Виктор Иванович Филатов Власовщина. РОА: белые пятна

Вместо предисловия

Я был уверен, что об этой книге будут шуметь во всех газетах, что она вызовет волну критики, полемики, а автора распнут на кресте позора или вознесут на Олимп. Не тут-то было. Книгу замолчали, как замалчивали десятилетия саму тему разговора — гибель миллионов русских военнопленных во время Великой Отечественной войны, славянские саркофаги, разбросанные по всей Европе и не нужные никому, судьба пленных, оставшихся в живых, но оказавшихся во власовской армии, в строительных батальонах, а позже ставших пешками в политических играх союзников. Эти последние тайны войны так и остаются невостребованными, в отличие от антирусской чепухи, вываленной предателем Виктором Суворовым на русского читателя благодаря русским же издателям.

Даже превращение генерала Андрея Власова в советского военного разведчика, выполнявшего особое задание ГРУ, никого не заинтересовало. А ведь в этой парадоксальной гипотезе есть своя логика, объясняющая многое в судьбе почти миллиона русских людей, оказавшихся по разным причинам в соединениях, условно именуемых «власовской армией».

Книга Виктора Филатова в 1995 году вышла в приложении к журналу «Молодая гвардия». В книгу вошли произведения, опубликованные на страницах журнала «Молодая гвардия», — «Машина смерти», «Славянский саркофаг» и «Сколько лиц было у генерала Власова?».

Эти книги объединены подзаголовком — «Преступления против России и русского народа».

И на самом деле, когда в немецких концлагерях было уничтожено более трех миллионов русских военнопленных и все это, увы, как бы осталось не замечено всеми, в том числе и нами самими, это заставляет задуматься. Почему сегодня все наши демократы, от Гранина до Астафьева, кричат, что мы победили, только нагромождая горы трупов своих солдат? Насколько я знаю, статистика говорит, что жертвы в боях у нас и немцев были примерно равными, и двадцать семь миллионов убитых русских — это, прежде всего, военнопленные, мирное население. Вот почему у нас в России никогда не будет звучать так остро тема еврейского холокоста. Кстати, также у белорусов и поляков. Если считать реальной цифру шесть миллионов погибших евреев, то почему их надо предпочесть нашим двадцати семи миллионам погибших русских? Да, я жалею всех убитых, но, естественно, мне ближе судьба моих соплеменников, среди которых и мои родственники. Так почему Германия выплачивает огромные деньги Израилю и ничего не выплачивает России, а еще требует с нас реституций? А мы уже и каяться, готовы перед немцами. За что? «Пепел Клааса стучит в моем сердце». Почему мы, русские, не можем, так же, как евреи, постоянно помнить о миллионах убитых и замученных русских, требовать отмщенья. Чувство вины перед евреями вбито в голову каждому немцу, а чувство вины перед русскими? Мы были для немцев такими же унтерменшами. Даже не у эсэсовцев, даже не в вермахте, а в строительных организациях Германии господствовал приказ Тодта: «На русской территории действуют другие правила использования рабочей силы, чем в Западной Европе». Кто читал трагическую прозу Константина Воробьева, тот никогда не забудет жуткие сцены массовой гибели русских военнопленных. Это была тотальная война не против большевизма, а против русского народа, и предусмотрительно 'в немецких лагерях отделяли прибалтов, грузин, татар, украинцев от русских военнопленных. Все эти документы существуют, но никем не вспоминаются, нам вроде бы неудобно перед другими народами. Но почему евреям удобно? Если к русским были применимы особые правила, если русских уничтожали часто руками тех же украинских карателей, то надо признать, что шло целенаправленное уничтожение русского народа. Эти факты, в разное время опубликованные в нашей и иностранной печати, сконцентрированы в книге Виктора Филатова. Их надо знать каждому русскому. И тогда по-иному будут звучать вечные претензии к русским тех же поляков или иных военнопленных. Почему в немецких, а позже в лагерях союзников, русским было выгодно «косить» под украинца или татарина, под поляка или литовца, ибо тем жилось легче? Потому что прежде всего уничтожался русский народ и остальные народы охотно натравливали на него.

Так натравливают поляков на нас за пресловутый катынский расстрел. Но почему-то поляки, проводившие там раскопки, натыкались только на русские останки. Почему-то поляки не хотят отвечать на вопрос: а что сделали они со ста тридцатью тысячами пленных русских красноармейцев, захваченных в двадцатом году под Варшавой?

Это больной русский вопрос: почему мы так быстро забываем о русских пленных? Почему мы так снисходительны к нашим врагам, позволяем им уничтожать наших сородичей?

Может быть, это равнодушие заставляло идти еле живых пленных в армию Власова. Но что с ними стало потом?

Впервые в России опубликованы сотни документов и свидетельств о судьбе власовской армии в книге Виктора Филатова. Любой историк может смеяться над гипотезой Филатова о разведывательной миссии Власова в Германии, но с интересом прочтет факты, доселе ему неизвестные. Да, Власов объединил правдами и неправдами все соединения русских, служивших в немецкой армии, под своим командованием.

А что было дальше? Почему их вывели из России и бросили на второй фронт против американцев и англичан?

Реальный факт, который замалчивается со всех сторон. Сколько русских батальонов обороняло Атлантический вал? Двадцать или тридцать? Об этом молчат и немецкие, и американские, и русские историки. Молчат и сами уцелевшие русские участники, до сего дня боящиеся высылки, лишения гражданства. Виктор Филатов на основании сотен опубликованных во всех странах — от Австралии до Канады, от Германии до Бельгии — свидетельств очевидцев, воспоминаний, документов считает, что основу Западного фронта составляли русские батальоны. «Правда состоит в том, что немцы, с высадкой союзнических войск в Европе, бросили Западный фронт, побежали сдаваться им пачками. Правда состоит в том, что Западный фронт до «последней капли крови» держала армия Власова», — пишет Филатов. Я сам в поездках по центрам русской эмиграции встречался с теми, кто бился в Нормандии с союзниками. Удивлению американцев не было предела, когда вдруг оказывалось, что взятый ими город обороняли русские. Как к ним подойти: как к союзникам, как к пленным? Петр Паламарчук передал мне предсмертное стихотворение русского офицера, воевавшего против американцев на Атлантическом океане. Это стихотворение было найдено американцами у убитого, но так как стихотворение написано на русском языке, то и офицер этот принадлежит к составу русских батальонов. По утверждению одного из бывших офицеров из русских батальонов Нормандии Игоря С., переехавшего после войны в Бразилию, автором этого стихотворения был унтер-офицер 642-го батальона Александр Зацепа, который был убит в 15 километрах от берега Атлантического океана.

Русские батальоны в основном состояли из таких, как Зацепа, мучеников. В России это они открыли брешь советским войскам в Курской битве. Гитлер и Кейтель перенесли всю вину за прорывы советских войск на «восточные батальоны», иногда целиком переходившие на сторону партизан. Гитлер приказал разоружить их, но разоружить около миллиона отчаянных солдат немецкая армия в конце сорок третьего года уже не могла. Не доверяя русским, их и перебросили на Западный фронт. Отличились они и потом, в Праге, на Одере, где самовольно дивизия Буняченко покинула линию фронта. Все эти малоизвестные страницы Великой Отечественной войны, упакованные в почти фантастическую версию о контроле советской военной разведки за всем происходящим во власовской армии, преподносит нам Виктор Филатов в своей книге «Сколько лиц было у генерала Власова?».

Но и в таком захватывающем полудетективном произведении по-прежнему главенствует тема судьбы русских военнопленных. Уцелевшие от тотального уничтожения в концлагерях, они часто шли в армию Власова, видя хоть какую-то русскую силу на территории Германии, это было объединение себе подобных. И Гитлер, конечно же, был прав, ни минуты не доверяя им.

Да, они спасали себя, да, они не выдержали за чертой милосердия, но какую роль сыграли они в истории войны, кому принесли больше пользы? И почему все уцелевшие из них ненавидели Гитлера и нацизм и считали себя патриотами России — тому примеры:

Олег Красовский, Павел Петухов-Ваулин, Борис Ширяев и другие.

Виктор Филатов любит писать заостренно, на грани допустимого, по-журналистски броско, но не это главное. Главное, он всегда выходит на проблему — преступления против русского народа. За это ему спасибо. Поэтому его и замалчивают.

Владимир Бондаренко

Сколько лиц было у генерала Власова?

I

По утверждению агитпропа КПСС, в войне Германия — СССР сражались две системы: капиталистическая и социалистическая, а победу одержала социалистическая. Такой взгляд на Великую Отечественную войну исключает из нее человека и уж тем более какую-то конкретную нацию. Отсюда — «сражающаяся партия» и «сражающийся комсомол», «подпольные обкомы» и «подпольные райкомы», отсюда «превосходство марксистско-ленинской идеологии», «коллективных хозяйств», то есть колхозов и совхозов, «плановая экономика» и т. п. Ну и, естественно, один — Вождь. Короче, воюют две системы. За что? Чтобы доказать, чья кем-то придуманная система лучше. Но система, победившая в такой войне, в которой погибли десятки миллионов человек, такая система ничего не доказывает. Когда воюют две системы — это воюют две партии. А в партии сбиваются, как известно, только серые и слабые. Сильному партия не нужна. Пролетарский поэт растолковывал: «единица — ноль». И естественно, что вся история Великой Отечественной войны писалась и написана как Победа Системы.

Социалистическую систему, через моря крови и миллионы трупов русских людей, установили сионисты с их колхозами-кибуцами и ЦК-Кагалом. Система функционировала с наганом у виска русского. Если у партии есть своя Ч К и своя РККА — это уже не Партия, а расстрельная «тройка». В «тройку», между прочим, входил всегда чекист, военный и секретарь райкома. По крайней мере, до 1939 года ЧК сплошь состояла из евреев и латышей. В «тройку» от РККА входили исключительно комиссары, а по крайней мере до 1939 года ими были поголовно Троцкие-Бронштейны и Гамарники. Про секретарей райкома в этом смысле и говорить нечего — все мехлисы и кагановичи. Система — это магнит, который из кучи вытаскивает только железо. Александр Матросов не был ни человеком системы, ни ее винтиком, он был изгоем ее — зэком, валил лес в Пермской области. Система вытащила его оттуда, навесила в Тоцких лагерях вместо ээковского номера знак члена ВЛКСМ, бросила на фронт и там из совершенно русского порыва его нарисовала свой еще один символ. Ворохом романов, рассказов, повестей, кинофильмов, поэм и стихов Система пыталась объяснить необъяснимое: Матросов на лесоповале — враг Системы и Матросов грудью на амбразуре — символ самопожертвования ради Системы.

Самая умилительная байка Системы была: русский, отсидевший в ГУЛАГе, который организовал и которым руководил бессменно Берман, ни зла, ни обиды на Систему потом никогда не держал. Он даже, мол, благодарен был ей за воспитание — так приучали целовать хлыст надсмотрщика, лизать сапог насильника. Этой байке в конце концов стали верить сами берманы и мехлисы, рассуждая о том, что с русским можно разговаривать только матом, а давать можно только в ухо. Человек, отсидевший в лагере или в тюрьме, — навсегда враг режима. Сколько отсидевших — столько и врагов советской власти.

У Системы нет ни героев, ни врагов. У Системы есть только функционеры. Русский рядовой Матросов — герой, хотя еще вчера он был посажен Системой за колючую проволоку. Русский генерал Власов — враг, хотя еще вчера Система печатала его портрет в «Красной звезде» (главным редактором которой был некто Ортенберг) рядом с портретом Жукова как одного из полководцев, выигравших гигантскую битву под Москвой.

С точки зрения Системы, тут все логично, потому что для нее нет личности, для нее важна функция — выполняет в данную минуту ее тот или иной человек или не выполняет. Системе не дано осмыслить, ибо у нее не было и нет мозгов, что зэк Матросов и рядовой Матросов грудью на амбразуре — это просто русский человек. Для русского нет загадки, как это вчерашний заключенный сегодня совершил подвиг, которым до сих пор восхищается все человечество. Ей не дано понять, что генерал Власов и предатель Власов — это один и тот же русский человек безо всяких швов и заклепок. Для русского нет в том загадки, что вчерашний спаситель Москвы от фашистской оккупации сегодня работает с ними рука об руку. Система все это отрицает, потому что такого человека, как русский, у нее нет, а есть член партии, член ВЛКСМ, генерал Красной Армии, чекист, работник райкома партии, наконец, на крайний случай есть и советский человек… Система уверена, что каждый живет либо по уставу партии, либо по уставу ВЛКСМ, а все военные еще и по своим уставам. У функционера нет Родины, у функционера есть только Система. Система не представляет себе, что русский может жить по законам русской души и в своих поступках руководствоваться зовом только русских предков. Ей не дано понять, что Матросов и в лагере, и на фронте был русским человеком, а Власов до конца дней своих только защищал Россию. Для того чтобы все это понять, нужно иметь русский ум и русскую душу. Но все это уже не про Систему.

В этом смысле характерно, что у Системы вообще нет врагов среди евреев и латышей, среди эстонцев и литовцев, даже редактировавший немецкую газету во времена Власова в Берлине бывший старший лейтенант Красной Армии татарин Муса Джалиль и тот нацгерой. Враги исключительно из русских, от генерала Корнилова до генерала Власова и где-то до генерала Жукова, а из современных — все враги: Варенников, Язов, Ачалов… Почему так? И еще, почему у Системы нет даже намека на символ врага среди рядовых, а только среди генералов? У гоев не должно быть своих пастырей. Действительно, до сих пор вызывает удивление, с какой быстротой, почти в ту же минуту, как оказался в плену, генерал Власов согласился работать на немцев. Система объявила, что генерал Власов — предатель Родины, хотя в войне участвовала не Родина, а Система. За что воевали? В книге Абрамовича, изданной в Израиле, так прямо и сказано: за спасение 500-тысячной еврейской диаспоры, которая проживала в 1941 году в СССР.

Но, даже через черный асфальт прорастает зеленая трава. Система — это асфальт, национализм — зеленая трава. Как говорится, трава отдельно, асфальт отдельно. Можно войну рассматривать с точки зрения двух Систем. Но можно теперь попытаться осмыслить ее и как борьбу фашистской Системы с русскими, германского нацизма с русским национализмом. Национализм, как известно, — это национальные чувства плюс патриотизм. В 1937 году вдруг обнаружилось, что Система начала прорастать Русью. Уничтожался чертополох Ягод-Иегуд. Система выплывала на русские просторы. Система всегда против нации, однако 22 июня 1941 года интересы социалистической Системы и интересы русской нации оказались, что называется, в одной корзинке: под напором германского нацизма вместе с соцСистемой должна была исчезнуть и русская нация как таковая. После первого месяца войны это поняли все, хотя в тот момент между соцСистемой и русским национализмом был, что называется, некий люфт. В считанные дни первого периода войны этот люфт был почти ликвидирован. Вместо «товарищи», вместо «коммунисты и комсомольцы» Сталин сказал по-русски — «братья и сестры». Вместо Маркса и Энгельса на знаменах появились Дмитрий Донской и Александр Невский. Не было ни одной дивизии имени Маркса или Энгельса, но появились дивизии, награжденные орденами Александра Невского, Михаила Кутузова… В 1941 году уже в июле все знали: фашисты целят в большевиков-интернационалистов, а попадут в русских националистов. В 1985 году люди оказались слепы, они думали, что Запад целит в КПСС, в Советы, и он именно в них попадет, но Запад, как ив 1941 году, целил в КПСС, а попал в Россию, целил, как в 1941 году, в Советы, а попал в русские деревни и города. Началось уничтожение русских.

Через месяц после начала войны русский национализм стал главенствующей силой на всех фронтах и в тылу. Поселился он и в высоких кабинетах. Сын Сталина, Яков, в 1941 году попал в плен к немцам. Его там много допрашивали, беседовали с ним. Вот какое резюме сделали немцы из этих допросов и бесед с Яковом Сталиным:

«Сталин, по мнению Якова Джугашвили, сына Сталина, боится русского национального движения. Создание оппозиционного Сталину национального русского правительства могло бы подготовить путь к скорой победе».^[1] Этот вывод был «переслан в ставку фюрера».^[2]

А когда национализм становится главенствующей силой в стране, то такие понятия, как «разгром», «оккупация», «окружение», «плен», «отсутствие винтовок», «нехватка боеприпасов», «утрата территорий» — все это теряет смысл катастрофы и поражения, приобретает второстепенное и побочное значение. Война начинает вестись совершенно по другим правилам и законам. К уму нации прибавляется еще и инстинкт нации, носителем какового является простой народ. Совершенно на бытовом уровне народ начинает воспринимать все эти: «плен», «утрата территории», «оккупация», — а на бытовом уровне, как известно, государственных и национальных катастроф не бывает. Систему можно разобрать до винтика и отправить в металлолом, нацию до винтика разобрать нельзя, она жива, пока жив хоть один русский. Система всегда находится в своем, более или менее доброжелательном окружении, нация почти всегда — во враждебном. Это ее естественная среда обитания, потому она не признает смертельными условия «окружения» и «оккупации». Есть только борьба, когда вокруг враг. Форму борьбы диктует расстояние — насколько близко враг.

На таком национальном фоне продуктивно ли попытаться рассмотреть судьбу того же, к примеру, генерала Власова? Начать, пожалуй, надо с 30 июля 1946 года, когда состоялось закрытое судебное заседание военной коллегии Верховного суда СССР. Председательствовали на нем — генерал-полковник юстиции Ульрих, Ф. Каравайков и полковник юстиции Г. Данилов; секретари: подполковник юстиции М. Почиталин и майор юстиции А. Мазур.

«В 12 часов 05 минут председательствующий открыл судебное заседание и объявил, что подлежит рассмотрению в закрытом судебном заседании, без участия обвинения и защиты и без вызова свидетелей, дело по обвинению: Власова А.А., Малышкина В.Ф., Жиленкова Г.Н., Трухина Ф.И., Благовещенского И.А., Закутного Д.Е., Мальцева В.И., Буняченко С.К., Зверева Г.А., Меандрова М.А., Корбукова В.Д. и Шатова Н.С., «преданных суду военной коллегии Верховного суда СССР за совершение преступлений, предусмотренных статьей 1-й Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года и статьями 58–16, 58-8, 58-9, 58–10 ч. II и 58–11 УК РСФСР».

Одним словом, разговор Ульриха и Власова идет, можно сказать, с глазу на глаз. Секретарь, как и положено ему, докладывает о том, что все подсудимые, указанные в обвинительном заключении, доставлены в суд под конвоем и находятся в зале судебного заседания. Пунктуально соблюдая порядок, председательствующий удостоверяется в самоличности подсудимых. Ульрих каждому из них задает вопросы, касающиеся биографии подсудимых. В данном случае нас интересует подсудимый Благовещенский. На вопрос Ульриха он отвечает:

«Благовещенский Иван Алексеевич, 1893 г.р.,

уроженец г. Юрьевец Ивановской области,

русский,

бывший член ВКП(б) с 1921 года,

имею образование общее — низшее, военное — высшее, в 1931 году закончил Академию имени Фрунзе и в 1937 году Академию Генерального штаба, в Красной Армии с 1918 года, последняя занимаемая мною должность в Красной Армии — начальник Военно-Морского училища ПВО в г. Либава и имел звание генерал-майор береговой службы».

Удостоверившись в «самоличности» всех подсудимых, Ульрих разъяснил подсудимым их права во время судебного следствия и спросил, имеют ли они какие-либо ходатайства и заявления до начала судебного следствия? И тут вдруг поднялся Благовещенский и сказал:

— Я прошу предоставить мне возможность написать письменное объяснение по делу, а в соответствии с этим возникает и вопрос о вызове в суд по моему делу свидетелей.

Ульрих побледнел, и его маленькие глазки за толстыми стеклами очков стали квадратиками. Он знал, ему на самом верху было сказано, что этот процесс только формальность, никакой «борьбы сторон» на нем не будет, и вдруг этот Благовещенский с «возможностью написать» что-то, но самое ужасное — «вопрос о вызове в суд по моему делу свидетелей». Ульрих вперивал взгляд в бумаги перед собой, потом поднимал глаза на Благовещенского и рассматривал его, будто не узнавал. В глазах Ульриха можно было прочесть и непонимание, и страх, и ненависть. Нахохлившийся, он был похож на загнанного в угол зверька. Ульрих стал совещаться с членами военной коллегии, что сидели от него справа и слева. Ни Каравайков, ни Данилов никакого злого умысла в просьбе Благовещенского не увидели, и Ульрих принял решение: «Ходатайство подсудимого Благовещенского разрешить в процессе судебного следствия». Он знал: когда Благовещенский вернется в камеру, с ним там разберутся насчет «свидетелей».

«От других подсудимых ходатайств и заявлений до начала судебного следствия не поступало», — фиксирует протокол.

Судебное заседание покатилось по своей колее. По предложению председательствующего секретарь огласил обвинительное заключение и определение подготовительного заседания Военной коллегии Верховного суда СССР от 27 июля 1946 года по делу Власова, Малышкина и др. После этого председательствующий стал задавать всем один и тот же вопрос:

— Подсудимый Власов, признаете ли вы себя виновным в предъявленных вам обвинениях?

Подсудимый Власов: — Да, признаю.

Признали свою вину все. Дошла очередь до «подсудимого Благовещенского». И вот что тот ответил Ульриху.

Подсудимый Благовещенский: — Я признаю себя виновным частично. В обвинительном заключении указано, что после капитуляции гитлеровской Германии Благовещенский бежал в зону американских войск и предпринял попытки вступить в переговоры по предоставлению убежища членам КОНР.^[3] Это не соответствует действительности, а наоборот, сам лично добровольно явился и сдался органам советской власти.

В антисоветскую организацию, возглавляемую Власовым, я вступил, хотя и не имел на это прямых указаний от Советских органов, с целью подрыва этой организации изнутри, с целью разлагательской работы.^[4] Свою деятельность на оккупированной немцами территории полностью признаю».

«…Я вступил, хотя и не имел на это прямых указаний советских органов…» Разговор идет, как говорится, без свидетелей, за закрытыми дверями, что-то вроде прогона перед спектаклем на публике, — и вдруг такое заявление подсудимого. Во-первых, что имеет в виду Благовещенский, когда говорит «советские органы»? Абзацем выше он показывает: «я… сам лично добровольно сдался Органам советской власти», то есть военной контрразведке, военной разведке — кому-то из наших спецслужб. Во-вторых, откуда такой пассаж: «я вступил, хотя и не имел на это прямых указаний от советских органов»? На что намекает Благовещенский? Какой здесь подтекст и опасность для дальнейшего ведения процесса Ульрихом? Остальные, они что, «имели на это прямые указания советских органов»? К примеру, сам Власов? К тому же «в соответствии с этим возникает и вопрос о вызове в суд по моему^[5] делу свидетелей». А это что еще за свидетели? Кто они? Что должны засвидетельствовать? То, что Благовещенский без разрешения «советских органов» вступил в организацию Власова или что Власов создал организацию с разрешения «советских органов» и, следовательно, Благовещенский работал, как и все, на советскую власть и ни в чем не виновен? А может быть, все проще: Благовещенский чувствует — завтра в открытом заседании будет полный спектакль, потому как он знает или, по крайней мере, догадывается: Власов и, может быть, остальные, кроме него, Благовещенского, — «с разрешения советских органов», а только он один без «разрешения советских органов» — настоящий предатель, и завтрашний приговор будет приведен в исполнение только в отношении его, Благовещенского? Статьи УК РСФСР, по которым предъявлены обвинения 12 подсудимым во главе с Власовым, почти все «через повешение». Как далек от истины Благовещенский, заговоривший так некстати о «разрешении советских органов» на предательство?

О том, что генерал Власов предатель № 1, написано много и подробно. Немало написал на сей счет и автор этих строк. О том, как генерал Власов стал предателем, написано столь же много. У нас в стране генерал Власов, бесспорно, предатель № 1, на Западе генерал Власов, бесспорно, борец № 1 со Сталиным. И те и другие свою точку зрения обосновывают почти на одних и тех же событиях и документах. Вообще странный какой-то этот Власов, если повнимательнее и поспокойнее приглядеться к нему. Вот он — борец № 1 со Сталиным. «Власов тщеславен, самолюбив и высокомерен, — пишет один из авторов. — Всем своим поведением у немцев и внешним видом стремился показать себя незаурядным государственным деятелем и военачальником, прямо скажем, копировал позу Керенского. В то время, как все власовцы, включая и его приближенных, носили военную форму РОА, очень схожую с формой военнослужащих германской армии, Власов носил свою собственную форму, отличную как от немецкой, так. и от РОА, — френч военного образца с большими накладными карманами и шинелью без погон, но брюки с лампасами. Излюбленная поза при разговорах с людьми — большой палец правой руки засунут под борт френча или шинели на груди, а ладонь поверх борта». Ну прямо что ни деталь, то какой-то таинственный смысл и символ. А между тем, кто помнит, кто видел в кинохронике Сталина, тот без труда увидит, что именно Сталин носил «френч военного образца с большими накладными карманами», что именно Сталин носил «шинель без погон», что именно Сталин носил «брюки с лампасами» при шинели без погон, что именно у Сталина «большой палец правой руки засунут под борт френча или шинели», вспомните фотографию или кадры хроники, где Сталин выступает на Красной площади 7 ноября 1941 года.

Однажды я, в качестве специального корреспондента «Красной звезды», ходил на учебном корабле на Кубу и в Колумбию. Едва ступив на трап этого корабля, я обратил внимание на то, что буквально у каждого матроса, старшины, мичмана и офицера — усики. Не усы, а усики — этакие щеголеватые шнурочки по верхней губе. Они не портили ни одного увиденного мной лица. Еще я обратил внимание, что обладатели этих усиков постоянно старались улыбаться, лица их при разговоре как-то по-особому оживлялись и даже светились. Каково же было мое удивление, когда я, открыв дверь в каюту командира корабля, увидел за столом сидящего капитан-лейтенанта с еще более щеголеватыми усиками-шнурочками на губе. Лицо у командира было приветливое и улыбчивое, такие лица я только что видел у моряков, когда шел в каюту командира.

Поход был длительный — три месяца. Я, как говорится, хорошо рассмотрел за этот срок капитан-лейтенанта Браткова, такая была фамилия у командира того учебного корабля. Окончил он в свое время училище радиоэлектроники имени Попова — лучшее, что у нас было по этой специальности. При проходе Ла-Манша у нас вышел из строя один из бортовых локаторов. В таком проливе, как Ла-Манш, по которому проходит 70 процентов всех кораблей и судов мирового флота, без локатора — трагедия, катастрофа. Электронщики корабля только беспомощно разводили руками. Командир разложил в коридоре простыни схем станции и нашел-таки неисправность. Экипаж восторженно гудел. Заходя в кубрики, я видел, что многие матросы в свободные часы занимались: кто резьбой по дереву, кто чеканкой, кто рисовал. Потом, сидя в каюте командира, я обнаружил на переборках и чеканку, и резьбу, и рисунки. Время от времени в каюту проскальзывал кто-либо из матросов, и командир растолковывал ему, как резать по дереву или управляться с латунным листом. Оказалось, что командир сам рисует, режет по дереву, занимается чеканкой по металлу. У меня дома до сих пор висит собственноручная чеканка командира Браткова — изумительное произведение искусства… Экипаж корабля буквально боготворил командира. Матросы даже говорили, как командир, даже походка у них была командира Браткова… Такова сила примера любимого командира.

Но здесь я не спорю, может быть, генерал русский, националист русский — Власов и вправду «работал» под масона и иудея Керенского. И все-таки, почему, допустим, под Керенского? Почему генерал и предатель? Почему русский националист генерал Власов и против русских? Почему за каких-нибудь 5–6 месяцев до ухода Власова к немцам Жуков пишет на него собственноручно блестящую характеристику. Или почему в «Обвинительном заключении» нет ни слова о том, что Власов и его приближенные сами убивали или истязали кого-либо или совершали иные подобные действия? Почему тех, с кем генерал Власов предавал Родину, он называет не иначе как «охвостьем» и «подонками»? Этих «почему», в общем-то, вглядываясь в генерала Власова, сегодня возникает множество. Почему, почему, почему?… Отчего все-таки не посмотреть, хоть одним глазком, на генерала Власова не как на предателя № 1, а как, допустим, на русского генерала Власова, выполнявшего, к примеру, в германском «Великом рейхе» специальное задание? Еще в 1965 году в ФРГ вышла в свет книга Свена Стеенберга о генерале Власове с таким названием: «Власов — предатель или патриот?» Естественно, у Стеенберга Власов и власовцы — «идейные противники Советского Союза». Подтянул под себя генерала Власова и Солженицын, у него Власов, конечно, борец против Сталина. На Западе еще в 70-е годы был снят фильм о генерале Власове, его там крутят время от времени по ТВ. Генерал Власов в фильме — враг Сталина, сталинщины, большевиков, СССР и, естественно, — друг Гитлера, немцев. Запада.

Под рубрикой «Исследуя судебные материалы» в «Военно-историческом журнале» № б за 1990 год напечатано очень интересное исследование под названием «Иуды» с подзаголовком «Власовцы на службе фашизма». Его авторы главный военный прокурор генерал-лейтенант юстиции А.Ф. Катусев и капитан 1-го ранга В.Г. Оппоков. Они констатируют:

«Взаимоотношения марионеточной «освободительной» армии со своими «хозяевами» были довольно СЛОЖНЫМИ И ЗАПУТАННЫМИ.^[6] Командование вермахта в целях пропаганды, стремясь придать РОА «патриотический, добровольческий» характер, на всех перекрестках объявляло о самостоятельности «команды Власова», дескать, лучшие представители русского народа, да и сам народ восстал против Советов. Но… заставляло представителей вермахта держать командование и личный состав РОА под неусыпным строжайшим наблюдением, на любом участке иметь своих инструкторов и наблюдателей, а для пущей надежности сделать и «освободителей» агентами и осведомителями гестапо. Отнюдь не случайно в материалах, хранящихся в уголовном деле Власова и его сообщников, множество разноречивых показаний».^[7]

Начнем с того, что авторы дотошно и добросовестно проштудировали все 29 томов уголовного дела «власовского ядра» — двенадцати бывших советских генералов и старших офицеров. Один из авторов — Главный военный прокурор, для него, кажется, нет и не может быть закрытых документов по этому «уголовному делу», он «хозяин» этих документов, все они в его ведомстве; он — генерал-лейтенант юстиции — специалист высшей квалификации… И вдруг — оброненная как бы мимоходом фраза:

«Взаимоотношения марионеточной «освободительной» армии со своими «хозяевами» были довольно сложными и запутанными», а чуть ниже опять неутешительная констатация: «…в уголовном деле Власова и его сообщников множество разноречивых показаний». Для кого «разноречивые»? Для кого запутанные? «Разноречивыми» и «запутанными» они остались и в конце 29-го тома этого «уголовного дела»? «Разноречивыми» и «запутанными» они остались и для Главного военного прокурора, после исследования им 29 томов «дела» 44 года спустя? Так распутали или не распутали в закрытом заседании Военной коллегии Верховного суда СССР в июле 1946 года под председательством генерал-полковника Ульриха В. В. «взаимоотношения» Власова и «власовского ядра» с немцами — это ведь «ядро» всего «дела»? Вроде, получается, как не распутали. Тогда почему вынесли всем смертный приговор?

В исследовании авторы приводят один из примеров этого «сложного и запутанного».

«Так, бывший начальник разведшколы Комитета освобождения народов России Беккер показывал:

«…немцы представляли «отделу безопасности» КОНР возможность самостоятельно проводить свою работу в частях РОА и готовить агентуру для заброски в тыл Советского Союза… Материальные расходы, связанные с подготовкой и переброской агентуры в Советский Союз, СД брало на себя… Власов не только был осведомлен о деятельности разведшколы, но непосредственно ею руководил и направлял ее работу…»

Авторы замечают по этому поводу, что «сам же Власов по-иному оценивал предоставленные ему «ответственность и самостоятельность». Вот что он сообщил на одном из допросов:

«…Должен признать, что после создания мною в ноябре 1944 года по указанию Гиммлера Комитета освобождения народов России СД предложило мне организовать подготовку и засылку диверсантов в тыл советских войск. В декабре 1944 года вместе с постоянным представителем Гиммлера при мне обер-фюрером СС Крегером ко мне явился штурмбаннфюрер СС Радецкий, который заявил, что ему руководством СД поручено договориться со мной о совместном налаживании диверсионной деятельности на советской территории… Я заявил Радецкому, что надо готовить тысячи таких агентов, которые могли бы после переброски в СССР стать руководителями повстанческих отрядов, наносящих удары Красной Армии с тыла».

Иными словами, Власов берет на себя еще большую вину, он не делит ее с Радецким, который договаривался с ним «о совместном налаживании диверсионной деятельности на советской территории». Почему действительно так странно ведет себя на допросе Власов? Он же не враг себе. И потом, что за причина была «отшивать» Радецкого от совместной работы по подготовке диверсантов для заброски «на советскую территорию»? Зачем Власову понадобилось пугать Радецкого несусветными масштабами подготовки диверсантов: «что надо готовить тысячи таких агентов, которые могли бы после переброски в СССР стать руководителями повстанческих отрядов, наносящих удары Красной Армии с тыла»? О каких тысячах агентов такого класса и уровня, чтобы каждый из них стал руководителем «повстанческих отрядов», вообще идет речь? Зачем Власов блефует? Он же знает, что сделать этого невозможно. Физически невозможно. Чтобы Радецкий перепугался огромности работы и сам отказался от совместной деятельности? Зачем? Может, потому, что как раз очень хорошо знал Власов: немцы стараются «держать командование и личный состав РОА под неусыпным строжайшим наблюдением, на любом участке иметь своих инструкторов и наблюдателей»? Допустим, Радецкий тот самый их «наблюдатель», и что из этого следует? Власов-то еще больше для немцев свой, чем какой-то Радецкий. Почему он хочет избавиться от Радецкого? К сожалению, ни следователь, ни те, кто вел судебное заседание, этого вопроса Власову так и не задали. Почему? К сожалению, и наши исследователи не задали себе этого вопроса, а только констатировали «довольно сложные и запутанные» взаимоотношения марионеточной «освободительной» армии со своими «хозяевами». Однако сегодня этого уже недостаточно…

Есть и другое «сложное и запутанное». К примеру, «генерал Власов родился в 1901 г. в Центральной России», — так в начале августа 1942 года записал в протоколе допроса генерала А. А. Власова представитель Министерства иностранных дел Германии Хильгер, бывший советник германского посольства в СССР. 16 апреля 1940 года командир 99-й стрелковой дивизии комбриг А. Власов писал в автобиографии:

«Родился 1 сентября 1901 года в с. Ломакино Гагинского района Горьковской области (с. Ломакино Покровской волости Сергачского уезда Нижегородской губернии) в семье крестьянина-кустаря. Жена Анна Михайловна Власова (девичья фамилия Воронина) уроженка той же местности.

Главное занятие родителей моих и жены до Октябрьской революции и после — земледелие. Хозяйство имели середняцкое. Мой отец портной. С 1930 года в колхозе. В настоящее время мой отец имеет 82 года от роду — инвалид I группы, живет на родине, в колхозе и состоит на моем иждивении. Мать умерла в 1933 году. Отец жены также на родине, ее мать умерла в 1929 году. Кроме отца, у меня ближайших родственников никого в живых нет. Брат погиб в гражданскую войну в борьбе против Колчака в Красной Армии. Сестра умерла в 1935 году. Два брата жены работают в гор. Горьком на горьковском автозаводе им. Молотова. Одна сестра работает мастером на Кировском заводе в Ленинграде и одна сестра на родине замужем за сельским учителем.

Из родственников моих и жены никто за границей не проживал и в настоящее время не живет. Я окончил сельскую школу. После чего на средства родителей и брата был отдан в духовное училище, как самое дешевое в то время по плате обучения, с 15 лет, занимаясь подготовкой малолетних детей (репетитор), я сам зарабатывал себе средства на право обучения. По окончании духовного училища в г. Нижнем Новгороде два года учился в духовной семинарии до 1917 г., после Октябрьской революции поступил в 1-ю Нижегородскую единую трудовую школу 2-й ступени, которую и окончил в 1919 г. По окончании школы 2-й ступени, поступил в 1919 г. в Нижегородский государственный университет по агрономическому факультету, где и учился до призыва в РККА.

В РККА призван 5 мая 1920 г. Служил красноармейцем в 27-м Приволжском полку в г. Нижнем Новгороде. С 1 июня в этом же городе курсантом на 24-х Нижегородских пехотных курсах командного состава РККА.

По окончании курсов в октябре месяце 1920 г. был отправлен на Врангелевский фронт. Участвовал в походах и боях на Врангелевском фронте и против банд Махно, Маслака, Каменюка, Попова и друг., с октября 1920 г. по июнь 1922 г. в быв. Донской области и Воронежской губернии в должности командира взвода и друг, 14-го Смоленского полка 2-й Донской стрелковой дивизии.

Во 2-й Донской стрелковой дивизии (впоследствии переименована в 9-ю Донскую стрелковую дивизию) в 14-м Смоленском стр. полку (впоследствии переименованном в 5-й, а затем в 26-й Ленинградский стрелковый полк) прослужил 10 лет (до ноября 1930 г.) с лишком. Занимал должности командира взвода, роты, начальника штаба полка.

С ноября 1930 г. переведен в Ленинград в Объединенную военную школу им. Ленина, где служил преподавателем тактики 1,5 года и помощником начальника учебного отдела 8 месяцев.

С февраля 1933 г. переведен в штаб Ленинградского военного округа, где занимал должности: пом. начальника 1-го сектора 2-го отдела — 2 года; пом. начальника отдела боевой подготовки — 1 год, после чего — 1,5 года был начальником учебного отдела курсов военных переводчиков разведывательного отдела Л ВО.

С июля 1937 г. командовал 215-м стрелковым полком, с ноября 1937 г. командовал 133-м стрелковым полком до мая 1938 г., с мая 1938 г. — начальником 2-го отдела штаба Киевского особого военного округа до сентября 1938 г., с сентября 1938 г. назначен командиром 72-й стрелковой дивизии Киевского особого военного округа и был отправлен в правительственную командировку по заданию партии и правительства, каковую закончил в декабре 1939 г.

С января 1940 г. командую 99-й стрелковой дивизией КОВО. В период 1928–1929 гг. окончил тактическо-стрелковые курсы усовершенствования комсостава РККА «Выстрел» в Москве, в 1934–1935 гг. окончил 1-й курс Военно-вечерней академии РККА в Ленинградском отделении.

В РККА награжден медалью «XX лет РККА» № 012543 и различными именными подарками. За правительственную командировку представлен к награде орденом СССР.

В старой царской армии и белой армиях не служил, в плену и на территории, занятой белыми, не проживал.

В ВКП(б) вступил в 1930 г., принят дивизионной парткомиссией 9-й Донской стрелковой дивизии. Партбилет № 0471565. Проводил агитмассовую работу, неоднократно избирался членом партийного бюро школы и полка. Был редактором школьной газеты. В общественной работе всегда принимал активное участие. Был избран членом военного трибунала округа, членом Президиума районных организаций Осоавиахима и друг.

Партвзысканий не имел. В других партиях и оппозициях никогда нигде не состоял и никакого участия не принимал. Никаких колебаний не имел. Всегда стоял твердо на генеральной линии партии и за нее всегда боролся.

Органами советской власти по суду никогда не привлекался. За границей не был».

Вот такая автобиография на 16 апреля 1940 года. О чем можно судить, читая ее? Во-первых, о происхождении: вкалывал парень с пеленок. Хозяйство было «середняцкое», а сыновей у отца — только двое. Из хомутов ребята не вылезали. Днем в поле, а ночью за портняжничеством — так жил отец. Однако школу будущий генерал Власов окончил. Башковитый был, видно, пацан, если отец и старший брат отмусолили ему свои кровные, добытые потом и мозолями рублишки и отпустили из хозяйства на учебу. На дураков в деревне не тратятся, если не видят, что действительно растет Ломоносов. И надо быть очень башковитым парнем, чтобы в 15 лет «деревенщине» заделаться репетитором в богатых домах просвещенного Нижнего Новгорода. Между прочим, каждую церковно-приходскую школу, по всем тогдашним уставам, напрямую курировало конкретное духовное училище, а каждое духовное училище — конкретная духовная семинария, каковых на всю Россию было одиннадцать… Отбор в духовное училище шел уже в церковно-приходской школе на всем протяжении учения в ней, а в духовную семинарию — в духовном училище. Денег у этих учебных заведений было негусто, потому отбирали и рекомендовали «наверх» самых талантливых.

Главным и единственным принципом воспитания и обучения во всех этого рода учебных заведениях было: «Начало мудрости — страх Господень» (Пс. 10, 10) — то есть что благочестие есть краеугольный камень образования и воспитания истинно христианского. Церковь учит: первое, что необходимо для благочестия, — это истинная, святая вера. Но для благочестия мало одной веры: необходимо исполнение в жизни требований этой веры. Христианство наставляет, что «вера без дела мертва». Нехристиане, гласит церковь, не могут проявлять истинного благочестия. «С одной стороны, они не имеют истинной и святой веры, а потому не могут исполнять ее предписаний; с другой стороны — они лишены и благодатной помощи, которую христиане получают через веру во Христе». Жестко? Бескомпромиссно? Да, жестко, да, бескомпромиссно. Но таков был моральный и духовный фундамент у будущего генерала Власова, заложенный в него с младых ногтей, впитанный с молоком матери, о набожности которой по деревне ходили легенды: «Только с богами своими и знается». И еще: «Кто Богу не грешен, царю не виноват».

Есть у Ильи Эренбурга такая книжка «Люди, годы, жизнь». Вот что он пишет о Власове:

«Пятого марта 1942 года я поехал на фронт по Волоколамскому шоссе. Впервые я увидел развалины Истры, Ново-Иерусалимского монастыря: все было сожжено или взорвано немцами…

Я проехал через Волоколамск. Возле Лудиной горы в избе помещался КП генерала А. А. Власова. Он меня изумил прежде всего ростом — метр девяносто, потом манерой разговаривать с бойцами — говорил он образно, порой нарочито грубо и вместе с тем сердечно. У меня было двойное чувство: я любовался, и меня в то же время коробило — было что-то актерское в оборотах речи, интонациях, жестах.^[8] Вечером, когда Власов начал длинную беседу со мной, я понял истоки его поведения: часа два он говорил о Суворове, и в моей записной книжке среди других я отметил: «Говорит о Суворове как о человеке, с которым прожил годы.^[9]

На следующий день солдаты говорили со мною о генерале, хвалили его: «простой», «храбрый», «ранили старшину, он его закутал в свою бурку», «ругаться мастер»…

…До трех часов мы проговорили: вернее, говорил Власов — рассказывал, рассуждал. Кое-что из его рассказов я записал. Он был под Киевом, попал в окружение; на беду простудился, не мог идти, солдаты его вынесли на руках. Он говорил, что после этого на него косились (?). «Но тут позвонил товарищ Сталин, спросил, как мое здоровье, и сразу все переменилось». Несколько раз в разговоре он возвращался к Сталину. «Товарищ Сталин мне доверил армию. Мы ведь пришли сюда от Красной Поляны — начали чуть ли не с последних домов Москвы, шестьдесят километров отмахали без остановки. Товарищ Сталин меня вызвал, благодарил…» Рассказывая о повешенной девушке, выругался: «Мы до них доберемся…» Говоря о военных операциях, добавлял: «Я солдатам говорю: не хочу вас жалеть, хочу вас сберечь. Это они понимают».^[10]

…Часто он вставлял в рассуждение поговорки, прибаутки, были такие, каких я раньше не знал; одну запомнил: «У всякого Федорки свои отговорки». Еще он говорил, что главное — верность; он об этом думал в окружении.

«Выстоим — верность поддержит…»^[11]

Рано утром Власова вызвали по ВЧ.^[12] Он вернулся взволнованный: «Товарищ Сталин оказал мне большое доверие…» Власов получил новое назначение. Мгновенно вынесли его вещи. Изба опустела… А я думал о Власове. Мне он показался интересным человеком, честолюбивым, но смелым; тронули его слова о верности…

Полковник Карпов мне сказал, что Власов получил командование 2-й Ударной армией, которая попытается прорвать блокаду Ленинграда, и я подумал: что ж, выбор неплохой…»

Позже, правда, Эренбург сильно не полюбит Власова за то, что тот в одной из листовок скажет про статьи Эренбурга в «Красной звезде»: «Жидовская собака Эренбург кипятится», — хотя листовка была подписана всего лишь «Власовец», а как мы увидим ниже, между Власовым и власовцами — это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

Помнится, где-то в 1946 году замечательный русский писатель Алексей Югов написал об Эренбурге, что тот весь переводной, что он не пишет на русском языке, а переводит с иностранного, что у Эренбурга не русский язык, а кальки с русского языка… За такие слова русского Югова просто затравили потом единоверцы Ильи. А ведь совершенно прав был Югов в отношении русского языка Эренбурга. Он двое суток слушал Власова, но так ничего и не понял из того, что ему говорил генерал на чистейшем, очень образном русском языке.

Власов говорил о Сталине, подразумевая русскую объединительную идею, о личности, вокруг которой в конце 1941 года уже начали сплачиваться русские. Для Эренбурга слова Власова о Сталине — ерничанье, лицемерие. Власов говорил Эренбургу о верности, подразумевая верность не лозунгам эренбургов и мехлисов, кагановичей и левитанов, а Донским и Невским, Суворовым и Брусиловым. И после того, как Эренбург обнаружил «обман» Власова, он стал для него и ему подобных злейшим врагом по сей день. Даже со слов бестолкового в русских делах Эренбурга видно, что Власов и в Берлине оставался тем же, кем он был под Перемышлем, под Киевом, под Москвой и в Мясном Бору на Волховском фронте — Русским человеком; что, как и в битве под Москвой, в Берлине он выполнял один и тот же приказ, одного и того же человека — Сталина.

Юный Андрей Власов воевал на врангелевском фронте. К слову уж, в это самое время в тех же краях Эренбурги и маршаки в армии ставленника Антанты Деникина, сменившего «француза» Врангеля, были главными редакторами газет. Любимый лозунг, который они выносили в «шапки» на первые полосы своих газет, был: «Лучший красный — мертвый красный!» Каблуками своих сапог, копытами своих коней красные втаптывали в грязь эти грязные газетенки с их погромной «шапкой». Вот кто вдохновлял на резню и погромы, называемые гражданской войной. А «красные», которые хороши только повешенные, были воронежские и тамбовские мужики. Под словом «красный» эренбурги тогда держали русского мужика, под словом «белый» — русского офицера. Сегодня на слове «большевик» они держат снова русского мужика. Мы на этом слове, сохраняя правду истории, держим только бронштейн-троцких. Штрик-Штрикфельдт пишет:

«По мнению этого отдела,^[13] большевизм и еврейство идентичны». Нам давно пора научиться читать их потаенный язык. Нам надо выработать свой условный, кодовый — «задушевный» русский разговор, понятный только нам».

В Париже Эренбург оказался по той же воле, что и барон Врангель… Сегодня, как и тогда, знал каждый, что Врангель, ставленник Франции, на нынешнем жаргоне — «агент влияния». На французском кладбище под Парижем он и утешился. В конце концов за «бугор» свалили и Махно, и всех прочих маслаков, которых гонял с винтовкой и пулеметом юный Власов. По нынешним временам и событиям — это фамилии Коротич, Фалин, Старовойтова и прочие Авены.

А чьим ставленником был Колчак, с которым сражался и погиб старший брат Власова? Об этом до сих пор поют частушки, в которых Колчак — японский и ничей больше. Власов даже отдаленно не был тогда ни «комсой», ни тем более «большаком». Он был просто русским парнем по рождению и христианином по вере. В партию вступил, когда стукнуло ему почти 30 лет, и он сам уже занимался воспитанием личного состава — многочисленных молодых. красноармейцев и командиров, находившихся в его подчинении.

В Ленинграде у Власова начинается новая жизнь. Но пёред этим он оканчивает тактическо-стрелковые курсы совершенствования комсостава РККА «Выстрел». В это же время вместе с ним на «Выстреле» учится и Голиков Филипп Иванович. Сидят в одних и тех же аудиториях, слушают лекции одних и тех же преподавателей, выступают на одних и тех же партийных собраниях, получают одни и те же задания, перед ними ставят одни и те же задачи… О Филиппе Ивановиче у нас еще будет речь; В штабе Ленинградского военного округа Власов в должности «пом. начальника 1-го сектора 2-го отдела».

Вдруг с пом. начальника отдела боевой подготовки его перебрасывают «начальником учебного отдела курсов военных переводчиков разведывательного отдела ЛВО». А-это что такое? При чем тут отдел боевой подготовки округа и курсы военных переводчиков? Читать это надо так:

полтора года Власов был слушателем этих самых курсов разведывательного отдела ЛВО, на которых он полтора года изучал в том числе и какой-то из иностранных языков? Может быть, немецкий? Но самое элементарное состоит в том, что преподавать, а тем более быть «начальником учебного отдела курсов военных переводчиков разведывательного отдела» такого, по тем временам стратегически важного военного округа, как ЛВО, мог только в высшей степени классный разведчик.

Как бы то ни было, но, по крайней мере, с 1933 года Власов не какой-нибудь «сходи на угол и постой с газетой в правой руке», а преподаватель в учебном заведении, где «готовят разведчиков», а значит, плодотворно трудится в ГРУ — Главном разведывательном управлении Генштаба. После преподавания на «курсах» разведывательного отдела ЛВО Власова «вдруг» начинают перебрасывать с одной командирской должности на другую. На каждой из них он задерживается буквально на несколько месяцев, но об этом «почему-то» обязательно напишет или «Красная звезда» или «Правда».

Даже невооруженным глазом видно, что Власову спешно создают, как теперь бы сказали, какой-то имидж, а точнее — готовят зачем-то что-то вроде «крыши» строевого командира. Осенью 1938 года Власов в Китае — военный советник у Чан Кайши, почти беспредельного правителя едва ли не половины гигантской страны. «Дислоцировалась» группа наших советников из 40 человек в Чунь-Дзине, который в то время был столицей страны, в нем находились резиденция правительства и ставка. Китай уже год вел кровопролитную национально-освободительную войну против японских империалистов. Самое любопытное, что как раз на пребывание Власова в качестве руководителя группы советских военных советников выпадают самые напряженные битвы китайцев против японцев и первые победы. В 1938 году китайцы одержали первую победу с начала войны, она была под Тайэрч-Жуанем. Тогда же, в 1938 году, произошло два сражения — за Сюйчжоу и за Ухань. В 1939 году была одержана первая победа в районе Саньян-Наньян и первая победа под Чанша, больше месяца китайцы вели успешные бои за перевал Кунь-Лунь… За неполных два года китайцы при Власове — руководителе группы военных советников провели столько сражений и одержали столько побед, сколько они потом не имели за четыре года, по меньшей мере до конца 1943 года. Если Зорге проявлял в Китае, а потом в Японии чудеса в журналистике, то Власов проявлял их, находясь в сражающемся Китае, в военном деле.

Еще предстоит выяснить: как помогала информация Зорге, которую он добывал в Токио и, в частности, в ВОЕННОМ министерстве, где он был свой человек, и передавал в Москву, в «Центр» для победных «советов» Власова генералиссимусу Чан Кайши. В Москве же, до выезда в Китай, Власову была определена кличка — «Волков». Интересно, какую кличку носил Власов, когда он уже работал в Берлине? Я думаю, ту же — «Волков». Почему? В разведке ничего не берется с потолка. «Волков» — Волк. Кличка разведчика — это спрессованная в одно слово, выраженная одним словом суть его, главное в нем, отличное от других. Кличка разведчика равна смыслу слова «человек», «зверь», «пресмыкающееся»… Кличку в разведке может тебе дать твое руководство, и это будет его, спрессованное в одно слово видение тебя, ты — одним словом. Но кличку себе может предложить и сам разведчик, и это будет видение себя, спрессованное в одно, — ты одним словом. Как в деревне, там кличка — твой рентгеновский снимок на всеобщем обозрении. Кличка в разведке — это всегда глубоко закодированная информация о конкретном человеке. Так какая биография или, может, автобиография Власова закодирована кличкой «Волков»? Где ключ к шифру? Может, в слове «Волк»?

Итак, товарищ Волковласов?

«…Туловище у всех представителей семейства удлиненное, покоящееся на стройных, высоких или сравнительно коротких ногах».^[14] Представители семейства распространены по всем материкам и населяют все ландшафты, от арктических тундр и тайги до степей, пустынь и гор. Особенно многочисленны в открытых местностях. Ведут одиночно-семейный или групповой образ жизни. Деятельны круглый год. В большинстве случаев они моногамны.^[15] Внешний облик волка свидетельствует о его мощи и отличной приспособленности к неутомимому бегу, преследованию и нападению на своих жертв. Волк отличается большой экологической пластичностью. Он живет в самых разнообразных ландшафтах. Для волков типичен семейный образ жизни. Пары у них образуются на неопределенно долгий ряд лет, практически на всю жизнь. Волки весьма привязаны к избранному логову и охотятся в пределах известного, достаточно обширного района. Если их не преследуют, они упорно придерживаются облюбованной местности.

Логовом волкам служат обычно те или иные естественные убежища — под вывернутыми корнями деревьев, среди бурелома, в нишах, на склонах оврагов, в расщелинах скал и т. п. Иногда волки приспосабливают норы барсуков, сурков, песцов и других зверей, реже роют их самостоятельно. Свое жилище хищники располагают в глухих, труднодоступных местах, тщательно их маскируют и на подходе к нему соблюдают всяческие меры предосторожности, чтобы не открыть врагам, где находится потомство. В противоположность этому известен ряд случаев, когда волчат находили в совершенно неожиданных местах: в старых скирдах соломы, оставленных в поле; в штабелях дров и снегозащитных щитов около проезжей дороги; на хлебном поле в 300 метрах от деревни; в коноплянике в 10 метрах от усадьбы. Характерно, что волки никогда не промышляют вблизи своего жилища, а на расстоянии 7-10 километров и далее, что, конечно, тоже способствует безопасности выводка.

Волк — типичный хищник, добывающий пищу самостоятельно активным поиском и преследованием жертв. Повсеместно основу питания волков составляют копытные животные. Наряду с крупными животными в питании волков большую роль играют мелкие… Волк известен своей прожорливостью. Действительно, если он голоден, то способен съесть до 10 килограммов мяса. Однако в обычных условиях суточная норма взрослого зверя составляет всего около двух килограммов, остальное мясо он просто растаскивает и прячет про запас, съедая позднее, что не всегда принимается во внимание и способствует преувеличенным представлениям о прожорливости волка. С другой стороны, этот зверь обладает удивительной способностью голодать, не утрачивая при этом жизненных сил. В Ямальской тундре раненый волк пролежал, не меняя места и не охотясь, то есть будучи голодным, 17 дней. Он сильно исхудал, но полностью оправился от ран и бежал, как здоровый.

В процессе охоты волков за крупной дичью особенно хорошо видно, насколько это высокоразвитые хищники, какой сложностью отличается их поведение. Даже охотясь вдвоем в летнее время, волки нередко практикуют разделение обязанностей, когда один становится загонщиком, а другой прячется в засаде. Первый из них действует очень осторожно, постепенно, методично направляя намеченную жертву к своему напарнику. При этом хищники обнаруживают поразительную неутомимость, беспощадную настойчивость и рано или поздно добиваются своего.

Хорошо развитая высшая нервная деятельность сочетается у волка с силой, ловкостью, неутомимостью, быстротой бега и другими физическими данными, значительно повышающими шансы этого хищника в борьбе за существование. Спокойно идущий или бегущий волк поражает легкостью движений. Он словно стелется над землей; не меняя аллюра, преодолевает большие расстояния без тени усталости. Если волков пара или группа, то они идут гуськом, ступая строго след в след, и лишь на повороте или на местах отдыха, где звери расходятся, можно определить их число. Отпечатки лап на земле очень отчетливые, чем отличаются от несравненно более расплывчатых следов крупных собак.

Широко обсуждаемый вопрос, вредны или полезны волки, не может быть решен однозначно. В районах пастбищного скотоводства, там, где волки уничтожают много домашнего скота, они подлежат преследованию и истреблению. Аналогичная ситуация складывается и в охотничьих промысловых хозяйствах, ведущих интенсивный промысел копытных зверей. Однако в заповедниках и национальных парках, в естественных угодьях волки имеют такое же право на существование, как и все другие элементы экосистемы. В ряде мест (например, в некоторых центральных областях европейской части СССР), где численность волков сильно снижена искусственным путем, появляются гибриды волка с собаками — волкособаки.^[16] Эти животные могут наносить более значительный ущерб охотничьей фауне, чем волки.

В ряде мест своего ареала волки исчезли, иногда их численность мала. К концу Великой Отечественной войны в нашей стране было 150–200 тысяч волков. К 1973 году их численность в результате интенсивной охоты снизилась примерно до 50 тысяч.

Волк внесен в Красную книгу СССР…»

Вот каким был «Волковласов».

В Москве Власову была означена роль в Китае — Власов будет советником при начальнике Военной академии в одном из отдаленных районов страны. Надо знать: для нашей разведки в Китае в те годы жгучий интерес представляла огромная русская колония, диаспора, состоявшая из белогвардейцев, белых казаков, просто бежавших русских от большевистского террора, там заваривались часто разного рода подрывные операции против СССР, военные провокации, вылазки на наших границах. В Китае стояла 2-миллионная Квантунская армия милитаристской Японии. До начала Второй мировой войны оставалось несколько месяцев. В Токио на этот регион вовсю уже работал советский разведчик Зорге. И жизнь свою он, к сожалению, закончил 7 ноября 1944 года в 10 часов 20 минут на виселице токийской тюрьмы как «опасный государственный преступник». В связи с 50-летием гибели Рихарда Зорге немецкое информационное агентство ДПА назвало его «человеком, который, по мнению историков, во многом предопределил исход Второй мировой войны». Это правда, не будь Зорге, Москву бы нам не удержать. А что сталось бы со всеми нами, если бы у нас не оказалось Андрея Власова?

С февраля по май 1939 года «Волков»-Власов состоял советником при маршале Йен-Цзишане, командующим 11-м военным районом северо-западного фронта на участке Шаньси. Власову на выбор представили трех переводчиков. Он выбрал Сун-Куеши — самого молодого, ему было 29 лет. Почему именно этого 29-летнего парня? Потому что Сун-Куеши был не просто «перевошка», а окончивший на Западе университет, юридический факультет. Потому что этот «юрист» работал не в какой-то адвокатской конторе, а в бюро печати министерства иностранных дел. Зорге у нас ведь тоже был журналистом, Тургенев — писателем… А найдите мне и сегодня хоть одного выпускника университета США, Англии, Германии, Франции, допустим, из России, и чтобы он за время учебы не был бы завербован местной спецслужбой или не пытались бы его завербовать? Не найдете. В 50-х годах в Штатах учился будущий член Политбюро ЦК КПСС А. Яковлев, будущий генерал КГБ Калугин, кем они оказались на поверку? «Агентами влияния». Власову, по «легенде» ГРУ, требовался канал, человек, который «изучал», «работал» бы его, доносил о каждом его шаге, а роль Власова — роль подыгрывающего. Сунь в этом смысле для ГРУ оказался настоящей находкой.

В Китае Власов, что называется, крупно отличился: в короткий срок наладил профессиональную подготовку слушателей в академии, куда приехал советником, а содержанием своих лекций, с которыми он выступал перед военной аудиторией всех рангов, обратил на себя внимание самого Чан Кайши. Такой штрих, училище располагалось вдали от центра, Власов оказался там один, что категорически запрещалось по правилам работы наших военных советников за рубежом. Обязательно должно было быть не менее двух, и желательно, чтобы один обязательно был связан с чекистами. Случайность, что «Волков» остался без присмотра? В 1938 году в этих делах случайностей не бывало. Что он там делал один? Что надо было скрывать даже от своих коллег? От каких коллег?

Между ГРУ и КГБ всегда, сегодня также, шло глухое и непримиримое соперничество. Даже работая за рубежом в одной и той же конторе-прикрытии, даже зная, что сосед по столу «комитетчик», «грушник» никогда не поделится с ним своей информацией — никакой. Так же ведет себя по отношению к «грушнику» и «комитетчик». Во времена Берии это соперничество очень часто кончалось «мокрыми разборками». История знает, как ради того, чтобы вырваться вперед по части добычи информации, проведения особо значимой операции, «комитетчики», не моргнув глазом, подставляли «грушников» под кого и под что угодно. Так что надо было скрыть Власову даже от, казалось бы, своих в Китае? Может быть, контакты и знакомства, которые завязывал Власов-«Волков» с соотечественниками — вчерашними белогвардейцами, ими потом, в 1943 году, уже была полна его РОА? И то, и другое, и третье. Но самое главное — это была операция ГРУ: больше всего «грушники» опасались, что про нее прознают «комитетчики». По меньшей мере, их придется тогда брать в долю, а иначе «комитетчики» просто провалят дело, элементарно — однажды сдав «грушников» тем же немцам. Надо знать, что ГРУ в то время состояло, за очень редким исключением, сплошь из русских, ведомство Берии, до него Иегуды-Ягоды — сплошь из интернационалистов и профессиональных революционеров из Прибалтики и с Кавказа.

Группу военных советников в Китае возглавлял комдив Черепанов — разведчик до мозга костей. Вскоре его «почему-то» «внезапно» отозвали в Москву, и Власова «почему-то» назначили на его место. Но если рядовым советником действительно может быть любой толковый офицер, то на должности руководителя группы военных Советников даже очень толковый армейский офицер может быть только, скажем так, гипотетически. Почему? Потому что во все времена эта должность была за ГРУ. Что это значит? Это значит, Власова зачем-то «натаскивали» на работу с «коллективом сослуживцев» по руководству громадной «русской колонией» в условиях чужой и враждебной страны, но при этом «коллектив сослуживцев», «ядро» не должно знать, кто он на самом деле и какова его роль вообще. К слову, точно такой же группой советских военных советников в Китае в 1925 году руководил Блюхер. Тоже был любимцем Сталина и лучшим другом Чан Кайши — тогда генерала, входившего в Военный совет при ЦПК Гоминьдана. Звезда Чан Кайши всходила при большой работе Блюхера на Чан Кайши. Ни с какой стороны Блюхер никогда не был завязан на ГПУ, но на ГРУ — сам бог велел. В сознании каждого военнослужащего ГРУ — всего лишь одно из армейских подразделений. К сожалению, очень многие «грушники» почему-то заканчивали, как Блюхер:^[17] их расстреливали или вешали свои, если своими можно считать Берию-чекиста…

И вдруг, когда Власов оказался фактическим руководителем группы наших военных советников, поползли слухи: коммунист Власов купил в одном доме, у одной китайской семьи, 16-летнюю китаянку сроком на три месяца, мол, так дешевле — и наложница, и стряпуха, и прачка, и уборщица. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»? И это при наличии суперпринципиальной парторганизации из числа военных советников? И это при длиннющей руке и всевидящем оке ГПУ? Возможно ли такое в принципе? Разврат? Разложенец? Куда смотрят партийная организация, «советские органы», наконец? Больше того, вдруг появился на всех столбах плакат, на котором Власов и милитарист Ян Сигнань в обнимку: мол, вечная дружба с китайскими милитаристами, злейшими врагами китайских коммунистов во главе с Мао Цзэдуном. Скандал! Тогда еще не горланили: «Сталин и Мао — слушают нас», но братание уже шло по всем направлениям. Всем стало ясно, что дни Власова сочтены, плачет по нему петля Берии. Дошлые люди судачили: плакат этот состряпал в утоление своих непомерных амбиций сам Власов, его это инициатива, хочет быть первым. «Выскочка» — таким словом поливали Власова в Китае свои завистники и… чужие «глаза-уши»: через три года этим словом в сердцах назовет Власова однажды прилюдно на одном эсэсовском сборище высокого ранга Гиммлер. Может быть, помнил донесения своей агентуры в Китае о Власове китайской поры?

А как в этом смысле было у Зорге? Может, не так? И не только с «бабами» и «выпивкой», а пошире.

…В конце 30-х годов, когда армии Гитлера уже победоносно маршировали по улицам европейских городов, немецкая колония в союзном Токио жила на широкую ногу — свидетельствует все то же агентство ДПА. Одним из самых ярких ее представителей считался корреспондент влиятельной газеты «Франкфурте цайтунг» Рихард Зорге. Он пользовался славой героя-любовника и заядлого выпивохи с манерами «салонного льва». Как видим, кое-что совпадает, правда, на «салонного льва» Андрей Власов не мог в принципе покушаться из-за своего деревенского происхождения, что должны были знать все, кто кружился вокруг него, — Андрею лепили имидж «деревенщины, который ничего умного не придумал, как купил бабу на три месяца целиком». Вместе с тем Рихарда Зорге считали личным другом и ближайшим советником немецкого посла и одним из самых компетентных экспертов по азиатским проблемам. Андрей Власов тоже считался личным другом и ближайшим советником Чан Кайши, а жена Чан Кайши души не чаяла в «умном и очаровательном» Андрее.

Служивший в то время атташе в посольстве Германии в Японии дипломат Ханс Отто Майснер позднее писал про Рихарда Зорге: «Он был самым удивительным человеком, с которым мне когда-либо доводилось встречаться». Подобных отзывов об Андрее Власове можно привести очень много, из каждой поры его жизни.

«Этот удивительный человек был одновременно и одним из ведущих советских агентов, руководителем разведывательной группы, по кличке «Рамзай», — сообщает ДПА. — Ему подчинялись радист Макс Клаузен и несколько курьеров, вывозивших добытые им данные за пределы Японии. Однако заслуги Рихарда Зорге стали известны лишь несколько десятилетий спустя. Только в 1964 году ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза».

Тут Андрею Власову в сравнении с Рихардом Зорге не повезло больше. Если Зорге признали нашим разведчиком через 23 года после его ареста в Токио: присвоили звание Героя Советского Союза, улицу, параллельную той, на которой находится здание ГРУ, назвали именем Рихарда Зорге, в ста метрах от здания ГРУ, подчеркиваю, что Рихард Зорге не из КГБ, что на Лубянке, а из ГРУ, ему поставлен великолепный памятник, — то Андрея Власова не признали до сих пор. Почему? Меньше сделал? Или настолько больше, что страшно сказать? А если сказать, то придется признать, что Власов был «человеком, который… предопределил исход Второй мировой войны»? Ничего, признают… В глубоких подвалах спецхрана, за толстенными дверями лежат в тиши и безмолвии документы, они запаяны в цинковые коробки, на них даже не значится срок вскрытия… Никогда? Что это за документы, которые «глаза бы не видели никогда»? Все тайное когда-нибудь становится явным.

Рихард Зорге на шесть лет старше Андрея Власова, он родился 4 октября 1895 года в Адшибенте под Баку, где отец его работал инженером на нефтяных промыслах. После окончания гимназии в Берлине и начала Первой мировой войны Рихард Зорге ушел добровольцем на фронт защищать «законные интересы германской империи». Делал он это хорошо, после нескольких ранений был уволен в запас и стал студентом. По некоторым сведениям, с 1916 года он уже поддерживал тесные связи с социал-демократическими и марксистскими организациями. А в начале 1925 года его след затерялся в Москве, где он, как предполагают, учился в разведшколе. Не в той ли, в которой позже преподавал Андрей?

Пять лет спустя журналист Р. Зорге объявился в Шанхае, имея при себе многочисленные и блестящие рекомендации. Андрей Власов в Китае появится восемь лет спустя и будет воевать на подступах к Шанхаю. Считается, что там Зорге занимался созданием разведсети, так как руководство СССР опасалось японской экспансии на советский Дальний Восток и Сибирь. Для подобных опасений были веские основания: ведь уже в 1931 году войска императорской Японии оккупировали Маньчжурию и создали на ее территории марионеточное государство под названием Манчжоу-Го во главе с императором Пу-И.

В конце 1932 года Р. Зорге покидает Китай и через Германию и США перебирается в Японию. В 1933 году в Иокогаме впервые появляется представительный немецкий журналист, опять имеющий при себе блестящие рекомендации, в частности адресованные военному атташе германского посольства в Токио подполковнику Ойгену Отту.

В японской столице Р. Зорге приступает к созданию агентурной сети и устанавливает контакты с германским посольством. Благодаря обширным знаниям журналиста по части проблем Азиатского региона германские дипломаты охотно обращаются к нему за советами и рекомендациями. У Андрея Власова точно такая же ситуация сложилась в Берлине, где он в короткий срок стал у немцев главным «специалистом» по СССР. Росту авторитета разведчика Зорге способствует тот факт, что с 1936 года он — собственный корреспондент влиятельной газеты «Франкфурте цайтунг». У Власова таких «фактов», «способствующих росту авторитета» в глазах немцев, было во множестве: от — «любимец Сталина» до — «спаситель Москвы».

В 1938 году военный атташе О. Отт занимает пост посла гитлеровской Германии в Японии, а Р. Зорге к тому времени уже является его близким другом и доверенным лицом. Может быть, благодаря именно этому обстоятельству в 1939 году Р. Зорге поручается создание информационной службы посольства. Разведчик получает практически полный доступ к дипломатической переписке между Берлином и Токио и возможность передавать копии важнейших документов в Москву.

В мае 1941 года Р. Зорге одним из первых сообщил в Москву о точной дате предстоящего нападения гитлеровской Германии на СССР. В этом месте обязательно следует такая фраза: «Однако этому сообщению Сталин не верил вплоть до 22 июня 1941 года». Все это правильно на ум маленький, для которого разведка что-то вроде подглядывания в замочную скважину, подслушивание, стоя за портьерой, а сами разведданные — причина, чтобы начать рвать на себе волосы, сигнал куда-то бежать, кого-то куда-то гнать, строчить умные и грозные приказы, которые при всем желании выполнить нельзя по неумолимым объективным причинам…

В 1941 году Советскому Союзу угрожала реальная опасность войны на два фронта. На дальневосточной границе стояла мощная японская армия, готовая к вторжению в Сибирь. К этому Японию активно подталкивала Германия. Но официальный Токио принял в августе 1941 года другое решение: главное внимание будет уделяться завоеванию Тихоокеанского региона. Сообщение об этом радист Рихарда Зорге передал в Москву в октябре 1941 года.

На сей раз Сталин почему-то поверил Зорге. Не верил, не верил, и на тебе — вдруг поверил! С чего бы это? Все пишущие о Зорге в этом месте набирают в рот воды и даже не задаются подобным вопросом. А ведь гораздо логичнее было бы, чтобы Сталин вначале поверил, а потом — не поверил. Дело в том, что Сталин поверил Зорге и когда тот сообщил дату нападения Германии на СССР. Однако предотвратить нападение он не мог, это было не в его силах. Оттого что человек знает свой смертный приговор, еще не значит, что он не будет расстрелян. А сообщение Зорге было тем приговором, который Сталин знал и без Зорге. Дело было не в Зорге и Сталине, а в возможностях страны. СССР мог отреагировать на сообщение Зорге так, как он отреагировал. Но на сообщение Зорге о том, что японцы «разворачиваются фронтом на Тихоокеанский регион», стране, Сталину было по силам отреагировать мгновенно, и они отреагировали мгновенно: ожидавшие японского вторжения наши армии были в кратчайший срок переброшены из Сибири и с Урала на Западный фронт против немцев, уже находившихся на подступах к Москве. Советские историки ни словом не обмолвливаются об этом русском чудо-маневре, об этой фантастической переброске русских стратегических сил на гигантские расстояния при фантастически ограниченных транспортных возможностях. В 1941 году я мальчишкой жил в Магнитогорске и помню, что от нас под Москву отправляли воинские подразделения даже пешком, в надежде, что где-нибудь по пути их смогут подбросить в сторону Москвы каким-либо транспортом: гужевым, моторным или паровым.

Свежие силы дали возможность Красной Армии 6 декабря 1941 года начать победное контрнаступление под Москвой. Захватчики понесли большие потери и были отброшены от столицы, а в ходе Великой Отечественной войны наметился перелом.

Японская контрразведка схватила Зорге 18 октября 1941 года. Его арест был настолько неожиданным для германского посольства, что оно даже поначалу собиралось заявить Японии протест в связи с «антигерманской акцией».

Примерно через два года после тщательного следствия токийский суд 29 сентября 1943 года вынес Рихарду Зорге смертный приговор, который и был приведен в исполнение 7 ноября 1944 года — в день очередной годовщины Октябрьской революции 1917 года в России.

Ну а что же Власов? А ничего — продолжал, как и Зорге когда-то, «пьянствовать» по ресторанам. Но однажды, в декабре 1939 года, вдруг «протрезвевший» советник Чан Кайши не спеша собрал чемодан и отбыл в сторону Москвы. 29.12.39 года за подписью комбрига Ильина поведение Власова в Китае было оценено такой аттестацией:

«Тов. Власов хорошо грамотный командир. Как общее образование, так и военная подготовка хорошая. За время командировки выполнял ряд ответственных заданий (?). Проявил себя знающим дело и пользовался хорошим авторитетом. На нервной почве подчас проскальзывала грубость. Находясь в совершенно трудных условиях, показал себя как достойный большевик нашей Родины. Обладает достаточной силой воли и твердости. Настойчив, общителен, в общественной жизни активен. Предан делу партии Ленина — Сталина. Имеет хорошую марксистско-ленинскую подготовку. Может хранить военную тайну.

Практически здоров и вынослив в походной жизни…

Вывод: тов. Власов, находясь в командировке, с работой справился хорошо. Достоин назначения на должность начальника штаба армии и присвоения внеочередного звания «комбриг»^[18]».

Тогда же в ЦК ВКП(б) была составлена справка-объективка на Власова:

«В военном отношении хорошо подготовленный командир. Работая командиром полка, много работал над ликвидацией вредительства, повысил дисциплину. Занятия с комначсоставом проводит методически правильно, живо и поучительно. Большой силы воли и с хорошими организаторскими способностями командир. Находясь в правительственной командировке, проявил себя с положительной стороны и представлен к ордену Красного Знамени».

