руках военных. Однако Гиммлер отказался подчинить генералам спецподразделения полиции безопасности, которые творили свое черное дело. Из-за постоянно возникавших недоразумений военные власти перестали играть активную роль. Поэтому перед походом в Норвегию главком сухопутных войск генерал-полковник Вальтер фон Браухич потребовал от Гитлера, чтобы оккупационная власть в этой стране принадлежала полностью войскам, а деятельность спецподразделений СС – запрещена.
Гитлер согласился с этим требованием, и головорезы Гейдриха в операции по захвату Норвегии не участвовали. Однако уже через десять дней после окончания боевых действий диктатор нарушил свое слово. Гауляйтером Норвегии назначили Иосифа Тербовена, но одновременно с ним в Осло прибыл представитель полиции и СС высокого ранга, затребовавший направления в страну спецподразделений. Таким образом, игра повторилась: после назначения рейхскомиссара появились и спецподразделения.
А рейхскомиссаром в Нидерланды поехал Артур Зейсс-Инкварт{138}, группенфюрер СС.
Тогда военные потребовали предоставления им права оккупационной власти в Бельгии и Франции, где во время боевых действий подразделения СС не появлялись. Лишь спустя некоторое время командующий немецкими войсками во Франции генерал Отто фон Штюльпнагель разрешил по просьбе Германа Геринга направить туда группу полиции безопасности из десяти человек во главе с оберштурмбанфюрером СС Хельмутом Кнохеном, который разместился в парижской гостинице «Отель дю Лувр».
У шефа СД Гейдриха появились опасения, что вермахт сможет создать собственный полицейский аппарат, используя две с половиной тысячи полевых жандармов и призванных из резерва офицеров абвера, не всегда политически надежных. Поэтому он потребовал введения во Франции, как и во всех других оккупированных странах, рейхскомиссара в качестве главы подразделений СС и полиции безопасности, который подчинялся бы Гиммлеру. Военные возразили, согласившись лишь на принятие представителя СД. В качестве такового в Париж послали бригадефюрера СС Макса Томаса. Но как только он стал проявлять слишком большую активность, вермахтовцы выдворили его из страны.
Еще до этого Томас познакомился с французским антисемитом Евгением Делонком, который предложил ему фантастический план окончательного решения еврейского вопроса во Франции путем подрыва нескольких парижских синагог. Томас клюнул на это и поручил своему сотруднику оберштурмфюреру СС Хансу Зоммеру привезти из Берлина взрывчатку. В ночь со 2 на 3 октября 1941 года в 2.30 взлетела на воздух синагога на улице рю де Турель, а вслед за ней были повреждены еще шесть.
Кнохен был вынужден начать расследование и через несколько дней доложил Штюльпнагелю, что это дело рук французских правых экстремистов, возглавляемых неким Делонком.
Однако Зоммер в пьяном виде проболтается доверенным лицам военной администрации в баре «Кабаре Шантили», что взрывы инсценированы самим Кнохеном.
Главное командование сухопутных войск направило 21 октября 1941 года Гейдриху следующее донесение: «Взрывчатка была доставлена из Берлина оберштурмфюрером СС Зоммером и передана преступникам. Ему было точно известно время и место намечавшихся акций. Действовал он по приказу начальника парижской службы безопасности оберштурмбанфюрера СС Кнохена»
Военные использовали этот просчет СД, и 22 октября верховный главнокомандующий вермахта генерал-фельдмаршал Кейтель потребовал отзыва Кнохена, Зоммера и Томаса. В качестве обоснования было сказано, что в результате замаскированных действий Кнохена командующий войсками во Франции попал в щекотливое положение, требуя наказания французов за террористические акты, подготовленные в действительности службою СД.
6 ноября Гейдрих продиктовал свой ответ в очень осторожных выражениях: «Из-за специфики проводимых мероприятий начальник моей службы в Париже не стал докладывать о них командующему войсками во Франции, поскольку, как это показывает практика предыдущего сотрудничества, тот не понял бы необходимости проведения подобных мероприятий в отношении мировоззренческого противника».
Военные продолжали настаивать на своих требованиях, и Гейдрих был вынужден уступить. Томаса и Зоммера отозвали. Сфера деятельности оставшегося Кнохена была ограничена в еще большей степени. Время от времени связь его с Берлином нарушалась, а проведение самостоятельных расследований запрещалось. Он проявлял вынужденную бездеятельность. Поэтому шеф гестапо Мюллер заявил даже, что у Кнохена стала проявляться слишком прозападная ориентация. Только в мае 1942 года Гейдриху удалось настоять на назначении во Францию представителя полиции безопасности и СС высокого ранга, который освободил Кнохена и его людей от жесткого контроля вермахта. Им был Карл Альбрехт Оберг, бывший сослуживец генерала Карла Генриха Штюльпнагеля, кузена Отто фон Штюльпнагеля, командующего войсками во Франции, с которым он старался поддерживать хорошие отношения.
Руководство СС держало себя тактично по отношению к военным еще и потому, что вермахт продолжал оккупировать все новые страны. После балканского похода в Греции и Югославии была установлена военная власть, не допускавшая в эти страны СС, к ее большому неудовольствию. Правда, Гиммлеру удалось протащить в административные структуры некоторых стран Западной и Юго-Восточной Европы своих представителей в качестве советников, но толку от них было мало. Особенно недоволен Гиммлер был советником в штабе командующего войсками в Бельгии и Северной Франции, бригадефюрером СС Эггертом Реедером.
Реедер, представитель старых прусских бюрократических традиций, не склонный к компромиссам, придерживался оккупационной политики, проводимой главою военных властей фон Фалькенхаузеном и вызывавшей неудовольствие на Принц-Альбрехтштрассе. Группенфюрер СС Готтлоб Бергер, начальник одного из главных управлений СС, подручный Гиммлера, заявлял даже, что Реедер «проводит политику, угодную не рейху, а бельгийцам.
Реедер пропускал мимо ушей увещевания Гиммлера, прислушиваясь к мнению оберкригсфервальтунгсрата Франца Тедика, антинацистски настроенного правого католика, посещавшего в военной форме богослужения в церкви. В который уже раз рейхсфюрер СС потребовал от Реедера: «Вы пообещали группенфюреру СС Бергеру освободить от занимаемой должности до 31.12. 1942 года референта Тедика, не вызывающего у нас доверия и плохого советника в политических вопросах в оккупированной Бельгии. Но обещания своего не выполнили».
Реедер на это не обратил внимания.
В не меньшей степени разочаровал Гиммлера и бригадефюрер СС Вернер Бест, начальник административного отдела в штабе оккупационного правления во Франции. После прибытия туда Оберга военные решили обезопасить свои тылы от представителей СС и сократили численность оккупационных структур. Министериальрат Бест мог рассчитывать только на должность референта, но он от нее отказался.
Подобный трюк проделали военные и с группенфюрером СС Харальдом Турнером в Сербии. Его сотрудник, штурмбанфюрер СС Георг Кизель, доложил 31 марта 1942 года в Берлин: «Нет никакого сомнения в том, что вермахт попытается всеми средствами выжить группенфюрера СС Турнера из органов оккупационного правления, считая его присутствие слишком для себя опасным».
