Высшее командование и офицерский корпус РОА.
Обособление РОА
28 января 1945 года, после завершения подготовительных работ, полным ходом развернувшихся с сентября 1944 года, существование Вооруженных сил Комитета освобождения народов России, объединенных под названием Русская освободительная армия (РОА), стало реальностью. В этот день Гитлер назначил Власова главнокомандующим русскими вооруженными силами и передал ему командование всеми русскими формированиями, как новообразованными, так и возникшими в результате перегруппировок{50}. С 28 января 1945 года немцы считали РОА вооруженными силами союзной державы, временно подчиненными в оперативном отношении вермахту{51}. Приказом № 1 от того же числа генерал-майор Ф. И. Трухин был назначен начальником штаба и постоянным заместителем главнокомандующего{52}. Вряд ли генерал Власов мог подыскать более удачную кандидатуру на этот пост. Выходец из дворянско-помещичьей семьи, бывший Студент Петербургского университета, бывший царский офицер, Трухин в 30-е годы преподавал "тактику высших соединений" в Академии Генштаба Красной армии и, по словам генерал-майора П. Григоренко, был, если не считать военного теоретика Г. С. Иссерсона, единственной "неординарной личностью в Академии"{53}. Война застала Трухина на посту начальника оперативного отдела штаба Балтийского особого военного округа (Северо-Западный фронт). Талантливый человек, обладавший глубокими военными познаниями, с сильным характером и импозантной внешностью, Трухин принадлежал к ярчайшим представителям и подлинным вождям Освободительного движения. Незаурядной личностью был и его [23] заместитель, полковник, а затем генерал-майор В. И. Боярский, потомок украинского князя Гамалия, бывший адъютант маршала Советского Союза М. Н. Тухачевского, выпускник Военной академии имени Фрунзе. В плен к немцам он попал, будучи командиром 41-й стрелковой дивизии{54}. Полковник фон Хеннинг, занимавшийся добровольческими формированиями, в 1943 году охарактеризовал Боярского как "исключительно умного, находчивого, начитанного и много на свете повидавшего солдата и политика". С самого начала позиция Боярского отличалась независимостью и открытым противостоянием немцам, к которым он относился как равный и требовательный противник. Эта позиция была настолько явной, что в июле 1943 года генерал-фельдмаршал Буш снял Боярского с поста "офицера штаба по обучению и руководству восточными войсками" при 16-й армии. Адъютантом так называемой руководящей группы штаба армии был лейтенант А. И. Ромашкин, начальником канцелярии — майор С. А. Шейко, переводчиком — лейтенант А. А. Кубеков. Фактически "верховное командование Вооруженных сил Комитета освобождения народов России" (или, иначе, "штаб ВС КОНР"{55}) выполняло функции военного министерства.
Представление о задачах штаба дает его организация по состоянию на конец февраля 1945 года.
1. Оперативный отдел.
Начальник отдела: полковник А. Г. Нерянин{56}. Родился в 1904 г. в рабочей семье, с отличием окончил Военную академию имени Фрунзе и Академию Генштаба. Начальник Генштаба маршал Советского Союза Б. М. Шапошников назвал Нерянина "одним из наших самых блестящих армейских офицеров". Во время службы в Рабоче-крестьянской красной армии (РККА) был начальником оперативного отдела штаба войск Уральского военного округа. Попал в плен в ноябре 1941 года в районе Ржев — Вязьма, будучи начальником оперативного отдела штаба 20-й армии.
Заместитель начальника отдела: подполковник Коровин. Начальники подотделов: подполковники В. Ф. Риль и В. Э. Михельсон.
2. Разведывательный отдел.
Начальник отдела: майор И. М. Грачев. Начальник контрразведки: майор А. Ф. Чикалов.
3. Отдел связи.
Начальник отдела: подполковник В. Д. Корбуков. [24]
4. Отдел военных сообщений.
Начальник отдела: майор Г. М. Кременецкий.
5. Топографический отдел.
Начальник отдела: подполковник Г. Васильев.
6. Шифровальный отдел.
Начальник отдела: майор А. Е. Поляков. Заместитель: подполковник И. П. Павлов.
7. Отдел формирований.
Начальник отдела: полковник И. Д. Денисов. Заместитель: майор М. Б. Никифоров. Начальники подотделов: капитаны Г. А. Федосеев, В. Ф. Демидов, С. Т. Козлов, майор Г. Г. Свириденко.
8. Отдел боевой подготовки.
Начальник отдела: генерал-майор В. Ассберг{57} (он же Арцезов или Асбьяргас) — армянин, родом из Баку, окончил военное училище в Астрахани, в 1942 году был полковником, командовал танковыми войсками одной из армий. Хотя ему удалось вывести свои войска из окружения под Таганрогом, был приговорен к расстрелу, но затем вновь брошен в бой и на этот раз попал в плен.
Заместитель начальника отдела: полковник А. Н. Таванцев. Начальник 1-го подотдела (подготовка): полковник Ф. Е. Черный.