Добавим, что до введения звания Героя Советского Союза орден Красного Знамени в СССР был высшей наградой. Что происходит? Разложенец и развращенец — Герой?

И аттестация Ильина, и справка-объективка ЦК ВКП(б) лежали в специальных папках, за семью печатями личного дела Власова. А на поверхности кипели страсти, в Москве и в ставке Чан Кайши прошел слух, что по итогам загранкомандировки Власов решением парторганизации группы военных советников был исключен из партии, но будто бы в последний момент вмешался кто-то в Москве, и это спасло Власова. Что за дела? Кто распускает эти слухи? Родные «комитетчики»? Что-то пронюхали? Вряд ли…

И все-таки есть во всем этом железная логика. До появления Власова в Китае в качестве военного советника, он послужил в двух самых тогда важных наших военных округах, в военных округах первой линии — Ленинградском и Киевском особом. Ленинградский противостоял непримиримой Финляндии, за которой маячила фашистская Германия. Киевский особый стоял на самом для нас опасном направлении — Западном. Германия полным ходом готовилась к своему «Дранг нах остен». По разным причинам в Германии произошли крупные провалы нашей агентуры. Никто не сможет опровергнуть, что это, возможно, Берия уничтожал «грушников», чтобы выставить перед Сталиным свои кадры, себя.

По моим данным, у нас к началу Великой Отечественной войны в Германии оставалось лишь несколько наших разведчиков не выше ротного звена в вермахте, а в СС и гестапо — на уровне рядового состава. Полностью был вычищен от нашей разведки Берлин. Штирлицы геройствовали только в кино, да и то 40 лет спустя после войны. Я говорил об этом Юлиану Семенову. Он смеялся и отвечал:

«А ты докажи, что у нас не было Штирлица в самых высших эшелонах власти в Берлине. Не можешь? ГРУ меня не опровергает. Меня не опровергает КГБ. Так что принимай мою версию за чистую монету».

Юлиан Семенов был писатель, он писал не портретный очерк, а роман — и был прав совершенно. Но главный аргумент его этот:

«Наша разведка знала все, что делается в Берлине? Знала. Ведь мы же узнали о сепаратных переговорах американца Даллеса с генералом СС Вольфом? Узнали. Даже обнародовали сразу же в прессе и на радио. Значит, был у нас там такой источник информации? Был. А какой он был конкретно — я тебе нарисовал в образе моего Штирлица. Есть вопросы?»

У меня вопросов к Юлиану Семенову не было, потому что он как писатель и тут был прав. Сегодня я, может быть, предложил бы ему в прототипы «нашего человека» в высших эшелонах власти в Берлине Андрея Андреевича Власова, кстати, «фанатично преданного идее сепаратного соглашения немцев с американцами». Он прямо купался в этой идее. Только по чьему заданию? Зачем? Чтобы держать под своим контролем действия немцев в направлении сговора американцев с немцами у нас за спиной?

Позарез требовался нам «свой человек» в Берлине — в вермахте и в СС, в гестапо и в канцелярии Гитлера… Выбор пал на Власова'. Почему? Во-первых, изъян в автобиографии — окончил духовное училище, учился в духовной семинарии, а это значит, притесняем большевиками, изгой, то есть заклятый враг большевиков. Во-вторых, более 10 лет сидел в одном и том же полку — значит, затираем большевиками. В-третьих, служил в штабах, да еще в отделах боевой подготовки в двух самых важных для немцев наших военных округах. Заполучить такого офицера — мечта каждой разведки.

Китай в то время кишмя кишел немцами и японцами. Расчет был на немцев. Власов должен был повести себя в Китае так, чтобы им заинтересовались именно немцы. Вот откуда покупка 16-летней китаянки, плакат в обнимку с китайским милитаристом Ян Сигнанем, каждодневные «пьянки» в ресторанах. Власов должен был этими «художествами» загнать себя в угол, поставить себя в совершенно безнадежное положение, в смысле возвращения на Родину. За такое дома — по меньшей мере тюрьма. Немцы должны были клюнуть на это и «попытаться» склонить этого забулдыгу русского, обалдевшего от заграницы, если не к бегству, то к сотрудничеству по меньшей мере.

В легенде ГРУ, разработанной для Власова, был уход его к немцам. Для него было подготовлено то, что он, находясь уже у немцев, должен был им «выдать» и по Москве, и по Ленинградскому военному округу, и по Киевскому особому. Но главное — он должен был заинтересовать их чем-то особенным, например как военный специалист, знаток РККА. Он должен был стать в Берлине тем, без консультации, рекомендации, совета которого немцы не могли бы обойтись.

Но, как говорится, гладко было на бумаге. Перехода не произошло, немцы слишком долго присматривались. В ГРУ сделали однозначный вывод: пока Власов не тянет на «богатый улов» в немецком понимании. Сделали соответствующие выводы. Власова надо еще накачивать и накачивать как для внутреннего, так и для внешнего пользования… Но нет худа без добра — произошли первые смотрины, Андрей себя показал и других посмотрел. Немцы крючок заглотили. Вот почему разведчик из ГРУ комбриг Ильин написал в аттестации:

«Находясь в совершенно трудных условиях, показал себя как достойный большевик нашей Родины… Может хранить военную тайну».

От кого? От ГРУ?

В ГРУ разумно рассудили: не прошло сегодня, пройдет завтра, не в Китае, так где-нибудь в Европе, например, при выезде в составе какой-либо военной делегации. В хорошей разведке операции выглядят как захватывающие воображение романы, в плохой разведке разведчики начинают работать по совместительству писателями, за своим письменным столом разрабатывают сюжеты «из жизни разведчиков». Даже в самой отличной поэзии часто целые поэмы пишутся ради одной строчки. В хорошей разведке так же: Власов должен был попасть в Берлин и начать там работать — ради этой строки и писалась целая поэма.

А тем временем, по возвращении Власова в Москву, «легенду» на него стали, что называется, нагружать ускоренными темпами. Вот откуда на первый взгляд поспешный вывод того же разведчика Ильина: «Достоин назначения на должность начальника штаба армии и присвоения внеочередного звания «комбриг», а в справке-объективке ЦК ВКП(б) — представить к «ордену Красного Знамени». У разведки, как и у любого творческого коллектива, есть своя творческая кухня. В глазах немцев Власову набивали цену, делали целью для абвера — армейской немецкой разведки.

Получил Власов и от Чан Кайши орден — «Юн-Хю», а жена маршала Чан Кайши пожаловала ему очень дорогие золотые часы, от других — еще ворох ценных подарков, которые он по прибытии на Родину сдал «советским органам». И орден, и ценные подарки были за дело, он действительно показал себя в Китае блестящим военным специалистом, установил с Чан Кайши личные, дружеские отношения. Коммуникабелен, но себе на уме — таких в разведке ценят на вес золота. Безусловно, в той или иной форме, но немцы выходили на Власова в Китае, не случайно едва ли не самым первым допросил перешедшего к немцам Власова не человек из абвера или СС, а как и юрист-переводчик Власова Сунь, некто Густав Хильгер — человек из Министерства иностранных дел, бывший советник посольства Германии в Москве, в 1920 году руководил репатриацией из России немецких военнопленных, «не имевший, пожалуй, на Западе соперников в знании людей и страны, располагавший колоссальным опытом, накопленным им за два десятка лет работы в России» — так аттестует его Штрик-Штрикфельдт.

…Автобиографию Власова мы прочитали. Однако вот что наговорил Власов немцам при первом же допросе, а известный уже нам Густав Хильгер добросовестно записал наговоренное своими словами.

«Краткие данные по автобиографии о прохождении военной службы

Власов родился 1.9.1901 года в Горьковской губернии. Отец-крестьянин, имел 35–40 моргов земли; старая крестьянская семья. Образование среднее. В 1919 году учился один год в Нижегородском университете. В 1920 году вступил в Красную Армию. В первое время Власова в Коммунистическую партию не принимали как бывшего ученика монастырской школы. В 1920 г. учился в школе командиров взводов, а затем был командиром взвода на врангелевском фронте. В этой армии пробыл до конца войны 1920 г. Затем — командир взвода и заместитель командира роты до 1926 г. В 1925 году учился в школе средних командиров. В 1928 году учился в школе старшего командного состава. В 1928 г. — командир батальона. В 1930 г. вступил в Коммунистическую партию с целью продвинуться вперед в Красной Армии. В 1933 г. — преподавание тактики в школе среднего командного состава в Ленинграде. С 1933 года — заместитель начальника оперативного отдела штаба Ленинградского военного округа… Затем — командир полка. В 1938 г. — короткое время начальник штаба Киевского военного округа. Непосредственно за этим — участник советской военной миссии в Китае. Во время этой командировки был произведен в полковники. По окончании командировки в Китай в 1939 году — командир 99-й дивизии в Перемышле. 13 месяцев — командир дивизии. В 1941 г. — командующий мотомехкорпусом во Львове. В боях между Львовом и Киевом его мотомехкорпус был уничтожен. Затем стал комендантом Киевского укрепрайона. Одновременно ему было поручено вновь сформировать 37-ю армию. Из борьбы за Киев он вышел с маленькой группой. Вслед за тем был временно в распоряжении генерала Тимошенко, формируя вновь войска снабжения Юго-Западного фронта. Спустя месяц переведен в Москву для принятия командования вновь сформированной 20-й армией. Затем — участие в обороне Москвы. До 7.2.1942 г. — командующий 20-й армией. 10 марта переведен в штаб Волховского фронта. Здесь вначале — тактический советник (консультант) 2-й Ударной армии. После смещения командующего 2-й Ударной армией генерала Клочкова он принял 15.04 командование армией».

Конечно, никакие это не «автобиографические данные». Автобиографию мы читали только что выше. Это то, что на профессиональном языке разведчиков называется «легендой». Да, в ней, как и во всякой «легенде» разведчика, 99 процентов — правда. А что есть один процент? Вот он в чистом виде: из «начальника учебного отдела курсов военных переводчиков разведывательного отдела ЛВО» Власов очень изящно превратился в забубенного преподавателя какой-то «тактики в школе среднего командного состава в Ленинграде» — поди проверь, Ленинград-то держится; очень интеллигентно опущено, что в ЛВО и КОВО Власов «БЫЛ ИЗБРАН ЧЛЕНОМ ВОЕННОГО ТРИБУНАЛА ОКРУГА»,^[19] членом Президиума районных организаций Осоавиахима и других (?); вступил в «Коммунистическую партию», разумеется, исключительно «с целью продвинуться вперед в Красной Армии» — тоже понятно немцу; смещены акценты, убраны подробности, опущены имена, например, имя Голикова — бывшего его прямого командира, походившего потом в начальниках ГРУ, но выпячено совершенно нейтральное имя: «был… в распоряжении генерала Тимошенко», сделана стилизация «под разумение немца» — «морги», «монастырские школы», чтоб не ломали голову, чтоб с полуслова каждому из них было все абсолютно ясно, а в остальном: 99 процентов — сущая правда, кстати, которой немецкую разведку начали кормить по меньшей мере с 1938 года, когда Власова забросили в Китай.

В Китае люди из немецкой разведки, и не только из немецкой, работали под «крышей» этого министерства почти открыто. Свен Стеенберг в своей обстоятельной книге «Власов» приводит такой факт. Оказывается, Власов со своим переводчиком постоянно занимался в Китае самой настоящей… разведкой. Стеенберг пишет:

«Неоднократно он^[20] доказывал личное мужество. В разведке, где всегда грозила опасность быть захваченным в плен японцами, он отдал приказ Суню, шедшему вслед за ним, застрелить его, если они попадут в засаду».

Значит, в плен к японцам он не пойдет даже под дулом пистолета, скорее застрелится, чем сдастся. А к немцам? Передо мной протокол закрытого судебного заседания военной коллегии Верховного суда СССР от 30 июля 1946 года. Председательствующий генерал-полковник Ульрих по ходу следствия задает Власову вопрос:

«Подтверждаете ли вы ваши показания от 25 мая с.г., то есть основные ваши показания: сдаваясь немцам, были ли вы убеждены в правильности действия. фашистов, и, переходя на их сторону, делали это добровольно, согласно вашим убеждениям или как?»

И что же в ответ?

«ПОДСУДИМЫЙ ВЛАСОВ:

«Смалодушничал…»

Коротко и ясно, дальше и пытать вроде бы не о чем. Ну какие после этого вопросы вы зададите этому подсудимому? Сказал — и намертво закрыл все вопросы к нему «почему?» да «как?». Одним этим словом он отсек все, что было с ним до той секунды, как он оказался у немцев. Дальше разговор мог идти только о том, что Власов «презренный трус». Это необходимо было ГРУ? А быть может, Сталину, потому что «операция ГРУ» в какой-то момент, на каком-то этапе переросла уже в нечто, после чего с Власовым однажды случилась истерика и он, почти невменяемый, кричал немцам в лицо: «Что вы со мной сделали? В кого вы меня превратили?» Да, это была схватка двух разведок. Гитлер ведь так и не поверил Власову, что тот предатель…

Из этого власовского «смалодушничал» можно сделать только один вывод: не врал Власов Суню-переводчику и почему-то врал генерал-полковнику Ульриху. И его первый помощник Малышкин на вопрос: «Ответьте, как вы попали к немцам?» — сказал: «Я сдался немцам из-за трусости».

…«Опасаясь быть арестованным вторично… — «сознался» еще один действительно боевой, как и все они, генерал Буняченко, — 17 декабря 1942 года я перешел на сторону врага…» — ну прямо не боевые русские генералы, а соленые зайцы, какой наивняк поверит в эту примитивщину, намеренную примитивщину? Вообще, когда читаешь протоколы закрытого судебного заседания Военной коллегии Верховного суда СССР по «делу Власова» и «власовского ядра», создается такое впечатление, будто членов суда интересовал только один-единственный вопрос: «Как вы сдались в плен?» — в той или иной постановке, а «подсудимые», в той или иной форме, повторяли словно заученно и отрепетировано: «Смалодушничали!»

В июле 1941 года на Власова была написана «Боевая характеристика», завизировал ее 22 июля 1941 года командующий войсками 6-й армии генерал-лейтенант Музыченко и член Военного совета дивизионный комиссар Попов.

«4-й механизированный корпус с первых дней войны принимает участие в боевых операциях по разгрому противника. Умелое руководство тов. Власова войсками обеспечивало крупнейшие успехи частей корпуса. Мужественно дрались 8-я и 32-я танковые дивизии. Энергичный, требовательный командир. САМ ЛИЧНО ПРОЯВЛЯЕТ МУЖЕСТВО И ОТВАГУ».^[21]

Где спектакль — с Сунем или с Ульрихом?

Вот как характеризует Власова находившийся рядом в тот трагический волховский период начальник политотдела штаба 2-й Ударной армии Иван Андреевич Фомичев:

«В марте и апреле 1942 года Власов находился в расположении войск нашей 2-й Ударной армии. Мне неоднократно приходилось встречаться с ним, сопровождать его в соединения войск армии. Как командир Власов производил впечатление грамотного, волевого, требовательного, не трусившего в сложной обстановке. Однажды в блиндаж, в котором Власов проводил совещание командиров соединений, попал крупный снаряд, частично разрушивший его потолок и стену. Некоторые командиры пытались сбежать, но Власов вернул их и продолжил совещание…»

А вот последняя радиограмма за подписью Власова:

«№ 115 23.6.42 23.35.

Нач. ГШКА. Начальнику штаба фронта.

Бой на КП штаба армии отм.43,3 (2804-Б). Помощь необходима.

Власов».

Вообще-то текст больше похож и на шифровку в том числе, например: «КП пуст — ухожу, как условились. Не забудьте о помощи, которая была обещана…» А что эта радиограмма значит, если ее текст перевести на житейский язык? Власов вызвал огонь на себя, как это делают все разведчики, когда их настигает погоня, и сообщил точные координаты местонахождения своего командного пункта для нанесения бомбового удара нашей авиацией. Речь здесь не идет о самоубийстве. Речь здесь идет о том, что генерал Власов был мужественный и отважный человек, и малодушие никак не могло быть мотивом сдачи его в плен. В протоколе самого первого допроса Власова немцами есть замечание: Власов производит «впечатление сильной и прямой личности. Его суждения спокойны и взвешенных». Но все по порядку…

А это из какой «автобиографии»? В 1962 году генерал-майор Е. Фоминых, бывший командир 25-го танкового корпуса, которому в мае 1945 года была поставлена задача повернуть от Берлина и двинуться в направлении Праги, рассказывал, что уже в ходе марша был передан приказ советского штаба фронта о выведении корпуса из оперативного подчинения армии для блокирования РОА… Короче, вот как Фоминых вспоминал в 1962 году в «Известиях» один из эпизодов «пленения» Власова.

…Власов был доставлен в 25-й танковый корпус. «Я и начальник политотдела П. М. Елисеев с любопытством разглядывали приближавшегося к нам в сопровождении комбата капитана Якушева высокого сутулого генерала в очках, без головного убора, в легком, стального цвета плаще. Так вот каков этот выродок!

— Как прикажете считать, — высокомерно, подергивая левой бровью, начал Власов. — Я у вас в плену или вы в плену у американцев? На каком основании вы меня задержали?

— Уточним вашу личность. Кто вы? Какие при вас документы? — осадил я его.

— Я — Власов. Власов сорвал с себя плащ и бросил его на спинку стула. Странная форма цвета хаки. Без погон. На брюках малиновые шелковые лампасы».

Дальше происходит совершенно невероятное. Вот как описывает это Фоминых:

«Трясущимися руками, спеша и не попадая во внутренний карман кителя, он^[22] достал удостоверение личности.^[23] Знакомые подписи удостоверяют, что перед нами бывший командующий 2-й Ударной армии Ленинградского фронта».^[24]

«Трясущимися руками» — почему? От радости? Катусев и Оппоков сообщают еще более поразительные подробности. Оказывается, у всего «власовского ядра» много времени уходило «на обдумывание ходов возможного возвращения в преданное ими общество».^[25] Шатов, к примеру, добровольно переходя на службу к оккупантам, на всякий случай (?) припрятал в «надежном месте» билет члена ВКП(б), что не помешало ему затем активно «состоять» в антикоммунистической «партии». Ну а Власов, тоже на всякий случай (?) почти всю войну держал при себе советскую партийную книжицу^[26] и расчетную книжку начальствующего состава Красной Армии? Из какой это «автобиографии»? Западные исследователи «исторического феномена», как выразился И. Хоффманн о Власове в письме в «Военно-исторический журнал» после того, как мы опубликовали первое исследование Катусева и Оппокова «Иуды» (в то время я был главным редактором «ВИЖ»), поступают просто — для них этих фактов просто не существует. Наши же исследователи чаще всего наличие партийных билетов при Власове и Шатове ставят им в строку — «лицемеры», «хамелеоны» и «двурушники».

А почему бы партийный билет, который Власов пронес буквально у сердца все годы, находясь среди немцев, не «прочитать» так: «Я, Власов, никогда не изменял линии партии, никогда не уклонялся от генеральной линии партии: ни в 30-е — в битве с троцкистами, ни в 40-е — в битве с фашистами»? Надо знать, что такое был партийный билет для людей того героического времени. Все успехи свои личные и Родины в целом они справедливо связывали непременно с партией. Лишиться партийного билета для настоящего партийца было личной трагедией, катастрофой. Куда смотрело ГРУ, когда инструктировало в последний раз Власова? ГРУ смотрело правильно. Очень хорош был бы Власов, заявись он к немцам без партбилета. Власов без партбилета у немцев — это не Власов из ГРУ. Вся игра строилась на открытости, на откровенности, на честности и искренности со стороны Власова. Но и потом Власов не «выбросил на помойку» свой партбилет, хотя по логике он должен был именно так поступить с «ненавистными корочками», символом Сталина-Ленина и пр. Генерал Лукин — герой плена и обличитель потом Власова — так и поступил. В партию его в 1946 году принимали заново. Власова принимать в партию в 1946 году не требовалось, нужно было бы только проставить в партбилете членские взносы за все время отсутствия в своей партийной организации. Не выбросил-таки, сработало сокровенное. Партбилет был для генерала Власова той самой потаенной ниточкой, которая связывала его с Родиной. Партбилет был для генерала Власова талисманом-хранителем, ладанкой у сердца. Другого объяснения просто не существует.

А почему бы удостоверение личности генерала, которое Власов пронес с собой все годы, находясь у немцев, не прочитать так: «Я, Власов, рано или поздно вернусь в свою родную армию. Мне не потребуется выписывать новые документы. Когда я встречу первого нашего, я с радостью и гордостью предъявлю ему свои документы, свое удостоверение личности советского генерала». Да, верно, удостоверение генерала Власову нужно было для того, чтобы доказать немцам, что именно он тот самый генерал Власов. Но потом-то он и удостоверение, по логике вещей, должен был выбросить на помойку. Он бы и выбросил его, как выбрасывали их все генералы в тех обстоятельствах. Но он бы тогда не был человеком из ГРУ — советским генералом.

И уже совсем как в кино о «подвиге разведчика» рассказана история о его жене. Женами Андрея Андреевича бог не обидел. Первая была из родной деревни Ломакино Анна — Анна Михайловна Воронина, учительница. Потом: Агнесса — Агнесса Павловна Подмозенко, из Гжатска, врач; Аделька — Адель Биленберг, немка, вдова эсэсовца, на которой он женился в 1944 году с благословения самого Гиммлера, — это все официальные, так сказать, законные. Но вот потребовалось Власову в 1945 году заполнить анкету арестованного, и в графе «жена» он пишет:

«Анна Михайловна Власова, девичья фамилия Воронина». Почему? Кроме Анны Михайловны, все остальные — «служебные», «ради дела»? Как с этим у остальных одиннадцати? У Жиленкова, например, в графе про жену записана не Елена Вячеславовна Жиленкова-Литвина — первая жена, а некая Зоя Борисовна Веселовская. Малышкин вписал в анкету не Анну Ивановну, свою первую жену, а другую женщину… У большинства же в основном так: «Где находится, не знает». И не только про первую жену, но и про мать, отца, детей, родных и близких. Это что за игры? Или все затеяно для того, чтобы, когда мужья и сыновья вернутся, соседи не догадались ни о чем? И не появилось бы лишних «информаторов и летописцев»?

О том, что немцы «крючок» ГРУ под условным названием «Волков» в Китае заглотили, подтверждает и дневниковая запись одного из них, представителя немецкого штаба Сергея Фрелиха: «В Китае большевистское мировоззрение Власова испытывает первое потрясение. Соприкоснувшись с некоммунистической страной, он увидел лживость советской политики, которая, с одной стороны, поддерживала националистов Чан Кайши против японцев, но, с другой стороны — пыталась ободрять коммунистов Китая. Таким образом, миссия Власова, помимо официальной задачи: помогать Чан Кайши в обучении и формировании его армии, — имела и тайное задание, а именно: создать предпосылки для победы коммунистов в Китае». Программа-минимум: создать у немцев впечатление, будто «большевистское мировоззрение Власова испытывает первое потрясение», — Главным разведывательным управлением была выполнена. Теперь можно было переходить и к выполнению программы-максимум — Власов в Берлине.

А пока… Сразу после командировки в Китай Власова бросают снова в тот же Киевский особый военный округ на должность командира 99-й стрелковой дивизии 17-го стрелкового корпуса 6-й армии. Где бы, вы думали, дислоцировалась 99-я стрелковая дивизия? В только что взятом в ходе воссоединения Западной Украины с УССР городе Перемышль. Был польский Пшемысль, а стал украинский Перемышль. С запада, юга и севера — только немецкие дивизии, оккупировавшие в сентябре 1939 года Польшу. По сути дела — заграница, немцы буквально через дорогу, встречи с ними у командования дивизии ежедневные. В свое время даже совместный парад войск провели с немцами. Случайно? Ни в коем случае. Все развивается по «легенде» ГРУ. Ситуация совершенно управляемая. В Токио, откуда исходила вся опасность для СССР с Востока, крепко сидел Зорге, в Берлине, откуда исходила смертельная опасность для СССР с Запада, пока не было никого. Вторая мировая война набирала обороты. В Берлине должны были быть свои глаза и уши. В Берлине должен был быть Власов, вхожий в высшие эшелоны власти.

С назначением Власова на 99-ю стрелковую дивизию, вокруг этого, вчера еще никому не ведомого соединения, вдруг началась несусветная свистопляска. Полистайте «Правду» и «Красную звезду» той поры; кажется, нет номера газеты, в котором бы не писалось о 99-й, хотя «Правде»-то какое дело до какой-то дивизии? В короткий срок 99-я дивизия стала лучшей, образцово-показательной в Вооруженных Силах СССР. 99-я — дивизия завтрашнего дня. 99-я хоть сегодня готова в бой с самым сильным, по последнему слову техники вооруженным противником. В 99-й лучшая оргштатная структура. В 99-й лучшая методика обучения и воспитания личного состава… Командир 99-й — комдив № 1 во всей РККА. Командир 99-й, разумеется, знает схему всех укрепрайонов и оборонительных сооружений. Сразу же Власова избирают членом партийного бюро партийной организации управления и штаба дивизии, через месяц — членом Перемышльского горкома партии. Местные газеты сообщают об этом тут же. Читайте, немцы: Власов становится авторитетом и в партии.

Из дивизии не вылезает сам нарком обороны Тимошенко. В восторге от дивизии и начальник Генштаба. На базе 99-й нарком проводит показные учения. На базе 99-й проходят разного рода всеармейские семинары, сборы, отрабатываются новые методики, опробуются новые орг-штатные схемы. Сплошняком в московских газетах идут фотографии Власова: Власов с Тимошенко, Власов с Жуковым, Власов с членами правительства… В «Красной звезде» одна за другой выходят огромные статьи за подписью Власова — проблемные, острые, из них видно: автор вхож в самые высокие московские кабинеты, он влияет — на военную политику страны. Политуправление Киевского особого военного округа в своем печатном органе публикует большую статью Власова под заголовком «Новое в подготовке войск». Отдельно брошюрой выходит «работа» Власова «Новые методы боевой учебы». В декабре 1940 года Власов выступил в Москве как содокладчик начальника Генштаба Мерецкова — самый умный и талантливый, ему известны все самые сокровенные тайны РККА, начиная от новых организационно-штатных структур до новейшей боевой техники и вооружения, которое сразу поступает именно в 99-ю. Власов — содокладчик самого нач. Генштаба. Власов вместе с нач. Генштаба ставит Вооруженным Силам задачи на предстоящий учебный год. В январе 1941 года Власов назначается на должность командира 4-го механизированного корпуса — самое совершенное и боеспособное, что есть в Красной Армии в тот период… ГРУ работало, держа постоянно в уме: у немцев Власов после Китая — человек с «потрясенным мировоззрением» и «открывший лживость советской политики», к тому же семинарист, которого почти до 30 лет не принимали в партию, имеющий слабость к женщинам — купил 16-летнюю китаянку, имеющий слабость к выпивке — в Китае из ресторанов не вылезал. Шла большая игра двух гигантских разведок мира.

Кто-то и сегодня повторяет глупости о том, будто Власов имел контакты с немцами задолго до начала войны и сдачи его в плен. Чушь. Была совсем другая игра. Власов немцев не подпускал к себе на пушечный выстрел. Он, по «легенде», должен был быть совершенно недоступен им, но они обязательно должны были не забывать: Власов с «потрясенным мировоззрением». По «легенде», с самого начала не они должны были к нему прийти, а все наоборот — он сам однажды добровольно должен был появиться у них… — и непременно прямо в Берлин, к Гитлеру. Если уж умного, хитрого, проницательного и осторожного китайца Чан Кайши смог окрутить, стать его личным другом, то почему не получится то же самое с тем же Гитлером? ГРУ знало, что может, на что способен его офицер.

Передо мной

«Наградной лист на командира 99-й стрелковой дивизии генерал-майора Власова А. А.

Наименование награды: орден «Красная Звезда».

1. Краткое конкретное изложение личного боевого подвига или заслуг:

Он^[27] лучше и быстрее других воспринял личные указания Народного комиссара…»

Дата — «февраль 1941 года». Наискосок по наградному листу от руки написано: «Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 февраля 1941 года наградить орденом Ленина». Вдумайтесь, что здесь написано. Было бы все понятно, если бы было написано: «Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 февраля 1941 года НАГРАЖДЕН…» Но здесь-то приказано Президиуму Верховного Совета СССР «НАГРАДИТЬ». Но ведь даже командир 8-го стрелкового корпуса генерал-майор Снегов представлял Власова всего лишь на орден Красной Звезды. Между орденом Красной Звезды и орденом Ленина дистанция огромная: орден Ленина — высший орден СССР. И что это за рука, начертавшая наискосок, которая выше Президиума Верховного Совета СССР, приказывает ему наградить какого-то Власова не орденом Красной Звезды, как оценил его труд в наградном листе прямой командир Власова генерал-майор Снегов, а высшим орденом СССР — орденом Ленина? Почерк Сталина? Даже близко не лежал.

Указ о награждении Власова орденом Ленина тут же был опубликован во всех газетах — читайте, немцы, какой соблазнительный объект для вашей разведки этот генерал Власов — только что его избрали в состав военного трибунала КОВО. А как, скажите, иначе отбирать и готовить резидента масштаба, допустим, Ивана Сергеевича Тургенева, нашего знаменитого автора «Отцов и детей», «Дворянского гнезда», «Записок охотника»… который был генералом русской армии и резидентом всей сети русской разведки в Европе? Во времена Тургенева и до самого 1917 года в нашей северной столице под присмотром нашего Генерального штаба, по которому проходил службу Иван Сергеевич, издавался журнал «Охотник». Это кого же имел в виду наш знаменитый сочинитель под Хорем и Калинычем, Ермолаем и Касьяном, Татьяной Борисовной и Петром Петровичем Каратаевым, печатаясь в «Охотнике»? А роман «Отцы и дети», почитайте еще раз «глазами профессионального разведчика» — просто отчет резидента о политическом раскладе сил в Европе того времени, политические прогнозы на будущее Европы и как это аукнется в России. Все это ждет еще русского прочтения, русского осмысления, расшифровки на русский язык.

Сегодня точно можно сказать, когда ГРУ планировало забросить Власова к немцам — после 22 июня 1941 года, но 22 июня 1941 года Гитлер напал на СССР, началась Великая Отечественная война. Пошла другая игра…

Но вернемся в 1940 год. После двух месяцев пребывания Власова в должности командира 99-й стрелковой дивизии на него пишется такая вот аттестация:

«…Два месяца показали, что т. Власов-с работой по управлению дивизией справляется. Предан делу партии Ленина — Сталина и социалистической родине. Политически и морально устойчив. Бдителен и умеет хранить военную тайну. Политически подготовлен, с массами связан.

…Авторитетом пользуется. Волевой командир. Энергичен и инициативен.

Организовать дело умеет, настойчиво проводит в жизнь свои решения.

Дисциплинирован. Здоров. Оперативно-тактически подготовлен УДОВЛЕТВОРИТЕЛЬНО.^[28]

Опыта в управлении дивизии еще нет, и здесь требуется еще значительная тренировка.

99 сд. к 1.5.40 пришла сплоченной и боеспособной с резко подтянувшимся общим порядком.

Тактическая, политическая и строевая подготовка удовлетворительна. Огневая неудовлетворительна.

Оружие, боевая техника и все виды имущества хранятся и содержатся в порядке. Хранение секретной переписки налажено.

Должности командира дивизии соответствует.

Командир 17 ск. комдив — Военный комиссар Колганов

Бригадный комиссар — 10 мая 1940 г. Кальченко».

Конечно, если не знать всей «игры», то по делам в дивизии Власов «должности командира дивизии» никак не соответствует: сам он, оказывается, в оперативно-тактическом отношении подготовлен едва-едва на «уд». На такой же «уд» тянет вся дивизия по тактической, политической и строевой подготовке. Но самое главное — дивизия не умеет стрелять. Огневая подготовка у нее «неудовлетворительна». А если дивизия не умеет стрелять, то это колхоз, совхоз — что угодно, но только не дивизия. Но комдив Колганов пишет в аттестации Власова: «Должности командира дивизии соответствует».

Аттестация, как и положено, идет «наверх». Вот какое заключение делает по поводу этой аттестации старший начальник: «С аттестацией и выводами согласен. Достоин присвоения военного звания «генерал-майор». Дивизией командует два месяца. Производит впечатление твердого, волевого командира. Уровень тактической подготовки в масштабе дивизии хороший». Уже разночтение. Колганов, ближайший командир Власова, констатирует, что «тактическая… подготовка удовлетворительна», старший начальник по «впечатлению» поправляет — «хорошая». А кто этот начальник? «Командующий 6-й армией комкор — ГОЛИКОВ. 12 мая 1940 года». Верно, тот самый Филипп Иванович, однокашник Власова по московским курсам с таким символическим названием — «Выстрел». Какое трогательное совпадение! Случай свел? Но вот еще «случайное совпадение». В июле 1940 года, через пару месяцев после того, как Голиков подписал эту «нелогичную» аттестацию на Власова, он, сходив со своей 6-й армией походом в Западную Украину, сразу назначается заместителем начальника Генерального штаба — начальником Главного разведывательного управления (ГРУ). Как раз на этот период приходится особенно интенсивная накачка имиджа Власова. Не умеющую стрелять 99-ю дивизию, так сказано в аттестации ее командира, в прессе представили как лучшую по огневой подготовке в Вооруженных Силах. Пребывал Голиков в должности начальника ГРУ до октября 1941 года. В октябре 1941 года всем уже было не до глобальных операций ГРУ, не до Власова-разведчика. Вот как вспоминает эти дни бывший председатель Моссовета В. Пронин:

«12 октября немецкие войска захватили города Калуга и Малоярославец, 14 октября — город Калинин и 18 октября — город Можайск — последний город перед Москвой на этом направлении. Враг вторгся в западные районы Московской области.

19 октября поздно вечером нас пригласили с А.С. Щербаковым в Кремль на заседание Государственного Комитета Обороны. Из здания правительства вместе с членами ГКО идем по темной кремлевской площади в резиденцию И.В. Сталина. Между членами ГКО продолжается спор о том, надо ли защищать Москву? Берия настойчиво убеждал членов ГКО отказаться от защиты Москвы. «Москва — это не Советский Союз. Остановим фашистов на Волге, — убеждал он. — А если мы здесь останемся, нас перестреляют, как куропаток». Молотов возражал, считал защиту Москвы необходимой. Другие угрюмо молчали.

Содрогнулись от мысли об отказе защищать Москву. Ведь в городе оставалось более двух миллионов населения. Они будут уничтожены гитлеровцами. Будет уничтожен город, творческий труд многих поколений русских людей — столица, олицетворяющая весь Советский Союз…

В течение всего пути от здания правительства и до Никольских ворот Берия нервно уговаривал членов ГКО отказаться от защиты Москвы.

Вошли в кабинет И. В. Сталина. Он озабоченно ходил по кабинету с своей неизменной трубкой.

После некоторого молчания, обращаясь к присутствующим, сказал: «Положение на фронте всем известно. Будем ли защищать Москву?»

Наступило тягостное молчание. Через несколько секунд он повторил свой вопрос. И снова молчание. Не дождавшись ответа, он обратился с этим вопросом к рядом сидящему Молотову. Тот ответил: «Да, надо защищать Москву». Затем с таким же вопросом он обратился к каждому из присутствовавших. Все ответили утвердительно, в том числе и тот, кто только что уговаривал членов ГКО отказаться защищать Москву.

Получив от всех утвердительный ответ, Сталин предложил мне (видимо, как самому молодому из присутствовавших) записать продиктованное им постановление «О введении осадного положения в Москве и прилегающих к ней районах». Этим постановлением устанавливался двойной эшелон обороны Москвы. На дальних подступах защита столицы возлагалась на войска Западного фронта, которым командовал Г. К. Жуков. На ближайших подступах оборона столицы возлагалась на генерала П.А. Артемьева. В нее входили все части войск противовоздушной обороны, военные академии и училища, вновь созданные из добровольцев рабочие батальоны и полки и батальоны МПВО.

Позднее мы узнали, что Сталин предварительно советовался о защите Москвы с командующим Западного фронта Г.К. Жуковым — решающее слово о защите Москвы сказал Георгий Константинович Жуков.

После принятия этого постановления Верховный Главнокомандующий сразу же стал соединяться по телефону с командующими военных округов восточных районов и отдал приказ о направлении на защиту Москвы дополнительных дивизий. Он называл некоторые дивизии по памяти, иногда заглядывал в небольшую записную книжку». Именно в этот момент октября 1941 года в битве под Москвой Сталин доверил Голикову командовать 10-й армией, а Власову — 20-й…

Но вот еще не менее «случайное совпадение». Когда наши войска, скажем так, захватили Власова,^[29] когда «советские органы» занялись власовцами, оказавшимися в их руках в качестве репатриированных, именно в это время Голиков — «зам. наркома обороны СССР по кадрам, с мая 1943 года начальник главного управления кадров, а с октября 1944 года одновременно УПОЛНОМОЧЕННЫЙ СНК СССР ПО ДЕЛАМ РЕПАТРИАЦИИ ГРАЖДАН СССР».^[30] Иными словами, с самого начала прошлым, настоящим и будущим власовцев занимался исключительно Голиков — бывший начальник и куратор Власова. С этой должности он ушел только в 1950 году, когда Власова и его ближайших соратников уже «повесили», а мелкая сошка с клеймом «власовец», «предатель», «изменник» вкалывала на лесоповале и в шахтах. О Власове и власовцах забыли даже вспоминать, будто это был черный день.

Последняя должность Ф.И. Голикова была — начальник Главного Политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота, а звание — Маршал Советского Союза. Не потому ли вознесся он на самый «потолок» власти, что был очень хорошим начальником и куратором Власова? Не за блестяще ли осуществленную операцию с Власовым стал он Маршалом Советского Союза? В должности нач. ГлавПура Голиков делал все, чтобы о Власове забыли или говорили только как о предателе Родины № 1. Даже невооруженным глазом было видно, что ситуация с Власовым с подачи начальника ГлавПура Голикова упрощалась до примитива, до уголовщины, мол, животный страх — вот причина сдачи Власова немцам. Почему? Почему не сказать честно, кто на самом деле был Власов и какое задание Родины он выполнял в Берлине?

На посту начальника ГлавПура Филиппа Голикова сменил А.А. Епишев. У Алексея Алексеевича тоже биография: в первые недели войны создавал на Харьковщине «подполье и партизанское движение», а известно, что никакого партизанского движения не существовало, а была работа чекистов в тылу врага, себе в помощники они мобилизовывали людей из местного населения — это и были партизанские отряды. На самотеке сколачиваются только грабительские шайки. С 1951 по 1953 год А. Епишев — заместитель министра государственной безопасности СССР. Потом побывал послом в Румынии и Югославии, а в мае 1962 года он — нач. ГлавПура. Однажды ветераны 2-й Ударной армии, как ее называют — власовской, обратились к Епишеву с письмом, в котором они аргументировано доказывали, что член Военного совета их 2-й Ударной армии М.И… Зуев, руководивший одной из групп, которые выходили из окружения, чтобы не попасть в плен, застрелился. Ветераны возбудили даже ходатайство о присвоении М.И. Зуеву звания Героя Советского Союза посмертно. Когда об этом доложили Епишеву — нач. ГлавПура, Герою Советского Союза, с ним случилась истерика. «Ни в коем случае! — топал ногами Епишев. — Зуев проявил политическую близорукость. Не разглядел в лице Власова махрового врага народа». Конечно, Зуев был больше виноват, чем, допустим, Жуков, который 28 января 1942 года дал такую характеристику Власову после Битвы под Москвой:

«Руководил операциями 20-й армии: контрударом на город Солнечногорск, наступлением войск армии на Волоколамском направлении и прорывом оборонительного рубежа на р. Лама.

Все задачи, поставленные войскам армии, тов. Власовым выполняются добросовестно… С управлением войсками армии справляется вполне. Должности командующего армии вполне соответствует».

Конечно, Зуев был больше виноват, чем, допустим, Президиум Верховного Совета СССР, который своим Указом от 22 февраля 1942 года наградил Власова орденом Ленина, а до этого — в январе — присвоено было ему звание «генерал-лейтенант». 13 января 1942 года «Красная звезда» отдала целую полосу под фотографии девяти наиболее отличившихся военачальников в битве под Москвой. Рядом с фотографией Жукова стояла фотография Власова.

Кстати, в последнее время мне пришлось прочитать кучу книг про Власова, о Власове, изданных за рубежом и у нас. Могу заверить, о нашем национальном герое — полководце сродни Суворову и Кутузову не написано и тысячной доли того, что написано о Власове. Дай бог памяти, кажется, есть одна книга из серии «Жизнь замечательных людей» — и все. Про Власова написаны буквально сотни книг. Почему так? Об этом мы будем ниже говорить подробно.

С 1961 по 1966 год Филипп Голиков еще и член Центральной ревизионной комиссии при ЦК КПСС — опять на страже всяческих великих тайн, связанных с высокими государственными персонами. Кончил Маршал Советского Союза Голиков так: «демократы-шестидесятники», хрущевские выкормыши в годы так называемой «оттепели» начали атаку на него как на бывшего начальника ГРУ, требуя «рассказать», «раскрыть», «ликвидировать «белые пятна» истории»… и т. п. Они, по наводке «забугорных друзей», чуяли, где лежит самое потаенное и самое главное. Однако речь при этом не шла о Власове, а если что-то и предполагалось, то только в плане найти новую чернуху, новую пакость, растоптать и уничтожить, забыть, что был такой генерал Власов — самый невероятный миф всей Второй мировой войны, а может быть, и всегоXX века. Что сделал бывший нач. ГРУ, который знал подноготную не только операции ГРУ с Власовым? Он прикинулся невменяемым, упрятался в очень комфортабельную психушку — и концы в воду.

II

Войну Власов начал в числе самых первых, она застала его в Киевском особом военном округе, помните популярную во время войны песенку и слова ее:

А как это было в Москве?

«21 июня 1941 года в десятом часу вечера нас с секретарем Московского комитета партии А. С. Щербаковым вызвали в Кремль, — вспоминает бывший председатель Московского Совета депутатов трудящихся В.П. Пронин. — В приемной мы встретили группу военных работников. Вошли в кабинет: у всех суровые, озабоченные лица. Едва мы присели, как, обращаясь к нам, И.В. Сталин сказал:

«По данным разведки и перебежчиков, немецкие войска намереваются сегодня ночью напасть на наши границы. Видимо, начинается война. Все ли у вас готово в городской противовоздушной обороне? Доложите!»

Волкогоны и сегодня с пеной у рта доказывают, будто Сталин после 22 июня впал «в прострацию» и не показывался на людях две недели, так, мол, он был перепуган и подавлен происшедшим. 21 июня Сталин потребовал доклада о готовности ПВО отразить налет немецкой авиации 22 июня 1941 года на Москву…

«Сообщение о предполагаемом нападении немецких войск для нас не было неожиданностью, — продолжает Пронин. — Мы не раз слышали в ЦК партии о концентрации немецких войск у нашей границы».

Вообще, чтобы понять Власова, надо в чем-то самом главном понять Сталина: Власов, даже находясь, как говорили тогда, в логове врага, в Берлине, пошил себе китель а-ля Сталин и демонстративно носил только его. Как и Сталин, Власов никогда не надевал с началом войны гражданского костюма с галстуком… Кем был Сталин для Власова? В первую очередь однокашником-семинаристом, в этом смысле у них совершенно одинаковая судьба, одинаковое начало, одинаковые истоки веры и духа. Кроме всего прочего, Сталин для Власова, по всей видимости, еще и был предметом для подражания. Имелось и еще нечто существенное — это четкое осознание опасности для Отечества со стороны Запада, особенно с приходом к власти Гитлера. 1933 год — именно в этот год Власов стал разведчиком, человеком ГРУ. Как видел Сталин ту же ситуацию с Германией? Обратимся снова к воспоминаниям Пронина:

«Перед вечером 26 августа 1939 года мне сообщили из правительства, что я должен присутствовать на ужине в честь подписания договора с Германией о ненападении.

Ужин состоялся в небольшой столовой екатерининских покоев. На ужин был приглашен и тогдашний секретарь Президиума Верховного Совета СССР А.Ф. Горкин. Ужин был подчеркнуто малочисленным и скромно сервирован. Войдя в столовую, Риббентроп картинно вскинул руку в фашистском приветствии. Его манеры и сам он представлялся нам нагловатым типом мелкого торговца. Через одну-две минуты из других дверей в столовую вошли Сталин, Молотов и Ворошилов. Молотов пригласил всех к столу. После нескольких минут незначительного разговора поднялся Риббентроп, намереваясь провозгласить тост, как мы поняли, за здоровье Гитлера. Но тут же поднялся Сталин и произнес тост за здоровье советского президента М.И. Калинина. Через некоторое время Молотов произнес тост за заключенный договор с акцентом на твердое соблюдение его обеими сторонами. Риббентропу ничего не оставалось, как только подтвердить свое согласие о твердом соблюдении договора.

Когда после короткого ужина перешли в гостиную пить кофе, мы с Горкиным расположились в сторонке за отдельным столиком. Разговорившись с ним, я услышал, что меня зовет Сталин. Я подошел к нему. Приглашая садиться, он указал мне на стул, стоявший между ним и Риббентропом. Видимо, ему не хотелось сидеть рядом с министром фашистской Германии.

Риббентроп громко разглагольствовал о том, как была оккупирована часть Чехословакии, а Сталин демонстративно беседовал с председателем Моссовета, то есть со мной об укреплении противовоздушной обороны Москвы.^[31]

Наконец Риббентроп стал прощаться. Мы с любопытством наблюдали за процедурой прощания. Он подошел к Сталину и вскинул руку в фашистском приветствии. Сталин, несколько помедлив, вдруг отставил левую ногу и присел, как это делают женщины в поклоне, что-то вроде немецкого книксена. Риббентроп оторопел и опустил руку. Сталин, помедлив, все же подал ему руку для прощания.

Едва закрылась за Риббентропом дверь, как Сталин, матерно выругавшись по адресу Риббентропа, обращаясь уже к нам, сказал: «Этой сволочи нельзя верить ни единого дня», то есть фашистской Германии.

…Не было фашистам веры. Знали, что фашистское правительство Германии — смертельный враг нашего государства. Тогдашнее советское правительство помнило:

стержнем всей политики фашистского правительства Германии является «Дранг нах остен» — «Поход на восток», поэтому главным в дипломатии нашей страны — было оттянуть начало войны, выиграть время».

О «Дранг нах остен» лично Сталин знал всегда, по крайней мере с 1924 года, когда в Германии вышла книга Гитлера «Майн кампф» — «Моя борьба», в которой будущий фюрер подробно и детально расписал, как он будет осуществлять этот «Поход на восток» — на СССР, придя к власти. Это было неотвратимо в принципе. Это, выражаясь высоким штилем, было предрешено для него свыше — небом. Именно это и знал точно Сталин. В этом смысле смешно нынче слушать, что Сталин не верил донесениям разведки, в которых говорилось об угрозе надвигающейся войны. Ему это было ясно и без разведданных. Задача для него состояла не в том, чтобы знать о готовящемся нападении Германии на СССР, а в том, как оттянуть нападение Германии на СССР, хотя бы до 1942 года. Сталина совершенно справедливо интересовало не превосходство вермахта в дивизиях и какие у них номера, его жгуче, до бессонницы, заботило, сколько дивизий у нас — в этом направлении он и работал днем и ночью, заставлял других вкалывать так же.

Сталин хорошо знал: у нашей армии нет достаточного количества танков и самолетов, а умница Вознесенский — председатель Госплана СССР совершенно однозначно предсказал: «Будущая война — это война моторов». Сталин отлично знал, что у СССР нет не только танков и самолетов, но и в достаточном количестве хорошо обученных солдат, хорошо подготовленных офицеров, иными словами, по всем объективным данным, в 1941 году страна ну никак не была готова воевать с кем-либо вообще, хоть посади на место Сталина тогда Волкогонова, Яковлева и Шеварднадзе, вместе взятых. СССР не готов был к войне с Германией, победившей к 1941 году армии почти всех европейских стран, — это отлично знал и Гитлер. Война СССР с Финляндией позволяла сделать однозначный вывод. Сталин готов был без разбора подписывать любые договоры с кем угодно, только бы оттянуть войну от 1941 года, как от пропасти, как приговор к смерти страны. Гитлер на сей счет говорил:

«…когда нам понадобится, мы выбросим в форточку любой договор с любой страной!»

С Прониным мне доводилось встречаться в редакции «Военно-исторического журнала», куда он приходил как автор. Вот еще из его воспоминаний.

«В конце января 1941 года проводился вечер, посвященный 60-летию К. Ворошилова. На нем не было бы необходимости останавливаться, если бы не речь Сталина на вечере, не имевшая никакого отношения к юбиляру. К тому времени К. Ворошилов уже был освобожден от обязанностей наркома Вооруженных Сил и курировал как заместитель председателя Совнаркома, по его выражению, «все богоугодные заведения» — общественные организации физкультуры и спорта, религиозные культы и т. д. Вечер проводился в Грановитой палате Кремлевского дворца. На вечер было приглашено человек 30–40, главным образом военные и министры оборонных отраслей промышленности. Вечер весело вел новый нарком С.К. Тимошенко.

Выступали с приветствиями главным образом военные. Сталин не принимал участия в веселом застолье. Он хмуро сидел в сторонке.

Далеко за полночь в конце вечера он попросил слово. Не сказав ничего о юбиляре, он начал свою речь фразой:

«Товарищи, мы стоим на пороге войны…» В конце выступления он выразил надежду на то, что Гитлер не решится начать войну на два фронта. Его заявление о том, что наша страна стоит на пороге войны, сразу же сбило веселье и породило большую тревогу. Прекратились веселые тосты и воспоминания, разговоры стали сдержаннее, и вскоре все разошлись».

Тут все верно, о нападении фашистской Германии на СССР Сталин вслух заговорил в 1939 году. Но знал он об этом очень давно и готовиться к нему стал по меньшей мере вплотную с 1933 года. Вот откуда появились именно в те годы такие, как Зорге и Власов…

Не надо забывать, кроме всего прочего, еще и вот о чем. С самого первого дня прихода к власти большевики ни на минуту не исключали того, что в один прекрасный момент они могут потерять власть. Будь то всеобщие выборы или всеобщая стачка, референдум или голодные бунты, интервенция извне или внутренний заговор, мятеж типа Тамбовского. Ближе всего эта ситуация была в 1919 году, когда большевики, по сути дела, во всей России удерживались только в Смольном да в Кремле. До сих пор историки чешут затылки: как удержались тогда большевики? Страна была буквально «превращена в военный лагерь», в сплошное подполье и район действий партизан и повстанцев.

Но и в последующие годы угроза потери власти витала над головами большевиков постоянно. Вот на такой случай у партии был вариант, скажем так, запасной — это когда придется уйти в подполье и профессионально действовать оттуда. По сути дела, была создана вторая партия, назначение которой — бороться в условиях подполья. Партия — со всеми атрибутами, начиная от ЦК и кончая первичками. И еще неизвестно, какая из них важнее, главнее и какая из них руководящая, а какая — так себе, ширма. Идейные историки этого явления ссылаются на указания Ленина о том, что есть две формы борьбы: легальная и нелегальная. Под каждую из этих форм борьбы была создана своя структура, своя вертикаль.

Кто ее создавал? Все, кто стоял у истоков большевизма, потому что сама партия была партией подпольщиков. Руководили ею не из-за границы. Руководили ею те, кто не уезжал из России, как Ленин. А не выезжали из нее Сталин и… Дзержинский. Вдруг в один из дней 1926 года пошел Дзержинский попить чаю и в полчаса скончался. А до этого уже «испил» такого же «чаю» Моисей Урицкий, может быть, самый первый в начавшейся разборке. В 1927 году из страны был выслан Троцкий… Разворачивалась глубоко законспирированная борьба за ту подпольную партию, которую никто и никогда не распускал после Октября 1917 года. Борьба эта после 1927 года закончилась в пользу Сталина. Однако «чистке» подверглась не только та партия, которая работала легально, но и та, которая работала подпольно. Но если из легальной просто выгоняли на улицу, отобрав партбилет, то из той, «нижней», уходили только на тот свет. И до сих пор это называют сталинскими репрессиями, уничтожением старых большевиков. А старые большевики все поголовно были, как тогда выражались, инородцами. Вся «нижняя» партия состояла из них — инородцев. Пик «сталинских репрессий» приходится как раз на время, когда он «нижнюю» партию делал в основном русской. Все тут логично и понятно: подпольная партия, находящаяся на территории России и состоящая исключительно из нерусских — это, как ни крути, но вражеская партия. Вражеская по своей «психологической оснастке», которая диктовала ей особое восприятие и осознание всего окружающего и самих себя. Она была вражеской по своему национальному, то есть антирусскому, менталитету. Сталин это понимал отлично: в конце 20-х годов уже произошло четкое осознание — настало время созидания и кончилось время захватов. Захватывать уже было нечего, как теперь сказали бы — «все было схвачено». И там, где ныне твердят, мол, творились непонятные, бессмысленные политические расстрелы, на самом-то деле полыхала война в «глубоком подземелье», пластал пожар на болоте, когда весь огонь внизу: фронт с одной стороны держали профессиональные революционеры-интернационалисты, с другой — русские. Русские во главе со Сталиным тогда победили.

Были ли в истории случаи, когда можно было посмотреть в деле эту «нижнюю» партию? Сколько угодно. И самое наглядное — это так называемое партизанское движение 1918–1922 годов и 1941–1945 годов. Легальная партия с июня 1918 года начала разворачивать легальные фронты. Первыми из них были — Восточный, Северный, Южный, Украинский. Чуть позже созданы — Каспийско-Кавказский, Западный, Туркестанский, Юго-Восточный, Юго-Западный, Кавказский, Южный против Врангеля. Руководили всеми фронтами Реввоенсоветы фронта. Создавались и местные фронты, но уже по решению местных партийных органов. Местными фронтами считались — Семиреченский, Закаспийский, Ферганский, Актюбинский, Гродековский, Уссурийский, Даурский, Амурский, Западно-Забайкальский, Восточно-Забайкальский, Восточные фронты НРА, ДРВ. А еще фронтами называли отдельные боевые участки, например, Георгиевский, Кубано-Черноморский, Царицынский, Степной, Камышинский, Урало-Оренбургский, Петроградский и др. В это же время, а точнее — в январе 1918 года, для централизации руководства «партизанским движением» по личному указанию Ленина при Оперативном отделе Наркомвоена создается Центральный штаб партизанских отрядов (ЦШПО). Чуть позже штаб трансформировался в Особое разведывательное отделение Оперативного отдела Полевого штаба РВСР, то есть — дедушка нашего нынешнего ГРУ.

У Реввоенсовета были фронты, а что же было у ЦШПО? У ЦШПО были «движения»: «Партизанское движение в Белоруссии», «Партизанское движение в Сибири», «Партизанское движение на Дальнем Востоке», «Партизанское движение на Севере», «Партизанское движение на Северном Кавказе», «Партизанское движение на Украине» и «Партизанское движение на Урале». Наибольшее количество фронтов достигало временами восьми, «движений» было семь. «Подпольные партийные организации под руководством ЦК создавали партизанские отряды», — записано в истории партии. По решению ЦК РКП(б) в конце 1918 года опыт партизанской войны получил обобщение и отражен в первом Полевом уставе РККА (ч. I — Маневренная война, раздел VI — Партизанские действия). Это показывает, что значение «партизанского движения» в деле «спасения революции» было официально приравнено к РККА.

В первой половине 1919 года «комиссией партийно-советских работников и военспецов разработана и издана инструкция по организации местных партизанских отрядов», иными словами, был разработан свой Полевой устав. В том же 1919 году, когда советская власть в стране держалась буквально на волоске, увидела свет книжка В.Н. Клембовского «Партизанские действия». В качестве учебного пособия работа Клембовского в те дни превратилась в настольную книгу «партийного актива и командного состава партизанских отрядов».

В популярном изложении книгу В.Н. Клембовского «Партизанские действия» можно прочитать у Фадеева — в его романе «Разгром», у Серафимовича — в романе «Железный поток», у Седых — в романе «Даурия». Позже, в развитие этой темы А. Якобсон напишет пьесу с откровенным названием: «Борьба без линии фронта», за которую он получит Сталинскую премию. Забегая вперед, скажу: о войне у нас написано гигантское количество романов, повестей, рассказов, пьес, стихов и поэм. Но о какой войне? 80 процентов всего написанного о той самой войне, где «борьба без линии фронта», о войне, которую вела та, «вторая», «другая» армия, руководимая той, «второй партией». В мае 1945 года существовало очень стойкое мнение: в Великой Отечественной войне победили партизаны и подпольщики. Жуков и вся Красная Армия очень ежились от этих разговоров, прямо хоть оголяй грудь от орденов и медалей. Но потом спохватились. Военным сказали, что это они победили в войне, а партизан и подпольщиков сделали не то полупредателями, не то «героями среди нас»; не то полуподозреваемыми, не то полузасекреченными.

У каждого из «движений», как в период 1918–1922 годов, так и в период 1941–1945 годов, было свое главное командование — «бюро нелегальной работы при ЦК», хотя в разных местах оно могло именоваться и другим словом. В «схронах» эти ребята не отсиживались. А «полевые командиры», особенно в Великую Отечественную войну, кроме общевойсковой академии, имели за плечами специальные учебные заведения, в которые брали только после академии и практической работы в войсках. В тылу врага они были полководцами, академиками нелегальной войны. Начинали с «призыва в армию» — забирали из ближайших сел нужных мужиков. Тенденция была к расширению и объединению. Отряд должен был расти до определенных размеров, а потом обязательно объединялся с другими такими же. Образовывались партизанские районы, которые в ряде мест перерастали в боевые партизанские фронты. В годы Гражданской войны таковыми были Гомельско-Черниговский, Кубано-Черно-морский, Ставропольский, Дербентский, Алтайский, Амурский, Сучанский, Уссурийский в тылу колчаковских войск… Эти партизанские фронты освобождали самостоятельно очень значительные территории. На этих территориях сразу же восстанавливалась советская власть, налаживалась хозяйственная и всякая другая деятельность. Освобожденные партизанами территории объявлялись республиками. В годы гражданской войны их было множество, например, была «Баштанская партизанская республика» — в Николаевском уезде Херсонской губернии;

«Рудобельская партизанская республика» — в Белоруссии; «Тасеевская партизанская республика», «Степно-Баджейская партизанская республика» — в Сибири…

В годы Великой Отечественной войны наиболее яркой в этом смысле была «Локотская республика» в районах вокруг города Локоть, что на Брянщине. Руководил этой республикой вначале инженер Воскобойников, а после его смерти — инженер Б. Каминский. У этого Каминского была своя регулярная армия численностью в 12 тысяч «прекрасно обученных, хорошо вооруженных солдат и офицеров». Местные власти, надо полагать, советские, провели земельную реформу, создали сеть общеобразовательных школ, наладили выпуск газет, организовали административно-управленческие и судебные структуры. Как пишет кандидат исторических наук А. Колесник в своей книге «Генерал Власов — предатель или герой?»:

«Жизнь в «Локотской республике» забила ключом. Появился достаток — обилие продовольствия, товаров широкого потребления, производимых частными предприятиями, повсеместно началось строительство жилых домов, была создана сеть внутреннего пассажирского и грузового транспорта.

Действовавшие в брянских лесах партизанские отряды получили из центра указание занять оставленные немцами места. Борьба «армии Каминского», так назывались силы самообороны «Локотской республики», с партизанами кончилась очень быстро — большинство партизан с оружием в руках перешло на сторону «Локотской республики».

Конечно, можно сказать и так: «большинство партизан с оружием в руках перешло на сторону «Локотской республики». Но самые, скажем так, мнительные немцы из абвера и СС этот факт прочитали иначе: «А не был ли этот переход большинства «партизан с оружием в руках на сторону «Локотской республики» способом усиления Москвой вооруженных формирований сил самообороны так называемой «Локотской республики»?» А. Колесник приводит такой факт:

«Летом 1943 года два немецких военнослужащих, ограбившие одиноко стоящую мельницу и убившие ее хозяина, были пойманы локотской полицией. Суд «Локотской республики» вынес им смертный приговор. Несмотря на протесты высшего верховного командования, приговор был приведен в исполнение в Локоте на площади, на глазах у многотысячной толпы».

А вот о том, что «суд «Локотской республики» вынес бы «смертный приговор» коммунисту, советскому активисту, комсомольцу, «партизану» и пр. — такого случая нет на совести Каминского и в истории «республики».

Книга А. Колесника вышла в 1991 году. Конечно, можно написать, что против казни Каминским двух оккупантов протестовало «высшее немецкое командование», но «приговор был приведен в исполнение». Можно. Хотя это так же маловероятно, как сказочки о том, будто особо героических наших бойцов и командиров немцы хоронили с воинскими почестями в знак уважения и воинского рыцарства. Для немцев мы были только «славянским навозом», не более. По приказу генерал-фельдмаршала Кейтеля, которого потом повесили в Нюрнбергской тюрьме, за каждого убитого немецкого солдата полагалось тут же, без всяких разговоров «расстрелять 50-100 коммунистов», первыми подвернувшихся прямо на улице. А для немцев синонимом коммуниста был русский.

Со всем моим искренним уважением к Александру Колеснику, дело все-таки было не так. Каминский просто расстрелял попавших ему в плен двух фашистских захватчиков. Его ошибка заключалась в том, что сделал он это прилюдно. Этим еще больше усилил подозрения, что он никакой не «инженер Каминский». Для разведчика Каминского это была роковая ошибка. Ничего подобного Власов ни разу не сделал. Власов работал как высококлассный сапер.

«Когда фронт в 1944 году докатился до Локотя, большая часть населения «Локотской республики» ушла с немцами на запад. За проявление неповиновения немецкому командованию Каминский поплатился жизнью. Он был убит немцами, когда его «армия», отступавшая вместе с германскими вооруженными силами, находилась на территории Польши».- пишет А. Колесник

Можно, конечно, сказать, что убит был Каминский «за проявление неповиновения». И надо же случиться такому вот совпадению: когда Власов приступил к формированию первой дивизии РОА, в ее состав он полностью включил «армию Каминского». Командир этой дивизии Буняченко свидетельствовал:

«Первая дивизия РОА была отборной. В ее состав полностью вошла власовская бригада, которой раньше командовал Каминский. Бригада Каминского состояла в большинстве своем из людей, принимавших активное участие в борьбе с партизанами на оккупированной территории Советского Союза и подавлении Варшавского восстания летом 1944 года». 22 июня 1941 года у нас в Германии не было в СС выше ротного звена ни одного разведчика. В 1944 году у нас уже были «свои эсэсовские бригады».

Другой свидетель, В.Т. Жуковский — командир одного из полков РОА, участвовал в свое время в инспектировании бригады, показал:

«После посещения нами этой бригады мы составили акт о ее боевой готовности, где было также указано, что солдаты этой бригады являются морально разложившимися, занимаются бандитизмом и грабежом. Что у всех солдат при себе имеется большое количество золотых вещей, награбленных у мирных жителей. После ознакомления с нашим актом Власов приказал включить бригаду… в дивизию».

Жуковскому непонятно, почему так поступил Власов? Во-первых, «эсэсовская бригада». Во-вторых, солдаты и офицеры — разложившиеся и занимающиеся бандитизмом и грабежом. В-третьих, у всех солдат имеются «золотые вещи». А какой еще в глазах немцев могла быть «армия Каминского»? Если бы она была другая, ее бы расстреляли, как расстреляли самого Каминского. Власов включил «эсэсовскую бригаду» в состав 1-й дивизии РОА, потому что это была ЕГО бригада, как в фильме «Подвиг разведчика» в эпизоде, когда все немецкие офицеры стоя пьют за победу, пьет и наш разведчик, произнеся тост: «ЗА НАШУ ПОБЕДУ».

Большой специалист по власовской армии немец И. Хоффманн, написавший на сей счет огромный труд под названием «История власовской армии», которой, кстати, и в природе-то не существовало, Каминского сочиняет несколько иначе.

«Здесь^[32] в первую очередь следует назвать бригаду Б. Каминского, которая представляла особый отряд народного ополчения, организованный в 1941 году и частично состоявший из гражданских лиц, не служивших прежде в армии».

В какой армии «не служивших»? «Частично из гражданских лиц» — это как раз тех, кто из «армии ГРУ», как и сам Б. Каминский-инженер. В этом смысле интересен еще один — не инженер, но тоже очень гражданский человек — председатель Путивльского горисполкома Сидор Артемьевич Ковпак. О нем потом была написана книжка «Фронт без флангов»,^[33] а еще «Внимание, Ковпак!», просто «Ковпак». Сам о себе Ковпак написал книжку «От Путивля до Карпат», «Из дневника партизанских походов».

Что такое Путивль? «Город в Сумской области УССР, на реке Сейм (басе. Днепра), в 24 км от ж.-д. ст. Путивль. 15 тыс. жит. (1970)». Что же приключилось с Сидором после захвата немцами этого самого Путивля, который в 24 км от ж.-д. и в котором проживало уже на 1970 год всего аж 15 тысяч жителей? Сидор вдруг становится командиром партизанского отряда.

«В сентябре сорок первого года у Ковпака насчитывалось всего-навсего тринадцать партизан, теперь же^[34] существовала и активно действовала в Белоруссии и на Украине почти трехтысячная, хорошо вооруженная армия, наносящая противнику серьезные удары», — узнаем из очерка «В рейдах со знаменитым Ковпаком» Я. Макаренко в «Правде» от 19 октября 1994 года под рубрикой «К 50-летию Победы». Чудеса! Не Сидор, а прямо Александр! В родном его Путивле 15 тысяч со всеми грудничками и древними старухами, а у Сидора в районе Путивля, что в 24 км от ближайшей железной дороги, в мгновение ока — «почти трехтысячная, хорошо вооруженная армия», которая воюет по всей Украине и Белоруссии с регулярной немецкой армией, покорившей всю Европу. Откуда такая прорва людей в отряде? Почему эта «армия» «хорошо вооруженная», но главное — кем вооруженная, из каких арсеналов, кто ее обучил в такой короткий срок до уровня регулярной? У нас в тот момент на фронте все еще одна винтовка на двоих, а во главе взводов часто стояли сержанты, а то и рядовые солдаты.

Яков Макаренко рассказывает в очерке о том, как в феврале 1943 в «соединение Ковпака» прилетел Леонид Коробов — корреспондент «Правды». Лесная деревня Ляховичи и еще несколько таких же населенных пунктов, расположенных вокруг огромного озера Червонное, были главной базой партизан. Ковпак, видимо, расслабился, потому что позволил себе побалакать на совершенно запретную тему:

«Некоторые думают, что партизанская война — это новый вид войны. Нет, это вид старый, как наша грешная земля. Мы рейдовое соединение. А рейд — это непрерывное движение собранных воедино партизанских отрядов, уничтожение воинских подразделений врага, небольших воинских объектов противника. Мы, где это только возможно, нарушаем связь врага, уничтожаем его гарнизоны, взрываем мосты, дороги, устраиваем засады».

Это не разговор живого человека, а цитата. Откуда? Из того секретного Полевого устава РККА (ч. I — Маневренная война, раздел VI — Партизанские действия), который был принят по решению ЦК ВКП(б) в конце 1918 года. Запретным тут было то, что «мы рейдовое соединение»,^[35] а дальше Ковпак самым форменным образом разглашает военную тайну: тактику действий «рейдовых соединений».

Коробов пробыл у Ковпака «почти два месяца», прошел с «рейдовым соединением 1500 км по оккупированной территории», однако, когда вернулся в Москву, ему запретили печатать что-либо «о героических рейдах партизанского движения Сидора Ковпака в то время по соображениям секретности, которая могла стать известной фашистам». Что запретили? Печатать о Ковпаке, чтобы «фашисты» не узнали? О Ковпаке «фашисты» и без публикации в «Правде» знали все, почти все. Запретили печатать Коробову как раз то, что разболтал ему Ковпак — про «рейдовое соединение» и тактику его действия. Кстати, откуда появился этот Ковпак в горисполкоме? А из партизан же. В партию большевиков вступил в 1919 году. В Гражданскую войну возглавлял «организованный им партизанский отряд». Сражался на Украине против петлюровских войск, с немецкими оккупантами и деникинцами, участвовал в боях на Восточном фронте в составе 25-й Чапаевской дивизии, на Южном фронте — против войск Врангеля. С 1921 по 1926 год Ковпак — военный комиссар ряда городов Екатеринославской губернии, а затем исчез на… хозяйственную работу.

Однако едва началась война, обнаружилось, что во всю мощь работает невесть откуда взявшийся подпольный, нелегальный ЦК КП(б)У, а Сидор Ковпак, предгорисполкома никому не ведомого Путивля — его полномочный представитель и функционер.

Получается, что, находясь на должности предисполкома, Сидор пребывал как бы в подполье? По крайней мере, «Правда» писать о нем стала, когда Ковпак уже командовал рейдовым соединением и спрятать его было уже просто невозможно ни от своих, ни от чужих.

Так что «Локотская республика» — это всего лишь выкатившаяся под луч света песчинка из огромного потаенного мира. 12-тысячная «бригада Каминского», как и 3-тысячное «рейдовое соединение» Ковпака, — это воинские части одной и той же армии, только с разными тактическими и стратегическими задачами. У одной задача была — рейды «от Путивля до Карпат», у другой — держать конкретный район, в данном случае названный «Локотская республика».

Задолго до начала войны под маршруты «рейдов Ковпака» были заложены тайные склады, в которых имелось все: начиная от запасов крови для переливания во время операции раненого и батареек питания для радиостанций и кончая оружием и боеприпасами. И Ковпак шел не от одного немецкого гарнизона к другому, чтобы его уничтожить, а от одной тайной базы и тайного склада к другой тайной базе и другому тайному складу. И главное в рейде было даже не уничтожение гарнизонов, главная задача была — показать жителям оккупированных территорий, что они не брошены, они не одиноки, что есть «народные мстители». Рейды ковпаковцев должны были показать и немцам, кто хозяин на захваченной ими земле. Ковпаковцы своими рейдами вели скорее «пропагандистскую войну», а «рельсовую войну», «минную войну» вели другие, специальные подразделения все той же тайной армии, к которой принадлежал и Власов.

ЦШПД (не путать с ЦШПО времен Гражданской войны) — Центральный штаб партизанского движения развернул свою работу 30 мая 1942 года. Решение о его создании принял ГКО — Государственный Комитет Обороны во главе с товарищем Сталиным. Постоянную прописку ЦШПД получил при Ставке Верховного Главнокомандования, которую возглавлял товарищ Сталин. 30 мая 1942 года, видимо, и надо считать днем, когда был отдан приказ, принято решение — подняться «наверх», выйти на свет божий той, второй партии, второй армии в партизанских кубанках Ковпака на голове, в бородах лопатой Вершигоры на всю грудь, с курительными трубками Руднева в зубах, в кожаных пальто Медведева на плечах, в заляпанных сапогах Орловского на ногах, в немецкой военной форме Кузнецова со свастикой во лбу, в очках-велосипедах Власова на переносице… Для каждого из них, в той или иной форме, все, к чему они готовились, их готовили десятилетиями, по-настоящему, почти в открытую, началось после мая 1942 года и даже раньше. 5 сентября 1942 года народный комиссар обороны И.В. Сталин издал приказ «О задачах партизанского движения». Осенью 1942 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о создании нелегального ЦК Компартии Украины и подпольного ЦК Компартии Белоруссии… К осени 1943 года в тылу у немцев действовало 24 обкома и 370 окружкомов, горкомов и других подпольных органов. Пытаясь хоть как-то упредить этот «второй фронт», отвратить борьбу на «два фронта», «вторую войну», Кейтель — генерал-фельдмаршал, начальник штаба верховного командования вооруженных сил фашистской Германии издает приказ.

«Начальник штаба

верховного главнокомандования

вооруженными силами.

Штаб оперативного руководства

(IV квартирмейстер).

№ 002060/41

Ставка фюрера, 16.9.1941. 40 экз. Экз. № 25 Совершенно секретно. Только для командования.

СОДЕРЖАНИЕ: КОММУНИСТИЧЕСКОЕ ПОВСТАНЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ НА ОККУПИРОВАННЫХ ТЕРРИТОРИЯХ

1. С началом войны против Советской России на оккупированных Германией территориях повсеместно вспыхнуло коммунистическое повстанческое движение. Формы действий варьируются от пропагандистских мероприятий и нападений на отдельных военнослужащих вермахта до открытых восстаний и широкой войны силами банд.^[36]

Следует указать, что здесь речь идет О МАССОВОМ ДВИЖЕНИИ, ЦЕНТРАЛИЗОВАННО РУКОВОДИМОМ ИЗ МОСКВЫ. Отсюда проистекают отдельные, кажущиеся незначительными инциденты в областях, которые до сего времени были спокойными.

В связи с многочисленными политическими и экономическими трудностями на оккупированных территориях следует, кроме того, принять во внимание, что НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКИЕ и ДРУГИЕ силы воспользуются этим обстоятельством, чтобы, присоединившись к коммунистическому восстанию, вызвать затруднения для немецких оккупационных властей.

Таким образом, во все возрастающей степени возникает «угроза для немецкого руководства войной». Она пока проявляется во всеобщей неуверенности оккупационных войск и уже привела к отвлечению сил на главные очаги восстания.

2. Принимавшиеся ДО СЕГО ВРЕМЕНИ МЕРОПРИЯТИЯ, НАПРАВЛЕННЫЕ против этого всеобщего коммунистического повстанческого движения, оказались НЕДОСТАТОЧНЫМИ. Фюрер распорядился, чтобы повсюду пустить в ход самые крутые меры для подавления в кратчайший срок этого движения. Только таким способом, который, как свидетельствует история, с успехом применялся великими народами при завоеваниях, может быть восстановлено спокойствие.

