Адольф Гитлер откинул правую руку в нацистском приветствии и обвел взглядом лица вошедших. Перед ним стояла вся высшая военная элита великогерманской империи. Главнокомандующие, начальники штабов и ведущие генералы вермахта прибыли в этот вторник, 22 августа 1939 года, в резиденцию Бергхоф, чтобы из уст фюрера услышать роковое решение: быть войне. «Я собрал вас, – начал Гитлер, – чтобы разъяснить сложившуюся политическую ситуацию, чтобы вам стало предельно ясно, на чем строится мое окончательное решение – действовать незамедлительно».
Из многочасового монолога фюрера военные узнали, что «никогда ранее положение Германии не было столь благоприятным, как сейчас»: Англия – в угрожающей ситуации, положение Франции складывается также не лучшим образом, Советская Россия готова заключить с Германией пакт о ненападении.
«Никому не известно, сколько мне осталось жить. Поэтому – столкновение именно сейчас», – закончил Гитлер.
В середине дня все отправились перекусить. Затем совещание продолжилось. С каждой новой минутой Гитлер заводил себя в припадке истерии. Его взгляд становился все фанатичнее и одержимее.
«Запереть сердца против жалости и сострадания! – выкрикивал он. – Жесточайший образ действий! Восемьдесят миллионов человек должны, наконец, обрести свои права!»
Внезапно совершенно спокойным, ледяным голосом он заявил, что уже на следующий день готов объявить точную дату начала военных действий против Польши.
«Так или иначе войны не миновать… Я предоставлю пропагандистский предлог для начала войны. Насколько правдоподобным он будет, никакого значения не имеет. Победителя не судят и не выясняют, – сказал он, – правда это или нет. При развязывании и ведении войны играют роль не вопросы права, а победа».
Когда военные разъезжались, они не могли предположить, что люди, призванные обеспечить обещанный Гитлером «пропагандистский предлог для начала войны», уже находятся в полной боевой готовности. Для выполнения этой миссии Гитлер избрал Генриха Гиммлера. Эта операция на вечные времена связала шефа СС с кровью и слезами, пролитыми в годы Второй мировой войны.
Об истинных планах Гитлера мог догадываться лишь начальник генерального штаба сухопутных войск Франц Гальдер. 17 августа 1939 года в его дневнике появилась довольно загадочная запись: «Канарис… Гиммлер-Гейдрих… Оберзальцберг… 150 комплектов польской военной формы и снаряжения… Верхняя Силезия».
В переводе на нормальный языке это означало: от адмирала Канариса Гальдер узнал о совещании, состоявшемся в гитлеровской резиденции Оберзальцберг, на котором между диктатором и его эсэсовскими приспешниками Гиммлером и Гейдрихом состоялся обмен мнениями о некоем мероприятии, затеянном в Верхней Силезии, и что для этого потребуется 150 комплектов польского обмундирования.
Так начинался пролог драмы, стоившей миру 55 миллионов человеческих жизней.
Сама идея операции изначально принадлежала Райнхарду Гейдриху. Так, в период судетского кризиса в 1938 году шеф СД высказал следующее предложение: с помощью инсценированных стычек на границе, рейх должен обеспечить себе предлог для вторжения в Чехословакию. И только капитуляция Запада перед угрозами Гитлера, закрепленная Мюнхенским соглашением, помешала реализации плана Гейдриха. Предстоящее столкновение с Польшей позволило шефу СД вновь внести свою старую идею в повестку дня. Уже в начале августа Гейдрих знал, как заставить мир поверить в то, что именно Польша спровоцировала Германию на нападение.
План Гейдриха заключался в следующем: в ночь перед вторжением специальные группы СД, выступающие под видом подразделений польских солдат и ополченцев, должны изобразить ряд инцидентов по периметру польско-немецкой границы. Перед псевдо-поляками были поставлены следующие задачи:
– на несколько минут захватить немецкую радиостанцию в местечке Гляйвиц (ныне Гливице, Польша) и прокричать в прямом эфире на польском языке несколько антигерманских тирад;
– осуществить нападение на контору лесничества близ города Пичен севернее Кройцбурга;
– в местечке Хохлинден, на участке границы между Гляйвицем и Ратибором, уничтожить таможенный пункт.
Согласно замыслам Гейдриха затеянная им «военная игра» должна была выглядеть полностью реалистичной: какие же «бои» без погибших?
«Подобные неопровержимые доказательства польского нападения необходимы не только для иностранной прессы, но и для немецкой пропаганды», – считал шеф СД.
Возникал вопрос: где взять трупы? Циник Гейдрих решил и эту проблему: доставку «тел погибших» следует возложить на концентрационные лагеря. В день «X» во славу третьего рейха в «погибших» суждено было превратиться нескольким десяткам заранее умерщвленных посредством инъекции заключенных. Затем человеческие «консервы» (так определял их бесчеловечный язык гестапо) надлежало доставить на место кровавого спектакля в Верхнюю Силезию.
В первые дни августа Гиммлер и Гейдрих ознакомили с этим планом фюрера. Идея эта Гитлера захватила. Вскоре телексы управления СД отстучали командованию 23-го и 45-го штандартов СС, дислоцированных в районе населенных пунктов Гляйвиц – Бойтен – Оппельн, срочный приказ: безотлагательно направить в распоряжение Вильгельмштрассе 102 лиц, владеющих польским языком, для выполнения специального задания.
В это же время к начальнику полиции безопасности и СД был вызван оберфюрер СС Херберт Мельхорн. Посвятив его в план, Гейдрих поручил ему подготовку акции в районе Хохлинден. Следующим в кабинет Гейдриха проследовал штурмбанфюрер СС Альфред Науйокс, старый его соратник по дням становления СД. Ему была поручена операция по захвату гляйвицкой радиостанции.
Цель операции (…необходимо переложить вину за грядущие события…), Науйокс понял с полуслова. Гейдрих приказал штурмбанфюреру СС отобрать шесть человек понадежнее и направиться в Гляйвиц; там обосноваться, произвести разведку местности и ждать специального сигнала. Таким сигналом к началу операции должна была послужить фраза: «Бабушка умерла». Гейдрих предупредил подчиненного:
«Первое: по поводу этой истории вы не имеете права связываться ни с каким немецким учреждением в Гляйвице. Второе: никто из вашей группы не должен иметь при себе документы, доказывающие его принадлежность к СС, СД, полиции или удостоверяющие подданство германского рейха».
10 августа Науйокс, отобрав пять человек из своей службы и прихватив переводчика для «зажигательного радиовыступления», отбыл в Гляйвиц. Там группа разместилась в двух гостиницах. Сам Науйокс остановился в «Хаус Обершлезиен». После этого он занялся заданием. Разведка на местности показала, что радиостанция находилась за городом, на Тарновицком шоссе, за высоким двухметровым проволочным ограждением, причем территория радиостанции и прилегающие к ней два здания фактически не охранялись.
Тем временем Гейдрих собрал у себя другие ключевые фигуры предстоящей операции для заключительного совещания. Роли были распределены следующим образом: начальнику управления внешней разведки, бригадефюреру СС Хайнцу Йосту, надлежало раздобыть польское обмундирование; оберфюреру СС Отто Рашу{124} поручалось возглавить нападение на Пиченское лесничество, а оберфюреру СС Мельхорну, предварительно очистив территорию вокруг местечка Хохлинден от расположенных там подразделений вермахта, координировать действия «нападавших» и «защитников». Оберштурмбанфюрер СС Оттфрид Хелльвиг{125} с группой переодетых в польскую форму эсэсовцев должен был с юга (со стороны границы) атаковать Хохлинден, а штандартенфюрер СС Ханс Труммлер{126}, командовать «пограничниками», защищающими городок. На шефа гестапо оберфюрера СС Генриха Мюллера возлагалась задача по доставке и распределению «консервов» на «поле боя».
К середине августа все приготовления были закончены, о чем Гиммлер и Гейдрих поспешили доложить Гитлеру. Приказом фюрера для СД открылся доступ к секретным вещевым складам вермахта. Сохранилась запись в дневнике ведомственной группы абвера от 17 августа 1939 года:
«Фюрер поручил руководителю управления абвера адмиралу Канарису следующее: предоставить 250 комплектов польского обмундирования для мероприятия рейхсфюрера СС Гиммлера».
В соответствии с этим распоряжением капитан Динглер, офицер абвера при штабе VIII военного округа в Бреслау (Вроцлав), получил указание передать польскую форму уполномоченному СД, а также польское оружие и солдатские книжки. Бригадефюрер СС Йост отдал распоряжение доставить полученное в помещение школы СД в городке Бернау, севернее Берлина, на территории которой эсэсовцы, отобранные для операции, репетировали «ночное нападение польских войск».
Большинство статистов получило польские мундиры, карабин и по 30 патронов к нему. Группам, атакующим лесничество и таможню, отводилась роль польских партизан.
«Одеждой этих парней служила зеленая рубаха, штатские пиджаки и брюки различной расцветки. В качестве головных уборов использовались шляпы и кепки», – рассказывал впоследствии участник событий хауптшарфюрер СС Иосиф Гржимек.