Начальник 2-го подотдела (военные школы): полковник А. А. Денисенко.
Начальник 3-го подотдела (уставы): подполковник А. Г. Моск-вичев.
9. Командный отдел.
Начальник отдела: полковник В. В. Поздняков{58}. Родился в 1901 г. в Петербурге, в 1919-м вступил в Красную армию, после соответствующего обучения был начальником химической службы (начхим) различных военных училищ, полков и дивизий. В 1937 году был арестован, подвергся пыткам. В 1941 году под Вязьмой попал в плен, будучи начальником химической службы 67-го стрелкового корпуса. Заместитель: майор В. И. Стрельников. Начальник 1-го подотдела (офицеры Генштаба): капитан Я. А. Калинин.
Начальник 2-го подотдела (пехота): майор А. П. Демский. Начальник 3-го подотдела (кавалерия): старший лейтенант [25] Н. В. Ващенко.
Начальник 4-го подотдела (артиллерия): подполковник М. И. Панкевич.
Начальник 5-го подотдела (танковые и инженерные войска): капитан А. Г. Корнилов.
Начальник 6-го подотдела (административно-хозяйственные и военно-санитарная службы): майор В. И. Панайот.
10. Отдел пропаганды.
Начальник отдела: полковник (затем генерал-майор) М. А. Меандров{59}. Родился в Москве в 1894 г. в семье священника. Отец, священник церкви Святого Харитона в Москве, в 1932 году был выслан, погиб в ссылке. Меандров в 1913 году закончил Алексеевское пехотное училище в Москве, до войны преподавал тактику в пехотной школе Кремля, до 25 июля 1941 года — начальник штаба 37-го стрелкового корпуса, затем — заместитель начальника штаба и начальник оперативного отдела б-й армии. Попал в плен в районе Умани. Заместитель: майор М. В. Егоров.
Инспектор по пропаганде в войсках: капитан М. П. Похваленский.
Инспектор по пропаганде среди добровольцев в соединениях вермахта: капитан А. П. Сопченко.
Отделу пропаганды был подчинен ансамбль песни и танца, а также военный оркестр.
11. Военно-юридический отдел.
Начальник отдела: майор Е. И. Арбенин.
12. Финансовый отдел.
Начальник отдела: капитан А. Ф. Петров.
13. Отдел автобронетанковых войск.
Начальник отдела: полковник Г. И. Антонов{60}. Родился в 1898 г. в семье крестьянина в Тульской губернии. Попал в плен, будучи полковником, командующим танковыми войсками одной из армий. Заместитель: полковник Л. Н. Попов.
14. Артиллерийский отдел.
Начальник отдела: генерал-майор М. В. Богданов (в Красной армии был генерал-майором, командиром дивизии). Заместитель: полковник Н. А. Сергеев. Инспектор по боевой подготовке: полковник В. А. Кардаков. Инспектор по артвооружению: полковник А. С. Перчуров. [26] Инспектор по строевому вооружению: подполковник Н. С. Шатов.
15. Отдел материально-гехнического снабжения.
Начальник отдела: генерал-майор А. Н. Севастьянов (в Красной армии был командующим бригадой).
Командующий службой тыла: полковник Г. В. Сакс.
Инспектор по продовольственному снабжению: майор П. Ф. Зелепугин.
Инспектор по расквартированию: капитан А. И. Путилин.
16. Инженерный отдел.
Начальник отдела: полковник (фамилия неизвестна). Заместитель: полковник С. Н. Голиков.
17. Санитарный отдел.
Начальник отдела: полковник профессор В. Н. Новиков. Заместитель: капитан А. Р. Трушнович.
18. Ветеринарный отдел.
Начальник отдела: подполковник А. М. Сараев. Заместитель: капитан В. Н. Жуков.
19. Протопресвитер.
Протоиерей Д. Константинов. Духовник штаба армии: протоиерей А. Киселев.
Хотя в начале марта 1945 года штаб армии еще не был полностью укомплектован, в нем служило столько же офицеров, сколько во всем министерстве рейхсвера в 1920 году. Коменданту штаба майору Хитрову подчинялся административно-хозяйственный отдел под командованием капитана П. Шишкевича, а также хозяйственная рота под командованием старшего лейтенанта Н. А. Шарко. Охрана высшего командного состава, КОНР и штаба армии была поручена батальону охраны под командованием майора Н. Беглецова. За личную безопасность Власова отвечал начальник охраны капитан М. В. Каштанов. Кроме того, штабу был придан офицерский резервный лагерь под командованием подполковника М. К. Мелешкевича с офицерским батальоном (командир М. М. Голенко). В непосредственном распоряжении штаба находились также отдельный строительный батальон (командир — инженер-капитан А. П. Будный), батальон особого назначения штаба главнокомандующего, а также так называемые вспомогательные войска{61}. Эти войска, сформированные из специального персонала и рабочих, перешедших из технических частей, под командованием полковника Яропута, по личному желанию [27] Власова получили военный статус, хотя сначала их намеревались присоединить непосредственно к КОНР для технического обслуживания. Начальником штаба вспомогательных войск был сначала инженер-подполковник К. И. Попов, а перед самым концом войны — полковник Г. И. Антонов.