3. При этом в своих действиях следует руководствоваться следующими положениями:

…г/ силы из местного населения не годятся для проведения таких насильственных мероприятий. Увеличение этих сил создаст повышенную угрозу для собственных войск, и к нему поэтому не следует стремиться, зато можно широко использовать премии и вознаграждения для населения, чтобы обеспечить его сотрудничество в подходящей форме.

д/…Действенным средством запугивания при этом может быть только смертная казнь. Особенно следует карать смертью шпионские действия, акты саботажа и попытки поступить на службу в наши вооруженные силы. В случае неразрешенного хранения оружия следует, как правило, выносить смертный приговор…

Кейтель».

Приходится столь подробно говорить, к примеру, о Ковпаке только для того, чтобы яснее увидеть: Власов был из другой армии, не из той, одним из руководителей которой, допустим, был тот же Жуков. А жизнь в «Локотской республике» не потому «била ключом», не потому там «появился достаток — обилие продовольствия, товары широкого потребления», что «местные органы провели земельную реформу», а потому, что потребляла «республика» все с потаенных складов, заложенных десять-пятнадцать лет, как говорится, до того. Это другая страна готовилась к борьбе в условиях оккупации не отдельных приграничных районов на короткий срок, а всей страны и на годы. Там не болтали насчет того, что «войну выиграем малой кровью», «войну будем вести исключительно на чужой территории» — эти слова предназначались для песен развеселых репертуаров окружных армейских ансамблей песен и плясок. «Локотская республика» во главе с «инженером Каминским» не что иное, как модель того «Русского государства», той «России» во главе с генералом Власовым, которая должна была быть в случае, если бы пала Москва или если бы оккупация территорий, на которых в 1942 году проживало 80 миллионов нашего населения, затянулась на неопределенное время.

Из приказа Кейтеля видно, что с первых часов войны та, «вторая» армия, как и Красная Армия, вступила в решительную борьбу с врагом, открыла свой невидимый и страшный для него фронт. Из приказа Кейтеля видно, что немецкое командование не только создание какой-то русской прогерманистской армии не допускало на оккупированной территории, а карало смертью за одно лишь «хранение оружия… и попытки поступить на службу в наши^[37] вооруженные силы». «Армия Каминского» была создана вопреки приказу начальника штаба верховного главнокомандования вооруженными силами Германии. Как вопреки приказу Гитлера Красная Армия, допустим, впервые за всю Вторую мировую войну заставила «непобедимую немецкую армию» остановиться и закапываться в землю под Смоленском. Это и называется навязать свою волю противнику. Это должен был сделать и Власов, но уже в иных масштабах, на то он и был генерал… Кейтель правильно указывает «О МАССОВОМ ДВИЖЕНИИ, ЦЕНТРАЛИЗОВАННО РУКОВОДИМОМ ИЗ МОСКВЫ» и что даже «отдельные КАЖУЩИЕСЯ^[38] незначительными инциденты», задуманы и осуществляемы «ИЗ МОСКВЫ». Гитлер, например, такого же мнения был до конца дней своих и о генерале Власове, а о проницательности, чутье и интуиции Гитлера и сегодня ходят легенды. И Власова спасло, может быть, только то, что в самом влиятельном окружении Гитлера находились такие тупоголовые, как Риббентроп, Гиммлер, Геббельс — могущественные покровители нашего генерала. На таких и рассчитывало ГРУ.

В страхе перед «партизанами» был не только Кейтель. Гитлер издал приказ, который убедительно подтверждает то, что Гитлер несравненно глубже видел проблему, в том числе и «проблему Власова», или, как теперь называют, «феномен Власова», чем его окружение, чем нынешние «исследователи» «феномена Власова».

«Фюрер.

Ставка фюрера.

Главное командование сухопутных войск.

27.4.1943.

Генеральный штаб сухопутных войск.

124 экз.

Оперативный отдел /I/

Экз. № 76 № 4705/43

Совершенно секретно.

Только для командования

ОСНОВНАЯ ДИРЕКТИВА № 14

(ОПЕРАТИВНЫЙ ОТДЕЛ)

БОРЬБА ПРОТИВ БАНДИТИЗМА

Русские все интенсивнее развертывают борьбу посредством бандитизма. Они назначают командирами банд генералов, организовали систематическую связь и снабжение с помощью курьеров, радио и авиации; члены банд даже вывозятся самолетами в отпуск.

В составе банд, функционирующих в районах боевых действий, насчитывается, по имеющимся данным, около 80 тысяч человек, исключительно многочисленные отряды на Западной Украине, в Белоруссии и в Прибалтике.

В последнее время банды причинили серьезный вред железнодорожному транспорту и сельскому хозяйству, нарушили сплав леса по рекам и т. д.

Исходя из этого, мы должны вести борьбу против бандитизма еще более интенсивно и продуманно, тем более что в районах боевых действии для этих целей выделены крупные силы (приблизительно также 80 тысяч человек, в том числе 35 тысяч немцев). Я приказываю:

1. Считать борьбу с бандитизмом равнозначной боевым действиям на фронтах. Ею должны руководить оперативные отделы штабов армий и групп армий. Эта борьба должна вестись систематически.

2. Все пригодные для данной цели силы должны быть использованы. Там, где таких сил недостаточно, необходимо, смотря по обстоятельствам, создавать сводные части и в течение определенного времени использовать их для борьбы с бандитизмом…

3. Надлежит проверить пригодность для руководства действиями, направленными против бандитизма, командиров всех степеней в частях, предназначенных для этого. Только деятельные, энергичные и физически крепкие люди подходят для выполнения этой, зачастую весьма нелегкой, задачи.^[39]

4. Необходимо дальнейшее совершенствование разведки против банд. Для этого наряду с ПОМОЩЬЮ НАСЕЛЕНИЯ^[40] следует использовать все доступные средства военной разведки. Особенно целесообразно запрашивать у командных инстанций ВВС выделение самолетов для широкого участия в разведывательных мероприятиях.

5. Оповещение о нападениях банд должно быть налажено так же, как и разведка. Надлежит немедленно оповещать соответствующие органы о действиях банд, где-либо происходивших.

6. Следует создать подвижные оперативные группы, которые способны немедленно в ударном порядке начать действия против обнаруженных банд… Упомянутые оперативные группы необходимо на время противобандитских действий оснащать средствами передвижения, а командовать ими следует поручать особо надежным командирам…

7. В осуществлении мероприятий по борьбе с бандитизмом на данной территории должен быть обеспечен тесный контакт между начальниками тыловых учреждений действующих войск и высшими руководителями СС и полиции имперских комиссаров.^[41]

8. В ходе борьбы с бандитизмом необходимо беспощадно карать его пособников. Бандитизм — это такой враг, который применяет в борьбе любые средства и только такими же средствами при равнозначной ожесточенности он может быть разгромлен.

9. Необходимо использовать все средства обмана и маскировки. ОПРАВДАЛА СЕБЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ЛЖЕОТРЯДОВ ИЗ МЕСТНЫХ ЖИТЕЛЕЙ, НАХОДЯЩИХСЯ НА СЛУЖБЕ У НЕМЦЕВ И ДЕЙСТВУЮЩИХ ПОД ИХ РУКОВОДСТВОМ.^[42] С помощью таких отрядов можно собрать важные сведения и накопить соответствующий опыт…^[43]

11. ОКХ^[44] будет систематически издавать «Сообщения о борьбе против бандитизма», которые будут содержать все данные о действиях банд, полученные из собранной информации»…^[45]

Адольф Гитлер».

Начальником ЦШПД стал член ЦК ВКП(б), первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П.К. Пономаренко, а начальником Политического управления ЦШПД — секретарь ЦК КП(б) Белоруссии В.Н. Малин. В конце 1941 года Политуправление стало называться всего лишь политотделом: до кого-то вовремя дошло, что Политуправление — это уж слишком обнаруживать масштабы того, что пряталось, укрывалось, десятилетиями создавалось и готовилось, а теперь вот почти выходило из подполья. Первый вопрос с этим Пономаренко: какое отношение первый секретарь КП Белоруссии имеет, например, к партизанам Орловщины или Брянщины, Карелии или Крыма? Оказывается — прямое: он же начальник всех вообще партизан. Оказывается, структура организации «партизанского движения» никакого отношения не имела к республиканским или областным границам. Это была «зональная» структура. Каждая «зона» имела свой «зональный штаб», подчинявшийся ЦШПД напрямую. Второй вопрос: какое отношение Пономаренко имел к Белоруссии? Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко родился на хуторе Шелковский, что в Краснодарском крае. В 1932 году окончил Московский институт железнодорожного транспорта. Дальше даже в самой подробной автобиографии Пономаренко вы наткнетесь приблизительно на такую фразу: «…в 1932–1936 на командных должностях в Советской Армии». Никакой деталировки, никаких подробностей. Как у Власова: «с 1933 по 1935 год начальник курсов разведки ЛВО»… С 1936 года Пономаренко, как и «Каминский-инженер», числится при Всесоюзном энергетическом институте. А за несколько месяцев до начала Второй мировой войны Пономаренко вдруг оказывается в Минске 1-м секретарем ЦК КП(б) Белоруссии.

1-й секретарь ЦК партии автоматически, по занимаемой должности, — член Военного совета Белорусского особого военного округа. И еще не надо крупно ломать голову, кто командует округом, когда членом Военного совета округа 1-й секретарь ЦК партии республики.

1 сентября 1939 года в нескольких сотнях километров от Минска начался очередной «Дранг нах остен» — Вторая мировая война. До 1942 года Пономаренко болтается в качестве члена Военного совета по фронтам: Западному, Центральному, Брянскому… до мая месяца, когда и поступает приказ — действовать, что называется, по прямой специальности. В это же самое время начинают происходить метаморфозы и с Власовым, но о них чуть позже.

В 1919 году для того, «зазеркального мира», В.Н. Клембовский написал первую книжку, называлась она, как известно, «Партизанские действия». А какие книжки были написаны и заброшены через линию фронта партизанам только в 1942 году? Вот лишь некоторые: «Спутник партизана», «Наступательный бой в лесу», «Минометы в бою», «Руководство по наземной разведке»… — разработки высококлассных специалистов, как теперь бы сказали, по необъявленной войне. По сути дела, все газеты, от «Правды» до «Пролетарской правды», что выходила на оккупированной Калининской, ныне Тверской, области, все они регулярно выпускали специальные номера под контролем ЦШПД и Политуправления ЦШПД. Вдруг сразу заработала масса спецшкол ЦШПД. Выпускали эти школы от редакторов газет и наборщиков до высочайшего класса радистов и конспираторов — идеологов и исполнителей на уровне государственном.

На этот «зазеркальный мир» теперь, как когда-то, снова работал Фадеев — «Молодая гвардия», Горбатов — «Нашествие», Алексей Толстой, Платонов… а пьеса Корнейчука «Фронт» была заброшена в партизанские зоны сотнями тысяч экземпляров.

Зная, кем стали после войны Пономаренко, Ковпак, можно с уверенностью говорить, кем оказался бы после войны Власов. Как и Пономаренко — «генералом», очень большим «генералом», не в пример Пономаренко, который удостоился звания всего лишь генерал-лейтенанта, а Ковпак и того меньше — генерал-майора. Власов был бы, как и Ковпак, дважды Героем Советского Союза, а может быть, и четырежды, как сам легендарный полководец Жуков, и даже получил бы орден Победы, как Сталин.

А с 22 июня 1941 года, кажется, само провидение так выстраивало судьбу генерала Власова, что действовать ему приходилось постоянно в полуокружении или же в полном вражеском кольце. Война застала генерал-майора Власова в должности командира 4-го механизированного корпуса 6-й армии Киевского особого военного округа, которым командовал печально известный генерал-полковник М.П. Кирпонос, а в членах Военного совета КО ВО ходил также известный — секретарь ЦК КП(б)У Н С. Хрущев… Непосредственным начальником Власова был командующий армией генерал-лейтенант И.Н. Музыченко, тот самый, чья армия сражалась в полном окружении, а сам Музыченко в конце концов оказался в плену. Но он дожил до Победы и в 1945 году вместе с другими вернулся в Москву.

Кстати, в плену у немцев наших генералов в общей сложности побывало чуть более 50 человек. Сотрудничали с Власовым почти все. В разной форме. Даже легендарный генерал Лукин, который в плен к немцам действительно попал с тяжелейшим ранением — ему потом немцы вынуждены были ампутировать в своем госпитале ногу. Мне довелось читать некоторые документы насчет того же Лукина. На предложение Власова сотрудничать с ним, тот ответил, что готов, но только с одним условием: не афишировать это сотрудничество. Лукин боялся за судьбу своей семьи на Родине. Он правильно делал, что боялся. «Сотрудничать» с Власовым дома его никто не уполномочивал. Для этого были другие генералы, посылаемые ГРУ, вернее, «попадавшие» в плен к немцам. Но, видимо, Лукин чем-то очень способствовал Власову, сам того не ведая, иначе бы генерал Лукин, по возвращении в Москву, не был бы восстановлен в партии, в воинском звании и прежней должности командующего армии, не получил бы генеральскую пенсию и не умер бы своей смертью в собственной постели.

Через 20 лет Лукин, правда, надиктует «Огоньку» нечто про Власова.

«В один из январских дней 1943 года ко мне явился генерал-предатель Власов. Его сопровождал фашистский майор…

Власов был в длинном пальто, которое делало его еще выше и сутулее, чем на заседании Военного совета Наркомата обороны в начале сорок первого, когда я видел его в последний раз. Он встретил меня стоя. (?) Щелкнул каблуками и приложил руку к полям фетровой шляпы на немецкий манер. (?) Потом вытащил из кармана бумагу и театральным жестом протянул ее мне: «Прошу вас прочитать, господин генерал!»

Не отвечая на его приветствие (?), я молча взял бумагу и стал читать. Это было так называемое «Воззвание к русскому народу»…

— Ну и что? — спросил я, кончив чтение.

— Прошу подписать эту бумагу! — торжественно провозгласил Власов. — Вам доверяется высокая честь — быть командующим РОА!

— Вот что, Власов, — сказал я громко, чтобы меня слышали в соседней комнате, в которой, как я знал, собрались мои товарищи по плену, генералы и старшие офицеры Советской Армии. — Вот что, Власов… Меня теперь уже не интересует вопрос, каким способом ты получил партийный билет и для чего ты его носил. В моих глазах ты просто изменник и предатель, и та шайка отщепенцев, которую ты наберешь под свое бесславное знамя, тоже будет не армией, а сборищем предателей… Ты мне скажи, Власов, как ты свой народ обманул?!.

— Советы мне не доверяли! — пробормотал Власов, отводя от меня глаза. — Я был в загоне.

— Врешь! До войны ты командовал девяносто девятой дивизией. Потом принял корпус. В сорок первом армию получил! Какое же тут недоверие? А если бы и не доверяли, разве это оправдывает измену Родине?

— Меня в Смоленске на улицах встречали!

— …в Смоленске выгоняли палками людей на улицу тебя встречать! Как ты мог в глаза смотреть этим женщинам и детям? Откажись, пока не поздно, от своего предательского дела!

— Вот видите, — сказал Власов, обращаясь к майору. — Видите, с какими трудностями мне приходится сталкиваться при формировании армии. А вы мне не верили! Я предлагал генералу Снегову, генералу Понеделину, генералу Карбышеву… Вот видите, теперь и Лукин отказывается!»

Читать этот текст одно удовольствие, не диалог, а листовка: «Смерть предателям!» А как чудесно названа беседа с Лукиным: «Мы не сдаемся, товарищ генерал!» Это к кому? К генералу Власову? Для начала: почему Власов в глазах Лукина подает «Воззвание к русскому народу» «простой бумагой»? Не потому ли, что хочет сказать Лукину: никакое это не «Воззвание», для нас с тобой, дорогой «господин генерал Лукин» — филькина грамота, не более. Если у Лукина и вправду была феноменальная память и он 21 год спустя воспроизвел для «Огонька» разговор с Власовым слово в слово, то все во Власове — откровение, его лишь надо расшифровать. Хотя подозрения на провалы в памяти есть: по Лукину, вначале вроде Власов «явился» к нему, но в следующем абзаце получилось, будто Власов «встретил меня стоя».

И все-таки я думаю, что Лукин в своих воспоминаниях фантазирует только насчет своей части диалога, а Власова цитирует слово в слово. Особенно вот это место:

«Вот видите, — сказал Власов, обращаясь к майору. — Видите, с какими трудностями мне приходится сталкиваться с формированием армии. А вы мне не верили! Я предлагал генералу Снегову, генералу Понеделину, генералу Карбышеву…»

Это же информация для Лукина и для тех, кто в это время находился «в соседней комнате, в которой, как я знал, собрались мои товарищи по плену, генералы и старшие офицеры Советской Армии». Этими словами Власов не только информирует Лукина, «генералов и старших офицеров Советской Армии», кто еще из генералов попал в плен, но и ориентирует их, вселяя веру в то, что не все предатели, что армию предателей собрать почти невозможно, никто не идет в нее, не должны идти в нее и вы. Только плотно зашоренный не видит истинного смысла слов, которые произносит Власов. По логике, предатель Власов должен говорить Лукину как раз все наоборот: генерал Снегов, генерал Понеделин, генерал Карбышев уже согласились, уже сотрудничают, уже работают на благо РОА, очередь за тобой, «господин генерал» Лукин, и тех, кто в «соседней комнате». К тому же, как мы увидим ниже, проблем с формированием РОА у Власова, к большому нашему сожалению, не было.

Прямой начальник Власова Музыченко тогда оказался в плену, а подчиненный генерал-лейтенанта Музыченко Власов сумел-таки вырваться из вражеского окружения. Сказывалась школа! Музыченко тоже, как и Лукин, дожил до Победы, вернулся домой и умер своей смертью в кругу семьи. Попал в окружение тогда и командующий КОВО генерал-полковник М.П. Кирпонос. Живым оттуда он так и не вышел. В подчинении у Власова 22 июня 1941 года был 4-й механизированный корпус. По нынешним представлениям — это что-то вроде полка Космических войск: 36 080 человек личного состава, 1031 танк, 100 полевых орудий, 36 орудий противотанковой обороны, 36 зенитных орудий, 186 минометов, 268 бронемашин. Это правда, что были проблемы с комплектованием, но как-то все-таки выкручивались. Соотношение сил и средств в полосе Киевского особого военного округа, в состав которого входил и мехкорпус Власова, на 22 июня 1941 года выглядело так: дивизий — 1,6 к 1; личного состава (тыс. человек) — 1,2 к 1; орудий и минометов — 1,4 к 1; танки: средние (Т-34) и тяжелые (KB) — 3,5 к 1; легкие (Т-26, БТ-7) — 5 к I… и все в нашу пользу.

Кроме 4-го мехкорпуса Власова, сражался там же в районе Львова 9-й мехкорпус Рокоссовского. На третий день войны Рокоссовский крупно потеснил южнее Клевани 3-й моторизированный корпус немцев, а наш 19-й механизированный корпус под командованием генерал-майора танковых войск Н.В. Фекленко отбросил немцев на 25 километров на юго-запад от Ровно.^[46]4-й мехкорпус Власова вообще-то никак не принимал участия в контрударах ни 23, ни 24, ни 25 июня. Его основные силы направили в район Мостиска для контрудара по противнику, прорвавшемуся в стыке между 6-й и 26-й (командующий генерал-лейтенант Ф.Я. Костенко) армиями. Но из этого маневра так ничего путного и не вышло. Воюет Власов не хуже, но и не лучше других. У Рокоссовского и Фекленко получается даже лучше, чем у Власова.

О Власове, кажется, забыли и думать в Москве. Но вот что рассказывает Власов Эренбургу о тех днях и событиях.

«До трех часов утра мы проговорили; вернее, говорил Власов — рассказывал, рассуждал. Кое-что из его рассказов я записал, — сообщает Эренбург. — Он (Власов) был под Киевом, попал в окружение; на беду простудился, не мог идти, солдаты его вынесли на руках. Он говорил, что после этого на него косились. «Но тут позвонил товарищ Сталин, спросил, как мое здоровье, и сразу все переменилось». Несколько раз в разговоре он возвращался к Сталину. «Товарищ Сталин мне доверил армию. Мы ведь пришли сюда от Красной Поляны — начали чуть ли не с последних домов Москвы, шестьдесят километров отмахали без остановки. Товарищ Сталин меня вызвал, благодарил». Этот разговор проходил в начале марта 1942 года на фронте в районе Волоколамска, возле Лудиной горы, в избе помещался КП генерала А.А. Власова».

Я не помню, чтобы еще какому-нибудь генералу, вышедшему, как и Власов, из окружения, лично бы позвонил Сталин и справился о самочувствии. Почему?

15 сентября 1941 года по представлению командования фронта Власов был назначен командующим 37-й армией. Без Никиты Хрущева и здесь, оказывается, не обошлось. Он вспоминает:

«Должен рассказать и о своих отношениях с Власовым, который потом оказался предателем и изменником Родины. До войны он командовал героической (?) 99-й дивизией, которая должна была войти в историю как первая дивизия, награжденная во время Второй мировой войны (?) орденом Красного Знамени. Власов пользовался всеобщим уважением, его считали хорошим человеком и очень способным военачальником. Когда мы с Кирпоносом подбирали кандидатуру на должность командующего 37-й армией, которую мы формировали для обороны Киева, управление кадров Киевского военного округа рекомендовало нам назначить Власова. Я решил согласовать кандидатуру Власова с Москвой. В то время все мы жили еще в атмосфере подозрительности, предполагая, что враги народа были повсюду и особенно среди военных; (?) И я хотел быть уверенным в том, что мы можем доверять Власову подбор личного состава штаба 37-й армии и оборону Киева.

Я позвонил Маленкову, ведающему кадровыми вопросами в Центральном Комитете. Конечно, я не рассчитывал, что он лично знает что-нибудь о Власове, но полагал, что он может посадить за работу кого-либо из своих подчиненных и дать мне характеристику Власова. Когда наконец меня соединили с Маленковым, я спросил:

— Какую рекомендацию ты мог бы дать на генерала Власова?

— Ты не можешь себе представить, — ответил мне Маленков, — что творится вокруг. Вся наша работа остановилась. У меня здесь нет ни одного свободного человека (?), чтобы тебе помочь. Поступай так, как считаешь нужным, и бери на себя всю ответственность.

Мне не оставалось ничего иного, как положиться на рекомендации, полученные от других военных. Опираясь на них, мы с Кирпоносом решили этот вопрос положительно, назначив Власова командующим. Он взялся за дело решительно и энергично. Он сколотил свою армию из отступающих и вырвавшихся из немецкого окружения частей и на деле доказал, что мы сделали правильный выбор. Он всегда спокойно держался под огнем, обеспечивал твердое и разумное руководство обороной Киева. Он выполнял свой долг и не позволил немцам взять Киев фронтальной атакой с ходу. И когда Киев в конце концов пал, то это произошло в результате обхода и сосредоточения немецких войск значительно восточнее города. А не потому, что Власов не обеспечил жесткой обороны.

Власов вырвался из окружения и добрался до наших дивизий пешком. Сталин приказал доставить его самолетом в Москву. Я подумал, что Генеральный штаб, должно быть, имеет какие-то материалы против Власова и что его отозвали, чтобы допросить. Позднее мы узнали, что он был вызван в Москву для награждения орденом. Сталин лично похвалил его и поручил ему руководство нашим контрнаступлением против немецких войск под Москвой, где Власов опять отличился. Тогда Сталин дал ему ответственное задание по обороне Валдайской возвышенности. (?) Власов снова попал в окружение, но снова прорвался и вернулся на наши позиции. Сталин думал даже о том, чтобы назначить Власова командующим Сталинградским фронтом. Помню, Сталин как-то сказал мне в присутствии свидетелей, что если бы Власов был здесь, то командование Сталинградским фронтом поручили бы скорее ему, а не Еременко.

Когда Власов оказался изменником, Сталин вызвал меня и зловещим тоном напомнил мне о том, что именно я выдвинул (?) Власова на пост командующего 37-й армией. В ответ я просто напомнил ему, кто именно поручил Власову руководство контрнаступлением под Москвой и даже предполагал назначить Власова командующим Сталинградским фронтом. Сталин оставил эту тему и больше никогда к ней не возвращался…

Конечно, как для меня, так и для Сталина (?) дело Власова было горькой пилюлей, которую пришлось проглотить. Трудно было понять человека, проявившего такую преданность, храбрость и такие способности и пользовавшегося огромным уважением, что он мог изменить своей стране. Очевидно, у Власова был очень неустойчивый характер, коль он позволил немцам завербовать себя в качестве их агента. Его считали коммунистом, однако, по-видимому, у него не было настоящей идеологической закалки. До службы в армии он работал учителем. На вид он не был испорченным человеком. (?) В первые годы войны (?) он, безусловно, казался преданным советской власти. Возможно, конечно, став военным, он руководствовался корыстными соображениями. Может быть, он рассчитывал устроиться на теплое местечко (?) в качестве партийного деятеля. (?) К несчастью, у нас были такие карьеристы в прошлом, и боюсь, что они еще более многочисленны в наши дни…»

Когда вы имеете дело с Хрущевым, надо быть предельно внимательным и осторожным. Надо отдавать себе отчет в том, что он всю жизнь прожил под тенью гиганта — Сталина. Он настолько растворен в великом Сталине, что в смысле собственной воли, собственного суждения, собственной точки зрения и даже собственного ума был круглый ноль. Но, находясь рядом со Сталиным, да еще и накоротке, казалось, он обретал самого себя. Потому и трагедия для Хрущева началась именно тогда, когда Сталина не стало.

Если внимательно приглядеться, то окажется, что Хрущев, заняв место Сталина, ничего не делал, лишь только карикатурно повторял Сталина, его свершения. Сталин провел в стране коллективизацию и индустриализацию, Хрущев тоже провел свою «коллективизацию» в сельском хозяйстве — укрупнил колхозы, и свою «индустриализацию» — параллельно с министерствами настряпал совнархозы. Сталин проводил всемерно «смычку города с деревней», и Хрущев — разделил райкомы партии на сельские и городские. У Сталина Лысенко выращивал пшеничные деревья, и Хрущев сам выращивал за Полярным кругом кукурузу. Сталин разгромил Троцкого и троцкизм, и Хрущев разгромил Молотова, Маленкова, Булганина и заодно Сталина и сталинизм; Сталин разгромил военный заговор во главе с Тухачевским, и Хрущев бросился на армию, сократил ее на 2 миллиона, уничтожил флот и авиацию, нашел в армии своего Тухачевского — Жукова… — вот что бывает, когда обретает собственное «мнение» тот, кто его никогда не имел.

Хрущев хотел быть еще более значительным для истории, чем Сталин. Но все-таки надо иметь в виду, что Сталин собирался провести одно очень важное мероприятие 17 марта 1953 года, назначив выезд московских евреев в их родную еврейскую область в Биробиджан. На всех московских вокзалах их уже поджидали специальные эшелоны. Но Сталин накануне умер. Отправка евреев в Биробиджан была отменена. А ведь только после отъезда московских евреев во главе с Кагановичем и Мехлисом планировал Сталин демократическую оттепель. Никитка знал об этом. Никитка объявил «оттепель», но предварительно не провел того мероприятия, которое Сталин назначил на 17 марта 1953 года. В конечном счете мы получили Горбачева с Яковлевым и Шеварднадзе и август 1991 года. Даже амнистию начал Сталин.^[47] Вспомните судьбу Рокоссовского. А это был 1941 год.

Нет слов, Хрущев — известный враль с кругозором не шире полей соломенной шляпы, с которой он, кажется, никогда не расставался. Даже по коротенькому тексту, цитируемому здесь, видно, насколько мелок и ничтожен этот человек. Профан в военном деле — Хрущев зоологически ненавидел военных. Он так и остался убежденным, «что враги народа были повсюду и особенно среди военных». Будучи 1-м секретарем ЦК партии Украины и членом Военного совета КОВО, он буквально вырезал весь офицерский корпус Киевского военного округа. Вот

«Материалы к протоколу заседания Военного совета Киевского военного округа № 2 от 26 марта 1938 года.

ИЗ ДОКЛАДА о состоянии кадров Киевского военного округа

1. Враги народа, имевшие своей целью подготовку поражения РККА, на все руководящие должности подбирали свои кадры, выдвигали узкий круг людей на высшие должности, а растущих пре — данных партийных и не партийных большевиков «мариновали» на низовой работе.

В результате этого в большинстве на руководящих должностях штаба округа, командиров, комиссаров, начштабов корпусов и дивизий, частично и полков, оказались враги народа и их приспешники.

Поэтому Военный совет поставил центральной задачей «выкорчевывание» врагов народа и подбор на руководящие должности преданных и растущих командиров.

В итоге беспощадного «выкорчевывания» троцкистски-бухаринских и буржуазно-националистических элементов на 25 марта 1938 года произведено следующее обновление руководящего состава округа:

2. Выполняя указания тт. Сталина и Ворошилова, Военный совет округа провел большую работу по очищению кадров командного состава не только высшей, но и средней и старшей группы от всех враждебных и политически неустойчивых элементов, и эта работа продолжается в дальнейшем.

Всего было уволено из частей округа по политико-моральным причинам 2922 человека, из них арестовано органами НКВД 1066 человек…

Из ПОСТАНОВЛЕНИЯ Военного совета Киевского военного округа «О состоянии кадров командного, начальствующего и политического состава округа»

«Март 1938 года

В результате большой проведенной работы по очищению рядов РККА от враждебных элементов и выдвижению из низов беззаветно преданных делу партии Ленина — Сталина командиров, политработников, начальников кадры командного, начальствующего и политсостава крепко сплочены вокруг нашей партии, вождя народов тов. Сталина и обеспечивают политическую крепость и успех в деле поднятия боевой мощи частей РККА…

Командующий войсками Командарм 2-го ранга (Тимошенко)

Член Военного совета Киевского военного округа Комкор (Смирнов)

Член Военного совета Киевского военного округа) Секретарь ЦК КП(б)У (Хрущев)»

Самое занимательное в писании Хрущева — это, то место, где он обвиняет Власова в расчете «устроиться на теплое местечко в качестве партийного деятеля». Он что, дурак или придуривается? Или это мораль секретаря ЦК партии, его видение «партийного деятеля» как «устроившегося на теплое местечко»? Да бог с ним, с Хрущевым, он не хуже и не лучше ему подобных. Но, открещиваясь от Власова, Хрущев выкладывает для нас интересное: назначение на 37-ю армию Власов получил, опять же несмотря ни на что — вокруг рушилось все, немцы обходили Киев с востока и юга, впору бежать, только чтобы не оказаться в лапах фашистов. Но Власова помнят, Власова продолжают вести по заданной однажды программе. Но опять, едва Власов выбрался из окружения к своим, как Сталин вызвал его к себе самолетом. Что он ему сказал при встрече, нам известно со слов самого Власова, которые записал в марте 1942 года под Волоколамском Эренбург.

Безусловно, никакого отношения к назначению Власова на должность командующего 37-й армией Хрущев не имел: назначение это не в его власти и компетенции. Без Сталина — Верховного Главнокомандующего — такое произойти просто не могло ни при каких обстоятельствах. Поэтому читать фанфаронские слова Хрущева: «Конечно, как для меня, так и для Сталина дело Власова было горькой пилюлей, которую пришлось проглотить», без смеха нельзя. «Для меня… и… для Сталина»! Хрущев много лет рулил гигантской страной с почти 300-миллионным населением. Но вот перед ним один-единственный человек Власов, который совершил, скажем так, поступок. Как же объясняет мотивы этого поступка Власова Хрущев? Так и вижу его, коротконогого, пузатого, с хлопающими маленькими хитрыми глазками: «Трудно было понять, как человек, проявивший такую преданность, храбрость и такие способности и пользовавшийся огромным уважением, мог изменить своей стране». Неужели так «трудно»? Неужели невозможно?

И все-таки Никитка не был бы Первым секретарем ЦК КПСС, если бы он, даже совершенно ничего не понимая, не взялся бы объяснять и растолковывать про это, будь то кукуруза или химия, совнархозы или авианосцы и бомбардировщики, про то, как надо писать картины и книги… Объясняет он нам и Власова: «Очевидно, у Власова был очень неустойчивый характер… однако, по-видимому, у него не было настоящей идеологической закалки… возможно, конечно, став военным, он руководствовался корыстными соображениями… может быть, он рассчитывал устроиться на теплое местечко в качестве партийного деятеля». Идиотизм полный: хотел стать, как Ельцин, 1-м секретарем обкома партии, «партийным деятелем» и потому подался к немцам. Как говорится, в огороде бузина, в Киеве дядька. Прокомпостированные мозги? Или нас держат за дураков?

Надо различать, где Никитка дурак, а где придуривается. Отчет Хрущева в Москву об «итогах беспощадного «выкорчевывания» троцкистско-бухаринских и буржуазно-националистических элементов» и «постановление о состоянии кадров командного и начальствующего и политического состава» датированы мартом 1938 года.

16 марта 1938 года на Власова была написана партийная характеристика:

«Власов Андрей андреевич, член ВПП(б) с 1930 года… по социальному происхождению из крестьян. В РККА с 1920 года, по должности командир полка, звание майор.

В парторганизации части с 1937 года. За время пребывания тов. Власов показал (себя) как активный член партийной организации… Уклонов от генеральной линии партии у тов. Власлова не было. Работает честно и правдиво. Много работает над вопросами ликвидации остатков вредительства в части»^[48]

А в мае 1938 года Власов — «начальник 2-го отдела штаба Киевского особого военного округа». В Постановлении «О состоянии кадров командного и начальствующего и политического состава» Хрущев в конце клянется Москве, что он и Военный совет округа и дальше будут «беспощадно выкорчевывать троцкистско-бухаринские и буржуазно-националистические элементы». Иными словами, Власов попадает в Киевский особый военный округ, да еще в его штаб на отдел в самый разгар «выкорчевывания». Однако, судя по характеристике, в этом деле он не новичок, у себя в полку в ЛенВО он уже «много поработал над вопросами ликвидации остатков вредительства».

Эта сторона жизни Власова никак не затрагивается ни волкогонами местными, ни эренбургами зарубежными Неспроста Что такое в 1937–1938 годах была «генеральная линия партии»? Это была линия выработки будущего фронта. На этом фронте кровавые сражения шли и днем и ночью. «Доклад «О состоянии кадров Киевского военного округа» и Постановление Военного совета Киевского военного округа «О состоянии кадров…» — отчет с фронта, доклад о положении на фронте. Что такое: «всего уволено из частей округа по политико-моральным причинам 2922 человека, из них арестовано органами НКВД 1066 человек…»? Это данные о потерях, которые понес противник на этом фронте: взято в плен 2922 человека, уничтожено 1066 человек. Какой враг противостоял командующему Тимошенко и члену Военного совета Хрущеву? Тут также нет секрета: «троцкистско-бухаринские и буржуазно-националистические элементы». Бухарин никогда самостоятельной фигурой не был, он всегда был только тенью Троцкого-Бронштейна еще со времен, когда Бронштейн издавал в Нью-Йорке газетку под названием «Новый мир», а верным помощником у него был Бухарин. А о каких таких «буржуазно-националистических элементах» ведется речь? Может быть, об украинских? Или, может быть, о русских? Полноте. Таковых не бывало даже до 1917 года, а были просто православные. Речь тут шла о «космополитическом» буржуазном национализме». Для этого надо только просмотреть еще раз списки членов правительства, списки руководящих работников РККА, НКВД, МИД и остальных наркоматов. «Выкорчевывали» именно эти «элементы» и гоев типа Тухачевского и Бухарина.

Из партийной характеристики видно, что член партии с 1930 года майор А.А. Власов в должности командира полка славно повоевал на этом фронте в составе Ленинградского военного округа — оплота Льва Давидовича со времен еще семнадцатого года, когда там верховодил он, будущий «романтик революции» и «создатель Красной Армии» Бронштейн-Троцкий, перекрасивший в красный цвет «легион» бундовцев — средоточие животного «национализма и сепаратизма в российском рабочем движении». Но не это главное, главное в том, что «легион» был всегда антирусским, зоологически ненавидел все русское и русских. Вел с Россией войну тайную и явную, пакостил ей на Украине и в Белоруссии, в Прибалтике, но в основном в самой России.

После революции БУНД под тайным водительством Бронштейна-Троцкого троянским конем лихо въехал в состав РКП (б) — Российскую Коммунистическую партию (большевиков) — таким манером «буржуазно-националистический» легион стал русским. Через короткое время бундовцы перестали писать в партийных анкетах, что до ВКП(б) они состояли в БУНДе. БУНД окончательно превратился в партию всех народов СССР. С тех пор и до последнего дня существования КПСС в партии было две партии: первая называлась «АП» — актив партии, то есть бундовцы всех «колен»; вторая «ПП» — пассив партии, то есть все эти русские, украинцы, белорусы и пр., призванные повторять лозунги «АП», идти за «АП»…

В 1938 году была война русских во главе со Сталиным против бронштейнов-гамарников, бронштейнов-тухачевских, бронштейнов-бухариных, бронштейнов-фельдманов, бронштейнов-эйдеманов и пр. И Сталин победил — это была первая русская революция. Бундовцы-большевики, большевики-бундовцы к победе над русскими в семнадцатом году шли через кровь 1905 года. Русские шли к победе 1938 года через низложение Бронштейна-Троцкого и высылку его из страны в 1927 году. Именно на фронтах с бронштейнами Андрей Власов вырос за два года от майора до генерал-майора. В 1938 году он под водительством Сталина одержал первую русскую национальную победу. В этой войне Андрей Власов вначале командовал полком, а потом механизированным корпусом в Перемышле, кстати, город этот — один из главных центров еврейской оседлости на западе России. В Перемышле Власов, будучи командиром 4-го мехкорпуса, постоянно встречался с Хрущевым, который наезжал туда как 1-й секретарь ЦК партии Украины.

Что делает генерал Власов, едва оказавшись среди немцев? Он пишет

«ОБРАЩЕНИЕ РУССКОГО КОМИТЕТА к бойцам и командирам Красной Армии, ко всему русскому народу и другим народам Советского Союза

Друзья и братья!

БОЛЬШЕВИЗМ — ВРАГ РУССКОГО НАРОДА. Неисчислимые бедствия принес он нашей Родине и, наконец, вовлек Русский народ в кровавую войну за чужие интересы….».

Слово «большевик», «большевизм» тут лишь калька с немецкого «жидо-большевизм». Слово «большевик», «большевизм» в контексте — «враг русского народа» в небольшом по объему «ОБРАЩЕНИИ…» употреблено почти 20 раз. Если бы подобное «обращение» писали немцы, то слово «жидо-большевики» они бы употребили в 10 раз меньше. Почему же Власов оказался в 10 раз большим «антисемитом», чем сам Гитлер? Потому что Власов, его руководство отлично понимали: прекрати завтра Гитлер «решать еврейский вопрос» «шмайссером» и удавкой, и Штаты, Запад откроют второй фронт не против немцев, а против русских. В любой войне проблема союзников — наиглавнейшая из проблем. Древние китайские полководцы даже подсчитали, что в каждой войне 80 процентов победы заключается в союзниках.

Сталин и Власов обеспечивали 80 процентов нашей победы. Власов был на страже антисемитизма Гитлера, а это означало, что никогда ни США, ни Англия, сами находящиеся под пятой сионистов, не пойдут на союз с фашистской Германией против СССР. Это одно. Второе, русский генерал Власов своей «архиантисемитской позицией», находясь на ролях будущего Верховного военного правителя России, в случае победы немцев, уже на самых дальних подступах к этому заставлял трепетать евреев внутри СССР, жаться к Сталину, считать его «отцом народов» и тем самым, как говорится, «обеспечивалось монолитное единство советского народа», что не последнее в условиях смертельной военной опасности.

Пыжится, надувает щеки и Эренбург, объясняя Власова.

«Конечно, чужая душа потемки; все же я осмелюсь изложить мои догадки» — пишет он в своей книге «Люди, годы; жизнь». И тут, как у Хрущева, — не знаю, но скажу.

«Власов не Брут и не князь Курбский, мне кажется все было гораздо проще. Власов хотел выполнить порученное ему задание; он знал, что его снова поздравит Сталин, он получит еще один орден, возвысится, поразит всех своим искусством перебивать цитаты из Маркса суворовскими прибаутками. Вышло иначе: немцы были сильнее, армия попала в окружение. Власов, желая спастись, переоделся. Увидев немцев, он испугался: простого солдата могли прикончить на месте. Оказавшись в плену, он начал думать, что ему делать. Он хорошо знал политграмоту, восхищался Сталиным, но убеждений у него не было — честолюбие. Он понимал, что его карьера кончена. Если победит Советский Союз, его в лучшем случае разжалуют. Значит, остается одно: принять предложение немцев и сделать все, чтобы Германия победила. Тогда он будет главнокомандующим или министром обкорнанной России под покровительством победившего Гитлера. Разумеется, Власов никогда никому так не говорил…» — продолжает Эренбург

Мнение Эренбурга нам должно быть интересно только потому, что это мнение ЭРЕНБУРГА… Человек, объясняя другого, конечно же, судит о нем исключительно по себе. По-другому просто не дано. Когда Эренбург растолковывает нам, почему так, а не иначе поступил Власов, он выкладывает нам не мотивы Власова относительно содеянного им — для Эренбурга они и в самом деле «потемки», Эренбург хорошо знает себя, он ставит себя на место Власова, и мы читаем чистосердечное признание Эренбурга: по каким мотивам он бы сделал то, что сделал Власов — предал бы Родину. И первый, самый главный мотив для Эренбурга, который оправдывает его сдачу в плен, этот: «Увидев немцев, он испугался…» Вот он, примитивный, низменный, животный страх. Все остальные — производное от него. Немцев Власов увидел 22 июня 1941 года, и с того дня он только и делал, что «видел» их перед собой, сзади себя, на всех флангах, и не просто «видел» — он их бил, как мог и как умел. От вида немцев пускали в штаны только «бойцы ташкентского фронта». Один вид живого немца уже парализует волю Эренбурга, и он не находит иного выхода, как только поднять лапы и сдаться им.

Но вот Эренбург в спасительном плену, немцы почему-то не смогли его «прикончить на месте». Как ведет себя в этой ситуации Эренбург? «Оказавшись в плену, он начал думать, что ему делать». Что ж, разумно, положение — не позавидуешь, надо что-то предпринимать. И вот сидит Эренбург и «думает». Много вариантов прокручивает он в своей чубатой голове. И что же на выходе, на каком из множества вариантов останавливается? «Значит, остается одно: принять предложение немцев и сделать все, чтобы Германия победила». Когда я читаю у Эренбурга, что будто так думал, так решил русский Власов, я не верю. Но когда я читаю эти «догадки» Эренбурга насчет русского Власова, я верю, что именно так и поступил бы сам Эренбург. Да эренбурги, Троцкие, Ленины с 1914-го по 1917-й, когда Россия отбивалась от наседавших врагов в первой мировой войне, именно так и думали, и говорили, и действовали в этом направлении — чтобы победила Германия, чтобы поражение потерпела Россия, русские. И ведь так и произошло — Россия потерпела поражение, а оглушительную победу одержали даже не немцы, а Троцкие и эренбурги. «Оборонцами» они становятся потом, когда надо обороняться от русских, оборонять захваченное у русских. У эренбургов — поражение России, русских — в крови.

«Разумеется, Власов^[49] никогда и никому так не говорил…»

Небезызвестный генерал Григоренко тоже, как и Хрущев и Эренбург, мается проклятым «почему?». Будучи в Штатах, он в 1981 году написал и издал там книжку «В подполье можно встретить только крыс». Размышляет он в той книжке и о Власове, пишет о том, как тяжело было многим понять, что знаменитый генерал Власов, «не какой-то выскочка — кадровый офицер, коммунист, чисто русский человек, выходец из трудовой крестьянской семьи» с помощью немцев создал РОА. Григоренко задается вопросом: «Почему?!»… Не вязалась эта фигура у меня с образом изменника родины. Провокация, говорил я себе».

Всезнающий о Власове И. Хоффманн в своей книжке «История власовской армии» глубокомысленно замечает по поводу «почему?!» Григоренко: «Но ответа на этот вопрос ему и его товарищам пришлось ждать долго».

Видимо, Хоффманн имеет в виду срок выхода в свет его «Истории власовской армии». Однако именно генерал Григоренко ближе других подошел к разгадке Власова, когда произнес слово «провокация». Правда, со знаком в точности наоборот, потому что он искренне считал историю с Власовым немецкой «провокацией».

«Запомнился 1940 год. Буквально дня не было, чтобы «Красная звезда» не писала о 99-й дивизии, которой командовал Власов. У него была образцово поставлена стрелковая подготовка. К нему ездили за опытом мастера стрелкового дела. Я разговаривал с этими людьми, и они рассказывали чудеса. Вторично я услышал о Власове в ноябре 1941 года… Снова о нем говорили как о выдающемся военачальнике», — продолжает в такой вот форме свое «почему?!» генерал Григоренко. Будто черная повязка на глазах у Григоренко. И Хрущев… и Григоренко ходят, как коты вокруг горячей сковородки, но лизнуть боятся. Неужели? Почему? Все-таки я не думаю, что все эти люди, от Хрущева до Хоффманна, круглые дураки и не видят Власова истинного. Но почему и Хрущев и Хоффманн в принципе говорят о Власове одно и то же? Почему и Сталин, что называется, спустил на Власова всех собак, сдал его?

Носится со своим ведром ответов по поводу «дела Власова» и самодеятельный философ и историк-самоучка Волкогонов. В ведре том, кроме «отрыжки», кажется, ничего другого нет, Как всегда, все у Волкогонова косноязычно-топорно, будто русского языка он не изучал вообще, и все обязательно окрашено ненавистью к русскому, к русским.

«Власовщина как политическое явление явилась (?) результатом ряда причин: крупных неудач на фронтах, ОТРЫЖКАМИ НАЦИОНАЛИЗМА И СОЦИАЛЬНОЙ НЕУДОВЛЕТВОРЕННОСТИ НЕКОТОРЫХ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ (И ИХ ДЕТЕЙ) ПРИВИЛЕГИРОВАННЫХ КЛАССОВ,^[50] страхом перед возмездием, после того как некоторые не по своей воле оказались в плену».

Ни с какой стороны эту мешанину к личности Власова и «власовщины» приложить невозможно. Опять пресловуто-большевистская «отрыжка национализма», введенная Троцким и его бандой для подавления и уничтожения всего русского; опять «социальная неудовлетворенность некоторых представителей (и их детей) привилегированных классов». Неужели это про крестьянского сына Андрея Власова? Неужели это про Кагановича и Мехлиса — «некоторые представители (и их дети) привилегированных классов»? И опять эта омерзительная иудейская трясучка «страхом перед возмездием, после того как некоторые не по своей воле оказались в плену». Для русского такой логики не существует вообще: если у русского возникает «страх перед возмездием» за плен, то он начинает думать о том, как вырваться из плена — и ни о чем другом. Если у пленного возникает «страх перед возмездием» за плен, это значит, что пленный уверен: немцы будут разгромлены, победа будет за русскими, с какой стати ему идти в армию, которая будет разгромлена вот-вот, зачем ему усугублять «возмездие»?

Животный страх вообще для русского не является причиной сдачи в плен. Животный «страх перед возмездием» за плен вообще для русского не являлся мотивом вступления в так называемую власовскую армию РОА. Какой мотив был у русских, когда они голосовали за Собчака, Попова, когда они почти до последнего шли за Горбачевым? Ведь каждый видел, что это разрушители, предатели, изменники. Ведь каждый знал, что на плечах этих предателей и изменников в страну ворвутся иноземные и внутренние оккупанты. Русский не виноват, что в тот момент у него во главе был Горбачев, а не Сталин. Русский не виноват, что к тому роковому моменту не был подготовлен партией свой Власов.

Вождями не рождаются даже на уровне жэка. Русский пошел не за Горбачевым и Ельциным, он пошел за Сталиным, думая, что Сталин есть в Горбачеве и Ельцине. Русский пошел за Горбачевым, а позже за Ельциным, потому что рядом не оказалось Сталина, Жукова, не было Власова. Не понимая этого, нельзя осмыслить Власова. Власов в этой связи — замысел всеславянский, сгусток вековой мудрости русских, результат непрерывной борьбы русских с иноземными захватчиками, в которой бывало все: отвага и хитрость, самопожертвование, скрытое и явное, битва «на миру», в которой «и смерть красна», и битва потаенная, ненавидимая даже для самых родных глаз, в которой свои, родные считают тебя врагом наизлейшим. Вот по этим чертежам был создан Власов. На это ушли годы. «Конструкция» «изделия» была проверена в условиях «космических» перегрузок. Прежде чем «уйти» к немцам, его провели в буквальном смысле слова через «огни, воды и медные трубы». Выдержал!

Генерал Власов — суперкласс разведки. Он — создание интеллекта неординарного. Сегодня разведчики этого уровня имеют точное название — «агенты влияния». Таким был генерал Тухачевский, но он был разоблачен и расстрелян. Генерала Власова немцы разоблачить так и не смогли, хотя порой подходили к этому поразительно близко. Не «разоблачен» он и по сей день. Горбачев — лишь повторение Власова с той только разницей, что Власова мы внедрили фашистскому Западу, а Горбачева демократический Запад впаял нам. Невольно приходит суворовская мудрость: «Тяжело в ученье — легко в бою…»

III

В сентябре 1941 года Власова назначили командующим несуществующей 37-й армией. Ее надо было еще собрать. Власов собрал. Из числа тех, кто вышел из окружения. Из уцелевших после разгрома наших полков и дивизий. Из очень поредевшего местного населения. Учился? Как на крупном полигоне, в условиях, максимально приближенных к тем, которые потом будут у него при формировании так называемой РОА? В сентябре же 37-я армия уже обороняла позиции по линии Ново-Глыбов — Борки — Пирогово и далее на восток по Днепру до Гусеницы. Кроме этого, 37-я держала еще и киевский плацдарм.

Однако уже на 15 сентября 1941 года расклад сил был такой: 2-я и 1-я танковые группы противника, которые наступали навстречу друг другу, соединились в районе Лохвицы. В результате войска четырех армий Юго-западного фронта — 21-я (переданная из Брянского на Юго-Западный фронт 6 сентября), 5-я, 37-я и 26-я — оказались в плотном кольце окружения. А 37-я — это Власов. И он опять в эпицентре кошмара окружения. 17 сентября 1941 года Военный совет 37-й армии отстучал телеграмму главнокомандующему Юго-Западного направления. Связи с ним уже не было, телеграмма шла кружным путем через Москву, Генеральный штаб.

«37-я армия в оперативном окружении. На западном берегу оборона Киевского укрепленного района 16 сентября сего года в результате наступления противника южнее Фастова прорвана, резерв исчерпан, бой продолжается. На восточном берегу на фронте Русакове, Б. Бымерка, Сваровье, Нижняя Дубыня части, оказывая сопротивление, отходят на Бровары. На юге ударом в направлении Кобрино, Борисполь, Правей противник прорвал оборону разных мелких отрядов и народного ополчения.

Угроза переправ Киеву с востока. Части в течение двадцатидневных непрерывных боев малочисленны, сильно утомлены, нуждаются в отдыхе и большом свежем пополнении. Связи с соседями нет. Фронт с перерывами.

Восточный берег без сильных резервов не удержать. В дальнейшем с западного берега выйти из окружения будет невозможно. Скопилось большое количество транспорта в Киеве и Дарнице. Прошу указаний»

В этих словах страшные и трагические будни всех фронтов 1941 года. И все-таки из этих 4 армий 37-я армия Власова попала в наихудшее положение. В ночь на 18 сентября командующий фронтом М. П. Кир-понос отдал войскам приказ отходить с боями из окружения. 21-я армия должна была наносить удар в направлении Ромны — навстречу 2-му кавалерийскому корпусу. Кавалеристы готовились нанести удар с востока. 5-й армии приказывалось выходить вслед за 21-й армией, нанося удар на Лохвицу. 26-я армия прорывала окружение в направлении Лубны. Власову был приказ: вывести войска из Киевского укрепленного района, создать группу в составе двух-трех дивизий и утром следующего дня в направлении Яготин — Пирятин выйти из окружения строго за 5-й армией.

Александр Колесник в книге «Генерал Власов — предатель или герой?» пишет: «Приказ командующего получили все армии, кроме 37-й, не имевшей связи со штабом фронта. Ее главные силы с позиций начали сниматься только в ночь на 19 сентября».

В результате потери управления войсками Юго-западного фронта. только часть войск отдельными группами сумела пробиться на восток. В одной из таких групп находился и командарм-37 генерал-майор А.А. Власов. Это был подвиг, потому что враг бросил огромные силы для удержания, расчленения и уничтожения окруженных войск. Выходили сквозь рукопашные схватки. 20 сентября в бою, пробиваясь к своим, погибли командующий фронтом М.П. Кирпонос, член Военного совета М.А. Бурмистренко, начальник штаба фронта В.И. Тупиков. Хрущев не соврал и не выдумал, когда написал, что генерала Власова солдаты вынесли из окружения на носилках. Так он оказался в госпитале. На излечении генерал находился почти до самого назначения на новую должность.

Так по документам. Так было по жизни. Однако 7 марта 1943 года в своей газете «Доброволец» в № 8 Власов опубликует открытое письмо «ПОЧЕМУ Я СТАЛ НА ПУТЬ БОРЬБЫ С БОЛЬШЕВИЗМОМ?». В нем он события сентября 1941 года под Киевом изложит совсем по-другому.

«Я отводил войска к Киеву. Там я принял командование 37-й армией и трудный пост начальника гарнизона города Киева, Я видел, что война проигрывается по двум причинам: из-за нежелания Русского народа защищать большевистскую власть и созданную систему насилия и из-за безответственного руководства армией, вмешательства в ее действия больших и малых комиссаров.

В трудных условиях моя армия справилась с обороной Киева и два месяца успешно защищала столицу Украины. Однако неизлечимые болезни Красной Армии сделали свое дело. Киев был окружен. По приказу Верховного Командования я был вынужден оставить укрепленный район».

Конечно, здесь Власов очень упрощает трагические события, из которых его буквально вынесли солдаты на носилках. Упрощает зачем? Больше того, Власов разворачивает, что называется, фронт на сто восемьдесят градусов, он совершенно «беспардонно» отказывает немцам в победе под Киевом: «…моя армия справилась с обороной Киева… По приказу Верховного Командования я был вынужден оставить укрепленный район». Какой смысл? Если внимательно вчитаться в «открытое письмо» Власова, то получится не «открытое письмо», а приказ № 227 от 28 июля 1942 года, известный сегодня на весь мир как приказ Сталина «Ни шагу назад!». С грифом «Без публикации» он оставался до 1988 года, когда «Военно-исторический журнал» в № 8 впервые опубликовал его в Советском Союзе полностью, без купюр. Власов, как и немцы, к «марту 1943 г.», безусловно, хорошо знал этот приказ. «Открытое письмо» местами просто написано словами Сталина из приказа № 227.

«…Война проигрывается по двум причинам: из-за нежелания Русского народа защищать…^[51] и из-за безответственного руководства армией, вмешательства в ее действия больших и малых комиссаров».

А как в приказе Сталина «Ни шагу назад!»?

«Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа. Часть войск Южного фронта, идя за паникерами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа Москвы, покрыв свои знамена позором.

Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них и проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток.

Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы можем и дальше отступать на восток, так как у нас много территории, много земли, много населения и что хлеба у нас всегда будет в избытке. Этим они хотят оправдать свое позорное поведение на фронтах. Но такие разговоры являются насквозь фальшивыми и лживыми, выгодными лишь нашим врагам…

Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы…

Чего же у нас не хватает?

Не хватает порядка и дисциплины в ротах, батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток…

Нельзя терпеть дальше командиров, комиссаров, политработников, части и соединения которых самовольно оставляют боевые позиции. Нельзя терпеть, когда командиры, комиссары, политработники допускают, чтобы несколько паникеров определяли положение на поле боя, чтобы они увлекали в отступление других бойцов и открывали фронт врагу.

Паникеры и трусы должны истребляться на месте…»

Так у Сталина, а как у Власова?

«Система комиссаров разлагала Красную Армию. Безответственность, слежка, шпионаж делали командира игрушкой в руках партийных чиновников в гражданском костюме или в военной форме».

Совершеннейшая правда. Но как об этом у Сталина? Покороче и покруче: 9 октября 1943 года был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об установлении полного единоначалия и упразднении института военных комиссаров в Красной Армии». 13 октября этот Указ Сталин распространил и на Военно-Морской Флот. Правда, комиссаров Сталин не тронул в партизанских отрядах, но то была «другая» армия и иная война.

Нет слов, «открытое письмо» Власова от 7 марта 1943 года — не его единоличный плод творчества. Без «соавторов», без «редакторов», без «цензоров», без «корректоров» оно просто не увидело бы света. Это — элементарно. И все-таки идея «открытого письма» принадлежит самому Власову. «Болванка» «письма» написана им же. Почему так? Бывшему «начальнику учебного отдела… разведывательного отдела ЛВО» Власову почему-то срочно потребовалось «объясниться» с Москвой, может быть, «развеять» какие-то возникшие в Москве сомнения, доложить Москве что-то очень важное, мог он воспользоваться «открытым текстом» в жанре «открытого письма»? Несомненно. Прочитаем «открытое письмо» Власова так, как если бы оно было предназначено, допустим, Сталину. В «письме» выделим то, что, по всей вероятности, принадлежит самому Власову и предназначено для Москвы. Это «открытое письмо», частично или полностью, используют все западные авторы, пишущие о нашем генерале, как свидетельство смертельной схватки Власова со Сталиным, русского народа со Сталиным. Повторюсь: большевизм для Сталина и Власова после 1938 года был синонимом троцкизма-бронштевизма, синонимом Тухачевского и его сионской банды, продавшейся гитлеровской Германии, синонимом старой, традиционной политики большевиков — за счет тотального запугивания русских внешней угрозой, за счет полного поражения России при уборке ли урожая, как в 1921 году, на полях ли сражения, как в 1941 году, удерживаться у власти, давить и давить русских. Поэтому для Сталина в «открытом письме» Власова слова «большевик», «большевизм» были понятным ему кодом.

«Почему я стал на путь борьбы с большевизмом?

(Открытое письмо генерал-лейтенанта А. А. Власова)

призывая всех русских людей подняться на борьбу против Сталина и его КЛИКИ, за построение Новой России без большевиков и капиталистов, Я СЧИТАЮ СВОИМ ДОЛГОМ ОБЪЯСНИТЬ СВОИ ДЕЙСТВИЯ.

Меня ничем не обидела Советская власть. Я — сын крестьянина, родился в Нижегородской Губернии, учился на гроши, добился высшего образования. Я принял народную революцию, Вступил в ряды Красной армии для борьбы за землю для крестьян, За лучшую жизнь рабочего, за светлое будущее русского народа. С тех пор моя жизнь была неразрывно связана с жизнью Красной армии, 24 года непрерывно я служил в ее рядах. Я прошел путь от рядового бойца до командующего армией и заместителя командующего фронтом. Я командовал ротой, батальоном, полком, дивизией, корпусом. Я был награжден орденом Ленина, Красного знамени, 20 леТ РККА. С 1930 ГОДА Я был членом ВКП(б).

И вот теперь я выступаю на борьбу против большевизма и зову за собой весь народ, сыном которого я являюсь.

Почему? Этот вопрос возникает у каждого, кто прочитает мое обращение, и на него я должен дать честный ответ. В годы гражданской войны я сражался в рядах Красной армии потому, что верил, что революция даст русскому народу землю, свободу и счастье.

Будучи командиром Краснои армии, я жил среди бойцов и командиров — русских рабочих, крестьян, интеллигенции, одетых в серую шинель. Я знал их мысли, их думы, их заботы и тяготы. Я не порывал связей с семьей, с моей деревней и знал, чем и как живет крестьянин.

И вот я увидел, что ничего из того, за что боролся русский народ в годы гражданской войны, он в результате победы большевиков не получил. Я видел, как тяжело жилось русскому рабочему, как крестьянин был загнан насильно в колхоз, как миллионы русских людей исчезали без суда и следствия. Я видел, что растаптывалось все русское, что на руководящие посты в Красной Армии выдвигались подхалимы, люди, которым не были дороги интересы Русского народа.^[52]

Система комиссаров разлагала Красную Армию. Безответственность, слежка, шпионаж делали командира игрушкой в руках партийных чиновников в гражданском костюме или военной форме.

(Сегодня в министры обороны снова рвутся «партийные чиновники в гражданском костюме» от Кокошина до Старовойтовой. — В.Ф.^[53])

С 1938 по 1939 год я находился в Китае в качестве военного советника Чан Кайши. Когда я вернулся в СССР, оказалось, что за это время высший командный состав Красной Армии был без всякого к тому повода уничтожен по приказу Сталина. Многие и многие тысячи лучших командиров, включая маршалов, были арестованы и расстреляны либо заключены в концентрационные лагеря и навеки исчезли. Не было семьи, которая так или иначе избежала (бы) этой участи. Армия была ослаблена, запуганный народ с ужасом смотрел на будущее, ожидая подготовление.^[54]

Предвидя огромные жертвы, которые в этой войне неизбежно придется нести русскому народу, я стремился сделать все от меня зависящее для усиления Красной армии. 99-я дивизия, которой я командовал, была признана лучшей в Красной армии. Работой и постоянной заботой о порученной мне воинской части я старался заглушить чувство возмущения поступками Сталина и его клики.

И вот разразилась война. Она застала меня на посту командира 4-го мех. корпуса. Как солдат, как сын своей родины, я считал себя обязанным честно выполнять свой долг.^[55]

Мой корпус в Перемышле и Львове принял на себя удар, выдержал его и был готов перейти в наступление, но мои предложения были отвергнуты. Нерешительное, развращенное комиссарским контролем и растерявшееся Управление фронтом привело Красную Армию к ряду тяжелых поражений.^[56]

Я отводил войска к Киеву. Там я принял командование 37-й армией и трудный пост начальника гарнизона города Киева. Я ВИДЕЛ, ЧТО ВОЙНА ПРОИГРЫВАЕТСЯ^[57] По двум причинам: из-за нежелания русского народа защищать большевистскую власть и созданную систему насилия и из-за безответственного руководства армией, вмешательства в ее деиствия больших и малых комиссаров.^[58]

В трудных условиях моя армия справилась с обороной Киева и два месяца успешно защищала столицу Украины. Однако неизлечимые болезни Красной Армии сделали свое дело. Фронт был прорван на участке соседних армий.^[59]

Киев был окружен. По приказу Верховного Командования я был вынужден оставить укрепленный район.

После выхода из окружения я был назначен заместителем командующего Юго-Западным направлением, а затем командующим 20-й армией. Формировать 20-ю армию приходилось в трудных условиях, когда решалась судьба Москвы. Я сделал все от меня зависящее для обороны столицы страны.^[60]20-я армия остановила наступление на Москву и затем сама перешла в наступление.^[61] Она прорвала фронт германской армии, взяла Солнечногорск, Волоколамск, Шаховскую, Середу и др., обеспечила переход в наступление по всему Московскому участку фронта, подошла к Гжатску.^[62]

Во время решающих боев за Москву я видел, как тыл помогает фронту, но, как и боец на фронте, каждый рабочий, каждый жителъ в тылу делал это лишь потому, что считал, что он защищает Родину.^[63]

Ради Родины терпел неисчислимые страдания, жертвуя всем. И не раз я отгонял от себя постоянно встававший вопрос: не за большевизм ли, маскирующийся святым именем Родины, проливает кровь Русский народ?^[64]

Я был назначен заместителем командующего Волховским фронтом и командующим 2-й ударной армией. Управление этой армии было централизовано и сосредоточено в руках Главного штаба.^[65]

О ее действительном положении никто не знал и им не интересовался. (?) Один приказ командования противоречил другому. армия была обречена на верную гибель.^[66]

Бойцы и командиры неделями получали по 100 и даже 50 граммов сухарей в день. Но все продолжали самоотверженно биться. Русские люди умирали героями.^[67]

Но за что? За что они жертвовали жизнью? За что они должны были умирать?

Я до последней минуты остался с бойцами и командирами армии. Нас осталась горстка, и мы до конца выполнили долг солдата. Я пробился сквозь окружение в лес и около месяца скрывался в лесах и болотах. Но теперь во всем объеме стал вопрос: следует ли дальше проливать кровь русского народа? В интересах ли русского народа продолжать войну? За что воюет русский народ?^[68]

Я ясно осознал, что Русский народ втянут большевизмом в войну за чуждые ему интересы англо-американских капиталистов. Англия всегда была врагом Русского народа. Она всегда стремилась ослабить нашу Родину, нанести ей вред. Но Сталин видел в соблюдении англо-американских интересов возможность реализовать свои планы мирового господства, и ради осуществления этих планов он связал судьбу Русского народа с судьбой Англии, он вверг Русский народ в войну, навлек на его голову неисчислимые бедствия, и эти бедствия войны являются венцом всех тех несчастий, которые народы нашей страны терпели под властью большевизма 25 лет.^[69]

Так не будет ли преступлением и дальше проливать кровь? Не является ли большевизм и в частности Сталин главным врагом Русского народа? Не есть ли первая и святая обязанность каждого честного русского человека стать на борьбу против Сталина и его клики?^[70]

Там, в лесах и болотах, я окончательно пришел к выводу, что мой долг заключается в том, чтобы призывать Русский народ к борьбе за свержение власти большевиков, к борьбе за мир для Русского народа, за прекращение кровопролитной, ненужной Русскому народу войны за чужие интересы, к борьбе за создание Новой России, в которой мог бы быть счастливым каждый русский человек.^[71]

Я пришел к твердому убеждению, что задачи, стоящие перед Русским народом, могут быть разрешены в союзе и сотрудничестве с Германским народом. Интересы Русского народа всегда сочетались с интересами Германского народа, с интересами всех народов Европы. Высшие достижения Русского народа неразрывно сея — зоны с теми периодами его истории, когда он связывал свою судьбу с судьбой Европы, когда он строил свою культуру, свое хозяйство, свой быт в тесном единении с народами Европы. Большевизм отгородил Русский народ непроницаемой стеной от Европы. Он стремился изолировать нашу Родину от передовых европейских стран. Во имя утопических и чуждых Русскому народу идей он готовился к войне, противопоставляя себя народам Европы.

С этими мыслями, с этими решениями, в последнем бою, ВМЕСТЕ С ГОРСТКОЙ ВЕРНЫХ ДРУЗЕЙ, я был взят в плен.

Свыше полугода я пробыл в плену. В УСЛОВИЯХ ЛАГЕРЕЙ ВОЕННОПЛЕННЫХ, ЗА ЕГО РЕШЕТКОЙ, Я НЕ ТОЛЬКО НЕ ИЗМЕНИЛ СВОЕГО РЕШЕНИЯ, НО УКРЕПИЛСЯ В СВОИХ УБЕЖДЕНИЯХ.

На честных началах, на началах искреннего убеждения, с полным сознанием ответственности перед Родиной, народом и историей за совершаемые действия, я призываю свой народ на борьбу, ставя перед собой задачу построения Новой России.^[72]

КАК Я СЕБЕ ПРЕДСТАВЛЯЮ НОВУЮ РОССИЮ? ОБ ЭТОМ Я СКАЖУ В СВОЕ ВРЕМЯ.^[73]

История не поворачивает вспять. Не к возврату к прошлому зову я народ. Нет! Я его зову к светлому будущему, к созданию Новой России — Родины нашего великого народа. Я зову его на путь братства и единения народами Европы и в первую очередь на путь сотрудничества с великим Германским народом.^[74]

МОЙ ПРИЗЫВ ВСТРЕТИЛ ГЛУБОКОЕ СОЧУВСТВИЕ НЕ ТОЛЬКО В ШИРОКИХ СЛОЯХ ВОЕННОПЛЕННЫХ, НО ИВ ШИРОКИХ МАССАХ РУССКОГО НАРОДА, В ОБЛАСТЯХ, ГДЕ ЕЩЕ ГОСПОДСТВУЕТ БОЛЬШЕВИЗМ. ЭТОТ СОЧУВСТВЕННЫЙ ОТКЛИК РУССКИХ ЛЮДЕЙ, ВЫРАЗИВШИХ ГОТОВНОСТЬ ГРУДЬЮ ВСТАТЬ ПОД ЗНАМЯ РУССКОЙ ОСВОБОДИТЕЛЬНОЙ АРМИИ, ДАЕТ МНЕ ПРАВО СКАЗАТЬ, ЧТО Я НАХОЖУСЬ НА ПРАВИЛЬНОМ ПУТИ, ЧТО ДЕЛО, ЗА КОТОРОЕ Я БОРЮСЬ, — ПРАВОЕ ДЕЛО, ДЕЛО РУССКОГО НАРОДА.^[75]

В этой борьбе за наше будущее я открыто и честно становлюсь на путь союза с Германией. Этот союз одинаково выгоден для обоих великих народов, приведет нас к победе над темными силами большевизма, избавит нас от кабалы англо-американского капитала.^[76]

В последние месяцы Сталин, видя, что Русский народ не желает бороться за чуждые ему интернациональные задачи большевизма, внешне изменил политику в отношении русских. Он уничтожил институт комиссаров, он попытался заключить союз с продажными руководителями преследовавшейся прежде церкви, он пытается восстановить традиции старой армии. Чтобы заставить Русский народ проливать кровь за чужие интересы, Сталин вспоминает великие имена Александра Невского, Кутузова, Суворова, Минина и Пожарского. Он хочет уверить, что борется за Родину, за Отечество, за Россию. Этот жалкий и гнусный обман нужен ему лишь для того, чтобы удержаться у власти. Только слепцы могут поверить, что Сталин отказался от принципов большевизма. Жалкая надежда. Большевизм НИЧЕГО НЕ ЗА — БЫЛ, НИ НА ШАГ НЕ ОТСТУПИЛ И НЕ ОТСТУПИТ ОТ СВОЕЙ ПРОГРАММЫ.^[77]

Сегодня он говорит о Руси и русском только для того, чтобы с помощью Русского народа добиться победы, а завтра, с еще большей силой, закабалить Русский народ и заставить его и дальше служить чуждым ему интересам.^[78]

Ни Сталин, ни большевизм не борются за Россию. Только в рядах антибольшевистского движения создаётся действительно наша Родина. Дело русских, их долг — борьба против Сталина, за мир, за Новую Россию. Россия — наша! Прошлое Русского народа — наше! Будущее Русского народа — наше!^[79]

Многомиллионный Русский народ всегда на протяжении своей истории находил в себе силы для борьбы за свое будущее, за свою национальную независимость. Так и сейчас не погибнет Русский народ, так и сейчас он найдет в себе силы, чтобы в годину тяжких бедствий объединиться и свергнуть ненавистное иго, объединиться и построить новое государство, в котором найдет свое счастье.^[80]

генерал-лейтенант А.А.ВЛАСОВ».

Таким образом, о чем, собственно, «открытое письмо», кому оно адресовано Власовым?

1. Нашим военнопленным и людям, на оккупированной территории — растерявшимся, разуверившимся, запаниковавшим, подавленным. Власов убедительно доказал, что «непобедимая немецкая армия» — выдумка Геббельса, Гитлера, фашистской пропаганды, и рассказал, как он, Власов, со своими солдатами громил немцев под Львовом, Киевом и под Москвой. От всех нас для этого нужно больше организованности и порядка, самоотверженности и стойкости, отваги и самопожертвования.

2. Власов этим своим «открытым письмом» до смерти напугал англичан и американцев, которые никак не решались на деле, а не на словах стать нашими союзниками и побыстрее наконец открыть 2-й фронт.

3. Власов сообщил в «Центр» о себе, что никому и ничему он не изменил, не перекинулся к врагу, не «перевербовался», а еще Власов для посвященного выдал бесценную информацию о состоянии дел у немцев по созданию и формированию РОА и как будут развиваться события с этим в ближайшем будущем. Все остальное в «письме» — от «редакторов» и «цензоров», «корректоров» и «соавторов», то есть от немцев. Любопытна, что об этом «открытом письме» Власова на Западе почему-то предпочитают помалкивать. Даже такой «специалист» по «облику генерала А.А. Власова» и «внутреннему миру генерала Власова» «военный священник», «прот. Александр Киселев» в своих «Записках…», изданных в Нью-Йорке, об этом ни гугу. Молчит в своей книге «Власов», изданной в Австралии в 1974 году, и «энциклопедист» Власова и власовцев Свен Стеенберг. Обходит стороной это «письмо» и издательство «Союз борьбы за освобождение народов России» (СБОНР), выпустившее в 1965 году в Канаде «Очерки к истории освободительного движения народов России. По книге Юргена Торвальда. Перевод М. Томашевского». Молчит в своей книге «Жертвы Ялты», изданной в Париже в 1988 году под общей редакцией Солженицына, и Николай Толстой-Милославский; Б. Кузнецов в книге «В угоду Сталину», изданной в 1993 году в Нью-Йорке. Издательство «Наши вести» там же выпустило в 1963 году под редакцией А. Вертепова «Исторический очерк и сборник воспоминаний соратников. РУССКИЙ КОРПУС на Балканах во время II великой войны 1941–1945 гг.». В «Очерке…» 416 страниц, но ни строчки об «открытом письме» Власова «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом?». Мимоходом упоминают «письмо» другие — и точка, мол, что-то вроде было такое. Хитрее поступает И. Хоффманн — большой «специалист» по Власову. В своей объемной, изданной также под общей редакцией Солженицына в Париже в 1990 году в переводе с немецкого Е. Гессена «Истории власовской армии» он, просто никак не комментируя «открытое письмо», помещает его полностью в конце книги, в разделе «Документы» — «догадайся, мол, сама». Но догадаться не так-то просто, ведь Хоффманн «предисловием» к «открытому письму» Власова наворочал всю свою книгу в 379 страниц про «Освободительное движение» и про историю «Освободительной армии». На последних страницах такого гигантского предисловия «открытое письмо» Власова воспринимается совершенно иначе, чем если бы Хоффманн начал книгу с «письма». Начни он свою книгу с «открытого письма» Власова, ему пришлось бы всю книгу посвятить толкованию «письма», разумеется, на свой лад, стругать его под Власова, который «против Сталина». Задача невыполнимая. И опять на ум приходит образ кошки, ходящей вокруг горячей сковородки…

Только у В. Штрик-Штрикфельдта, который считает, что это он «породил Власова как командующего РОА», нашел я в книге «Против Сталина и Гитлера» несколько не очень вразумительных абзацев.