От своего шпика Кизель узнал, что командование вооруженных сил Юго-Востока намерено, как и в Париже, сократить численность управленческого аппарата, и выдворить Турнера из Сербии. Поводом послужило направление в Сербию представителя полиции безопасности и СС высокого ранга.
Военное командование решило поиграть на нервах Турнера, выселив его из служебной квартиры и запретив подписывать любую документацию, а тем более ее отправку, так как командующий «обнаружил в одном из его донесений непозволительную критику в адрес своего управления». А начальник штаба командования, полковник Герман Ферч, сообщил Турнеру: «Полагаю, что дальнейшее развитие событий, да и воя обстановка в Сербии не будут в ближайшее время представлять интерес для человека с вашим опытом и способностями».
Турнер забил тревогу, и Гиммлеру удалось добиться отмены запланированной в Сербии реорганизации оккупационных структур. Однако военные получили неожиданную поддержку со стороны вновь прибывшего в Сербию группенфюрера СС Августа Майзнера, у которого сразу же не сложились отношения со своим коллегой из СС по вопросам контроля за сербской полицией, управления имуществом расстрелянных евреев и приоритетов в борьбе с партизанами. Майзнер неоднократно обращался к командованию вермахта призвать к порядку «их» начальника административного отдела.
Август Майзнер относился к числу тех фюреров СС, выходцев из армии и полиции, которые испытывали ностальгию по войсковому товариществу и военной форме, полагая в душе, что вермахт должен быть единственным носителем оружия в стране. Бывший адъютант Гитлера, генерал-лейтенант Энгель, рассказывал, что даже такой высокопоставленный чин в иерархии СС, как обергруппенфюрер СС Карл Вольф, «испытывал, будучи бывшим гвардейским офицером, тяготение к вермахту».
Подобным же образом обстояло дело с бывшим саперным обер-лейтенантом Артуром Небе, который, будучи командиром оперативного отряда Б группы армий «Центр», прислушивался к советам офицеров штаба группы больше, чем к приказам главного управления имперской безопасности.
Даже группенфюрер СС Оберг, о котором мы упоминали выше, никогда не скрывал того уважения и даже обожания, которые он испытывал к бывшим товарищам по оружию и, в частности, к генералу Карлу Генриху фон Штюльпнагелю. После покушения на Гитлера он спас нескольких заговорщиков, а командующий немецкими войсками во Франции генерал Штюльпнагель как-то заявил: «Если бы Оберг мог поступить, как ему хотелось, думаю, что он был бы на нашей стороне».
Для ряда эсэсовских фюреров военная компетентность вермахта была настолько очевидна, что они в случае необходимости обращались за консультацией и советом к генералам. Начальник служб СС и полиции безопасности в Центральной России, группенфюрер СС Геррет Корземан, подтвердил это столь наглядно, что привел в ярость Гиммлера, снявшего его с должности и направившего в порядке наказания в войска СС.
Когда летом 1943 года Корземана стали упрекать, что он слишком поторопился оставить Кавказ при отступлении оттуда войск, Корземан обратился с письмом к генерал-фельдмаршалу Эвальду фон Клейсту с просьбой подтвердить его нахождение на своем посту до тех пор, пока в этом была необходимость.
«Письмо это глупое и представляет собой попытку втереться в доверие, что бросает тень на СС и в особенности на рейхсфюрера СС», – прокомментировал тогда начальник административного управления Бергер.
Гиммлер жестоко пресекал любые попытки заигрывания с вермахтом, считая, что генералы стремятся расширить сферу своего влияния, используя старые связи, чтобы положить конец экспансии СС. Вместе с тем в качестве другого противника СС он усматривал СА.
Оставшиеся в живых соратники Рема были низведены до положения ветеранского союза. Однако ненависть к убийцам своих товарищей 30 июня 1934 года в рядах штурмовиков не затихала. Да и начальник штаба СА Виктор Лутце не забыл жаркие дни лета 1934 года, когда он, ослепленный преданностью к Гитлеру и подгоняемый чувством карьеризма, по сути дела, предал Рема.
Он не простил Гитлеру его кровавую оргию и был полон желания отомстить эсэсовским убийцам, но понимал, что СА слаба и открыто выступить против СС не может. Штурмовикам требовался союзник, которого они видели в вермахте.
Лутце был готов к сотрудничеству с вермахтом против СС сразу же после падения фон Бломберга и Фрича. Во время закладки памятного камня при строительстве автозавода «Фольксваген» в Вольфсбурге в мае 1938 года, Лутце отвел в сторону генерала Улекса, ярого противника нацистской партии, и заявил ему о необходимости использования отставки Фрича для свержения Гиммлера, начавшего набирать силу. На вопрос генерала, как поступит СА в случае выступления вермахта против СС, Лутце ответил без колебаний: «Она будет, безусловно, на стороне вермахта!»
Когда же Улекс спросил, как быть, если Гитлер поддержит шефа СС, Лутце сказал: «Фюрера надо будет по возможности пощадить».
Улекс истолковал его ответ по-своему, посчитав, что, если фюрер не захочет быть на нашей стороне, его следует свергнуть».
В заключение разговора Улекс заверил Лутце, что поставит в известность о его плане генерал-полковника барона фон Фрича и его преемника Вальтера фон Браухича. Но только в том случае, если Лутце сможет представить доказательства, что шантажист Шмидт действовал по принуждению гестапо, выступая против Фрича.
Когда Улекс через две недели получил сообщение о готовности Лутца представить необходимые доказательства, он тут же пошел к Фричу и Браухичу. Однако ни тот ни другой не согласились поддержать планы Лутце. Главнокомандующий сухопутными войсками фон Браухич, отрицательно относившийся к режиму, но верный присяге, вновь поверил Гитлеру.
Лутце тем не менее не оставил своих попыток склонить Браухича к совместному выступлению против СС, используя свое с ним родство по линии жены, становясь все более настойчивым по мере ухудшения военной обстановки и усиления СС. Деятельность его не осталась вне поля зрения партийных бонз. Министр пропаганды Геббельс с неудовольствием отметил: «Лутце, используя свои семейные связи с Браухичем, все более резко выступает против СС. Он повсюду наводит критику и выражает недовольство, считая, что СА отодвинута на задний план. Следовательно, он попал не в те руки».
А 12 марта 1940 года группенфюрер СС Бергер констатировал: «Поведение начальника штаба СА Лутце начинает становиться опасным не только в отношении СС, но и партии. Устраиваемые им товарищеские вечера, особенно совместно с вермахтом, Лутце использует для пропаганды против СС, причем в форме, недостойной порядочного человека… Считаю необходимым установить за ним наблюдение».
С того момента все высказывания и замечания Лутце регистрировались и доносились в партийную канцелярию. В одном из донесений сообщалось: «Гитлер нарушил свои обещания в отношении церкви… – сказал Лутце. – Мы хотим быть носителями идей, а не кинжалов».
Руководство СС обратило внимание и на сближение Лутце с гауляйтером Польши, явным врагом СС, Хансом Франком.