Почти все перечисленные здесь офицеры штаба армии были ранее генералами, полковниками и штабными офицерами Красной армии. Уже отсюда ясна беспочвенность позднейшего советского утверждения, будто советские высшие офицеры отказывались вступать в РОА и поэтому офицерами назначались какие-то безымянные предатели. Между тем еще в 1944 году враждебные Власову круги нацменьшинств жаловались в Восточное министерство, что бывшие советские генералы и полковники, люди, некогда принадлежавшие к "сталинской гвардии", "сохранили все свои привилегии и отличия и пользуются всеми благами жизни", занимая ведущие посты в РОА{62}. Кроме бывших офицеров Красной армии ведущие позиции в РОА занимали также некоторые старые эмигранты. Власов, понимавший ценность политического и военного опыта эмигрантов, неоднократно высказывался в пользу сотрудничества с ними и даже ввел некоторых в свое ближайшее окружение. В этой связи стоит упомянуть одного из его адъютантов, полковника И. К. Сахарова, сына генерал-лейтенанта императорской армии К. В. Сахарова, бывшего начальника штаба у адмирала А. В. Колчака{63}. Полковник Сахаров принимал участие в гражданской войне в Испании на стороне генерала Франко и, как и другой старый офицер, подполковник А. Д. Архипов, до конца войны командовал полком в 1-й дивизии РОА. Начальником своей личной канцелярии Власов назначил бывшего полкового командира царской армии полковника К. Г. Кромиади. Офицером для особых поручений при штабе был старший лейтенант М. В. Томашевский, юрист, выпускник Харьковского университета, во избежание упреков в карьеризме отказавшийся от звания майора РОА{64}. К Освободительному движению присоединились генералы Архангельский и А. фон Лампе, а также генерал А. М. Драгомиров и живший в Париже известный военный писатель, профессор, генерал Н. Н. Головин, который перед смертью успел составить устав внутренней службы РОА{65}. Начальником отдела кадров штаба вспомогательных войск был полковник царской и белой армий Шоколи. Во главе созданного в 1945 году при КОНР Управления казачьих войск встал атаман Донского войска генерал-лейтенант Татаркин. За власовское движение выступали также [28] атаман Кубанского войска генерал-майор В. Г. Науменко, казачьи генералы Ф. Ф. Абрамов, Е. И. Балабин, А. Г. Шкуро, В. В. Крейтер и другие{66}. Генерал Крейтер, позже полномочный представитель КОНР в Австрии, передал Власову драгоценности, некогда вывезенные из России армией генерала Врангеля. Однако с течением времени таких офицеров в РОА становилось все меньше, а к 1945 году можно говорить уже о намеренном оттеснении старых эмигрантов. Особенно настороженно относился к ним начальник штаба генерал-майор Трухин. Он, например, поначалу отклонил просьбу генерал-майора А. В. Туркула о зачислении в армию, опасаясь связывать РОА с именем этого генерала, прославившегося во время гражданской войны в качестве командира Дроздовской дивизии врангелев-ской армии{67}. К тому же некоторые бывшие старшие офицеры-эмигранты, готовые вступить в РОА, выдвигали при этом невыполнимые требования, рассчитывая занять ведущие посты. Некоторые основания на это у них были: ведь в казачьем корпусе, который еще в 1945 году формировал генерал-майор Туркул, или в 1-й Русской национальной армии генерал-майора Хольмстона-Смысловского командование было прерогативой старых эмигрантов, а бывшие советские офицеры занимали низшие посты. Между тем, пожилые офицеры в большинстве своем отстали от последних достижений военной науки, а переучиваться им было нелегко. Во всяком случае, отмеченные еще в добровольческих соединениях трения между старыми эмигрантами и бывшими советскими военнослужащими проявились и в РОА. Об этом свидетельствует, например, история генерал-майора Б. С. Пермикина, бывшего штабного ротмистра царской армии, основателя и командира Талабского полка, входившего в состав северо-западной армии Юденича и отличившегося в боях под Гатчиной и Царским селом в 1919 году. В 1920 году Перми-кин командовал 3-й армией генерала Врангеля в Польше. В РОА Власов назначил его старшим преподавателем тактики в офицерской школе{68}. Но в лагере 1-й дивизии РОА к бывшему белогвардейскому офицеру относились так грубо, что в феврале 1945 года Пермикин предпочел присоединиться к формировавшемуся в Австрии казачьему корпусу РОА под командованием генерал-майора Туркула.