Предыстория этого документа в общих чертах такова.

«Распространение «Смоленского воззвания»^[81] в оккупированных областях все еще было запрещено. Это срывало надежды всех поддерживавших Власова немцев на радикальные изменения в политическом ведении войны. Русские, окружавшие Власова, были горько разочарованы в своих ожиданиях. Как я уже говорил, русское население спрашивало: где же Комитет? и что случилось с Власовым? На — строение населения ухудшалось с недели на неделю. Отдел ОКВ/ВПр увидел необходимость предпринять что-либо.

Я не знаю, кто — Мартин или Гроте — пришел к мысли, что запрет ведь касается формально Смоленского комитета, а не Власова лично. Мартин нашел брешь в позиции ОКБ. Он рассуждал так: «Если бы Власов согласился рассказать о своей жизни и своем опыте в СССР и объяснить причины, побудившие его начать борьбу против сталинского режима, то в инструкциях нет ничего, что можно было бы истолковать против проведения такой русской акции».

Только что Штрик-Штрикфельдт «не знает», кто — Мартин или Гроте», и уже есть «Мартин нашел брешь».

«Не помню также, кто выразил общее мнение:

«В конце концов, несмотря на все поражения, немцы еще занимают русскую территорию с 60–70 миллионами русских людей. Это — наши люди.^[82] Нужно вырвать их у немцев. (?) А военнопленные, а остовцы! Только мы можем помочь им. Мы, Андрей Андреевич, — единственная русская ячейка. Только мы одни можем сейчас поднять голос России здесь и в нашей стране и распространять идеи свободы».

Я был полностью согласен с ними. И добавил к этому:

— Андрей Андреевич! Если бы я был не немцем, а англичанином, вы и ваш штаб, вероятно, жили бы в одном из лучших отелей, и выполнялись бы все ваши желания. Без сомнения, умные британцы выложили бы вам на стол не только виски и сигареты, а и чек для вашего Комитета — с многозначной цифрой фунтов стерлингов. Будьте рады, что немцы столь порядочны или столь глупы, что до сих пор всего этого не сделали. Вас никто не может упрекнуть, что вы продались немцам. Ни клочка той одежды, что на вас, вам не выдали немцы — и даже новые очки все еще не готовы.

Он внимательно меня выслушал, а потом сказал:

— Вы правы. Но это не политика великой державы. Если германское правительство думает таким методом покорить Россию и даже весь мир — это просто смешно.

Затем Власов и Зыков уселись вместе. Власов рассказывал, и из-под блестящего пера Зыкова возникло знаменитое Открытое письмо, которому Власов позднее был обязан своей большой популярностью во всех слоях населения. Место туманного Комитета заняла личность. Она стала воплощением идеалов и надежд. Благодаря опубликованию Открытого письма популярность генерала Власова выросла настолько, что в дальнейшем Освободительное Движение Народов России стали в народе называть Власовским движением.^[83]

В своем открытом письме «Почему я стал на путь борьбы с большевиками» Власов резко бичует сталинский режим. Власов обращается к своим согражданам как крестьянский сын и как бывший командир Красной Армии. Сталин — не советская система — клеймится как главный враг русского народа. (Здесь проступает влияние Зыкова.) Борьба против Сталина, борьба за мир и Новую Россию — долг всех русских людей, а антибольшевистское Освободительное Движение — их подлинное отечество. Власов призывает своих соотечественников в союзе с германским народом и в строю «состоящей из равноправных и свободных народов европейской семьи» отвоевать себе новую, счастливую Родину. Примечательно, что в этом документе, в соответствии с принципиальной установкой Власова, говорится только о «союзе с германским народом», но не с его тогдашним национал-социалистическим правительством. Равным образом, В ТЕКСТЕ НЕТ НИ ОДНОГО ВЫСКАЗЫВАНИЯ, УКАЗЫВАЮЩЕГО НА ГОТОВНОСТЬ ВЛАСОВА К КОМПРОМИССУ С ГИТЛЕРОВСКИМ РЕЖИМОМ, В СМЫСЛЕ ЗАВИСИМОСТИ ОТ НЕГО»^[84]

Наконец-то! Молодец Вильфрид Карлович Штрик-Штрикфельдт! Не зря учился в Петербургской гимназии, не зря вступал добровольцем в 1915 году в русскую армию, получил из наших, русских рук офицерское звание, героически воевал за Русскую империю до конца Первой мировой… Искреннее спасибо. Если завтра мы объявим официально, что Андрей Андреевич Власов — русский разведчик № 1, а значит, разведчик всех времен и народов, а так будет, то лишь за эту строчку в книге Вильфрида Карловича ее не придется переиздавать, и ничего в ней не надо будет переписывать и менять. Вот что произошло даже с самим Штрик-Штрикфельдтом, когда он только заикнулся всего лишь в нескольких абзацах объяснить, что же написано в «открытом письме Власова». Однако, читая Штрик-Штрикфельдта, прибалтийского немца из Риги, о Власове, кажется мне, чувствую я нутром, в какой-то момент знал он, открыл он для себя, кто такой на самом деле русский Андрей Власов. Царство небесное Карловичу за то, что он вот так, а не иначе выразил свою мысль, рассказал о своем открытии, о своем знании.

«Это «открытое письмо» — доказательство того, как. могут развиваться идеи бывших советских граждан, освободившихся от власти советской среды и получивших возможность свободно обдумывать свои проблемы. (И с этим нельзя не согласиться с Вильфридом Карловичем.) Восточное министерство не могло ничего возразить против этой, ПО МНЕНИЮ ЧИНОВНИКОВ (?)^[85]«неполитической акции».

Поэтому «открытое письмо» могло печататься и распространяться всюду по эту сторону фронта — в оккупированных областях, в лагерях военнопленных, во всей русской прессе. Для информации германского офицерства в штабах, на фронте, в комендатурах лагерей военнопленных Гроте приказал отпечатать немецкий перевод «Письма Власова»: его читали и распространяли с величайшим интересом.^[86]

Действие документа всюду было чрезвычайно сильное. Как я смог установить позже, при моих многочисленных контактах, огромное количество немцев на крупных постах только из этого письма узнали о Власове и даже вообще о существовании «русской проблемы».^[87]

Но откуда эти подозрения, почему Власов так рисковал, так подставлялся, почти открытым текстом? На все эти вопросы у нас есть точные ответы, но мы и так слишком далеко забежали вперед. Мы с генералом Власовым только выбрались из киевского «котла», он отлежал в госпитале, и в ноябре 1941 года Сталин назначил его командующим войсками 20-й армии Западного фронта. В ее состав входили две прибывшие в Москву стрелковые дивизии, морская стрелковая бригада, две стрелковых бригады из Московской зоны обороны, две танковые бригады, артполк, два отдельных танковых батальона и два гвардейских минометных дивизиона — сила знатная. По оценке начальника Генерального штаба Б.М.Шапошникова, все войска армии были штатного состава, а каждая дивизия по составу равна трем дивизиям других армий.

4 декабря 20-я армия полностью закончила сосредоточение и 6 декабря получила приказ начать наступление на Солнечногорск. 10 декабря войска армии продвинулись на 10–12 километров и освободили несколько десятков населенных пунктов. Утром 12 декабря наши полностью выбили немцев из Солнечногорска и, не' останавливаясь, форсировали реку Ламу, вышли на подступы к Волоколамску.

Александр Колесник сообщает, что фактическое руководство войсками армии до 18 декабря осуществлял начальник штаба генерал-майор Л.М; Сандалов. «Власов в это время болел. Его прибытие в армию предполагалось в конце ноября. На запрос Г.К. Жукова, когда прибудет командующий, Главное управление кадров сообщило, что он «сможет быть направлен не ранее 25–26 ноября в связи с продолжающимся воспалительным процессом среднего уха». Ситуация вроде житейская: «продолжающийся воспалительный процесс среднего уха» — дело может быть и пустяковым, и очень серьезным. Все может быть. Но вот какая закавыка. Госпиталь, в котором должен находиться на излечении Власов, находится в Москве, Жуков тоже находится в Москве. Спрашивается, зачем Жукову, чтобы разыскать Власова, надо обращаться в Главное управление кадров? И вообще, почему он его разыскивает, будто солдата, ушедшего в самоволку? Жуков — командующий Западным фронтом, он по должности обязан знать, где и в каком состоянии каждые полдня находится командующий армией в составе его фронта, да еще такой армией, которая наступает на одном из главных направлений, наступает, может быть, впервые за всю войну, от успеха или неудачи этого наступления зависит судьба Москвы. Почему командующему фронтом Жукову не докладывают без его запроса о состоянии здоровья командарма-20? У военных это элементарно. Почему Жуков не обратился с запросом о Власове прямо к начальнику госпиталя или, на крайний случай, в Главное медицинское управление?

Власова в 20-ю армию назначил Сталин. Власов с Жуковым знаком по меньшей мере с 1929 года по совместной учебе на курсах «Выстрел»: Власов окончил их в 1929 году, а Жуков в 1930 году, как говорится, однокашники. В 1939 году Власов находится в качестве руководителя группы военных советников в Китае, главным военным советником Чан Кайши, в момент, когда Китай вел смертельную борьбу с японскими захватчиками. В 1939 году Г. К. Жуков назначается командующим 1-й армейской группой советских войск в Монголии, проводит там блестящую операцию по окружению крупной группировки японских войск и уничтожает ее в районе реки Халхин-Гол, то есть Жуков в открытом бою, с применением танков и самолетов, артиллерии и всех видов стрелкового оружия бьет врага на севере, Власов с линии невидимого фронта, невидимым для противника оружием, бьет того же врага с юга.

Разве не точно так же распределил Сталин роли Жукова и Власова в другой войне — Великой Отечественной? Разве не держал Жуков точно такой же фронт против немцев, какой он держал против японцев в 1939 году, а в это самое время разве не держал Власов против немцев точно такой же фронт, какой он держал против японцев в 1939 году? Полный-разгром японцев Жуковым и Власовым в 1939 году заложил победу над немцами под Москвой в 1942 году. Жуков и Власов отбили охоту у японцев ходить на север за «зипунами». Промышлять они решили на юге. Сибирские и уральские дивизии были мгновенно переброшены под Москву и за минуту до ее падения спасли столицу.

В 1939 году Сталин поделил победу над японцами на двоих: Жуков становится Героем Советского Союза, Власов получает высший орден СССР — орден Ленина. Героем Советского Союза Власов не был объявлен только потому, что у этой «игры» совсем иные правила. С повышением уходят и тот и другой. После разгрома японцев в 1940 году Жуков оказывается командующим Киевского Особого военного округа, а с января 1941 года он — начальник Генерального штаба, заместитель наркома обороны СССР. Власов уже командует с января 1940 года 99-й дивизией КОВО. Жуков в этой дивизии бывает постоянно, и о комдиве Власове у него самые восторженные отзывы. В 1940 году начали формироваться первые механизированные корпуса. Они — олицетворение завтрашнего дня Красной Армии — оружие победы. Так оно и оказалось потом. Первым на должность командира мехкорпуса Жуков аттестует Власова. По этой аттестации Жукова Власов 17 января 1941 года приказом наркома С.М. Тимошенко назначается командиром 4-го механизированного корпуса Киевского военного округа. Чуть раньше по представлению Г. К. Жукова Власову присвоено звание «генерал-майор». Спрашивается, могли Жуков в самый напряженный момент битвы под Москвой «потерять» командующего армией, которая находится на решающем участке битвы? Мог ли он «Потерять» по своей вине однокашника, своего любимого комдива, любимого командира мехкорпуса, полковника, которого он сделал генерал-майором… а все это вместе и называется одним словом — друг, а еще сильнее — боевой товарищ? Мог. Но это вопрос не к Жукову. Это вопрос не к Главному медицинскому управлению. Это вопрос и не к Главному управлению кадров… Это вопрос к Сталину и ГРУ. Если бы Андрей Власов в это время действительно находился в госпитале, то Георгий Жуков уж точно бы не Главное управление кадров «запросил», а по меньшей мере сам позвонил бы прямо в госпиталь, в палату, где лежал Власов, а вернее всего — сел бы в машину и подъехал к серьезно заболевшему товарищу.

Запрос в Главное управление кадров Жуков делает потому, что встревожен, куда делся Власов, озабочен тем, что 20-я армия начинает «дело» без командующего. Жуков, видимо, просто отказывается понимать, что происходит вокруг Власова, что может быть вообще более важного и ответственного, чем происходящее в эти часы на полях Подмосковья, где решается судьба Москвы, а многим казалось, и судьба всей страны? Оказывается, было нечто, что было важнее и значимее, чем все это… Отшлифовывались последние «абзацы» «легенды», с которой Власов должен был уходить к немцам.

В штаб 20-й армии Власов, после выздоровления, прибыл только во второй половине декабря. Вот как рассказывает о появлении Власова в штабе армии начальник штаба Сандалов, с которым мне в свое время, когда он работал над капитальным трудом «Московская битва», доводилось встречаться у него дома в громадной и пустой квартире в центре Москвы, в проезде Серова. По квартире он передвигался на инвалидной коляске, сидя в ней, он и писал свои рукописи. Уже после войны, будучи начальником штаба Московского военного округа, он попал в авиакатастрофу, его личный летчик погиб, а у генерал-полковника Сандалова оказался поврежден позвоночник. Карьера военного на этом закончилась, и дни свои он проводил в инвалидной коляске. Помнится, я тогда же написал об этом мужественном человеке очерк и опубликовал его в «Красной звезде». Уже тогда он написал несколько книг, в том числе «Погорело-Городищенская операция», «Трудные рубежи», «Пережитое», «На Московском направлении»; кроме этого, им были написаны книги, которые шли под грифом «секретно»; я помню одну такую о действиях в первые дни войны 4-й армии, в которой Сандалов также был начальником штаба. 4-я армия дислоцировалась в Бресте и его окрестностях, а одна из ее дивизий — 42-я — в знаменитой и легендарной Брестской крепости. По книгам Сандалова учились во всех военных академиях.

Так все-таки о Власове:

«В полдень 19 декабря в г. Чисмены начал развертываться армейский командный пункт. Когда я, член Военного совета Куликов уточняли на узле связи последнее положение войск, туда вошел адъютант командующего армией и доложил нам о его приезде. В окно было видно, как из остановившейся у дома машины вышел высокого роста генерал в темных очках. На нем была меховая бекеша с поднятым воротником, обут он был в бурки. Это был генерал Власов. Он зашел на узел связи, и здесь состоялась наша первая с ним встреча. Показывая положение войск на карте, я доложил, что командование фронта очень недовольно медленным наступлением фронта и в помощь нам бросило на Волоколамск группу Катукова из 16-й армии. Куликов дополнил мой доклад сообщением, что генерал Жуков указал на пассивную роль в руководстве войсками командующего армией и требует его личной подписи на оперативных документах. Молча, насупившись, слушал все это Власов. Несколько раз переспрашивал нас, ссылаясь, что из-за болезни ушей он плохо слышит. Потом с угрюмым видом буркнул нам, что чувствует себя лучше и через день-два возьмет управление армией в свои руки полностью. После этого разговора он тут же на ожидавшей его машине отправился в штаб армии, который переместился в Нудоль-Шарино».

Ссылка на «болезнь ушей» тут естественна, потому что уже официально прошел «воспалительный процесс среднего уха». А вот жуковское «требование личной подписи (командующего, т. е. Власова) на оперативных документах» — это не что иное, как форма все того же поиска: куда девался командующий Власов? В поисках Власова Жуков, видимо, поднял всех на ноги, пустил в ход все способы и каналы. Но вот, наконец, Власов отыскался, однако еще два дня не приступает к своим прямым служебным обязанностям, хотя эти двое суток Александр Колесник называет «сложными».

В ночь на 19 декабря начался штурм Волоколамска, утром 20 декабря группа генерала Ремизова из 20-й армии совместно с переданной к тому времени из 16-й армии группой генерала Катукова освободила Волоколамск. К исходу дня 20-я армия в соединении с армией правого крыла Западного фронта вышла к укрепленному противником рубежу за реками Лама и Руза. Прорвать его с ходу не удалось. 20-я армия безуспешно пыталась выполнить поставленную задачу. А командующий все еще «прохлаждается». Возможно ли такое? Нет, невозможно: просто из-за шума, который поднял встревоженный за судьбу Власова Жуков, тот объявился, чего-то недоделав, недокончив там, в ГРУ. Пришлось, не поднимая головы, доканчивать в эти два дня. И только 21 декабря 1941 года Власов взял управление войсками армии на себя.

И как оценил Жуков Власова в боях под Москвой?

«БОЕВАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА

на генерал-лейтенанта ВЛАСОВА АНДРЕЯ АНДРЕЕВИЧА, командующего войсками 20-й армии

Генерал-лейтенант Власов командует войсками 20-й армии с 20 ноября 1941 года.

Руководил операциями 20-й армии: контрудары на город Солнечногорск, наступление войск армии на Волоколамском направлении и прорывом оборонительного рубежа на р. Лама.

Все задачи, поставленные войскам армии, тов. Власовым выполняются добросовестно.

Лично генерал-лейтенант Власов в оперативном отношении подготовлен хорошо, организационные навыки имеет. С управлением войсками армии — справляется вполне.

Должности командующего войсками армии вполне соответствует.

Командующий войсками ЖУКОВ

Член военного совета Запфронта генерал армии Западного фронта ХОХЛОВ

28 января 1942 года».

По итогам боевых действий под Москвой А.А. Власов Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 февраля 1942 года был награжден орденом Ленина. Еще раньше, в январе, ему присвоено, не без участия Жукова, воинское звание «генерал-лейтенант». 13 января 1942 года его фотографию среди девяти наиболее отличившихся военачальников при обороне Москвы опубликовали на всю газетную страницу не только военная «Красная звезда», но и все гражданские центральные газеты.

И неизменно рядом с фотографией Жукова впритык размещалась фотография Власова. Популярность, известность генерала Власова в войсках, в народе кто-то явно накачивал до популярности и известности самого Жукова, хотя в чисто военном искусстве — правый фланг справа, левый фланг слева — они были, что называется, в разных весовых категориях. Но… такая была «игра». В. Штрик-Штрикфельдт потом напишет в своей книге:

«Генерал Андрей Андреевич Власов — в 1941 году один из выдающихся защитников Москвы…»

Игра сделана.

Против Жукова и Власова под Москвой был фон Бок — генерал-фельдмаршал, командующий группой армий «Центр». Штрик-Штрикфельдт пишет:

«У Бока была четкая оперативная концепция: либо до наступления зимы взять Москву, либо укрепить позиции на подступах к Москве и держать до весны. Наступление на Москву требовало стягивания всех наличных сил на участке группы армий «Центр» и временного пренебрежения другими оперативными целями на широком фронте от Балтики до Черного моря.

Осуществление этой концепции требовало ОБЕСПЕЧЕНИЯ ТЫЛА,^[88] а отсюда если не окончательного решения политических проблем, то по меньшей мере отказа от практиковавшихся до сих пор методов бесчеловечного обращения с гражданским населением, с перебежчиками и военнопленными.…^[89] Представитель министерства пропаганды намекал, что Геббельс составил меморандум, набросав в ней широко задуманную программу для «новой России» с целью ПРИВЛЕЧЬ НАРОДЫ РОССИИ К ПОЛИТИКЕ НОВОЙ ЕВРОПЫ ПОД ЛОЗУНГОМ «СВОБОДА И РАВНОПРАВИЕ».…^[90] Главная мысль фельдмаршала (фон Бока) и его старших офицеров была, что невозможно держать 70 миллионов населения лишь силой и что восстание этих людей может создать огромную опасность для фронта… У нас есть, собственно, две альтернативы:

— или МЫ ПРИВЛЕЧЕМ НАСЕЛЕНИЕ НА СВОЮ СТОРОНУ^[91] (Военное командование считает это абсолютно необходимым);

— или мы НЕ привлечем его (при продолжении нашего сегодняшнего к нему отношения).

НЕ ПРИВЛЕЧЬ НАСЕЛЕНИЕ НА СВОЮ СТОРОНУ^[92] означало бы необходимость господствовать, применяя насилие.^[93] ПРИВЛЕЧЬ НАСЕЛЕНИЕ^[94] можно, рассматривая его как равноправного партнера в содружестве европейских народов…»

Все ЭТИ разглагольствования ушлого прибалта, который и во сне видит себя, в отличие от нас, русских, как он «принадлежит скорее к западному культурному кругу», я привожу лишь для того, чтобы читатель мог представить проблемы, вставшие перед оккупантами, с «населением» на захваченных ими территориях. Как заяц, петляет хитрый прибалт, но все-таки главное у него выскакивает лобово.

«Вы, немцы, освободили нас от сталинского режима, который, если хотите, и к коммунизму уже не имел никакого отношения, — рассуждает в книге Штрика какой-то мифический «интеллигент» оккупированного Смоленска. — За освобождение мы вам благодарны; да и наши коммунисты и социалисты будут вам благодарны…»

(?!) НО ЧТО ЖЕ ДАЛЬШЕ?^[95] — вот он «вопрос жизни и смерти» оккупантов и захватчиков. Но именно этот вопрос был «вопросом жизни и смерти» и для Сталина с той только разницей, что перед немцами он встал в конце 1941 года, а перед Сталиным он стоял всегда, может быть, с года 1904-го; с той только разницей, что в отличие от немцев-захватчиков у Сталина был не только этот вопрос, но и ответ на него в образе генерала Власова.

IV

Одна из глав книги Александра Колесника «Генерал Власов — предатель или герой?» называется — «Волховская трагедия». Это полностью применимо к судьбе 2-й Ударной армии. Но не совсем верно по отношению к Андрею Андреевичу Власову. Что есть трагедия отдельно взятого человека? Трагедия — удел слабого и нервного. Трагедия — удел загнанного в угол человека, но туда он всегда загоняет себя сам. Трагедия — это жалость к самому себе и… любование собой. К Власову это никак не приложимо, хотя бы потому, что был он человек глубоко верующий, и не просто верующий, а зряче верующий, православный. Немец-католик в этот мир приходит побеждать, русский православный в этот мир приходит терпеть. «Бог терпел, и нам велел». «Нас бьют, а мы крепчаем».

В «Очерках к истории освободительного движения народов России» рассказывается, какой эффект произвело на немцев «пленение» генерала Власова.

«…4 сентября 1942 года, поздно вечером. Гроте был вызван по телефону из штаба вермахта в Виннице. Он сразу же узнал голос, очевидно, очень сильно взволнованного полковника генерального штаба Рэне:

— Знаете, кого мы здесь имеем?

— Кого? — спросил Гроте.

Рэне намеренно сделал паузу, а затем, отчеканивая каждое слово, сообщил:

— Заместителя главнокомандующего советской армейской группы Волховского фронта!

— Кого? — затаив дыхание и не веря своим ушам, переспросил Гроте.

— Андрея Андреевича Власова, защитника Киева в 1941 году, главнокомандующего 20-й советской армией в зимних боях около Москвы…

Рэне не нужно было дальше продолжать! Власов! Его имя появлялось годами на страницах газет Красной Армии и в правительственной печати. Власов, отличнейший офицер — реорганизатор 99-й отсталой советской дивизии. Власов, советник Чан Кайши, который, после успехов своей армейской группы при обороне Москвы защитив ее от наступления с северного крыла немецкой армии, был награжден самим Сталиным и прославлен наравне с генералом Жуковым на страницах всей советской прессы…

Рэне продолжал:

— Мы вам будем чрезвычайно благодарны и обязаны, если вы или кто-либо другой от вас срочно прибудет сюда… — Внезапно он умолк, и пауза продолжалась несколько минут, затем снова послышался его голос: — Из первых разговоров с Власовым мы выяснили, что он стоит в оппозиции к Сталину. Его переживания в связи с поражением на Волховском фронте оставили глубокий след. При известных условиях, возможно, он согласится выступить на нашей стороне, но лучше всего, если вы сами его ознакомите с обстоятельствами дела.

Гроте постарался сразу же связаться с Мартином. Четыре раза он звонил в разные места и наконец нашел его. Мартин не терял слов и сразу же понял важность момента. Гроте предложил делегировать Дюрксена, на что получил согласие. Через короткое время избранный отбыл на военном самолете «Ю-52» для встречи с именитым пленным».

Майн Гот! Как здесь его ждали! Прямо заждались! Майн Гот! И он, наконец-то, появился! Тот самый — советник Чан Кайши, знаменитый комдив 99-й, тот, чьи портреты рядом с великим Жуковым! Майн Гот! Как вовремя он к нам пришел!

Про ГРУ только и можно сказать, качая в восхищении головой — дебют партии оно продумало и разыграло гроссмейстерски. Домашняя заготовка. Результат не менее чем десятилетней кропотливой работы многих блестящих умов и выдающихся талантов.

Однажды Маршала Советского Союза Александра Михайловича Василевского спросили: какой год войны был самым тяжелым, критическим и наиболее опасным для страны? И он сказал, что все висело буквально на волоске, но не в 1941-м, а в 1942-м. В 1942 году Василевский занимал пост начальника Генерального штаба и одновременно был заместителем наркома обороны СССР,

Волховский фронт был создан 10 декабря 1941 года. Ему ставилась задача: сорвать наступление немцев на Ленинград и разгромить их совместно с войсками Ленинградского фронта. На Волховский фронт Власов прибыл 9 марта 1942 года с должности заместителя командующего войсками Юго-Западного фронта по тылу — странная и, в общем-то, не очень понятная должность для боевого генерала. Хотя, если учесть, на какое «дело» ГРУ готовило Андрея Власова, то нахождение его на должности зам. командующего Юго-Западным фронтом по тылу понятно: тыловая служба такого огромного фронта, каким был Юго-Западный, по масштабам сопоставима с экономикой не менее чем экономика тогдашней Украины. Зам. командующего Юго-Западным фронтом по тылу по сегодняшним представлениям — это что-то вроде премьер-министра страны, а командующий — не менее чем президент.

На Волховском фронте Власова ждала должность заместителя командующего войсками фронта. Командующему и Военному совету фронта Власова представил маршал К.Е. Ворошилов, присутствовал при этом Г.М. Маленков. Представлялось, что Власов назначен на должность заместителя командующего для усиления руководства фронта

«как один из наиболее подготовленных генералов, имеющий опыт боевых действий в оборонительных и наступательных армейских операциях».

16 апреля 1942 года генерал армии К.А. Мерецков временно назначил генерал-лейтенанта А.А. Власова командующим 2-й Ударной армией, оставив его в должности заместителя командующего Волховским фронтом.

Что же это была за армия и в каком она находилась положении на день 16 апреля 1942 года? В одном из интервью маршал авиации А. Силантьев сказал напрямик: «…истина в том, что армия ему^[96] досталась уже в катастрофическом состоянии».^[97]

Вот что пишет о положении 2-й Ударной армии маршал К.А. Мерецков: «Чтобы разобраться в обстановке и установить, что же происходит в районе Красной Горки, 1 марта я выехал на командный пункт 2-й Ударной армии в Дубовик и оттуда вместе с генералом Клыковым^[98] направился в войска ударной группировки армии. Везде войска топтались на месте. Наступательного порыва не было. Солдаты и командиры, с которыми мы встречались, жаловались на отсутствие поддержки со стороны нашей авиации, на недостаток снарядов и губительный артиллерийский огонь противника. Вражеская авиация буквально висела над нашими войсками, прижимая их к земле».

В первой половине марта началось затухание наступательных действий на всех направлениях. 2-я Ударная армия, вклинившись в глубину расположения противника на 60–70 км, захватила между дорогами Чудово — Новгород и Ленинград — Новгород большой лесисто-болотистый район. Ее передовые части стояли в 15 км юго-западнее Любани и в 30 км от 54-й армии Ленинградского фронта, наступавшей на Любань с северо-востока. Это был успех, не получивший развития.

2-я Ударная армия, проникнув глубоко в расположение противника и не имея сил для дальнейшего наступления, сама очутилась в тяжелом положении. Нависла угроза активизации противника, и прежде всего ударов его войск по флангам горловины прорыва и перехвата коммуникаций 2-й Ударной армии. Тяжесть ее положения усугублялась еще и тем, что приближалась весна, а с нею развал снежных дорог, распутица, нарушение снабжения.

Немецкое командование, стянув к участку прорыва свежие части, в том числе 58-ю пехотную дивизию и полицейскую дивизию СС, направило их против наших войск, обеспечивающих коммуникации 2-й Ударной армии в районе шоссейной и железной дорог Чудово — Новгород. Оборонявшиеся там части 59-й и 52-й армий, подавленные мощным артиллерийско-минометным огнем и авиацией, не смогли противостоять натиску врага. 19 марта ему удалось закрыть горловину вклинения в четырех километрах к западу от Мясного Бора и тем самым перерезать коммуникации 2-й Ударной армии.

Сведения из дивизий поступали с перебоями. Во всех донесениях командиров говорилось о сильном воздействии авиации противника. Иными словами, 19 марта 2-я Ударная армия оказалась запаянной в «котле», из которого иногда только случайно прорывался писк отдельных дивизий. 2-я Ударная попала в глухое и безнадежное окружение, и немцы приступили к ее планомерной ликвидации с воздуха. Все последующие события: временные, буквально на несколько часов, пробитые бреши к своим, групповые и одиночные прорывы из кольца окружения и даже непродолжительная частичная ликвидация окружения — были только агонией, конвульсией погибающей армии. Агония эта длится уже почти месяц, когда 16 апреля 1942 года своим приказом № 1604 Мерецков назначает Власова командующим, по сути дела, уже не существующей армии.

Да и само назначение совершается каким-то престранным образом. В момент, когда 2-я Ударная армия, истекая кровью, в условиях окружения отбивается от немцев со всех направлений — вдруг заболевает командующий генерал-лейтенант Н.К. Клыков. Какой такой болезнью надо заболеть, чтобы решиться увезти командующего гибнущей армии в госпиталь? А где же хваленое: «Был тяжело ранен, но поле боя не покинул»? Или это только для солдата? Для Ваньки-взводного? Но ведь так и было на самом деле. Тому примеров и с генералами тьма. Историю болезни Клыкова той поры пока никто не исследовал и… не видел.

Далее, Мерецков назначает Власова во 2-ю Ударную армию, но не освобождает его от должности заместителя командующего Волховским фронтом. Возможно такое? Вполне. Но только не в положении, в каком находится в этот момент 2-я Ударная. Новому командующему, по логике вещей, сейчас бы надо с головой уйти в дела только 2-й, в то, как вырвать ее из окружения, спасти, но у Власова продолжают висеть на шее еще и обязанности зам. командующего фронтом. Конечно, при надобности логику и здесь можно найти, мол, оставляя Власову должность зам. командующего фронтом, Мерецков тем самым поднимал статус его как командующего армией. Может быть. Однако скорее всего и здесь мы сталкиваемся с тем, с чем уже сталкивались, — идет накачка значимости Власова, работа на имя Власова как военачальника фронтового масштаба. Болезнь Клыкова — липовая. Он был прекрасным командующим. Снимать его как не справившегося было просто нельзя. Не было оснований. И ему «нашли» болезнь, чтобы он освободил место для Власова. Почему? Потому что и без Мерецкова Сталин хорошо знал, в каком положении оказалась 2-я Ударная армия, Мерецков лишь подтвердил Сталину о катастрофическом положении 2-й Ударной. Для Андрея Власова это прозвучало как приказ надеть парашют, приготовиться к прыжку… 15 июля 1942 года на одном из допросов в немецкой разведке на просьбу охарактеризовать командующего Волховским фронтом генерала Мерецкова допрашивающий запишет со слов Власова:

«Эгоист. Очень нервная, рассеянная личность.^[99] Спокойная деловая беседа между командующим фронтом и командующими армиями была почти невозможна. Личные противоречия между Мерецковым и Власовым: Мерецков пытался отстранить Власова. Страдающие очень многими недостатками, неудовлетворительные приказы со стороны штаба фронта для 2-й Ударной армии».

К чему здесь эта «РАССЕЯННАЯ ЛИЧНОСТЬ»? Потому что Мерецков так и не понял ничего в отношении к Власову, ровным счетом ничего? Наверное, Власов чем-то не нравился ему как командующий армией, но у Власова была совсем другая «игра». А «неудовлетворительные приказы со стороны штаба фронта для 2-й Ударной армии» зачем? Не для того ли, чтобы сказать, что немцы не победили нас. Мы из-за своей разболтанности проигрываем? Что немцы не победят нас, если мы сами, своим головотяпством, безответственностью, глупостью не поможем им в этом?

Поразительные и «несуразные» вещи творятся в первый период нахождения Власова у немцев. Власов уже у них. Геббельсовская пропаганда по всем каналам раструбила об этом. На головы наших солдат сыплются с высоты листовки за подписью Власова, а Сталин молчит. У немцев Власов был уже 11 июля 1942 года, есть фотография, на которой запечатлена беседа возле карты Власова с немецким генерал-полковником Т. Линдеманном, командующим 18-й армией, в полосе которой и был «взят» Власов, фотография датирована 13 июля 1942 года. Она, безусловно, печаталась тогда же в открытых военных изданиях, в газетах для военнопленных. Однако только 5 октября 1942 года у нас издается приказ, по которому Власов была зачислен в без вести пропавшие. И в таковых он значился до 11.04.43 года, в этот день был издан приказ, который отменил приказ от 5.10.42 года. Какой смысл было так тянуть? В Берлине вовсю уже работал «штаб Власова». Власов открыто разъезжал по фронтам, выступал перед жителями оккупированного Белостока, Минска, Смоленска, личным составом воинских частей, вещал на радио, озвучивал свои «меморандумы» и «воззвания», рекрутировал по концлагерям военнопленных в РОА и в то же самое время числился у нас без вести пропавшим.

И все-таки странного тут ничего нет. Было бы странным, если бы Сталин, ГРУ в первый же день нахождения Власова у немцев начали бы раскручивать его в СМИ как «труса» и «предателя». Сталину и ГРУ надо было как раз изобразить «не верю», шок, разорвавшуюся бомбу — все, что угодно, только не «предателя Власова». И чем больше молчал Сталин, тем громче кричали о Власове немцы. Гитлер даже приказал использовать его только в «пропагандистских целях». Они кричали, а Сталин молчал, изображал страх перед Власовым. Немцы кричали, им казалось, что они выковыривают у Сталина какую-то страшную тайну, и… увязали в своем крике, создавая Власова, делая из него то, что было замышлено в ГРУ, — символ. Эту ситуацию, сам не ведая, откуда у нее «растут ноги», точно описал в своей книге Штрик:

«Стоит заметить, что в начале 1945 года, после официального признания КОНРа, Власов и Жиленное были все же у Геббельса. Об этом посещении несколько месяцев спустя мне рассказывал Жиленков, когда мы вместе сидели в американском плену. Геббельс был очень любезен и заявил, что с самого начала выступал за Русское Освободительное Движение. А потом прибавил, что всегда ведь можно было бы его распустить, если бы члены его вздумали повернуть против «третьего рейха». Жиленков как бы резко изменил тему разговора и спросил Геббельса: кто открыл Америку? И терпеливо ждал, пока Геббельс не сказал, что Колумб. Да, сказал тогда Жиленков, Колумб открыл Америку. И Америка существует. А попробуйте, господин министр, теперь закрыть Америку. То же и с Русским Освободительным Движением. Геббельс улыбнулся. Времена изменились».

Какой экспромт! Экспромт? Давняя домашняя заготовка. Идея всей операции. В ГРУ за такое, чреватое последствиями, бесшабашное «хамство» Жиленкова не похвалили бы. Тут только одно объяснение — ребята действительно «открыли Америку», почувствовали себя Колумбами и уже могли нахамить прямо в лицо самому Геббельсу.

На этом «поразительные» и «несуразные» вещи во время нахождения Власова у немцев не закончились. Начальник информационного отдела оперативного управления Генерального штаба Красной Армии генерал-майор С. Платонов передает нашим средствам массовой информации пространное разъяснение следующего содержания.

«28 июня германское информационное бюро передало сообщение ставки Гитлера об уничтожении 2-й Ударной, 52-й и 59-й армий Волховского фронта, якобы окруженных немецко-фашистскими войсками на западном берегу р. Волхов севернее озера Ильмень, и что якобы перечисленные армии потеряли только пленными свыше 30 000 человек, 649 орудий и 171 танк. Эта очередная лживая фальшивка германского командования ни в коей степени не соответствует действительным фактам. В первых числах июня текущего года, в одном месте, германским войскам действительно удалось прорваться на коммуникации 2-й Ударной армии, которая глубоко вклинилась в оборону немецко-фашистских войск. В последующие дни события на этом участке фронта развернулись так, что ударами 59-й и 52-й армий с востока и 2-й Ударной армии с запада части противника, прорвавшиеся на коммуникации 2-й Ударной армии, были большей частью уничтожены, а незначительные остатки их отброшены в исходное положение Выполняя план командования, 2-й Ударная армия отводила свои части на заранее подготовленный рубеж. Отвод частей происходил в обстановке непрекращающихся ожесточенных боев с наступавшими немецко-фашистскими частями. В ходе этих боев немцы понесли огромные потери в живой силе и технике. По далеко не полным данным, в этих боях немцы потеряли только убитыми до 40 000 человек. Особенно большие потери в этих боях понесли 1, 12 6, 254, 285, 291 пехотные дивизии, полицейская дивизия СС и иностранные легионы «Нидерланды» и «Фландрия», причем полицейская дивизия СС и иностранные легионы почти полностью уничтожены Части 2-й Ударной армии планомерно отошли в назначенный им район Наши потери в этих боях до 10 000 человек убитыми, около 10 000 пропавшими без вести, 100 орудий и 12 танков. Следовательно, ни о каком уничтожении 2-й Ударной армии не может быть и речи. 52-я и 59-я армии никогда в окружение не попадали, и на их коммуникацию противник не выходил Наоборот, эти армии наносили сокрушительные удары по частям противника, прорвавшимся на коммуникации 2-й Ударной армии, и успешно обеспечивали планомерный отвод ее частей».^[100]

Зачем эта «липа»? К тому же не из отдела печати или пропаганды ГлавПура, а из самого Генштаба, который такими штучками, как опровержение тявканья какого-то вражьего «голоса», никогда не занимается. Это обязанность исключительно ГлавПура. Опровержение-разъяснение под флагом Генштаба — не «липа», а реклама. Все то же — «не верю». Все то же изображение «страха» Сталина перед Власовым, изображение страшной тайны — Власов, раззадоривание немцев на раскрутку Власова-Колумба, чью «Америку» — оккупированные территории СССР — уже закрыть нельзя. Все то же накачивание имени Власова.

«Игра» ГРУ, и только ГРУ. ГлавПур, и никто другой тут ни при чем — это не по их уму. Власов нужен «там» ГРУ не в образе разбитого вдребезги генерала, но в ореоле непобежденного русского генерала, случайно попавшего в плен. (А какой пленный не считает, что он героически сражался в бою, но совершенно случайно, совершенно против своей воли попал в плен?) «Опровержение» ГРУ руками Генерального штаба на этот раз адресовывалось не столько немцам, они в этом смысле уже были «готовы», сколько предназначалось для внутреннего пользования. «Опровержение», в котором 2-я Ударная армия, а значит, и ее командующий — герой, непобежденный русский генерал, адресовывалось своим: военнопленным, находившимся в концлагерях, людям на оккупированной территории — всем павшим духом, растерявшимся, опустившим руки, пошедшим в услужение к оккупантам или готовым сотрудничать с ними в той или иной форме. Задача была: чтобы завтра все они пошли за Власовым и ни за кем больше. «Опровержение» и немцам типа Штрик-Штрикфельдта очень помогало потом в «разработке Власова».

В том, что оно вышло из недр исключительно ГРУ, нет сомнения, иначе как объяснить в «Воспоминаниях» А.М. Василевского такое место:

«Как только выяснилось, что 2-я Ударная армия не может продолжать дальнейшее наступление на Любань, Ставка приказала М. С. Козину (это командующий фронтом) срочно вывести 2-ю Ударную армию из «мешка», но, как, ни печально, этот приказ не был выполнен… Командующий 2-й Ударной армией Власов, не выделяясь большими командирскими способностями, к тому же по натуре крайне неустойчивый и трусливый, совершенно бездействовал. Создавшаяся для армии сложная обстановка еще более деморализовала его, он не предпринял никаких попыток к быстрому и скрытному отводу войск. В результате всего войска 2-й Ударной армии оказались в окружении…

Положение 2-й Ударной армии еще более осложнилось тем, что ее командующий Власов оказался подлым предателем Родины, добровольно перешел на сторону врага…

Я занимал в период этих событий пост заместителя начальника Генерального штаба и могу ответственно подтвердить ту крайне серьезную озабоченность, которую проявлял изо дня в день Верховный Главнокомандующий о судьбе войск 2-й Ударной армии, о вопросах оказания всемерной помощи им…

После того как кольцо окружения войск 2-й Ударной армии замкнулось… к волховчанам был направлен я, как представитель Ставки. Основной задачей нам было поставлено вызволить 2-ю Ударную армию из окружения… и надо сказать, что нами были приняты, казалось бы, все возможные меры, чтобы спасти попавших в окружение, вызволить из кольца самого командарма Власова… За ходом этих боев непрерывно следил Верховный Главнокомандующий.

В итоге нашим войскам удалось пробить узкую брешь в немецком капкане и спасти значительную часть окруженной 2-й армии. Однако, несмотря на все принятые меры с привлечением партизан, специальных отрядов, парашютных групп и прочих мероприятий, изъять из кольца окружения Власова нам не удалось. И не удалось сделать прежде всего потому, что ЭТОГО НЕ ХОТЕЛ САМ ВЛАСОВ».^[101]

Получается, что зам. начальника Генштаба Василевский не ведает, что написал его подчиненный генерал-майор Платонов летом 1942 года про то же самое, но с противоположным знаком? Нет, Василевский знает, что написал его подчиненный в 1942 году, ему лишь не дано знать, почему он так написал и писал ли вообще это именно Платонов. Василевский изложил сущую правду про положение 2-й Ударной армии, естественно, где-то выгораживая себя, пытаясь снять с себя ответственность за трагедию 2-й Ударной. Но он напрасно это делает, потому что ни в чем не виноват. Просто немцы на тот момент были сильнее. Даже про то, что «не хотел сам Власов» выходить из окружения — правда. Не для того ГРУ внедряло Власова в разгромленную армию, безнадежно сидящую в «немецком капкане», чтобы он потом вернулся в Москву, для этого хватило бы и «больного» Клыкова.

Во всей этой истории с назначениями есть и такая деталь. До Клыкова 2-й Ударной армией командовал некто Г. Г. Соколов — генерал-лейтенант. Хочешь познать командира — читай его приказы.

Приказ № 14 от 19.XI. 1941 г.:

«I. Хождение, как ползанье мух осенью, отменяю и приказываю впредь в армии ходить так: военный шаг — аршин, им и ходить. Ускоренный — полтора, так и нажимать.

2. С едой не ладен порядок. Среди боя обедают и марш прерывают на завтрак. На войне порядок такой: завтрак — затемно, перед рассветом, а обед — затемно, вечером. Днем удастся хлеба или сухарь с чаем пожевать — хорошо, а нет — и на том спасибо, благо день не особенно длинен.

3. Запомнить всем — и начальникам, и рядовым, и старым, и молодым, что днем колоннами больше роты ходить нельзя, а вообще на войне для похода — ночь, вот тогда и маршируй.

4. Холода не бояться, бабами рязанскими не обряжаться, быть молодцом и морозу не поддаваться. Уши и руки растирай снегом!»

Откуда взялся таков? А из НКВД. В командармы 2-й Ударной армии попал прямиком из заместителей наркома внутренних дел СССР. Как? По представлению Лаврентия Павловича Берии.

10 января 1942 года Г. Г. Соколов был изгнан из 2-й Ударной, на его место пришел Клыков. Однако 2-я Ударная армия с тех пор у Берии стала «пунктиком», потому что в глазах Сталина протеже Берии стал его, Берии, личным проколом — не умеет, мол, разбираться в людях. Берии надо было доказывать, доказать всем, а в первую очередь Сталину, что после его Соколова каждый будет хуже и только хуже Соколова. Это впоследствии очень будет мешать Власову и… ГРУ. Берия и его люди, после того как ГРУ забросило Власова к немцам, поднял дикую свистопляску вокруг «предательства» Власова. Нагнетание Берией страстей вокруг имени Андрея Власова в самых грязных и площадных формах, несомненно, выводило Власова из равновесия, заставляло писать те самые «открытые письма». Однажды Андрей Власов с отчаянием кричал в присутствии немцев:

— Что я такое? Что вы из меня сделали?

Немцы, слушая эти крики отчаяния, естественно, не понимали, о чем речь. Немцы с ним ничего такого не делали, чего ГРУ и Власов не запланировали бы. Эти слова отчаяния были обращены к Москве. Там с Власовым «такое делал» Берия, что тому порой, видимо, казалось: мир перевернулся, все встало с ног на голову, его гадко зачем-то «подставили», обратной дороги домой нет, что кто-то из своих в Москве, неизвестно почему, уже поставил на него «капкан», приготовил «петлю».

И. Хоффманн в своем письме на имя авторов статьи о Власове, напечатанной в «Военно-историческом журнале», пишет: «Генерал Власов и его соратники предприняли попытку, не имея никаких гарантий». Под «попыткой» подразумевается все та же байка, вернее, клевета на Власова о его якобы «сопротивлении ненавистному, проклятому режиму Сталина в условиях Второй мировой войны». Все, доктор Йохим Хоффманн, научный директор, как раз обстоит наоборот. Генерал Власов и его соратники предприняли попытку, ИМЕЯ ПОЛНУЮ ГАРАНТИЮ со стороны СТАЛИНА и ГРУ. И если по неведению Берия «поливал» Власова и власовцев больше, чем было запланировано ГРУ, то это уже другая проблема, проблема Берии и ничья более. Согласен, что «поливы» Берии усложняли жизнь Андрею Власову, но судьбу Власова решал не Берия.

Среди тех, кто писал, пишет и будет еще долго писать о Власове, есть много всяких, но меньше всего лгунов, можно сказать, что их просто нет среди них. Почему? Лгать можно только тогда, когда знаешь правду. В деле Власова нет лгунов. Есть несведущие, фантазеры, версификаторы… Но основной контингент пишущих о Власове — это те, кто судит о нем по себе, в масштабе своего кругозора и в меру своей испорченности либо непорочности. Потому Андрей Власов у них либо «трус», либо «предатель», либо «враг Сталина», либо «Власов и его соратники в тяжелейших условиях стали достойными представителями интересов России и русских в сфере немецкого господства».^[102]«Интересы России и русских в сфере немецкого господства», — пишет запросто Хоффманн и не краснеет, ему и в голову не приходит, что вот это — «Россия и русские в сфере немецкого господства» и есть самая что ни на есть зверская оккупация, русский саркофаг в Катыни, приговоренная к полному уничтожению Москва… Сколько же нам учить еще их? Сколько же нам нужно сотворить им «взятий Берлина», чтобы они наконец поняли, кто — мы, а кто — они? Хоффманну просто не дано понять, как это унизительно и оскорбительно слышать всякому русскому. Хоффманну просто не дано сообразить, как воспринимает эти слова каждый русский.

А ведь нагло самоуверенный, с ограниченным интеллектуальным козырьком в голове Хоффманн в июле 1990 года лепит открытым текстом то же, что выговаривал через губу Андрею Власову в 1942 году в Берлине тот же шеф СС Гиммлер, шишка в вермахте Кейтель и прочая фашистская сволочь. И я, русский, хорошо представляю, что чувствовал, какие мысли были у Андрея Власова, когда он выслушивал эти звериные сентенции по поводу «России и русских в сфере немецкого господства». Хоффманн даже не подозревает, что о России и русских в сфере немецкого господства он говорит в качестве надсмотрщика над «русским быдлом», как господин с унтерменшами — недочеловеками. Кстати, Гиммлер и самого Власова за глаза называет не иначе, как «свиньей» или «унтерменшем».

В одном месте своей книги Штрик пишет:

«Эрих-Эдвин Двингер привез нас в Мюнхен, а затем в свою усадьбу Гедвигсхоф в Баварии.

В Мюнхене, при входе в отель, Власов в киоске увидел журнал «Унтерменш» — бульварный листок, изображающий русских как преступников и кретинов. Госпожа Двингер тут же скупила все имевшиеся экземпляры с комментариями об этом идиотизме. Каково же было наше изумление, когда мы, час спустя выходя из отеля, на том же самом месте вновь увидели пятьдесят экземпляров «Унтерменша»! Брошюрка под названием «Унтерменш» была выпущена весной 1943 года по поручению Гиммлера. Она была очень популярна среди немцев. В этой брошюрке, между прочим, говорилось:

«Унтерменш биологически как будто бы совершенно одинаковое существо… является тем не менее совсем другим, ужасным созданием, приближающимся к человеку, с человекоподобными чертами лица, но в духовном отношении стоящим ниже, чем животное».

Брошюрка, по заданию самого Гиммлера, была выпущена в свет типографией Главного управления СС. Автор ее — некий хауптштурмфюрер Кениг.

«Но вы теперь не будете их скупать, — сказал Власов госпоже Двингер. — Вы видите, что эти любезные усилия бесплодны. Напрасно все, что вы делаете, и все, что я делал до сих пор».

Позже соглядатаи в окружении Власова запишут и такое его высказывание: «Мы не можем слепо перенимать все у немцев. Мы, конечно, не принимаем теорию, что все русские, поляки, евреи и цыгане — унтерменши».

Андрей Власов и все, что связано с ним, сегодня даже более актуально, чем это было в критическом, смертельно опасном для страны 1942 году. Тогда Москву отстояли сибирские, уральские полки и московские ополченцы. Этих московских ополченцев я видел, разговаривал с ними возле Белого дома — этого русского саркофага октября 1993 года, видел таких же безоружных, таких же бесшабашно отважных, не боящихся ни черта, ни дьявола. В 1941-м, в 1942 году Москву отстояли. В 1991 году, в 1993 году Москву не отстояли. И полки были не те, и ополченцев совершенно безоружных — горстка. Власова готовили к ситуации, когда падет Москва. Сегодня Москва пала, и каждый из нас должен быть как Власов, если бы она тогда пала под натиском оккупанта.

Древние говорили: когда молчат свидетели, рождаются легенды. А за легенды, как известно, издатели хорошо платят. Беда в том, а может быть, как раз благо, что, натыкаясь на правду, как в случае с Василевским (Власов «не хотел сам» выходить из окружения к своим), они не знали, к чему ее приткнуть. Так случается, например, когда найдет человек, скажем, гайку, но не может знать, откуда она, с какого болта свернута, какому механизму-организму принадлежит. «Забугорные» штрикфельдты приваривают эту гайку к своей машине, наши василевские приваривали ее к своей. А гайка та совсем от другой машины-механизма.

Есть масса легенд о «сдаче» Власова немцам в плен. Как это ни странно, но самая достоверная — легенда Геббельса. У себя по радио и в газетах он злорадно вопил:

«Любимый генерал Сталина, орденоносец Власов перешел добровольно на сторону немцев».

Здесь все правда: и «любимец», и «орденоносец», и «добровольно», то есть — по заданию ГРУ. На такое под дулом пистолета не ходят. Александр Колесник цитирует некоторые письма, пришедшие к нему после первых его публикаций о Власове. «Известно, что во время Великой Отечественной войны было совершено огромное предательство. Генерал Власов предал и сдал в плен целую армию наших войск, — пишет Колеснику учащийся Светлогорского СПТУ И. Литон. — Если можно, то я убедительно прошу рассказать подробнее об этом, о целой армии, оказавшейся в плену, и о деяниях самого Власова».

Имеется в архиве документ.^[103]

1. До 27.6.42 вышло 9322 чел.

2. До 28.6.42 вышло 13 чел.

3. До 29.6.42 вышло 7 чел.

4. До 30.6.42 вышло 31 чел.

5. До 1.7.42 вышло1 3 чел.

6. До 2.7.42 вышло 40 чел.

7. До 5.7.42 вышло 10 чел.

8. До 19.7.42 вышло 6 чел.

9. До 24.7.42 вышло 1 чел.

ВСЕГО 944 чел.

«Сведения о выходе 2 УА из окружения по 27.7.42

Из 9322 чел. вышло здоровыми 3824 чел.

Больных и раненых 5494 чел.

Вышло стар. и сред. ком. нач. сост. здоров. — 370, больн. — 213 чел.

Вышло стар. и средн. полит, сост. здоров. — 83 больн.

Вышло младш. ком. нач. сост. здоров. — 386 больн. -

ВСЕГО здоров. — 839, больн. 213 чел.

Составил — майор А. Кияницан».

«Говорят, что Власов армии не сдал, а сам сдался. А как же этому верить, если человек, который был на войне и живет со мной с 1981 года, говорит, что его сдал в плен Власов. Я ему говорю: наверное, сам сдался? А он говорит: нет. Командиры приказали сдать оружие, а когда сдали якобы для переформирования, налетели вооруженные немцы и погнали в концлагеря. Где же правда?» спрашивает В.К. Самарина из Кривого Рога.

«В романе писателя Аркадия Васильева «В час дня, ваше превосходительство!» подробно рассказано, как выскочка и карьерист Власов, только что назначенный командующим, поняв, что кончается не только его карьера, но, возможно, и жизнь (Сталин не простил бы ему отступление и окружение армии), добровольно перешел на сторону немцев и стал изменником», пишет Ф. Лекотин из Котласа. Еще более категоричен М.Т. Кашнов:

«Власов сдал две армии и с третьей ушел сам. Итого, Власов сдал три армии. Об этом нам говорили замполиты армии, дивизии, полка. Во время войны замполиты солдатам говорили только правду… За послевоенное время я слышал и читал, что Власов сдал одну армию. Кто-то утверждает, что он сдал две армии. А третий говорит, что Власов армий не сдавал».

Очень пространное письмо пришло из Киева от Е.П. Машкевича:

«О трагическом исходе Любанской операции по фронтам уже тогда «поползли» слухи и домыслы о Власове, о 2-й Ударной армии, о том, что Власов «сдал» две армии, что после первой «сдачи» он (Власов) выкрутился перед Сталиным и тот ему продолжал доверять. Имелись в виду 37-я армия, оборонявшая в 41-м Киев, и 2-я Ударная.

В действительности же ни одна из этих армий не была сдана врагу, так как практически никому, даже самому умному и хитрому «командующему», невозможно это осуществить.

В наших армиях прежде всего были советские люди, были в соединениях и частях партийные организации большевиков, были политотделы, политработники (не говоря уже о широкой сети осведомителей и всяких сексотов в органах и особых отделах)…

Другое дело, что трагедия 2-й Ударной армии осложнялась не только организованными ударами врага, но и бездействием (неумением вмешаться в ход событий) командарма… И слава богу, отрадно, что в последнее время в печати появляются материалы, защищающие честь и добрую память 2-й Ударной армии и показывающие настоящее лицо предателя-подонка Власова и его подручных».

А вот артиллерия покрупнее:

«Неблагоприятный исход Любанской операции в значительной степени был определен трусостью и бездействием командующего 2-й Ударной армией генерал-майора (?) А.А. Власова, который, боясь ответственности за поражение армии, изменил Родине и добровольно перешел к гитлеровцам…»^[104]

19 июля 1942 года газета «Новое слово», издававшаяся в Берлине, под заголовком: «Как был взят в плен ген. Власов», писала:

«Среди пленных, взятых германскими войсками при окружении большевиков в районе реки Волхов, находился и сам командующий 2-й советской Ударной армией генерал — лейтенант Власов.

Отдельные разрозненные группы этой армии блуждали в лесах и по болотам и, в поисках питания, нападали на мирных жителей окрестных деревень.

Из донесений стало известно, что и сам командующий скрывался в волховских лесах. Германским солдатам были сообщены приметы генерала Власова.

После одной стычки с бродячими большевистскими бандами разнесся слух, что Власов убит. Но слух этот не подтвердился. Германский офицер, выяснивший, что советский командующий жив, на обратном пути проезжал деревню, бургомистр которой сообщил ему, что в одном из домов скрывается большевистский командир и с ним какая-то женщина.

Офицер арестовал неизвестного. Последний был одет в длинную блузу, которую обычно носят чины советского командного состава. Германский офицер сразу узнал Власова по роговым очкам, но тот, не дожидаясь вопроса, на ломаном немецком языке сказал:

— Не стреляйте! Я — генерал Власов.

Предъявленными им документами, а также очной ставкой с другими пленными командирами личность Власова была точно установлена».

«Не стреляйте! Я — генерал Власов» — это всеми почему-то прочитывается как трусость Андрея Власова, как его добровольная сдача немцам в плен, как предательство и пр. Все как раз наоборот. Ни о смелости и ни о трусости здесь и речи быть не может. Власов выполняет задание. И он опасается, что при его «обнаружении», при его «захвате» какой-то шальной немец просто бездарно пристрелит «большевистского комиссара» — и вся операция, что называется, накроется. В 1942 году неукоснительно действовал приказ Гитлера «О комиссарах», по которому даже солдат обязан был пристреливать каждого комиссара на месте. Для немецкого же солдата и офицера каждый русский, «одетый в длинную блузу, которую обычно носят чины советского командования», — комиссар. О существовании других чинов среди наших немцы в то время даже не подозревали.

И вообще, все здесь как-то очень красиво получается. Ну, во-первых, женщина. Ищите женщину! С какого «боку» ни рассматривай, она в той ситуации совершенно не нужна. Допустим, Власов шел к своим, хотел прорваться к своим. Хорош был бы у него вид, когда бы он среди своих появился без боевого знамени 2-й Ударной армии, без своего штаба и… с женщиной. Допустим, Власов собрался сдаваться в плен, а женщину-то Зачем тащить с собой? Ну нет такой из женщин, с которой еще и ходят сдаваться в плен к врагу. Потому что не для этого она. К тому же после «сдачи» в плен женщина, которая была с Власовым, вдруг куда-то позадевалась. Потом снова появляется «при такой вот легенде», рассказанной все в тех же «Очерках к истории освободительного движения народов России по книге Юргена Торвальда».

«Власов обрадовался приходу Казанцева:

— А! — сказал он. — Это ты, Александр Степанович! Садись. Выпьешь? Маруся, принеси стакан.

Маруся, или Мария Игнатьевна Воронова, была интересной особой. Как сам Власов рассказывал, она ненавидела немцев и бежала от них к партизанам. Там она получила задание приблизиться к Власову и отравить его, но, хотя первая часть задачи была выполнена, вторую она не могла совершить. Она оставалась с Власовым до последней минуты, когда его взяли в плен немцы. Марусю от него отделили и отправили в Ригу, где ее нашел верный Сергей Фрелих и доставил в Далем.

Воронова принесла стакан, разлила водку и удалилась…»

Так какую роль играла эта женщина рядом с Власовым? Радистки? Вряд ли. Связной? Кто-то должен был знать только ее, но не ее спутника? Зачем? Вместо маяка? Как указатель, что рядом не кто иной, как сам Власов? И если что-то надо было передать Власову, то, чтобы его не засвечивать даже «гонцу», передавали женщине, через эту самую женщину?

Штрик-Штрикфельдт то же самое живописует на свой лад:

«Генерал Андрей Андреевич Власов — в 1941 году один из выдающихся защитников Москвы — попал в немецкий плен в июле 1942 года. Он боролся до конца и делил со своими солдатами все лишения. Но он не мог предотвратить крушения 2-й советской Ударной армии (на реке Волхов), которой он командовал. И это для Власова — как для любого советского командующего, — по существу, был смертный приговор (?!).

Когда не осталось никаких сомнений в безвыходности положения в волховском окружении, в расположение главной квартиры 2-й Ударной армии приземлилось несколько самолетов, чтобы вывезти генерала и его штаб. Власов отказался лететь: он хотел остаться со своими солдатами до конца, вместе с ними биться и погибнуть от руки врага. Мысль о самоубийстве была ему чужда.

Когда почти все части его армии были уничтожены, Власов с небольшой боевой группой отошел в дебри заболоченных лесов. Но вскоре погибла и эта группа, за исключением нескольких человек. Еще несколько недель Власов, без знаков различия на форменной одежде, скрывался в приволховских лесах, заходя по ночам в дерев — ни и получая от крестьян немного хлеба.

Но сельское население было тогда пассивно, а по отношению к скрывавшимся красноармейцам даже враждебно настроено, особенно если вблизи стояли немецкие части.

Вечером 13 июля 1942 года Власов уснул в каком-то сарае, где был взят в плен двумя сотрудниками штаба одной германской дивизии: видимо, о нем донесли крестьяне. Так Власов попал в плен».

…В 19 часов 45 минут 24 июня 1942 года, после того как в Генеральный штаб РККА и Военный совет Волховского фронта была отправлена подписанная Власовым, Зуевым и Виноградовым телеграмма:

«Всеми наличными средствами войск армии прорываемся с рубежа западного берега реки Полиста на восток, вдоль дорог и севернее узкоколейки. Начало атаки в 22 часа 30 минут. Прошу содействовать с востока живой силой, танками и артиллерией 52-й и 53-й армий и прикрыть авиацией войска с 3 часов 00 минут».

Связь с Власовым оборвалась.

«Без помощи извне люди стали выходить из окружения, но среди них не было командующего, членов Военного совета и многих офицеров штаба» — пишет в своей книге А. Колесник

Генерал Власов во время пленения немцами, Волховский Фронт 1942.

25 июня руководство Волховского фронта дало указание принять все необходимые меры для их спасения. Командующий фронтом Мерецков послал танковую роту с десантом туда, где якобы видели командующего армией. По радио периодически передавались распоряжения о возможном направлении их выхода. К вечеру 25 июня были направлены на поиск разведывательные группы.

26 июня по просьбе Мерецкова Жданов передал распоряжение командиру Оредежского партизанского отряда Сазонову о розыске людей.

«Но прочесывание местности в районе Поддубья тремя группами партизан результатов не дало. О пленении Власова стало известно только 9 июля от вышедшего из окружения с группой в 12 человек заместителя начальника политотдела 46-й стрелковой дивизии майора Зубова Александра Ивановича», — пишет А. Колесник. Почему 9 июля? По Штрик-Штрикфельдту, 9 июля Власов ни в какой плен еще не попадал, он только «13 июля 1942 года… уснул в каком-то сарае, где был взят в плен двумя сотрудниками штаба одной германской дивизии».

О пленении Власова Зубов написал бумагу.

«Когда 46-я дивизия подошла к деревне Сенная Кересть 28 мая 1942 года, противник в районе Мясной Бор перерезал пути отхода и вся 2-я Ударная армия оказалась в окружении.

Командиру дивизии полковнику Черному было приказано прорвать вражеское кольцо, закрепить фланги и выйти на соединение с 59-й армией. Вся подготовка длилась очень долго, и только тогда, когда прорвалось шесть танков — вражеское кольцо было прорвано. Я находился на КП 176-го стрелкового полка с командиром дивизии полковником Черным, который доложил члену Военного совета тов. Зуеву, что можно дать команду раненым, госпиталям и штабам дивизий и бригад на выход из окружения. Когда была такая команда дана, полковник Черный попросил разрешения на выход штаба, так как дивизия уже была в прорыве. Командующий Власов запретил это сделать и заявил, что вы получите гвардейский полк и будете прикрывать отход 2-й Ударной армии. Таким образом, 22 июня в образованный прорыв шли части, раненые, штабы и одиночки, а 23 июня 1942 г. в 3 часа дня противник поставил сильный заградительный огонь и снова закрыл проход.

Вечером по приказу командующего был организован выход всех частей, соединив одиночек в роты, взводы, батальоны, и этот выход должен был закончиться в ночь с 24 на 25 июня. В 7 часов вечера началось наступление, и пошли все в огненный мешок. В 9 часов вечера полковому комиссару начальнику 7-го отдела 2-й Ударной армии Шабловскому оторвало руку. Я его затащил в 4 сосны, сделал перевязку; слышу, кричит лейтенант и просит оказать помощь — командующему Власову, который, как заявил капитан, погибает. Мы с командиром 176-го полка Соболем указали место, куда и где ему найти укрытие. В это время был доставлен командующий Власов. В 12 часов дня 25 июня штаб 2-й Ударной армии и штаб 46-й дивизии находились в лесу в одном месте.

Командир дивизии Черный мне сообщил, что мы сейчас идем в тыл противника, но командующий Власов предупредил, чтобы не брать лишних людей и лучше остаться одним. Таким образом, нас оказалось из штаба 2-й Ударной армии 28 человек и не менее было из штаба 46-й дивизии. Не имея питания, мы пошли в Замошеское болото и шли 25-го и 26-го. Вечером мы обнаружили убитого лося, поужинали, а утром 27-го начальник штаба 2-й Ударной армии, посоветовавшись с Власовым, принял решение разбиться на две группы, так как таким большим количеством ходить невозможно.

27 июня в 2 часа дня мы раскололись на две группы и разошлись в разные стороны.

В августе месяце я встретил генерал-майора, начальника управления связи 2-й Ударной армии, который находился в окружении вместе со мной. Он заявил, что между работниками штаба 2-й армии начался скандал и он бросил группу. В августе он вышел из окружения.

В 22-ю отдельную стрелковую бригаду прибыл заместитель командира отдельной разведывательной роты по политчасти Хонимко, который вышел из окружения в конце августа. Он рассказал, что с группой товарищей пошел искать питание в деревню Сенная Кересть. Когда они пришли в деревню, то им предложила старушка немедленно отсюда уйти, так как в деревню прибыло очень много немцев, которые вчера захватили командующего Власова.

Эту старушку пригласили в лес на опушку, где она рассказала, что пришла женщина, попросила покушать; когда ее кормили, она попросила накормить товарища. Хозяйка дома согласилась. Когда покушал Власов, в это время дом уже был окружен немцами. Подойдя к двери и открыв ее, Власову было предложено поднять руки вверх. Власов заявил: «Не стреляйте, я командующий 2-й Ударной армией Власов». Их забрали и повели вместе с женщиной…»

Вообще-то чисто внешне версия «заместителя командира отдельной разведывательной роты по политчасти Хонимко» ближе всех к истине, хотя бы потому, что Хонимко — офицер ГРУ и выкладывал он ту «легенду» сдачи Власова в плен, которую отработали в Москве, а ему дали, как говорится, озвучить — сугубо для немецких ушей, на всякий случай, для подстраховки. Сам же Власов в «обращении к воинам Красной Армии» сообщил, что он попал в плен не в момент, когда хлебал щи из миски той неведомой старушки, а непосредственно в бою, на поле боя. Но этому тоже есть свое объяснение: зачем нужно было Власову, чтобы немецкая контрразведка начала бы копаться в истории, которая приключилась в деревне Сенная Кересть, интересоваться той «бабушкой» и тем «дедушкой», который почему-то вдруг опознал командующего армии, будто дед — рядовой солдат, а Власов — его родной отделенный, к тому же дед успел сбегать за эсэсовцами, привести их в дом и сдать им Власова просто так, за спасибо.

А оно так и произошло бы. «Марусю от него отделили и отправили в Ригу, где ее нашел верный Сергей Фрелих и доставил в Далем», — вот так премиленько, в романтичном окрасе живописуется в «Очерках…» по книге Юргена Торвальда. Не «отделили», а схватили эсэсовцы, не «отправили в Ригу» на отдых или экскурсию, а в своих пыточных подвалах устроили тройную перепроверку, как говорится, с пристрастием. Но «Маруся» выдержала, прошла, переиграла немцев. И ее не «нашел верный Сергей Фрелих и доставил в Далем» к Власову; а просто эсэсовцам удалось, как им казалось, завербовать «Марусю» и в таком качестве вернуть ее Власову.

Про «Марусю» рассказывает и Штрикфельдт.

«В этой связи стоит упомянуть также, как об особом случае, о кухарке Власова, Марии Игнатьевне Вороновой. Она оставалась около Власова до самого его пленения, а затем в Минске скрылась. Там ее завербовали агенты НКВД, и она получила задание пробраться к Власову. Она явилась в Берлин. Власов сообщил нам, что она должна была его отравить. Она призналась, была прощена, и Власов оставил ее кухаркой в своем штабе в Далеме».

И такая вот была «легенда»…

13 июля 1942 года Андрей Власов ушел на задание к немцам. Там он должен был стать лидером, знаменем, верховным правителем, вождем. Ровно через полмесяца, 28 июля 1942 года был издан «ПРИКАЗ НАРОДНОГО КОМИССАРА ОБОРОНЫ СОЮЗА СССР № 227», известный в народе как приказ Сталина «Ни шагу назад!».

Генерал Власов за полмесяца до этого приказа «кончил отступать», поднялся в атаку. По крайней мере, своей дорогой в Берлин он пришел раньше, чем Жуков, Рокоссовский, Конев, и свершил там свой подвиг… У немцев он оказался 13 июля 1942 года, а 23 апреля 1943 года появилось в немецких газетах такое сообщение:

«Именем Фюрера генерал-лейтенант А.А. Власов 23 апреля 1943 года награжден отличием «ЗА ОТВАГУ» ДЛЯ ГРАЖДАН ВОСТОЧНЫХ НАРОДОВ 2-го КЛАССА В БРОНЗЕ».

Такого блестящего результата не смог добиться даже Зорге, выше дружбы с послом Германии в Токио он так и не смог подняться, а фюрер о нем знать не знал, слыхом не слыхивал.

15 июля 1942 года немцы учинили очень продолжительный допрос Власову. О чем спрашивали его немецкие контрразведчики и что отвечал им «предатель Власов»?

1. «Подробности о Волховском фронте и 2-й Ударной армии».

«Состав Волховского фронта в середине марта: 52-я, 59-я, 2-я Ударная и 4-я армия.

Командующий Волховским фронтом генерал Мерецков. Командующий 52-й армией — генерал-лейтенант Яковлев. Командующий 59-й армией — генерал-майор Коровников. Командующий 4-й армией — неизвестно».

2. Оценка генерала Мерецкова.

«Эгоист. Очень нервная рассеянная личность. Спокойная дело — воя беседа между командующим фронтом и командующими армия — ми была почти невозможна. Личные противоречия между Мерецковым и Власовым: Мерецков пытался отстранить Власова. Страдающие очень многими недостатками, неудовлетворительные приказы со стороны штаба для 2-й Ударной армии».

3. Краткая оценка Яковлева.

«Хороший военный работник, однако недоволен своим применением. Личность частых переходов. Известен как пьяница».

4. Состав 2-й Ударной армии.

«Известные бригады и дивизии. Следует отметить, что находящиеся в Волховском котле части 52-й и 59-й армии и 2-й Удар — ной армии создавали впечатление как очень потрепанные. Большие потери в упорных зимних боях. Оружие налицо в достаточном количестве, однако недостаточно боеприпасов. В середине марта плохое положение со снабжением, которое изо дня в день ухудшается. О положении врага в середине марта — мало данных. 2-я Ударная армия считала, что в середине марта ей противостоят около 6–8 немецких дивизий. Было известно, что в эти дивизии в середине марта прибыло достаточное пополнение…

Вследствие подчинения 2-й Ударной армии Волховскому фронту, 54-й армии — Ленинградскому фронту не было единого руководства в наступлении на Любань. Сведения о действительном положении в 54-й армии поступали в штаб 2-й Ударной армии очень скудно и по большей части были составлены заведомо неверно и завышение. Мерецков использовал это с тем, чтобы 2-ю Ударную армию особенно быстро погнать в направлении Любани…

Отходное движение 2-й Ударной армии должно было прикрываться с флангов 52-й и 59-й армиями. Находящиеся в Волховском котле части 52-й и 59-й армий должны были выйти на восток из Волховского котла последними».

5. Причины неудачи отхода.

«Крайне плохое состояние дорог (разлив), очень плохое снабжение продовольствием и боеприпасами. Отсутствие единого руководства 2-й Ударной, 52-й и 59-й армиями со стороны Волховского фронта. О том, что прорванное кольцо окружения вновь замкнуто немецкими войсками, 2-й Ударной армии стало известно лишь через два дня — 30.5.

После получения этого известия генерал-лейтенант Власов потребовал от Волховского фронта:

Открытия немецких заслонов 52-й и 59-й армиям. Кроме того, Власов передвинул все находящиеся в его распоряжении силы 2-й Ударной армии в район восточнее Кречно, чтобы открыть с запада немецкий заслон. Генерал-лейтенанту Власову совершенно непонятно, почему со стороны штаба фронта не последовало всем трем армиям общего приказа о прорыве немецкого заслона. Каждая армия боролась более или менее самостоятельно.

Со стороны 2-й Ударной армии 23.6 было сделано последнее напряжение сил, чтобы пробиться на восток. Одновременно для прикрытия флангов пришли в движение с севера и юга части 52-й и 59-й армий. 24.6 уже было невозможно руководство частями и подразделениями 2-й Ударной армии, и 2-я Ударная армия распалась на отдельные группы.

Генерал-лейтенант Власов особенно подчеркивает уничтожающее действие немецкой авиации и очень высокие потери, вы — званные артиллерийским заградительным огнем.