Созданная Франком так называемая особая служба, нечто вроде частной полиции, просуществовала два года. Тогда оберфюрер СА Пельц, ответственный за восточные районы, предложил использовать в Польше штурмовиков в качестве вспомогательной полиции. Это явилось бы своеобразным противовесом подразделениям СС и полиции безопасности.
Но такое предложение не прошло, Пельц намеревался представить подразделения СА в распоряжение авиационного командования в Кракове (в этом случае он получил бы оружие, включая пулеметы и зенитные орудия). Ставленник Гиммлера Крюгер добился отмены согласия краковского авиационного командования на использование штурмовиков. СА предприняло еще одну попытку: она испросила в министерстве по делам восточных районов разрешение на создание восстановительной службы на всех захваченных восточных территориях. Гиммлеру опять удалось перечеркнуть интригу своего противника.
Известие о том, что Лутце в феврале 1943 года выехал в «королевство» Франка и поселился на его вилле в курортном местечке Криница, вызвало у Гиммлера панику. Он тут же написал Борману письмо следующего содержания: «Считаю пребывание начальника штаба СА Лутце в генерал-губернаторстве Польша не отвечающим складывающейся обстановке… Думаю, что ему лучше направиться на один из курортов рейха».
Через несколько месяцев Лутце погиб в автокатастрофе. Но хотя СС избавилась от опасного противника, СА продолжала оставаться тем резервом, к которому обращались противники «черного ордена». Даже рейхсминистр по делам восточных районов Альфред Розенберг пытался опереться на лидеров СА, чтобы ослабить железную хватку СС на оккупированных территориях. Все тот же Бергер почувствовал возможность создания новой оппозиции, о чем сообщил своему шефу. «К своему удивлению я установил, – писал он, – что вокруг Розенберга собирается целый ряд гауляйтеров, лидеров СА и партии, считающих его «последним защитником прав», высказывающих мнение, что рейхсфюрер СС слишком высоко вознесся, и неодобрительно относящихся к росту влияния СС».
Новоколониалисты в России держались по отношению к СС настороженно. Среди десяти генеральных комиссаров, управляющих восточными районами, были два гауляйтера, два обергруппенфюрера СА, два представителя национал-социалистской партии, два деятеля немецкого рабочего фронта и два чиновника, но ни одного эсэсовца. Не благоволило СС и высокое начальство: рейхскомиссар Украины Эрих Кох (от которого СС хотела избавиться еще в середине тридцатых годов) и гауляйтер «Остланда» Хинрих Лозе (по оценке Бергера, «человек без понятий»). На рейхскомиссариат Москвы планировался обергруппенфюр СА Зигфрид Каше, чудом оставшийся в живых и саботировавший действия СС где только возможно.
Мотивы их неприязни к СС были самыми разнообразными. Неоимпериалист Кох, жестоко расправлявшийся со славянскими «недочеловеками», опасался за свое положение феодала. Лозе считал методы СС слишком жестокими.
Изменение характера войны на Восточном фронте побудило некоторых лидеров СС абстрагироваться от концепции «сверхчеловеков» и смягчить обращение со славянскими народами. Даже Бергер летом 1943 года стал сторонником дифференцированной восточной политики. Перейдя в качестве начальника политического управления в «восточное» министерство, он сделался ярым помощником Розенберга в его борьбе с самоуправством Коха.
Генрих Гиммлер словно заглянул в пропасть. В будущем его ожидали новые столкновения с партией.
Как только Адольфа Гитлера покинуло военное счастье, во властных структурах усилилась поляризация. СС и партия грызлись между собой все сильнее. В ходе войны, как отмечал британский историк Хью Тревор-Ропер, партийная машина взяла на себя право руководства вооруженными силами и прежде всего – вопросы управления и обеспечения, строительства укреплений и эвакуации, становясь даже могущественнее при новых поражениях немецкого оружия. В лице Мартина Бормана после отлета Рудольфа Гесса в Англию партия обрела человека, старавшегося решительно отстранить СС от рычагов управления третьего рейха. Действовал он без лишнего шума, незаметно, повсеместно и эффективно, осуществляя контроль за ставкой фюрера, за отношениями Гитлера с партией, держа в своих руках гауляйтеров и руководителей государственного аппарата.
Гиммлера не покидала мысль о возможной дуэли с партией, зная о ее неприязни к себе. Поэтому он старался избегать возможных столкновений, пока это позволял престиж ордена. Партийная бюрократия – аппаратчики, люди, жаждавшие получения высоких должностей, золотых петлиц и богатств, – отвергала с презрением этого учителишку с его культом ордена и древних германцев, даже внешне не производившего должного впечатления. Для партии он оставался чужаком, какую бы форму ни надевал. Казавшийся всемогущим, рейхсфюрер СС болезненно реагировал на любую партийную критику. Если в кругу своих приближенных он иногда позволял себе грозные высказывания, что, мол, порядок в Германии будет установлен лишь тогда, когда последний гауляйтер будет повешен на фонарном столбе, то партийным иерархам достаточно было кашлянуть, чтобы сбить Гиммлера с толку.
Даже его письменные приказы и распоряжения о недопустимости слежки за партийными функционерами и вмешательстве СД в партийные дела свидетельствовали о слабости Гиммлера. С раздражением воспринимал он жалобы и замечания борманской канцелярии в отношении критических заметок и статей в адрес партии на страницах «Черного корпуса», изливая свой гнев на ее редакторов. Когда, например, руководительница имперского женского союза Гертруда Шольц-Клинк подвергла критике «Черный корпус» за шутливую заметку редактора газеты Михеля Мумма по поводу высказывания одного из местных партийных вожаков («Мы размножаемся») в связи с рождением очередного ребенка, Гиммлер строго указал:
«Рейхсфюрер СС не желает, чтобы в «Черном корпусе» впредь печатались статьи Михеля Мумма, поскольку они слишком часто дают повод к жалобам и недовольству».
Когда рейхсляйтер Карл Филер высказал возмущение, что «Черный корпус» использует, «как когда-то еврейские газетенки, любой повод заклеймить все чиновничество, как бюрократов и консерваторов», или Борман потребовал оставить в покое отдельных товарищей по партии, редакция получала очередной нагоняй от Гиммлера. 2 мая 1941 года он написал главному редактору: «Это происходит оттого, что ваша когда-то высокочтимая газета снизошла до кухонных сплетен. Откажитесь, наконец, от этих глупых шуточек, которые нисколько не интересуют читателей, доставляя удовольствие лишь господам писакам, желающим удовлетворить свою внутреннюю потребность».
У Гиммлера были и личные причины поддерживать хорошие отношения с партийным кардиналом Борманом. В 1940 году шеф СС фактически порвал с женою Маргой, особой нервной и взбалмошной, и завязал любовные отношения со своей бывшей секретаршей Хедвигой Хесхен Поттхаст, красивой девушкой, уроженкой Кельна. Дочь торговца, родившаяся 6 февраля 1912 года, она после окончания мангеймской высшей торговой школы поступила в 1937 году на работу в секретариат рейхсфюрера СС в качестве секретарши. Хедвига произвела на него большое впечатление. Он хотел было развестись с женою, но так и не решился. Любовный роман имел свои последствия: в начале 1942 года Хедвига родила дочку Хельгу, а в 1944 году еще и Нанетту-Доротею.