Назначение командующего и формирование высшего командования означали — по крайней мере внешне — завершение процесса обособления РОА, становления ее как самостоятельной единицы. Действительно, вскоре стало ясно, что Освободительная армия обрела самостоятельность, по крайней мере, в двух таких важных [29] областях, как военное правосудие и военная разведка. О военном суде мы располагаем лишь обрывочными данными{69}, однако из них ясно, что при штабе армии была учреждена должность главного военного прокурора, были предприняты попытки создать судебный инстанционный порядок движения "сверху донизу" и в сотрудничестве с юридическим отделом КОНР разработать инструкции и предписания для прокурорского надзора и проведения судебных процессов. Имеется невольное свидетельство советской стороны о том, что Власов, будучи главнокомандующим, выполнял также функции верховного судьи РОА: на московском процессе 1946 года ему инкриминировался расстрел нескольких "военнопленных". На самом деле история такова{70}. Шесть бойцов РОА, приговоренные военным судом к смертной казни за шпионаж в пользу СССР, в апреле 1945 года находились под арестом в районе штаба воздушных сил РОА в Мариенбаде, так как только там имелись помещения, откуда невозможно было бежать. Власову во время его пребывания в Мариенбаде показали приговор, который он, по свидетельствам очевидцев, утвердил крайне неохотно, да и то лишь после того, как ему доказали, что нелогично убеждать немцев в автономии РОА и при этом отказываться от выполнения основных юридических функций. Самостоятельность РОА проявилась и в том, что военный суд 1-й дивизии в последние дни войны приговорил к смертной казни немецкого офицера Людвига Каттерфельда-Куронуса по обвинению в шпионаже в пользу Советского Союза{71}.
Что касается разведывательной службы, то вначале и военная, и гражданская разведка находились в ведении управления безопасности{72}, созданного при КОНР по настоянию русских под руководством подполковника Н. В. Тензорова. Это был человек с характером, хотя и никогда не занимавшийся подобными делами, бывший физик, сотрудник одного из харьковских научно-исследовательских институтов. Его заместителями были майор М. А. Калугин, бывший начальник особого отдела штаба Северокавказского военного округа, и майор А. Ф. Чикалов. Отделом контрразведки руководил майор Крайнев, следственным отделом — майор Галанин, отделом секретной корреспонденции — капитан П. Бакшанский, отделом кадров — капитан Зверев. Часть офицеров разведки — Чикалов, Калугин, Крайнев, Галанин, майоры Егоров и Иванов, капитан Беккер-Хренов и другие — раньше работали в НКВД и, очевидно, имели какое-то представление о работе тайной полиции. Возможно, и остальные, хотя и были до войны рабочими, архитекторами, режиссерами, [30] директорами школ, нефтяниками, инженерами или юристами, тоже оказались хорошими разведчиками. Были в этом отделе и представители старой эмиграции, как, например, офицер для особых поручений капитан Скаржинский, старший лейтенант Голубь и лейтенант В. Мельников.
После переезда штаба армии из Берлина на полигон Хейберг в Вюртемберге (к месту обучения войск) в феврале 1945 года военная разведка организационно отделилась от гражданской, и под наблюдением генерал-майора Трухина началось создание собственной разведывательной службы РОА. Разведывательный отдел, организованный в штабе армии, был, как уже упоминалось, доверен майору, а затем подполковнику Грачеву, выпускнику Академии имени Фрунзе. 22 февраля 1945 года отдел был разделен на несколько групп: разведданные о противнике — во главе с лейтенантом А. Ф. Вронским; разведка — ею командовал сначала капитан Н. Ф. Лапин, а затем старший лейтенант Б. Гай; контрразведка — командир майор Чикалов. По приказу генерал-майора Трухина от 8 марта 1945 года{73} отдел получил пополнение, так что кроме начальника в нем работал теперь двадцать один офицер: майор Чикалов, четыре капитана (Л. Думбадзе, П. Бакшанский, С. С. Никольский, М. И. Турчанинов), семь старших лейтенантов (Ю. П. Хмыров, Б. Гай, Д. Горшков, В. Кабитлеев, Н. Ф. Лапин, А. Скачков, Твардевич), лейтенанты А. Андреев, Л. Андреев, А. Ф. Вронский, А. Главай, К. Г. Каренин, В. Лованов, Я. И. Марченко, С. Пронченко, Ю. С. Ситник). Позже в состав отдела вошли капитан В. Денисов и другие офицеры.
После войны на некоторых сотрудников разведслужбы пало подозрение в том, что они были агентами Советов. Речь идет, в первую очередь, о капитане Беккере-Хренове, опытном контрразведчике, занимавшем в Красной армии пост начальника особого отдела танковой бригады, и о старшем лейтенанте Хмырове (Долгоруком). Оба фигурировали на московском процессе 1946 года как свидетели обвинения, причем последний выдавал себя за адъютанта Власова. Загадочна и роль начальника контрразведки РОА майора Чикалова, служившего в пограничных войсках НКВД, затем политработника крупного партизанского объединения, действовавшего в районе Днепр — Плавня. Чикалов попал в плен в конце 1943 года вместе с командиром этой группы майором И. В. Кирпа (Кравченко), и в 1944 году оба присоединились к Освободительному движению{74}. У руководителей РОА не было никаких сомнений в подлинности духовного переворота Чикалова, однако, по некоторым сведениям, Власова еще [31] в 1944 году предупреждали, что доверять Чикалову не следует. После войны Чикалов действовал в Западной Германии как советский агент и в 1952 году, незадолго до разоблачения, был отозван в СССР. Примечательна в этой связи статья бывшего старшего лейтенанта Хмырова в советском еженедельнике "Голос Родины", где утверждается, что Чикалов был убит в Мюнхене в 1946 году, причем Хмыров клеветнически связывает с этим убийством полковника Позднякова{75}. Будучи начальником отдела кадров, Поздняков как никто знал офицеров штаба армии и даже после войны сохранил некоторые анкеты. В одной из своих статей Поздняков писал, что Чикалов был несимпатичен ему как бывший чекист, подчеркивая, однако, что никаких претензий к работе Чикалова у него не было и что послевоенные дела могут не иметь Никакой связи с делами военных лет{76}. Впрочем, Поздняков вообще категорически отрицал, что советским агентам удалось пробраться в разведывательный отдел.