20 августа Мельхорн собрал всех участников предстоящей акции в актовом зале школы СД для последнего инструктажа и скупо изложил им суть «особого секретного задания». После этого эсэсовцы загрузились в закрытые грузовики и выехали к месту назначения.
Гржимек вспоминал: «Перед отъездом нам категорически запретили в течение поездки высовываться из машин, общаться с посторонними, ввязываться в разговоры».
Через два дня в управление СД поступили донесения, позволившие Гейдриху заключить, что к началу акции все готово. 23 августа Гитлер назначил время нападения на Польшу – 26 августа, 4.30 утра.
Возможно, Гейдрих был бы менее самоуверенным и тщеславным, знай он, что в эти же часы противники режима из абвера оформляют протокол гитлеровской речи, произнесенной им перед генералами 23 августа, содержавший помимо истинного текста также и апокрифическое заявление диктатора (оказавшееся весьма близким к действительности) о том, что тот намерен послать несколько рот вермахта на границу с целью разыграть «польское нападение».
Этот протокол попал в руки оппозиционного лидера молодежи Германа Мааса, который с помощью руководителя берлинского бюро американского телеграфного агентства Ассошиэйтед Пресс Льюиса П. Лочнера переправил документ в английское посольство. Так что уже во второй половине дня 25 августа правительство Великобритании располагало сведениями о том, что Гитлер собирается начать войну против Польши, прибегнув к целевым провокациям на границе.
Мероприятие могло провалиться и по другой причине. Об этом не подозревал даже Гитлер, отдавая 25 августа в 15 часов приказ начать военные действия против Польши на следующее утро. К этому времени Гейдрих уже успел по телефону отдать последние указания своим подчиненным. Так, Науйоксу было сказано не покидать гостиницу, так как в любую минуту ожидается сигнал к действию. Мельхорн получил приказ направить группу Хелльвига к границе. Мюллер послал в пункты назначения свои грузовики с «консервами».
Однако в это время случилось то, что Гейдрих никак не мог предвидеть. Вечером 25 августа в рейхсканцелярии Гитлера ждали две новости, заставившие диктатора поколебаться: итальянский посол доложил, что дуче не может участвовать в военной авантюре, а из Лондона пришло сообщение о заключении договора о взаимопомощи между Англией и Польшей.
Фюрер спешно вызвал к себе генерал-полковника Вильгельма Кейтеля. Выбежав навстречу, Гитлер закричал: «Все отменить! Срочно Браухича ко мне! Мне нужно время для переговоров».
Часы показывали 18.30. Кейтель бросился к телефону и, связавшись с главнокомандующим сухопутными войсками генерал-фельдмаршалом Браухичем, передал директиву: «Начавшуюся операцию по плану «Вайсс» в 20.30 прекратить в связи с изменившимся политическим положением!»
Только с огромным трудом удалось остановить запущенную на полные обороты гигантскую военную машину. Изменение обстановки напрямую касалось и Гейдриха. Его приказы о свертывании операции понеслись в Верхнюю Силезию. Однако с группой оберштурмбанфюрера СС Хелльвига, уже просочившейся на польскую территорию, Мельхорну связаться не удалось. В итоге диверсанты Хелльвига обстреляли таможенный пункт Хохлинден, получив вооруженный отпор. Только вмешательство шефа гестапо Мюллера остановило перестрелку.
Мельхорн и Хелльвиг так и не смогли договориться, кто же из них несет большую ответственность за предстоявшую стычку. Очевидно, именно оберштурмбанфюрер принял предварительный приказ Мельхорна за окончательный. Как потом выяснилось, Хелльвиг посчитал пароль «Маленький глухарь» сигналом о полной готовности, а пароль «Большой глухарь» – командой к началу операции. В свою очередь для Мельхорна слова «Маленький глухарь» означали команду «в ружье», «Большой глухарь» – «готовность номер один» и только пароль «Агата» должен был стать сигналом к атаке. Однако подозрительный шеф СД Гейдрих увидел в этом инциденте больше чем простое недоразумение: у него возникло подозрение, что кое-кому умышленно захотелось сорвать акцию.
С самого начала многих удивило, что в качестве ключевой фигуры операции Гейдрих избрал именно оберфюрера СС Мельхорна. Бывший адвокат из Хемнитца, один из старейших и наиболее умных сотрудников службы безопасности, слыл в управлении СД «сомневающимся советником». Он принадлежал к числу интеллектуалов старого типа, которые сопротивлялись беспринципной безрассудности Гейдриха и его ближайшего окружения. В 1937 году Мельхорн был освобожден от должности начальника отдела по надзору за несением службы сотрудниками управления СД и переведен в МВД, по линии которого выезжал в исследовательские командировки в Америку и Японию. Возможно, двойственному мышлению Гейдриха и соответствовала идея привлечь к участию в «военном спектакле» осторожного и осмотрительного Мельхорна. Шефу службы безопасности хотелось иметь гарантию, что во время операции не случится никаких неожиданностей. Однако, когда Гейдриху донесли, что Мельхорн считает операцию «историческим преступлением», шеф СД задумался, а после ее срыва 25 августа решил окончательно избавиться от Мельхорна. Саксонца заменили на Мюллера из гестапо и освободили от занимаемой должности. Более того, Мельхорну запретили впредь переступать порог управления СД. Оберфюрера, единственного человека, которого Гейдрих ценил, но и опасался, перестали повышать в звании. Хелльвигу также пришлось уйти. Его место в предстоящей операции занял уже задействованный как «защитник» штандартенфюрер Труммлер.
Вторая попытка удалась. Стоило 31 августа Гитлеру объявить окончательную дату вторжения (1 сентября, 4 часа 45 минут утра), как Гейдрих отдал соответствующие команды своей тайной армии на польско-германской границе. В 16 часов в гостиничном номере Науйокса в Гляйвице раздался телефонный звонок. Подняв трубку, он услышал только одну фразу, сказанную с металлом в голосе: «Срочно перезвоните!» Эсэсовец тут же набрал известный ему номер на Принц-Альбрехтштрассе и потребовал соединить его с адъютантом Гейдриха. «Бабушка умерла», – прозвучал в трубке тот же высокий голос. Науйокс все понял. Он собрал своих людей и договорился с ними к 19.30 выступить и захватить радиостанцию. Примерно в это же время Мюллер из особняка гестапо в Оппельне дал старт своим грузовикам. Он спешил: трупы надлежало вовремя доставить на место. Имелись «консервы» и для Науйокса. Их следовало оставить у входа на радиостанцию не позднее 20.20.
Тем временем Науйокс и его люди уже подобрались к радиостанции. Около 20 часов служащий Фойтцик заметил, как пятеро неизвестных вошли в машинное отделение и побежали вверх по лестнице по направлению к студии. Фойтцик хотел было поинтересоваться, что эти господа хотят, однако увидел наставленное на него дуло пистолета. Команда Науйокса: «Руки вверх!» – заставила повиноваться и остальной персонал радиостанции. Штурмбанфюрер дал условный сигнал, и его люди подняли шум.
«Мы открыли огонь из пистолетов, – вспоминал он впоследствии, – несколько раз выстрелили в потолок, чтобы создать неразбериху и запугать людей».
Служащих связали и заперли в подвале. Науйокс рассказывал:
«Потом мы изрядно попотели, чтобы понять, как начать передачу».
Наконец, им удалось обнаружить так называемый «грозовой микрофон», по которому радиостанция в случае приближения грозы обычно оповещала слушателей. Науйокс достал текст, и через несколько минут тысячи немцев в округе услышали невнятные беспорядочные выкрики на польском языке, прерываемые выстрелами. Представление длилось всего четыре минуты, после чего Науйокс и его команда ретировались. На улице штурмбанфюрер заметил труп, лежавший перед входом в радиостанцию, – о нем позаботился Мюллер. Науйокс вскользь оглядел тело и дал команду к отходу.
В двух других приграничных точках все также шло по плану. Когда Иосиф Гржимек вместе со своей группой покидал разоренное ими здание таможенного пункта Хохлинден, в темноте он обо что-то споткнулся.
Гржимек вспоминал позже:
«Пригнувшись, я обнаружил несколько человек в польской военной форме, неподвижно лежавших на земле… У всех них головы были наголо побриты. Я присел на корточки, так как решил, что это кто-то из наших товарищей. Но попытавшись приподнять одно из тел, понял, что имею дело с окоченевшим трупом».
Рейхсфюрер СС не слишком расстраивался по поводу нескольких мертвых заключенных из концлагерей. Он дал фюреру то, что требовалось: польскую провокацию. В то время как солдаты и танки третьего рейха уже вели бои на польской территории, пропагандистская машина Гитлера с фальшивым негодованием оповестила мировую общественность о чудовищном преступлении, совершенном на границе великой Германии.
«Польские мятежники перешли немецкую границу», – гласил заголовок передовицы партийного органа «Фелькишер беобахтер» за 1 сентября 1939 года. Газета сообщала, что чудовищное злодеяние в Гляйвице «очевидно являлось сигналом для начала нападения польских партизан на немецкую территорию».
В другой газете говорилось:
«Подразделения полиции безопасности, несшие пограничную службу, дали отпор непрошеным гостям. Боевые действия продолжаются до сих пор».