Гиммлер попал в сложное положение. Он не мог более допустить, чтобы маленькая дочка жила с ее матерью в квартире, арендуемой у семьи Мюллеров в берлинском районе Штеглиц по улице Бисмаркштрассе, 48. Надо было найти для них дом, причем спешно, так как родители Хедвиги требовали, чтобы дочь прекратила свою связь с рейхсфюрером СС. Они считали, что Гиммлер, будучи женатым человеком, не должен был брать ее на содержание. Невестка Хедвиги Хильда Поттхаст, жена погибшего на Восточном фронте ее брата Вальтера, написала ей письмо: «Из-за родителей мне хотелось бы, чтобы ты поскорее вышла замуж. Боюсь, что у тебя с родителями примирения не будет. Но они простят тебя, если ты с ним расстанешься или же он освободится для тебя… Ведь он женат, и они видят во всей этой истории обман жены и неуважение к тебе. Твоя мать спрашивала, знает ли его жена о его связи, и я вынуждена была сказать, что, судя по моим сведениям, нет. Она расценила это как трусость с его стороны. Твои родители очень за тебя переживают…»
Гиммлер должен был приобрести дом, если не хотел потерять Хедвигу, но на какие средства? Хозяин империи СС, распорядитель заводов и фабрик, повелитель самого большого полицейского аппарата, личных капиталов не имел. И он вынужден был взять в партийной кассе кредит. Борман распорядился выдать ему 80 000 марок, на которые Гиммлер построил для Хедвиги домик у озера Кенигсзее в районе Шенау. Между Гиммлером и Борманом возник временный альянс, так как жившая в одиночестве любовница Гиммлера подружилась с женою Бормана Гердой, дом которой находился неподалеку.
Как и их жены, Борман и Гиммлер поддерживали тесные контакты между собой. Герда Борман даже написала своему мужу записку: «Папочка, можно с трудом себе представить, что бы могло произойти, если бы вы с Генрихом обо всем не побеспокоились. Фюрер ведь не может делать все сам. Поэтому вы должны держаться друг друга и проявлять взаимную заботу».
И Борман старался, заботясь, чтобы влияние «дядюшки Генриха» не переходило определенных границ, поддержав его даже тогда, когда тот впал в малодушие. Однако он устраивал ему головомойки за любую попытку критиковать шефа – Гитлера. Как-то Гиммлер пожаловался приятелю, что Гитлер бывает к нему несправедлив и он хорош лишь тогда, когда успешно формирует новые дивизии. Борман успокоил его, но в то же время предупредил, чтобы он не слишком критиковал Адольфа Гитлера. А своей жене Герде сказал: «У него невыносимо холодная критика. Что бы ни говорилось и ни делалось, фюрер остается фюрером! Что бы мы делали без него?»
Такому духовнику Гиммлер не хотел противопоставлять агрессивную мощь «черного ордена», пока не затрагивались существенные интересы СС. И он запретил любую критику в адрес партии.
Однако шеф СС недооценил степени тщеславия и рвения своих подчиненных, у которых не было личных причин отказываться от нападок на партию. Одним из них был Отто Олендорф, стоявший во главе СД внутренних районов страны и бывший самой противоречивой личностью в СС: с одной стороны, он приказал уничтожить 70 000 евреев, а с другой – выражал недовольство примитивностью власть имущих. Он так и остался загадкой для историков.
Друзья Олендорфа попытались даже изобразить его впоследствии как некоего сопротивленца, глашатая «позитивной оппозиции», как выразился Юстус Байер, один из районных партийных деятелей. Но они умолчали о том, что эта оппозиция не была добровольной, так как бригадефюрер СС Олендорф оказался скорее жертвой автоматизма, самим же им придуманного. Его идея заключалась в регистрации без всяких прикрас мыслей и поступков немцев, о чем он затем докладывал два-три раза в неделю в так называемых «сообщениях из рейха» высшему руководству. Естественно, что такая важная политическая область жизни народа, как партия и ее деятельность, не обходилась молчанием.
Сотрудники Олендорфа протоколировали факты мании величия и заносчивости партийных бонз, недостатки партийной пропаганды, хозяйственные упущения в районах и округах. Так что у Олендорфа даже появилось опасение, что донесения его ведомства могли создать у руководства мнение: «партия представляет собой нечто негативное и вредное и фюреру вместе с рейхсфюрером СС необходимо принять жесткие меры по искоренению в ней бюрократизма». В своих распоряжениях он указывал поэтому на необходимость укрепления власти национал-социализма, говоря, что «правовая действительность должна обязательно увязываться с основными политическими и мировоззренческими положениями национал-социализма».
В отношении принципов свободы человека мысли его нисколько не отличались от манипуляторов правами типа Роланда Фрайслера, обозвавшего попытавшегося выступить с критикой полицейского режима Ханса Франка «сообщником британских плутократов». В своем докладе в октябре 1942 года Олендорф блестяще доказал, что бесправие – есть высшее проявление права, поскольку, мол, направлено не на обеспечение прав каждого человека в отдельности, а на безопасность всего общества. Правовое обеспечение, по его мнению, равнозначно понятию безопасности рейха, и если в результате деятельности слабого в мировоззренческом плане судейского корпуса возникнут какие-либо угрозы, полиция должна внести свои коррекции и подправить слишком слабые приговоры. Да и само понятие правового обеспечения Олендорф считал «банальным».
Видя недостатки, глупости и порочность в партии, идеальная картина национал-социализма у ортодокса Олендорфа стала, однако, постепенно тускнеть. Каждый новый доклад подчиненных углублял в нем уверенность, что партия больна раком, метастазы которого скоро проникнут в здоровые органы режима. По поводу его подавленного настроения Гиммлер сказал: «По-видимому, у него больна печень или желчный пузырь. Его доклады становятся все мрачнее, и он смотрит на мир столь пессимистично, что за этим наверняка скрывается какая-то болезнь, сказывающаяся на его психике».
До шефа СС не доходило, что интеллектуал Олендорф страдал от того, что ежедневно читал в докладах своей службы, из которых следовало: симпатии населения в отношении партии и режима падают с каждым днем.
Вот каковым было, например, донесение из Бюнде от 13 мая 1941 года: «Ни одно событие не вызывало до сих пор такой реакции, как известие о том, что заместитель фюрера Гесс улетел в Англию. Распространяются самые невероятные слухи, и люди не верят в его умопомешательство. Отмечены разговоры о моральном поражении… новом разрыве между «старыми бойцами…»
А 24 июня 1941 года из Миндена пришло сообщение: «Событие прошедшего воскресенья – начало войны с Россией – подействовало почти на всех ошеломляюще. Даже и то, что фюрер испросил благословение Бога на ведение этой войны, не окрасило настроение населения в розовые тона».
Чем ожесточеннее становились боевые действия, тем пессимистичнее звучали донесения. И все большей критике подвергалась пропагандистская деятельность партии и Иосифа Геббельса. В донесении из Эрфурта от 12 января 1942 года говорилось: «Пропаганда, развернутая прессой в последнюю неделю, производит на население угнетающее впечатление. Ни заголовки, в особенности в газете «Тюрингер гауцайтунг», ни комментарии к отдельным сообщениям не носят серьезного характера, а предлагающиеся выводы настолько утрированы, что газета вообще не принимается уже всерьез».