Отдел столкнулся с трудностями другого рода. Такими, например, как методы работы офицера контрразведки 1-й дивизии РОА капитана Ольховника (Олчовика), который привык действовать самостоятельно и о результатах докладывал только командиру дивизии генерал-майору С. К. Буняченко, не осведомляя разведывательный отдел штаба армии. К тому же сведения контрразведки часто оказывались незначительными, касались некомпетентных высказываний того или иного офицера или солдата, нарушений дисциплины, пьянства на службе, использования бензина для частных поездок и т.д.{77}, и Трухин, для которого важнее всего было выявление советских связей, всерьез задумывался над тем, чтобы заменить майора Чикалова капитаном Беккером-Хреновым, которому он еще в 1944 году хотел присвоить звание подполковника. Пока группа контрразведки с переменным успехом боролась против советского шпионажа, группа разведки наконец-то занялась делами, не предназначенными для немецких глаз: по распоряжению генерал-майора Трухина попыталась в конце войны установить связи с американскими войсками. В целом на работе разведывательной службы штаба РОА сначала отрицательно сказывалось недоверие немецкой контрразведки, затем организационные неполадки и ревнивое отношение со стороны добровольческих объединений, не подчиненных Власову. Тем не менее разведслужба достигла определенных успехов.
О растущем значении разведки в РОА говорит создание в начале 1945 года в "Охотничьем домике" под Мариенбадом разведывательной [32] школы РОА под руководством одного из самых талантливых офицеров разведки старшего лейтенанта Еленева{78}. В советской трактовке эта школа, предназначенная для подготовки разведчиков и агентов, главным образом, в области тактики, выглядит опасным центром шпионажа, диверсий, террора и даже подготовки восстания в тылу советской армии — последнее обвинение предъявили лично Власову. Именно существование этой школы Военная коллегия Верховного Суда СССР рассматривала как особо тяжкий пункт обвинения{79}, хотя в советской армии военная разведка считается законным и почетным родом войск, а практическая подготовка в "Охотничьем домике" вряд ли сильно отличалась от обучения в соответствующих советских учреждениях. Более того, школа по своей структуре напоминала советское учебное заведение. Кроме царившего здесь духа, все в ней было советским: курсанты носили советскую форму и советские ордена и медали, называли друг друга "товарищ" вместо принятого в РОА "господин", читали советские книги и газеты, слушали советское радио и даже питались по порядку, заведенному в Красной армии. Курсанты изучали ориентирование по карте и картографию, методы сбора и передачи разведданных, советские уставы, учились пользоваться автомашинами, оружием и радиопередатчиками советского производства, учились обращаться со взрывчатыми веществами и т.д. 11 марта 1945 года в школу по случаю выпуска первых двадцати человек приехали Власов и генерал-майор Мальцев. Власов обратился к выпускникам с речью, в которой еще раз подчеркнул значение военной разведки. Он сказал:
Лишь те немногие, кто безраздельно предан идеям Освободительного движения и готов нести все тяготы этой чрезвычайно важной в условиях войны работы, достойны почетного звания разведчика РОА. Освобожденная от большевизма Россия никогда не забудет их подвигов.