Руководство третьего рейха подхватило эту тему. В своем выступлении в рейхстаге 1 сентября Гитлер, например, заявил, что в истекшую ночь на границе произошли четырнадцать столкновений, в том числе три крупных. Министр иностранных дел фон Риббентроп сообщил французскому послу, что польская армия в трех местах перешла имперскую границу. Даже Герман Геринг, связывавший свои собственные планы с курсом Гитлера на войну, рассказывал шведскому посреднику Биргеру Далерусу: «Война разразилась из-за того, что поляки осуществили нападение на радиостанцию в Гляйвице».
Крик, поднятый не только прессой, но и влиятельными государственными деятелями, побудил Мюллера к новому театральному действу. Вместе со своим коллегой, начальником уголовной полиции Артуром Небе, и комиссией криминалистов он выехал к местам происшествий, чтобы провести там расследование. Для гостей из нейтральных государств Небе приказал изготовить электрифицированную модель пограничных стычек, которая была выставлена в имперском полицейском управлении. Стоило нажать на кнопку, как расположенные скрытно лампочки высвечивали строчивший пулемет. Побывавший на одной из таких демонстраций шеф СД Гейдрих пробормотал: «Да, да, именно так и начиналась война».
Военная игра СД на немецко-польской границе показала, что СС намеревалась завоевать ключевые позиции в экспансионистской политике третьего рейха. Это было в известной степени символично: ведь путь к внешнеполитическим авантюрам открыли именно эсэсовцы.
Гитлеровская Германия начинала эру неограниченной экспансии. Гляйвиц был лишь промежуточным звеном в далеко идущих планах Генриха Гиммлера – начать играть решающую роль в определении немецкой внешней политики.
Но ему приходилось действовать осторожно. Ведь у него пока еще не хватало сил, чтобы навязать свою волю многочисленным властным группировкам гитлеровской иерархии, постоянно враждующим друг с другом. Правда, он контролировал уже второй по значению после вермахта аппарат власти – полицию. Под его командованием было 258 456 эсэсовцев и 4 полка спецподразделений, носивших оружие. В его руках была единственная в своем роде политическая секретная служба. Тем не менее СС демонстрировала силу и власть лишь в тех случаях, когда действовала по заданиям фюрера.
Однако борьба за контроль над внешней политикой страны показала нереальность планов Гиммлера. Еще в период становления режима эсэсовские политики не только бесславно потонули в национал-социалистском болоте, но и привели государство к тяжелейшему внешнеполитическому кризису.
На повестке дня новой внешней политики стоял вопрос о присоединении Австрии. За лидирующее положение в его решении боролись пять группировок: министерство иностранных дел во главе с профессиональным дипломатом, бароном Константином фон Нейратом; внешнеполитический отдел НСДАП, возглавляемый рейхсляйтером Альфредом Розенбергом; внешнеполитическое бюро, руководимое советником Гитлера по внешнеполитическим вопросам Иоахимом фон Риббентропом; заграничная организация НСДАП с гауляйтером Вильгельмом Боле и обосновавшееся в Мюнхене эмигрантское руководство австрийской национал-социалистской партии с территориальным инспектором Тео Хабихтом, назначенным Гитлером. Осенью 1933 года к ним присоединилась и СС.
Дело в том, что австрийская НСДАП летом 1933 года была запрещена авторитарным правокатолическим канцлером Энгельбертом Дольфусом. Преследовавшиеся австрийской полицией тысячи тамошних национал-социалистов бежали в Баварию, попадая прямо в руки Гиммлера, вербовавшего новых рекрутов. Из беженцев был сформирован «австрийский легион», командование которым вверили бригадефюреру СС Альфреду Роденбюхеру с дислокацией в военном лагере Клостер Лехфельд. Более того, оставшиеся в стране сторонники нацистской партии обратили свои взоры к СС. Вахмистр Фридолин Гласс, создавший в своей части национал-социалистскую солдатскую группу, после запрета партии был демобилизован из армии.
Тогда из членов своей бывшей группы и примкнувших к ним демобилизованных солдат Гласс сформировал «штандарт», состоявший из шести рот. Вначале он передал свой полк местному руководству СА. Однако Глассу очень быстро надоели и характер службы, и настроения, царившие в СА. И он выехал в Берлин, где предложил свой полк руководству СС. Весною 1934 года его идею поддержал группенфюрер СС Виттье. Гиммлер распорядился оформить полк в качестве 89-го штандарта СС. Руководство же СА Австрии расценило действия Гласса как предательство.
Сейчас уже трудно установить, посвятил ли Гласс, ставший штурмбанфюрером СС, берлинское руководство СС в свой план ликвидации режима Дольфуса путем организации путча. План этот сам по себе не был чем-то новым: еще летом 1933 года группа национал-социалистских полицейских чиновников Вены намеревалась свергнуть австрийское правительство. Но осуществлен он не был, поскольку Гитлер посчитал, что внешнеполитическая обстановка для этого еще не созрела.
Эсэсовец Гласс не стал считаться с вето фюрера и разработал новый план путча. Он собирался во главе 150 своих солдат арестовать правительство, которое должно было собраться на очередное заседание в ведомстве канцлера в Вене, захватить радиостанцию, заявить о низложении правительства. Он считал, что вслед за тем по всей стране поднимутся штурмовики. Хабихт, доверенное лицо Гитлера по всем австрийским вопросам, услышав о плане Гласса, вызвал того в Мюнхен. Встреча их состоялась в начале июня 1934 года. Гласс утверждал, что значительная часть венской полиции и некоторые войсковые части поддержат национал-социалистский путч. И Хабихт дал свое согласие.
Более того, он познакомил Гласса с нужными людьми – бывшим капитаном Рудольфом Вайденхаммером, начальником штаба СА, и штурмбанфюрером СС Отто Густавом Вехтером, своим заместителем в Вене. Оба они загорелись идеей путча и распределили обязанности: Вехтер брал на себя политическое руководство, а Гласс – военную подготовку путча. Вайденхаммер же должен был осуществлять контакты с внешним миром. 25 июня 1934 года они встретились с Хабихтом в Цюрихе и обсудили последние детали. Гласс получил задание готовить акцию, заручившись поддержкой венской полиции и военных. Вайденхаммер должен был обеспечить доставку оружия и получить согласие австрийского посла в Риме, Антона Ринтелена, выступить в роли нового канцлера.
Подготовительные мероприятия прошли успешно. Ринтелен заявил о своей готовности стать канцлером. Комендант Вены, подполковник Зинцингер, был готов принять участие в путче и даже взялся обеспечить обмундированием людей Гласса, которые должны были ворваться в ведомство канцлера и арестовать министров. Собравшись 16 июля на квартире Хабихта в Мюнхене по улице Кунигунденштрассе, 60, они установили дату путча – 24 июля пополудни, когда кабинет министров должен был собраться на свое последнее заседание перед летними каникулами.
По всей видимости, их не беспокоило, что скажет Гитлер по поводу этого мероприятия, хотя оно в случае неудачи должно было сказаться отрицательно на внешнеполитическом курсе третьего рейха. Как вспоминал потом Вехтер, ему даже на ум не пришла мысль, что они намеревались действовать в нарушение планов Адольфа Гитлера. В действительности же Хабихт посвятил фюрера в их план и получил фактически его согласие, хотя впоследствии Гитлер снял с себя всю ответственность за происшедшее и даже не возражал, когда высший партийный суд в 1938 году предъявил Вехтеру обвинение «в сознательных действиях вопреки заявлениям и воле фюрера».
Диктатор вновь продемонстрировал «двойной стандарт», когда правая рука не знала что делает левая. Будучи в курсе интриг Хабихта против канцлера Дольфуса, он в то же время наставлял министра иностранных дел барона фон Нейрата, чтобы австрийские национал-социалисты не предпринимали ничего неразумного против существующего режима. Министерство же иностранных дел было предупреждено телеграммой немецкого посланника в Вене Рита, что австрийские нацисты готовят проведение путча, когда заговорщики еще заседали на Кунигунденштрассе.
Почтовый служащий нацист Ханс Келер из Хайнфельда направил немецкому посланнику письмо для дальнейшей передачи Гитлеру, в котором содержалось требование ареста всего правительства Австрии. Об этом происшествии посланник телеграфировал в Берлин: «Господину Келеру нами было сказано, что содержащиеся в его памятной записке идеи противоречат политике рейха и что он должен попытаться отговорить своих товарищей от исполнения изложенного плана. Сама записка оставлена у нас, чтобы она не попала в ненужные руки. Поскольку неясно, как поступит далее господин Келер, считаю необходимым принять соответствующие шаги, чтобы предотвратить задуманную акцию».
Из министерства иностранных дел Хабихту было направлено письмо, в котором ему предлагалось «предотвратить подобные планы, если они еще имеются». Неизвестно, зачитал ли Тео Хабихт это послание заговорщикам. Сам он был уже настроен сорвать путч против канцлера.
Обергруппенфюрер СА Герман Решни, шеф нелегальных штурмовых отрядов Австрии, понимал, что в плане свержения правительства СА отводилась второстепенная роль. Штурмовикам было предложено выступить уже после того, как в Вене все будет решено. В этом он видел бесцеремонное обращение с СА со стороны СС, пренебрежение интересами штурмовиков. В рейхе СС разрушила монопольное положение СА и уничтожила ее руководителей. И в Австрии она также замахивалась на руководящую роль.