Как полагает генерал-лейтенант Власов, при прорыве из всей 2-й Ударной армии вышло около 3500 раненых и пробилась незначительная часть отдельных частей.

Генерал-лейтенант считает, что около 60 000 человек 2-й Ударной армии либо взято в плен, либо уничтожено. О численно c ти частей 52-й и 59-й армий, находившихся в Волховском котле, он сообщить данные не мог… Боеспособность 52-й, 59-й и 4-й армий он определяет вообще как малую. Генерал-лейтенант Власов отрицает необходимость комиссаров в Красной Армии. По его мнению, период после финско-русской войны, когда не было коми c саров, был, с точки зрения военного руководства, лучшим».

На этом первая часть допроса заканчивается. Что же здесь напредавал «предатель Власов»? На первый вопрос Власов дал немцам столько сведений, сколько дал бы любой солдат Волховского фронта. Про генерала Мерецкова — не сведения, а какая-то сюрреалистическая зарисовка с элементами мистики. То же самое и про Яковлева. То, что он выложил немцам про состав 2-й Ударной армии, они знали и без него. Что немцы узнали нового о причинах «неудачи отхода»? Плохие дороги, плохая погода, плохо со снабжением — боже! Да это быт всех фронтов, а не военная тайна. Самая большая тайна, видимо, та, что без комиссаров было лучше — ГлавПур до последних дней своих так и не смог простить Андрею Власову разглашения этой сверхсекретной государственной и военной тайны.

Вторая часть допроса началась с вопроса о «ПОПОЛНЕНИИ».

«Старший из призванных возрастов, известный ему, — 1898 г., младший — 1924 г.».

«Новые соединения».

«В феврале, марте и апреле в большом объеме формировались полки, дивизии и бригады. Основные районы, где располагаются новые формирования, находятся на юге, на Волге. О новых формированиях, созданных внутри страны, он плохо ориентирован».^[105]

«Оборонная промышленность».

«В Кузнецкой индустриальной области, на юго-восточном Урале возникла значительная оборонная промышленность, которая теперь усилена эвакуированной индустрией из оккупированных областей. Все главные виды сырья здесь налицо: уголь, руда, металл, однако нефти нет.

В СИБИРИ ИМЕЮТСЯ МАЛЫЕ, ДО СИХ ПОР МАЛО ИСПОЛЬЗОВАННЫЕ МЕСТОРОЖДЕНИЯ НЕФТИ^[106]

Продукция увеличивается за счет сокращения продолжительности производственного процесса. Мнение Власова таково, что этой индустрии в Кузнецкой области будет достаточно для обеспечения до некоторой степени нужд Красной Армии в тяжелом вооружении, даже при потере Донецкой области».^[107]

«Продовольственное положение». «Продовольственное положение сравнительно устойчивое. Полностью нельзя будет обойтись без украинского зерна, однако в Сибири имеются значительные вновь освоенные площади».^[108]

«Иностранные поставки».

«В газетах сильно раздуты поставки из Англии и Америки. Со — гласно сообщениям газет, якобы поступают оружие, боеприпасы, танки, самолеты, а также и продукты питания в большом количестве. У него в армии были только телефонные аппараты американского изготовления. Иностранного оружия в своей армии он вообще еще не видел.^[109]

О создании второго фронта в Европе он слышал следующее: в Советской России существует всеобщее мнение, нашедшее также отражение в газетах, что еще в этом году англичане и американцы создадут второй фронт во Франции. Это было якобы твердо обещано Молотову»^[110]

«Оперативные планы».

«Согласно приказу Сталина № 130 от 1 мая немцы должны были быть этим летом окончательно изгнаны из России. Началом большого русского наступления было наступление под Харьковом. С этой целью многочисленные дивизии были весной передвинуты на юг. Северный фронт был запущен. Можно допустить поэтому, что и Волховскому фронту больше не подводилось новых резервов.

Наступление Тимошенко не удалось. Власов, несмотря на это, верит, что, возможно, Жуков перейдет в большое наступление на Центральном участке фронта — от Москвы. У него имеется еще достаточно резервов.

Если бы новая тактика Тимошенко, «эластичная оборона», была применена на Волхове, он бы, вероятно, вышел со своей армией невредимым. Насколько широко эта новая тактика может быть применена в противовес проводимым ранее практическим установкам, Власов судить не может^[111]

Тимошенко является, во всяком случае, способнейшим руководителем Красной Армии.^[112]

На вопрос о значении нашего наступления на Дону заявил, что отрез путей подвоза закавказского бензина создает для Красной Армии критическое положение, так как замена Закавказской нефти едва ли может быть найдена в Сибири».

Ну а здесь что мы видим? Во-первых, Власов гонит немцам откровенную дезу: к тому времени мы нефть нашли и начали качать в нужных объемах в Татарии, под боком — значит, Власов намеренно скрывает это от немцев. Во-вторых, из этих «власовских предательств» следует, что немцы должны сделать главный упор на юге, бросить все силы на юг, уводя их от Ленинграда и Москвы. А что на юге? Там подготовлена наша мощная группировка? Кстати, в небе Кубани в 1943 году мы наголову разгромили немецкое люфтваффе и до конца войны удерживали полное господство в воздухе.

Есть в протоколе допроса такое убийственное резюме:

«Власов указал, что, пожалуй, бросается в глаза, что он как командующий армией не был осведомлен об оперативной обстановке в большом масштабе, однако это держалось в такой тайне, что даже командующие армиями не знали о намерениях Верховного командования даже на соседних участках».

Короче, немцы сами признают, что ничего ценного, что бы послужило во вред Красной Армии и СССР в целом, Власов им не сообщил. Что и требовалось доказать.

Вообще-то, говорить с Власовым 15 июля 1942 года о Волховском фронте и 2-й Ударной армии, скажем так, дело дохлое. Волховский фронт был создан 17 декабря

1941 года. 23 апреля 1942 года Ставка ВГК преобразовала Волховский фронт в Волховскую оперативную группу войск, включив ее в состав Ленинградского фронта. Власов, в соответствии с директивой Ставки Верховного Главнокомандования, прибыл с должности заместителя командующего войсками Юго-Западного фронта по тылу на должность заместителя командующего Волховским фронтом 9 марта 1942 года, то есть за полтора месяца до его преобразования в «оперативную группу войск». Как таковой Волховский фронт прекратил свое существование 23 апреля 1942 года. Но еще раньше, 16 апреля

1942 года, Власов был назначен командующим 2-й Ударной армией; выходит, что в штабе фронта он находился чуть больше месяца. Да и кому вообще нужны были сведения о несуществующем фронте и полностью уничтоженной 2-й Ударной армии?

Александр Колесник в своей книге пишет:

«Необходимо отметить, что приказа Ставки об утверждении Власова в должности командующего так и не последовало, что позволяет сегодня ставить под сомнение вообще правомочность именования его командующим».

9 июня 1942 года Волховская группа войск вновь была Преобразована в Волховский фронт, но к этому времени Власов уже наглухо был замурован в кольце немецкого окружения. Кроме того, что Волховская оперативная группа войск преобразована снова в Волховский фронт, вряд ли еще что-либо было известно Власову 15 июля 1942 года, когда его допрашивали немцы. ГРУ сделало все, чтобы никаких военных тайн Андрей Власов выдать не мог, но при этом все бы выглядело совершенно искренне, правдоподобно и — главное — естественно. Так оно и было на самом деле. В ГРУ отлично знали, какие вопросы в первую очередь будут задавать Власову, когда он окажется среди немцев, они готовили ему ответы вот таким образом.

25 мая 1945 года состоялся другой допрос, допрашивали теперь Власова наши следователи.

«ВОПРОС. Кто из представителей германского командования вас допрашивал?

ОТВЕТ. 14 мая 1942 года немцы доставили меня на автомашине на станцию Сиверская в штаб германской армейской группировки «Север»,^[113] где я был допрошен полковником немецкого генерального штаба, фамилию которого не знаю.

Допрашивавший меня полковник спросил о планах Верховного командования Красной Армии Я отвечал, что долгое время находился в окружении немецких войск и поэтому мне ничего не известно о планах советского командования. Вместе с этим я сообщил немцам о задачах, которые поставил перед 2-й Ударной армией Верховный Главнокомандующий Сталин.^[114]

Мне также задавали вопросы, встречался ли я со Сталиным и что знаю о его личной жизни. Я сказал, что виделся со Сталиным дважды в Кремле: в феврале 194] года и в марте 1942 года, о личной жизни его ничего не знал.

Кроме, того, немецкий полковник предложил мне дать характеристику на Жукова. Я сказал, что Жуков волевой и энергичный военачальник, но иногда бывает груб.

На вопрос, может ли Жуков стать вторым Тухачевским, я ответил, что вряд ли, так как он предан Сталину.

Тогда мне был задан вопрос, как уцелел и не был арестован в 1938 году Шапошников, в прошлом офицер царской армии; и может ли он после падения советской власти стать во главе правительства России? Я заявил, что Шапошников, по-моему, также предан Советскому правительству, но так как его лично не знаю, ответить на вопрос, сможет ли он возглавить будущее правительство России, не могу.

Мне был задан вопрос, что я знаю об антисоветских настроениях Тимошенко, на который я ответил, что, хотя и служил вместе с Тимошенко, однако никаких антисоветских проявлений с его стороны не замечал.

У меня также интересовались, насколько грамотны в военном деле Ворошилов и Буденный. Сославшись на то, что оба они герои гражданской войны, 25 лет служат в армии, окончили Военную академию, я высказал предположение, что они поэтому должны быть опытными военачальниками.

Там же на ст. Сиверская меня представили командующему германской армейской группировкой «Север» генерал-полковнику Линдеманну, с которым я был сфотографирован, а затем направлен в город Летцен, а оттуда в Винницу, где в это время находилась ставка верховного командования германской армии, и помещен в лагерь для военнопленных».

Об этом у Штрикфельдта написано так:

«Во второй половине июля Власов был доставлен в лагерь военнопленных в Виннице, подчиненный ОКХ. Командиром лагеря был пожилой немец из США, великодушный и умный человек. И этот «американец», не понимавший ни слова по-русски и прямо-таки созданный для того, чтобы руководить английским лагерем, должен был управлять на Украине лагерем русских военнопленных! Характерный пример тупости бюрократов!

Власова вели по улицам Винницы — города, жители которого знали его как крупного советского военачальника. Власов был 1,96 метра ростом. Его поставили во главе колонны, и многие, должно быть, узнавали его. Это, вероятно, сделано было не случайно: мелкие душонки хотели его унизить.

По прибытии в лагерь военнопленных Власов почти сразу оказал сопротивление: он отказался выйти на поверку вместе с пленными солдатами, настаивая, чтобы поверка офицеров проводилась отдельно: «Если вы хотите таким манером завоевать и переделать мир, то вы заблуждаетесь», — сказал пленный генерал «американскому» коменданту лагеря. Тот улыбнулся и доложил об этом происшествии капитану Петерсону, который в ОКХ был ответствен за военнопленных старших офицеров. Петерсон поворчал, но согласился с Власовым. Порядок поверки был изменен».

«ВОПРОС. Почему вас поместили именно в этот лагерь, чем он отличается от других лагерей?

ОТВЕТ. Винницкий лагерь находился в ведении разведотдела германской армии, и поэтому в нем содержались только те военнопленные, которые представляли интерес для верховного командования.

Первое время в лагере находились я и военнопленные: полковник Боярский — бывший командир 41-й стрелковой дивизии Юго-Западного фронта, майор Сахаров — бывший командир полка Красной Армии, и какой-то инженер, а затем стали прибывать другие военнопленные и к концу июля месяца их насчитывалось около 100 человек.

В Винницком лагере немцы вели работу по разложению военнопленных и привлечению их к службе в германской армии.

Первым ко мне стал обращаться майор Сахаров, который, находясь на службе у немцев, предлагал мне взять в свое подчинение воинскую часть из военнопленных Красной Армии и начать борьбу против советской власти.

Позже меня и полковника Боярского вызвали к себе представители разведотдела при ставке верховного командования германской армии полковник Ронне и отдела пропаганды верховного командования Штрикфельдт, которые заявили, что на стороне немцев уже воюет большое число добровольцев из советских военнопленных и нам следует также принять участие в борьбе против Красной Армии.

Я высказал Ронне и Штрикфельдту мысль, что для русских, которые хотят воевать против советской власти, нужно дать какое-то политическое обоснование их действий, чтобы они не оказались наемниками Германии. Ронне ответил, что немцы со — гласны создать из русских правительство, к которому перейдет власть после поражения советских войск. Я заявил Ронне, что по — думаю над его предложением и позже дам ответ.

После этой беседы 10 августа 1942 года в лагерь приехал советник Министерства иностранных дел Германии Хильгер — бывший советник германского посольства в Москве, свободно владеющий русским языком, который вызвал меня к себе, спросил, согласен ли я участвовать в создаваемом немцами русском правительстве и какие в связи с этим у меня имеются предложения.

Высказав Хильгеру мысль о том, что надо подождать конца войны, я тем не менее стал обсуждать с ним, какие территории Советского Союза следует передать Германии. Хильгер говорил, что Украина и Советская Прибалтика должны будут войти в состав Германии…»

так начался подвиг Андрея Власова.

После всех этих бесед-допросов Хильгер 8 августа со ставил «ЗАПИСКУ». «СОДЕРЖАНИЕ: о допросах военнопленных советских офицеров». В ней можно прочесть много интересного, в смысле того, как Андрей Власов повел свое дело у немцев. Например, вот это: «Чтобы добиться победы над Сталиным, нужно, по мнению обоих офицеров, ввести в бой против Красной Армии русских военнопленных. Ничего не подействует на красноармейцев более сильно, чем выступление русских соединений на стороне немецких войск». А что говорит Власов немцам дальше? Прямо сейчас же бросаться в бой против Красной Армии? Ничего подобного.

«Для осуществления этого необходимо создание соответствующего русского центра, призванного для того, чтобы рассеять царящее в широких кругах и среди командования Красной Армии опасение относительно намеченных Германией целей войны, а также для того, чтобы воспрепятствовать Сталину дальнейшее ведение войны».

Одним словом, никакого пока участия в боевых действиях против Красной Армии, для этого надо собраться, подумать, обсудить и т. п. и т. д. Далее «эти русские» рассуждали, что, мол, «на обломках Советского Союза возникнет новое русское государство, которое в тесном союзе с Германией и ее вождями будет работать над созданием нового порядка в Германии».

Хильгера все это взбесило донельзя, и он пишет в «ЗАПИСКЕ»:

«Я ясно сказал советским офицерам, что не разделяю их убеждений. Россия в течение ста лет являлась постоянной угрозой Гер — мании, вне зависимости от того, было ли это при царском или при большевистском режиме. Германия вовсе не заинтересована в воз — рождении Русского государства на великорусской базе». Но «эти унтерменши» упорствуют. «Советские офицеры возразили, что между самостоятельным Русским государством и колонией имеются еще различные другие решения, например, создание доминиона, протектората с временным или постоянным введением оккупационных войск…»

Генерал Власов и полковник. Боярский изложили выше приведенные соображения в меморандуме, который был представлен в мое распоряжение подполковником генштаба фон Ронне.

Перевод прилагается…

Фельдмарк, 8 августа 1942 года.

Хильгер».

Из «ЗАПИСКИ» Хильгера видно, что Власов начинает говорить совсем не о том, что хотят услышать немцы. Немцы хотят, чтобы Власов возглавил сейчас же полк советских военнопленных и начал бы боевые действия против Красной Армии, а Власов пускается в какие-то прогнозы на будущее, в прожекты о будущем России: колонией она будет или в качестве доминиона, а может быть, протектората «с временным или постоянным введением оккупационных войск»…

Однако что же Власов и Боярский накатали… за несколько часов в том «меморандуме», о котором упоминает Хильгер?

«Принимая во внимание внутреннее положение Советского Союза, растущую оппозицию против существующего режима, а также международное положение, можно прийти к следующему заключению:

1. Правительство Сталина в связи с потрясающими военными поражениями, нанесенными немецкими войсками, а также в силу его неспособности организовать военные действия и тыл (напри — мер, голод в стране, расстройство народного хозяйства), потеряло свою популярность среди населения и особенно в армии. Оно держится только на организованной раньше и поддерживаемой теперь системе НКВД — системе террора.

2. В определенных кругах армии и народа все яснее пробуждается сознание бесполезности и бесперспективности дальнейшего ведения войны, которое приводит лишь к уничтожению миллионов людей и разрушению материальных ценностей.

Эта группа людей стоит перед дилеммой: или бесполезно погибнуть на войне, или быть уничтоженным в подземельях НКВД. На фронте и в самой стране казнят офицеров, которых обвиняют в военных неудачах. При этом отдельные командиры частей вовсе не виноваты в этих неудачах. В проведении оперативных действий командирам частей мешают комиссары. В связи с этим имеются случаи сдачи в плен высшего командного состава.

3. Офицерский корпус Советской Армии, особенно попавшие в плен офицеры, которые могут свободно обмениваться мыслями, стоят перед вопросом: каким путем может быть свергнуто правительство Сталина и создана новая Россия? Всех объединяет желание свергнуть правительство Сталина и изменить государственную форму. Стоит вопрос: к кому именно примкнуть — к Германии, Англии или Соединенным Штатам? Главная задача — свержение правительства — говорит за то, что следует примкнуть к Германии, которая объявила борьбу против существующего правительства и режима целью войны. Однако вопрос будущности России не ясен. Это может привести к союзу с Соединенными Штатами и Англией, в случае если Германия не внесет ясность в этот вопрос.

4. Сталин, используя особенности России (бесконечные просторы, огромные потенциальные возможности) и патриотизм народа, поддерживаемый террором, никогда не отступит и не пойдет на компромисс. Он станет вести войну, пока не будут исчерпаны все силы и возможности.

На возможность внутреннего переворота при теперешних обстоятельствах рассчитывать не приходится.

5. Если принять во внимание население оккупированных областей и огромное количество военнопленных и учесть их враждебное отношение к правительству Сталина, то можно допустить, что эти людские массы составят ядро внутренних сил, которые под руководством Германского Правительства ускорят давно назревающее возникновение нового политического порядка в России, что должно произойти параллельно осуществляемому немцами со — зданию новой Европы.

Эти силы в настоящее время не используются.

Исходя из вышеизложенного, мы передаем на ваше рассмотрение следующее предложение:

— создать центр формирования русской армии и приступить к ее созданию;

— независимо от своих военных качеств, эта русская армия придаст оппозиционному движению характер законности и одним ударом устранит ряд сомнений и колебаний, существующих в оккупированных и не оккупированных областях и тормозящих дело создания нового порядка;

— это мероприятие легализует выступление против России и устранит мысль о предательстве, тяготящую всех военнопленных, а также людей, находящихся в не оккупированных областях.

Мы считаем своим долгом перед нашим народом и перед фюрером, провозгласившим идею создания новой Европы, довести выше — изложенное до сведения верховного командования и тем самым внести вклад в дело осуществления упомянутой идеи.

Бывший командующий 2-й армией генерал-лейтенант Власов

Бывший командир 41-й стрелковой дивизии полковник Боярский

Винница, 8.1942 г

Перевел капитан Петерсон»

И «ЗАПИСКА» Хильгера, и «МЕМОРАНДУМ» Власова — Боярского помечены одним и тем же днем — 8 августа. Допрашивал Хильгер Власова и Боярского 7 августа 1942 года,^[115] но все равно, такой продуманный, с далеко идущими целями меморандум за одну ночь не составить одному генералу и одному полковнику — это не пульку расписать. Здесь мы имеем, как говорится, дело с домашней заготовкой. Часть «меморандума» заготовлена в Берлине, а часть — в Москве: Хильгер вписал то, что ему было приказано вписать в Берлине, Власов ввинтил то, что ему было задано в Москве. Пропагандистское берлинское и прагматическое московское в «меморандуме» счастливо соединились в одно. Это не сумасбродные прожекты майора Сахарова: «взять в свое подчинение воинскую часть из военнопленных Красной Армии и начать борьбу против советской власти». Ко всему прочему, такой «меморандум» открывал Власову путь в Берлин. 25 мая 1945 года Андрей Власов скажет советским следователям:

«В октябре 1942 года немцы предложили мне выехать в Берлин.

ВОПРОС. Для чего?

ОТВЕТ. Для того, чтобы иметь возможность встретиться с находившимися в плену генералами Красной Армии и использовать их для антисоветской деятельности, о чем в свое время Я ПРОСИЛ^[116] Хильгера.

В Берлине я был помещен в лагере при отделе пропаганды вооруженных сил Германии. В этом лагере находились генералы. Малышкин — бывший начальник штаба 19-й армии и Благовещенский — бывший начальник училища противовоздушной обороны Народного Комиссариата Военно-Морского Флота, а также бывший сотрудник редакции газеты «Известия» — Зыков.

Им я рассказал о своем намерении начать борьбу против большевиков, создать русское национальное правительство и приступить к формированию добровольческой армии для ведения вооруженной борьбы с советской властью.

Малышкин, Благовещенский и Зыков поддержали меня и высказали свою готовность принять участие в борьбе против советской власти, причем Зыков заявил, что он уже ведет антисоветскую работу, сотрудничая в издаваемой немцами для советских военнопленных газете «Заря».

В декабре 1942 года Штрикфельдт мне организовал встречу в отделе пропаганды с генерал-лейтенантом Понеделиным — бывшим командующим войсками 12-й армии.

В беседе с Понеделиным на мое предложение принять участие в работе по созданию русской добровольческой армии последний наотрез от этого отказался, заявив, что немцы только обещают сформировать русские части, а на самом же деле им нужно только имя, которое они могли бы использовать в целях пропаганды.

Тогда же я имел встречу с генерал-майором Снеговым — бывшим командиром 8-го стрелкового корпуса Красной Армии, который также не согласился принять участие В ПРОВОДИМОЙ МНОЙ РАБОТЕ,^[117] мотивируя своей боязнью за судьбу своих родственников, проживающих в Советском Союзе.

После этого Штрикфельдт возил меня в один из лагерей военнопленных, находившихся под Берлином, где я встретился с генерал-лейтенантом Лукиным — бывшим командующим 19-й армией, у которого после ранения была ампутирована нога и не действовала правая рука.

В присутствии немцев Лукин высказался враждебно по отношению к Советскому правительству, однако после того, как я изложил ему цель моего приезда, он наедине со мной сказал, что немцам не верит, служить у них не будет, и мое предложение не принял.

Потерпев неудачу в беседах с Понеделиным, Снеговым и Лукиным, я больше ни к кому из военнопленных генералов Красной Армии не обращался».

Для кого-то, наверное, странно, что свою «предательскую деятельность» Андрей Власов называет «проводимой мной работой». Но он в самом деле проводил работу в тылу врага. Так он и говорит следователям. А «потерпел неудачу в беседах с Понеделиным, Снеговым и Лукиным», уж точно, к своей радости, потому что еще раз смог убедиться, что имел дело с обыкновенными честными русскими генералами. А еще — они не были генералами Главного разведывательного управления, каковым являлся сам Власов. Власов говорит, что он после этого «больше ни к кому из военнопленных генералов Красной Армии не обращался». И то верно, к нему приходили те генералы и полковники, которые обязаны были прийти и работать с ним. Обязаны по долгу службы в ГРУ.

На том же допросе следователь спросил Власова:

«Однако вопросами формирования так называемой «Русской освободительной армии» из числа советских военнопленных вы продолжали заниматься?

ОТВЕТ. Формированием добровольческих частей из числа русских военнопленных занимался немецкий штаб добровольческих войск, возглавлявшийся германскими генералами Хельмигом и Кестрингом.^[118] В декабре 1942 года я поставил перед Штрикфельдтом вопрос о передаче под мое командование всех сформированных русских частей и объединить их в армию

Штрикфельдт ответил, что передача мне всей работы по формированию русских частей задерживается из-за отсутствия русского политического центра. Украинцы, белорусы, кавказцы, как заявил Штрикфельдт, имеют в Германии свои руководящие политические организации и в связи с этим получили возможность формировать свои национальные части, а потому и я, если хочу 'добиться успеха в своем начинании, должен прежде создать какой-то русский политический центр.

Понимая серьезность доводов, выдвигаемых Штрикфельдтом, я обсудил этот вопрос с Малышкиным и Зыковым, и при участии Штрикфельдта мы выпустили от себя документ, в котором объявили о создании «Русского комитета».

Здесь Андрей Власов открыто говорит, зачем и почему он оказался у немцев. Там он оказался потому, что вовсю шло «формирование добровольческих частей из числа русских военнопленных… немецким штабом» во главе с двумя немецкими генералами — Хельмигом и Кестрингом. Что предпринимает Власов? А то, ради чего он сюда заброшен — с ходу пытается перехватить инициативу, взять в свои руки дела, связанные с нашими военнопленными, из которых Хельмиг и Кестринг сколачивают воинские части и уже бросают на Восточный фронт против Красной Армии.

Документы свидетельствуют: «молодцы», которых обротали Хельмиг и Кестринг, воевали против своих, что называется, не за страх, а за совесть. Это про них шла молва у наших солдат, что они «хуже немцев». По мнению генерала Гелена (в 1941 году полковник ген. штаба и нач. отдела «Фремде Хеере Ост»), русские добровольческие боевые части вместе со вспомогательными войсками могли летом 1942 года насчитывать от 700 000 до миллиона, как говорится, «остполитик» в действии.

Еще ЛЕТОМ 1941 ГОДА командующий Средним фронтом фельдмаршал фон Бок подал рапорт главнокомандующему сухопутными войсками генерал-фельдмаршалу фон Браухичу о создании Русской освободительной армии» — вот кто «крестный отец» РОА. Браухич сразу смекнул, в чем тут дело, и начертал резолюцию на рапорте:

«Считаю это решающим для скорейшего окончания войны».^[119]

И фон Браухич был очень недалек от истины.

Не будь того рапорта и той резолюции, может быть, не пришлось бы ГРУ посылать генерала Власова в Берлин ЛЕТОМ 1942 ГОДА. Правда, против РОА фон Бока уперлись Гитлер, Гиммлер и другие высшие нацистские чины. Но ни фон Бока, ни фон Браухича это не остановило. Они начали создавать отдельные батальоны и отряды. Ни мытьем, так катаньем. «Добровольцев» в этих батальонах и отрядах никто никогда не называл ни хельмиговцами, ни кестринговцами. Но когда появился Власов, их, в качестве пропагандистской бомбы, немцы стали называть власовцами, хотя они никакого отношения к Власову не имели. Они стали тем, чем стали до Андрея Власова. Власов как раз и оказался в Берлине, чтобы предотвратить «деятельность» таких, как Хельмиг и Кестринг. И «Русский комитет» был создан не Власовым, а немцами же в Смоленске в 1941 году, в то время генерал Власов очень успешно бил немцев под Москвой.

На вопрос адъютанта Кейтеля: «Господин фельдмаршал хочет немедленно знать, что, собственно говоря, представляет собою эта «Русская Освободительная Армия»? — Штрик-Штрикфельдт ответил:

«Русская освободительная армия в настоящее время есть собирательное обозначение для всех сражающихся в рядах германской армии частей русских добровольцев, которые, аналогично частям других национальностей, различимы уже по собственным значкам на форме».

В этом смысле ГРУ, возможно, несколько просчиталось, оно не подумало, что все самое отвратительное отребье, вплоть до полицаев-изуверов, все «немецкие овчарки», все самые грязные предатели Родины, даже капо в концлагерях будут списаны на Власова, повязав и Феофанова с Дубовым, и палача из гестапо с русской фамилией одним словом — власовец. ГРУ заготовило для Андрея Власова все варианты, кроме вот этого, одного-единственного. Власов нужен был только на случай захвата немцами Москвы или же если немцы смогут удерживать оккупированные территории десятки лет. Никто не рассчитал для Андрея Власова Победу на май 1945 года. С 1942 года на него навешали столько дохлых собак, что в 1945 году даже могучее ГРУ не решилось обнародовать аноним Власова. И то верно: кто мог подумать, что Андрей Власов так блестяще выполнит задание и станет одним из символов Второй мировой войны… со знаком минус. Настоящие власовцы — это были совсем другие люди…

Кто же вошел в состав «Русского комитета»? Власов называет себя, Малышкина, Зыкова и Жиленкова — бывшего секретаря Ростокинского райкома ВКП(б) города Москвы, а затем бригадного комиссара — члена военного совета 32-й армии; Жиленков являлся политическим руководителем сформированной бригады, которой командовал полковник Боярский. Сам же Власов вместе с Малышкиным составил проект обращения «Русского комитета». Естественно, немцы в лице Штрикфельдта вылизали его на свой манер, однако то, что требовалось сказать в нем Власову, он сказал:

«Эта война принесла нашему Отечеству невиданные страдания… Миллионы русских людей искалечены и навсегда потеряли трудоспособность. Женщины, старики и дети гибнут от холода, голода и непосильного труда. Сотни русских городов и тысячи сел разрушены, взорваны и сожжены…

История нашей Родины не знает таких поражений, какие были уделом Красной Армии в этой войне. Несмотря на самоотверженность бойцов и командиров, несмотря на храбрость и жертвенность Русского народа, сражение проигрывалось за сражением.…^[120] Для объединения Русского народа и руководства его борьбой… мы, сыны Отечества, создали РУССКИЙ КОМИТЕТ…

Русский комитет объявляет врагами народа тех, кто уничтожает ценности, принадлежащие Русскому народу.

Долг каждого честного сына своего народа — уничтожать этих врагов народа, толкающих нашу Родину на новые несчастья. Русский комитет призывает всех русских людей выполнить свой долг…

РУССКИЕ ЛЮДИ! ДРУЗЬЯ И БРАТЬЯ!^[121]

…Вставайте на борьбу за свободу!

На бой за святое дело нашей Родины! На смертный бой за счастье Русского народа'…

Председатель Русского комитета генерал-лейтенант (А.А. Власов)

Секретарь Русского комитета генерал-майор (В.Ф. Малышкин)

27 декабря 1942 г г. Смоленск»

Когда Сталин говорит, что у нас нет пленных, он имеет в виду солдат армии Власова, а Власов — генерал ГРУ. Когда Сталин отказывает нашим военнопленным в продовольственных посылках, кстати, англичане предлагали Сталину передавать продовольственные посылки нашим военнопленным за свой счет, так вот, когда Сталин отказывает нашим военнопленным в посылках — он имеет в виду, что немцы сами будут неплохо кормить наших военнопленных, потому что те почти поголовно записались в армию Власова, стали на котловое довольство вермахта и СС.

К тому же, дай согласие англичанам на доставку посылок нашим военнопленным или посылай их Сталин сам, эти посылки все равно съели бы сами немцы — зачем было прикармливать вражескую сторону?

Следователь потом спросил у Власова:

«Почему в написанном вами обращении указывалось, что местом пребывания «Русского комитета» является город Смоленск, в то время как вы находились в Берлине?

ОТВЕТ. В связи с тем, что «Русский комитет» брал на себя функции правительства России, я и Малышкин считали политически неверным указать, что «комитет» находится на германской территории».

Можно только удивляться, сколь продвинулся в своей работе Власов за какие-то пять месяцев нахождения у немцев, даже «комитет» создал с «функциями правительства России».

Месяц спустя Власов напишет новое обращение к русскому народу, в котором он позволит больше откровенности, в частности он там заявит, что

«…не могут быть нарушены самобытность и национальный уклад жизни народов Советского Союза… Русская страна не будет оскорблена! Россия — русским!.. Но надо твердо помнить, что… возрождение может быть осуществлено, несмотря на всестороннюю помощь Европы, ТОЛЬКО САМИМИ РУССКИМИ ЛЮДЬМИ. ОТ СТЕПЕНИ УЧАСТИЯ РУССКОГО НАРОДА В БОРЬБЕ ЗА НОВУЮ ЕВРОПУ БУДЕТ ЗАВИСЕТЬ МЕСТО, КОТОРОЕ ОН ЗАЙМЕТ В ЕВРОПЕЙСКОЙ СЕМЬЕ НАРОДОВ…

ПОЭТОМУ РУССКАЯ СТРАНА ОСТАНЕТСЯ РУССКОЙ СТРАНОЙ!..

Бороться за это будущее, бороться за счастье Родины, за мирную, счастливую жизнь русского народа — ДОЛГ КАЖДОГО ЧЕСТНОГО РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА…»

Немцы, конечно, нашпиговали и это «обращение» своим — цитатами из Гитлера и трепом о Сталине и большевиках. А надо иностранцам знать, что если русский говорит: «…русская страна останется русской», то это означает, что в этой стране не будет места ни немцам, ни французам, ни полякам, ни татаро-монголам…

После того как «Русский комитет» был заявлен, да еще с замахом на «правительство будущей России», немцам ничего не оставалось делать, как вести себя с Власовым соответственно. Вскоре он в сопровождении представителей германского командования выехал в сформированные немцами добровольческие части. В первую очередь он посетил в Дабендорфе, что под Берлином, курсы по подготовке пропагандистов для работы среди военнопленных. На допросе Андрей Власов показал:

«Начальником курсов был генерал Благовещенский, которого удалось устроить на эту должность через Штрикфельдта. Преподавателями на курсах были русские военнопленные, освобожденные в связи с этим из лагерей. В числе их находился генерал-майор Тру — хин — бывший начальник оперативного отдела штаба Прибалтийского военного округа, который впоследствии стал начальником этих курсов и также выдавал себя за члена «Русского коми mem а».

Странным на первый взгляд выглядит то, что Власову, как он выражается, «удалось устроить на эту должность»^[122] генерала Благовещенского. Почему должно было не удаться? Потому что Власов начал с самого начала проталкивать на ключевые должности «своих людей». Из ГРУ? Может быть.

Свен Стеенберг в книге «Власов» так пишет об этой школе:

«Дабендорф жил и развивался, как гнездо идей и представлений, противоречащих национал-социализму и планам Гитлера Получилось, что под защитой немецкой армии здесь созревали идеалы, которые, если бы о них проведала ставка Гитлера, привели бы к неизбежному аресту не только всех русских, но и принимавших в этом участие немцев.

Дабендорф стал также колыбелью нового русского офицерского корпуса, который был там образован. Эти офицеры, когда они снова возвращались в свои части, были уже членами стройной политической организации. Постепенно возникло и нечто вроде тайной службы, постоянно осведомлявшей Власова и его сотрудников обо всем происходившем на Восточном фронте.

Дабендорф стал организационным центром Освободительного движения, которому в любой момент могли быть переданы существовавшие уже добровольческие части, русская служба самоохраны и самоуправления в занятых областях.

Свобода, с которой здесь обсуждались все вопросы, побудила русских назвать Дабендорф «свободной республикой».

Власов всегда был в курсе всех новостей в Дабендорфе, а Тру — хин и Зайцев обсуждали с ним все проблемы».

Очень примечательно, что первый свой выезд Власов начал с посещения именно школы в Дабендорфе, а едва получив какую-то власть, употребил ее на то, чтобы устроить генерала Благовещенского начальником этой школы. Офицерские кадры решают все. С офицера начинается всякая армия. Первый выпуск на курсах в Дабендорфе был 22 марта 1943 года. Власов лично поздравил выпускников с окончанием «учебного заведения».

В 1978 году в Сан-Франциско, в издательстве «Союз борьбы за освобождение народов России» (СБОРН) вышла книга Ф.П. Богатырчука «Мой жизненный путь к Власову и Пражскому манифесту». В конце своей книги автор, очень хорошо знавший Власова, работавший с ним, пишет:

«Читателю может показаться, что я стремлюсь идеализировать Власова, представив его лишенным каких-либо человеческих слабостей или недостатков. Поэтому укажу некоторые из последних, которые мне казались довольно существенными. Власов был генералом, привыкшим командовать и не терпевшим ослушания. Такому человеку очень трудно перевоплотиться в настоящего демократа, хотя он по мере сил и старался это сделать. В особенности трудно было ему прислушиваться к голосу гражданских лиц, не имевших ни погон, ни лампасов. Поэтому на заседаниях Президиума КОНРа всегда превалировала военная точка зрения… И, наконец, самое важное: несмотря на все горести и разочарования, Власов в глубине души оставался членом коммунистической партии, верившим в марксистскую утопию, но, конечно, с пресловутым «человеческим лицом».

Такое заключение тем более ценно и интересно, что Богатырчук еще в 1940 году защитил докторскую диссертацию, работал рентгенологом и преподавателем рентгенологии в высших учебных заведениях Киева. В Канаде, куда Богатырчук перебрался после разгрома фашистской Германии, он работал в «качестве лектора и затем полноправного профессора рентгеновской анатомии». Короче, такому специалисту по просвечиванию человеческого нутра, каким действительно был Богатырчук, верить можно и нужно. Хорошо, что Богатырчук так «просветил» Власова в 1978 году, а не в 1943 году…

Зыков в Дабендорфе, до появления там Власова, уже выпускал газету. Называлась она — «Клич». Власов распорядился закрыть «Клич» и начать выпуск сразу двух газет — «Заря» для военнопленных и «Доброволец» для «добровольцев». В первом номере «Добровольца» тиражом 600 тысяч экземпляров было опубликовано «Смоленское воззвание» Власова. Впоследствии «Заря» выходила тиражом в 100–120 тысяч, а «Доброволец» — 40–60 тысяч экземпляров.

«Первые 33 номера газет «Заря» и «Доброволец» вышли фактически без всякой цензуры, — сообщает С. Стеенберг. — Зыков пользовался этим и русский вопрос ставил во главу угла. Но подчеркивал, что русские — союзники, а не подчиненные немцев. Это не были уже немецкие газеты, издававшиеся для русских, а чисто русские газеты, писавшие о своих проблемах и целях».

Далее С. Стеенберг сообщает:

«После 33-го номера все редакторы были вызваны к полковнику Мартину. Мартин сделал им выговор за то, что они преступили границы дозволенного. Зыков возразил: «Вы можете, разумеется, считать нас провокаторами и советскими агентами и не верить нам, но, может быть, подумаете о том, почему мы постоянно боремся с вами по многим вопросам, хотя производим этим на вас неприятное впечатление. Если бы мы были агентами, то проще было бы поддакивать вам и потихоньку проводить наши коварные цели».

«Зыков явно еще не понимал, — пишет С. Стеенберг, — что в глазах нацистов идея о русском равноправии была преступлением, равноценным деятельности советского шпиона. Мартин заявил, что он должен выполнить данные ему указания, приказ об аресте Зыкова уже имеется и ему приходится его как-то аннулировать»…

Постоянно под топором. Однако каков Зыков! Как нестандартно работает! Как неординарно мыслит' Какова убийственная логика! И какое точное знание психологии врага!

Стеенберг рассказывает про Александра Николаевича Зайцева, «взявшего на себя, в качестве главного лектора, идеологическое обучение» слушателей. «Кончив курс», который читал Зайцев, «почти все курсанты становились убежденными сторонниками Освободительного движения. Некоторые из них признавались, что они были засланы как советские агенты, а теперь переходили на сторону Власова». Так, значит, засылали даже на уровне офицеров. А их признания о том, что они «засланные… советские агенты» только делают честь Власову и его товарищам по работе, что даже такие люди, как говорится, «кололись» и становились сподвижниками генерала ГРУ Власова. Из ГРУ они переходили… в ГРУ, но в ином качестве, в котором они были даже более полезны Родине, чем в качестве просто агента.

«После посещения Дабендорфа, — показывал Власов, — я в сопровождении представителя отдела пропаганды германской армии подполковника Шубута и капитана Петерсона выехал в Смоленск, где ознакомился с деятельностью созданных немцами из советских военнопленных батальонов пропаганды и добровольческого отряда… В том же 1943 году я посетил Псков, где осмотрел батальон добровольческих войск и был на приеме у командующего германскими войсками, действовавшими под Ленинградом, генерал-фельдмаршала Буша, который просил меня рассказать на собрании германских офицеров о целях и задачах «Русского комитета».

Выступая на собрании, я заявил, что «Русский комитет» ведет активную борьбу против советской власти и что немцы без помощи русских уничтожить большевизм не смогут. Мое выступление явно не понравилось генерал-фельдмаршалу Бушу». «На митинге в Гатчине, указывая на видневшийся вдали Ленинград, — пишет в книге «Третья сила», выпущенной 2-м изданием в 1974 году издательством «Посев», А. Казанцев, — Власов закончил свою речь словами:

«Кончится война, мы освободимся от большевизма и тогда, в нашем Ленинграде, которому мы вернем его настоящее имя, мы будем принимать немцев, как дорогих гостей». Кстати, к тому времени Гитлер издал приказ — Ленинград должен быть стерт с лица земли. «Место же, на котором он стоял, должно будет послужить для постройки нового немецкого города, который стал бы «торговыми воротами» для вывоза продуктов из России…»

«Возвращаясь в Берлин, я остановился в Риге и выступил с антисоветским докладом перед русской интеллигенцией города, а также имел беседу с проживавшим в Риге митрополитом Сергием

ВОПРОС. Чем была вызвана необходимость этой встречи и о чем вы беседовали с Сергием?

ОТВЕТ Встреча с митрополитом Сергием мне была организована немецким офицером, который ведал пропагандой в Риге, с целью установления контакта с русской православной церковью и использования духовенства для совместной борьбы с советской властью

Сергий, согласившись со мной о необходимости усилить борьбу против Советской власти, сказал, что он намерен создать святейший синод в областях, оккупированных немцами При этом Сергий говорил, что только священники, выехавшие из Советского Союза, знают положение населения и смогут найти с ними общий язык, в то время как эмигрантские священники оторвались от советской действительности и авторитетом среди населения не пользуются. Я порекомендовал Сергию не торопиться с созданием синода…»

Странно — почему? Казалось бы, наоборот, Власов должен был настоятельно рекомендовать Сергию создание на оккупированных территориях синода: его «Русский комитет» на правах «правительства России» и вот синод рядом — вместе. А он против. Ответ прост: одно дело создание ГРУшного «Русского комитета» и «правительства будущей России», и совсем другое дело создание синода — это уже самый настоящий, а не игрушечный, раскол русской православной церкви. Сергий, к сожалению, был не из ГРУ. Вот почему Власов не рекомендовал Сергию торопиться с синодом.

«После возвращения из поездки я имел в городе Летцене встречу с командующим добровольческими частями генерал — лейтенантом Хельмигом.

Хельмиг предложил мне остаться у него в штабе и помогать ему руководить сформированными русскими частями. Я отказался от этого предложения, заявив Хельмигу, что до тех пор, пока русские военнопленные будут находиться на службе в немецких частях, они воевать против большевиков как следует не будут. Я просил Хельмига всю работу по созданию русских частей пере — дать мне с тем, чтобы сформировать из них несколько дивизий, подчинив их «Русскому комитету».

Не договорившись с Хельмигом, я возвратился в Берлин и от Штрикфельдта узнал, что о моем выступлении у фельдмаршала Буша стало известно Гиммлеру».

Власов буквально напролом идет к цели, он открытым текстом требует у немецкого генерала отдать ему «всю работу по созданию русских частей», то, ради чего он сюда и заброшен ГРУ. Конечно, с генералом Хельмигом ни о чем таком он «договориться» в принципе не мог, потому что это дело было не Хельмига ума, не в его компетенции это было. Кто-то должен был приказать Хельмигу. Кто? Кроме Гитлера, кажется, некому? Но может, наверное, и Гиммлер, все военнопленные в его ведении.

Но тут как раз начались проблемы с самим Гиммлером.

«Гиммлер на одном из узких совещаний высших начальников германской армии заявил, что отдел пропаганды вооруженных сил Германии возится с каким-то военнопленным генералом и позволяет ему выступать перед офицерским составом с такими заявлениями, которые подрывают уверенность немцев в том, что они одни могут разбить Советский Союз, — давал показания Андрей Власов в мае 1945 года. — Гиммлер предложил прекратить такую пропаганду и использовать только тех военнопленных, которые заявляют о своем согласии служить в немецкой армии. После этого выступления Гиммлера я некоторый период не проявлял активности и до 1944 года никуда из Берлина не выезжал».

Вот это — «не проявлял активности» — с головой выдает Андрея Власова как генерала ГРУ. А не «проявлял активности» он потому, что едва избежал полного провала. И не он один, а и генерал Малышкин…

Вот как это было. Об этом рассказывает в своей книге «Власов» Свен Стеенберг.

«Кульминационным пунктом пребывания Власова в Пскове было его выступление в городском театре. Это было 30 апреля 1943 года. Билеты выдавались не только городскому населению, но также и в сельских районах…

Его (Власова) речь произвела глубокое впечатление. Это говорил русский — русским, о русских делах. Гитлер не был упомянут ни одним словом, а германский народ приветствовался как равный союзник…»

Штрикфельдт пишет про это же:

«У Власова была привычка откровенно говорить о прошлых ошибках и просчетах, были ли его слушатели русские или немцы. Он исходил из мысли, что на ошибках надо учиться. И эта его речь, в которой он, в частности, благодарил немцев, принимавших его в Гатчине, и выразил надежду приветствовать их в качестве своих гостей в Ленинграде — было вполне в его духе».

Враги Власова немедленно использовали положение:

«Этот наглый русский чувствует себя уже правителем независимой России! Безобразие!» Дело было передано в высшие инстанции, и 17 апреля фельдмаршал Кейтель отдал приказ:

«Ввиду неквалифицированных, бесстыдных высказываний военнопленного русского генерала Власова во время поездки в Северную армию, происходившую без разрешения фюрера и без моего ведома, приказываю перевести русского генерала Власова немедленно, под особой охраной, в лагерь для военнопленных, который он не смеет покидать.

Фюрер не желает больше слышать имени Власова. Впредь оно может, если этого требуют обстоятельства, использоваться для чисто пропагандистских целей, для проведения которых требуется имя, а не личность генерала Власова.

Если же генерал Власов еще раз выступит где-либо лично, то следует позаботиться о том, чтобы он был передан тайной государственной полиции^[123] и обезврежен».

14 октября 1943 года, выступая на совещании высших офицеров СС и армии, Гиммлер сказал:

«Многие возлагали большие надежды на этого Власова… Я думаю, в данном случае мы исходили из неправильной оценки славян. Каждый славянин, каждый русский генерал будет, если дать ему возможность говорить, апеллируй на его тщеславие, высказываться в сказочной для немцев форме. Господин Власов — что меня тогда удивило — даже в Германии проводил пропаганду и в такой гротесковой форме читал нам, немцам, лекции, И в этом я видел большой вред. Мы можем проводить пропаганду против других и пользоваться при этом средствами, какими мы захотим. Каждое средство, которое заставит служить нам эти дикие народы и приведет к тому, что русские будут умирать вместо немцев, правильное. Это справедливо и ответственно перед богом и людьми. Но здесь без нашего ведома произошло следующее: господин Власов начал говорить с заносчивостью, которая характерна для русских, славян. Он заявил, что Германия еще никогда не могла победить Россию, которая может быть побеждена только самими русскими. Видите, мои господа, это высказывание опасно. Утренней, обедней и вечерней молитвой немецкой армии должно быть: «Мы превыше всех врагов на земле». И если приходит какой-то русский, выскочка — бывший позавчера, может быть, каким-то подмастерьем, а вчера сделанный господином Сталиным генералом, который с заносчивостью славянина читает здесь лекции и выставляет такое предложение, что Россия может быть побеждена только самими русскими, тогда я должен только сказать: «Даже таким заявлением человек показывает, какой он свинья». Все, что нам предстоит сделать в настоящую зиму, когда мы, безусловно, уничтожим и должны уничтожить дальнейшие два или три миллиона русских, — все эти моменты являются переходными фазами… Для нас конец войны означает свободный путь на Восток…»

Вслед за Власовым засветился у немцев и Малышкин. На допросе Андрей Власов по этому поводу дал показания:

«ВОПРОС, За что был арестован Малышкин?

ОТВЕТ. Выступая на собрании белоэмигрантов в Париже, Малышкин, стремясь доказать необходимость объединения всех русских формирований под руководством нашего комитета, высказал отрицательное отношение к деятельности созданного немцами казачьего управления. Сразу же после выступления Малышкина арестовали и в сопровождении немецкого офицера доставили в Берлин.

ВОПРОС. Почему выступление Малышкина вызвало такую реакцию со стороны немцев?

ОТВЕТ. В июле 1943 года генерал Белой армии Краснов заключил договор с генерал-фельдмаршалом Кейтелем и Розенбергом о том, что казаки обязуются бороться на стороне немецкой армии против советских войск, за что германское правительство предо — ставит им казачьи земли на Востоке и места для поселения в других странах.

К концу 1943 года немцы, выселив из районов Северной Италии местных жителей, организовали там казачьи поселения.

Выступление же Малышкина шло вразрез политике германского правительства, что привело к его аресту. По моему ходатайству Малышкин вскоре немцами из-под стражи был освобожден».

В чем тут дело? Николае Бетелл в своей книге «Последняя тайна» пишет:

«Во время гражданской войны в России в 1918 — 1920-х годах одним из активнейших бойцов на стороне белых были казаки — люди странного сословия, полунация-полуобщество, которые веками населяли южную часть России… К началу нашего столетия на территории России проживало пять миллионов казаков, разделенных на сотни и войска… Когда Россия была охвачена гражданской войной и революцией, большинство казаков боролось против нового большевистского правительства и Красной Армии. Когда же война закончилась победой Красной Армии, много тысяч казаков бежало на Запад… Очевидно, поэтому среди казаков оказалось больше всего тех, чьи сердца загорелись надеждой, когда Гитлер напал на Советский Союз и, как казалось на первых порах, одерживает победу. Война представлялась им замечательной возможностью свергнуть коммунистический режим и восстановить прежнее положение казаков в России. Лидеры казаков, вроде кубанского атамана Вячеслава Науменко (который в 1920 году был генерал-майором в Белой армии) и донского атамана Петра Краснова, сразу же предложили нацистам свои услуги… Позже Краснов и Науменко были назначены членами командования казачьими войсками в составе немецкой армии. Еще одним членом командования был назначен Т.И. Доманов, незадолго до этого произведенный в генералы. Доманов в отличие от остальных был представителем «новой эмиграции» — бывшим советским офицером…»

А командовал всеми казаками «прибалт Хельмут фон Паннвиц». Многие казачьи части оказались под прямым контролем СС. Николай Краснов, внук казачьего генерала Петра Краснова, в своей книге «Незабываемое 1945–1956», изданной в Сан-Франциско в 1957 году, писал про тех же казаков:

«Они занимались грабежом и бандитизмом на больших дорогах. Они насиловали женщин и жгли селения». Мало кто понимал, почему казаки добровольно сражались на стороне немецких захватчиков, — продолжает Бетелл — …фон Паннвиц крепко держал в руках свой Корпус… Сам он пользовался популярностью среди казаков, потому что говорил по-русски и командовал ими с момента сформирования корпуса в 1942 году под Сталинградом».

В корпусе было 142 немца на 18 792 казака. Немцы занимали все командные посты.

Ходу туда Власову не было. Казаки под командованием немецких генералов и офицеров остервенело воевали против Красной Армии. Андрей Власов считал, что это большой прокол в его работе здесь. Нацисты считали казачьи части даже надежнее в бою, чем их, немецкие. Но подобраться к ним Власову никак не удавалось.

Чтобы почувствовать разительную непохожесть мышления Власова, власовцев и казаков, приведу выдержки из некоторых «документов». Вот обращение к казакам, отправляющимся на Восток воевать против Красной Армии и наводить «порядок» на оккупированных территориях.

«КАЗАКИ!

Страшно подумать, какая огромная, нечеловеческая, полная лишений, опасностей и подвигов работа вас ожидает.

Перед вами необычайно трудная война и необходимая победа.

С доблестными германскими войсками она будет. Вместе с победой придет освобождение ваших родных краев…»

Еще из одного обращения под названием «Друзья и враги»:

«Эта война по своему характеру приближается к войне гражданской — только в гораздо более сложной обстановке и в масштабах всего мира».

Из «Приказа донского атамана № 190. г. Париж. 28 июня 1941 г.

…22-го сего июня Вождь Великогерманского Рейха Адольф Гитлер объявил войну Союзу Советских Социалистических Республик. От Ледовитого океана до Черного моря грозною стеною надвинулась и перешла красные границы мощная германская армия, поражая полки Коминтерна. Великая началась борьба.

Донское казачество! Эта борьба — наша борьба.

Мы начали ее в 1919 году… Не Донские ли казаки объявили власти этой войну не на живот, а на смерть, провозгласив для себя независимость Великого войска Донского?

И можем ли мы забыть ту дружескую помощь, которую оказала нам в борьбе, ведшейся нами рука об руку с не принявшими большевизм национальными русскими силами, находившаяся в то время на юге России Германская Армия?…

Донской Атаман, Генерал-Лейтенант Граф Граббе».

А вот главное, что так и не свело власовцев с казаками — национал-социализм. Андрей Власов и в условиях работы тайной не опускался даже до напускного, только для видимости напяливания на себя национал-социализма. Даже в зазеркальных условиях, когда надо было, кажется, подыгрывать немцам по всем линиям, особенно в признании идеологии фашизма, он говорил: «Национал-социализм — это не для русских».

Казачки Паннвица и Краснова выпускали двухнедельный общеказачий журнал «На казачьем посту». Редакция располагалась по «Kosakenposten» (оказывается, такой был), F.P. № 02306. В одном из номеров этого «поста» была опубликована статья «Национал-социализм и казачество» некоего Таманского, находившего немало общего между принципиальными положениями национал-социализма и важнейшими особенностями старого казачьего общественного порядка. Казаки фашиста Паннвица себя русскими не считали. В пятой графе у них значилось — «казак». Они, как и бандеровцы, считали, что «лучший москаль — убитый москаль». Таковым они считали и генерала Власова и всех власовцев. После победы над «москалями» Розенберг обещал казакам не Россию, а страну «Казакию». За мифическую «Казакию» и бились они с Красной Армией — с «красными казаками».

«По возвращении в Берлин, — пишет А.Казанцев, — Власов полтора года, до ноября 1944 года, сидел в полузаключении, без права передвижения и с ограниченным правом встреч, под неусыпным наблюдением».

В период этого, как выразился Казанцев, «полузаключения» для Андрея Власова жизнь, что называется, на месте не стояла. Вообще, кто такой Казанцев? Казанцев — один из «зубров» известного НТС.^[124] Родился Александр Степанович Казанцев в 1908 году в Челябинске. Гражданская война забросила его во Владивосток и дальше — в Шанхай. С 1924 года он в Югославии. В НТС Казанцев со дня его основания — с 1930 года. Редактирует журнал организации «Огни», в предвоенные годы — центральный орган НТС — газету «За Россию». С началом войны 22 июня 1941 года Казанцев делает попытку попасть из оккупированной немцами Югославии в Берлин «и оттуда перебраться на захваченную территорию России, чтобы создать там независимую русскую патриотическую силу — «третью силу» — для борьбы за свой народ, за свою страну, против Сталина и Гитлера, против немцев и большевиков».

В Россию он так и не добрался. «Представившаяся в Берлине возможность занять маленький, но исключительно интересный для организации пост в немецкой системе отбора военнопленных заставляет его остаться в Берлине и принять — по поручению организации, хоть и скрывая свое продолжающееся членство в ней даже от друзей, — активное участие в создании власовского движения». Все эти дела он потом, в 1949 году, опишет в книге, которую так и назовет — «Третья сила». Первое издание ее состоялось только в 1952 году.

Как виделась энтээсовцам Россия после 22 июня 1941 года?

«Две гигантские силы стремились к ее удушению — гитлеровский нацизм и интернациональный коммунизм, — писал в предисловии к своей книге Казанцев. — Каждый из них боролся за власть над русским народом, за право эксплуатировать его в своих целях, и его свобода была в одинаковой мере вне интересов и Гитлера, и вождей Коминтерна. Сталин боролся только за коммунистическую Россию, Гитлер — против всякой России вообще».

В качестве одного из подписавших Пражский манифест Власова Казанцев редактирует с ноября 1944 года по февраль 1945 года центральный орган ОД HP — «Освободительного движения народов России» — газету «Воля народа».

В Берлине Казанцев, как он сам сказал, работал, «скрывая свое продолжающееся членство в ней^[125] даже от друзей». Связь с «организацией» он поддерживал и выполнял ее приказы.

В 1988 году в Париже в переводе с английского Е.Гессена, под общей редакцией Солженицына вышла книга Н. Толстого «Жертвы Ялты». На титульном листе значится: «Исследования новейшей русской истории». Очень объемная книга — более 520 страниц, она вышла уже вторым изданием, первое было осуществлено в 1978 году. О каких, собственно, «жертвах» толкует Толстой на протяжении более чем пятисот двадцати страниц текста? «Жертвами» названы все те советские люди, которые после войны вернулись домой, на Родину, будучи угнанными немцами в рабство или попав к немцам в плен. Страстей-мордастей наворочено в книге вагон и маленькая тележка. И такая душераздирающая забота о русских, вернувшихся домой, такая надсадная жалость за них — хоть застрелись.

О чем, собственно, речь? О «репатриации 1945 года», и, конечно же, «насильственной». Ну не может русский человек, оказавшись по каким-то причинам на Западе, добровольно, по собственному желанию, вернуться домой, в Россию! Не может — и все тут. А если такое происходит, то тут непременно «похищения», «штыки», «конвоиры с собаками», «расстрелы», НКВД, СМЕРШ, КГБ, Сибирь, ГУЛАГ и пр. и пр. Почитываешь подобную белиберду и вдруг обнаруживаешь нечто…

На территории Западной Европы, захваченной Гитлером, по английским и американским данным, находилось до 6 миллионов русских. Они работали на полях и на заводах, состояли во вспомогательных воинских подразделениях, из них были сформированы многочисленные «добровольческие» воинские батальоны.

«К весне 1944 года стало ясно, — пишет Толстой, — что многажды откладываемое открытие второго фронта теперь уже не за горами. Это дерзкое и опасное предприятие требовало тщательного планирования, одним из компонентов которого были поиски решения вопроса о русских частях в немецкой армии. Гитлер, понимая, что его русские помощники заинтересованы не столько в выживании Германии, сколько в возрождении России, перебросил почти все русские части с востока на Балканы, в Италию, Францию и Норвегию. Поэтому разведке союзников было важно оценить их боеспособность и изыскать средства для их нейтрализации».

21 февраля 1944 года военная разведка в Лондоне представила «совершенно секретный» отчет «О занятости уроженцев России во Франции». В этом документе русские разделялись на три основные категории. Прежде всего — «Восточные легионы», то есть полки калмыков, грузин, азербайджанцев и других «антисоветски настроенных нацменьшинств», которыми командовали немецкие офицеры. В эту группу входили и казаки на Балканах, «которые, — как было сказано в отчете, — сами по себе составляют особое сословие и для которых воевать за того, кто их наймет, так же естественно, как дышать». Затем шли бывшие русские военнопленные, записанные в Русскую освободительную армию «под командованием Власова». К этим двум категориям, говорилось в отчете, немцы относятся с подозрением и командирами сюда назначают только своих. Последнюю категорию составляли батальоны организации Тодта, занятые на военном строительстве, «но официально находившиеся под эгидой легионов и власовских частей».

В отчете отмечалось, что, по данным разведки, с прошлого года во Францию прибыло около 200 тысяч русских, относящихся к этой категории, и, «вероятно, ожидается прибытие значительно большего контингента».

В заключение высказывалось предположение, что «русские, находящиеся во Франции, представляют собой благодатную почву для пропаганды. Авторы отчета задавали логичный вопрос: нельзя ли внушить этим людям, что, перейдя в союзную армию или в Сопротивление, они могут рассчитывать на снисхождение к себе?

Всем было ясно, что игра стоит свеч».

Вот так Запад видел свой второй фронт. Но была тут одна маленькая закавыка — Сталин. «Однако приступить к пропагандистским передачам можно было, только заручась согласием советского правительства снисходительно отнестись к своим гражданам, сдавшимся в плен. В противном случае возникал вопрос, что именно можно обещать русским и насколько реальны такие обещания. Тут требовалось решение политического характера, и отчет был передан на рассмотрение в Министерство иностранных дел».

Проще говоря, англичане и американцы решили переманить у немцев русских, чтобы русские подняли за спиной у немцев восстание, перебили бы немцев и тем самым обеспечили бы совершенно безопасную высадку союзников в Европе, открыли бы им дорогу на Берлин — безопасную и вполне комфортную. Хорош второй фронт союзников за счет все тех же русских! Впереди идут русские, а у них за спиной прячутся англичане и американцы' И так вперед — до самого Берлина! Но что значит «приступить к пропагандистским передачам»? Это значит — спровоцировать немцев на немедленное уничтожение всех русских, из опасения, что они действительно перекинутся на сторону англичан и американцев, то есть провернуть такую провокацию, которая послужит предлогом уничтожить всех русских, и не только во Франции, но и во всех других странах Европы, которым немцы и без этой провокации никогда не доверяли до конца Под нож ставились 6 миллионов русских.

У англичан в то время в военной разведке был такой босс — Виктор Кэвендиш-Бэнтинк, он наставлял:

«Я думаю, после войны нам будет очень трудно доказать, что мы были правы, отказавшись от попыток ослабить боевой дух 200 тысяч русских во Франции и Нидерландах и дав погибнуть англичанам и американцам ради того, чтобы пощадить чувства советских властей». О чем речь? Англичане понимали, что затевают они грязную провокацию против русских, которые в лапах у немцев, они прекрасно понимали, чем все это кончится для русских, они понимали, что без разрешения Сталина такое провернуть нельзя.

Сотрудник Северного отдела МИДа Д. Вильсон науськивал: «Если Советы будут выражать недовольство нашими передачами для бывших граждан, мы, полагаю, можем это игнорировать».

И проигнорировали бы, если бы не… Английские и американские военнослужащие, сдавшиеся в плен немцам, размещались в лагерях в Восточной Германии, в Польше и на Балканах. По данным союзной разведки, зимой 1944/45 года в этих лагерях находилось 40 тысяч англичан и 75 тысяч американцев. Было ясно, что освобождать их будем мы. «Союзные правительства считали быстрое и безопасное возвращение своих освобожденных граждан на родину делом первостепенной важности. 11 июня 1944 года главы английской и американской военных миссий в Москве обратились в Генштаб Красной Армии с просьбой известить их, когда будут освобождены лагеря, где содержатся англо-американские военнопленные…» Так что «проигнорировать» вильсоны Сталина не могли — можно было потом и не собрать костей своих военнопленных… В таких случаях Батька не шутил. Англичане это прекрасно понимали. Помощник заместителя министра иностранных дел Англии Орм Сержент остерег горячих вильсонов: «…Это может отразиться на обращении русских с нашими собственными военнопленными, когда они, после немецкого плена, окажутся в руках Красной Армии».

Одним словом, шла возня, как победить немцев на западе русскими руками, ценой их жизни. Как парализовать промышленность и сельское хозяйство Германии, в которых работали миллионы русских? Только их уничтожением Как очистить Европу от миллионов русских, завезенных сюда немцами, — кому они нужны здесь, ведь после битвы под Москвой такие, как Черчилль, точно знали — немцам русских не победить. Немцы и должны были очистить Европу от нежелательных миллионов русских. Немцев требовалось только спровоцировать на это, дать им повод к работе по ликвидации русских.

«В спорах и обсуждениях прошло два месяца, а дело все не двигалось с мертвой точки, — пишет Толстой. — Начальник Вильсона, Кристофер Уорнер, передал «дело наверх для принятия решения» о том, будут ли русские, откликнувшись на призыв англичан дезертировать, переданы советским властям, и если да, то возможно ли получить какие-либо действительные гарантии того, что СССР с ними будет прилично обращаться. День высадки приближался, напряжение росло, и генерал Эйзенхауэр опасался, что высадка станет вторым Дьеппом.^[126] Следовало сделать все возможное, чтобы ослабить немцев или внести замешательство в их ряды. Из штаб-квартиры Верховного командования экспедиционными силами союзников (ВКЭСС) в Буши-парке Эйзенхауэр послал срочную телеграмму Объединенному комитету начальников штабов с просьбой выяснить у советских властей, что именно обещать русским во Франции. В телеграмме говорилось, что любые меры, которые могут заронить хоть какое-то сомнение в умы этих иностранных помощников немцев, послужат союзникам во благо».

Читаешь все это и поражаешься безграничному цинизму «союзников», глумлению над несчастными русскими жертвами, готовности подставить их под пулеметы немцев ради того, чтобы только не дать «погибнуть англичанам и американцам». Читаешь все это и убеждаешься снова и снова — мы для Запада лишь пушечное мясо, лишь объект для «пропаганды», одурачивания, науськивания и подстрекательства. Получается так, что если бы не русские военнопленные, то Эйзенхауэр мог бы и не начать эту самую операцию «Оверлорд»? Спрашивается: что же такое второй фронт без русских военнопленных и русских же, угнанных немцами в рабство? Что бы делал Эйзенхауэр без них? Почему мы, русские, постоянно оказываемся разменной монетой в руках Запада? Этих «почему» будет и дальше невпроворот, если мы, русские, дело русских не возьмем, наконец, в свои руки. Но это другой разговор…

Посол Англии в Москве Арчибальд Кларк Керр 28 мая 1944 года настрочил Молотову письмо и предложил «амнистировать тех русских, которые были вынуждены (как молчаливо подразумевалось) служить немцам и которые сдадутся союзникам при первой возможности», то есть снова о том же — разрешить союзникам начать по радио и с помощью листовок призывать русских переходить на сторону англичан и американцев, и все вытекающие для русских из этого последствия. Через три дня в Объединенный комитет начальников штабов пришла телеграмма от союзных военных миссий в Москве: «От советского наркома иностранных дел получен ответ относительно амнистии русским, принужденным поступать на службу к немецким силам на Западе. Советская сторона заявила, что, согласно имеющейся у нее информации, число таких лиц очень незначительно и с политической точки зрения специальное обращение к ним не может представить никакого интереса».

Сталин, таким образом, предотвратил смертельно опасную для русских, находившихся среди немцев, провокацию, которую собирались затеять союзники. Сразу под текстом телеграммы Толстой «уличает» Сталина: «Поскольку, по оценке англичан, число таких лиц достигало 470 тысяч человек, Виктор Кэвендиш-Бэнтинк заметил, что ответ русских «является, как это хорошо понимает советское правительство, ложью».

И английское МИД сочло нужным эту ложь проглотить». Во-первых, получается, что Сталин спас от уничтожения не 200 тысяч русских, а 470 тысяч. Во-вторых, это заявление было не только для союзников, но и для Власова, для власовцев, для всех русских по ту сторону фронта: «число таких лиц в немецких войсках очень незначительно». Предателей. Из этого «ответа» для русских следовало, что после войны только «очень незначительное» число их будет привлечено к ответственности за кровавые дела, а не за то, что был, например, власовцем. Так ведь оно и случилось в 1946 году…

Примечательна фраза Толстого ниже:

«В результате английское МИД и ВКЭСС решили отказаться — по крайней мере, формально — от плана подорвать боевой дух русских, служивших у немцев».

А не формально? «Подрывали, да еще как — только трупы русских успевали закапывать… «союзникам во благо».

После высадки союзников в Нормандии англичане «взяли в плен с полдюжины русских». Сколько чистоплюйства и ослиного высокомерия звучит в словах Толстого:

«Эти несчастные не разбирались в политике. Всю жизнь их бросало из стороны в сторону во имя чужих им идей, по приказу командиров, язык которых они зачастую не понимали».

А ведь только что разглагольствовал по поводу своей «пропаганды» на русских. Двойная мораль, двойная правда.

«Через месяц после высадки в Нормандии в Англии находилось уже 1200 русских пленных. Надо было срочно решать, что с ними делать», — озабочен Толстой в книге «Жертвы Ялты». — На 20 августа наших у англичан уже было более 3 тысяч. Наш посол Гусев потребовал вернуть всех пленных «при первой же возможности». Но не так думали в Англии. Они продолжали гнуть свое. Несколько тысяч русских, находившихся сейчас в руках союзников, составляли лишь долю процента от тех пяти-шести миллионов, что по разным причинам оказались в пределах «Великого рейха». Для ССО — Служба специальных операций — эти люди, настроенные в большинстве своем антинацистски, представляли благодатный материал для организации беспорядков и даже открытого восстания за линией немецкого фронта.^[127] Военные формирования из русских пленных могли бы составить целый корпус… В самой Германии тысячи русских работали на практически не охраняемых полях. Конечно, с военной точки зрения они мало что могли сделать против вермахта и отрядов СС даже в этот период войны, когда мощь Германии была на исходе; но агитация за сопротивление немцам способствовала бы подрыву обороноспособности Германии».

Прямо маньяки какие-то, ни к какому подрыву это бы не привело, а к поголовному истреблению безоружных и неорганизованных русских — сто против одного.

Далее Толстой на полном серьезе пишет:

«Если бы пропаганда союзников возымела действие, немцам пришлось бы заменить^[128] русские формирования, воевавшие против партизан во Франции, Италии и Югославии, до предела вымотанными немецкими частями. А в самой Германии перспектива восстания миллионов русских «рабов» и других «восточных рабочих», используемых на полях и заводах, могла бы вызвать панику и привести к непредсказуемым последствиям. Страх перед таким восстанием выражали и Гитлер и Гиммлер, и уже в 1942 году рассматривался план по его подавлению, известный под названием «Валькирия».

Никакую «панику» «восстание миллионов русских «рабов» у Гитлера и Гиммлера не вызвало бы, такое восстание они готовы были встретить пулеметами со всех сторожевых вышек, на всех дорогах и перекрестках, на это был сориентирован, к этому был подготовлен каждый немец, способный держать в руках винтовку, на это была натаскана каждая немецкая овчарка еще в 1942 году. На это Геринг выделил специальную авиацию, а Гудериан — специальные танковые подразделения…

«I августа ССО представила Объединенному комитету начальников штабов меморандум «Подрывная работа в русских войсках, действующих против маки». Кадры для такой работы предполагалось набирать среди русских военнопленных. Предполагалось, что после специальной подготовки в ССО их забросят в районы действий маки, и там они попытаются воздействовать на русские антипартизанские формирования. Этот план вполне мог оказаться успешным: маки уже и сами, без всякой посторонней помощи, привлекали на свою сторону многих русских.

При планировании операции ССО консультировалась с Французским комитетом национального освобождения и штабов ВКЭСС. Министерство иностранных дел не возражало против плана — «при условии, что Советское правительство будет поставлено о нем в известность, как только русские будут отосланы во Францию», зато категорически отказалось рассматривать вопрос о том, «чтобы желающим из числа военнопленных было предоставлено по их выбору английское или американское гражданство либо гарантия безопасности со стороны советских властей»…

Вот она, западная мораль по отношению к русским. Ни стыда, ни совести. Русских, которые в результате боев оказались у них, они называют военнопленными. По какому праву? Русские — это граждане СССР. Англия — союзник СССР по антигитлеровской коалиции. Каким образом русские в Англии могли стать военнопленными? Они свободные советские граждане. Они вольны сесть на пароход и отплыть к родным берегам в любой день и час, но их засовывают в специальные школы ССО под дулом пистолета, мол, все равно расстреляет вас Сталин, готовят к заброске в тыл немцам. Заметьте, сообщить об этом Советскому правительству они собираются только после того, как русские уже будут заброшены во Францию. При этом англичане действуют не в одиночку, а скопом с французами и американцами. Одна банда. В связи с этим встает вопрос о так называемом французском Сопротивлении-маки: там что, тоже, как у казачков, немцы были в начальниках, так и в маки — русские под началом французов?

Именно это свидетельствует и Толстой:

«ССО стремилась всеми способами укрепить движение Сопротивления и подорвать боевой дух вражеских войск в занятой нацистами Европе. Попытка ослабить воинские части во Франции, безусловно, заслуживала внимания, хотя англичанам и трудно было предложить будущим перебежчикам что-либо конкретное».

Ну почему же так? А миску баланды? А то, что не пристрелили на месте как собаку? Пора уже говорить во весь голос о том, что мы, русские, фашистов победили не только на Востоке, но и на Западе.

Советско-германский фронт проходил не только на востоке, но и на западе. Мы освободили Европу от рабства — и это конкретный Подвиг. Вот только надо ли было нам его совершать? Я и сейчас убежден: Сталину не следовало бы в 1944 году, выбросив фашистскую нечисть с территории СССР, идти дальше — «освобождать народы Европы». Не надо было этого делать. Даже Прибалтику не надо было освобождать. Сегодня бы ни она, ни Польша и прочие Франции не болтались бы у нас под ногами.

«Из русских военнопленных, находившихся в Англии, офицеры ССО отобрали сорок добровольцев, которые затем прошли специальный курс подготовки, — спокойно повествует Толстой. — Некоторые пленные рассказали о своих контактах в Германии, о людях, которые могли бы оказать активное сопротивление нацистам».

Русские люди только что вырвались из фашистского ада. Они прошли через все круги ада, они ели трупы, чтобы выжить. Их там вешали и топили, замораживали заживо и, напоив соленой водой, оставляли на солнцепеке умирать, их истязали, использовали в качестве живых мишеней для тренировок в стрельбе, из их кожи делали сумочки, а из трупов — мыло, их… И англичане вместе с французами и американцами снова гнали этих людей обратно в ад, на верную смерть, потому что каждого из них немец узнал бы за километр.

Будто нет бога. Будто нет на этой земле для русского места, кроме как геенны огненной.

«Для первого десанта в Германию были отобраны четверо добровольцев», — сообщает Толстой. Это как? Они что, в благородном порыве к англичанам и всем европейцам рубанули четыре шага из строя? Они сами пришли и попросились? Ради чего? Неужели еще и «За Родину! За Сталина!»? Какие умные англичане! «Добровольцы!» — и концы в воду. Но такие же по уму были и немцы, все наши пленные у них ведь тоже были исключительно — «добровольцы!» — и концы в воду. Надо же! Сталин в качестве добровольца «освобождал народы Европы» — понятно! Но тот «Иван», о котором Николай Толстой только что писал выше: «безграмотный», «темный», «ничего не смыслящий в политике», «даже по-русски плохо говорящий», он-то чего проходит по графе — «доброволец» «по освобождению народов Европы»? Вот она, воочию ложь вселенская. Вот она, наглая уверенность, будто словоблудием можно заменить истину. Вот конкретная морда работорговца, западного гуманиста. Только полный дурак, только неизлечимо больной воспринимает их как правду.