Группа была самолетами переброшена за линию фронта с заданием организовать совместно с антисоветским движением сопротивления борьбу против советской армии{80}. С большим трудом удалось достать 20 тысяч литров бензина, необходимых для проведения этой акции. Есть также сведения, что подобные группы не раз водил через линию фронта разведчик старший лейтенант Тулинов, причем они несли большие потери. [33] При формировании офицерского корпуса, так же как и при создании военной юридической службы и военной разведки, русские руководствовались собственными представлениями. Офицер Освободительной армии определялся как представитель новой России в "европейском обществе" и отличался от своих товарищей в добровольческих соединениях, находившихся под немецким командованием. Это был не просто военный специалист, овладевший своим делом, но еще и русский патриот, преданный идеалам освободительной борьбы, своему народу и отечеству. В опубликованной в 1945 году брошюре "Воин РОА. Этика, облик, поведение"{81} первым из качеств офицера называется выдвинутое Суворовым требование абсолютной честности на службе и в личной жизни. В отношении к подчиненным за образец принимается распространенный в старой русской армии тип "отца-командира", который личным примером, справедливостью и отеческой заботой завоевывает уважение и любовь солдат. Офицер РОА не имеет права унижать достоинство своих подчиненных или других людей. Стоит упомянуть еще один пункт: офицер РОА обязан щадить мирных жителей, уважать их национальные и религиозные чувства, быть великодушным к побежденному противнику. Под редакцией генерал-майора Трухина к декабрю 1944 года было разработано положение о прохождении службы офицерами и военными чиновниками РОА, о котором мы можем судить по отзывам полковников Боярского и Меандрова{82}. Согласно этому положению, в военное время при присвоении званий от прапорщика до предложенного Боярским звания генерала армии следовало исходить только из достижений данного офицера, а не из принципа старшинства по службе, при этом заслуги на фронте должны были оцениваться выше, чем в тылу. Следовало различать звание и должность и учитывать звания, полученные в Красной армии. Таким образом, методы назначения и продвижения офицеров тоже свидетельствуют о своеобразии и самостоятельности Освободительной армии.
До 1944 года назначением и продвижением офицеров занимался Кестринг, немецкий генерал добровольческих соединений, и он под собственную ответственность мог назначать лишь "соотечественников" (фольксдойчей), то есть в случае СССР — выходцев из прибалтийских республик{83}. В отношении летчиков соответствующие функции выполнял инспектор по иностранным кадрам Люфтваффе "Восток". Исходя из "личных качеств, военных заслуг и политической надежности", офицеру присваивалось определенное [34] звание внутри данного добровольческого соединения (в большинстве случаев соответствующее его званию в Красной армии), а отдел кадров армии или Люфтваффе разрешал ему носить немецкую форму с соответствующими знаками различия. После того, как в сентябре 1944 года рейх признал Русское освободительное движение, был временно установлен порядок, по которому русские подавали представления для офицеров формирующейся РОА генералу добровольческих соединений. Наконец, 28 января 1945 года сам Власов получил право как главнокомандующий ВС КОНР назначать офицеров в подчиненные ему формирования по собственному усмотрению, определять их звание и повышать их{84}. Однако имелись некоторые ограничения, свидетельствующие о том, что немцы все еще цеплялись за последнюю возможность контроля над Власовым. Например, для продвижения генералов — или присвоения генеральского звания — требовалось получить через ОКВ согласие начальника Главного управления СС. Как и раньше, кроме данного теперь Власову права на присвоение очередного звания была необходима еще и санкция на присвоение немецких знаков различия, которые распределял отдел кадров армии по поручению генерала добровольческих соединений и отдел кадров Люфтваффе по поручению тогдашнего инспектора по восточным кадрам Люфтваффе{85}. Это условие, вызванное требованием соблюдения известных правил равенства, оставалось в силе лишь до тех пор, пока солдаты РОА носили немецкие знаки различия. Русская сторона предпринимала усилия вернуть в Освободительной армии русские погоны, введенные еще в 1943 году в тогдашних Восточных войсках, но замененные затем немецкими{86}. Заметим, кстати, что это был единственный пункт, в котором пожелания русских были созвучны устремлениям Гитлера, 27 января 1945 года высказавшегося против выдачи власовцам немецкой формы.
На практике, однако, продвижение офицеров уже тогда производилось исключительно так, как того желали русские. Организованная при штабе армии квалификационная комиссия под началом майора Демского определяла звание новоприбывших офицеров. Назначения младших офицеров производились генерал-майором Трухиным совместно с начальником отдела кадров штаба полковником Поздняковым, а вопрос о назначении штабных офицеров решался генералом Власовым совместно с Трухиным и Поздняковым. У нас нет сведений о возражениях немецкой стороны. Так, например, начальник Главного управления СС, обергруппенфюрер [35] Бергер, пытавшийся, как и его представитель у Власова оберфюрер СС доктор Крегер, поддержать Освободительное движение, в феврале-марте 1945 года безоговорочно согласился на предоставление полковникам В. И. Боярскому, С. К. Буняченко, И. Н. Кононову, В. И. Мальцеву, М. А. Меандрову, М. М. Шаповалову и Г. А. Звереву звания генерал-майора. Что до остальных офицеров, то дружеское взаимопонимание, установившееся между полковником Поздняковым и капитаном Унгерманном, ответственным за личные дела в штабе генерала добровольческих соединений, служило гарантией доброжелательного отношения к запросам русских.