Решни не мог забыть своей поездки к Тегернзее 30 июня 1934 года, когда он, лишь благодаря случайности, избежал эсэсовских палачей, расправившихся с Ремом и его окружением. Может быть, судьба посылает ему сейчас возможность отомстить за погибших тогда товарищей, тем более что СС вновь стремится к усилению своей власти?
Неожиданную помощь ему оказал Хабихт своей тактикой, приказавший, чтобы в день путча СА и СС выступили совместно, но выдвигались на исходные позиции отдельными колоннами. Вехтер вспоминал потом:
«Хабихт заявил мне, чтобы я не контактировался с СА во время путча. Штурмовики должны были выступить отдельно под командованием обергруппенфюрера СА Решни».
Шеф СА сделал из этого вывод, что поражение СС во время путча не будет отнесено за счет СА, поскольку они должны были действовать самостоятельно. С большой осторожностью он принял меры, чтобы сведения о планах путчистов просочились в австрийские органы безопасности.
В своих действиях Решни опирался на верных ему – штурмбанфюрера СА Фридриха Гамбургера и его друга ротмистра Шаллера, которые, как утверждал Вехтер на судебном процессе против Гамбургера в 1935 году, «информировали австрийские правительственные органы как в 1933, так и в 1934 годах о тех решениях партии, которые следовало держать в секрете». После заседания заговорщиков у Хабихта, Решни взял обоих вместе с собой на совещание руководства СА в Мюнхене, на котором шла речь о подготовке путча.
Шаллер записал все подробности, которые затем передал через сотрудника венской службы безопасности Цилара в ведомство канцлера, назвав и руководителей планировавшегося путча – Гласса, Вехтера и Вайденхаммера.
То, что действия путчистов все же оказались для австрийского правительства неожиданными, следует отнести, по мнению историка Хельмута Ауэрбаха, за счет подчас труднообъяснимой агентурной обстановки в Вене, когда «разведки действовали одна против другой». Так, за Вехтером установили наблюдение: где бы он ни появлялся, за ним следовали два агента тайной полиции. Начальнику венской полиции Вайзеру, однако, было неизвестно, что агенты наружного наблюдения были национал-социалистами, которые, перед тем как передать ему результаты своих наблюдений, встречались с Вехтером и обсуждали детали представляемого донесения.
Так что Вехтер и Гласс продолжали спокойно заканчивать все приготовления к 24 июля. Ринтелен уже находился в готовности в гостинице «Империаль». А 150 подчиненных Гласса получили снаряжение и вооружение, наиболее нетерпеливые заговорщики начинали подтягиваться к местам сбора. Вайденхаммер узнал пополудни 24 июля, что заседание совета министров переносится на 11 часов утра следующего дня. И путчисты тоже перенесли свои действия на 25 июля. Подготовленные для штурма здания ведомства канцлера на площади Балльхаусплац эсэсовцы получили распоряжение собраться в четверть первого дня во дворце спорта по Зибенштернгассе, 11.
В указанное время туда подъехал грузовик с военным обмундированием. Группа эсэсовцев в количестве 30 человек, в новых мундирах, села в грузовик и направилась к ведомству канцлера, якобы получив на это приказание президента Микласа.
Вехтер находился уже в трактире «Тишлера» на Шауфлергассе, неподалеку от ведомства канцлера. Его задача заключалась в ведении в последующем переговоров с арестованными министрами и назначении нового состава правительства. Но ни Гласс, ни Вехтер не знали, что путч был обречен на провал, еще не начавшись. У одного из заговорщиков, инспектора полиции Иоганна Доблера, не выдержали нервы и он доложил обо всем начальству.
Еще до начала заседания Эмиль Фай получил сообщение, что группа радикально настроенных нацистов намерена вторгнуться в здание ведомства канцлера. Но вместо того чтобы доложить об этом Дольфусу и поднять по тревоге армию, он вызвал подразделение хаймвера и попытался выйти на заговорщиков. Когда же он, наконец, вспомнил о своем долге, прошли драгоценные минуты. Около 12 часов дня Фай поспешил на Балльхаусплац и, отозвав в сторонку канцлера, сообщил ему на ухо о полученном известии.
Дольфус посмотрел на него недоверчиво, однако тут же принял решение и заявил собравшимся министрам: «Фай только что сообщил мне кое-что, но я не знаю, соответствует ли это действительности или нет. Будет, однако, лучше, если мы прервем заседание, и каждый министр отправится в свое ведомство. О продолжении заседания я вас извещу».
Покачав головами, министры разошлись. В здании остались только канцлер, Фай и статс-секретарь по вопросам безопасности Карвински.
Карвински потребовал прислать на площадь усиленный наряд полиции. Взглянув в окно, он увидел, как во двор здания въезжал грузовик. «Это, видимо, полиция», – подумал он. Через несколько минут в кабинет вбежал капитан охраны и доложил Дольфусу, что в здании появились вооруженные люди. Канцлер поспешил в соседний зал, чтобы посмотреть во двор. Тут ему доложили, что это – солдаты. В тот же момент к нему подбежал привратник Хедвичек и, схватив за руку, настоятельно произнес: «Господин канцлер, пошли».
В угловой комнате, рядом с кабинетом канцлера, находилась потайная винтовая лестница, выходившая во двор.
Но не успели они скрыться, как с лестничной площадки вышел эсэсовец Отто Планетта с десятью своими товарищами, которые и наткнулись на канцлера. Несколько секунд он стоял в нерешительности, затем истерично закричал: «Руки вверх».
Канцлер сделал порывистое движение рукой и спросил: «Что вам от меня нужно?»
Планетта отпрянул и выхватил пистолет. Раздался выстрел, и Дольфус рухнул на пол. На груди у него показалась кровь.
Заговорщики положили раненого на диван. Через некоторое время канцлер открыл глаза и, запинаясь в замешательстве, произнес: «Да что же это такое происходит? Появляется майор с капитаном и несколькими солдатами и начинают в меня стрелять».
Но он скоро все понял: это – его конец. Затем между ним и повстанцами началась, как ее назвал его английский биограф Гордон Шеперд, «мирная политическая дискуссия». «Я всегда старался сделать наилучшим образом все, что было в моих силах, стремясь к миру», – произнес Дольфус.
Один из эсэсовцев ответил, что от канцлера зависело достижение мира с Германией, на что умиравший ответил: «Ребята, вы этого не понимаете».
Эсэсовцы молча смотрели на свою жертву, больше никто не произносил ни слова. В 15.45 австрийский канцлер скончался. Его последними словами, обращенными к тем, кто жалостливо смотрел на него были:
«Ребята, вы очень милы по отношению ко мне. Почему же другие ведут себя иначе? Я всегда желал мира. Мы ни на кого не нападали, но были вынуждены защищаться. Да простит вас Бог».
Главной же своей цели путчисты не достигли: арест министров не удался. Правда, здание радиостанции они захватили. Отто Густав Вехтер бросился за помощью. В его мозгу билась мысль, что теперь-то настал час для выступления СА. Обергруппенфюрер СА Решни должен был вывести свои когорты на улицы и бросить их против правительства. Он добрался до гостиницы «Сент-Джеймс», где собралось руководство австрийской СА. Вехтер вспоминал: «Когда я обрисовал положение дел бригадефюреру СА Тюрку и потребовал выступления СА, тот в моем присутствии отдал приказ поднять по тревоге группы штурмовиков Вены и Северной Австрии и заявил мне, что через час они войдут в центр города».
На деле же Тюрк разделял мнение своего шефа Решни и, как только Вехтер помчался дальше, отменил свой приказ, и распорядился отвести венских штурмовиков на квартиры. В результате ни одно подразделение СА не пришло на помощь путчистам. Вскоре Тюрк дал такое объяснение событиям: «Путч 25 июля являлся инициативой 89-го штандарта СС, за который СА не несет никакой ответственности».
С полнейшим безразличием штурмовики смотрели на то, как австрийская полиция и армейские подразделения расправлялись с путчистами. Убийца канцлера, Планетта, и шесть его сообщников были казнены, многие получили различные сроки тюремного заключения.
На следующий же день на Гитлера обрушилась настоящая волна международных протестов. Впервые в истории третьего рейха фюрер предстал в глазах мировой общественности как законченный убийца, выступить против которого считали своей обязанностью все высшие государственные деятели.
«Мы стоим перед вторым Сараево!» – кричал Гитлер, направляя своего бывшего вице-канцлера Франца фон Папена в Вену с миротворческой миссией.
Вместе с тем Гитлер принял и кое-какие меры для успокоения общественности: Тео Хабихта отстранили от должности, «австрийский легион» разоружили, а против заговорщиков начали расследование.
Сильнее же всего провал путча ударил по рейхсфюреру СС, потерявшему в значительной степени свой престиж.
Что толку, что одураченный шеф-путчист Вехтер говорил в исступлении:
«СА, стремившаяся установить свое преимущественное положение в Австрии, действовала запрещенными приемами, близкими к предательству общего дела, а от ее руководства в связи с этим можно ожидать чего угодно…»
С трудом, шаг за шагом, СС восстанавливала былое доверие Гитлера.