Штрикфельдт вспоминает:

«Как и раньше, приходилось бороться с разного рода запретами. Запрещено было употреблять слова «Россия» и «русский». Под запрет попала и Волга, как «русская река», о которой поется в народной песне. Вместо «русская река» в текст было вставлено «мощная река». Немецкие власти воображали, очевидно, что русские будут петь свои песни с навязанным текстом!

Живо помню совещание в Отделе пропаганды ОКВ/ВПр, созванное для решения вопроса, как следует дальше называть русских солдат в германской армии. Наименование «хиви» было унизительно и непереводимо на русский язык. Граф Штауфенберг специально заехал в Берлин по дороге к своему новому месту службы — в Африку. Я представлял Отдел ФХО. Присутствовали представители ОКВ, Министерства пропаганды и Восточного министерства. Не могу припомнить, был ли также представитель генерала восточных войск.

Штауфенберг требовал перейти к точному термину «доброволец» («Freiwilliger»). Против этого возражали представители Восточного министерства и Министерства пропаганды. Споры затянулись до бесконечности. Наконец Мартин сказал с сарказмом:

«Хорошо, издадим приказ ОКВ, оповещающий все воинские части и все русское население, что воюющих в наших рядах русских солдат следует называть, письменно и устно, «Иванами», что будет соответствовать примерно немецкому «Фриц». Последнее только для разъяснения термина немецкому составу частей», — добавил он со смехом.

Представители министерства наконец согласились. Определение «доброволец» было отвоевано. Так же стала называться и новая русская газета для добровольцев».

«Добровольцев» англичане тоже «нашли». В разведшколе обучили. Кстати, многие из них были добровольцами у нас дома, потом они стали «добровольцами» у немцев, теперь вот у англичан тоже «добровольцы». Кстати, многие из них в свое время окончили советскую разведшколу, потом — немецкую, теперь вот — английскую, ну а дальше что? Дальше — «однако»…

«Однако сначала надо было, по совету английского МИД, сообщить об операции советским властям, то есть НКВД. (Почему НКВД, почему НКВД в Англии — представитель советской власти? Потому что Толстой никакой не историк, а идеологический монстр, он только и делает, что развешивает идеологические флажки, НКВД — один из них.)

Предвидя обычные для НКВД задержки с получением инструкций из Москвы, сотрудник МИД Уорнер выдвинул весьма неожиданное предложение: «Надо совершенно откровенно сказать полковнику Чичаеву^[129] о нашем плане и предупредить, что ввиду безотлагательности дела мы намерены осуществить его на следующей неделе». Так кто здесь подлее и вероломнее — «русский НКВД» или «английское МИД»? Чужими подданными распоряжаются, как скотом, и еще обвиняют нас, что мы недостаточно расторопно помогаем им в этом подлом и грязном деле.

Чем все это кончилось? 16 октября 1944 года полковник Чичаев встретился с майором Мандерстамом из ССО (а эта контора пострашнее нашего НКВД) и врезал ему следующее:

«Я получил из Москвы полномочия официально сообщить вам, что мы не согласны с планами вашей организации по использованию русских военнопленных для работы в Германии. Мы также хотели разъяснить, что не намерены сотрудничать с вашей организацией в предлагаемой вами акции. Мы настоятельно рекомендуем вам «забыть» о русских в Германии. Почему вы вообще выбрали наших несчастных ребят? Чем скорее вы оставите их в покое и предоставите их нам, тем лучше для наших будущих отношений».

Так ответил Западу Сталин относительно наших военнопленных — «несчастных ребят» в Германии, а значит, это он сказал и про власовцев. Английский спецслужбист от неожиданности хлопал глазами и лепетал что-то про «письменный ответ». Тогда Чичаев дожал его окончательно:

«Москва вообще не понимает, почему вы так настаиваете на письменном ответе. Никакой необходимости в этом нет, к тому же все наши предыдущие переговоры проводились устно. Да и вообще, все это выглядит очень странно. Я уверен, что вы предложили эту акцию без задней мысли».

«Задние мысли» — ими Запад всегда переполнен по отношению к нам, русским. В данном случае Москва правильно прочитала эти самые «задние мысли» — затевалась грязная провокация Запада против 6 миллионов русских, находившихся в тот момент на территории «Великого рейха». По нашим данным, на территории «Великого рейха» в тот момент находилось не 6 миллионов наших, а до 10 миллионов. С приближением Красной Армии немцы выводили русских из концлагерей и вели по дорогам, по пути их убивали все от мала до велика, каждый немец убил тогда не одного, а нескольких «своих русских» чем попадя — палкой, камнем, ножом, из охотничьего ружья… Дороги и обочины были усыпаны трупами несчастных. Без причины. Просто так. Англичане, французы и американцы, затевая эту провокацию, помогали немцам найти повод, оправдание для уничтожения всех 10 миллионов наших соотечественников, мол, восстали, мол, начали сами первые. И не втихую, на дорогах и проселках, улицах и в переулках, а открыто, с применением газа и бомб, снарядов и огнеметов… А что — сами первыми начали, вон убили девочку, изнасиловали женщину, подожгли магазин… На это отводилось два-три дня.

Немцы ждали… Англичане, французы и американцы старались… Но Сталин эту провокацию сорвал. Немцы без той помощи англичан, французов и американцев смогли домашним способом, по-семейному, уничтожить в одном 1945 году из 10 миллионов все же без малого 2 миллиона наших людей.

По данным английской разведки, с 1942 года занимающейся подрывной работой среди иностранных рабочих в Германии (операция «Троянский конь»), «немецкое Сопротивление не могло понять, почему иностранные рабочие так и не подняли восстание». Странное недоумение. Идет 1942 год, и вот такая обида на иностранных рабочих в Германии со стороны так называемого Сопротивления. Все это скорее похоже на обращение за помощью к тем же англичанам — помогите, спровоцируйте, а за нами, немцами, дело не станет…^[130]

Но вернемся из Лондона в Берлин к нашему Казанцеву, который по приказу НТС пришел к Власову для какого-то разговора. Напоминаю, на дворе лето 1943 года. Возня вокруг наших военнопленных в Лондоне идет полным ходом. Русские военнопленные впервые попали в руки английской армии задолго до высадки в Нормандии. Снова цитата из Толстого: «В 1942-1943-м, продвигаясь с боями с разных концов Северной Африки в Тунис, англичане захватили немалое число вездесущих (?) русских, большинство которых, как и в Нормандии, было вывезено на принудительные работы». Хороша «вездесущность».

«С Андреем Андреевичем остаться с глазу на глаз сегодня оказалось непросто: сначала было несколько офицеров из лагеря Дабендорф, расположенного около Берлина, — сообщает Казанцев, — потом они ушли с генералом Малышкиным, жившим в том же доме наверху, потом приехали какие-то немцы. Когда уехали и они, я прошу Власова выйти в сад и, гуляя по узким аллейкам от дома до решетки сада, рассказываю ему о целях своего визита.

Он долго не произносит ни одного слова. Потом, когда уже пересекали сад в третий или четвертый раз, говорит:

«Я благодарю за предложение, но должен от него отказаться. Ты спрашиваешь — почему? Сейчас я тебе отвечу…»

Мы еще несколько раз молча пересекли садик туда и сюда. Наконец он говорит, остановившись у входа в беседку:

«Предположим, что удалось связаться и переговоры завести. Техническая часть меня сейчас не интересует, насколько это возможно или невозможно — дело другое, я думаю, что при желании возможно. Предположим, что связь мы завязали, — что мы можем предложить, что можем просить и что они могут от нас потребовать? Мы можем сообщить, что здесь, в Германии, и оккупированных ею странах находится столько-то и столько-то миллионов русских антибольшевиков, способных сократить сопротивление Гитлеру на несколько месяцев. Западных союзников это заинтересует. Можем мы это сделать, то есть выступить сейчас против Германии, я не говорю о формах, а в принципе? — Можем. Но какой ценой? Ценой гибели если не всех, то большей части антикоммунистических русских сил. Большей части в такой степени, что если нам за это что-то пообещают в будущем, я имею в виду помощь в нашей борьбе против Сталина, то эту помощь некому будет принять… А только наше выступление, только наша помощь в борьбе против Гитлера для западных союзников и представляют интерес».

Поразительно! И Сталин устами полковника Чичаева, и Власов, отвечая на вопрос Казанцева, говорят одно и то же, почти одними и теми же словами. Так кто кого инструктировал? Если судить по времени событий, то Сталина инструктировал Власов: он разобрался на месте раньше, чем это сделали, может быть, в Москве. Но для этого он и был послан сюда, в Берлин, в центр Европы. Однако дальше Андрей Власов вообще говорит «открытым текстом» как генерал ГРУ, предварительно подождав, «пока затихли шаги проходившей по улице парочки»:

«Можно предположить, что условием нашего признания они бы не потребовали немедленного выступления с нашей стороны и помощь в их борьбе против Германии. Но тогда какой интерес имеет для них связь с нами? Можешь ты поверить в то, что вот сейчас, во время войны, КОГДА КРАСНАЯ АРМИЯ ПЕРЕШЛА, НАКОНЕЦ, В НАСТУПЛЕНИЕ И УСПЕШНО ЕГО РАЗВИВАЕТ, они пойдут на союз с нами ценой отказа от союза со Сталиным? В это поверить тоже нельзя. А поддерживать связь на будущее — мне кажется, что они не столь дальновидны и, может быть, совсем искренне рассчитывают сотрудничать со Сталиным и после войны… Что же остается тогда, о чем можно было бы вот сейчас, сегодня разговаривать? Ничего не остается, и разговаривать сегодня, по крайней мере, не о чем». Меня очень вдохновляет во всем этом монологе Власова одно словечко — «НАКОНЕЦ». «НАКОНЕЦ-ТО, КРАСНАЯ АРМИЯ ПЕРЕШЛА В НАСТУПЛЕНИЕ И УСПЕШНО РАЗВИВАЕТ ЕГО!»

На протяжении всей книжки Казанцев строит из себя кристально чистого русского патриота, готового жизнь отдать за счастье русского народа. Власов яснее ясного сказал ему свое «нет», больше того, когда он говорит о «связи на будущее», о связи с Западом про запас и отвергает ее, мне кажется, что Власов даже в этой простой связи прочитал англичан правильно — завтра эту связь англичане через своих людей положат на стол Гитлеру — и Власов и власовцы тут же будут вырезаны поголовно. Гроссмейстер! Считает на десять ходов вперед! Но какие аргументы у Казанцева — русского патриота?

«Нет, серьезно, Андрей Андреевич, — перебиваю его я. — Вот сейчас русские батальоны переводятся на запад. Мы могли бы предложить англичанам и американцам,^[131] что эти батальоны перейдут на запад еще дальше, дальше, чем это имеет в виду командование немецкой армии, перейдут прямо к ним, к союзникам. Конечно, с условием, что господин Черчилль не будет отправлять их в мясорубку к своему восточному союзнику, а задержит у себя до конца войны».

Прогуливаемся вроде не по садику под Берлином, а будто в парке под Лондоном или сидим в шпионском британском ССО, или в американском Объединенном комитете начальников штабов, или «Французском комитете национального спасения». Как говорится, русским тут и не пахнет.

Генерал ГРУ Андрей Власов снова втолковывает якобы не понимающему патриоту Казанцеву:

«Ну, тогда получается то же самое. Для русского дела они не будут потеряны только в том случае, если Черчилль отдаст нам их обратно. Это был бы случай, о котором говорил ты. Союзники были бы нейтральными или помогали бы нам. Но если бы эти батальоны перешли на запад сейчас, то мы здесь, в Германии, не получили бы не только возможности организоваться и вооружиться, но, вероятно, и дожить до конца войны».

Власов не скрывает радости по поводу того, что «Красная Армия, наконец, перешла в наступление и успешно развивает его». Власов не скрывает, что он страстно хочет «дожить до конца войны», и заботится о чем? О «возможности организоваться и вооружиться»…

В феврале 1956 года в Нью-Йорке выйдет первым изданием сборник Б.М. Кузнецова «В УГОДУ СТАЛИНУ. Годы 1945–1946». В предисловии сказано, что сборник выпущен «к 10-летней годовщине насильственной репатриации Советами русских военнопленных лагеря Платтлинг — 24 февраля 1946 года». В сборнике под № 16 публикуется в качестве документа

«Письмо военнопленных (РОА) лагеря Платтлинг к Миссис Элеоноре Рузвельт

Февраль 1946 г.

Мы позволим себе обратиться к Вам, глубокоуважаемая Мис cue, потому что только на Вас осталась наша надежда СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ!

Мы русские белые офицеры и солдаты бывшей армии генерала Власова, поднявшего знамя политической борьбы против большевизма.

Нас свыше 3000 сосредоточено в лагере для интернированных близ города Платтлинг в американской зоне Германии. Большую часть из нас составляют бывшие военнослужащие Красной Армии, вследствие пленения оказавшиеся в разное время в течение Второй мировой войны на территории Германии. Другую часть из нас составляют эмигранты в разное время, начиная с 1918 года, покинувшие Россию.

ВСЕ МЫ ЯВЛЯЕМСЯ ПОЛИТИЧЕСКИМИ ЭМИГРАНТАМИ, КАТЕГОРИЧЕСКИ ОТКАЗАВШИМИСЯ ОТ ВОЗВРАЩЕНИЯ НА РОДИНУ И ОТ СОВЕТСКОГО ПОДДАНСТВА…»

«Спасите наши души!» — это смысл письма и всего многостраничного сборника, т. е. не отправляйте нас на Родину. Есть в этом большом письме и такой абзац:

«Наши руководители заверяли нас, что принимаются меры к установлению связи с западными союзниками. Мы были уверены в неизбежности столкновения демократических держав с большевизмом, верили, что государственные люди США и Англии ясно представляют себе, что большевизм является основной угрозой миру».

Под № 26 в сборнике напечатана

«Пояснительная записка двух старших офицеров РОА в Комиссию 3-й американской армии В КОМИССИЮ 3-й АРМИИ

Подписали:

Комендант блока № 4 полковник Петров

Комендант блока № 9 полковник Саке

Февраль 1946 г.».

Записка большая и очень подробная. В ней о «связи с западными союзниками» говорится уже со скрытой обидой и даже каким-то вроде осуждением Власова.

«Генерал Власов уверял нас, что Германия отказалась от посягательства на нашу Родину, и призывал к борьбе только против режима и против мировой революции. Он вызвал в Европе могучее Освободительное Движение среди РУССКИХ. Мы верили и пошли за ним, зная, что возврата на Родину нам нет, пока там советская система.

Генерал Власов дал нам заверения, что мы не будем употреблены также на борьбу на Западном фронте.

Подавляющее большинство из нас вступило в РОА только тогда, когда все это стало известным (после 14 ноября 1944 года)».

На странице 184 сборника Кузнецова прямо сказано:

«путь Власова оказался ошибочным…»

Не важно, какими мотивами руководствовались те, кто писал это в феврале 1946 года, находясь в лагере Платтлинг. Сегодня они должны знать, — что если бы Андрей Власов и вправду «УСТАНОВИЛ СВЯЗЬ С ЗАПАДНЫМИ СОЮЗНИКАМИ», то авторам не пришлось бы вообще писать все те «письма», «меморандумы», «обращения» и всякие «доклады» вплоть до ООН. Их бы просто не было в живых, как не было бы в живых еще этак 5–6 миллионов русских на территории «Великого рейха». Но об этом еще у нас будет разговор…

Под «домашний арест» Власов был посажен в апреле 1943 года, а в декабре 1943 года генерал-майор Хельмиг назначается «генералом восточных войск», «германским командующим всеми наемниками с Востока», что-то вроде Паннвица, командовавшего казаками. События развивались против Власова. Главным противником у Власова был не Хельмиг, не Кейтель, Гиммлер или Розенберг — этих он «проходил» как нож масло, — но сам Гитлер. Это еще раз подчеркивает масштабы личности Власова, масштабы его работы в Германии.

Власов ни разу не встречался с Гитлером, но, кажется, дня не было, чтобы тот и другой так или иначе не оказывали друг на друга то или иное влияние, не говорили бы друг о друге… Гитлер был против Власова с самого начала.

У Штрикфельдта в книге есть глава «Гитлеровское решение против Власова». Она начинается так:

«Следуя указаниям Кейтеля о запрещении всякой деятельности Власова по эту сторону фронта, ОКВ не интересовалось более ни им, ни Дабендорфом… Власов старался добиться, чтобы Гитлер обратил личное внимание на «Русское освободительное движение». При своих разговорах он прямо ставил этот вопрос перед фельдмаршалом фон Клюге и генералами Шенкендорфом, Кюхлером и Линдеманном. Ответы генералов были уклончивы. Никто из них не поставил перед Гитлером этого вопроса…»

Последнее решение Гитлера против Власова было высказано им 8 июня 1943 года в Бергхофе, личной резиденции Гитлера в Верхних Альпах над Зальцбургом. На этом совещании присутствовали генерал-фельдмаршал Кейтель, генерал-лейтенант Шмундт, генерал Цейтлер и полковник Шерф.^[132]

Совещание началось в 21 час 45 минут и закончилось глубокой ночью.

«КЕЙТЕЛЬ. Вопрос об отношении к пленным, добровольцам из пленных и батальонам из местных жителей на Востоке представляется мне в данный момент в следующем виде. Генерал Цейтлер может меня поправить, если высказываемые мной положения не верны.

Вся пропаганда Власова, которую он развернул, так сказать, САМОДЕЯТЕЛЬНЫМ ПОРЯДКОМ, послужила основой для нынешней капитальной пропаганды, проводимой под условным наименованием «Серебряный лампас» и рассчитанной на привлечение перебежчиков.

С этой целью были выпущены листовки, содержание которых мы тогда согласовали с рейхсминистром Розенбергом, министром по делам Востока. Они были обсуждены с ним по каждому отдельному слову, он их одобрил и санкционировал. И тогда, с начала мая, можно сказать, развернулась широкая тотальная кампания.^[133]

ЦЕЙТЛЕР. Часть листовок содержит вопрос о приличном обращении. Это основная масса.

КЕЙТЕЛЬ. Мы в них, с целью пропаганды, обещаем, что, если они перейдут к нам, они встретят у нас особое обращение. Это говорится в изложении приказа № 13, который использован для одной из листовок.

ФЮРЕР. Листовку я видел.

КЕЙТЕЛЬ. Отдано распоряжение, чтобы перебежчики направлялись в специальные лагеря.

ФЮРЕР. Это все правильно.

КЕЙТЕЛЬ. И чтобы в дальнейшем они могли вызваться добро — вольно на роли — прежде всего обыкновенных рабочих, во-вторых, добровольных помощников на оборонных работах, и в-третьих, при соответствующих обстоятельствах для зачисления в туземные соединения.

ФЮРЕР. Этого мы в листовках не имеем в виду.

ЦЕЙТЛЕР. Нет, в листовке, в приказе № 13 этого нет.

КЕЙТЕЛЬ. Это сказано позднее. После некоторого определенного времени они должны быть переведены на соответствующие роли. Об этом сделал распоряжение командующий восточными во — оружейными силами, на этот счет я осведомлялся. Если они в течение определенного испытательного периода зарекомендуют себя, они могут просить об использовании их в соответствующей роли, как в качестве добровольных помощников, так и для зачисления в туземные соединения.

Эта широкая пропаганда опирается на листовки, которые подписываются «национальными» или «национально-русским комитетом». В этих листовках мы им говорим: с вами будут хорошо обращаться, вы получите хорошее питание, вы получите работу, а также, помимо этого, в листовках содержится призыв переходите к нам, у нас вы можете вступить в русскую национальную освободительную армию.

ФЮРЕР. Это следовало раньше доложить мне.^[134]

КЕЙТЕЛЬ. Этот пункт играл важную роль.

ФЮРЕР. Из всего этого я усматриваю сегодня только одно, и это является для меня решающим — необходимо избегать такого положения, когда у нас могли бы создаться ложные представления. Необходимо различать право пропаганды, которую я направляю на ту сторону, и то, что в конечном счете мы делаем на самом деле.

КЕЙТЕЛЬ. Что мы делаем позади нашего фронта?

ФЮРЕР. Не следует допускать даже малейшей мысли насчет того, что мы хотели бы найти, скажем, компромиссное решение. В этом смысле мы имели трагический урок уже в Первую мировую войну в отношении Польши, — я недавно уже указывал на это, — где имело место аналогичное обстоятельство благодаря обходному маневру появившихся тогда на сцене польских легионеров, вначале имеющих совершенно безобидный характер. Но внезапно события сгустились. В этом надо себе ясно отдавать отчет…

Теперь у нас достаточно людей. В хозяйстве Розенберга они сидят без числа. Но, к сожалению, они имеются у нас и при армиях. Это — бывшие балтийские дворяне и другие балтийские немцы. Но имеются также украинские эмигранты, которые со временем обжились в Германии, частично, к сожалению, даже приобрели гражданство и которые, естественно, смотрят на немецкую освободительную кампанию с большой радостью. Но на фоне событий они видят не наши национальные цели, в перспективе они видят свои собственные цели Каждый народ думает о себе и ни о чем другом. Все эти эмигранты-советчики хотят только подготовлять себе позиции на будущее время

КЕЙТЕЛЬ. В дополнение к этому осмелюсь доложить, что когда Польша действовала против нас, немецкие офицеры, как, например, один командир кавалерийского полка, состоявший в немецкой армии и четыре года участвовавший в военных действиях, перешел на сторону Польши, чтобы принять на себя командование соответствующими подразделениями. Польское столбовое дворянство?

ФЮРЕР. На сегодня перед нами встает именно такая опасность. Приказ № 13 вообще не подлежит обсуждению. Равным образом и другие вещи можно делать с таким расчетом, чтобы практически из них не вытекало никаких, даже самых незначи тельных, последствий и чтобы прежде всего не допустить распространения такого образа мыслей, какой я, к сожалению, уже обнаружил у некоторых субъектов. Это несколько раз проявлялось и у Клюге: создадим себе огромное облегчение, если организуем рус — скую армию.

Здесь я могу лишь сказать: мы никогда не создадим русской армии — это фантазия первого разряда. Прежде чем мы это сделаем, будет гораздо проще, если я из этих русских сделаю рабочих для Германии; ибо это в гораздо большей степени является решающим фактором.

Мне не нужно русской армии, которую мне придется целиком пронизывать чисто немецким скелетом. Если я взамен этого получу русских рабочих, это меня вполне устраивает. Я могу тогда высвободить немцев, я могу соответствующим образом переквалифицировать русских. Наибольшим достижением для нашего производства будет являться рабочий, который будет занят на работе в Германии и которого мы должны, естественно, снабжать совершенно иначе, чем немцев, раз мы поручаем работу.

Одного нам нужно решительно избегать — чтобы у нас неожиданно не возникла мысль: может быть, наступит день, когда дела у нас пойдут плохо, — и нам нужно только создать украинское государство, тогда все будет в порядке, тогда мы получим один миллион солдат.

Мы ничего не получим, ни одного человека! Это такая же фантазия, как тогда. Мы совершили бы величайшую глупость. Мы прежде всего упустили бы из виду цель настоящей войны. Я недавно уже сообщал Цейтлеру. Я имел беседу с Розенбергом и Кохом и мог лишь установить, что между ними, естественно, имеется огромная разница. Розенберг имеет в своем распоряжении деклассированные политические элементы еще со времен его собственной эмиграции.

Вполне естественно, что в 1919–1923 гг. мы к этим эмигрантам относились с полной симпатией, так как говорили, что, может быть, в России наступит перелом. Оказалось, что все это тоже одна лишь фантазия. Эмигранты ничего не делали. Они жили себе в Германии и кормились за наш счет. В 1921 году я имел по этому поводу спор с Розенбергом, и я ему тогда сказал: «Розенберг, заметьте себе твердо, что революция делается только теми людьми, которые находятся внутри государства, а не вне его». И вот появился украинский гетман, который предложил нам свои услуги. Я сказал тогда: «Розенберг, чего вы ждете от этого человека?» — «О, он организует революцию». Я сказал тогда: «В таком случае он должен находиться в России…»

Все это является теоретизированием в облаках, без всякого учета того обстоятельства, что мы совсем не собираемся здесь ставить перед собой задачи на далекое будущее. Никаких отдаленных целей я намечать не могу в смысле создания независимых или автономных государств. Ибо начинается дело, и всегда оно кончается независимым государством. Это совершенно ясно, таков бывает заключительный аккорд песни.

Здесь надо ставить вопрос со всей остротой, чтобы у нас не возникало никаких ложных представлений. Генерал Цейтлер вы — сказался уже, что было бы, может быть, важно, чтобы я эту мою точку зрения изложил при случае наиболее видным офицерам — ив первую очередь генералам и фельдмаршалам.

КЕЙТЕЛЬ. Ламмерс здесь, чтобы изложить их взгляды в краткой докладной записке. Он уже беседовал со мной по этому вопросу, и я просил его сделать это в срочном порядке, так как нашим генералам очень трудно разъяснить это дело. Я беру на себя смелость заявить об этом открыто. Я это знаю непосредственно от Мюллера и Клюге.

В создании так называемых туземных соединений и в их вооружении они усматривают средства для ликвидации тревожного состояния, существующего в тыловых районах.

ФЮРЕР. Цейтлер расскажет нам о них. Это, несомненно, такие соединения, которые сегодня нельзя удалить безоговорочно, так как их надо чем-то заменить.^[135]

ЦЕЙТЛЕР. Мы имеем всего 78 батальонов, 1 полк и 122 роты. Это все. Из этих 78 батальонов 47 находятся в распоряжении фельдмаршала, на Украине, и в распоряжении командующего запасной армией. Так что, собственно, — впереди^[136] остается немного, и все они очень распылены, поскольку они находятся впереди.

Далее имеется особая категория численностью в 60 000 человек. Это — некоторая разновидность охраны. Они сведены в совершенно мелкие группы.

ФЮРЕР. Это нужно. Без этого не обойтись.

ЦЕЙТЛЕР. О добровольных помощниках — приблизительно до 220 000 человек. Они распределены в войсках примерно по 4–5 человек на одного артиллериста. Их нельзя убирать.

КЕЙТЕЛЬ. В этих добровольных помощниках я не усматриваю ни политической, ни пропагандистской, ни иной какой-либо проблемы. Что касается туземных соединений, то там дело опаснее, так как они сведены в достаточно крупные единицы.

ЦЕЙТЛЕР. Имеется только одно-единственное подразделение полкового типа. Все остальные сведены в батальоны. Это также не представляет опасности.^[137]

ФЮРЕР. С моей точки зрения, решающий момент заключается не в самом факте существования этих соединений, а в том, что мы ни в коей мере не должны дать себя обмануть насчет того, чего вообще мы можем от них ждать и какое действие это произведет на другую сторону.

КЕЙТЕЛЬ. Я позволю себе заявить, что мы будем рассматривать этого инициатора пропагандистских листовок, подписанных Власовым, то есть национальный комитет, как чисто пропагандистское средство.

ЦЕЙТЛЕР. Необходимо провести резкую черту. Там, где касается противника, там можно все делать, а что происходит внутри, там дело обстоит иначе. Здесь должна быть ясная граница.

КЕЙТЕЛЬ. Я этот вопрос еще раз поставил перед Розенбергом совершенно четко. Я задал ему вопрос: каковы их собственные намерения в отношении национального комитета? Что касается нас, то мы предлагаем использовать их в целях пропаганды для возможно более широкого привлечения перебежчиков.

Его ответ: сведение этих добровольных помощников (так он их называет) и русских, украинских, кавказских, татарских боевых соединений в единую «русско-украинскую освободительную армию», а также, добавлю я, использование этого предприятия с пропагандистскими целями.

Здесь мы имеем дело не только с использованием в целях пропаганды, но и особого рода сосредоточением. А это есть именно то, чего фюрер не желает.^[138]

ЦЕЙТЛЕР. Этого мы совсем не делаем. Можно было выдавать вознаграждение людям, которые у нас служат, чтобы привязать их к нам, — какую-нибудь реальную ценность, будь то деньги или обещание, что они потом что-нибудь получат.

Сосредоточение я считаю совершенно неправильной мерой, и уж ни в коем случае в форме дивизий. Батальоны еще допустимы, их легко держать в руках. Но соединения выше этого не должны допускаться, за исключением казачьей дивизии. Эта последняя будет вести себя вполне порядочно.

ФЮРЕР. Я сказал бы, что, если бы мы успешно удержались на Кавказе, мы могли бы наверняка получить соединения не у грузин, а у мелких тюркских народов.

КЕЙТЕЛЬ. Они будут составлять исключение из вышеуказанного правила, так как они являются сильнейшими врагами большевизма. Они стоят вне дискуссии. Это тюркские легионы. Это чисто туземные соединения. Я еще раз могу указать на то, что мы говорили в прошлом году, в начале сентября, они особо отличившиеся в борьбе с бандами туземные соединения.^[139]

ФЮРЕР. Они тогда уже существовали.

КЕЙТЕЛЬ. Эти роты, поскольку они состоят из безусловно надежных элементов на добровольческой основе, могут быть оставлены и дальше, а также могут создаваться заново. Так мы тогда договорились.

ФЮРЕР. Создание еще новых формирований является уже опасным.

ЦЕЙТЛЕР. Это, пожалуй, было бы слишком неосмотрительно.^[140]

ФЮРЕР. Дальнейшую их организацию надо, естественно, как-то задержать. Ибо этот процесс не имеет никаких границ. Один это может понять так, другой — иначе.

КЕЙТЕЛЬ. Командующий Восточным фронтом также относится благожелательно к созданию этих соединений.^[141]

ЦЕЙТЛЕР. Нет, ни в коем случае, батальон — самое крупное соединение.

КЕЙТЕЛЬ. Теперь дальше. Подтягивание их к фронту для ввода в бой, а также использование эмигрантов и лидеров прежней интеллигенции впредь, как и раньше, категорически воспрещается. Это оговорено совершенно четко. Такие люди не должны до — пускаться на фронт. Мы их оттуда удалили. Я сам проделал такую операцию в войсковой группе «Центр».^[142] Там в качестве переводчиков на руководящие посты проникли эмигранты, и мы их выбросили.

ШМУНДТ… Нельзя сказать, чтобы генерал-полковник Линдеманн очень хотел создавать эти соединения, но он говорит, что мы должны выделять вопрос о пропаганде в сторону противника. Здесь все средства хороши. Но в тыловом районе дело обстоит так, что мы добились того, что мы освободили наших солдат для фронта. «Этого мы достигли, — говорит он, — благодаря тому, что я только в этом районе действий моей армии имею 47 тысяч добровольных помощников, которые, например, обслуживают всю мою железнодорожную сеть, — и все это всего-то потому, что они получают питание и жилье, а также сохранили себе жизнь».

КЕЙТЕЛЬ. Добровольные помощники или туземные соединения?

ШМУНДТ. Добровольные помощники. Но это — люди, которые без всякого надзора со стороны надсмотрщиков и полиции добровольно делают себе все это. А теперь явился Власов, который разъезжает всюду в качестве проповедника и проповедует национальное освобождение как в населенных пунктах, так и перед добровольными помощниками и войсками.

КЕЙТЕЛЬ. Это я уже запретил.

ШМУНДТ. Генерал-полковник Линдеманн говорит не совсем так, как думает господин фельдмаршал: «Мы будем создавать эти соединения в широком масштабе, но я обращаю ваше внимание на существующую в этом деле опасность, Власов их взбудоражил насчет свободы. Он, несомненно, этим больше всего затруднил борьбу с партизанами». Линдеманн говорит, что теперь наступил момент, когда одно из двух: или надо сделать уступку этому Власову, даже если мы не намерены остановить его, и сказать: «Вы за это получите то-то и то-то, или все это дело надо отклонить начисто. Иначе это ударит нам в спину, люди станут выражать недовольство и вместо того, чтобы обслуживать железнодорожную сеть, в один прекрасный день начнут саботировать.^[143]

ФЮРЕР. Вообще этот генерал Власов в наших тыловых районах мне совершенно не нужен.

ШМУНДТ. Но он там работает.

ФЮРЕР. Это необходимо прекратить. Он мне нужен только на передовой.^[144]

ШМУНДТ. Командующие армиями хотели бы получить такое решение.

КЕЙТЕЛЬ. Это дело решенное.

ФЮРЕР. Цейтлер, для вас вопрос ясен, для тыла этот Власов нам не нужен. Он может действовать только в сторону противника.

ЦЕЙТЛЕР. Только в сторону противника своим именем и своими снимками.^[145]

КЕЙТЕЛЬ. Могу ли я теперь поставить вопрос, который внесен войсковой группой «Север» через генеральный штаб — группа просит разрешения включить добровольцев из числа эстов, латышей и литовцев в немецкие части в качестве немецких солдат и таким путем восполнить все вакансии?

ФЮРЕР. Этого в такой общей форме нельзя делать.

ЦЕЙТЛЕР. Существует у нас даже латышская дивизия СС.

ФЮРЕР. Это отдельные соединения, но в общей массе этого делать не следует.

КЕЙТЕЛЬ. Если они будут включены в состав армии, они будут фигурировать не в качестве добровольцев в особых частях на основе закона о трудовой повинности, а будут зачислены на имеющиеся вакансии при немецких войсковых подразделениях.

ФЮРЕР Ни при каких обстоятельствах. Это привело бы к тому, что эти соединения в конечном счете стали бы совершенно ненадежными. Совершенно другое дело, если я иду на уступки и составлю из этих людей отдельные легионы. Но он тоже должен быть тщательно подобран и выдрессирован.

КЕЙТЕЛЬ. Это все делается.

ФЮРЕР. Но если вы будете этих людей включать нормальным порядком в то или иное подразделение, то может случиться, что они внесут с собой яд совершенно беспримерного действия. Этого делать нельзя.

ЦЕЙТЛЕР. Из крупных единиц существует только одна дивизия, о которой я докладывал и которая составлена по принципу 1х1. Это удивительно. Теперь фактически русские солдаты учат наших людей, как нужно окапываться и использовать местность. У них свой способ окапываться и располагаться в окопе, и это — удивительный способ.

КЕЙТЕЛЬ. Это дивизия «Нидермайер», в ней имеются турки. Она носит номер 162.

ФЮРЕР. Где она фактически находится?

ЦЕЙТЛЕР. Она находится в губернаторстве.^[146]

ФЮРЕР. Одно совершенно ясно, что эти соединения мы серьезно использовали только в нескольких пунктах, и там они не показали себя созревшими для серьезной нагрузки.

ЦЕЙТЛЕР. Нет, для серьезной — нет! Хотя они в таком положении находятся уже полтора года, они до самого последнего времени остаются такими же ненадежными.

ФЮРЕР. Полагаться на них нельзя. И я вынужден снова повторить: мы можем вести пропаганду в сторону противника как угодно. Это все можно делать. Но мы должны отдавать себе отчет в том, что это не должно вовлечь нас в такое положение, какое мы имели в 1916 году. Этого не должно случиться. Прежде всего, это не должно иметь места. В один прекрасный день мы услышим нечто вроде забастовочного лозунга. Он обойдет весь фронт, и тогда они окажутся организованными и начнут заниматься вымогательством.

КЕЙТЕЛЬ. Я могу лишь добавить к этому, что Власов отозван. Его больше нет на фронте. Всякая пропаганда на фронте и его собственная пропагандистская деятельность ему запрещена. Оставалось только принять решение, можем ли мы пустить такое оповещение на ту сторону относительно так называемой освободительной армии.

ФЮРЕР. Да, в этом случае можно все делать.

КЕЙТЕЛЬ. Я не видел в этом ничего угрожающего. Ибо мы, именно мы, являемся освободительной армией против большевизма.^[147]

ФЮРЕР. Хотя я придерживаюсь того убеждения, что отозвание освободительной армии будет иметь эффект, ибо люди не хотят воевать, они хотят покоя.

КЕЙТЕЛЬ. Ну а как использовать людей из лагерей для перебежчиков?

ФЮРЕР. Я стою на той точке зрения, что их надо вывезти и использовать в Германии. Это — военнопленные. Если бы я мог 30, 40 или 50 процентов из них отдать комиссару по углю!

ЦЕЙТЛЕР. Я поставил себе целью сделать из них подходящих рабочих для Германии. На передовой с перебежчиками не очень много успеешь. Одного или другого добровольного помощника я могу поставить на свободную вакансию. Но основная масса должна идти в Германию в качестве рабочих, чтобы освободить немцев.

ФЮРЕР. Я могу лишь сказать: если мы не упорядочим наше положение с углем, то наступит момент, когда я уже не смогу изготовлять боеприпасы и взрывчатые материалы, когда мы не сможем больше строить подводные лодки. Так может произойти в сотне различных областей — это бессмыслица. Но при таких условиях этот момент наступит. Уже теперь получается трагическое положение, когда приходят итальянцы и спрашивают, почему мы им не поставляем этих материалов. Я должен им их дать. А мы не в состоянии это сделать, потому что у нас слишком мало угля. Это, конечно, расхлябанность.

КЕЙТЕЛЬ. Итак, я сообщу рейхсминистру Розенбергу, что согласно нашему решению этот вопрос не стоит в порядке дня, что позади нашего фронта мы вообще не намерены добиваться какого-либо практического результата этими средствами, что пропаганду в отношении противника мы этими средствами будем продолжать, что в русском районе мы господину Власову больше не разрешим проявлять активность. Если ему угодно…

ФЮРЕР. Мы и никому другому также не разрешим. Мы ведь делаем это не для Коралловых островов, а позволяем вести пропаганду в отношении наших противников. Я убежден, что русские, со своей стороны, будут вести пропаганду против нас. Не следует допускать, чтобы у нас возникали ложные надежды.

КЕЙТЕЛЬ. Однако генералы, особенно Клюге, я это знаю от него лично, я с ним достаточно говорил по этому поводу, склонны видеть в этом некоторую разгрузку.

ЦЕЙТЛЕР. Как раз не хватает ясности сверху. Раз навсегда должна быть дана установка сверху прямо и без обиняков.

КЕЙТЕЛЬ. Теперь я позволю себе высказать еще одну просьбу по вопросу, который теперь обсуждается. После того, как для относительно добровольных помощников наметились твердые положения, возникает вопрос о выработке четких определений также и для туземных соединений в смысле их состава, подготовки и т. д. Было бы хорошо, если бы мы могли их предварительно получить и показать фюреру. В данное время они прорабатываются у вас в организационном отделе.

ФЮРЕР. Может быть, с помощью сегодняшней стенограммы, сегодня я излагал мои мысли письменно. Ламмерс еще раз просмотрит материал и на основе его составит проект решения.

Впрочем, вы могли бы еще кое-что сделать. Мы можем видеть, как развертывается история. При известных обстоятельствах было бы также возможно еще раз собрать часть наших высших командиров, чтобы я мог им сказать лично.

ШМУНДТ. Это было бы чудесно.

КЕЙТЕЛЬ. Это было бы очень хорошо. А получается маленький самообман. Люди надеются получить разгрузку,^[148] а не знают, какое беспокойство они сами себе создают, какую вонь они заводят у себя в тулупе».^[149]

О чем, собственно, это многочасовое специальное толковище в узком — уже некуда — кругу, в горах Зальцбурга, на котором незримо присутствовал и Андрей Власов? О том, как избавиться от Власова. О том, как хотя бы уберечься от Власова. О том, как хотя бы нейтрализовать Власова. Однако никто из совещавшихся не знает толком, как это сделать. Хорош предатель Власов! Хорош пособник фашистов и Гитлера генерал Власов! Вчитайтесь еще раз в то, что и как говорит Гитлер, косвенно или впрямую, о Власове. Гитлер просто в страхе от этого «фашистского пособника»! Гитлер не знает, как от него избавиться или хотя бы приглушить, уменьшить его растущее влияние, и Гитлер это чувствует своим звериным чутьем, какую-то большую опасность со стороны «русского генерала» для него лично, для фронта и Германии в целом. Здесь надо отдать должное чутью и проницательности Гитлера — но не более того.

Власов своим пребыванием в Берлине припер Гитлера к какой-то невидимой стенке. Гитлер понимает, что генерал Власов — это ловушка. Что рано или поздно, но она обязательно захлопнется. Но понимает Гитлер и другое — не может он, не в его это силах «остановить Власова» как русскую силу, как русский рок, как русский ум и свою судьбу. И Гитлер ничего более умного не может придумать, как приказать «тащить и не пущать» — запрещает пускать Власова в тыловые районы, на оккупированные территории. Поите, кормите русского генерала за счет вермахта и СС, но только на пушечный выстрел не подпускайте его к русским. Никаких войск ему не давать, формирований самостоятельных русских не создавать, вообще всех русских бы — «к комиссару по углю», всех туда, поглубже в шахту.

Стенограмма совещания, на котором Гитлер перед Власовым показал свою полную беспомощность, была зачем-то разослана всем командующим группами армий и соединений. Надо полагать, что этой стенограммой Гитлер успокоил себя и других, что он, мол, окончательно определил судьбу Власова, власовцев и всей РОА, навсегда закрыл эту проблему.

Штрикфельдт приводит слова, которые сказал Власов, когда узнал о решении Гитлера на том совещании:

«Я всегда уважал германского офицера, насколько я его знал, — за его рыцарство и товарищество, за его знание дела и за его мужество. Но эти люди отступили перед лицом грубой силы; они пошли на моральное поражение, чтобы избежать физического уничтожения. Я тоже так делал! Здесь то же, что и в нашей стране, — моральные ценности попираются силой. Я вижу, как подходит час разгрома Германии. Тогда поднимутся «унтерменши» и будут мстить. От этого я хотел вас предохранить… Я знаю, что будут разные оценки нашей борьбы. Мы решились на большую игру. Кто однажды уловил зов свободы, никогда уже не сможет забыть его и должен ему следовать, что бы ни ожидало его. Но если ваш «фюрер» думает, что я соглашусь быть игрушкой в его захватнических планах, то он ошибается. Я пойду в лагерь военнопленных, в их нужду, к своим людям, которым я так и не смог помочь».

Нет слов, умилительно слышать, как Андрей Власов рассыпается в комплиментах по адресу «германского офицера», помня и зная его еще со времен боев под Львовом и Киевом, в Подмосковье и на Волховском фронте. Но есть в его словах и нечто: «…эти люди отступили перед лицом грубой силы». Кого имеет в виду Власов? Людей вермахта. На том совещании были только они. И Власов сделал вывод: на людей вермахта больше нельзя делать ставку и тратить на них время — у них, «перед лицом грубой силы» Гитлера, кишка тонка.

Все знающий Штрикфельдт «подслушал» и разговор Власова с Трухиным и Зыковым, якобы Власов сообщил им о своем решении вернуться в лагерь военнопленных. «Оба, в особенности Зыков, пытались уговорить его отложить свое решение. Зыков сказал: «Ведь мы русские…^[150]»

Итак:

«Ведь мы русские заговорщики, а не немцы. Нам должно быть безразлично, что о нас думают немцы. Мы верим, что служим народу с чистым сердцем и чистыми руками. Вопреки Сталину и вопреки Гитлеру! Наша вина, как сказал генерал Малышкин, заключается в нашем стремлении к свободе. Если вы теперь выпустите из рук поводья, на наше место придут соглашатели. Это было бы концом борьбы за свободу русского народа. Оставьте иллюзии, Андрей Андреевич! Есть и среди русских нацисты еще большие, чем немецкие национал-социалисты. Они только и ждут нашего ухода, чтоб сесть на ваше место. Они соревнуются между собой в поддакивании немцам. Уже можно слышать, как они сходятся на погромном кличе черносотенцев: «Бей жидов — спасай Россию!» Если эти черносотенцы придут к власти — горе русскому народу! Есть и такие, кто преследует собственные, сомнительные цели. Они не верят в свободу для России, и они продаются немцам. Ни вы, Андрей Андреевич, и никто другой в нашем небольшом кругу заговорщиков этого никогда не сделает!»

Такую вот речь толкнул Зыков перед Власовым «в нашем небольшом кругу заговорщиков». Может быть. Очень даже может быть, что Андрей Власов в момент, когда узнал «приговор» Гитлера, он, что называется, дал слабину — срывался замысел заброски Власова сюда, в Берлин, было отчего «распустить вожжи», «выпустить из рук поводья». И Зыков делает Власову за это выволочку, возможно, на правах комиссара в «небольшом кругу заговорщиков».

Позже Кейтель на допросе по делу А. Власова скажет:

«Первоначально серьезное внимание Власову уделил весной 1943 года главный штаб сухопутных войск, который предложил сформировать и вооружить русские части под командованием Власова. Секретарь имперской канцелярии Ламмерс специальным письмом обратил внимание фюрера на эту попытку: тот решительным образом запретил все мероприятия по формированию вооруженных частей и отдал мне приказание проследить за выполнением его директивы. После этого Власов мной был взят на некоторое время под домашний арест и содержался в районе Берлина. Гиммлер также был против создания русской армии под эгидой главного штаба германской сухопутной армии. В дальнейшем он изменил свое отношение к этому вопросу. Гиммлеру удалось получить разрешение фюрера на создание русской армии, но Гитлер и тогда решительно отказался принять Власова. Покровительство Власову оказывали только Гиммлер и СС».

Опять же речь идет не о «создании русской армии». Русские батальоны, сколоченные немцами, уже с 1941 года так или иначе воевали на их стороне. Разговор здесь — о передаче Власову общего командования всеми русскими военными формированиями.

Значит, все-таки Гиммлер! В связи с этим Штрикфельдт вспоминает, что

«Жиленков любил повторять: «Если мы не двинемся с места, действуя через армейцев, мы должны пытаться пробиваться через политиков или через партийцев». А Зыков добавлял: «Мы должны бороться на всех фронтах». Значит, все-таки он — «черный Генрих», по сути, автор самой грязной и гнусной брошюрки о русских под названием «Дёр Унтерменш»! В ней мы — только дикари и животные! «Черный Генрих» — вождь самых кровожадных палачей русского народа.

Когда о переговорах Власова с Гиммлером узнал Казанцев, он опешил:

«Как же это так? Нельзя было более… ну, более приличного, что ли, выбрать? Хотя это от нас, конечно, не зависит».

От «нас» может быть действительно ничего не зависело. Но не от Власова. Вот как он ответил Казанцеву:

— А кто более приличен, по-твоему? Кто? Риббентроп? Розенберг? Или сам атаман? Разницы, по сути дела, никакой. Одним миром все мазаны. А этот партнер сильней сейчас, чем кто-либо другой, то есть сильнее между ними всеми, следовательно, из него и выдавить можно больше. А это и есть единственная цель наших переговоров. Помнишь, как это было написано в гороскопе:

«когда фельдмаршал Клюге будет посылать по матушке фельдмаршала Рундштедта, а…»

— Помню, помню, — смеюсь я, вспоминая его предсказания.

Вот этот момент сейчас и наступил».

Однако, как «вышел» Андрей Власов на Гиммлера? Ведь еще вчера «черный Генрих», выступая перед высшими чинами СС, называл Власова не иначе как «эта свинья Власов», а еще «подмастерье мясника»?

О том, как сложно и многоходово готовилась встреча Власова с Гиммлером, написаны горы страниц. Названа масса людей, которые участвовали в подготовке этой встречи. Рассказано, как эти очень умные, очень тонкие, очень далеко мыслящие люди, очень высокопоставленные чины, едва ли не перевоспитали Гиммлера из пещерного, озверевшего фашиста в нечто этакое среднее между благородным рыцарем и немецким отвлеченным философом, в результате чего тот и пожелал встретиться с русским генералом Власовым. Чаще всего здесь фигурируют имена «штурмбанфюрера фон Радецки» и «штандартенфюрера Гунтера Далкена». И все — ложь, глупости и бестолковщина.

На самом деле ситуация для Власова сложилась действительно очень неприятная — Гитлер приказал забыть о нем, а если и употреблять его, то только в качестве подписи под очередной листовкой для наших красноармейцев, чтобы они пошустрее переходили на сторону немцев Это еще не провал разведчика Власова, но и выполнение задания повисает в воздухе, пользы от такого пребывания его в Берлине почти никакой. Однако ситуация после 17 апреля 1943 года временами доходила вокруг Власова до катастрофической…

С января по май 1943 года Власов сделал две продолжительные поездки по тылам советско-германского фронта. Первая «поездка Власова на Средний участок фронта» была с 25 февраля 1943 года по 10 марта 1943 года. Ежедневно по нескольку раз он выступал перед огромными аудиториями, без конца встречался практически с кем хотел, как писали немцы, «с рабочими и крестьянами, интеллигенцией и военнопленными». В первой поездке он проехал по маршруту Белостока — Минск — Смоленск. Бобруйское радио даже сделало сообщение:

«Генерал Власов совершает инспекционную поездку…» Посетил он также Могилев, Осиповичи, Бобруйск, Борисов, «выступал с обращениями перед казаками, состоявшими в формировании 600, перед полками добровольцев 700 и 701, а также и перед батальонами 601, 602 и 605».

Вторая поездка Власова была в группу армий «Север». Она началась 19 апреля 1943 года и закончилась в начале мая. Первая остановка у него была Рига. По дороге в Псков Власов посетил знаменитый Печерский монастырь. В Пскове Власов пробыл с 24 апреля по 3 мая. Оттуда он ездил в Маслогосицу, Гдов, Плюсу, Лугу, Сиверскую и Волосов. Выступал он перед народом, но в основном «перед русскими добровольцами». О его выступлениях С. Стеенберг замечает:

«Выступление Власова, полное национальных русских вопросов и целей, должно было всем поборникам нацистских, колониальных теорий показаться вызовом. Особым поводом их возмущения были слова Власова в штабе 18-й армии, где он под впечатлением сердечного приема сказал, что надеется в недалеком будущем принять немцев, как гостей, в Москве. Этот естественный и вежливый жест был назван неслыханной наглостью. То, что этот славянин осмеливается приглашать немцев как гостей независимого русского правительства, принято было как провокация… На следующий день был издан приказ Кейтеля…».

Тот самый, от 17 апреля 1943 года, по которому Андрея Власова посадили под домашний арест. В Берлин Власов прибыл 10 мая едва ли не под конвоем. Однако в 18-й армии, в штабе которой с него снимали первый допрос в 1942 году, Власов все же умудрился — пригласил немцев в Москву, в гости, но — не более. Отомстил?

Власов очень много встречался с военными, которых уже тогда называли «власовцами». В основном в районе Орел — Брянск. В «республику Локоть» Власов предусмотрительно не поехал, но с ее «президентом», как сейчас бы сказали, встречался. Встречался он и с Кромиади, Космовичем, Кононовым… В конце поездки Власов посетил «добровольческие» батальоны «Днепр», «Припять», «Березина» и «Волга». Для личного состава этих воинских частей, похоронивших уже надежду на Освободительную армию и переставших верить в существование Власова, его приезд был воскресением надежд, — пишет Свен Стеенберг, который «с января 1942 года по осень 1943 года должен был докладывать штабу 2-й танковой армии, а впоследствии в штаб 9-й армии, о всех происшествиях в районе». «Хотя Власов ничего не обещал, а, наоборот, открыто говорил, что путь к свободе очень труден, но он звал их вперед и они верили, что этот человек способен привести их к этой трудной победе».^[151]

Шубут, сопровождавший Власова во время поездки, тоже написал докладную записку.

«Поездка генерала Власова, известие о которой быстро распространилось в городах и селах, рассматривается как преддверие больших событий. Сейчас сильно возросла надежда на разрешение вопроса о будущем России. Среди добровольческих частей вокруг Власова созданы легенды, они видят в нем человека, способного вести их к лучшему будущему…»

А через какое-то время в тех местах начались для немцев очень неприятные дела. В Берлин Власов вернулся из первой поездки в марте 1943 года. Несколько дней он провел и во Пскове. Как водится, выступал, встречался, беседовал, наставлял, вдохновлял… всех подряд. Вблизи Пскова дислоцировалась «бригада ЭСД». Называлась она «Дружиной». Командовал ею в то время полковник И. Г. Родионов, под псевдонимом — Гиль.

Но лучше предоставим слово С. Стеенбергу, он был в то время в центре событий, «отвечал лично за этот район»:

«Дружина» в то время была единственной крупной частью, под русским командованием, подчиненная ЭСД, и единственной частью, за всю войну, которая была целиком выдана впоследствии своим же командиром в руки партизан.

Еще до войны ЭСД организовало собственную разведку, которая под руководством адмирала Канариса должна была конкурировать с военной.

Во время восточного похода ЭСД создало особую организацию, под названием «Цеппелин», чтобы независимо от военной разведки, так называемого «Абвера I», засылать агентов в советский тыл.

Резервом для таких агентов должна была служить «Дружина», а для проверки ее политических настроений ее использовали в боях против партизан.

«Дружина» образовалась из группы, основанной зимой 1941/42 года среди военнопленных лагеря Сувалки, для борьбы против большевиков, называвшей себя «Русским национальным союзом». Эта группа — примерно в размере одного батальона — была передана ЭСД и под названием «Дружина» переведена летом 1943 года в Старый Быхов. Частью командовали несколько русских штабных офицеров, среди них генерал-майор Богданов, бывший командующий 47-й стрелковой дивизии, полковник Родионов, подполковник Орлов, майор Юхнов, майор Андрусенко. Девизом «Дружины» было: «За Россию!»

Несколько позднее возникла вторая «Дружина». Ядро ее, состоявшее из 135 человек, было организовано в декабре 1942 года в лагере «Сталаг 319» майором Блажевичем и капитанами Алелековым и Макаренко и переведено в Гайдов, около Люблина.

В марте 1943 года обе части были соединены под названием «Эс-Эс бригада «Дружина» и размещены в районе Глубокое, в Белоруссии… С войсками Эс-Эс у нее не было ничего общего.

Но уже в то время произошло несколько случаев, которые впоследствии способствовали политическому разложению части.

Весной 1943 года группе из 50 человек была устроена поездка в Берлин. Немецкая организованность и жизненный стандарт произвели на эту группу большое впечатление, но встречи с военнопленными в Ораниенбауме и с «остовцами» познакомили их также и с варварским обращением немцев с пленными и рабочими.

К этому прибавилось еще и то, что Гиль-Родионов под влиянием Блажевича создал вокруг себя группу лиц, которая терроризировала всю остальную часть Блажевич во время многочисленных поездок в Латвию вошел в связь с советской разведкой Он явно стремился к тому, чтобы разложить часть. Гиль все больше и больше попадал под его влияние.

В мае 1943 года «Дружина», вместе с немецкими частями, приняла участие в крупной акции против партизан. Поведение ее не давало никаких поводов к критике. Перебежчиков не было.^[152]

Благодаря притоку добровольцев часть выросла до 3 тысяч человек, ее начали называть частью русской Освободительной армии».

И тут в «Дружине» вдруг появился… Жиленков. Зачем бы, вы думали? Возглавить «учебный отдел». А это около 300 человек. Но что такое «возглавить учебный отдел» учебного контингента, который потом передается в огромный учебный центр абвера «Цеппелин»? Это значит наложить лапу на разведцентр абвера и хозяйничать в нем как заблагорассудится — одно из заданий ГРУ, поставленное Власову. Немцы, конечно, взбунтовались.

Местное управление ЭСД… передало Жиленкова и его группу в ведение штурмбанфюрера Отто Крауса, который командовал в Пскове организацией «Цеппелин» и, выполняя совершенно другого рода задания, не имел ни времени, ни желания заниматься значительной русской частью. Под давлением своего начальства, которое надеялось, что в ближайшее время произойдут коренные изменения в этом вопросе, и для того, чтобы окончательно не разочаровывать русских добровольцев, — Краус принял русскую группу.

Эта часть была названа «Первая гвардейская бригада РОА» и расположена в маленьком местечке Стремутка, километрах в 15 от Пскова. Это была первая часть, которая постоянно поддерживала контакт с Власовым. Иными словами, Жиленкову не удалось «устроиться на работу начальником учебной части» «Дружины», которая готовила будущих курсантов для «Цеппелина». Он получил «учебную часть», но как отдельную воинскую часть или, если хотите, отдельный партизанский отряд, что-то вроде хвоста от ящерицы. Сама ящерица ускользнула.

Но задание надо было выполнять.

«22 июня 1943 года, по случаю второй годовщины начала войны, в Пскове был парад германских войск, К всеобщему удивлению, он был открыт ротой русской гвардейской бригады…

Тем временем положение в «Дружине» все более обострялось… Блажевич вошел в прямую связь с партизанами, а в начале августа партизанский отряд «Железняк» получил задание начать переговоры с Гилем.^[153] Чтобы не попасть самому под подозрение, Гиль послал к партизанам начальника своей разведки генерал-майора Богданова, ничего не знавшего о намерениях Блажевича и Гиля (?!). Богданов категорически отклонил предложение о переходе и согласился только на то, что бригада не будет ничего предпринимать против партизан, в случае, если они со своей стороны не будут тревожить население, немецкие части и самую бригаду. Переговоры кончились безрезультатно.^[154]

Тогда в контакт с партизанами вошел сам Гиль. Партизаны гарантировали ему амнистию,^[155] в случае, если бригада с оружием в руках перейдет на советскую сторону и выдаст Богданова (?), а также старого эмигранта графа Мирского. Гиль эти условия принял.

13 августа партизаны окружили «Дружину». Гиль поднял тревогу и со всеми приспешниками застрелил тех офицеров и солдат, которые, как он считал, не пойдут на предательство. Так погиб генерал-майор Богданов(?), подполковник Орлов и все командиры полков, за исключением одного, примкнувшего к /мл/о. Команда связи ЭСД была также уничтожена. Затем была занята станция Круглевщина и прервана железнодорожная линия на Полоцк. Нападение на Глубокое не удалось. Остаток «Дружины» ушел в партизанские леса…»

Оставшаяся у партизан часть «Дружины» получила название «Первой антифашистской бригады». Гиль был награжден орденом Красной Звезды… Власову не удалось «оседлать» «Цеппелин» внедрением на должность «начальника учебной части» Жиленкова. Пришлось Власову, выполняя приказ ГРУ, нанести по нему сокрушительный удар, после которого «Цеппелин» больше уже не оправился до конца войны. Без «Дружины» «Цеппелин» оказался кувшином без воды. В лучшие месяцы своей работы «Цеппелин» забрасывал в наш тыл до трех десятков групп диверсантов, подрывников, террористов и шпионов. Это становилось серьезной проблемой.

Что такое АБВЕР? Это немецкое ГРУ. Делом чести ГРУ РККА СССР в лице генерала ГРУ Власова было — одним ударом обезглазить, обезушить и обезножить одно профильную конкурирующую контору. Это удалось блестяще.

«Новая катастрофа началась 14 сентября 1943 года», — сообщает в своих «Очерках…» Юрген Торвальд. И снова — в тех «Орел — Брянск» «районах», в которых «с инспекторской поездкой» побывал до этого генерал Власов, встречаясь с русскими «добровольческими» батальонами, а в конце мая — с пятьюдесятью представителями этих батальонов в Берлине, куда их привезли немцы для «промывания мозгов»…

Вообще, наверное, есть какая-то связь в том, что 15 апреля 1943 года Гитлер издал приказ № 6, получивший кодовое название «Цитадель», а через два дня, 17 апреля 1943 года, Кейтель подписал тот самый приказ, в котором есть слова:

«…приказываю, немедленно перевести русского генерала Власова под особым конвоем обратно в лагерь военнопленных, где и содержать безвыходно… В случае нового личного появления Власова предпринять шаги к передаче его тайной полиции и обезвредить».

Зададимся вопросом: мог ли Власов узнать о приказе № 6 Гитлера, подписанном им два дня назад? При его уже тогдашних связях — запросто. Зададимся вопросом: мог ли Власов узнать о приказе № б еще на стадии его разработки, согласования, таскания по высоким фельдмаршальским столам? Запросто, при его уже тогдашних связях. Вокруг Власова крутились в основном почему-то те высокопоставленные генералы и офицеры, которые ненавидели Гитлера и 20 июля 1944 года учинили на него покушение. В карманных друзьях у Власова ходил сам инициатор и исполнитель покушения на Гитлера полковник граф фон Штауфенберг. Он недавно возвратился из Африки в Берлин. Еще в апреле 1943 года он был тяжело ранен в Африке во время воздушной атаки англичан. Граф потерял правую руку и ослеп на один глаз; левая рука была парализована. Однако, несмотря на это, генерал Ольбрихт, начальник объединенных отделов ОКБ, назначил его своим начальником штаба. О фон Штауфенберге Лев Безыменский пишет в своей книге «Тайный фронт против второго фронта»:

«Группа, которую возглавлял полковник граф Клаус фон Штауфенберг, поняла необходимость связи с подпольным Сопротивлением, руководимым коммунистами… В нашем распоряжении есть секретное донесение Даллеса в Вашингтон от 21 января 1945 года. В нем излагаются сведения, полученные от заговорщиков еще 17 августа 1944 года, вскоре после покушения. Донесение гласит: «Источник сообщил, что полковник фон Штауфенберг, совершивший, покушение на Гитлера, в случае удачи путча планировал заключить мир с Советами и объявить в Германии «режим рабочих и крестьян». Старомодные генералы не были согласны с этим планом и, как прежде, выступали за соглашение с западными союзниками без Советов. Однако они не возражали фон Штауфенбергу, так как он был единственным человеком, который решился рискнуть своей жизнью, и только он мог подложить бомбу. Они надеялись, что будут в состоянии повести следующее развитие в более консервативном направлении, то есть западном».

Верно, «они надеялись», что Штауфенберг одиночка, после покушения его можно будет просто задвинуть. Они не знали одного, что у Штауфенберга был Власов или, наоборот, — у Власова был Штауфенберг, и под миллион власовцев на территории Германии, и до 10 миллионов «остов» на заводах, фабриках, в деревнях в качестве рабов и батраков, готовых подняться по первому приказу генерала Власова…

В закадычных друзьях у Власова оказались и другие генералы и офицеры, которые с 1942 года точили ножи на Гитлера вместе с графом фон Штауфенбергом, а после 20 июля 1944 года, в результате неудачного покушения на фюрера, были казнены. Вот их имена: полковник барон Фрейтаг-Лорингхофен, генерал Остер, генерал Ольбрихт, полковник фон Ренне, подполковник Кламмрот, полковник Шмидт фон Альтенштадт, подполковник Шрадер, генерал Штиф, генерал фон Трескоф, генерал Вагнер и многие другие.

Это чистая случайность, что все участники заговора против Гитлера и покушения на него оказались друзьями Власова? Штрикфельдт вспоминает, как Власов отозвался на провал покушения на Гитлера. Штрикфельдт возвращается из Берлина в Дабендорф.

«На дороге от станции к лагерю мою машину остановили Власов, Трухин и Боярский. Они рассказали мне о покушении на Гитлера 20 мая и о его последствиях. Им были известны в то время два имени убитых заговорщиков: граф Штауфенберг и генерал Ольбрихт. Меня охватили мрачные предчувствия:

— Наши друзья, — сказал я.

— О таких покойниках не говорят как о друзьях, — заметил Власов. — Их не знают. Не забывайте этого никогда, Вильфрид Карлович. Я прошел сталинскую школу. Это только начало…»

Тайна сердечной дружбы Власова с группой заговорщиков против Гитлера еще ждет своей разгадки, своего прочтения. И почему это Власов приструнил Штрикфельдта: «О таких покойниках не говорят как о друзьях. Их не знают»? Это уже похоже на инструктаж на случай допросов. И почему это СД, когда шли аресты заговорщиков, потребовало выдачи голов Трухина. Боярского и еще нескольких русских из Дабендорфа? От ареста этих русских спас Фрейтаг-Лорингхофен из генерального штаба. А потом этот Фрейтаг взял и покончил жизнь самоубийством. Как только об этом узнал Штрикфельдт, он сразу помчался к Власову. У Власова «сидели Малышкин и Жиленков:

— Еще один очень близкий друг мертв: Фрейтаг-Лорингхофен, — сказал я.

— Я не знаю его, — сказал Власов с видом совершенно равнодушным.

— Ну как же, дорогой Андрей Андреевич, тот блестящий полковник генерального штаба, который так часто бывал у вас…

— Не помню…

Я вышел из комнаты и пошел наверх. Через несколько минут ко мне пришел Власов. Мы были одни.

— Я вам уже однажды говорил, дорогой друг, что НЕЛЬЗЯ иметь таких мертвых друзей. Я потрясен, как и вы. Барон был для всех нас особенно близким и верным другом. Но я думаю о вас. Если вы и дальше будете так неосторожны, следующий залп будет по вам.

Я возразил, что говорил в присутствии лишь двух генералов, наших ближайших друзей.

— Два лишних свидетеля, — спокойно сказал он. — Я ни минуты не сомневаюсь в их порядочности. Но зачем втягивать их? А если их когда-либо спросят: «Говорил ли капитан Штрик об этих заговорщиках как о своих друзьях?» Что тогда? Из легкомыслия вы подвергаетесь смертельной опасности и потянете за собой других. Я знаю методы Ч К и НКВД, ваш гестапо скоро будет таким же».

Как это все взаимосвязано? Штауфенберг и Власов в одной компании? У них одно дело? У них одна тайна? Власов участвовал в заговоре против Гитлера? Так кто руководил заговором: полковник Штауфенберг или генерал Власов? Генерал командовал полковником? Кто свел Штауфенберга с «коммунистическим подпольем»? Власов? И что за дьявольское совпадение — первоначально встреча Власова с Гиммлером была назначена на вечер 20 июля, но именно в этот день бомба, подложенная графом Штауфенбергом в Волчьем логове, едва не убила Гитлера, и свидание, разумеется, не состоялось в тот день…

Под кодовым названием «Цитадель» скрывался план величайшей операции всей Второй мировой войны, которая вошла потом в историю как Битва Брони, Битва Моторов, Битва Конструкторских Бюро и Сталеваров — Курская битва.

Для более бесстрастного изложения хода событий следует дать слово Юргену Торвальду:

«Новая катастрофа началась 14 сентября 1943 года. Намеченная, но долго оттягиваемая военная операция, рассчитанная на захват красных армий в районе Курска, закончилась неудачей. В этот день совещание в главной квартире фюрера велось под впечатлением этого провала. Сам Гитлер был бледен, с лицом трупа. Его окружение с трепетом ожидало нового, неудержимого взрыва гнева. Первым докладчиком был рейхсфюрер Гиммлер. Его слова ожидались с тревогой. Что он скажет? Найдет ли он оправдание неуспеху или свалит всю причину на руководство вермахта, так упорно всюду протежирующего «славян»?

Гиммлер начал, отчеканивая каждое слово:

— Фюрер! Я только что получил сведения о том, что прорывы в расположении южных армий явились последствием измены русских добровольческих частей, которые были поставлены на фронт, вопреки вашему запрету. Я был всегда против того, чтобы русским давали немецкую форму и оружие. Теперь мы пожинаем плоды доверчивой глупости известных кругов армии.

Когда Гиммлер начал свой доклад, Гитлер стоял перед столом, на котором лежали развернутые карты. Его бледное лицо теперь стало почти синеватым.

— Кейтель! — заревел он. — Известно ли вам что-либо об этом? — Растерявшийся Кейтель не нашелся сразу, что сказать. А Гитлер гремел дальше:

— Я надеюсь, что вы мне не станете лгать и уверять, что рейхсфюрер… ошибается? Это уже не первый раз, что я лучшие и самые достоверные сведения получаю помимо вермахта!

Голос Гитлера перешел на визг. Но Кейтель собрался с духом и ответил:

— Фюрер, я получил донесение от главнокомандующего одной из групп, что на его участке фронта некоторые добровольческие части оказались ненадежными. Но в его сообщении нет ни слова о том, что эта ненадежность сыграла какую бы то ни было роль в прорыве фронта.

Лицо Гитлера совершенно искривилось. Он искал виновников того, что фактически произошло из-за его ошибки. Его голос повышался все больше и больше:

— Этому всему виной чертовское наваждение, которое сошло на тех, кто требовал организации целой русской армии! И теперь они желают еще оправдываться за свою глупость. Разве вам недостаточно было сообщения о ненадежности, какой бы то ни было ненадежности, в это критическое время? Разве вам не ясно, кто с нами и кто против нас? Мне лично всего уже довольно… Достаточно я на многое смотрел сквозь пальцы, а теперь…

Гитлер заорал во весь голос:

— Теперь я приказываю, чтобы этот нарыв был вскрыт! Вы, Кейтель, передайте точно и ясно мои слова всем этим господам в генеральном штабе, этим мечтателям, имеющим фантастические идеи… Я приказываю тотчас расформировать все русские части! Для начала — первые 80 000. Они должны быть разоружены, и всю эту банду нужно послать во Францию в каменноугольные шахты.

У Гитлера прервалось дыхание. От злости он буквально захлебывался:

— Мы не нуждаемся ни в каких русских изменниках, которые только и ждут, чтобы нанести нам удар с тыла! Они бы нас до этого и довели. К счастью, «неблагонадежность» пришла как по заказу. Это — предупреждение судьбы!

Кейтель решился прервать тираду фюрера:

— К сожалению… — протянул он, — это не так просто. Я на ткнулся на сильное сопротивление. Для того чтобы пополнить места, занимаемые частями добровольцев, да и для проведения paзоружения генеральный штаб потребует от меня свежих частей…

— Очень важно! Очень важно! — иронически подчеркнул Гитлер. — Имеют ли господа там, в генеральном штабе, такую силу, что им больше нельзя приказать разоружить кого надо? Генеральный штаб должен сам позаботиться о том, кто будет разоружать! Рейхсфюрер окажет им поддержку. Я ожидаю первого сообщения о произведенной операции в течение 48 часов. Понятно? Это же нарыв на их собственном теле! Я их предупреждал… Пусть теперь эти господа сами расхлебывают ту кашу, которую заварили. Сообщите мои слова Цейтлеру… Повторяю: исполнение приказа в течение 48 часов — в противном случае я дам неограниченные полномочия рейхсфюреру Эс-Эс применить свою полицейскую силу, и тогда вся эта «петрушка» будет закончена очень быстро».

Штрикфельдт об этом же пишет покороче и стыдливо:

«Осенью 1943 года Гитлер и Кейтель отнесли часть вины за различные прорывы на фронте на счет «восточных войск» в составе германской армии. «Восточные батальоны» якобы даже целиком переходили к партизанам. Это было сообщено Гитлеру, и тот в гневе приказал разоружить и распустить так называемые территориальные формирования, а людей — примерно 80 000 человек направить на работы в шахте и на фронте».

Ай да душка Штрикфельдт! А куда же делась Курская битва? Осталось только «якобы»? Молодец! Все знает Штрикфельдт, но скрывает, но врет. Почему? Потому что в таком случае придется говорить: Курскую битву помог немцам проиграть Власов. Тогда надо будет говорить совсем о другом Власове. Я уверен, что под конец жизни Штрикфельдт точно знал, кто такой генерал Власов.

Оставим пока Кейтеля с его проблемой наедине. Вспомним, куда входили те батальоны «русских добровольцев», с которыми встречался Власов в «районе Орел — Брянск», а в мае 1943 года в Берлине с 50 представителями этих батальонов? С. Стеенберг «с января 1942 года до осени 1943 года должен был докладывать (о них) штабу 2-й танковой армии, а впоследствии штабу 9-й армии», то есть эти батальоны входили в состав 2-й танковой армии немцев, а затем — в состав 9-й немецкой армии. Теперь посмотрим, где эти армии были во время Курской битвы? В Советской военной энциклопедии читаем: «В связи с подготовкой операции под Курском, получившей кодовое название «Цитадель», был издан приказ Гитлера № 6 от 15 апр. К операции привлекалось до 70 процентов танковых дивизий и свыше 65 процентов боевых самолетов противника, действовавших на советско-германском фронте. В состав ударных группировок вошло 50 наиболее боеспособных дивизий, в т. ч. 16 танковых и моторизованных, и ряд отдельных частей, ВХОДИВШИХ В 9-ю и 2-ю АРМИИ^[156] группы армий «Центр» (командующий генерал-фельдмаршал Г. Клюге), 4-ю танковую армию и оперативную группу «Кемпф» группы армий «Юг» (командующий генерал-фельдмаршал Э. Манштейн). Кроме того, на флангах ударных группировок действовало около 20 дивизий. Сухопутные силы поддерживались авиацией 4-го и 6-го воздушного флотов. Всего в составе этой группировки противника насчитывалось свыше 900 тысяч человек, около 10 тысяч орудий и минометов, до 2700 танков и штурмовых орудий, около 2050 самолетов. Важное место в замысле противника отводилось массированному применению новой боевой техники — танков «Тигр» и «Пантера», штурмовых орудий «Фердинанд», а также новых самолетов (истребителей «Фокке-Вульф-190А» и штурмовиков «Хейншель-129»)…»

Такая вот гигантская сила была собрана немцами под Курском, начиная с 15 апреля 1943 года. 9-ю армию и 2-ю армию, в состав которых входили «русские добровольческие батальоны», мы нашли среди самых активных участников Курской битвы. Свен Стеенберг ошибается, когда 2-ю армию называет танковой, таковой в районе Брянска и Орла, если судить по картам сражения и по текстам СВЭ, там не было, а была 2-я армия. Посмотрим на карте, где сражались во время Курской битвы эти армии? Дело в том, что Курская битва имеет две фазы: фазу оборонительную (5-23 июля) и фазу наступательную (12 июля — 23 августа). 14 сентября Гиммлер доложил Гитлеру «о том, что прорывы в расположении южных армий явились последствием измены русских добровольческих частей, которые были поставлены на фронте». Значит, это произошло во второй фазе Курской битвы — наступательной, когда наши войска пошли в наступление. Где в этот момент находились 9-я и 2-я армии? Совершенно верно, там, где и докладывал Гиммлер Гитлеру — на северном фланге «южных армий», «в районе Брянск — Орел», где и оставил нам их с «русскими добровольцами» Свен Стеенберг в своей книге «Власов».