В очередном донесении Олендорф вычитал: «Статья доктора Геббельса в «Рейхе» от 11. 01. 1942 года не нашла у населения восторженного восприятия. Если он утверждает, что место Черчилля на сцене в варьете, а не в правительстве огромной империи, то это ведет к недооценке противника. Доктору Геббельсу, как руководителю немецкой пропаганды, пора прекратить произносить подобные глупости».
По поводу другой статьи Геббельса из Эрфурта доложили: «Это слова, которые могли бы быть восприняты из уст какого-нибудь квартального партийного деятеля, но не рейхсминистра пропаганды».
Партийному руководству очень скоро стало известно о «сообщениях из рейха» Олендорфа, которые вызвали переполох у аппаратчиков. Против системы сбора информации службой безопасности поднялась целая волна протестов. Партийные функционеры жаловались Мартину Борману и упрекали рейхсфюрера СС, что СД переходит установленные границы. Дело стало принимать такой оборот, будто бы в СД засели вражеские агенты. Польский генерал-губернатор Ханс Франк заявил, что «эти донесения – не более как измышления шпиков самого гнусного порядка». Гауляйтер Альберт Флориан написал в партийную канцелярию 30 ноября 1942 года: «Мои предположения, что СД сует свой нос в партийные дела.., к сожалению, подтвердились. Исходя из целей самозащиты… я прикажу всем своим сотрудникам не выполнять просьб и обращений СД без моего личного разрешения».
«Я запрещаю вынюхивание любого рода сведений со стороны СД, – сообщал гауляйтер Карл Вайнрих, – Мы ведь не в России, где все подвержены слежке ГПУ».
Партийные функционеры, проводя превентивные меры против СД, пытались вскрыть и парализовать агентурную сеть службы безопасности. Руководитель данцигской районной партийной организации Кампе на совещании местных партийных деятелей задал с трибуны вопрос: «Кто из вас является так называемым доверенным лицом СД?»
Когда один из них (это был некто Поле из городка Прауста) видимо, не видя в этом ничего предосудительного, подтвердил это, Кампе обрушился на него, сравнивая доверенных лиц со шпионами, не имеющими ни родины, ни совести. Из зала послышались крики: «Шпион!», «Это – методы Чека!» и тому подобные. Кто-то из присутствовавших позже заявил: «Должен отметить, что был очень удивлен, видя ту ненависть, которая проявилась со стороны партийных лидеров по отношению к СС».
Возмущенные аппаратчики ставили перед информаторами СД ультиматум: быть либо с НСДАП, либо с СС. Кампе, в частности, наставлял Поле, что нельзя одновременно подчиняться гауляйтеру и «господину Гиммлеру». Руководство СА запретило любое сотрудничество с СД. Так, шарфюрер СА Герман Шпрингер, являвшийся заместителем квартального представителя СД, получил из своего полка уведомление, в котором говорилось: «В соответствии с приказом начальника группы СА «Висла» штурмовики не должны находиться на службе СД. В течение восьми дней вы обязаны представить письменное объяснение и клятвенное заверение, что вышли из СД. В противном случае вы будете уволены из СА».
Аппаратчики стремились изобразить доверенных лиц СД как доносчиков, врагов партии и их обезвредить. Тот же Кампе устроил партийный суд над Куртом Элертом – консультантом СД, обвинив его в противоправных действиях, несовместимых с членством в НСДАП.
Целый ряд партийных функционеров объявили СД самый настоящий бойкот. Гауляйтер Вильгельм Кубе, генеральный комиссар Белоруссии, запретил всем своим сотрудникам общение с представителями службы безопасности: никто из них не имел права посещения административных помещений СД, а служебные вопросы надлежало решать только в здании рейхскомиссариата, имея предварительно разрешение самого гауляйтера.
Даже Борман сделал 2 февраля 1943 года предупреждение Гиммлеру: «Недавно я уже обращал ваше внимание, что у многих гауляйтеров сложилось впечатление, будто бы СД видит свою главную задачу в наблюдении за политическим руководством и слежкой за работой партии. Мне представляется необходимым, чтобы вы в ближайшее же время направили всем гауляйтерам циркулярное письмо с объяснением истинного положения дел».
Поскольку шум, поднимаемый партийными функционерами, становился все громче, Гиммлер был вынужден уступить. 18 марта 1943 года он направил Борману письмо, в котором заверил того, что «СД имеет строжайший приказ не заниматься внутрипартийными делами». Борман был удовлетворен, зная, что Гиммлер не очень-то и любил Олендорфа.
«Честно говоря, я не перевариваю Олендорфа, – признался Гиммлер своему лечащему врачу Керстену. – Это – человек, не понимающий юмора, считающий, что знает все лучше других, и видящий в себе рыцаря, охраняющего святой Грааль, имея партийный значок в золоте и невысокий порядковый номер члена партии».
Вне всякого сомнения, из-за Олендорфа Гиммлер не стал ввязываться в споры с партией. Поэтому он ограничивал сферу деятельности СД, отдавая одно распоряжение за другим.
«Сообщения из рейха», посылаемые Гиммлеру, часто возвращались Олендорфу в разорванном виде с угрозой арестовать его и разогнать все его управление, если он будет продолжать совать свой нос в партийные дела. Гитлеру рейхсфюрер эти «сообщения» не посылал, говоря: «Они обычно столь пессимистичны, что могут отрицательно повлиять на настроение фюрера и снизят его работоспособность».
«А если они соответствуют действительности?» – спросил Керстен.
«Это все равно, – отреагировал Гиммлер. – Я должен избавить фюрера от мелких негативных факторов, хотя кое-что и представляется важным».
Но Олендорф не спешил исполнять приказы рейхсфюрера, и его сотрудники продолжали вести наблюдение за партийными аппаратчиками. Тогда Геббельс решил привести в движение лавину, которая с помощью Бормана должна была похоронить Олендорфа. Он потребовал запретить «сообщения» или, по крайней мере, представлять их в министерство пропаганды для подготовки объединенной информации.
К тому же министр пропаганды запретил распространение «сообщений» в отделах своего министерства, хотя они подчас и отражали истинное настроение населения.
12 мая 1943 года Геббельс записал в своем дневнике: «Рейхсфюрер СС проявил готовность прекратить сбор информации службой безопасности, так как она носит пораженческий характер».
Когда в августе 1943 года Гиммлер был назначен рейхсминистром внутренних дел, отношения его с шефом партийной канцелярии Борманом резко обострились, и между СС и партией возникла конфронтация.
Борман присоединился к кругу противников СД и потребовал неукоснительного выполнения партийных распоряжений, которые гласили: оценка внутрипартийных дел и дача характеристик на государственных чиновников относятся исключительно к сфере деятельности партии.
Противники службы безопасности шаг за шагом ограничивали активность аппарата Олендорфа. Летом 1943 года число лиц, получавших «сведения», было значительно сокращено, а через год они были вообще запрещены. Одновременно Борман запретил всем функционерам НСДАП сотрудничать с СД даже на общественных началах. Вскоре такой запрет вынес немецкий рабочий фронт. СА сделало это раньше.