Из этой истории руководство СС сделало вывод: в борьбе национал-социалистских иерархов решающую роль играют группировки по интересам, проводящие свою линию грубо и жестоко, невзирая на должные, казалось бы, связывать их воедино национал-социалистские идеи. Война клик и властных группировок между собой внутри партии, а после 1933 года и в государственно-партийном аппарате, стала законом жизни для коричневых господ, которую не могла остановить даже единая идеология. Они были готовы скорее пойти на уступки политическому противнику, чем хоть в чем-то отказаться от своей власти.
Так, шеф СА Рем в 1932 году раскрыл объятия социал-демократическому руководству рейхсбаннера, предпочтя это достижению определенного взаимопонимания со своими противниками в собственной партии. Руководитель австрийской СА Решни допустил провал национал-социалистского путча, чтоб не дать СС возможности возвыситься в стране. А шеф СА Виктор Лутце после расправы с Ремом мечтал о примирении с СС, вместо того чтобы выступить против нее совместно с вермахтом.
В такой окопной войне противоречивых интересов СС не могла добиться значительных успехов в одиночку. Ей следовало заручиться поддержкой властного центра – Адольфа Гитлера и назначенного им партийного руководства в лице Рудольфа Гесса, «заместителя фюрера по партии». Именно он приоткрыл для СС такую область деятельности, как вопросы так называемой немецкой народной политики.
Руководство партии уже давно усматривало необходимость создания опорных пунктов в немецких поселениях, оказавшихся в результате Версальских договоров за границей Германии. Поэтому нити, как видимые, так и невидимые, связывали НСДАП с немцами, жившими в Восточной и Юго-Восточной Европе.
В 1931 году в НСДАП был создан заграничный отдел, который должен был объединить всех немцев, оказавшихся за границей.
Возглавил его Вильгельм Боле. К 1937 году заграничная организация партии насчитывала более 51 000 членов. Хитрый фон Нейрат предложил Боле даже пост статс-секретаря в своем министерстве.
Кроме нее были и другие группы, представлявшие интерес для немецкой дипломатии. Внешнеполитическое ведомство Альфреда Розенберга занималось иностранными студентами немецкого происхождения, а считавшийся частным «Союз немцев за рубежом» имел контакты с немцами, живущими во всем мире.
Трения между этими организациями, однако, достигли столь больших размеров, что Гитлер в 1936 году возложил руководство ими на Гесса. А тот в свою очередь назначил руководителем своеобразного центра, подчинявшегося партийному руководству, старого бойца Отто фон Курзелля. Центр этот должен был координировать работу всех государственных и партийных организаций, занимавшихся «фольксдойчами». Но у Курзелля не было необходимого авторитета для такой работы. Тогда Гесс вспомнил о партийной формации, руководители которой отличались организационными способностями и дисциплиной, – об СС.
Гесс попросил рейхсфюрера СС выделить человека, который навел бы порядок в этих джунглях. Гиммлер не замедлил воспользоваться шансом приложить руку хоть к какому-то участку внешней политики и назначил на эту должность одного из элегантнейших и продувных эсэсовских фюреров – обергруппенфюрера СС Вернера Лоренца.
Родившийся в 1891 году воспитанник вильгельмовского кадетского корпуса, ставший офицером и летчиком, данцигский помещик, Лоренц был в то время фюрером эсэсовского округа «Северо-запад» (Гамбург). Он считался «бонвиваном» охранных отрядов, отличался изысканными манерами старых прусских офицеров и стал тестем гамбургского издателя Акселя Шпрингера – непревзойденного мастера закулисных интриг. Впоследствии Гиммлер даже пожалел, что назначил на эту должность именно Лоренца, так как тот вскоре попытался создать собственную властную структуру в треугольнике партия – министерство иностранных дел – СС, которая никак не устраивала рейхсфюрера СС. К тому же между ними была большая разница во взглядах. Лоренц не поддерживал расистские фантазии своего шефа. Гиммлер знал об этом, но сумел избавиться от него только во время войны, создав на базе этого центра собственное управление в рамках СС.
Однако как бы то ни было, СС смогла, таким образом, внедриться в область внешней политики. Задуманная как координационный центр партии, эта организация превратилась в своеобразный магнит, который стал притягивать к себе все новые области власти.
Лоренц начал свою работу в январе 1937 года с 30 сотрудниками и весьма ограниченными средствами. Тем не менее за короткое время ему удалось поставить под свой контроль целый ряд организаций и союзов, среди которых были «Имперский союз фольксдойчев» и «Союз немцев Востока». В результате он стал играть ведущую роль в вопросах руководства и финансирования партий немецкого меньшинства в Восточной Европе. Многосторонними связями этого центра с группировками немцев за рубежом воспользовалась СД, создавшая там плотную сеть так называемых наблюдательных пунктов. Не случайно заместителем Лоренца был назначен Герман Берендс, доверенное лицо Гейдриха.
Сеть контактов СС и СД все более напластовывалась на официальную деятельность министерства иностранных дел. В руководстве многочисленных организаций культуры и обществ, имевших тесные связи со странами Юго-Восточной Европы, стали появляться эсэсовские представители. Так, оберфюрер СС Эвальд фон Массов стал, например, президентом «Немецко-болгарского общества», а сам Лоренц – «Объединения межгосударственных союзов».
Лоренц и Гиммлер поддерживали тесные отношения с «уполномоченным по внешнеполитическим вопросам в штабе заместителя фюрера», группенфюрером СС Иоахимом фон Риббентропом, которому центр был формально подчинен. Их отношения носили столь интимный характер, что даже пошли разговоры, будто бы будущий министр иностранных дел «представитель СС» во внешней политике. В июле 1940 года Риббентроп писал Гиммлеру: «Ты знаешь, как я отношусь к твоей организации и как восхищаюсь структурой СС, являющейся творением твоих рук… Я всегда буду рассматривать как особую честь свою принадлежность к числу представителей ее гордого руководящего корпуса, который будет играть решающую роль в будущем нашей великой империи».
Они познакомились в конце 1932 года, когда бывший обер-лейтенант, женившийся на наследнице одного из основателей фирмы «Хенкель-Секта», предоставил свою виллу на Лентцеаллее, 9, берлинского района Далема для тайных переговоров Гитлера с Францем фон Папеном. Гиммлер тогда помог Гитлеру, не желавшему встречаться с репортерами, перелезть через садовую ограду виллы. А своими изысканными манерами за столом он показал, что и нацисты способны управлять государством.
Такая демонстрация произвела впечатление, по крайней мере, на хозяина дома, так как через некоторое время фон Риббентроп вступил в НСДАП, а затем испросил разрешения Гиммлера вступить и в СС. 30 мая 1933 года шеф СС присвоил ему звание штандартенфюрера СС, после чего Гиммлер стал одним из частых гостей на вилле Риббентропа. А тот быстро вошел в доверие Гитлера и стал его советником по внешнеполитическим вопросам. Когда же по заданию фюрера Риббентроп открыл на Вильгельмштрассе бюро, в задачу которого входил контроль за деятельностью дипломатов, не пользовавшихся доверием фюрера, Гиммлер помог ему деньгами и людьми.
Оберфюрер СС Рольф фон Хуман-Хайнхофен в 1937 году пришел в бюро, названное «Служба Риббентропа», в качестве его управляющего, став одним из первых эсэсовцев в свите Риббентропа, число которых постоянно увеличивалось. В их числе оказались старый школьный друг Риббентропа – оберфюрер СС Рудольф Ликус и штандартенфюрер СС Вернер Пикот.
Риббентроп столь тесно сотрудничал с СС, что Гиммлер мог считать назначение своего закадычного друга министром иностранных дел в феврале 1938 года значительным престижным успехом охранных отрядов.
Новый глава министерства не терял своих связей с СС. Адъютантов он подбирал только из эсэсовцев, а сына Рудольфа направил служить в лейбштандарт «Адольф Гитлер». Затем Риббентроп выкинул номер, который сначала привел в ужас его дипломатов. На одном из совещаний он заявил им, что договорился с рейхсфюрером об их коллективном приеме в СС. Статс-секретарь барон фон Вайцзеккер надел форму оберфюрера СС, его заместитель Эрнст Верман – штандартенфюрера СС, шеф протокола фон Дорнберг – оберштурмфюрера СС. Сам же Риббентроп появился в своем ведомстве, облаченный в форму группенфюрера СС – в сапогах с бриджами, полагая, что таким образом лучше всего соответствует образу своего далекого предшественника Бисмарка, который… расхаживал частенько в сапогах кирасира с высокими отворотами.
Риббентроп не мог наглядеться на своих сотрудников, облаченных в эсэсовскую форму, и жаловался «дорогому Гиммлеру», что тот предоставляет ему слишком мало людей. В одном из своих писем он написал: «С момента моего назначения на пост министра иностранных дел ко мне не поступил ни один видный эсэсовский руководитель в качестве сотрудника… Учитывая тесное взаимодействие моего ведомства с СС и наши личные взаимоотношения, считаю это досадным упущением».
По иронии судьбы в ходе дальнейших бюрократических битв они разошлись и стали даже врагами. Введя эсэсовскую форму для своих сотрудников, Риббентроп впоследствии впадал в ярость, заметив кого-нибудь из них в этой форме. Да и звание группенфюрера СС не удерживало его от участия в таких интригах, которые были направлены против бывшего друга.