Кто-то скажет: в такой гигантской битве, какой была Курская битва, «измена» нескольких батальонов не могла катастрофически повлиять на исход сражения. Это будут доказывать ветераны Великой Отечественной войны. Это будут доказывать люди, которые войну видят только как танковые бои и артиллерийские дуэли, борьбу за господство в воздухе и на море. Но танковые бои и артиллерийские дуэли — это не вся война. Это даже не полвойны, а порой всего лишь малая ее часть. Правильно говорили в мае 1945 года, что войну выиграли партизаны и подпольщики. Это потом такие дубовые горлопаны, как, допустим, тот же Чуйков, переорали всех — доказали, что танки выиграли войну, а, допустим, Василий Сталин доказал, что войну выиграли самолеты, ну, а адмирал Кузнецов доказал, что войну выиграли моряки, вклад которых в войну едва дотягивал до 5 процентов.

В штабе немецкого генерала Хельмига, который командовал «восточной армией», были собраны «статистические данные всех добровольческих военных формирований к июню 1943 года, — пишет М. Томашевский, офицер штаба РОА. — Уже тогда насчитывалось под ружьем 600 000 человек, т. е. почти 50 дивизий» — дивизий, а не батальонов. Ниже мы увидим, что ни одна из этих 50 дивизий на август 1943 года не была переброшена на Западный фронт, там им тогда просто нечего еще было делать: второй фронт откроется только в 1944 году. Не об этих ли 50 дивизиях идет речь в статье для Советской военной энциклопедии, которую написал, кстати, А.М. Василевский:

«В состав ударных группировок вошло 50 наиболее боеспособных дивизий… входивших в 9-ю и 2-ю армии группы армий «Центр» (командующий генерал-фельдмаршал Г. Клюге)».

О них, конечно, о них. Не случайно лучшим другом у Власова, его самым верным покровителем и защитником был именно генерал-фельдмаршал Г. Клюге: им приходилось, в связи с этими 50 власовскими, «наиболее боеспособными», даже по меркам немецким, дивизиями, постоянно контактировать — совместно работать.

Эти 50 дивизий скрывают и немцы, и наши. И тем и другим выгодно эти дивизии стыдливо называть «отдельными батальонами». Наши врут, потому что, сказав правду, надо будет Жукову, Рокоссовскому, Ватутину, Коневу, Соколовскому и Василевскому поделиться победой на Курской дуге с… генералом Власовым, а, в свою очередь, Красной Армии — с русской освободительной армией. Немцам говорить о русских 50 дивизиях на Курской дуге никак нельзя, потому что, начни они говорить о них, то придется признать космическую ложь о том, будто были «русские добровольцы» против России, была какая-то «оппозиция режиму», существовало какое-то «русское освободительное движение» и прочая чепуха. Короче, рушится вся лживая пропаганда против русских, летят в тартарары все эти Геббельсы и Розенберги, Гиммлеры и Борманы. Конец приходит интернационалистам и до сих пор работающим в поте лица на то, чтобы расколоть русских на Брусиловых и Шапошниковых, на Жуковых и Власовых… стравить их, заставить убивать друг друга.

Никак не могли немцы признать, что благодаря «измене русских добровольческих частей, которые были поставлены на фронт» в Курской битве, они потеряли «30 отборных дивизий, в том числе 7 танковых, вермахт потерял свыше 500 тысяч солдат и офицеров, 1,5 тыс. танков, св. 3,7 тыс. самолетов, 3 тыс. орудий, были ликвидированы орловский и белгородско-харьковский плацдармы противника… Провал летнего наступления вермахта навсегда похоронил созданный фашистской пропагандой миф о «сезонности» советской стратегии, о том, что Советская Армия наступает только зимой. Наступательная стратегия вермахта потерпела полное крушение… Победой под Курском и выходом советских войск к Днепру завершился коренной перелом в ходе войны. Германия и ее союзники были вынуждены перейти к обороне на всех театрах 2-й мировой войны… В результате разгрома значительных сил вермахта на советско-германском фронте создались выгодные условия для высадки англо-американских войск в Италии… Свыше 100 тыс. сов. воинов были награждены орденами и медалями, более 180 чел. удостоены звания Героя Советского Союза. Курская битва продемонстрировала превосходство советского военного искусства над военным искусством гитлеровской Германии», — писал в той статье в СВЭ Маршал Советского Союза, один из Героев Курской битвы, А.М. Василевский. Ну, где здесь место Андрею Власову — «предателю и изменнику», когда речь идет ни много ни мало, как о «превосходстве советского военного искусства над военным искусством гитлеровской Германии», естественно, в лице только Василевского, Конева, Рокоссовского, Соколовского, Еременко… И получается, что не Власов сделал громадный вклад в победу на Курской дуге, а это и его разгромило там «советское военное искусство».

На Западе отмечают, и тоже не без основания, не без задней мысли, что полтора года для Власова были сплошным «мертвым сезоном». Так считает даже Штрикфельдт, который в то время неотлучно находился при Власове. Однако это не совсем так.

С самого начала немцы запрограммировали Власова как функцию пропагандистскую: немцы будут писать листовки, воззвания, обращения, открытые письма к солдатам и командирам Красной Армии с призывом сдаваться в плен немцам, а прославленный русский генерал Власов будет их подмахивать — и точка. Поначалу так оно и было. Закоперщиком и тут был вездесущий прибалт Штрикфельдт. Вскоре, правда, обнаружилось, что на все это нужны деньги, и немалые. «Организационный отдел ОКХ», на который замыкалось «русское пропагандное подразделение», готов был отстегнуть нужную сумму. Как только открылась такая возможность с деньгами, сразу же Штрикфельдт по подсказке Власова заговорил о создании «общерусского центра», а в перспективе и о «русском национальном правительстве». В конце августа 1942 года Штрикфельдт приехал в Берлин в так называемый «штаб русских сотрудников Отдела ОКВ/ВПр, что находился на Викториаштрассе, 10, в помещениях отдела». По сути дела, это был такой маленький лагерек для наших военнопленных, согласившихся писать листовки по-русски. Именно сюда и привез Штрикфельдт из Винницы Власова.

Через какое-то время Власов склонил немцев к созданию «штаба Власова». Сам ездил по лагерям для военнопленных и отбивал там себе сотрудников для работы в «штабе». Штрикфельдт пишет: «Они, бывшие советские офицеры, должны были помогать немцам в толковании советских сообщений. Они должны были давать свое суждение о политических событиях в России и положении на фронте. Они должны были составлять листовки, обращенные к солдатам Красной Армии. Но слушать советские радиопередачи даже в Отделе ОКВ/ВПр было разрешено лишь немецким офицерам.

Как же могли тогда наши русские сотрудники справиться со своими задачами? Ответ однозначен: нелегально приобрести радиоприемник и тайно им пользоваться». Так у Власова появился свой радиоприемник, а это значит, что при определенных усилиях указания можно получать прямо из Москвы…

Через три месяца был создан «Русский центр генерала Власова», позже он стал называться «Отделом восточной пропаганды особого назначения». Начальником его поначалу назначили Штрикфельдта. Под этот «Отдел» немцы отдали барачный лагерь неподалеку от деревушки Дабендорф к югу от Берлина. Он использовался раньше для французских военнопленных и был подчинен командующему 111-м военным округом. Даже Штрикфельдт в своей книге отмечает: «Власов и его штаб приняли возникновение Дабендорфского лагеря как успех, особенно в данных условиях». Штат «Учебного лагеря Дабендорф под Берлином»^[157] немцы положили — 1200 человек, срок обучения в нем — 2 недели. Каждый поток — 300 человек. С этого и начал создание своей РОА Андрей Власов. Ему это было не впервой, он этим занимался, комплектуя на пустом месте армию под Киевом, потом — под Москвой. Опыт по этой части у него имелся очень богатый. По штату Власов в качестве преподавателей мог иметь 8 русских генералов, 60 русских старших офицеров и несколько сотен нижестоящих русских офицеров. Это что касается русского персонала.

Выпускников Дабендорфа планировалось рассылать в 100 фронтовых дивизий и специальные части. В каждую комендатуру в лагере для военнопленных также назначался русский из числа питомцев Власова. В целом штатное расписание должно было в будущем охватить 3600 плановых офицерских должностей.

По немецкому личному составу штатный список включал 21 офицерскую должность, причем кандидаты отбирались самые квалифицированные. К этому времени Власов и его сотрудники формально уже были освобождены из плена и переведены на бюджет Дабендорфа.

«В несколько недель надо было все поставить на ноги, — вспоминает Штрикфельдт. — Не было ни примера, ни проторенных путей. Приходилось, как я уже не раз делал, импровизировать. Импровизацией было планирование, импровизацией были поиски и отбор немецких и русских сотрудников».

Наивный Штрикфельдт: выполняя «советы» Власова, ему казалось, будто он импровизирует. Как в том анекдоте: всякий раз захожу к начальнику со своим мнением и всякий раз выхожу с мнением начальника.

Всякая армия начинается с создания офицерского корпуса. Школа в Дабендорфе, по замыслу Власова, и должна была стать «кузницей офицерских кадров» для РОА. Сам он со своим штабом мотался по лагерям наших военнопленных, отбирая для своей школы курсантов из числа советских офицеров. Как это выглядело конкретно?

Штрикфельдт описывает, как Власов «вербовал», к примеру, генерала Лукина.

«Разумеется, среди пленных советских офицеров были и такие, кто отклонял сотрудничество с Власовым и его приверженцами… К наиболее выдающимся представителям такой группы принадлежал генерал Лукин… Он спросил Власова:

— Вы, Власов, признаны ли официально Гитлером? И даны ли вам гарантии, что Гитлер признает и будет соблюдать исторические границы России?

Власову пришлось дать отрицательный ответ.

— Вот видите! — сказал Лукин. — Без таких гарантий я не могу сотрудничать с вами. Из моего опыта в немецком плену я не верю, что у немцев есть хоть малейшее желание освободить русский народ. Я не верю, что они изменят свою политику. А отсюда, Власов, всякое сотрудничество с немцами будет служить на пользу Германии, а не нашей родине.

В противовес этому Власов подчеркнул, что он не собирается служить Гитлеру и немцам, а стремится помочь своим. Многие миллионы страдают под обоими диктаторами, и Сталиным, и Гитлером… Но все же, разве могут ведущие представители народа стоять сложа руки и смотреть на страдание миллионов людей под советской властью и под немецкой оккупацией…

Лукин сказал:

— Я — калека. Вы, Власов, еще не сломлены. Если вы решились на борьбу на два фронта, которая, как вы говорите, в действительности есть борьба на одном фронте за свободу нашего народа, то я желаю вам успеха, хотя я сам в него не верю. Как я сказал, немцы никогда не изменят своей политики».

А ведь Власов тут говорит с Лукиным открытым текстом. При Штрикфельдте. Значит, он говорил открытым текстом и с другими офицерами, которых отбирал к себе в школу? После такого разговора пошел бы к Власову и Лукин, не будь он калека. А Лукин заряжен только на борьбу с ненавистным врагом. Выходит, что Власов именно таких и отбирал к себе на учебу — заряженных на борьбу с немцами?

Чему учили в Дабендорфе? Формально готовили «пропагандистов» — Betreuer, то есть людей, которые заботились бы о физическом и моральном состоянии своих соотечественников. После выпуска они должны были работать среди «русских добровольцев», «хиви», а также военнопленных, сидевших в лагерях по всей оккупированной Европе. В этой работе участвовала и собственная Власова пресса. Этим путем можно было охватить миллионы русских, «ободрить их и дать им новую надежду, показать общую цель, чтобы вырвать их из апатии и сплотить на служение их СОБСТВЕННОМУ делу» пишет Штрикфельдт.

У Штрикфельдта в книге «Против Сталина и Гитлера» есть совершенно необъяснимые места. Например, такое:

«Свою другую, гораздо более важную задачу я видел в том, чтобы дать в Дабендорфе, до начала дальнейшего развития дел, прикрытие «русскому центру под руководством Власова», чтобы под крылом Дабендорфа могли зреть идеи и разрабатываться программы русских, собираться и обучаться кадры, завязываться и расширяться связи. Все должно было быть готово к тому моменту, когда настанет час действий: руководящий штаб, офицерский корпус, управление, пресса и т. д. Все это должно было готовиться русскими в полной тайне».

Эту «тайную» работу Штрикфельдт называет своей «подлинной задачей» Дабендорфа. Кто тут кому морочит голову? Как объяснить, что Штрикфельдт вдруг начал действовать так, будто он с Власовым из одной конторы — ГРУ? Объяснений много, возможно и такое: Власов просто запутал бедного капитана и тот перестал соображать, что он делает, на кого работает, «на чью мельницу льет воду».

Казанцев в своей книге «Третья сила» сообщает вообще потрясающие вещи.

«Каждые две недели из Дабендорфа разъезжаются по воинским частям триста человек, а на их место приезжает триста новых. Каждый из уезжающих увозит с собой в мыслях и в сердце непоколебимую уверенность, что Адольф Гитлер такой же непримиримый враг русского народа, как и Иосиф Сталин… Оказалась и еще одна неизвестная мне пикантная деталь — каждый из уезжающих курсантов увозил в своем рюкзаке несколько номеров журнала «Дёр Унтерменш» («Человек низшей расы»)…

Как-то Верховное Командование Армии отправило Министерству Пропаганды протест против распространения этого журнала — он больше всяких мероприятий открывал глаза русским людям на отношение к русскому народу Германии… облегчал работу по «промыванию мозгов», как говорил генерал Трухин».

Свен Стеенберг в своей книге «Власов» свидетельствует, что в Дабендорфе: «Обсуждалась также и возможность того, что Гитлер, под давлением неудач на фронте, предоставит Власову свободу действий, а потом, после свержения Сталина, снова начнет проводить свои планы колонизации России. Было ясно, что в таком случае конфликт с Германией неизбежен, но при нем можно будет рассчитывать на поддержку западных держав. Если они помогают коммунистам в борьбе против Гитлера, то уж, во всяком случае, Россию некоммунистическую они, несомненно, будут поддерживать». Но надо знать, что вначале эта возможность была обсуждена в Москве, где-то в декабре 1941 года — январе 1942 года. На эту роль, роль «верховного правителя русских», в случае, если Гитлер войдет в Москву, и готовило ГРУ Андрея Власова.

«Дабендорф в немецких кругах имел очень плохую славу, — продолжает Штрикфельдт. — Офицеры-немцы, командиры русских батальонов, жаловались, что солдаты, побывавшие на курсах Дабендорфа, делались неузнаваемыми после возвращения с учебы. Ранее исполнительные и послушные, они приезжали начиненные всякими крамольными идеями и свое пребывание в частях немецкой армии начинали расценивать как трагическую и досадную ошибку… Среди преподавательского состава Дабендорфа были не раз произведены аресты. Несколько человек было расстреляно, несколько человек до конца войны просидело в концлагерях, но занятия шли дальше, по той же неписаной программе, и так же дальше, каждые две недели разъезжались триста человек прекрасных пропагандистов (из частей посылались, как правило, наиболее способные и авторитетные в своей среде люди). Дабендорф оставался и работал до самого конца».

Потихоньку Власов приступил к реанимации «Русского освободительного комитета» в Смоленске. В августе 1942 года штаб группы армий «Центр» одобрил эту идею. Но тогда Гитлер был уверен, что он единолично добьется победы над русскими, после Сталинграда спеси у него поубавилось и он стал поглядывать по сторонам: где бы добыть лишние людские резервы. Власов сумел заинтересовать собой «военно-воздушный и морской флот». У летчиков, например, в Восточной Пруссии был свой лагерь, в котором находились наши пилоты и техники, объединенные в эскадрильи. Ими командовал полковник Мальцев. Власов добился, что все эти летчики стали проходить курс наук в его школе в Дабендорфе.

Но, как говорится, шила в мешке не утаишь. Штрикфельдт пишет:

«Какие-то неопределенные учреждения СС, СД и различных партийных органов, используя все имевшиеся в их распоряжении средства, старались очернить и оклеветать русских и немецких членов руководства. Непосредственное вмешательство государственных и полицейских органов было пока невозможно, так как речь шла об армейском учреждении, военно-правовой статус которого был бесспорен.

Вот несколько примеров обвинений:

Дабендорф — коммунистическое гнездо. В Дабендорфе — антигерманские и антинационал-социалистические настроения. В Дабендорфе нет ни одного портрета фюрера. Дабендорф — убежище для жидов и поляков, шпионов и уголовников. Дабендорф подпольно держит связь с британской разведкой и с французским резистансом…

Все эти обвинения основывались на доносах неопознанных «информаторов… начальник разведывательного отдела Михель… все время подчеркивал… Дабендорф превратился в гнездо конспираторов и пристанище антинемецких элементов. Давно пора его прикрыть. Я возражал и предостерегал…»

Тайно Зыков установил в Праге связь с сотрудником бывшего генерального штаба… В Югославии — со сторонниками «идеи сообщества европейских народов…» — так что не дремали ребята. На входе в школу висел транспарант с девизом: «Ничего не принимать на веру, все подвергать критике, отметать антинародное и принимать все, что служит на благо нашим народам». В это же время в Дабендорфе печаталась памятная книжка для солдат РОА: «Воин РОА — этика, облик, поведение». Открывалась она такими словами: «РОА в первую очередь является русской национальной армией».

Благополучно был сделан первый выпуск, который напутствовал на строевом плацу лично Андрей Власов, потом все последующие. В общей сложности Дабендорфская школа успела подготовить для русских батальонов более 4000 офицеров. Каждый выпускник получал ключевую должность в какой-то из воинских частей, сформированных из числа «русских добровольцев». Это звучит фантастично, но это так — Власов и его товарищи типа бывшего первого секретаря райкома партии Москвы Жиленкова, Малышкина, Трухина, Благовещенского стали готовить офицеров даже для тех частей и подразделений, которые немцы сформировали из числа наших русских еще задолго до появления здесь Власова. Выпускники Дабендорфа, работавшие от Италии и Югославии до самой Норвегии, держали с Власовым постоянную связь через специально созданную для этого сеть связных. Делалось это открыто под предлогом снабжения бывших выпускников новыми лекциями и методическими разработками преподавателей Дабендорфа — это была очень отлаженная и жесткая форма руководства русскими на территории «Великого рейха».

Из частей шла подробнейшая информация, начиная от того, как кормят «добровольцев», и кончая их настроением и самыми потаенными надеждами. Таким способом, без шума и треска, Власов фактически переподчинил все эти части и подразделения себе, в свое единоличное командование ими. И не только воинские части. А благодаря газетам «Заря» и «Доброволец», листовкам, которые миллионными тиражами клепали в Дабендорфе, имя Власова стало самым популярным и известным среди всех «остарбайтов» — русских, угнанных на работу в Германию.

Для «добровольцев» было создано 20 новых лазаретов, организовано русское сестричество с собственной формой и собственной школой, разрешены: дома для отпускников, дома инвалидов, лагеря для переобучения, библиотеки. Власов даже получил право на награждение «добровольцев» Железным крестом. При всех крупных воинских частях создали русские пропагандистские части, в которых участвовали даже женщины…

И все-таки, как Власов «вышел» на Гиммлера? Хитрый Штрикфельдт рассказывает такую, в общем-то, правдоподобную байку. Однажды, где-то в конце июля 1944 года,

«Бергер, начальник Главного управления СС, предложил поездку на отдых в Рупольдинг (Бавария), где для Власова могла быть зарезервирована квартира в доме отдыха для выздоравливающих тяжелораненых чинов боевых частей СС — «Штифт Цель». Со — провождать Власова должен был Фрелих: положение Дабендорфа было столь критическим, что мне не хотелось его покидать. Однако Власов так настаивал, что я, в конце концов, согласился ехать с ним, хотя и знал, что он ни с кем не будет в такой безопасности, как с Фрелихом.

В Рупольдинге нас сердечно встретила госпожа Биленберг, заведовавшая домом отдыха. Госпожа потеряла своего мужа, врача войск СС, павшего на фронте. Всю любовь свою она отдавала теперь маленькой дочке Фрауке и выздоравливающим солдатам, многие из которых навсегда остались инвалидами.

Условия пребывания в Рупольдинге с самого начала не походили на интернирование. Казалось, Бергер доверял нам. Мы совершали беспрепятственно дальние прогулки по окрестностям горного курорта, и никто как будто не обращал на нас внимания. Длинными вечерами госпожа Биленберг музицировала. Мы и смеялись, и шутили, но и говорили о многих серьезных проблемах, уйти от которых было невозможно.

Госпожа Биленберг не говорила по-русски, но Власов за это время настолько овладел немецким языком, что возможны были серьезные разговоры.

Между ними возникло чувство, приведшее потом к браку. (Власов каким-то образом получил сведения, что его жена арестована, и думал облегчить этим ее участь.)

Мирная, спокойная жизнь в небольшом баварском горном селе была полной противоположностью жестокой действительности внешнего мира. Об этом нам иногда напоминали бомбардировщики, пролетавшие над чудесным альпийским ландшафтом. Росло, из-за неопределенности, и наше внутреннее напряжение, порою становясь невыносимым.

Но вот однажды утром меня позвали к телефону. Мне сообщили, что «рейхсфюрер СС ожидает генерала Власова 16 сентября в своей походной ставке в Восточной Пруссии».

Кто же такая Адель Биленберг, вернее, кто был брат ее погибшего мужа в 1943 году у нас на Кубани? У этого «врача войск СС» был брат — фон Биленберг, едва ли не правая рука Гиммлера, — имевший колоссальное влияние на своего шефа. В феврале 1946 года на простодушный вопрос следователя о том, почему он, Власов, так поспешно женился на немке, имея в России законную жену, Власов так же простодушно ответил:

«— Чтобы войти в эсэсовские круги, подчеркнуть прочность своих связей с немцами, не исключал возможности получить через Биленберг доступ к Гиммлеру».

Следователь, конечно, осудил Власова.

Но вернемся к тому, что написал Штрикфельдт.

Во-первых, почему Власов не взял с собой Фрелиха, который должен был ехать с ним, а взял Штрикфельдта? Не потому ли, что Фрелих уже выступал в очень подозрительной роли «поставщика женщин определенного сорта для Власова» — это ведь он уже однажды привез Власову из Риги его «Марию-кухарку».

Во-вторых, почему это так вовремя погиб муж Адели Биленберг в 1943 году и именно у нас на Кубани? Кто и где его похоронил? А может, он просто попал к нам в «плен»? Может быть, его там «разработали»? Может быть… И еще, кто это поверит, что женщина, только что потерявшая мужа на Восточном фронте, его убили русские, такие, как генерал Власов, в одночасье влюбляется в русского, в одночасье оказывается у него в постели, в одночасье соглашается на брак с ним? Или ее муж не был «врачом войск СС», для которых каждый русский — только унтерменш? Или все не так? Может, Адель Биленберг знавала Андрея Власова давно, с того времени, как случилась та история с печатаньем «быстро, быстро, быстро» листовки из 13 пунктов? Не фон Биленберг ли скрывается под условной буквой «р»? Не одно ли это лицо? Задавал ли такие или приблизительно такие вопросы Власову следователь? Нет, не задавал. Нельзя было задавать.

Александр Колесник, когда он писал свою книгу «Генерал Власов — предатель или герой?», работал в Институте военной истории Министерства обороны СССР. Для него практически не было запретов на самые секретные архивные документы — шел 1991 год. Но и в этих благоприятных условиях он так и не смог докопаться до всех документов даже того процесса над Власовым в 1946 году. Александр Колесник искренне удивляется и спрашивает — «почему?». Почему процесс был «закрытым»? Почему все материалы и по сей день за семью печатями?…

А не поставить ли вопрос иначе, например, а был ли процесс вообще?…

Генерала Власова окружали две категории помощников. Первая в количественном отношении не особенно превышала группу, которую судила военная коллегия Верховного суда СССР в августе 1946 года. Эти люди, скажем так, были профессионалами. Как сам Андрей Власов. Есть очень любопытный документ в связи с этим.

«О присвоении воинских званий высшему начальствующему составу Красной Армии

Постановление Совета Народных Комиссаров Союза ССР

Совет Народных Комиссаров Союза ССР постановляет: Утвердить предложение Правительственной Комиссии о присвоении лицам высшего начальствующего состава Красной Армии воинских званий, установленных Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР от 7 мая 1940 года.

Присвоить звание генерал-майора:…

52. Богданову Павлу Васильевичу…

69. Власову Андрею Андреевичу…

135. Закутному Дмитрию Ефимычу…

414. Трухину Федору Ивановичу…

Председатель СНК В. Молотов

Управляющий делами СНК СССР М. Хохлов.

Москва, Кремль 4 июня 1940 г.».

Через два года четверо из этого «Постановления…» уже работали в Берлине, как говорится, в одной упряжке… Совпадение? Может быть.

Вторая категория помощников — очень многочисленная — состояла из тех, ради кого Власов и был послан в Германию. Это были наши, русские люди — растерявшиеся, сбитые с толку, загнанные в угол фашистским зверьем, гибнущие от голода и болезней, холода и пыток. И ни на минуту не надо забывать, что у Власова было его руководство в Москве. На него работали в Москве, как теперь бы сказали, мозговые центры, аналитики, располагавшие информацией гигантской, самой исчерпывающей от Нью-Йорка до Токио, возможностями безграничными. И Адель Биленберг появилась не вдруг, случайно, в баварских горах…

Вот какую «чудесную историю» рассказывает Штрикфельдт. Она случилась в январе 1943 года. Власов начал пробовать реанимировать идею «Русского освободительного комитета», который впоследствии должен был превратиться в «Русское Правительство», но наткнулся на запрет. Зыков, как говорится, вставал на уши — от имени Власова написал листовку из 13 пунктов, ее положили на стол Гитлеру, предлагал начать явочным порядком «говорить от имени «Русского освободительного движения»…» Но повсеместно они натыкались на категорическое немецкое «НЕТ».

«Неожиданно счастливый случай пришел нам на помощь. — пишет Штрикфельдт. — В одном дружеском кругу я познакомился с доктором Р. Он, как военный врач частей СС, имел доступ к Гиммлеру, а также и к Розенбергу. В то же время он был одним из резких и непримиримых критиков нацистского режима, особенно в вопросах правительственной политики в оккупированных восточных областях. Доктор Р. пригласил Власова в начале января 1943 года к себе в гости и клеймил в его присутствии восточную политику гитлеровской Германии с такой откровенностью, какой я не слыхивал даже среди офицеров армии, (Доктор Р. Прекрасно говорил по-русски.) Он заявил, между прочим, что у Гитлера нет никакого представления о России и что «его следовало бы сперва обучить России». Он обещал Власову и мне взяться за план листовочной акции и «разрубить этот гордиев узел»…

Я положился на доктора Р., так как он произвел на меня впечатление честного человека с твердым характером.

В ночь на 12 января 1943 года меня неожиданно пригласили на квартиру доктора Р. Он изложил мне свой авантюрный план в отношении листовочной акции.

— Все успехи Третьего рейха основаны на внезапности нападения, — сказал он, — Завтра день рождения Розенберга, и я намерен внезапно напасть на него с воззванием Смоленского Комитета.

Это заявление доктора показалось мне хвастовством. Но утром зазвонил телефон в моем кабинете в ОКВ/ВПр на Викториаштрассе, и знакомый голос доктора Р. заговорил по-русски:

— Говорит чертова бабушка. Только что подписано согласие министра на печатание и распространение воззвания. Пожалуйста, пришлите кого-нибудь забрать документ сразу же, пока высокопоставленная персона не изменила своего решения. Это вполне вероятно. Значит, нужно действовать быстро, быстро, быстро!..

А дело было так. Утром 12 января доктор Р. явился к министру Розенбергу, чтобы поздравить его с днем рождения. В разговоре с глазу на глаз он упомянул, что рейхсфюрер СС (то есть Гиммлер) интересуется Русским Освободительным Комитетом в Смоленске. Он намекнул, что Гиммлер, судя по всему, не прочь взять на себя инициативу основания Русского Комитета. Поэтому он, доктор Р., хотел бы получить копию воззвания, так как он направляется в штаб Гиммлера. (Розенберг знал о связях доктора Р. с Гиммлером и, вероятно, их переоценивал.)

Розенберг, конечно, не хотел допустить усиления Гиммлера на политику в занятых восточных областях. И поэтому он, в присутствии доктора Р., подписал согласие на воззвание…

Уже через несколько часов ротационные машины, стоявшие наготове, отпечатали несколько миллионов листовок со «Смоленским воззванием». Разосланы и распространены они были быстро и четко. Армия и воздушный флот сделали свое дело. Вскоре нам сообщили, что самолеты «сбились с курса» и, вопреки строжайшему предписанию Розенберга, сбросили листовки не только по ту, но и по эту сторону фронта…

С молниеносной быстротой расходилось в народе известие «о новом политическом курсе».

ВОТ ТАК И БЫЛА ОТКРЫТА АМЕРИКА… ПОПРОБУЙ ТЕПЕРЬ ЕЕ ЗАКРЫТЬ, ФЮРЕР!

Что было дальше? Приблизительно через месяц (!) появился приказ:

«Воззвание Смоленского Комитета

предназначено только для сбрасывания на территории противника. Распространение его по эту сторону фронта запрещено!

Виновные будут наказаны!»

Расследование продолжалось вплоть до 28 февраля 1943 года. Вел его… Розенберг, который дал ход этой листовке. Но расследованием он занялся потому, что Гитлер распушил эту листовку, к ней он вернулся и на совещании 8 июня 1943 года в горах Зальцбурга. Изложенное в листовке шло вразрез с политикой, которую вел Гитлер на оккупированных на Востоке территориях. Ни о каком сотрудничестве, ни о каком компромиссе с покоренными русскими — этими унтерменшами не могло быть и речи, но в листовке именно об этом и шла речь.

Чего стоит только такой пассаж в листовке: «Германия не претендует на территорию или на национальную и политическую свободу страны». У Розенберга был железный план расчленения СССР на несколько «гувернеметов» — термин Розенберга.

«Вообще автором восточной политики называют идеолога национал-социалистической партии, государственного министра по делам Востока Альфреда Розенберга, — пишет Казанцев в «Третьей силе». — В отношении к русскому народу у Розенберга оспаривают первенство, с одной стороны, зоологическая ненависть к нему и, с другой, полное самовлюбленное ничегонезнание. Ненависть родилась давно и по причинам не банальным. До 1919 года Альфред Розенберг был подданным России, где родился и провел свою молодость. В самый разгар Первой мировой войны он, в качестве вольноопределяющегося русской армии, участвовал в одной операции в Галиции. Во время тяжелого боя, которые там чередовались один за другим, вольноопределяющийся Розенберг отступал в индивидуальном порядке несколько дальше, чем это предвидело командование армии. Задержанный комендантом станции где-то в довольно глубоком тылу, он был отправлен в комендантскую команду. Казаки, которым он был передан, не сочли нужным скрывать свое отношение к печальному факту и жестоко выдрали его нагайками, как драли, впрочем, и всякого дезертира, попавшего им в руки. Им, конечно, было невдомек, что под нагайками их лежал будущий идеолог национал-социализма и основоположник философии о новом мифе XX века… Господин министр полагает, что для русского человека, прежде всего для мужика, первое в жизни удовольствие — это пострадать…

Второе, что ему совершенно необходимо, этому мужичку, — это помолиться. По воскресным дням намазать бороду коровьим маслом и бить в церкви земные поклоны. Мужичок беспросветно глуп, у него нет интереса ни к чему, кроме страданий и поклонов, ни к политике, ни к свободе, ни к чернозему, ни к нефти. Обо всем этом подумает за мужичка господин министр».

Гитлеру термин Розенберга «гувернеметы» не понравился, и он тут же заменил его на «рейхскомиссариаты» во главе с «рейхскомиссарами».

План Гитлера одобрен, принят… Розенберг понял, что его кто-то крупно подставил в глазах Гитлера. И не только это. Листовкой объявлена «смена восточной политики» Германии. Но это провокация! Ничего подобного и быть не может! Вообще! Кто? Не надо было вести расследование с начала января до 28 февраля, чтобы узнать, что подставил его «военный врач частей СС Р.», который подсунул ему на подпись ту листовку.

Но к этому времени «врач войск СС» выписал «краткосрочную» командировку на фронт и… «погиб на Кубани». Верно? Как вас теперь называть, доктор? Вы скомандовали Власову — «быстро, быстро, быстро». Вы назвались по телефону — «чертовой бабушкой». На каком языке вы это сказали — «на русском». Зачем? Штрикфельдт-то был не русский. Это ничего не значит, что у вас был брат — правая рука Гиммлера. Это вам только плюс и плюс всему ГРУ.

А 28 февраля 1943 года расследование прекратили, потому что в этот день «погиб» «муж» Адели Биленберг? Погиб — и все тут. К тому же в это время нагрянули черные дни для рейха — разгром под Сталинградом. Стало не до листовки из 13 пунктов.

Не все тот же ли вариант «накачивания» Андрея Власова, его авторитета, его значимости, как это было с ним до его появления в Берлине? Разве после этой листовки из 13 пунктов, разбросанной в миллионах экземпляров по «эту» сторону фронта, ГРУ не «накачало» Андрея Власова таким величием и авторитетом, что уже даже сам Гитлер не мог его «ликвидировать», вспомните наглость про Колумба и Америку, «которую теперь уже нельзя закрыть».

Нет слов, самый интересный вопрос во всем этом эпизоде такой: «Каким аргументом, скажем так, «убедила» Адель Биленберг брата своего «погибшего» мужа, что ему лучше помочь Власову, чем не помочь?» Впрочем, догадаться тут не сложно, если знать при этом, что «муж» в данную минуту находится… в Москве. Не аргумент? А разве не убеждает, что «бедная, неутешная Адель, кажется, нашла счастье с генералом»? Нет, не убеждает. Почему?

Для начала — вот что произошло на пороге кабинета Гиммлера.

«16 сентября (1944 г.) мы с Власовым прибыли в главную квартиру Гиммлера под Растенбургом, — сообщает Штрикфельдт… — Мы были приняты офицерами СС. С первого взгляда картина едва ли отличалась от обстановки в штабе ОКВ. Когда мы подошли к кабинету Гиммлера, ко мне обратился сопровождавший нас генерал СС и сказал, что до начала общего совещания Гиммлер хочет минут десять поговорить с Власовым наедине».

Очень интересно! Оказывается, у Гиммлера с Власовым есть какие-то общие секреты? Какие? От кого? «Верный» Штрикфельдт, видя, что для него подстроена ловушка, застали врасплох, накрыли внезапно и расчетливо, что его нагло и откровенно почему-то отшивают, обязан был заподозрить неладное. Что в этой ситуации делает Власов? Он начинает ломать комедию.

«Власов насторожился, — пишет Штрикфельдт, — и заявил, что без меня не войдет к Гиммлеру, — в таком случае он предпочитает уйти». Спектакль с переодеванием для одного зрителя — Штрикфельдта! Игра пошла такая убедительная, что я^[158] стал уговаривать Власова не возвращаться, не поговорив с Гиммлером. Если они хотят, чтобы он шел один, — не отказываться: он достаточно хорошо знает немецкий язык и может защищать свое дело, а сейчас наступил решающий момент».

Короче, держите меня, а то не удержите! Но Власов продолжает дожимать Штрикфельдта:

«— Моего немецкого хватает для Рупольдинга,^[159] — отвечает Власов.

Дверь уже открылась, а Власов все еще колебался. Я вынужден был слегка сдавить его руку и подтолкнуть через порог».

Вот так, вся вина за встречу Власова наедине с Гиммлером была переложена на Штрикфельдта, по крайней мере, Власов наотрез «отказывался» от «наедине», по крайней мере, Штрикфельдт буквально «втолкнул» силой его в кабинет Гиммлера, а значит — никаких общих секретов у Власова и Гиммлера нет и быть не может.

«В приемной, где я остался, ко мне подсел полковник СС, и мы молча ждали. Прошли и 10, и 20, и 30 минут. Полковник предложил мне пойти с ним позавтракать, так как «интимный разговор рейхсфюрера», по всем признакам, будет продолжаться еще долго». Он заметил, что он, конечно, не знает, что говорится в кабинете рейхсфюрера, но уверен, что сегодня будет наконец заключено «разумное» соглашение с Власовым; оберфюрер СС Крегер находится у рейхсфюрера, так что Крегер — «тоже русский» — может быть переводчиком.

Мое беспокойство несколько улеглось, и постепенно наш разговор стал оживленным. Полковник СС сказал, что «давно надо было отстранить путающегося Розенберга» и что «рейхсфюрер готов теперь поставить на карту Власова». Он заметил, что нехорошо было забывать обо мне, но, в конце концов, суть в результате».

Что на самом деле происходило в приемной? Штрикфельдт был, видимо, в полной прострации — «прошли… и 30 минут», а он, Штрикфельдт, сидит в прихожей, не ведая, о чем там толкуют так долго и подробно. Его паническое состояние не ускользнуло от бдительных глаз офицеров СС в приемной. К нему подсел полковник СС. Он пытается как-то отвлечь Штрикфельдта от его мрачных предчувствий и подозрений по поводу происходящего в кабинете шефа. Полковник даже предлагает Штрикфельдту «пойти с ним позавтракать», а это значит, что время беседы пошло уже не на минуты, а на часы. Видимо, завтракать с полковником СС Штрикфельдт все-таки не ходил: вернешься ли когда-нибудь с этого завтрака — СС контора строгая. Однако полковник СС успокоил Штрикфельдта. Чем? А вот этим: «оберфюрер СС Крегер находится у рейхсфюрера, так что Крегер — «тоже русский» — может быть переводчиком». Значит, решил Штрикфельдт, Власов у Гиммлера не один, а там, где трое, — секретов быть не может. И нельзя уже обвинить Штрикфельдта, будто он оставил Власова с Гиммлером без присмотра, без свидетелей. В крайнем случае, этого Кригера могут и допросить где надо. Штрикфельдт паниковал в приемной не за участь Власова, а за свою шкуру. Но весь фокус в том, что Штрикфельдт не видел ни как входил Крегер в кабинет Гиммлера, ни как выходил из него. Полковник СС просто вешал лапшу на уши бедному Штрикфельдту, но для Штрикфельдта и это было алиби.

«Знаете, Вильфрид Карлович, все прошло хорошо! — сказал Власов, выйдя от Гиммлера. — И совсем не так, как я себе представлял. Гиммлер — глава немецкой полиции… рейхсфюрер СС… Я думал увидеть кровожадного чекиста вроде Берии, настоящего великого инквизитора, для которого я только «русский унтерменш»… А встретил я, как мне, по крайней мере, показалось, типичного буржуа. Спокойного и даже скромного. Никаких наскоков, как, скажем, у Лея… Напротив, скорее некоторая неуверенность.^[160] Ни слова о сверхлюдях, ни звука о евреях…^[161] Да, Гиммлер как бы извинился передо мной, что его довольно долго вводили в заблуждение «теорией об унтерменшах»…^[162] Я не думаю, что Гиммлер умен (?). Он кажется мне скорее ограниченным, узким и педантичным. Он из деревни, а значит, как я, крестьянин. Любит животных…^[163] Он открыто признал многие ошибки, сделанные до сих пор. И это мне понравилось. Он сказал, что говорил с фюрером и получил его согласие на немедленное проведение мероприятий, обеспечивающих новую политику. Если я его правильно понял, мы сможем сформировать десять дивизий. Русский Освободительный Комитет может сразу же начать действовать как суверенный и независимый орган. Унизительная нашивка «OST» для рабочих будет изъята, и наши рабочие и военнопленные приравняются к рабочим и пленным других стран.

— Видите, — прервал я генерала, — хотя бы этой цели мы все же добились. Вы помните: она была в основе нашей связи.

— Я добился и еще кое-чего. Мы получаем статус союзников… Гиммлер предложил мне занять должность главы правительства, но я сказал, что ни я, ни Русский Освободительный Комитет, который теперь будет создан, не могут взять на себя полномочий правительства. Это может решить русский народ, а вернее Россия в свободном волеизъявлении…»…^[164] Я ни на йоту не отступил от своих требований. Я изложил мою политическую программу. Я сказал ему, что сталинский режим и сегодня обречен, если народ в России возьмет власть в свои руки. И сначала — объединение всех антисталинских сил и разгром противника, а потом каждый народ в пределах России может решать свободно свою судьбу в рамках нового европейского порядка. Кажется, он понял, — во всяком случае, соглашался. Наконец, я просил его перевести из Франции наши «батальоны», если это еще не поздно, и подчинить их моему командованию».

Вообще, когда читаешь то, что написал Штрикфельдт в своей книге «Против Сталина и Гитлера», теряешься иной раз в догадках: Штрикфельдт так глуп или он намеренно работает под простачка и его надо не читать, а расшифровывать, абзац за абзацем. Все, что выше говорит Власов Штрикфельдту, оказывается, он произносит, находясь все еще в приемной Гиммлера! Вокруг офицеры, среди которых наверняка есть с русским языком. Зачем этот монолог у дверей кабинета Гиммлера? Последнее уточнение совместной «легенды» по поводу встречи «наедине» Власова и Гиммлера? Информация из первых рук для очень «любознательных», которые сторожат дверь кабинета Гиммлера? Пресс-конференция без корреспондентов? Да, это и была пресс-конференция на пороге кабинета Гиммлера, в присутствии тех же самых генералов, выступая перед которыми, Гиммлер назвал Власова «свиньей», Андрей Андреевич аттестовал его во всеуслышание: «типичный буржуа» — худшей характеристики для эсэсовца быть не могло, ведь они боролись против капитализма; сквозит «неуверенность» — и это про стального шефа СС?!; оказывается, Гиммлер «как бы извинился передо мной» — за «свинью»; во всяком случае, Власов громогласно называл Гиммлера «ограниченным, узким и педантичным… Он из деревни…». Короче, отомстил за «свинью», реванш состоялся.

«Власов был удовлетворен. Он выиграл эту битву после многих унижений, которым он подвергался в течение двух лет. Служа своему народу, он заключил сейчас соглашение с Гиммлером, как Черчилль в свое время со Сталиным»,

— это тоже Штрикфельдт.

«Во время нашего разговора группа эсэсовских офицеров тактично и терпеливо ждала в некотором отдалении. Минут через пятнадцать один из них, группенфюрер СС со значком Генерального штаба, подошел ко мне:

— По достойному сожаления недоразумению вы не были привлечены к беседе с рейхсфюрером. Но мы придаем большое значение тому, — что вы, как доверенное лицо генерала в течение ряда лет и как представитель немецкой армии и ОКХ, были при этом. Я подчеркиваю: были при этом! Генерал вам рассказал, конечно, все, а я готов его дополнить, если нужно. Значит, вы БЫЛИ при этом, и я прошу вас подтвердить это членам русского штаба… Конечно, также и генералу фон Веделю, и господам в ОКВ или ОКХ… Я надеюсь, что вы меня поняли?

— Я отлично вас понял, — ответил я. — Я умею, когда нужно, молчать. Но, если мои начальники меня спросят, я должен сказать правду. Я НЕ был при этом… Я надеюсь, вы поймете меня, господин генерал: я — офицер.

После короткого раздумья он сказал:

— Я тоже офицер, а посему я уважаю вашу точку зрения и беру обратно свое требование. Но говорите не больше того, что вы находите совершенно необходимым в интересах дела, — теперь уже нашего дела».

Еще один любопытный штрих:

«На обратном пути в Берлин, в спальном вагоне, я оказался в одном купе с «лейб-медиком» Гиммлера Феликсом Керстеном, врачевателем с помощью природных средств и довольно странным человеком. Он утверждал, что уже давным-давно поступал в пользу «нашего правого дела», и говорил, что влияет на Гиммлера во время сеансов лечения. Он будто бы делал уже не раз «добрые дела» и спас жизнь многим людям, попавшим в беду без вины.

— Такое случается, когда идет война, — заметил он. Он изъявил готовность помочь Власову. «Так, — подумал я, — теперь вы все тут как тут!» Я поблагодарил Керстена, хотя во время разговора у меня было крайне неприятное ощущение.

(Однако позже я слышал много хорошего о старшем медицинском советнике Феликсе Керстене. Оказалось, что действительно много людей обязаны ему жизнью. Привожу этот эпизод, чтобы восстановить справедливость и показать психологическую сложность нашего положения)».

Этот Феликс, конечно, работает на Штрикфельдта: немножко запугивает, немножко покупает, мол, могу при надобности подлечить, помочь, немножко мистифицирует, мол, Гиммлер мог отвалить «десять дивизий» и под влиянием на него Феликса-Кашпировского. Ясно, что и Гиммлеру, и Андрею Власову очень важно, чтобы Штрикфельдт молчал, вернее, на каждом шагу говорил, что он будто бы «БЫЛ» на встрече Гиммлера с Власовым, а что рассказывать про эту встречу, его детально проинструктировали Власов и группенфюрер СС в прихожей кабинета Гиммлера. И «погибнуть» в этой ситуации Штрикфельдт не мог, он нужен был говорящий, свидетельствующий «правду».

Однако Штрикфельдту не поверили, по крайней мере, ему «помогли» врать даже «своему начальству».

«Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер принял в своем полевом штабе генерала Власова, командующего Русской освободительной армией. В длительной беседе было достигнуто полное соглашение о мероприятиях, необходимых для мобилизации всех сил русской нации для освобождения Родины».

Таково было официальное коммюнике для прессы. Для Штрикфельдта, чтобы он не комплексовал, было сказано, что не допущен он был на беседу Власова с Гиммлером, потому что речь там шла о делах интимных: о женитьбе Власова на Адели Биленберг. По законам рейха немка не имела права без разрешения начальства выйти замуж за инородца. На той встрече Гиммлер дал «добро» на брак Власова с Аделью Биленберг — это сущая правда.

Карьера Штрикфельдта у генерала Власова кончилась так — ему однажды сказали:

— Прежде всего, вы должны исчезнуть из поля зрения.

И Штрикфельдт исчез «в одном поместье в Померании». Там он и скрывался до 17 декабря 1944 года…

Но вернемся к событиям сентября 194.3 года. Гитлер приказал «расформировать все русские части». Сроку положил — 48 часов. Что значит расформировать русские части, да еще за 48 часов? А то и значит, что второй раз взять этих русских солдат и офицеров в плен, второй раз посадить их в концлагерь, второй раз… в общем, пустить по второму кругу ада. Однако и это не все. Чтобы расформировать, надо для начала хотя бы разоружить. За 48 часов? 50 дивизий как минимум? При наличии своего командования в лице Андрея Власова?

Российская армия в прошлом году вознамерилась расформировать и разоружить «незаконные военные формирования» Дудаева. Во что это разоружение превратилось? В настоящую крупномасштабную войну с применением авиации, танков, ракет, артиллерии и еще бог знает чего. И длилось это «расформирование» и «разоружение» долгие месяцы. Положили на этом «расформировании» и «разоружении» тысячи людей. Дивизии регулярной армии приходилось стягивать со всей страны, а еще были там задействованы дивизии МВД, части и подразделения ФСК… «Расформировать» и «разоружить» 50 дивизий, личный состав которых прошел, как говорится, Крым и Рым, — это означало открыть у себя в тылу второй фронт и начать полномасштабные боевые действия, в которых никто не гарантировал немцам победу. Вот почему от такого приказа фюрера у немецких генералов и офицеров волосы встали дыбом. Сегодня спорят, мог ли Жуков взять Берлин в феврале 1945 года? И многие сходятся на том, что да — мог. Жаль, что немецким военным удалось-таки уломать Гитлера не пытаться даже разоружать власовцев ни в 48 часов, никогда вообще, а то бы речь пошла совсем о другой дате взятия Берлина, например, февраль 1944 года.

Дадим слово все тому же Юргену Торвальду:

«15-го сентября 1943 года генерал Хельмиг был срочно вызван в Мауэрвалъд. Там его в чрезвычайно раздраженном состоянии встретил начальник генерального штаба Цейтлер и сообщил о приказе Гитлера — разоружить все добровольческие формирования и отправить всех людей на каменноугольные копи во Франции. Цейтлер разразился:

— Мне уже всего довольно! Я не желаю получать по носу из-за ваших проклятых добровольцев… Я сыт по горло! Молчать!.. Не пробуйте мне возражать или что-либо говорить! Я требую от вас, чтобы вы сделали соответствующие распоряжения о разоружении и сообщили мне о них в течение шести часов! Поняли?

— Это… совершенно невозможно! — глухо сказал генерал.

— Как «невозможно»? Это же приказ самого фюрера! По донесениям он точно установил, что добровольческие части нашего южного крыла, средней части фронта отказались повиноваться. Хуже! Они бежали! Они образовали дыры в нашей линии! Приказ фюрера не терпит промедления в исполнении. Я не имею желания, повторяю вам еще раз: ни-ка-ко-го же-ла-ния рисковать своей головой из-за ваших русских!..

Но к Хельмигу вернулись его хладнокровие и самообладание. Он сухо и деловито сказал:

— Сообщения о каком-либо массовом отказе в повиновении со стороны русских добровольцев совершенно не соответствуют действительности! Наоборот, я постоянно получаю донесения, которые говорят о доблести и надежности добровольческих частей. По точным сведениям нигде ненадежность не переходила 1,5 процента. Точно такие же доклады я имею и от южного крыла нашей средней армейской группы. Мы не получили никаких тревожных вестей об увеличении ненадежного элемента. Я желаю знать — откуда пришли подобные сообщения?

— Фюрер получил непосредственную информацию. Ему сообщил… главнокомандующий армиями. Кроме того, все это дела не меняет. Приказ есть приказ!

— Простите, — ответил генерал Хельмиг, — даже если бы эти сообщения, паче чаяния, оказались точными, то мне все же кажется, что в Главной Квартире фюрера должны знать, что собой представляет разоружение такого количества бойцов и к каким последствиям оно может привести!

— Ясно им это или нет, я должен придерживаться приказа фюрера!..»

Опять ситуация с Америкой: открыть ее можно, а закрыть нельзя.

«Когда генерал Хельмиг вернулся к себе в штаб, там уже знали о приказе фюрера. Один из офицеров, майор Репке, прямо спросил Хельмига:

— Господин генерал, как мы можем разоружить более полумиллиона солдат? Неужели кто-нибудь «наверху» думает, что добровольцы дадут это сделать? Как только об этом придет весть, добровольческие части перебегут на ту сторону фронта, и тогда действительно наш фронт, наши люди попадут в смертельную опасность!..

Репке был сильно взволнован, и с каждым словом его возбуждение все больше росло:

— Когда эти господа там, «на верхах», поймут, что проявлять силу — сумасшествие…»

В самом деле, было от чего «сильно взволноваться» майору Репке и всем военным.

Чтобы «более полумиллиона солдат», — допустим, что на Курской дуге их было поменьше, но все-таки, — чтобы столько солдат совершили разом одно и то же, для этого, во-первых, их надо готовить, во-вторых, чтобы готовить, нужна специальная организация, в-третьих, на такое надо получить разрешение, команду от… Сталина. Должен быть общий замысел, общий план операции. И что получается? Нужны были Сталину «дыры» в линии передовых позиций немцев? Нужны. Для прорыва наших танков в тыл немцам? И это тоже. Но главное, Сталину нужно было, чтобы Гитлер после такой «измены» бросился бы разоружать эти «русские добровольческие части». Изменники! «Этот нарыв» вскрыть! «Разоружить!» «Расформировать!» «Проклятые русские изменники!..» — все, как рассчитал Сталин.

Майор Репке был не прав, когда говорил генералу Хельмигу, будто тогда эти «добровольческие части перебегут на ту сторону фронта». Ничего подобного! Они никуда бы не «перебежали». У них была совершенно другая задача: при попытке немцев «разоружить» их они сами должны были навек «разоружить» разоружателей. Сталин точно рассчитал Гитлера, он поставил на его бесноватость от сообщения об «измене». Сталин точно знал, что Гитлер, в созданной для него ситуации, поступит именно так, а не иначе — отдаст приказ всех русских вернуть в концлагеря или расстрелять. А это значит — Гитлер получал второй советско-германский фронт, но у себя в тылу, за спиной у своего фронта. И не надо думать, будто по замыслу Сталина и ГРУ этот второй советско-германский фронт должен был развернуться лицом на восток и двигаться на соединение со своими. Глупости! Ему была поставлена задача — развернуться фронтом на запад и двигаться, сокрушая хлипкие тыловые гарнизоны, на запад… по маршруту, которым уже прошел батька Ковпак. Кстати, Ковпак «гулял» со своим соединением не только по территории Сумской области, но и по Курской, Орловской и Брянской областям. Когда? В 1943 году. И Карпатский рейд он совершил в 1943 году, будто прокладывал курс «власовцам» после их «измены» на Курской дуге. Вообще много чего интересного можно обнаружить, начни «копать»: например, кто составлял и визировал карту «от Путивля до Карпат» для батьки Ковпака? Или какую конкретную задачу ставили перед Ковпаком в его «рейдах» в Западную Украину… в Смоленскую, Курскую и Брянскую области. Он что, погулять там решил? Что-то продемонстрировать? Или, может быть, соединение генерала Ковпака должно было открыть еще один фронт в предгорьях Карпат, когда начнется в «районе Курск — Орел», чтобы не выпустить из СССР ни одного оккупанта, чтобы наглухо закупорить их в этой узкой горловине?

А что там именно в это время делал человек ГРУ — Николай Кузнецов? Он что, был послан туда для того, чтобы «замочить» нескольких немецких генералов? Очень сомнительно. Он был туда послан за тем, чтобы, когда Ковпак начнет, когда Ковпак наглухо закроет Карпаты для переброски немецких войск с запада на восток на помощь попавшим в один гигантский котел немецким фронтам, Николай Кузнецов со своей группой должен был обезглавить руководство немцев в этом регионе, нарушив тем самым руководство войсками, создав тем самым неразбериху и панику среди немцев. Николай Кузнецов — человек ГРУ — был лишь одним из звеньев в большой цепи на шее озверевших немецких захватчиков. Он сделал все, что ему было запланировано: он не только уничтожил видных фашистских генералов и чиновников — рейхскомиссара Украины Коха, имперского советника рейхскомиссариата Украины Галля и его секретаря Винтера, вице-губернатора Галиции Бауэра, но и похитил командующего карательными войсками Украины генерала фон Ильгена. Это был его вклад в ту беспримерную операцию, которую начали «власовцы» на Курской дуге. Если не знать этого, то Николай Кузнецов предстает заурядным террористом. А он таковым не был. В его действиях заложен огромный смысл, который так до сих пор и не прочитан. Сталин любил повторять: «Земля должна гореть под ногами оккупантов».^[165]

Фронты эти должны были сформироваться очень быстро за счет военнопленных, освобожденных по ходу из лагерей, за счет оставшихся при отступлении дома солдат и офицеров, за счет «Иванов», которые во множестве работали в тыловых немецких частях «шоферами, кашеварами, механиками», «армиями» Ковпака, Каминского, Феофанова, всех партизанских отрядов, которые имел к тому времени каждый захолустный даже район…

М.Томашевский — офицер штаба РОА пишет:

«По общим подсчетам послевоенного времени, можно считать, что численность добровольцев достигала 1 миллиона человек. Если к этой массе прибавить еще около миллиона, а может быть, и больше «остовцев», годных к военной службе, и остальных, которые могли работать в тылу и служить во вспомогательных частях, то прав А.А.Власов, когда он бросил немцам:

— Я ВАМ ДАЛ 4 500 000 ЛЮДЕЙ!..»

— вот на какую армию рассчитывал Сталин и ГРУ, засылая Андрея Власова к немцам.

Таким образом, весь германский фронт оказывался между этими 4 500 000 на западе, у себя за спиной и более чем 4 500 000 перед собой по фронту с востока. Складывалась ситуация, которую создал в свое время Петр Великий для шведов, Кутузов — для французов: ни один оккупант не должен был выскользнуть с русской земли. Как шведы тогда. Как французы тогда.

Так оно и случилось бы. Но… После разгрома под Москвой, после разгрома под Сталинградом Гитлер для своих генералов уже был не Гитлер июля — августа 1941 года. Больше они не смотрели ему в рот. Больше они не балдели от его «ясновиденья». Уже был полковник Штауфенберг и его «бомба для Гитлера», которую он взорвет в канцелярии фюрера 20 июля 1944 года. На этот раз, в деле «разоружения и расформирования русских добровольцев», немецкие генералы проявили себя так, как, видимо, не рассчитывали ни Сталин, ни ГРУ. Они доложили, что русские добровольцы в количестве 70 тысяч разоружены и отправлены в шахты во Франции. Они доложили Гитлеру, будто никакой «измены» не было, даже сам главнокомандующий, который сдуру настучал про «изменщиков» Гитлеру, быстренько отказался от своих слов, мол, его не так поняли. А 70 тысяч русских немцы действительно отправили на шахты во Франции — в облавах по Киеву, Харькову и Днепропетровску они наскребли нужное количество людей, и те пошли в шахты в качестве «разоруженных изменников».

Но вот что писал Юрген Торвальд:

«Это был успех! Но блеск этого достижения был вскоре омрачен. До штаба генерала Хельмига, как змеиный яд, доползли слухи о новой интриге в штабе фюрера. Там было внесено предложение перевести все формирования «восточников» на другой фронт, чтобы этим раз и навсегда прекратить возможность их перебежек к своим землякам.

Как-то Хельмиг сообщил:

— Я приглашен завтра утром к начальнику Генерального штаба. Он сообщит мне… «новое решение фюрера». Ну что ж, поживем — увидим.

Увы! То, что увидел Хельмиг, подтвердило слухи.

— Первые приказы о переброске частей уже готовы, — сообщил Цейтлер. — Казачьи дивизии, которые закончили свое формирование в Миелау, не будут использованы на Восточном фронте. Мы их пошлем в Югославию. Восточные легионы первыми будут переведены во Францию. Все другие части, эшелон за эшелоном, последуют за ними. ВВИДУ ТОГО, ЧТО ОНИ ВО ВРЕМЯ ОТСТУПЛЕНИЯ НЕ ИМЕЛИ ТЯЖЕЛЫХ ПОТЕРЬ^[166] и не нуждаются в переформировании или пополнениях, их нечего задерживать. Если же есть такие, которые нуждаются в «заплатках», — их отправлять в казармы Миелау. Командование и штаб «восточных частей» перестанут существовать…

Слова начальника Генерального штаба Цейтлера о том, что власовцы «во время отступления не имели тяжелых потерь», мы должны читать так: советские войска, как им и было приказано Сталиным, не вели огонь по «добровольцам», а те, в свою очередь, пропустили за спину немцам танки и пехоту Жукова.

Дальше нач. Генштаба «втыкает» Хельмигу вот что:

…— Вчера и сегодня пришли сообщения, которые заставили меня… гм… немного усомниться в тех доводах, которые вы мне дали. Это — жалобы, говорящие, что восточные части не доросли до наших операций, связанных с планомерным отступлением. Боюсь, что ваша защита «шахтеров» была… беспочвенной. Будьте теперь счастливы, если впредь не появятся новые приказы фюрера на основании мною упомянутых рапортов.

Далее Цейтлер говорит Хельмигу:

— Я ничего изменить не могу; кроме того, у меня и других забот полон рот. Вам предоставляю право указать те направления, в которых вы предпочтете послать «восточных добровольцев». Забудьте о «настроении в занятых нами областях СССР». Это уже прошлое! Наш фронт становится все короче и короче. Самые опасные по партизанщине районы уже нами отданы… Итак, генерал, мы совершим размен. «Ваши» пойдут на Запад, а я оттуда получу другие части… Ведь это же я не допустил до разоружения)… За это я ожидаю от вас приведения в исполнение новых распоряжений О KB без промедления и новых…просьб!..

Хельмиг еще не сдавался:

— Генерал, эти люди пошли с нами исключительно для борьбы с коммунизмом! Если мы перебросим их на другой фронт, это будет означать провал, это же измена с нашей стороны, неисполнение наших обещаний!

— О боже! — Цейтлер возвел свиные глазки к небу. — Опять проблема! Скажите, можно ли с этими русскими иметь дело без проблем?…

Цейтлер недвусмысленно бросил взгляд на двери.

— Это все, генерал! — сказал он холодно.

Так началась переброска разрозненных частей 800-тысячной добровольческой «восточной» армии по всем участкам Западного немецкого фронта».

На первый взгляд может показаться, что тут немецкие генералы переиграли и Сталина, и ГРУ. Перебрасывая всех «добровольцев» с Восточного советско-германского фронта на Запад, во Францию, Югославию, Италию… они тем самым срывали грандиозный замысел не выпустить с нашей земли живым ни одного вражеского солдата. Это правда: теряли вроде бы свое, скажем так, стратегическое значение подвиги «обер-лейтенанта» Николая Кузнецова в Ровно и Львове, в непонятную прогулку превратился рейд генерала Ковпака в Карпаты, в ложное положение попали Каминский и Феофанов… Все это так. Но это война, противоборство двух сторон. А всякое противоборство — это атака и оборона, маневр и маневр. Каждую мелочь здесь просчитать невозможно. Сталин и ГРУ предусмотрели, казалось, все, даже бесноватость фюрера подключили к делу, но кто мог угадать, что именно в этот момент, в этой ситуации взбунтуются верные псы Гитлера — немецкие генералы, и дело возьмут в свои профессиональные руки?

В связи с этим напомню, в ходе войны, в 1944 году наши войска вышли к Николаеву и завязали бои за город. Но взять никак не могли. Командующий 28-й армией генерал-лейтенант А.А. Гречкин придумал «хитрость» — забросить в тыл к немцам, в центр города, десант, этот десант в условный час должен был начать бой, внезапностью действий они должны были вызвать переполох у немцев, отвлечь часть их сил на себя. В этот момент войска должны были подняться и пойти в наступление на город. 55 добровольцев-десантников сделали шаг вперед, к ним присоединились 10 саперов… Ночью десант проник в центр города, занял в центре города здание элеватора. В назначенный час он начал. Но войска вперед не пошли, за ночь прошел сумасшедший ливень, даже хорошие дороги превратились в топкое болото. Двое суток сражались в тылу врага герои-десантники. В город войска вошли, когда просохли дороги, но от десантников в живых почти никого не осталось… Но с 50 власовскими дивизиями все оказалось значительно сложнее.

Офицер для особо важных поручений при штабе РОА М. Томашевский справедливо замечает на полях текста Юргена Торвальда: «Появление русских добровольческих частей на Западном фронте привело к полному искажению смысла армии генерала А.А. Власова, смысла РОА». Так думал не только офицер штаба РОА, так, наверное, в тот момент подумали и в ГРУ.

Однако, при внимательном анализе сложившейся ситуации, все получалось не так уж и плохо: немцы сняли с советско-германского фронта до миллиона русских «добровольцев» и перебросили их на запад, иными словами, немцам не удалось заставить русских воевать против русских, а ведь, например, у Гиммлера и других фашистских бонз типа Розенберга, Геббельса, «командующего восточными войсками» генерала Хельмига, фельдмаршала Клюге, Кейтеля и пр. это была золотая мечта.

Н. Толстой в своей книге «Жертвы Ялты» на сей счет замечает, что «остполитекер» — восточные политики из немцев, в 1943 году «предлагали внешне вполне реальную надежду на нарушение баланса сил одним ударом. Если Власов и его помощники выйдут на поле боя как независимая русская армия, действующая в союзе с Германией, война на Востоке может превратиться в русскую гражданскую войну, и это станет повторением 1917 года, причем Власов сыграет роль орудия немецкого генерального штаба, как в свое время — Ленин. Тогда переворот, осуществленный при поддержке Германии, заставил Россию выйти из войны — то же самое может удаться и теперь. Конечно, та Россия, которую намеревается восстановить Власов, может обернуться для немецких амбиций ничуть не меньшей угрозой, чем сталинская. Но гений фюрера найдет выход из положения: например, поставит раздираемой междоусобной войной России такие условия, по сравнению с которыми Брестский мир покажется образцом великодушия».

После Курской битвы и переброски власовцев на Западный фронт даже Геббельс не мог сказать, что русские убивают русских. Уникальность ситуации, когда в общей сложности около 1 миллиона власовцев оказались на Западном фронте, обнаружилась вскоре. В этом смысле любопытен недоуменный вопрос, который задал генералу Малышкину американский генерал Пэтч, командующий тогда 7-й оккупационной армией. Выслушав генерала Малышкина, генерал спросил: — НО ПОЧЕМУ ЖЕ ВЫ ТОГДА БОРОЛИСЬ НА ЗАПАДЕ ПРОТИВ НАС? В том смысле, что если вы были противниками Сталина и Гитлера, то почему вы сразу не перешли на сторону союзников, как только они высадились в Европе, а сражались до последнего? Вопрос, что называется, стратегический. Об этом разговор впереди…

А в начале 1944 года только во Францию было переброшено 72 батальона власовцев. Каждый из этих батальонов по численности личного состава и вооружения сопоставим с полнокровным полком. В дивизии три полка. В начале 1944 года немцы перебросили из России в одну лишь Францию 24–25 власовских дивизий — ровно половину того, что было на Курской дуге. Хоффман пишет про 1-ю дивизию Власова, которой командовал генерал Буняченко:

«Таким образом, генерал-майор Буняченко командовал крупной военной единицей, по численному составу и по огневой мощи значительно превосходившей советскую стрелковую дивизию и приближавшейся к советскому стрелковому корпусу».

Едва эти «батальоны» прибыли во Францию, как из ОКВ пришел приказ: «распылить» батальоны, включая их по одному в немецкие полки, для того чтобы «предупредить опасность измены». Обжегшись на молоке, немцы дули на воду.

«Добровольцы все еще не знали о причинах перевода их на Запад, — пишет Штрикфельдт. — Хотя начальник разведывательного отдела генерала восточных войск Хельмига Михель и распространил инструкции и разъяснения, но русские теперь отвергали все, что им ни говорили…»

Повсюду происходили ссоры и недоразумения. К тому же большинство «восточных батальонов» было плохо вооружено и недостаточно технически обучено для западного театра военных действий. Трения увеличивались с каждым днем. Командование опасалось, что дело дойдет до открытого мятежа. Долго так не могло продолжаться.

Русские добровольцы настаивали, чтобы им объяснили, чего им понадобилось искать на Западе, и объяснить это им должен был сам Власов! Хельмиг был поражен, убедившись, как высок был авторитет Власова. Он думал, что только в Дабендорфе усиленно выпячивали личность Власова и что его можно было в любое время заменить другим лицом. «Открытый мятеж» нарастал и без вмешательства англичан. Он мог начаться в любую минуту.

Чтобы предотвратить беду, в Дабендорф пришло распоряжение командировать во Францию инспекторов. Рассказывает Штрикфельдт:

«Они должны были успокоить общее возбуждение. Инструкции, данные Трухиным и Жиленковым этим инспекторам, противоречили, естественно, инструкциям генерала восточных войск. В результате многие офицеры из Дабендорфа были арестованы, а другие отправлены обратно в Дабендорф. В то же время в Дабендорф пришел приказ подготовить больше инструкторов. Уже царил подлинный хаос».

Штрикфельдту вторит Стеенберг:

«Хотя перевод казаков в Югославию был проведен таким образом, что не было никаких инцидентов, в связи с уходом с восточного фронта, однако вскоре выяснилось, что русские части не были согласны без возражений выполнять приказы немцев. Они настойчиво требовали встречи с Власовым. Нужно было считаться с возможностью неповиновения.

При этом положении генерал-полковник Йодль вспомнил о Власове, которого, по его словам, немецкое руководство охраняло «как сырое яйцо».^[167]

«При создавшемся положении Власов мог доказать, действительно ли его влияние и авторитет так велики, как об этом говорилось.»

Генерал Йодль хотел, чтобы Власов обратился с открытым письмом к добровольцам, в котором он бы объяснил им, что перевод на Западный фронт необходим…

Фон Гротте написал черновик открытого письма, в котором перевод частей объяснялся как временная мера, обусловленная тяжелым положением на Западном фронте, с тем чтобы спокойно подготовить организацию Освободительной армии. Было очень спорным вопросом — согласится ли Йодль на такую редакцию. Но случилось неожиданное — Йодль согласился».

Однако далее произошло совершенно для немцев непонятное — «предатель» и «свинья», «этот Власов» отказался подписать «открытое письмо». Он даже устроил истерику, что, мол, он лучше вернется в лагерь для русских военнопленных, чем это сделает. Штрикфельдт неотступно суетился вокруг Власова, уговаривал его подписать то письмо. Много крови попортил Власов немцам в те дни своими, как они думали, «капризами». К тому же именно в это время с Власовым случился «запой», и он ничего как бы не соображал. А в один прекрасный день Андрей Власов вышел из своей комнаты трезвый как стеклышко и… сказал, что он сейчас же подпишет то письмо, если «восточные войска» полностью перейдут под его командование. Немцы сказали «нет». В конце концов сошлись на том, что в «открытое письмо» Власова были внесены слова о «создании Русской освободительной армии», подразумевалось, что командовать ею будет Власов. Если хочешь получить часть, проси все. Ждать пришлось до 14 ноября 1944 года, когда в Праге Комитетом освобождения народов России (КОНР) во главе с Власовым был обнародован «Манифест Комитета освобождения народов России», а Власов, избранный там же главой президиума КОНРа, по сути, был провозглашен главнокомандующим, хотя приказ о назначении Власова главнокомандующим и появился только 28 января 1945 года за подписью Гиммлера, правда, протоиерей Александр Киселев пишет, будто при встрече Власова с Гиммлером тот сказал ему:

— Господин генерал! Я разговаривал с фюрером. С этого момента вы можете считать себя главнокомандующим армией в чине генерал-полковника. Вы получите полномочия собрать офицеров по своему усмотрению, до чина полковника. Только, что касается ваших генералов, я должен попросить доставлять ваши предложения начальнику кадров немецкой армии…

Надо особо заметить, что никогда, нигде, ни разу Андрей Власов не назвал себя «генерал-полковником», не подписал ни одной бумаги «Генерал-полковник А. Власов», хотя этот «титл» официально пожаловал сам Гитлер. Андрей Власов так и оставался до мая 1945 года в звании «генерал-лейтенант», которое ему присвоил Сталин.

Авторы книг о Власове в том месте, где говорится про «открытое письмо», трогательно размазывают по страницам разные небылицы по поводу «душевных страданий», «метаний совести», «борьбы между долгом и совестью» нашего героя, мол, и запой у него случился из-за этого. Чепуха все! Не подписывал Власов «открытого письма» к своим солдатам потому, что на то из Москвы не было команды. И он ждал ее. А там думали над ответным ходом. Там думали, что можно выжать из сложившейся ситуации в свою пользу, как поражение превратить в Победу.

Штрикфельдт уговаривал Андрея Власова до тех пор, пока генерал не получил четкие инструкции из Москвы. К этому времени в Москве власовцам была определена новая, очень важная стратегическая роль, которую они будут призваны сыграть на заключительном этапе войны. Получив из Москвы четкие инструкции, генерал Власов обратился к своим подчиненным, прибывшим с Востока на Запад, с пламенным письмом. В нем, в частности, были и такие слова: «…сражаться до последней капли крови». Немцы это называют «открытым письмом» генерала Власова к «добровольцам», на самом же деле — это был самый настоящий письменный боевой приказ командира своим солдатам и офицерам. «Стоять насмерть! Ни шагу назад!» Так это было передано из Москвы, так это вписал Власов в свое открытое письмо, «болванку» которого ему заготовили немцы; как приказ восприняли «открытое письмо» Власова и все власовцы.

Полностью мне пока не удалось отыскать ни в нашей печати, ни в публикациях на Западе именно это «открытое письмо» Власова, есть только цитирования из него:

«Сражаться до последней капли крови… Защищать рубежи до последнего патрона…» Кстати, Власов написал несколько «открытых писем», видимо, такая форма общения генерала с личным составом, военнопленными и гражданским населением на оккупированных территориях была выбрана в Москве для Власова с самого начала. Было оговорено в Москве и другое — какую бы болванку листовки или «открытого письма» немцы ни подсовывали Власову на подпись, он обязательно должен был стараться вносить в них свою правку. Ничего не вычеркивая, но добавляя. Эти добавления Власова с первых листовок еще в бытность его нахождения в штабе немецкой 18-й армии одни и те же.

В числе других «открытых писем» есть и такое. Оно начинается, разумеется, не словами, которые написала немецкая рука:

«Призываю всех русских людей подниматься на борьбу… На честных началах, на началах убеждения, с полным сознанием ответственности перед Родиной, народом и историей за совершаемые действия, я призываю народ на борьбу, ставя перед собой задачу построения Новой России… Как солдат и как сын своей Родины, я считал для себя обязательным честно выполнить свой долг».

На эту борьбу он вдохновляет такими словами:

«Меня ничем не обидела советская власть… Предвидя огромные жертвы, которые в этой войне неизбежно придется нести русскому народу, я стремился сделать все от меня зависящее для усиления Красной Армии… Мой корпус в Перемышле и Львове принял на себя удар, выдержал его и был готов перейти в наступление, но мои предложения были отвергнуты… Я отводил войска к Киеву… В трудных условиях моя армия справилась с обороной Киева и два месяца успешно защищала столицу Украины… Я делал все от меня зависящее для обороны столицы страны. 20-я армия остановила наступление на Москву и затем сама перешла в наступление. Она прорвала фронт германской армии, взяла Солнечногорск, Волоколамск, Шаховскую, Середу и др., обеспечила переход в наступление по всему Московскому участку фронта, подошла к Гжатску.