Стал ли Генрих Гиммлер выступать против преследований своей службы безопасности и мобилизовал ли в ее защиту все имеющиеся у него силы? Нет, он и не посмел возражать. По этому поводу Олендорф сказал: «У него была сила, но он ею не воспользовался: и сам Гиммлер, и его сила оказались мыльным пузырем».
Чтобы как-то спасти СД, Гиммлер прибегнул к тактике оттягивания переговоров с партийной канцелярией о новых задачах службы, надеясь на чудо. И эти переговоры шли до самого конца войны. Вместе с тем Гиммлер своей властью передал СД целый ряд функций полицейско-правового характера, принадлежавших министерству внутренних дел.
Уклонение Гиммлера от схватки с партийным аппаратом свидетельствовало о внутренней слабости ордена, прикрытой с фасада тоталитарным единением. Дело в том, что руководство СС так и не решило до конца, в чем собственно заключаются ее интересы. Монолитность «черного ордена» была на самом деле мифом.
Да Гиммлер и не питал иллюзий в этом плане. Еще в 1940 году, выступая перед офицерским составом лейбштандарта «Адольф Гитлер», он высказал свою озабоченность: «Войска СС будут живы только в том случае, если будет жива СС как организация и если весь корпус осознает, что одна его часть немыслима без другой».
А в октябре 1943 года, обращаясь к группенфюрерам СС в Познани, он сформулировал свою мысль еще более отчетливо; «Нельзя допустить, чтобы СС и полиция отделились друг от друга. Случится беда, если оба этих ведомства, ложно понимая свои задачи, попытаются стать самостоятельными. Это будет означать конец СС, закат «черного ордена». Если внутренние связи нашей организации ослабнут, то все, можете быть в этом уверены, в течение жизни одного поколения или даже раньше возвратится в прежнее ничто, не имеющее практически никакого значения и веса».
Такие высказывания отражают сомнения человека, который, создавая все новые и новые организации, предприятия и фирмы, оказался перед реальной опасностью потери над ними контроля. К тому же склонный к недоверчивости Гиммлер временами задавался вопросом, является ли он все еще хозяином в собственном доме, видя суверенные устремления и жажду власти целого ряда своих подчиненных. А постоянный рост организации вызывал необходимость призыва в ее ряды людей, не соответствовавших требованиям идеального национал-социалиста».
Даже в верхний эшелон СС постепенно попадали элементы, превращавшие охранные отряды в некую плюралистическую формацию в рамках тоталитарной диктатуры фюрера.
«К сожалению, – возмущался Андреас Шмидт, шеф организации румынских немцев, зять Готтлоба Бергера, – даже члены охранных отрядов в трудные времена не могли создать единый фронт, продолжая свои интриги и усугубляя возникавшие трудности».
Разнообразие интересов организаций, входивших в СС, и внушавшаяся в течение ряда лет идея избранности порождала у многих руководителей СС манию величия, вступавшую в конфликт с общими интересами ордена. Стремившиеся к власти и престижу фюреры СС часто вели между собой борьбу, наносившую ущерб организации, противопоставляя собственные клановые амбиции интересам и даже приказам Гиммлера.
В 1937 году Гиммлер ввел высшие должности для руководства СС и полиции, преследуя две цели: они должны были цементировать эти составляющие в единое целое – «государственный охранный корпус» в округах и землях и осуществлять контроль в качестве представителей Гиммлера над местными подразделениями СС и полиции. Рейхсфюрера СС постоянно преследовал страх, как бы отдельные части громадной империи СС не отделились и не стали самостоятельными, а их обюрократившиеся начальники не подорвали его властные позиции. Так что высшие чины должны были стать и определенным противовесом растущей мощи главных управлений и ведомств СС.
Могучие великие визири берлинских главных управлений и ведомств, однако, постарались лишить вице-королей эсэсовского султана дисциплинарной власти и ограничить их деятельность представительскими задачами. И если в оккупированных областях Европы Гиммлеру удалось закрепить за ними некоторые властные полномочия, то в самой Германии эсэсовские подразделения старались игнорировать этих вице-королей, а главные управления и ведомства заботились о том, чтобы они не стали слишком могущественными. Так, главное управление полиции общественного порядка отказывалось предоставить им дисциплинарные права и прерогативу назначения на должности, а в России смогло даже подчинить их себе. Комендант гамбургского концлагеря отказался представить такому чину данные о численности заключенных, ссылаясь на категорическое запрещение, а командир штандарта «Мертвая голова» оберфюрер СС Лео фон Йена оспорил право соответствующего высшего эсэсовского и полицейского чина Крюгера требовать от него данные о численности, боеспособности и настроениях своего полка.
Войска СС всячески сопротивлялись попыткам гиммлеровских чинов получить полномочия на отдачу приказов. Когда тот же Крюгер приказал фон Йену изменить дислокацию его полка в связи с планируемой операцией против польских партизан, тот отказался выполнять его приказ и отослал к своему генеральному инспектору, сказав, что только тот имеет право решать такие вопросы.
Гиммлер, узнав о неповиновении своих подчиненных, был взбешен и отдал целый ряд новых распоряжений и приказов, регламентирующих компетенции высших эсэсовских и полицейских чинов. 16 марта 1942 года он предупредил строптивых начальников: «Прошу подумать о том, что вы сами можете оказаться в подобном положении, не имея ни власти, ни уважения. И что произойдет с СС и полицией через 10 лет, если и далее сохранится такая обстановка».
Гиммлер наделил своих сатрапов расширенными полномочиями, подчинив в зоне их ответственности все подразделения и учреждения СС, начальников полиции общественного порядка, полиции безопасности и СД, а также местные представительства главного административного управления, не забыв и войска СС.
Тем не менее главные управления и ведомства не усмирили свою строптивость, судя по «временным служебным распоряжениям» от 8 января 1943 года, в которых все члены СС подчинялись высшим эсэсовским и полицейским чинам в вопросах поведения и жизненной позиции, приказы же и распоряжения в области своей компетенции могли отдавать соответствующие главные управления и ведомства.
Рейхсфюреру СС стало ясно, что авторитет его высших чинов остался лишь на бумаге.
Гиммлер неоднократно возвращался к вопросу о единстве СС. В 1943 году он говорил: «Для всех без исключения фюреров СС орден СС со всеми его ответвлениями должен быть единым блоком, единым организмом».
Акты различных третейских разбирательств и многочисленных дисциплинарных нарушений свидетельствуют, однако, что орден в действительности представлял собой скопище самых различных и даже воинствующих элементов. Среди высшего руководства СС вряд ли нашелся хоть один человек, который бы не обвинил другого в отклонениях от политической линии и попрании идей охранных отрядов. Высший эсэсовский и полицейский чин в Сербии, группенфюрер СС Август Майзнер, возбудил судебное разбирательство против своего коллеги, группенфюрера СС Харальда Турнера, начальника тамошней военной администрации, за то, что тот в пьяном виде разболтал в местном ресторане подробности предстоявшей операции против партизан и тем самым, мол, выдал военную тайну. Майзнер обвинил Турнера и в деяниях, направленных против вермахта, видя в нем опасного конкурента.