Заботясь о своем престиже в отношениях с немцами, Власов считал излишним лично готовить представления о повышении в должности. Их подписывал начальник отдела кадров штаба армии Поздняков. После войны это интерпретировали так, что для немцев слово главнокомандующего Власова не имело никакой ценности, они прислушивались к мнению другого человека — "немецкого агента" в штабе РОА{87}. Советская пропаганда, ухватившись за этот довод, попыталась представить ненавистного ей своей публицистической и политической деятельностью Позднякова орудием СД, гестапо и СС, приписывая ему всевозможные злодеяния. Чтобы убедиться в нелепости этих утверждений, из которых следует, что Власов и ведущие офицеры Освободительной армии были во власти агента гестапо, достаточно лишь взглянуть на служебное положение Позднякова. По службе он был связан со штабом генерала добровольческих соединений, но не имел никакого отношения к гестапо и СД, и сотрудничество с ними абсолютно исключалось по организационным причинам. Об этом писал генерал добровольческих соединений Кестринг, это подчеркивал бывший начальник отдела пропаганды вермахта полковник Ганс Мартин, уверявший, что хорошо знал Позднякова по прежней работе. Оба они, как и бывший адъютант Кестринга ротмистр Хорват фон Биттенфельд (после войны — государственный секретарь и начальник канцелярии федерального президента) говорят о безукоризненной честности Позднякова, его патриотизме и организаторских способностях{88}. Впрочем, не обладай он этими качествами, вряд ли ему удалось бы стать оперативным адъютантом Власова, а затем занять ответственный пост начальника командного отдела.
После назначения Власова главнокомандующим солдаты РОА были приведены к [36] присяге{89}:
"Я, верный сын своего отечества, добровольно вступаю в ряды войск Комитета по освобождению народов России. Перед лицом моих соотечественников торжественно клянусь честно сражаться под командованием генерала Власова до последней капли крови за благо моего народа, против большевизма"*.
Немецкая сторона не могла примириться с тем, что солдаты будут присягать лично Власову, и в присягу были внесены пункты, намекающие на союз с Германией. В частности, говорилось: "Эта борьба ведется всеми свободолюбивыми народами во главе с Адольфом Гитлером. Клянусь быть верным этому союзу". Эту формулировку одобрил лично рейхсфюрер СС, а русские таким образом сумели избежать принесения присяги лично Гитлеру.
В самом конце войны солдаты РОА все еще носили на серых формах немецкие знаки различия, что привело к роковому недоразумению: американцы увидели в этом доказательство их принадлежности к вермахту. Между тем, не говоря уж о том, что французских солдат де Голля и польских генерала Андерса в 1944-45 гг. тоже не без труда отличали от американских или британских солдат, у власовцев даже чисто внешне отсутствовал главный признак принадлежности к вермахту: эмблема орла со свастикой. 2 марта 1945 года ОКВ срочным порядком издало запоздалый приказ на эту тему{90}:
Члены русских формирований, подчиненных главнокомандующему Вооруженных сил Комитета освобождения народов России, обязаны немедленно снять с шапок и мундиров германскую эмблему. Вместо германской эмблемы на правом рукаве носится нарукавный знак, а на шапке — кокарда Русской освободительной армии (РОА). Немецкому персоналу, осуществляющему связь с РОА, предписывается снять нарукавный знак РОА.
С этого момента знаменем Освободительной армии становится — вместо знамени рейха — бело-сине-красный военно-морской флаг с андреевским крестом, учрежденный Петром I, а штандарт главнокомандующего был с трехцветными кистями и изображением Георгия Победоносца на голубом фоне{91}. На служебной печати РОА было написано "Вооруженные силы народов России"{92}. Если требуются дальнейшие доказательства для подтверждения автономного статуса Освободительной армии, то можно добавить, что вермахт в ней представляли — как и в союзных армиях Румынии, Венгрии и других [37] стран — лишь офицеры связи, не имеющие командных полномочий: генерал ОКВ при главнокомандующем Вооруженными силами КОНР и группы связи при русских дивизиях. За исключением некоторых связей чисто формального свойства, Русская освободительная армия была юридически и фактически полностью отделена от вермахта{93}.
Итак, вермахт и РОА теперь официально считались союзниками. Свершилось то, чего вот уже несколько лет добивались многие высшие офицеры немецкой армии{94}. Но это отнюдь не означало перехода к новым, безоблачным отношениям между русскими и немцами. В армии, особенно на низшем уровне, бытовало недоверие к русским, порожденное невежеством и непониманием. Немцам было трудно видеть в русских равноправных союзников. Имеется немало примеров, наглядно демонстрирующих, с какой легкостью это недоверие перерастало в серьезные конфликты. Такова история капитана Владимира Гавринского, офицера из личной охраны Власова. Находясь при выполнении задания главнокомандующего, капитан на вокзале в Нюрнберге поспорил с немецким летчиком из-за места в купе второго класса{95}. Подоспевший фельдфебель-железнодорожник моментально разрешил конфликт, хладнокровно застрелив русского офицера. А ведь дело происходило в феврале 1945 года... Известие об убийстве этого заслуженного офицера, получившего несколько орденов за отважные действия в тылу Красной армии, дошло до членов КОНР во время заседания в Карлсбаде, вызвав у них глубокое возмущение. Присутствовавшие на заседании немцы тоже были очень огорчены этим инцидентом. Власов отправил рейхсфюреру СС телеграмму с выражением протеста, и немцы постарались замять дело. Капитану Гавринскому устроили военные похороны по высшему разряду, на которых присутствовали городской комендант Нюрнберга и старшие немецкие офицеры. Однако требование Власова о предании убийцы суду выполнено не было, а фельдфебеля просто без лишнего шума перевели в другую часть.