Иоахим фон Риббентроп, став шефом МИДа, был просто вынужден препятствовать проникновению СС в свое ведомство, не желая терять контроль за внешней политикой государства.
Начало размолвке с Гиммлером было положено носившим тогда историческое значение решением Гитлера о расширении немецкого владычества после присоединения Австрии за счет решения проблемы немецкого населения в Чехословакии и Польше, невзирая на угрозу возникновения войны. Таким образом, в сферу немецкой внешней политики попало поле деятельности СС совместно с центром по работе с фольксдойчами, где они успели добиться определенных успехов, потеснив дипломатов.
В развязанном Гитлером судетском кризисе поздним летом 1938 года министерство иностранных дел оказалось на второй роли. Немецкого посланника в Праге Эрнста Айзенлора, бывшего противником гитлеровской политики аннексий, умышленно оставили в неведении относительно запланированных действий. Лоренц же, установив по заданию фюрера контакт с руководителем судетских немцев Конрадом Хенляйном, обговорил с ним отдельные «шахматные ходы» против правительства Чехословакии. При этом впервые, независимо от Лоренца, а подчас и вопреки ему, в дело стала вмешиваться внешняя разведка Райнхарда Гейдриха, который преследовал цель устранения Хенляйна.
У руководства СД сложилось мнение, что судетец Хенляйн – сторонник компромиссов и слабак. Считали, что он недостаточно энергично проводит в жизнь интересы фюрера. К тому же, некоторые руководители немецкой судетской партии, такие, как Вальтер Бранд, Вильгельм Себековски и Генрих Рута, были приверженцами католической теории сословно-корпоративного государства и делали ставку не на гитлеровскую Германию, а надеялись с помощью великих держав получить более приличный статус национального меньшинства в рамках чехословацкого государства. Хенляйн еще в 1934 году заявил: «Мы говорим открыто, что между нами и национал-социализмом нет принципиальных различий. Но в то же время мы никогда не откажемся от свободы индивидуума».
Лишь небольшая группа ярых национал-социалистов выступала за присоединение Судет к рейху. Вот на нее-то и сделал свою ставку Гейдрих.
В конце 1937 года шеф СД намеревался сместить Хенляйна с помощью партийных разногласий. Хенляйн, однако, опередил его, исключив из партии его союзников, сгруппировавшихся вокруг журнала «Дер Ауфбрух». Летом 1938 года Гейдрих усмотрел-таки шанс добиться своей цели. Он установил контакт с партийным оппонентом Хенляйна Карлом Германом Франком, являвшимся лидером запрещенной и примкнувшей к организации Хенляйна национал-социалистской партии Судетской области. Франк не возражал встать во главе объединенной партии вместо Хенляйна, пусть даже с помощью СД.
Хенляйн, по всей видимости, почувствовал опасность и попытался упредить ее. Учтя присоединение Австрии к Германии и видя несговорчивость пражского правительства, он решил, что у него не остается другого выхода, кроме сотрудничества с Германией. Поэтому в конце июля 1938 года он поехал в Бреслау на немецкий спортивный праздник, где встретился с Гитлером. И диктатор запретил СД плести интриги против Хенляйна. Тогда СС подошла к решению проблемы с другого конца: Хенляйну было присвоено звание группенфюрера СС.
В министерстве иностранных дел уже поняли, насколько глубоко СС удалось внедриться в сферу его деятельности. Стремление Лоренца стать статс-секретарем МИДа по вопросам нацменьшинств Риббентроп успешно отбил. Надо было принимать меры и по другому вопросу: СД стремилась добиться дипломатических привилегий. Ближайший внешнеполитический кризис показал, что СД выигрывала, как говорится, по очкам. С благословения диктатора, секретная служба учинила мошеннический трюк, добившись ликвидации остатков территории Чехословакии в марте 1939 года.
Гитлер придумал хитрый план, по которому лидеры консервативно-клерикальной словацкой народной партии должны были заявить об отделении от пражского центрального государства, а подстрекатели подвигнуть чехов к их умиротворению. В возникшей шумихе Гитлер собирался выступить как третейский судья и взять обе стороны под свой контроль: остатки Чехии – в качестве имперского протектората Богемии и Моравии, Словакию же объявить формально независимым государством.
В начале года в Пресбург выехали группенфюрер СС Вильгельм Кепплер и штандартенфюрер СС Эдмунд Везенмайер с группой агентов СД, которые установили контакт со словацкими политиками. Тайные миссионеры получили от Гитлера указание никоим образом не информировать МИД о цели своей поездки. Время было избрано удачно. Чтобы снять возникшие противоречия с полуавтономным словацким правительством, словаки были приглашены в Прагу на примирительную конференцию. Берлинские стратеги побудили словацкого премьер-министра Иосифа Тисо отказаться от поездки в Прагу и заняться подготовкой к объявлению словацкой независимости.
Однако один из видных словацких политиков, Карел Сидор, входивший в состав центрального правительства в Праге и бывший командующим глинкинской гвардией – своего рода словацкой СА, нарушил планы немцев. Глядя на него, заколебались и другие словацкие политики. Немцы попытались вести переговоры с Сидором, но тот остался при своем мнении. Тогда СД прибегло к испытанному средству.
В Словакию был направлен Альфред Науйокс с группой подрывников. Он должен был инсценировать террористические акты, якобы проводимые словацкими националистами. После взрыва бомб на шоколадной фабрике в Пресбурге пражское правительство сместило правительство Тисо и ввело чрезвычайное положение в Словакии.
Венский гауляйтер, группенфюрер СС Иосиф Бюркель, выступил в роли дипломата, выехав в Прагу на встречу с Сидором, который был к тому времени назначен премьер-министром Словакии вместо Тисо, чтобы попытаться его переубедить. Но эта попытка провалилась.
Гитлер занервничал. К тому же чехословацкий президент Хаха напросился на аудиенцию у Гитлера на 14 марта, видимо, почувствовав двойную игру немцев. Тем самым он невольно подтолкнул диктатора добиться появления до 13 марта словацкого заявления о независимости в качестве предварительного условия капитуляции, которую фюрер собирался предъявить чехам. 11 марта Кепплер срочно выехал к Тисо и стал уговаривать его решиться, наконец, на отделение от Праги. В ночь с 12 на 13 марта Тисо уступил его нажиму. И не успел он сказать «да», как получил приглашение Гитлера приехать в Берлин. Через несколько часов Тисо уже стоял перед Гитлером, чтобы бросить Словакию ему под ноги еще до прибытия Хахи.
Впервые СД проявила себя как исполнительница внешнеполитической воли Гитлера. Фюрер проигнорировал обличительные письма гауляйтера Бюркеля из Вены, утверждавшего, что СД проявила себя в Словакии как дилетант и что, если бы ему было дано больше времени на переговоры с Сидором, все прошло бы без сучка и задоринки. Среди же эсэсовского руководства начались склоки по выяснению победителя.
Диктатор проявил к СД благосклонность. Неудивительно, что именно ей он предоставил «честь» поджечь факел Второй мировой войны. Мероприятие, проведенное СД на немецко-польской границе, было лишь частью целой цепи провокаций, приведших к войне. Ведь в Польшу было направлено 12 команд с заданием осуществить до конца августа до 200 различных террористических акций, которые должны были быть отнесены на счет польских экстремистов.
И СД все дальше вклинивалась во внешнюю политику государства. В штаб-квартире Гитлера вместо дипломатических докладных записок появились донесения СД. Как впоследствии жаловался Риббентроп, «Гитлер часто принимал спонтанные решения на основе неверной информации СД, даже не ставя меня в известность». Постепенно у министра иностранных дел не осталось ни одного участка деятельности, где бы он решал вопросы сам. В январе 1939 года например, Гиммлер, не проконсультировавшись даже с МИДом, помог японскому послу в Берлине генералу Ошиме направить в Россию десять русских эмигрантов, которые должны были совершить покушение на Сталина. Во время войны СД также проводила собственную политику – на свой собственный страх и риск, порою вопреки противодействию МИДа. Взять хотя бы случай, когда уполномоченные СД попытались склонить президента Аргентины Кастилло к заключению антиамериканского союза с третьим рейхом. Не менее тенденциозными были и планы замены каудилио Франко, не желавшего вступать в войну, одним из лидеров фалангистов в Испании или намерение привести к власти фашистскую железную гвардию в Румынии. Негативное влияние на дипломатическую деятельность оказало и решение о введении в дипломатические представительства так называемых полицейских атташе, на которое Риббентроп согласился под влиянием эйфории первых военных дней.
26 октября 1939 года Риббентроп выразил свое согласие, чтобы СД в целях маскировки своей работы за рубежом воспользовалась прикрытием немецких посольств и представительств. Руководители агентурных сетей в тех или иных странах получали дипломатический статус. Они-то и получили звание «полицейских атташе». СД в свою очередь дало обещание не вмешиваться во внешнеполитические вопросы. Однако «полицейские атташе» начали слежку за дипломатическим персоналом. Риббентроп, в то время еще заинтересованный в тесном сотрудничестве с СС, предоставил Гиммлеру и Гейдриху право передачи их сотрудниками агентурных данных по дипломатическим каналам «напрямую», без испрашивания каждый раз на то разрешения послов. А в этих донесениях зачастую содержались выпады против дипломатов. В своих мемуарах Риббентроп отметил: «В качестве примера такого положения дел можно упомянуть случай, когда я получил от фюрера указание немедленно отозвать со своих постов начальников дипломатических миссий в Испании, Португалии и Швеции».