Турнер так отреагировал на это, обращаясь к Майзнеру: «Своими действиями вы доказали, к сожалению, что ничего не поняли в сути ордена СС, который должен представлять собой сообщество людей, давших единую клятву. В еще меньшей степени это касается моей идеи ограничить властные вожделения вермахта и обеспечить нашими совместными усилиями свое господствующее положение в регионе».
Бригадефюрер СС Отто Вехтер, губернатор Галиции, будучи адептом национал-социализма, встал тем не менее на сторону противника СС генерал-губернатора Франка, когда верный пес Гиммлера Крюгер начал против него борьбу. Вехтер заявил, что открытый им крестовый поход наносит ущерб авторитету немцев. Крюгер ответил на его выступление, заявив: «Хотя вы и носите форму бригадефюрера, своими действиями еще ни разу не доказали, что являетесь членом СС».
Когда Отто Олендорф обвинил главного редактора «Черного корпуса» штандартенфюрера СС Гюнтера д'Альквена в гнусных выпадах против профессионалов, журналист ответил, что воззрения Олендорфа не соответствуют идеям и интересам СС. Олендорф обратился в административное управление с просьбой призвать штандартенфюрера к порядку. Личный секретарь Гиммлера, Рудольф Брандт, посоветовал им примириться, чтобы сотрудничать в дальнейшем в интересах СС.
Группенфюрер СС Готтлоб Бергер постоянно жаловался на нападки на него коллег, в особенности со стороны обергруппенфюрера СС наследного принца цу Вальдекк-Пирмонта. Когда принц узнал о методах сотрудников Бергера по вовлечению «добровольцев» в войска СС и возбудил дело против вербовщика хауптштурмфюрера СС Ланге, Бергер взорвался:
«В результате действий верховного чина СС и полиции создается катастрофическое положение, поскольку Ланге вмешивается в сферу деятельности католической церкви и сует свой нос в дело, давно уже решенное в ходе личных переговоров, возможно «собирая компрометирующие материалы» и допрашивая родителей».
Группенфюрер СС Артур Зайсс-Инкварт, рейхскомиссар оккупированной Голландии, выступал против инициированного из Берлина формирования подразделений СС из местных жителей, поддерживая добрые отношения с движением Адриана Муссерта, заклейменного Гиммлером как «коррупционера».
В Бельгии борьбу между собой вели сразу три эсэсовские группировки. Группенфюрер СС Эггерт Реедер, начальник военной администрации в оккупированных Бельгии и Северной Франции, поддерживал фламандских националистов, выступавших за объединение фламандских районов Бельгии с Голландией. Готтлоб Бергер опекал организацию бельгийских колаборационистов, настаивавших на отделении фламандских районов от Бельгии и присоединении их к Германии. Бельгийский же фашистский лидер Леон Дегрель вступил со своими единомышленниками в войска СС, «чтобы сохранить единую Бельгию».
Тот же Бергер настраивал командира датского добровольческого объединения «Дания» штурмбанфюрера СС Мартинсена против датского последователя национал-социализма Фритса Клаузена, пока не понял, что Мартинсен на самом деле – противник немецкой политики в Дании.
А в главных административно-хозяйственных и оперативном управлениниях штаба СС находились финские добровольцы, имевшие эсэсовские звания, в истинную задачу которых входило негласное наблюдение за контактами СС с Финляндией.
Из такого клубка личных и национальных интересов было, конечно, трудно создать единую организацию. К тому же агрессивный индивидуализм эсэсовских лидеров не останавливал их даже перед личностью рейхсфюрера СС. Поэтому «имперский Хайни» думал не столько о единстве ордена, сколько о том, чтобы сохранить свои позиции. Гиммлер имел привычку не принимать сразу нескольких подчиненных, обрушивая на каждого из них лавину приказов и распоряжений.
«О вас говорят, что вы не хотите слушать тех, кто видит и называет вещи таковыми, какие они есть на самом деле, – написал однажды Гиммлеру старший охранник концлагерей группенфюрер СС Теодор Айке. – А ведь те, кто твердит «Так точно» и «Слушаюсь», оказывают своим начальникам плохую службу».
Иногда тон обращений некоторых фюреров СС становился столь непочтительным, что рейхсфюрер СС был вынужден запретить лейтенантский жаргон. Бергер поддержал Гиммлера, заявив: «Критика необходима, однако критика начальников и высших инстанций недопустима и недостойна. К сожалению, у нас есть еще руководители, недалеко ушедшие от лейтенантского уровня».
Бергер, самый верный из преданных Гиммлеру людей, давал ему иногда советы, как ликвидировать непослушание в высших эшелонах СС. 2 декабря 1940 года он, например предложил создать некий орган, который следил бы за членами ордена и предупреждал их, прежде чем они попытаются встать на стезю злоупотребления своим положением.
«Если эти личности будут трижды уличены в неверности интересам рейхсфюрера, – говорил он, – то они должны будут либо выйти из охранных отрядов добровольно, либо будут выброшены из них, так как нарушат основной закон – верности рейхсфюреру. Когда такое произойдет с двумя-тремя фюрерами, об этом пойдут разговоры, и наш престиж заметно возрастет».
Гиммлер применял и собственные методы воздействия на непослушных: грубые окрики (из практики школьного учителя), слежка даже за высокопоставленными руководителями, дача одного и того же поручения нескольким фюрерам, введение системы контроля. Постоянные порицания преследовали единую цель – напомнить самым различным фюрерам, что единственным источником их власти является рейхсфюрер.
Так, например, он заявил бригадефюреру СС Хинце: Я дал вам шанс стать фюрером СС и полиции. Если вы не поймете этого и проявите непослушание или манию величия, или же ударитесь в пьянство, то будете сами виноваты в том, что из вас ничего не получится».
Через некоторое время в его адрес последовал очередной окрик: «Доложитесь обергруппенфюреру СС Джеккельну, как вам было приказано. Надо не говорить, а работать».
Оберфюрер СС, профессор, доктор Арнольд Вальдшмидт получил следующий нагоняй: «В будущем ожидаю от вас, как от старого члена партии и СС, что вы будете неукоснительно придерживаться мнения фюрера. На этот раз, хотя вы и нанесли ущерб престижу СС и германизму, я не сделаю никаких выводов. Но разрешения на выезд за рубеж вы пока не получите».
Даже самые опытные обергруппенфюреры получали различные указания. Так, верховный представитель СС и полиции Юго-Запада получил депешу: «Напоминаю вам, что в нынешние трудные времена необходимо, наконец, проявить жесткость и соответствующий размах, дабы положить конец паническим настроениям».
А к старому сопернику и другу, с которым они были на «ты», оберстгруппенфюреру СС Курту Далюге, Гиммлер обратился с призывом:
«Заклинаю тебя навести железною рукою необходимый порядок и покончить с чиновничьим духом, вырвав его с корнем раз и навсегда».
Рейхсфюрер вмешивался даже в семейную жизнь своих подчиненных.
16 мая 1944 года он написал верховному представителю в Дании: «Прошу вас провести с женою необходимую воспитательную работу, чтобы она прекратила высказывать громко свое мнение о политических делах в оккупированной нами стране и о самом гауляйтере где ни попало. У меня сложилось впечатление, что вы не оказываете своей молодой жене должного внимания и не воспитываете ее так, как это следует делать фюреру СС».