Но и русские не забывали о былой вражде и прежних унижениях. Так, в тайном донесении отдела разведки при штабе армии, датированном 1945 г., отмечен рост враждебного отношения к немцам в 1-й дивизии РОА. В этом явлении усматривали влияние майора М. А. Зыкова, человека выдающегося, но крайне противоречивого и загадочного. В 1943 году Власов назначил Зыкова ответственным за прессу в зарождавшемся тогда Освободительном движении. Летом 1944 года Зыков, по-видимому, был арестован в Берлине гестапо{96}. Его идеи пользовались большим успехом среди слушателей курсов [38] пропагандистов в Дабендорфе, занимавших теперь офицерские посты в формированиях РОА. Поэтому некоторые авторы считают, что политические офицеры, наподобие Зыкова, который был раньше доверенным Бухарина и комиссаром корпуса в Красной армии, сознательно сеяли недовольство в офицерской среде, вбивая клин между РОА и вермахтом{97}. Явные намеки на влияние "гениального еврея Зыкова" имеются также в заявлении бывшего сотрудника Власова от 23 декабря 1944 года{98}. Он сообщил Восточному министерству, которое и без того не питало особо дружеских чувств к Власову, что в окружении генерала находятся люди, "настроенные против всего немецкого", "заранее изымающие из программ курсов пропагандистов все, что направлено против англо-американцев" и — что отмечалось особо — "хранящие полное молчание насчет еврейского вопроса". Примером такого образа мыслей могло послужить также зарегистрированное тогда же, провокационно звучавшее для национал-социалистических ушей высказывание капитана Воскобойникова: "Евреи — симпатичные, интеллигентные люди"{99}.
Согласно тому же источнику, в РОА шла тайная агитация не только против самих немцев, но и против добровольческих соединений, все еще находившихся под их командованием. Агенты или доверенные лица РОА якобы пытались сеять смуту в Восточных войсках, уговаривали солдат присоединиться к Власову, "который решит русский вопрос без немцев". В духе советской пропаганды эти агитаторы называли офицеров Восточных войск, многие из которых воевали уже не первый год, "гестаповцами, предателями и наймитами", противопоставляя им подлинных вождей, которые "не продались немцам"{100}, то есть прямо из плена попали к Власову. Эти утверждения выглядят малоправдоподобными, поскольку такое различие противоречило бы самим принципам КОНР, считавшего всех русских добровольцев участниками Освободительного движения, независимо от их местонахождения{101}. Наконец, не следует забывать, что большинство ведущих деятелей РОА выдвинулись из Восточных войск, как, например, генерал-майор Буняченко, который командовал русским полком еще в период германского наступления. Руководство РОА решительно выступало против всех подобных антинемецких течений, развивавшихся скорее подспудно, чем на поверхности. Начальник главного управления пропаганды КОНР генерал-лейтенант Жиленков был склонен расценивать такие настроения как целенаправленную вражескую провокацию. В военной газете КОНР "3а Родину" от 7 января 1945 года он писал{102}: [39]
Воин армии освобождения в отношении союзников должен проявлять максимум уважения и повседневно заботиться об укреплении боевой дружбы русских и немцев... Поэтому солдаты и офицеры армии освобождения должны проявлять максимум корректности и полное уважение к национальным порядкам и обычаям той страны, на территории которой они вынуждены будут сражаться против большевизма.
Сам Власов, бывший свидетелем того, как после битвы за Киев Сталин в Кремле требовал у Берии всеми средствами разжигать "ненависть, ненависть и еще раз ненависть*» против всего немецкого{103}, именно в преодолении этой ненависти между двумя народами видел основы своей политики, хотя сам относился к немцам достаточно критически и трезво. Об его личном отношении к немецким союзникам свидетельствует его высказывание в речи, произнесенной 10 февраля 1945 года на учебном полигоне в Мюнзингене по случаю вступления в командование 1-й и 2-й дивизиями РОЛ. В присутствии именитых немецких гостей он сказал собравшимся войскам:
В годы совместной борьбы зародилась дружба русского и немецкого народов. Обе стороны совершали ошибки, но пытались исправить их-и это говорит об общности интересов. Главное в работе обеих сторон — это доверие, взаимное доверие. Я благодарю русских и немецких офицеров, которые участвовали в создании этого союза. Я убежден в том, что мы скоро вернемся на нашу родину с теми солдатами и офицерами, которых я вижу здесь. Да здравствует дружба русского и немецкого народов! Да здравствуют солдаты и офицеры русской армии!{104}*
В своей речи Власов ни разу не упомянул о Гитлере и национал-социализме. Поэтому в служебном немецком донесении о церемонии в Мюнзингене подчеркивается, как трудно придерживаться требуемого Власовым равенства. Л ведь именно это условие выдвигалось Власовым в качестве основного принципа взаимоотношений между немцами и РОЛ. [40]