Однако Риббентроп не собирался молча терпеть подобные вторжения в вопросы своей компетенции. «Забаррикадировавшись» своими правами, он начал осторожную войну против былого друга Гиммлера. За короткий промежуток времени шеф МИДа стал самым настоящим виртуозом в вопросах стратегии национал-социализма.
Для начала своего контрнаступления он воспользовался приказом фюрера от 3 сентября 1939 года, в котором говорилось:
«…На время войны все находящиеся за рубежом представители гражданских ведомств и партийных служб… обязаны подчиняться начальнику дипломатической миссии соответствующей страны… Пересылка ими своих докладов и сообщений должна осуществляться через него и быть направлена в министерство иностранных дел».
Этим-то указанием Гитлера шеф МИДа и воспользовался, чтобы взять сотрудников СД под свой контроль. Но ему приходилось проявлять гибкую тактику, не критикуя СД за ее работу. Он выжидал, пока СД допустит ошибку и потеряет свой престиж в глазах фюрера.
К тому же в самое ближайшее время он получил подтверждение нецелесообразности критики действий СД. И связано это было с намерением СД осуществить похищение людей на немецко-голландской границе.
В середине октября 1939 года Вальтер Шелленберг получил от Гейдриха указание начать игру с представителями британского «Интеллидженс сервис» в бывшей тогда нейтральной Голландии. Гейдрих намеревался вскрыть методы работы английской секретной службы, характер сотрудничества между секретными службами Голландии и Великобритании и их контакты с немецкой оппозицией. Немецкий эмигрант в Голландии по имени Франц, являвшийся агентом СД под кодовым номером Ф-479, сумел установить хорошие отношения с английскими разведчиками. Он встречался с капитаном Пейном Бестом, который проявлял повышенный интерес к антигитлеровской оппозиции в рядах немецких генералов, и пообещал тому представить интересующие его материалы.
Внешняя разведка СД (шестое управление главного управления имперской безопасности) обеспечивала Франца специально препарированными сведениями для осуществления намеченной игры. Неплохо было бы пообщаться и с самим капитаном. И вот для этой цели Гейдрих подобрал Шелленберга, который отправился на встречу, преобразившись в капитана Шеммеля, который будто бы работал в транспортном отделе верховного главнокомандования вермахта и был связан с внутригерманской оппозицией. Агент Ф-479 договорился об их встрече, так что 21 октября Шеммель сидел в голландском кафе напротив англичанина Беста, также носившего монокль.
Усадив Шелленберга-Шеммеля в свой «бьюик», англичанин отправился в Арнхайм, где их ждали еще два представителя шпионской епархии – английский майор Стевенс и голландский офицер генерального штаба, назвавшийся Коппером, но бывший на самом деле Клопом. Рассказ немца их очень заинтересовал. Новый друг выдал себя за доверенное лицо одного из генералов, который вместе с другими военными будто бы планировал осуществить государственный переворот.
Они договорились о новой встрече 30 октября. Шелленберг вновь отправился в Голландию. Коппер-Клоп организовал на этот раз задержание Шелленберга полицией, чтобы спокойно ознакомиться с его документами и потом отпустить под видом явного недоразумения. Англичане же доверяли ему полностью. Для ускоренной связи они даже дали ему радиопередатчик, обусловив пароль для выхода в эфир: «ОН-4».
В ходе их бесед англичане показали себя знающими людьми, вследствие чего Гейдриху пришла на ум идея захватить обоих и доставить через голландскую границу в Германию. Как раз в это время Риббентроп высказал фюреру сомнения в отношении методов работы СД. Но момент оказался неподходящим, ибо Гитлер не намеревался подвергать СД критике. Он с таким азартом защищал сотрудников Гейдриха, что Риббентроп был вынужден заявить: «Да, да, мой фюрер, я сразу придерживался такого же мнения, но с этими бюрократами и юристами в министерстве иностранных дел просто беда: они слишком тугодумы».
Риббентроп вывернулся из щекотливого положения, поняв, что его атака была преждевременной.
А 8 ноября 1939 года нюрнбергский полицей-президент Мартин остановил выезжавшую из города кавалькаду с Гитлером и Гиммлером. Сев в автомашину фюрера, Мартин доложил, что через несколько минут после окончания его традиционного выступления в пивной «Бюргерброй» произошел взрыв бомбы. Потолок в зале обвалился, человек десять-двенадцать старых членов партии, по всей видимости, убиты, злоумышленник пока не установлен. Гитлер сразу же решил: это дело рук британской секретной службы, и в нем наверняка замешаны Стевенс и Бест. Гиммлер все понял и тут же побежал к ближайшему телефону, откуда позвонил в главное управление имперской безопасности, а затем в Дюссельдорф.
На служебной квартире, где остановился Шелленберг, раздался ночной телефонный звонок, и он услышал возбужденный голос Гиммлера: «Сегодня поздно вечером, после окончания выступления фюрера в «Бюргерброй» в Мюнхене произведена попытка покушения на его жизнь. Но он покинул зал на несколько минут ранее намеченного. Речь наверняка идет об английской секретной службе. Приказ фюрера: Стевенса и Беста немедленно арестовать и доставить в рейх.
Шелленберг повиновался. Собственно говоря, к действиям такого рода он ведь был уже готов. В его распоряжении находился Науйокс со своей командой. А с англичанами у него была обусловлена встреча на следующий день пополудни в голландской пограничной деревушке Венло.
В три часа дня 9 ноября Шелленберг присел за столик в кафе, расположенном совсем недалеко от голландской границы. Минута шла за минутой. В сильном нервном напряжении он выглянул в окно и посмотрел на улицу: дело надо было провернуть до того, как англичане войдут в кафе. Но вот показался «бьюик» Беста. С хорошо наигранным спокойствием эсэсовец вышел на улицу, чтобы якобы поприветствовать прибывших.
В это время с немецкой стороны показалась эсэсовская автомашина с открытым верхом. Она таранила пограничный шлагбаум и оказалась около машины англичан. Раздались автоматные очереди, англичане выхватили пистолеты. Науйокс выпрыгнул из машины и вместе со своими головорезами скрутил шпионов. Сопровождавший их голландец Клоп был тяжело ранен, но забрали и его. Шелленберг, не мешкая, поспешил к своей автомашине, стоявшей за кафе, и умчался прочь. Все было удачно завершено за несколько минут.
На следующий день немецкая пропагандистская машина работала на полных оборотах. Было заявлено, что органам безопасности рейха удалось арестовать зачинщиков покушения на фюрера. Оберфюрер СС Вальтер Шелленберг получил из рук самого фюрера Железный крест 1-й степени (по сути, за нарушение международного права) и был приглашен на званый ужин вместе с руководством СС в имперскую канцелярию.
О том же, что заявил самый молодой из эсэсовских фюреров за ужином, в публикациях, естественно, не было сказано ни слова. А он высказал мнение, что попытка покушения на фюрера ни в коем случае не является делом британской секретной службы и тем более Стевенса и Беста, а лежит на совести злоумышленника – Георга Эльзера.
Гиммлер тут же выкрикнул: «Мой фюрер, это мнение только его одного, то есть Шелленберга».
В действительности же так думали почти все сотрудники главного управления имперской безопасности. Ведь Шелленберг изучил имевшуюся по данному делу документацию, из которой напрашивался только один вывод: злоумышленником был Эльзер. Начальник уголовной полиции Небе в ночь на 9 ноября вылетел в Мюнхен во главе спецкомиссии (членами ее были Гейдрих, гестаповец Мюллер, заместитель Небе Лоббес и эксперты по взрывчатым веществам), чтобы заняться расследованием покушения по горячим следам. Правда, кроме уже отмеченного мюнхенской полицией, он почти ничего не нашел.
Обнаруженные доказательства и косвенные улики свидетельствовали о том, что покушение готовилось в течение длительного времени. Преступник использовал адскую машинку, которая вместе со взрывчаткой весила не более десяти килограммов. Установлена она была в декорированной деревянной облицовкой железобетонной опоре. Георг Эльзер, ученик столяра, уже к исходу дня 8 ноября был задержан при попытке нелегального перехода швейцарской границы и подвергнут допросу в гестапо. Жителю Кенигсбронна было 36 лет, и действовал он по убеждению и принципам, поскольку не был согласен с политикой Гитлера, направленной на войну.
Из его рассказа следовало: «Я аккуратно выпилил деревянный декор на столбе, а затем под видом дверцы вставил обратно на шарнирах. Чуть позже прикрепил к ней с внутренней стороны металлическую двухмиллиметровую пластину для того, чтобы, с одной стороны, при возможном простукивании столба не был обнаружен мой схрон, а с другой, – дабы при декорировании зала гвоздь случайно не повредил часовой механизм… Вечером 5 ноября часов в девять или десять отправился в «Бюргерброй» с динамитом и часовым механизмом. Спрятавшись на галерее, дождался, когда будет выключен свет и закрыт зал…
Прождав для большей уверенности еще полчаса, направился к столбу, открыл дверку и убедился, что часовой механизм умещается в подготовленном углублении вместе с динамитом. Затем установил часы на нужное время».