Вместе с тем он дал указание следить за высшим руководящим составом СС и докладывать ему о любых неполадках в их семейной жизни. Многих из них буквально преследовали анонимные письма.
То, что Гиммлер придавал большое значение анонимным «сигналам», почувствовал на себе обергруппенфюрер СС Освальд Поль, начальник главного административного управления штаба СС, который должен был дать объяснение рейхсфюреру по поводу одного такого письма. А в нем утверждалось, будто бы его шурин, руководитель немецкого Красного Креста, занимался хищениями из подчиненного ему склада этой организации в Нойбабельсберге. Когда Поль прочитал эту пачкотню, он написал сал письмо гиммлеровскому секретарю Брандту, в котором выразил свой протест против придаваемого рейхсфюрером внимания подобным «сообщениям»:
«Отношение рейхсфюрера к анонимкам вызывает недоумение и отрицательную реакцию у большинства наших людей. Я лично бросаю каждое такое письмо туда, где ему надлежит быть – в огонь камина».
К такой критике Гиммлер отнесся с яростью и продиктовал циркуляр, датированный 29 августа 1941 года: «Поскольку до сих пор принято, что характеристику подчиненным дают их начальники, я и впредь буду квалифицировать группенфюреров и обергруппенфюреров по количеству анонимных писем, поступающих из их округов».
Один фюрер СС контролировал другого. Так, обергруппенфюрер СС Вольф переправил группенфюреру Кальтенбруннеру полученное им донесение, из которого явствовало, что группенфюрер использует казенный бензин для поездок к семье. Бригадефюрер Олендорф преподнес обергруппенфюреру Вольфу сообщение, что тот слишком часто пользуется служебной автомашиной для доставки на свою квартиру бесчисленного количества уток и гусей.
Осуществляя контроль за подчиненными, Гиммлер пользовался, кроме того, услугами лиц, не состоящих в СС. Еще в 1940 году он привлек для этих целей человека, очень скоро ставшего самым ненавистным для членов «черного ордена». Это был доктор Рихард Корхер, убежденный католик и один из лучших статистиков рейха. Вюрцбургское партийное правление характеризовало его как человека «боязливого, несколько стеснительного, легко возбуждающегося и с повышенной чувствительностью». Он менее всего подходил бы на роль лица, должного обуздать грубых и самолюбивых эсэсовских руководителей. Гиммлер назначил его инспектором по вопросам статистики при своем штабе с задачей проверки документации главных управлений. Начальники их тут же объединились, чтобы прибрать его к рукам, а Бергер попытался привлечь на свою сторону, предложив: «Корхер, переходи ко мне. Я сделаю тебя штандартенфюрером». Но тот отказался. Вскоре Корхер обнаружил, что различные начальники приукрашивают деятельность своих управлений не только по малому, но и по большому счету. Более того, подсчитав численность сотрудников, он сделал вывод, что из них можно сформировать три боеспособные дивизии, не нанеся при этом никакого ущерба административной работе.
Донесения о детской смертности были, как правило, вымышленными или искаженными. Так, главный врач «лебенсборна» доктор Грегор Эбнер показывал вместо восьми всего четыре процента смертности новорожденных.
Когда группенфюрер СС Грайфельт, начальник управления штаба, доложил, обойдя Корхера, о проведении выставки картин в Познани, тот возмутился, сказав, что его пытаются поставить перед совершившимися фактами, и пригрозил «закрыть свою лавочку вследствии пассивного противодействия со стороны начальников главных управлений и попросить рейхсфюрера СС освободить его от неблагодарной работы».
Между статистиком и главными управлениями началась открытая война. В своих жалобах рейхсфюреру СС они докладывали о «немыслимом поведении Корхера», неправомерном использовании им служебной автомашины и тому подобном. Бергер заявил даже, что «место Корхера – среди покойников».
Обергруппенфюрер СС Рихард Хильдебрандт, новый начальник главного управления по расовым вопросам и поселениям, вызвал к себе Корхера 12 августа 1943 года на беседу, в ходе которой обвинил его в незаконном присвоении прав цензуры. Далее о происшедшем Корхер доложил Гиммлеру: «Когда я собрался уходить, Хильдебрандт заявил: «Я не потерплю ваших грубых и глупых выходок», на что я ответил: «Это касается прежде всего – вас». Отдав честь, я направился к двери. Обергруппенфюрер вскочил, догнал меня и залепил две пощечины, крикнув: «А теперь убирайтесь!». Отвечать на это хамство я не стал и ушел».
Корхер ожидал реакции Гиммлера, но тот ничего не предпринимал.
Со стороны Хильдебрандта последовало лишь неуклюжее извинение и то не самому Корхеру, а в адрес Гиммлера. Хильдебрандт написал:
«Глубокоуважаемый рейхсфюрер! Прошу покорно передать оберрегирунгсрату доктору Корхеру мое сожаление по поводу случая моего рукоприкладства по отношению к нему. Хайль Гитлер!
Ваш Хильдебрандт».
Рихард Корхер понял, что Гиммлер, по всей видимости, не в состоянии защитить своего инспектора и направился в Регенсбург, где создал по заданию рейхсфюрера научно-статистический институт. Теперь он стал недосягаемым для начальников главных управлений.
Эпизод с Корхером показывает, сколь самостоятельными стали позиции главных управлений и ведомств в рамках СС. Правда, они действовали сплоченно только в случаях общей опасности, обычно же каждый из них шел собственной дорогой.
«Вместо того чтобы все организации СС, как того хотел Гиммлер, составляли единое целое, – дал свою оценку уже после войны оберфюрер СС Райнеке, – они, вследствие различий выполняемых ими задач, действовали разрозненно.
Нередко каждая из организаций проводила в жизнь собственную политику. Взять хотя бы еврейский вопрос. Главное управление имперской безопасности преследовало цель уничтожения всех евреев, тогда как главное административно-хозяйственное управление штаба СС выступало за сохранение тех из них, кто был работоспособным. Главное управление имперской безопасности проводило к тому же в оккупированных районах России политику обращения с русским населением как с «недочеловеками», другое же главное управление СС выступало за формирование так называемой «русской освободительной армии» под немецким командованием. Гестапо в вопросах государственной безопасности занимало более жесткую позицию, чем СД, например, в отношении слушания радиопередач противника. Главное административно-хозяйственное управление пыталось вывести все предприятия и фирмы, принадлежавшие СС, из-под контроля государства, Олендорф же со своими приспешниками старался установить надзор над ними со стороны государственных органов.
В Румынии проводились четыре разных направления политики СС: рекрутирование как можно большего числа лиц немецкого происхождения (главное управление СС), радикальный подход к ним (управление, занимавшееся вопросами «фольксдойчев»), враждебное отношение к фольскдойчам (отдел, возглавлявшийся штандартенфюрером СС Минке) и персональный подход (генеральный консул Родде).
Наиболее отчетливо стремление к независимости отдельных организаций «черного ордена» видно на примере войск СС, наводивших ужас по всей Европе.