Вот, оказывается, как все просто. Но фюрера такое простое объяснение не устраивало: для него это был широкий заговор, возглавляемый британской секретной службой, в котором принимали участие все, для кого он стал смертельным врагом, – евреи, масоны и не в последнюю очередь Отто Штрассер. Генриха Гиммлера аж прошиб пот. Где найти инспираторов заговора? Артур Небе, никого не нашедший, был тут же отозван в Берлин. И Гиммлер умолял Шелленберга, чуть ли не плача: «Шелленберг, мы должны найти подстрекателей. Гитлер не хочет верить тому, что Эльзер действовал в одиночку».
На протоколе первого допроса Эльзера рейхсфюрер СС с возмущением написал: «Какой идиот проводил этот допрос?»
Охваченный паникой, Гиммлер сам поехал в Мюнхен для встречи с заключенным. Начальник уголовной полиции Мюнхена, оберрегирунграт Беме, так описывал потом сцену допроса: «Изрыгая ругательства, Гиммлер стал бить связанного Эльзера сапогами, затем приказал обработать его в соседней комнате (тот взвыл, видимо, от ударов плеткой или чего-то подобного). Когда его снова доставили к Гиммлеру, рейхсфюрер опять стал наносить ему удары сапогами и ругаться».
Георг Эльзер снова и снова повторял свою историю. Тогда в Мюнхен был вызван начальник уголовной полиции Вены, криминальрат Франц Иосиф Хубер. Но и этот специалист не обнаружил инспираторов заговора. Позвонив в Берлин Мюллеру, он доложил ему о результатах допросов и высказал свое мнение. Тот в ответ только воскликнул: «Ради Бога, разве можно делать такие выводы!»
Даже Гейдрих в конце концов был вынужден согласиться с тем, что Эльзер действовал в одиночку.
И Гиммлеру пришлось выслушать от Гитлера то, чего он так опасался: обвинение в несостоятельности. Фюрер так и не простил рейхсфюрера СС за то, что он не смог представить ему «истинных» виновников покушения 8 ноября 1939 года.
Для соперника Гиммлера Риббентропа афера с Эльзером сыграла положительную роль. Пока аппарат Гиммлера пунктуально выполнял все приказы и пожелания Гитлера, он был вне критики. Теперь же она стала возможной. Но Риббентроп продолжал выжидать.
И подходящий момент наступил через год после событий 8 ноября. СД показала себя слишком самостоятельной, так что Гитлер в ярости кричал, что «выкорчует черную чуму, если она не будет беспрекословно повиноваться». Причиной гнева Гитлера послужила попытка железной гвардии совершить государственный переворот в Румынии – сместить союзника Гитлера генерала Антонеску, ультраконсервативного премьер-министра страны, причем при явной поддержке СД. Немецкая политика в отношении Румынии высветила гротескно противоречия между министерством иностранных дел и службой безопасности. СД поддерживала железную гвардию – национал-революционную партию фашистского толка, в которой Гиммлер и Гейдрих видели партию, родственную НСДАП. Но генерал Антонеску, придерживавшийся балканских традиций и отрицательно относившийся как к демократии, так и фашизму, упредил гвардейцев в сентябре 1940 года, встав у кормила власти.
У него была веская причина быть благодарным немцам, так как, будучи арестованным в июле 1940 года королем Каролем, он был освобожден в результате демарша немецких дипломатов. Берлинский МИД усматривал в нем будущего диктатора страны. Вначале Антонеску действительно поддерживал союзнические отношения с железной гвардией, совместно с которой управлял государством. Однако через несколько месяцев союз этот распался, и предводитель гвардейцев Хориа Сима стал готовить восстание против Антонеску, рассчитывая на помощь Германии, которую ему обещали советники из СД.
21 января 1941 года гвардейцы нанесли удар. Почти все правительственные здания и площади Бухареста оказались в их руках. Антонеску удерживал только свою резиденцию. Положение его было критическим, ему мог помочь только Гитлер. 22 января генерал сделал запрос через немецкую миссию, пытаясь выяснить, пользуется ли он еще доверием Гитлера. Риббентроп ответил немедленно: «Да, Антонеску должен действовать как считает необходимости и целесообразным. Фюрер же советует ему поступить с легионерами так же, как он в свое время обошелся с ремскими путчистами».
Антонеску нанес ответный удар, и ликвидировал попытку переворота, начав жестко преследовать своих противников. Тогда неожиданно вмешалась СД, укрыв в безопасных местах Хориа Симу и 14 командиров железной гвардии, а также нескольких их ближайших соратников. Только после того, как румынская полиция прекратила поиск бежавших, СД контрабандно переправила их через границу, надев на них немецкую форму и использовав санитарные автомашины.
Как только ему стало известно о выходках СД, Риббентроп доложил Гитлеру о событиях в Румынии, усмотрев в них чудовищный заговор службы безопасности против официальной внешней политики рейха: представитель СД в Румынии подбил Симу на путч, Лоренц же назначил Андреаса Шмидта руководителем румынской группы немцев, который и укрывал Симу. Более того, Шмидт, являясь зятем начальника главного управления штаба СС Готтлоба Бергера, протянул нити заговора к руководству СС.
Риббентроп назначил нового посланника в Бухарест, снабдив его самыми высокими полномочиями, который немедленно выдворил из состава миссии представителя СД. Сразу же по прибытии в рейх тот был арестован и провел несколько месяцев в застенках гестапо. Престижу СД был нанесен серьезный урон, в связи с чем Риббентроп, наконец-то, отважился призвать к порядку столь ненавидимых им «полицейских атташе». С апреля по июнь 1941 года он написал шефу главного управления имперской безопасности Гейдриху три письма, в которых высказывалось требование приостановить вмешательство СД во внешнеполитическую область и говорилось о необходимости установления новых рабочих отношений между их ведомствами.
Министр иностранных дел отказался от договоренностей, принятых 26 октября 1939 года, сославшись на распоряжение Гитлера, по которому все действия немецких организаций за рубежом становились подотчетны соответствующему шефу дипломатической миссии или посольства. Вместе с тем он потребовал, чтобы и «полицейские атташе» вели свою служебную переписку только через дипломатическую службу.
Гиммлер пошел на попятную. Между ним и Риббентропом 9 августа 1941 года была достигнута новая договоренность, по которой вся служебная переписка «полицейских атташе» с главным управлением имперской безопасности отныне должна была проходить через начальников дипломатических миссий. СД обязалась также прекратить любое вмешательство во внутренние проблемы иностранных государств.
Риббентроп даже пошел дальше, чтобы более энергично отстаивать свои внешнеполитические прерогативы в отношении СД, о чем напоминал рейхсфюреру СС при малейшей оказии.
Когда Гиммлер решил совершить поездку в Италию по приглашению итальянского министра иностранных дел, Риббентроп нравоучительно напомнил ему, что «заявки на разрешение поездок за рубеж всеми лицами, в том числе и руководителями государства и партии, должны подаваться своевременно в министерство иностранных дел в псьменном виде». Когда Гиммлер изложит ему цель своей зарубежной поездки, он решит, стоит ли рекомендовать фюреру этот вояж.
Как-то раз он написал Гиммлеру: «Если ты станешь придерживаться мнения, что, исходя из предоставленных тебе в рейхе функций, располагаешь особыми полномочиями и в своих действиях за рубежом, могу заявить, что таких полномочий в области внешней политики рейха я признавать не собираюсь».
Риббентроп принял меры, чтобы воспрепятствовать внешнеполитическим амбициям СС в Юго-Восточной Европе, где СД имела широкие связи. Для этого он вошел в союз с СА. Летом 1941 года целый ряд дипломатических постов на Балканах был замещен им оставшимися в живых после событий 30 июня 1934 года лидерами СА: нижнесаксонский обергруппенфюрер СА Зигфрид Каше был назначен посланником в Аграм, берлинский обергруппенфюрер СА Дитрих фон Ягов – в Будапешт, среднегерманский обергруппенфюрер СА барон Манфред фон Киллингер – в Бухарест, швабский группенфюрер СА Ханне Лудин – в Пресбург, а гессенский обергруппенфюрер СА Адольф-Найнц Бекерле – в Софию. Иоахим фон Риббентроп провел границу, через которую Гиммлер не должен был переступать. Когда группенфюрер СС Вернер Бест перешел на службу в министерство иностранных дел, министр сказал ему без обиняков: отныне он должен быть его человеком, а не человеком Гиммлера.
Однако булавочные уколы бывшего товарища не очень-то беспокоили рейхсфюрера СС, давно понявшего, что внешняя политика имела с каждым военным годом все меньшее значение. Сектор автономной внешней политики все более сужался, как и значительно уменьшилось число нейтральных и независимых государств. Место внешней политики стала занимать политика оккупационная. На Западе и прежде всего на громадных пространствах Востока открывалось новое поле деятельности. Здесь проницательный взгляд Гиммлера открыл новый мир – мир немецких господ.