Во время решающих боев за Москву я видел, что тыл помогает фронту, но, как и боец на фронте, каждый рабочий, каждый житель в тылу делал это лишь потому, что считал, что он защищает Родину. Ради Родины он терпел неисчислимые страдания, жертвовал всем…

Я был назначен заместителем командующего Волховским фронтом и командующим 2-й Ударной армии…

Бойцы и командиры неделями получали 100 и даже 50 грамм сухарей в день. Они опухали от голода, и многие уже не могли двигаться по болотам, куда завело армию непосредственное руководство главного командования. Но все продолжали самоотверженно биться. Русские люди умирали героями. Но за что? За что они жертвовали жизнью? За что они должны были умирать?

Я до последней минуты оставался с бойцами и командирами армии. Нас оставалась горстка, и мы до конца выполнили свой долг солдата…»

В «открытом письме» Власов дает своим солдатам четкую установку на американцев и англичан: «Я ясно осознал, что Русский народ втянут большевизмом в войну за чуждые ему интересы англо-американских империалистов. Англия всегда была врагом Русского народа. Она всегда стремилась ОСЛАБИТЬ НАШУ РОДИНУ,^[168] нанести ей вред».

Заканчивается «открытое письмо» словами:

«Многомиллионный Русский народ всегда на протяжении своей истории находил в себе силы для борьбы за свое будущее, за свою национальную независимость. Так и сейчас не погибнет Русский народ, так и сейчас найдет в себе силы, чтобы в годину тяжелых бедствий объединиться и свергнуть ненавистное иго, объединиться и построить новое государство, в котором он найдет свое счастье».

Ну чем не приказ Сталина «Ни шагу назад!», только для… власовцев! И еще, откуда у Власова эта железная установка: «Англия всегда была врагом Русского народа. Она всегда стремилась ослабить нашу Родину, нанести ей вред»?

26 августа 1941 года наш посол в Англии И. Майский посетил Идена, он сказал министру иностранных дел Англии:

«Разумеется, мы благодарны британскому правительству за те 200 «Томагавков» (название самолетов), которые были переданы нам около месяца назад и которые до сих пор еще не доставлены в СССР, но по сравнению с нашими потерями в воздухе, о которых я только что говорил, — что это значит? Или еще пример: мы просили у британского правительства крупных бомб — министр авиации в результате длинных переговоров в конце концов согласился исполнить просьбу, но сколько же бомб он дал нам? Шесть бомб — ни больше и ни меньше. Так обстоит дело с военным снаряжением.

Что же мы имеем от Англии? Массу восторгов по поводу мужества и патриотизма советского народа, по поводу блестящих боевых качеств Красной Армии… Как часто, слыша похвалы, расточаемые по нашему адресу, я думаю:

«Поменьше бы рукоплесканий, а побольше бы истребителей». С учетом всего сказанного выше надо ли удивляться чувствам недоумения и разочарования, которые сейчас все больше закрадываются в душу советского человека? Ведь фактически выходит так, что Англия в настоящий момент является не столько нашим союзником, товарищем по оружию в смертельной борьбе против гитлеровской Германии, сколько сочувствующим нам зрителем».

Лев Безыменский в своей книге «Тайный фронт против второго фронта» задается вопросом: «Прав ли был И.М. Майский в своих действиях?» 30 августа непосредственно на его имя была отправлена телеграмма Председателя Совета Народных Комиссаров СССР:

«Ваша беседа с Иденом о стратегии Англии полностью отражает настроения советских людей. Я рад, что вы так хорошо уловили эти настроения. По сути дела. Английское правительство своей пассивно-выжидательной политикой помогает гитлеровцам. Гитлеровцы хотят бить своих противников поодиночке — сегодня русских, завтра англичан. То обстоятельство, что Англия нам аплодирует, а немцев ругает последними словами, нисколько не меняет дело. Понимают ли это англичане? Я думаю, что понимают. Чего же хотят они? Они хотят, кажется, НАШЕГО ОСЛАБЛЕНИЯ^[169] Если это предположение правильно, нам надо быть осторожными в отношении англичан.

Сталин».

У Власова установка Сталина на Англию, на ее политику в отношении СССР, России? Даже теми же словами. «Последующие события, к сожалению, подтвердили эту оценку», — пишет Безыменский. Телеграмма Сталина датирована 1941 годом, «открытое письмо» Власова — 1943 годом.

С подачи Власова Штрикфельдт поехал к Йодлю с просьбой разрешить Власову поездку в «добровольческие части». Йодль на полях прошения начертал:

«Нет. Цель достигнута «Открытым письмом». Не имею намерения повторить ошибку покровителей Дабендорфа. Это — враждебное немцам гнездо. Его надо распустить. «Трюк, который Власов проделал в начале 1943 года с двумя поездками к своим частям под Ленинград, в Курск, Брянск, Смоленск… на этот раз не прошел. Но теперь это и не особо-то требовалось — в частях едва ли не на всех командных должностях уже работали выпускники власовского Дабендорфа. Власову не разрешили, но позволили генералу Малышкину и Жиленкову под присмотром Фрелиха отправиться во Францию, а Трухину — в Италию».

Штрикфельдт о командировке Малышкина и Жиленкова сообщает:

«О выступлениях двух генералов тотчас же донесли, и на Дабендорф вновь обрушился поток обвинений».

Немцы не только власовские «батальоны» перебросили на Запад, они отправили в Югославию даже «Русский стрелковый корпус» под командованием генерала Штейфона, насчитывавший 15 000 человек. Корпус состоял исключительно из старых русских эмигрантов. Они и вправду были добровольцами, но желали воевать только на Восточном фронте. Однако немцы разрешили им сражаться лишь в Сербии против партизан Тито. С. Стеенберг пишет:

«Одна казачья дивизия, которую создал Штауфенберг, уже в конце апреля была также переведена… в Югославию».

Переброска на Западный фронт власовцев была закончена в январе 1944 года. Главный фронт для них проходил по Атлантическому побережью, но им нарезали участки фронта еще и в Дании, Норвегии, Италии.

Сегодня, может быть, одни из самых «закрытых» страниц Второй мировой войны — страницы о роли и боевых подвигах власовцев на Западном фронте. Эти страницы старательно скрывают, но больше всех, кажется, сами власовцы. А ведь правда состоит в том, что немцы, с высадкой союзнических войск в Европе, бросили Западный фронт, открыли Западный фронт для американцев и англичан, побежали сдаваться им пачками. Правда состоит в том, что Западный фронт до «последней капли крови» держала армия Власова.

Почему скрывают это власовцы? Потому что они после 1945 года живут в США, в Англии, во Франции, в Германии. Сказать, что они били в хвост и в гриву союзников, значит, навлечь «там» и сегодня на свою голову беды. Власовцам, которые попали после войны в СССР, никто и пикнуть про это не дал бы, да и какой власовец даже сегодня признается, что он был в армии генерала Власова? Не нужна такая правда и немцам, потому что она обнаруживает, что немцы были заодно с американцами, англичанами и французами против русских. По этой же причине не нужна эта правда и американцам, извините за выражение, освободителям народов Западной Европы. Протоиерей Александр Киселев в книге «Облик генерала А.А. Власова» на сей счет пишет: «Власовское движение погибло… не по вине власовцев. Оно было дружно придушено и коммунистами, и нацистами и демократиями». Но самое главное — если сказать правду — Власов и его солдаты окажутся совершенно не теми, за кого выдает их до сих пор и пропаганда Запада, и пропаганда Востока.

6 ноября в прифронтовой Москве И.В. Сталин в своей речи на торжественном заседании, которое проходило в метро, в подземном зале станции «Маяковская», говорил:

«Одна из причин неудач Красной Армии состоит в отсутствии второго фронта в Европе против немецко-фашистских войск. Дело в том, что в настоящее время на Европейском континенте не существует каких-либо армий Великобритании или Соединенных Штатов Америки, которые бы вели войну с немецко-фашистскими войсками… Обстановка теперь такова, что наша страна ведет освободительную войну одна, без чьей-либо военной помощи».

Что же из себя представлял Западный фронт в сравнении с Восточным? На советско-германском фронте действовали более 200 дивизий противника, на остальных «фронтах» — точнее говоря, на фронтах, которых практически не существовало! — остались: во Франции, Голландии, Бельгии — 38, в Норвегии и Дании — 9 гитлеровских дивизий. Когда же вскоре вермахт потерпел первые сокрушительные поражения под Москвой, Ростовом и Тихвином, то с декабря 1941 года по апрель 1942 года немцы заменили и перебросили с Запада 39 дивизий и шесть бригад, в том числе из Франции — 18. Во Франции оставались дивизии ослабленного состава, в основном пенсионеры, калеки и обмороженные на Восточном фронте, несшие вохровскую службу. В резерве ставки Гитлер имел мизер — пять дивизий и три бригады, на один средних масштабов бой на Восточном фронте. «Замены», разумеется, произвели на «русские батальоны добровольцев». До переброски сюда 800 тысяч, то есть тех самых 50 дивизий «добровольцев» после Курской битвы, оставалось еще два года. Практически, без этих 50 дивизий — «батальонов» русских «добровольцев», никакого «Атлантического вала» — Западного фронта против союзников у немцев не было — только слова и нарисованные красные и синие стрелы на картах.

Когда же союзники 6 июня 1944 года начали высадку десанта в Северо-Западную Францию под кодовым названием «Оверлорд» (сюзерен, верховный владыка, повелитель, властелин), то в своих рядах они имели против русских «добровольцев» только на первом этапе 21-ю группу армий. Операция «Оверлорд» началась с «Нормандской десантной операции» как составной части операции «Оверлорд». Замысел «Нормандской десантной операции» предусматривал высадку морского и воздушного десантов на побережье залива Сены, захват плацдарма и расширение его к двадцатому дню операции на 100 километров по фронту и 100–110 километров в глубину. Для захвата стратегического плацдарма и ведения в последующем наступления союзники сосредоточили на Британских островах 39 дивизий, 12 отдельных бригад и 10 отрядов «коммандос» и «рейнджеров» — английские и американские десантно-диверсионные части, а также крупные силы авиации и флота.

Экспедиционные силы союзников под командованием генерала Д. Эйзенхауэра, выделенные для участия в «Нормандской десантной операции», включали 21-ю группу армий (1-я американская армия, 2-я английская армия и 1-я канадская армия), всего 32 дивизии и 12 отдельных бригад, ВВС — 11 тысяч боевых самолетов и ВМС — 6939 боевых кораблей, транспортных и десантных судов. После захвата плацдарма в Нормандии планировалось перебросить на него 3-ю американскую армию. Общая численность экспедиционных сил составляла свыше 2 миллионов 876 тысяч человек, из них 1533 тысячи американцев… Если даже у Власова было на Западном фронте против союзников 900 000 солдат и офицеров, то и тогда американцы имели против него любимое соотношение — 1х3. Американцы вообще не начинают боя, если у них соотношение с противником менее чем 1х3, но это очень редко, как правило — 1х5.

Формально вся «идеология» борьбы Власова строилась на лозунге: «Уничтожим большевизм в России», «Освободим Россию от большевизма и Сталина». Большевизм и Сталин — это одно и то же в понимании американцев и всех так называемых демократических государств того времени. Самое парадоксальное здесь то, что, как и Власов, американцы тоже жаждали «уничтожения большевизма», тут вроде бы цели американцев и Власова совпадали. 22 июня 1941 года от нашего посла в США К.А. Уманского пришло развернутое сообщение, в котором, в частности, говорилось:

«Реакционные изоляционисты Гувер, Линдберг и вся антирузвельтовская фашиствующая группировка сразу показали свое лицо, например, заявление Уилера, что советско-германской войне надо радоваться, а коммунизму помогать нечего…

Рузвельт, правительственный лагерь в целом и рузвелътовское большинство в конгрессе заняли сегодня по вопросам германского нападения на нас молчаливую, выжидательную позицию…

Перспектива победы немцев для него (Рузвельта) неприемлема, ибо угрожает Англии и в конечном счете планам США, перспектива же нашей «слишком» сокрушительной победы и влияние на всю Европу его пугают с классовых позиций. Весь Рузвельт и его политика состоят сейчас из зигзагов между этими противоречиями. А запас классовой ненависти к нам в США очень велик».

Никакого «запаса классовой ненависти» к Гитлеру у США не было.

Складывалась ситуация: Власов, как и американцы, против «большевизма в России», но Власов мечтает вместе с гитлеровцами войти в Москву, уничтожив «большевизм и Сталина». Пока не было Власова в Берлине, американцы продолжали сохранять нейтралитет. Выжидали.

Власов пугал американцев. Он, русский генерал, «бьется за освобождение России от большевизма»! Он, русский националист, становится, в случае победы, стратегическим союзником Германии! Против кого? Разумеется, против США — после России в планах Гитлера покорение США… Власов пугал американцев тем, что он хотел сделать то же, что хотели сделать американцы, — «уничтожить коммунизм», но Власов это уже делает в союзе с нацистами, а не с американцами. Продуманно создавая такую ситуацию с Власовым, Сталин перетягивал перепуганных американцев на свою сторону, даже самых махровых врагов СССР в США, по крайней мере, не позволяя американцам открыто, всей своей экономической, финансовой и военной мощью встать на сторону Гитлера.

В этой связи надо сказать вот еще что. Трагедия для нас — немецкие войска мы пропустили в 1941 году под стены Москвы. Но поднимемся над полем боя и, поглядывая на континенты, зададимся вопросом: на чьей бы стороне оказались США и Англия, начни мы 22 июня 1941 года наступать, пойди мы вперед, на Варшаву и Берлин? Только увидев немцев под Москвой, поняв, что самый страшный зверь для США не большевики, а нацисты, американцы заколебались, качнулись в нашу сторону, а Черчилль, так тот даже заговорил об идее открытия второго фронта против Гитлера в Европе, а не против Сталина, как могло еще случиться в июне, июле, августе и сентябре 1941 года.

Глобальный стратегический расклад сил был во всех отношениях на стороне Гитлера. Гитлер торжествовал. 30 сентября 1941 года он заявлял:

«Утверждали, будто будет второй фронт. Когда мы начинали нашу атаку на Востоке, предсказывали, что второй фронт — у дверей. Мол, будьте осмотрительны. Мы не обращали внимания и вместо этого маршировали дальше».

Гитлер знал, что говорил. А имел он в виду исключительно Соединенные Штаты Америки. Вспомним, когда Германия объявила Штатам войну? 7 декабря 1941 года. Что это за день, с точки зрения расклада мировых сил?

Битва за Москву началась 30 сентября 1941 года. День 7 декабря 1941 года был, может быть, самый тяжелый и критический в этом сражении: немцы вышли на ближайшие подступы к Москве, захватили Красную Поляну — 27 километров от Москвы — и Крюково. 28 ноября немцы попытались развить удар северо-западнее Москвы: небольшие силы врага переправились на восточный берег канала Москва — Волга в районе Яхромы и уже в бинокль рассматривали Кремль. Приблизительно в этот день 20-я армия генерала Власова, истекая кровью, билась за каждый метр русской земли, спиной ощущая шершавые стены Кремля. Все висело на волоске. Но Гитлеру так не казалось, у него на столе лежали пригласительные билеты в Большой театр на торжества по случаю взятия Москвы. Гитлер не без основания считал, что с Россией покончено, пора браться за США, и объявил Штатам войну. Не сделай он этого. Штаты так и стояли бы враскоряку, не зная, кому отдаться — Сталину или Гитлеру? 7 декабря Гитлер отверг США — так обстояли дела.

Не думаю, что Сталин намеренно пропустил немцев под Москву, чтобы второй фронт был открыт не против него, а против Гитлера. С полной уверенностью можно сказать только одно: на первом этапе войны Сталин вообще не планировал никаких наступательных операций — они были смерти подобны для СССР. Пойди он в 1941 году вперед, на него навалился бы весь мир.

«Бей кровожадных большевиков!» — что в итоге означало бы поголовное уничтожение русских.

Когда-нибудь мы узнаем, что Сталин планировал отступать (да, именно планировал! да, именно отступать!) только с территорий, приобретенных после сентября 1939 года, ~ для демонстрации всему миру своей неагрессивности, миролюбия и… слабости, неопасности для Европы и Америки. Так начиналась Главная Битва Сталина в Великой Отечественной войне — битва за союзников. Войну-то мы начинали без единого союзника, но с мощным Антикоминтерновским блоком и «осью» Берлин — Рим — Токио, нацеленных на захват Москвы — едва ли не два десятка стран в общей сложности. Но внимательно анализируя ситуацию, нельзя не сделать вывод: победы гитлеровцев были использованы Сталиным в борьбе за союзников. Мудрость древняя: в войне побеждает тот, кто выигрывает битву за союзников. Так оно в конечном счете и оказалось — в 1945 году у Сталина было едва ли не два десятка союзников, целая антигитлеровская коалиция. Это и называется выигрывать войны политическими средствами. До сих пор на Западе воем воют: ну почему они оказались союзниками Сталина, какой бес попутал их в этом деле?

Но есть такая поговорка: «На бога надейся, а сам не плошай!» Почему Сталин и для Западного фронта, который держали русские «добровольцы» во главе с генералом Власовым, повторил свой приказ номер 227 «Ни шагу назад!»? В своей книге Л. Безыменский пишет:

«Если на мгновение вернуться к 1941 году, то есть к решающему рубежу Второй мировой войны, обозначенному датой 22 июня то сразу после этой зловещей даты посол Германии в Анкаре Франц фон Папен — опытный разведчик эпохи Первой мировой воины, бывший рейхсканцлер, бывший вице-канцлер в первом правительстве Гитлера, а затем посол в Австрии и Турции — в беседе с министром иностранных дел Турции Сараджоглу буквально в день нападения на СССР стал обсуждать вопрос о возможности «общей базы» в войне против «большевистской России» между Германией, Англией и США. Он просил Сараджоглу действовать в этом направлении, заручившись по меньшей мере согласием западных держав не вмешиваться в германо-советский вооруженный конфликт. Сараджоглу охотно подхватил этот пробный шар и немедленно встретился с английским послом сэром Начбил-Хьюджессеном. Тот, как сообщил Папену министр, «был не против», считая, что это могло бы привести к сделке воюющих держав за счет Советского Союза».

Далее в игру вступил и премьер-министр Турции Сайдам. Он рекомендовал Папену включить США в круг закулисных переговоров, а с этой целью Германия должна подчеркнуть, что ведет войну «не против русского народа», а только против коммунистической системы. Американский представитель в Анкаре Дж. Макмэррей, в свою очередь, не отверг идею Палена — Сараджоглу о сговоре против русских. Сговориться против русских — это значит заключить с Гитлером сепаратный мир, что одно и то же, как стать, союзником фюрера. Эта тенденция к сговору усилилась после поражения немцев под Москвой. Гальдер — бывший начальник генерального штаба сухопутных войск Германии — признавался после войны в письме к Безыменскому, что у него уже после Москвы сложилось мнение, что войну, как он выразился, «нельзя выиграть военными средствами», то есть нужны были средства политические.

Аналогичное «прозрение» случилось и с начальником разведки СС Вальтером Шелленбергом. В августе 1942 года в беседе наедине Гиммлер прямо спросил: что Шелленберг собирается делать, если война будет проиграна? Шелленберг ответил незамедлительно: попытаться, пока не поздно, установить контакт с США и Англией. Гиммлер полностью согласился с Шелленбергом. Что значит «установить контакты»? Как себе представляли эти люди «сепаратный мир» в декабре 1941 года? А только так: прекращаются боевые действия, немцы и русские остаются на тех позициях, на которых их застал этот самый «сепаратный мир», то есть немцы остаются разглядывать Кремль в бинокль. Могли быть и другие варианты, например, отвод немецких войск за канал Москва — Волга — на 27 километров от Москвы. Риббентроп, принимая посла Болгарии, объявил, что в США очень много изоляционистов и, возможно, придет время, когда «вся Америка» выступит за примирение. Идея «компромиссного мира», разумеется, только после «победы над Россией», густым облаком витала во всех высоких кабинетах Старого и Нового Света, в кабинетах «Великого рейха». Заключение «сепаратного мира» (то есть без СССР) намечалось кое-кем даже на осень 1942 года.

Здесь есть необходимость подробнее поговорить о книге Льва Безыменского «Тайный фронт против второго фронта». Она вышла в издательстве АПН в 1978 году, тиражом 200 тысяч. Об авторе сказано, что он

«один из советских писателей-документалистов, которые связали свою литературную судьбу с историей Второй мировой войны и разоблачением нацизма. Участник Великой Отечественной войны, Л.А. Безыменский опубликовал в АПН ряд книг, основанных на собранных им документах и свидетельствах очевидцев («Особая папка «Барбаросса», «Разгаданные загадки Третьего рейха») и раскрывающих закулисную сторону событий военной эпохи. Новая работа автора, в которой использованы неизвестные доселе материалы из архивов США, посвящена истории создания второго фронта и разоблачению происков врагов антигитлеровской коалиции народов СССР, США и Великобритании».

Внутренние рецензии на эту книгу написали: доктор исторических наук В.М. Кулиш, доктор военных наук, профессор Р. Симонян, А.А. Урбан. Как видим, автор книги нерусский, ни один из рецензентов русским также не является. Это я к тому, что, пока русскую историю будут писать нерусские авторы, у нас так и будет всегда: либо история партии, либо история дружбы народов, либо история интернациональных связей народов, населяющих некую территорию — то ли Российскую империю, то ли СССР, то ли СНГ или РФ. Так и с этой книгой. Посвящена она с первой до последней страницы второму фронту. Уйму архивных документов цитирует автор: и немецких, и американских, и английских, и японских… С десятками людей, участниками открытия второго фронта, вел переписку автор, у десятка людей автор брал интервью, даже у самого начальника личного штаба Гиммлера генерала Вольфа. Книга о втором фронте, 276 страниц — и ни строчки о генерале Власове и его почти миллионной армии на Западном фронте! Ни строчки, ни буковки! Так можно писать историю? Это ведь все равно, как если писать историю советско-германского фронта и ни строчки, ни слова не написать о Красной Армии; рассказывая о трагедии в Перл-Харборе, даже не упомянуть об американском флоте, об американских кораблях там; рассказывая сказку про Красную Шапочку, опустить эту самую Шапочку и говорить только о Волке… Оказывается, все это можно. Если ты, разумеется, интернационалист до мозга костей. К слову, книга Безыменского интересна настолько, насколько сказка про Красную Шапочку интересна без Красной Шапочки.

Безыменский, например, рассказывает историю о том, что знаменитая «бременская авиационная фирма «Фокке-Вульф» была в значительной части… американской.

Могло ли такое быть? Выпущенные на американском заводе бомбардировщики — на службе Геринга, идут бомбить Сталинград? Увы, все возможно в том мире, где решают не совесть и честь нации, а прибыль».

К этим словам могу добавить, что на американо-немецком заводе фирмы «Фокке-Вульф» у станков стояли «осты» — русские. Безыменский знает это, но почему-то скрывает. Кстати, именно Геринг в конце 1942 года при фюрере ляпнул, что русские рабочие более квалифицированные, чем немецкие, после чего русских рабочих привозили на германские заводы эшелонами, продолжая называть их унтерменшами.

Однако в книге Безыменского нас интересует не это. Например, Безыменский приводит донесение президентуры из Парижа от 26 мая 1943 года — до начала Курской битвы еще два месяца.

СОДЕРЖАНИЕ:

высказывания английского посла в Мадриде Хора о военном положении.

«ИСТОЧНИК: Агент 36/1.

Агент 36/1, который недавно был в Мадриде, имел личную беседу с сэром Сэмюелем Хором, содержание которой излагается ниже».

Безыменский спрашивает, и сам же отвечает:

«Что же «излагается ниже»? — Сначала оценка политики Франко, затем — причины, почему Англия и США в данный момент не собираются вступать в переговоры с Гитлером при посредничестве Испании. Хор сказал:

«Мы вовсе не хотим, чтобы Красная Армия вступила в Берлин. Более того, мы готовы бороться с коммунизмом. Однако нам кажется более важным уничтожение национал-социализма в Германии. И без того внутри рейха уже есть коммунистические течения, так как рабочим нечего есть».

Дальше сэр Сэмюель перешел к возможным действиям союзников:

«Сейчас мы заняты тем, чтобы оснастить в Северной Африке 500-тысячную французскую армию. Однако ее собираются не вводить в бой, а подготовить для оккупации Франции, чтобы после отхода немецких войск избежать нарастания коммунизма и других беспорядков».

Мог ли Сталин и ГРУ знать еще до Курской битвы эти разговоры на Западе: «Мы вовсе не хотим, чтобы Красная Армия вступила в Берлин, мы готовы бороться с коммунизмом»? Мог… Далее Безыменский пишет:

«В конце 1942 года в качестве специального наблюдателя в ранге военно-морского атташе в Стамбул был направлен бывший посол США в Болгарии Джордж Эрл. Лерзнер организовал встречу Эрла с адмиралом Канарисом… Программа Канариса гласила: «После государственного переворота в Германии^[170] оппозиция предлагает западным союзникам капитуляцию, единственным условием которой явятся совместные англо-американо-германские действия, долженствующие воспрепятствовать советскому продвижению в Центральную Европу…» Другим «перлом» было предложение Канариса послать в Англию офицера генштаба, дабы он открыл союзникам Западный фронт, если те высадятся во Франции…»

Про это же пишет протоиерей А. Киселев в книге «Облик генерала А.А. Власова (Записки военного священника)»:

«Заговор 20 июля, в котором деятельное участие принимал упомянутый полковник Фрейтаг-Лорингховен, был весьма детально разработан. Согласно плану предусматривался немедленный мир на Западе (верховное немецкое командование в Париже даже подготовило аэродромы для высадки десантных войск союзников), а на Востоке продолжение войны с превращением ее в гражданскую.^[171] Для этого была нужна хорошо подготовленная и мощная Власовская армия».

Мог ли Сталин и ГРУ знать об этих, как выразился Безыменский, «перлах» Канариса и его английских партнеров? Безусловно, мог. Сталин и ГРУ еще до Курской битвы знали точно, что немцы откроют «союзникам Западный фронт, если те высадятся во Франции», знали, но предотвратить это им на тот момент было нечем.

И снова Безыменский:

«В 1943 году Молыпке несколько раз побывал в Стокгольме и в Стамбуле. Первый визит на берега Босфора не принес особого успеха. Замысел состоял в том, чтобы встретиться с американским послом в Каире Александром Кэрком, которого Мольтке знал с давних времен».

В Стамбуле Мольтке встретился с двумя агентами стамбульского бюро УСС^[172] Александром Рюстовым и Гансом Вильбрандтом. И они «породили» такой вот документ:

«Экспозиция о готовности мощной группы подготовить и поддержать военные операции союзников против нацистской Германии…

Характер и позиция немецкой оппозиционной группы: если отвлечься от национал-социалистической партийной иерархии и подчиненных ей органов и функционеров, в Германии есть две группы, обладающие властью: офицерский корпус вермахта и высшие чиновники… Внутри тесно связанных между собой кругов высшего чиновничества и кадрового офицерства можно различить три категории:

1) политически нейтральных специалистов…

2) убежденных нацистов…

3) решительных и сознательных противников нацизма…

Третья категория, в свою очередь, распадается на два крыла: одно одобряет «восточную», прорусскую ориентацию, другое — «западную», проанглосаксонскую тенденцию… Хотя западная группа oппозиции численно слабее, она занимает многие ключевые посты в военной и чиновничьей иерархии, включая верховное главнокомандование… Сейчас эта группа ищет практической основы для эффективного сотрудничества с англосаксонскими союзниками.

Предпосылки для сотрудничества с союзниками:

…Важной предпосылкой нижеследующего плана является сохранение Восточного фронта, который должен пройти примерно по линии Тильзит — Лемберг… Подобная ситуация оправдывает перед национальным самосознанием решающее действие на Западе, являющееся единственным средством предупредить мощную опасность с Востока.

Группа готова осуществить далеко идущие планы военного сотрудничества с союзниками… Победа над Гитлером,^[173] вслед за чем произойдет возможно быстрая оккупация Германии союзниками, молниеносно изменит ситуацию.

Если будет решено создать второй фронт на Западе, введя со всех сторон превосходящие силы, которые затем осуществят тотальную оккупацию Германии, группа готова поддержать операцию союзников всеми своими силами… Она позаботится о том, чтобы одновременно с высадкой союзников было бы образовано временное антинацистское правительство… Она исполнена решимости воспрепятствовать опасности (большевизации) и в первую очередь помешать тому, чтобы война окончилась победой Красной Армии, которая означала бы русскую оккупацию Германии еще до прихода англосаксонских войск…»^[174]

5 октября 1943 года американский разведчик Теодор Морде встретился в Стамбуле все с тем же фон Папеном. Он вручил немецкому послу американский документ, который, по его словам, должен стать основой политического соглашения между США, Англией и Германией. Безыменский цитирует его:

«I. Признание принципа, согласно которому Германия будет господствовать в политической, промышленной и сельскохозяйственной жизни континентальной Европы. Для этого:

а) союзники благожелательно отнесутся к тому, что Берлин станет резиденцией парламента, представляющего все государства Федеральных Штатов Европы,

б) союзники благожелательно отнесутся к предложению, согласно которому границы Германии будут пересмотрены с целью включения немецких меньшинств из Польши, Судетской области, Австрии и т. д.

2. Германия, США и Великобритания станут «державами великой тройки». Германия — в континентальной Европе, США — на американских материках и в Китае, Великобритания — в заморских территориях и в Африке (континентальная Европа будет включать Польшу, Прибалтику и Украину). Германия будет покупать сырье у США и Великобритании и поставлять им продукцию. На европейском рынке не будет британской и американский конкуренции с Германией.

3. Германия не будет вмешиваться в действия союзников против Японии. Взамен она получит компенсацию за счет голландской колониальной империи.

4. Ленд-лиз и прямая помощь России будут прекращены в том случае, если Германия не будет помогать Японии в ее действиях против России или против союзников.

5. США и Великобритания гарантируют, что Россия никогда не вторгнется на германскую территорию. В случае необходимости они вооруженными силами помогут Германии, дабы воспрепятствовать вмешательству России в торговые, политические и промышленные дела новой, послевоенной Европы…»

Тут уже не детали сговора немцев с союзниками о сдаче Западного фронта американцам и англичанам — дело это, как видим, уже окончательно решенное, — тут детальный план мироустройства «после того». Ну чем не «план Барбаросса» в американском, английском и немецком исполнении! России по этому плану отводится место: не то в резервации, не то в полуконцлагере, в который русских — именно русских, нас — будут загонять американцы, англичане и немцы совместными армиями всякий раз, когда мы захотим на волю, захотим самостоятельности. До завершения переброски 800 000 власовцев с Восточного фронта на Западный оставалось ровно два месяца. Пока еще нет такой силы, которая может сорвать сговор американцев, англичан и немцев — не допустить Красную Армию в Европу, остановить ее, для начала, на границах 1939 года.

«Не больше и не меньше!» — так прокомментировал этот документ Безыменский… в 1987 году, считая его бредовым. Зря так считал. Этот план сегодня выполняется ударными темпами… Но в данном случае нас интересует другое — как немцы готовились сдать Западный фронт союзникам без единого выстрела.

«Папен через Морде просил США и Англию «надолго оставить свои войска в Европе»,^[175] рассчитывая, что условия мира разрешат Германии сохранить вооруженные силы для охраны своего восточного вала против русских». Такая «охрана может спасти Европу, что будет вкладом Германии в общее дело».

Сегодня мы имеем уже 50-летнее пребывание американских и английских войск в Европе, на территории Германии, сегодня мы имеем «вооруженные силы» Германии — самые мощные на Европейском континенте. Сегодня мы имеем германские «вооруженные силы», не «охраняющие Европу от русских», а по-современному воюющих в Боснии, захватив, по сути дела, Хорватию и выйдя к Адриатическому морю — мечты Гитлера. Сегодня Германия получила «добро» на военные операции не только в районах НАТО, но и по всему миру. Сегодня уже министр обороны ФРГ отказывается принимать, отказывается разговаривать, подавать руку министру обороны России… Ничего себе наследники разгромленной нами армии! Ничего себе наследники армии, которая превратила всю европейскую часть нашей страны в пепел, уложив в танковые рвы и яры до 50 миллионов нашего народа!

«Стратегия и политика: могут ли Америка и Россия сотрудничать?» — так именуется меморандум, который в конце августа 1943 года составило УСС», — пишет Безыменский. Это было, когда победоносно заканчивалась Курская битва, но до переброски 50 дивизий власовцев с Восточного на Западный фронт еще оставался месяц — ничто, казалось, не предвещает срыв оговора американцев, англичан и немцев против русских. Преград этому сговору против русских нельзя было на тот момент рассмотреть даже под микроскопом. Но… А в это время генерал Власов мотался по лагерям для советских военнопленных: вербовал, рекрутировал, производил тотальную мобилизацию, в виде листовок, обращений, «открытых писем» рассылал по всем лагерям, городам и деревням «повестки» — явиться на «призывные пункты», в «военкоматы» хоть в чем мать родила. Генерал Власов создавал своими собственными руками, как когда-то под Киевом, а потом под Москвой, свою, очередную, третью по счету армию — Власовскую армию.

Что же в том меморандуме, который загрифлен грозными словами: «Секретно», «Исключено из обычного порядка рассекречивания, 3-я^[176] степень секретности. Степень пересматривается каждые 12 лет. Не подлежит автоматическому пересмотру». Безыменский делает такое пояснение к этому документу:

«Архив директора УСС в Национальном архиве США. Американские историки упоминали этот документ, но не публиковали его полностью».

«Подобные грифы объяснимы, речь шла о документе, составленном УСС под руководством его директора генерала Уильяма Донована. Более того, рукой генерала было начертано: «Напечатать для информации как документ Объединенного комитета начальников штабов» (высшего органа вооруженных сил США). А наверху — сделанное также от руки — обозначение «Меморандум 121». Иными словами, документ был апробирован высшим военным руководством США и представлен на рассмотрение военных руководителей США и Англии. Его рассекретили лишь в 1978 году».

В августе 1943 года в канадском городе Квебеке встречались Франклин Рузвельт и Уинстон Черчилль, а также военное руководство США и Англии, высшие офицеры разведки. «Предстоят важнейшие решения. И для этих решений готовят проекты, в их числе «Меморандум 121».

Меморандум начинается с изложения принципиальных основ стратегии Соединенных Штатов Америки в войне. «Стратегия буквально неотделима от политики. Независимо от того, направляется ли она сознательно к достижению конкретных военных целей, стратегия фактически в весьма значительной степени определяет военные цели, которые можно достигнуть и которые действительно будут достигнуты»… Но мы пропустим эту философию на мелком месте. Перейдем сразу к тем местам, которые касаются нас непосредственно. Вот: «Имеется лишь один способ победить Советский Союз только силой: повернуть против него всю мощь все еще сильной Германии». Безыменский резонно замечает: «…о повороте войны в «обратную сторону» можно было говорить только при условии, что кто-то поможет гитлеровской Германии в войне против Советского Союза. Кто же? Соединенные Штаты? Однако составители меморандума «припасли» еще вариант: «Проводить независимую стратегию в надежде на ДЕШЕВУЮ ПОБЕДУ^[177] над Германией и лучшую позицию для переговоров с Россией». Бесплатного сыра, как известно, не бывает, а если и бывает, то только в мышеловке. Мы пели: «Нам нужна на всех одна победа, мы за ценой не постоим». Американцам нужна была «дешевая победа». Демократы до сих пор заламывают руки с вопросом к нам о цене победы, мол, она велика, слишком велика. Согласен, американцы и англичане в который раз тут обштопали нас по части цены за победу. В Первую мировую войну они вообще просто украли нашу победу над немцами, ввергнув нас в гражданскую, братоубийственную бойню. На этот раз, спасибо Сталину, им это не удалось.

Самые интересные места в меморандуме те, где даются прогнозы.

«Германские войска все больше будут перебрасываться из Западной Европы в Восточную… Соединенные Штаты и Великобритания могли бы предпринять наступление ограниченными силами на Западе… Немцы, предпочитая англо-американскую оккупацию русской, вероятно, станут оказывать сравнительно слабое сопротивление Западу, но будут пытаться удерживать свои позиции на Востоке…»

Вновь дадим слово Безыменскому:

«Действительно, не будем предвзятыми к авторам меморандума. В числе альтернатив на первое место они все же поставили открытие второго фронта и «немедленное соглашение с Россией». Но какова была аргументация? «Повторяем, основные цели Соединенных Штатов в этой войне: в интересах американской безопасности:

1) уничтожить германское господство в Европе

2) не допустить господства в Европе в будущем какой-либо отдельно взятой державы (такой, как Советский Союз) или любой группы держав, в которой мы не имеем сильного влияния». Поэтому, если уж высаживаться в Европе, то мощными силами. Тут авторы документа делятся своим недоумением: «В случае продолжения в умеренно возросшем, но все еще ограниченном масштабе англо-американских операций против стран оси окончание военных действий против Германии застанет советские войска на континенте гораздо более сильными, чем войска западных союзников. Однако, несмотря на такую перспективу, советское правительство все настойчивее продолжает требовать, чтобы союзники предприняли крупное наступление на суше против Германии». Чудаки эти русские! Могли бы располагать превосходством во время торга, и сами рискуют его потерять? Такова извращенная логика антикоммунистов, которым было и есть невдомек, что Советскому Союзу были чужды такие понятия, как «торг» или «превосходство», когда речь шла о союзнических отношениях. Главной целью СССР был разгром фашизма, и только ради нее он требовал выполнения США и Англией своих обязательств».

Безыменский неправильно прочитывает «недоумение» авторов меморандума. Сталин хорошо понимал, что, пока американцы не откроют фронт против немцев, сохраняется возможность, что они могут открыть его против СССР. Сталину в августе 1943 года нужен был не американский фронт против немцев, ему не нужна была даже сама возможность, что американцы могут открыть этот фронт против него, Сталина. В данный момент была та же ситуация, что ив 1941 году, когда американцы, стоя враскоряку, все раздумывали, на чьей стороне им лучше воевать: на стороне Гитлера или на стороне Сталина? Так они стояли до тех пор, пока немцы не врезали им первые и не объявили США войну. Не объяви немцы войну американцам, еще неизвестно были бы США нашими союзниками, а не союзниками Гитлера против нас.

Сталин боялся, что американцы повернут войну в «обратную сторону». Сталину нужны были не победы американцев над немцами, чтобы облегчить удары немцев на советско-германском фронте, не это ему нужно было, ему не нужно было, чтобы из-за американцев немцы снимали с Восточного фронта дивизии и перебрасывали их на Западный фронт. Глупости! Американцы и англичане на такое вообще не согласились бы, да и не было такого разговора. Где вы видели, чтобы за всю историю американцы и англичане вызывали «огонь на себя»?

Нет! Сталин ни на минуту не верил ни американцам, ни англичанам, ни немцам. Он отлично знал, что идет сговор между ними, сговор против Советского Союза. Предотвратить его можно было только одним — повязав американцев и англичан кровью — началом боевых действий против немцев. Сделав это, он мог спокойно «выполнять свой союзнический долг», врываясь в Европу всеми фронтами. В меморандуме прямо сказано, что пока общественное мнение в США и Англии, да и в остальных странах целиком против немцев, но так будет продолжаться до тех пор, «пока завоевание России значительно не продвинется». Сталин знал, как только Красная Армия вплотную приблизится к границам Польши, Чехословакии, Румынии, Венгрии, Германии… общественное мнение с помощью жупела «красной опасности» можно в короткий срок повернуть против СССР, а заодно и всю войну в «обратном направлении». Впрочем, не будем забывать, что события развиваются в августе 1943 года и 50 власовских дивизий еще на Курской дуге, а не во Франции, Италии, Голландии и т. д. Именно поэтому Сталину в это время без разницы, где союзники будут высаживаться, открывая второй фронт, — в Италии или во Франции.

В октябре 1943 года Сталин встретился в Москве с А. Иденом — министром иностранных дел Англии. Обсуждался вопрос открытия второго фронта. Из стенограммы:

«СТАЛИН говорит, что имеются две возможности решения этой проблемы. Первая — это перейти к обороне в Италии и при помощи имеющихся сил, а также тех, которые смогут быть высвобождены в Италии, произвести высадку во Франции. Второе решение заключается в том, чтобы не высаживаться во Франции, а пробиться через Италию в Германию. Можно решить и так и так. ВСЕ ЗАВИСИТ ОТ РАССТАНОВКИ СИЛ»^[178]

Это позже Сталин будет намертво стоять на том, чтобы союзники высаживались не в Италии, а во Франции. В Италии в 1944 году окажется всего несколько дивизий Власова, а во Франции — чуть меньше пятидесяти.

Позже Рузвельт говорил:

«Всякий раз, когда премьер-министр (Черчилль. — В.Ф.) настаивал на вторжении через Балканы, всем присутствующим было совершенно ясно, чего он на самом деле хочет. Он прежде всего хочет врезаться клином в Центральную Европу, чтобы не пустить Красную Армию в Австрию и Румынию и даже, если возможно, в Венгрию. Это понимал Сталин, понимал я да и все остальные…»

Много позже, после мая 1945 года, в газете «Нью-йоркские ежедневные новости» будет напечатана статья «Идиотизм в политике». Только одна цитата из нее:

«Пусть Кремль не забывает, что немецкая пехота во 2-ю мировую войну далеко проникла в Россию и нанесла бы последний смертельный удар Сталину и его компании, если бы не идиотизм Гитлера и наших «господ новой политической линии», которые спасли Сталина с его рабовладельческой системой».

Надеюсь, расшифровывать этот текст не требуется. Так вот, на статье этой Черчилль якобы сделал такую надпись: «Не ту свинью зарезали союзники…» У протоиерея Киселева есть такие слова в его книге про Власова:

«Однако в тот момент реальная сила принадлежала не им. Кому же она принадлежала? Если мы назовем немецкую армию, нац. — социалистическую партию и, наконец, самого Гитлера, то и это не будет полным ответом».

Геринг принимал Мальцева и Ашенбреннера.

«В разговоре Геринг признался, что англичан, французов и американцев он все же более или менее понимает, но ни он, ни его коллеги не в силах постичь истинный характер России и русских. Это признание второго человека в рейхе, сделанное буквально на исходе войны, произвело на Крегера весьма мрачное впечатление. К тому же беседа проходила под аккомпанемент легкой дрожи, время от времени сотрясавшей мебель и стекла окон. Это с западного берега Одера била артиллерия маршала Жукова».^[179]

Тогда же, в ноябре 1943 года, в Мадриде советник румынского посольства Григориу от имени Антонеску вел секретные переговоры с американским послом Карлтоном Хэйсом. Последний формально сохранил союзническую лояльность, повторив требование, пишет Безыменский, о безоговорочной капитуляции, однако добавил, что при этом условии можно… избежать «оккупации всей Румынии» советскими войсками. Антонеску ответил, что согласится на это в том случае, если капитуляция произойдет после высадки англо-американских войск на Балканах и их продвижения в Румынию. Антонеску считал, пишет Безыменский, что США и Англия «скорее заинтересованы в предупреждении советского вторжения в Европу, чем в ликвидации гитлеровского режима». В конце 1942 года, в разгар Московской битвы, когда чаша победы уже пошла в нашу сторону, по указанию министра иностранных дел Румынии началось выяснение возможностей сепаратного мира между Румынией и Германией, с одной стороны, и США и Англии — с другой. Как выяснилось после войны, свидетельствует Безыменский, румынские эмиссары предлагали свои услуги, дабы добиться от Гитлера согласия на то, чтобы допустить высадку союзников во Франции. Антонеску настолько обнадежила реакция Запада, что он весной 1943 года сообщил об этом в Берлин. Американцам же румыны отстучали такую телеграмму: «Гитлер, возможно, будет готов к миру по соглашению с англичанами и американцами. Он оставит все занятые ими страны, кроме Украины». Из Бухареста умоляли англичан и американцев «прийти» в Румынию, «не пустить» большевиков…

Через Италию союзники действительно захватывали бы беспрепятственно всю Центральную Европу, намертво закрывая нам дорогу на Запад. Высаживаясь во Франции, союзники попадали в засаду, напарываясь на армию генерала Власова. Кстати, именно в Италии, именно на армию Власова напоролась польская армия Андерса в районе Монте-Касино и полегла там почти до единого. Ее хватило там только на одно сражение. Хитрованы поляки думали пробить дорогу для англичан на Балканы вплоть до Варшавы. Все-таки русский бог всегда был сильнее польского!

Это верно, до 6 июля 1944 года, то есть до высадки войск союзников в Нормандии, существовал и действовал реальный «второй фронт» — антисоветский, антирусский, главная цель его была: сговор англичан, американцев и немцев против русских. В 70-е годы были опубликованы более чем сенсационные документы. Оказывается, летом 1943 года в испанском городе Сантандер состоялись тайные переговоры руководителей трех разведок: гитлеровской Германии, США и Англии. Сюда, соблюдая строжайшую конспирацию, прибыли: адмирал Канарис, генерал Уильям Донован и генерал Стюарт Мензис.

После покушения на Гитлера замешанный в этом деле Канарис на допросе в гестапо скажет по поводу той встречи в Сантандере:

«Мы при случае обсуждали возможности мира. В первую очередь о том, чтобы заключить мир с западными державами и вместе с ними совместно бороться с большевиками. Фельдмаршал Клюге спросил меня, какой компромисс может быть достигнут с англичанами. Я мог ему сообщить лишь то, что через месяц Валленберг изложил английскую позицию: на востоке границы 1914 года; Польша и Литва должны образовать государственную унию и, ввиду их антибольшевистских^[180] настроений, примкнуть к Германии; Австрия и Судетская область остаются немецкими, Южный Тироль вплоть до линии Боцен — Меран снова будет немецким, район Эйцен-Малъмеди остается немецким, об Эльзас-Лотарингии Германия будет вести непосредственные переговоры. Германский суверенитет неприкосновенен, никаких репараций, вместо них совместное восстановление Европы, экономическое объединение европейских государств без России».

В переводе на русский язык это означало: Германия и ее подручные типа Венгрии, Румынии, Италии, Финляндии и пр. на оккупированной ими нашей территории, что равнялось почти всей европейской части нашей страны, где была сосредоточена едва ли не вся наша промышленность, наука, сельскохозяйственное производство, культура и где они даже печные трубы смели с лица земли, — после того, как немцы «заключат мир с западными державами», не только ничего не восстановят (запланировано лишь железное «совместное восстановление Европы, экономическое объединение европейских государств без России»), — но наоборот — будет «продолжена борьба с большевиками»^[181]

В Нью-Йорке в 1993 году вышла книга Б.М. Кузнецова «В УГОДУ СТАЛИНУ. Годы 1945–1946». Есть в той книге слова, написанные в 1954 году:

«Сегодня много говорят о «РУССКОЙ УГРОЗЕ», но ни Вашингтон, ни Лондон не указывают на то, что самая антикоммунистическая нация на свете — это русская».

Золотые слова, только и Вашингтон, и Лондон, и Берлин… и Тель-Авив — все отлично это знают. Они не борются с «коммунизмом», который только в Гражданскую войну потерял 20 миллионов русских. Они еще и навесили на лик России страшное, может быть, одно из самых отвратительных социальных творений и объявили всему свету, будто это звероподобье и есть истинное лицо России, русских. Запад под этим политическим, идеологическим, партийным кодом воюет открыто и уничтожает на глазах всего «мирового сообщества» исключительно русскую нацию — и нет вроде бы геноцида против русской нации, а есть этакая абстрактная «борьба с «ужасной политической идеологией», что-то вроде эмоционального, но в пределах приличия, философского диспута за круглым столом». Как свидетельствовал один из присутствовавших при переговорах сотрудников Канариса, Юстус фон Эйнем, адмирал подтвердил своим партнерам известную программу: устранение Гитлера, перемирие на Западе, продолжение войны на Востоке. Донован и его английский коллега согласились с предложением Канариса, констатировал фон Эйнем.

К общему плану операции «Оверлорд» был разработан план под кодовым названием операция «Рэнкин» — на случай «чрезвычайных обстоятельств». Таких «чрезвычайных обстоятельств» прогнозировалось три:

«— если сопротивление немецких войск будет сильно ослаблено,

— если немцы уйдут из оккупированных стран,

— если Германия безоговорочно капитулирует».

12 февраля 1944 года Объединенный комитет начальников штабов главнокомандующего экспедиционными войсками издал директиву по войскам, в ней, в частности, говорилось:

«Независимо от установленной даты вторжения вам надлежит быть готовым в любое время использовать такие благоприятные условия, как отход противника перед вашим фронтом, для того, чтобы вторгнуться на континент с теми силами, которые к этому времени будут в вашем распоряжении».

Налицо сговор? Безусловно. Иначе зачем «Рэнкин» и директива по войскам? В этом раскладе получается, что вначале должен быть план «Рэнкин», что план «Рэнкин» главный, основной, а «Овер-лорд» — вспомогательный, так, для бумаги и обмана Сталина. Американцы должны были по этому плану оккупировать всю Германию, Англия, «двигаясь из Италии, захватить всю Австрию…».

По поводу этого «реального второго фронта» Безыменский вопрошает:

«Когда единству антигитлеровской коалиции угрожала наибольшая опасность? В 1942 году, когда она только создавалась? В начале 1943 года, когда в США Донован и его сторонники еще могли надеяться, что убедят Рузвельта в возможности сговора с германским «центристским или социалистическим правительством»? Или в 3944 году, когда некоторые американские генералы рисовали себе картину быстрого марша от Нормандии до Берлина? Или, наконец, в 1945 году, когда Гиммлер готов был заплатить Даллесу любую цену, лишь бы тот пошел на сговор? Все эти вопросы умозрительные, ибо решали, к счастью, не те, кто хотел сговориться. Решало совсем другое: реальное соотношение сил на фронтах Второй мировой войны, и в первую очередь на его главном, советско-германском фронте».

Можно было бы полностью согласиться с Безыменским, если бы он в состав советско-германского фронта зачислил и армию генерала Власова. Можно было бы согласиться с Безыменским, если бы он, говоря о реально существовавшем где-то с 1942 года — сразу после Сталинграда — «втором фронте сговора против русских», он бы говорил и о том, что Власов под руководством Сталина и ГРУ создал тот самый знаменитый «Атлантический вал», иными словами, второй фронт Сталина. Первый — советско-германский, второй — русско-союзнический. И нет вопроса: «Когда единству антигитлеровской коалиции угрожала наибольшая опасность?» В январе 1944 года, когда последняя власовская дивизия заняла свое место на «Атлантическом валу», кончилась возможность сговора американцев и англичан с немцами, на предмет открытия союзниками Западного фронта, открытия, как «некоторые американские генералы рисовали себе картину быстрого марша от Нормандии до Берлина». Гиммлер, в самом деле, мог «быть готовым заплатить Даллесу любую цену, лишь бы тот пошел на сговор», но это уже был 1945 год, Гиммлер мог только блефовать, потому что дорога на Берлин с запада была у русского генерала Власова и его армии.

О сговоре, который мог реально состояться, правомочно говорить только до января 1944 года — до полной переброски власовских дивизий на Атлантическое побережье. Пока Рузвельт и Черчилль чухались, а второй фронт под давлением Сталина открыли в Нормандии в июле 1944 года, Сталин свой второй фронт в Нормандии же открыл в январе 1944 года.

Не тегеранские бумажки сделали «сговор… невозможным», а 50 дивизий генерала Власова. Они остановили войска союзников, парадным маршем вознамерившихся прошагать до Берлина и далее до самой русской границы 1939 года. Не тегеранские решения их остановили, а войска генерала Власова, вчерашние русские военнопленные. Перед высаживавшимися в Нормандии союзниками было: во Франции, Бельгии и Голландии 58 немецких дивизий, эти войска поддерживали 160 боевых самолетов. Побережье Северной Франции, Бельгии и Голландии обороняли 38 немецких дивизий. Ее основные силы были сосредоточены на побережье пролива Па-де-Кале, где немецкое командование ожидало высадки противника; на обширном участке побережья залива Сены, намеченном союзниками для вторжения на континент, оборонялись всего три немецкие дивизии… — это данные из Советской военной энциклопедии. Спрашивается, а где же 50 власовских дивизий, переброшенных по приказу Гитлера с Восточного фронта на Западный фронт? А нет их здесь, как не было их и на Курской дуге. Вот такой фантом — эти 50 дивизий генерала Власова общей численностью 1 миллион личного состава. Они во многом решили исход Курской битвы, но их нет, они не существуют. Поднимите прессу тех лет, месяцев, дней: немецкую ли или любую другую вплоть до советской, о Власове, власовских дивизиях — ни единого слова.

И на «Атлантическом валу», куда перебросили власовцев, нет их — ни одного солдата. На Курской дуге эти 50 дивизий по всем бумагам — и советским и немецким — проходят только как немецкие. На «Атлантическом валу» всего было 58 «немецких» же дивизий, получается — настоящих немецких там обреталось только 8 дивизий… В конце 1944 года Власов во всеуслышание говорил, что через 5–6 месяцев он может иметь 30–40 дивизий. Это надо читать так: к тем 50 дивизиям, которые были созданы немцами еще до появления Власова в Берлине, к тем дивизиям, вторые в виде батальонов создал Власов и его люди в 1942-м, 1943-м годах, к тем 50 дивизиям, которые он благодаря многим тысячам выпускников его, Власова, «курсов «Выстрел» не под Москвой, а под Берлином, в Дабендорфе, полностью переподчинил себе и командовал ими четко и единолично. Лишь с видимым участием и присутствием немцев.

Безыменский в своей книге приводит, правда, другие цифры:

«Генерал Эйзенхауэр собрал уникальные силы: 39 дивизий, 12 отдельных бригад и 10 отрядов, более 10 тысяч самолетов, 4 тысячи десантных судов — более 2 миллионов человек. Им противостояли лишь 18 дивизий вермахта, около 500 (!) самолетов».

Почему? Зачем? А все ради того — прячут русскую армию Власова. А если не прятать, то ведь все книги безыменских о Второй мировой войне надо будет в лучшем случае заново переписать, а в худшем — сдать в макулатуру. Хитрый Безыменский это отлично знает, потому он так запрятал 50 власовских дивизий под какие-то «18 дивизий вермахта», что не только смысл героических подвигов власовцев, а даже само присутствие власовцев на Западном фронте не разглядеть в самый мощный микроскоп. Такие вот нужные и ненужные войска: на Курской дуге 50 власовских дивизий спрятали Гитлер и Сталин, на Западном фронте 50 дивизий Власова прятали Гитлер, Рузвельт, Черчилль и… Сталин.

В ночь на 6 июня союзники под прикрытием массированных ударов авиации высадили на севере Карантана две американские и северо-восточнее Кана одну английскую воздушно-десантные дивизии. И тут, как говорится, началось кино. Оказалось, что немецкая разведка не там разведала: союзников ждали в Па-де-Кале, а они возьми и начни высаживаться… в Нормандии. К тому же союзников никто б июня на побережье Франции вообще не ждал, а ждали совсем в другой день.

«Надо же было случиться так, что командующий группой армий «Б» генерал-фельдмаршал Роммель, на участке которого высадились союзники, утром 6 июня был за сотни километров, в кругу семьи, а командующий 7-й армией Дольман по непонятным причинам отменил приказ о повышенной боевой готовности. После того как открытие второго фронта стало реальностью, Гитлер долго не верил в это; фельдмаршал Рунштедт, командовавший Западным фронтом, убеждал фюрера, что это вовсе не основная операция союзников…»

Так деликатно и аккуратно пишет Лев Безыменский о сговоре, который и реализовывался генерал-фельдмаршалом Роммелем пребыванием в «кругу семьи» и соответственно командующим 7-й армией Дольманом.

Далее Лев Безыменский продолжает рассказывать сказку про Красную Шапочку, ни слова не говоря про саму Красную Шапочку.

«Оказался ошибочным и расчет на перспективы верхушечного заговора и сговора с его участниками. Хотя для этого были заботливо созданы специальные военные планы («Следжхамер», затем «Рэнкин»), союзники ничего не получили от германского генералитета «в подарок». И дело здесь совсем не в том, что США не были уступчивы и «не ободрили» заговорщиков. Сам замысел был построен на ложной предпосылке, что антикоммунистическим заговором можно подменить платформу антигитлеровской коалиции. Деятели типа Донована и Даллеса не захотели распространить эту платформу на отношение к силам Сопротивления в самой Германии — там они искали только архиконсервативных политиканов, далеких от антифашизма. Результат известен».

Во-первых, почему «оказался ошибочным и расчет на перспективу верхушечного заговора»? Высадку союзники начали 6 июня 1944 года, а граф фон Штауфенберг взорвал свою бомбу в канцелярии Гитлера, как и планировалось, 20 июля 1944 года.

Во-вторых, что имеется в виду, когда говорится: «…союзники ничего не получили от германского генералитета «в подарок»? Напомню вопрос американского генерала Пэча, который он задал при разговоре с генералом Малышкиным, Пэч

«внезапно припомнил имя Власова. Он вспомнил добровольческие части, с которыми встретилась американская армия во время боев во Франции. Он спросил:

«— ПОЧЕМУ ВЫ ТОГДА БОРОЛИСЬ ПРОТИВ НАС НА ЗАПАДЕ?»^[182]

Люди Власова вообще-то всегда были с врагом нагловатыми и бесцеремонными. И генерал Малышкин, не моргнув глазом, заявил американцу Пэчу, который к тому времени знал точную цифру убитых соотечественников на втором фронте — 495 тысяч:

— Мы никогда не сражались на Западе.

— Но мы взяли в плен тысячи русских в немецкой форме и которые принадлежали к армии Власова, о которой вы говорите!

Лицо генерала Малышкина вытянулось».

И какой такой убийственный аргумент выложил истинный выученик Андрея Власова американскому генералу, после чего тот бы заткнулся?

«Это были не люди Власова!» Какая прелесть этот Малышкин: я — не я, и хата не моя!

495 тысяч убитых — это, конечно, для американцев национальная трагедия. Такой у них стандарт. Пэч продолжал дальше:

«Власовские дивизии, несмотря на это, могут сдаться. Они будут рассматриваться как немецкие военнопленные до получения решения из Вашингтона».

Тут же выяснилось, что дивизии Власова американцы приравняли к дивизиям СС и содержаться они будут даже «не на условиях Женевской конвенции», а на особо строгих и жестких. Лицемерный Николай Толстой-Милославский в своей книжке «Жертвы Ялты» прямо выкладывает:

«Наконец, как преспокойно отметил Джон Голсуорси^[183]23 июля 1945 года, некоторые «русские, захваченные в немецкой форме (в отличие от советских перемещенных лиц и военных)… требуют, чтобы с ними обращались, как с немецкими военнопленными в соответствии с Женевской конвенцией».

Речь тут о власовцах. И требуют они, чтобы с ними обращались, как с немецкими военнопленными, потому что так, как с ними обращаются в настоящее время, — это во сто крат хуже, чем с немцами. Почему? Потому что немцы не воевали с союзниками, а сдавались им в плен без единого выстрела, а русские воевали. Примитивная месть, англичане просто вымещали свою злобу на русских за то, что те не пропустили их без боя в Восточную Европу.

Есть во всей этой истории и такой момент, кстати, в отношении к русским он присутствует всегда и всюду. Тот же Н. Толстой сообщает:

«В 1944 году Военный кабинет Англии утвердил создание чисто еврейского военного соединения — Еврейской бригады. Бригада эта участвовала в итальянской кампании в марте — мае 1945 года. Если бы солдаты-евреи, родившиеся в Германии и бывшие ранее гражданами этой страны, попали в это время в руки врага, им угрожало бы жестокое обращение. До сих пор британский МИД с успехом добивался того, что в немецком плену с евреями обращались так же, как с другими военнопленными Британского содружества».

Много чего полезного можно почерпнуть из этих четырех предложений. Первое: с евреями в плену немцы обращались строго по Женевской конвенции — белые простыни, посылки с шоколадом. Второе, и самое важное для нас: оказывается, русские в Италии в лице дивизий Андрея Андреевича Власова противостояли еврейской бригаде, они били ее в хвост и в гриву. Ну, разве могли потом у нас стопроцентные евреи типа Кагановича и Мехлиса и типа Берии простить власовцам такое, когда они возвратились домой после мая 1945 года? Разве могли после такого «англичане» обращаться с военнопленными власовцами так же, как с «убийцами всех евреев» — эсэсовцами? Могли — только во сто крат хуже.

А переговоры генерала Малышкина с американским генералом Пэчем закончились тем, что ему объявили — он больше никакой не парламентер, а военнопленный, и препроводили прямиком в американский теперь концлагерь для военнопленных.

А с этого места в абзаце: «И дело здесь совсем, не в том, что США не были уступчивы и «не ободрили» заговорщиков» — Лев Безыменский либо намеренно снова заводит свою шарманку, что, мол, в сказке про Красную Шапочку не было и нет Красной Шапочки, либо просто не владеет этим материалом и ничего не понимает в событиях Второй мировой войны, особенно на Западном фронте. Все «уступили» тогда американцы, всех они «ободрили» тогда. Красная Шапочка только заартачилась… Вот как это было, например, в Италии, цитирую Н. Толстого из его «Жертв Ялты»:

«Основной состав Тюркской дивизии сдался в плен в районе Падуи после капитуляции немецкой армии в Италии в мае.

Союзные офицеры не раз возмущались тем, что эти не немецкие солдаты рейха воевали до последнего, и этот довод часто приводился для оправдания сурового обращения с пленными».

Дивизия Власова не сложила оружия, когда немцы подняли лапы вверх по всей Италии. Западный фронт в Италии после мая 1944 года до конца лета 1944 года был не немецким, а власовским, русским, его держали только дивизии Андрея Андреевича Власова. Они стояли насмерть — «Ни шагу назад!», — не пропуская сквозь свои ряды союзников, давая возможность Жукову захватить Берлин, Вену, Будапешт… — всю Восточную Европу. Истекая кровью в море огня «ковровых» бомбежек союзников, в пекле их артиллерийского смерча, погибая, как однажды уже под Сталинградом, как однажды уже под Москвой, на Курской дуге, сотнями тысяч, они, что называется, оседлали дорогу в Берлин и далее на Эльбу — через всю Европу аж до самой границы СССР 1939 года, по которой потом прошли армии Жукова, Рокоссовского, Конева на берега Эльбы в Белград и Вену, в Будапешт и Прагу, пришли в логово врага. Все итальянское Сопротивление почти поголовно состояло из бывших русских пленных. Эти бывшие русские военнопленные командовали едва ли не каждым партизанским отрядом, как итальянского Сопротивления, так и французского, и всякого другого по всей оккупированной Европе.

С американцами, англичанами, евреями и поляками они сражались, как выражались союзники, «с восточным фанатизмом». Очень знающий участник власовского движения, близкий, скажем так, применительно к той роли Андрея Андреевича, друг его А. Казанцев в своей книге «Третья сила» говорит про это кратко: на Западном фронте «воинские части Движения^[184] погибли почти поголовно». По его подсчетам, в тот период в Европе находилось «12 миллионов русских антибольшевиков», которые готовы были выполнить любой приказ генерала Власова, как выполнили его «воинские части Движения».

Величайшая тайна Второй мировой войны — эти самые «воинские части Движения», которые «погибли почти поголовно». Там были свои Александры Матросовы и Юрии Смирновы, там были свои Зои Космодемьянские и Оксаны Павлюченко, там были свои панфиловцы и ширднинцы, там были свои сталинградцы и защитники Брестской крепости… но мы их никогда не узнаем поименно, мы никогда не узнаем подробности их подвигов. Никогда. Вот даже такой знаток всего и вся А. Казанцев и тот в своей книге объемом в 372 страницы об этом — будто случайно, в скобках — обронил куцую фразу, которая начинается даже с прописной буквы: «Воинские части Движения погибли почти поголовно». Спасибо и за это, у других вы не найдете даже малейшего намека на 50 власовских дивизий, которые не пустили союзников в Восточную Европу. А об этом должны быть написаны горы книг, целые библиотеки, сняты фильмы, изданы поэмы. Массовым тиражом издана у нас книга для дебилов «Солдат Чонкин». Никому в мире не нужна наша русская история, наш русский подвиг, наш русский образ. Всем очень надо, чтобы мы, русские, были бы исключительно «Чонкиными»… Великий подвиг армии генерала Власова во благо России, боевой путь его подразделений и частей еще предстоит нам собирать по крупицам, по осколкам, по фрагментам, по неосторожно оброненным фразам участников тех легендарных событий.

Я хотел бы привести один, чудом уцелевший, фрагмент из неизвестной героической истории армии генерала Власова. Речь пойдет о 1-й дивизии Власова, которой командовал генерал Буняченко. По этому соединению, как по волоску Наполеона, можно судить о жизни, о борьбе и гибели целого организма — русской таинственной планеты. Есть, разумеется, книги, посвященные целиком боевому пути 1-й дивизии РОА. Например, командир 2-го полка 1-й дивизии Вячеслав Артемьев еще в 1946 году («тогда все события были свежи в… памяти, — пишет в предисловии В.Артемьев, — а сохранившиеся у меня записи и полевые карты дали мне возможность с точностью изложить многие детали») написал довольно объемную книгу, которая так и называется «Первая дивизия РОА». Есть у этого названия подзаголовок «Материалы к истории освободительного движения народов России (1941–1945)». В 1974 году эта книга в дополненном варианте вышла в издательстве «Союз борьбы за освобождение народов России» (СБОНР). В предисловии издательства сказано:

«Труд В.П.Артемьева «Первая дивизия РОА» является первым подробным описанием эпопеи 1-й дивизии». Однако тут же следует очень важное для нас признание:

«Учитывая факт, что большинство оставшихся в живых рядового и офицерского состава 1-й дивизии попало в руки советских воинских частей и, впоследствии, было выдано в особые лагеря МВД — чрезвычайно трудно, если не сказать, невозможно в настоящее время восстановить все точные факты происшествий в последние дни существования 1-й дивизии».

Опять мы сталкиваемся с явлением, когда человек, впервые увидевший движущееся авто, глядя на вращающиеся колеса, говорит: «Автомобиль передвигается за счет вращающихся колес», ничего не подозревая про двигатель под капотом. Между тем книгу Артемьев посвятил «Сыну моему Владимиру и его сверстникам…». «От автора» — пять абзацев и подпись В.П.Артемьев. А затем идет такой вот пассаж:

«Примечание:

Как профессор Армии Русского института, по существующему правилу, должен заявить, что взгляды автора не имеют целью распространение официальной политики Института, департамента армии или 'министерства обороны США», и подпись «В.П.А.».

После такого «примечания» и не знаешь — верить или не верить Артемьеву: если он несколькими абзацами утверждает, что «в первой дивизии я был командиром 2-го полка с начала формирования до последнего дня ее существования», то при чем тут эти приседания перед «институтом»: «взгляды автора не имеют целью распространение официальной политики института…»? Получается, что у «института» другая точка зрения на историю и боевой путь 1-й дивизии РОА? Но… руку дающую не кусают? Или В.П.А. признается таким способом, что он «ни черта не смыслит» в скрытой пружине истории РОА? Или, быть может, В.П.А. написал-таки нечто такое, после чего ему пришлось открещиваться от «института», намекая тем самым, будто «институт», как говорится, не имеет никакого отношения к книге о 1-й дивизии РОА?

К сожалению, «командир 2-го полка с начала формирования до последнего дня ее (дивизии) существования» ничего нового не сообщает. Почему? Потому что задача — описывать только одну сторону, «ту», на которой они были. Они «ее» знают досконально, в деталях и лицах. В этом громадная ценность всего, что они написали и издали. Однако им не дано было знать «эту» сторону совершенно. «Эту» сторону и у нас-то знали два-три человека, и то не целиком, а по частям, их касающимся. В этом громадная трагедия РОА и сегодня. «Эти» молчат — преступно молчат, а «те» молчат из страха, что будут обвинены в «антиамериканизме», «непатриотизме» и вышвырнуты из «институтов»: из США и Канады, Германии и Англии, Франции — вообще отовсюду. Не случайно, что почти все книги о Власове и РОА выпущены в… Австралии.

Кстати, по отрывочным данным, из почти миллионной армии Власова, сражавшейся на Западном фронте с июня 1944 года по май 1945 года, союзники в плен, непосредственно на поле боя, взяли, сколько бы вы думали власовцев? 1600 человек! Потом, правда, англичане к этой цифре приделали нолик, но и при этом — стойкость невероятная! Это что же за героизм такой невиданный! Гигантский, извините за выражение, интерпретатор истории Власова и власовцев член Палаты лордов и Европейского парламента некий Николае Бетелль в книге «Последняя тайна» сообщает убийственное для союзников и радостное для нас:

«В сообщении английской разведки от 17 июня^[185] говорилось, что среди захваченных и отправленных в Англию пленных около 10 процентов составляют русские».

«Около» — это сколько, 9, 8, 7, б?… А более 90 процентов нерусских, сдавшихся в плен, — это кто, немцы? Но их там из 58 дивизий было только 8. Выходит, что русские попадали в плен исключительно раненными, покалеченными, контуженными. По-другому эти «около 10 процентов» в реальной войне просто не объяснить.

Кто-то из бывших союзников бросится опровергать, мол, взяли сотни тысяч. Верно. Но после капитуляции Германии, т. е. после окончания боевых действий. Как это было? А так же, как и у немцев. В 1942 году Гитлер издал приказ, по которому пленным считался каждый русский на оккупированной территории в возрасте от 15 до 60 лет. А вот как это проделывали союзники 20 апреля 1945 года, ясно из книги Юргена Торвальда. К американскому генералу Пэчу прибыл для переговоров генерал Малышкин и Штрик-Штрикфельдт. Поговорили. Собрались возвращаться в свои воинские части, а им америкашки и говорят:

«— Вы больше не парламентеры, вы — военнопленные. — Они оба были переведены в один из лагерей военнопленных. Там они узнали о капитуляции Германии, но не знали ничего о судьбе сотен тысяч русских солдат.

Об этом они узнали только в лагере военнопленных в Аугсбурге, куда их перевели…» Тот же Пэч заявил Малышкину: «Власовские дивизии… могут сдаться. Они будут рассматриваться как немецкие военнопленные…»

Заметьте, не дивизия, а «дивизии». Сказано это было, когда Германия уже капитулировала.

Гитлеровцы в 1942 году себе в актив записали в качестве «русских военнопленных» всех гражданских, и не только мужского пола, в возрасте от 15 до 60 лет; союзники до сих пор хвастаются, будто они взяли в плен «сотни тысяч русских» и, бедненькие, не знали, что им делать с «этими русскими». Во-первых, ложь, будто им кто-то из власовцев сдавался; во-вторых, они «забывают» уточнить, когда появились у них русские военнопленные — после апреля 1945 года, то есть после войны, в оккупированных ими «зонах». В концлагеря они загнали даже тех, кого немцы в них не держали, — «остовцев», русских, которых немцы использовали в промышленности и сельском хозяйстве. Неудивительно, в смысле свирепого опыта колонизаторов, немцы в сравнении с англичанами и американцами — мальчишки.

Не могут союзнички и сегодня объяснить той русской стойкости и того русского героизма, которые они проявили, сражаясь на Западном фронте. В отместку они придумали такую байку, которая должна, по их мнению, объяснить и героизм и стойкость русских в бою с американцами и англичанами. Байка эта, в общем-то, ничем не отличается от баек Геббельса, когда ему пришлось объяснять немцам и битву под Москвой, и битву под Сталинградом, и битву на Курской дуге, короче — драп на Запад. Русский-де, «фанатичный азиат», мол, русского в бой гонит НКВД, мол, за спиной у него убийцы из заградотрядов, мол, из-за страха попасть в штрафбат, в Сибирь, на Колыму, в солженицынский ГУЛАГ и пр. чепуха. Ну, не может русский быть патриотом, он может быть только дрожащей от страха тварью.

Байка союзников по поводу истоков героизма власовцев на Западном фронте состоит в так называемой «насильственной репатриации». На эту байку крупно поработал и «наш» гулаговец Солженицын. Он буквально упивался этим «сюжетом» в своих многотомных опусах. И так и не понял до сих пор, о каких событиях он кропал свои антихудожественные интернациональные тома.

Смысл байки в том, что союзники якобы «совершили роковую ошибку» «по неведенью», «по незнанию», «по коварству Сталина», «по вероломству и кровожадности НКВД» и т. д. и т. п. — полный набор геббельсовских штучек. 28 апреля 1942 года Геббельс издал приказ о том, что «следует как можно шире демонстрировать примеры людоедства и жестокостей большевиков», то есть русских.

«Роковая ошибка» заключается якобы в том, что союзники, начиная боевые действия на Западном фронте, взяли и сдуру пообещали русским, власовцам, возвратить их после Победы домой, в СССР. А власовцы, оказывается, так боялись возвращения домой, что готовы, оказывается, были от страха перед Сталиным погибнуть в бою против союзников, только бы те после победы не вернули их Сталину, а значит — в Сибирь, на Колыму, в «подвалы СМЕРШа» и т. д. Эту байку американцы и пр. рассказывают на Западе, а теперь и у нас в России по сей день, словом, опять русский — тварь, дрожащая от страха. Правда, по недосмотру цензуры один «либерал» 3 октября 1944 года, А-Дж. Каммингс, написал в своем репортаже из Европы, а газета тиснула, что «за исключением одного-единственного человека все эти русские… рвутся назад… на родину» («Ньюс хроникл»). Простим Каммингсу «эти русские», так там у них принято говорить о нас: «эти русские», «эта страна»… Позже таких «проколов» на Западе уже не было.

Этот Бетелль большой дока выдавать черное за белое и обратно, впрочем, иногда мне кажется, что они «там» по-другому и помыслить не могут, но до чего же все это выглядит примитивно. 28 мая 1944 года британский посол в Москве Арчибальд Кларк Кер послал на имя наркома иностранных дел В. Молотова письмо:

«Многоуважаемый господин Молотов.

Как я узнал из Лондона, главный Англо-Американский Объединенный штаб обладает сведениями, показывающими, что значительные силы русских вынуждены вместе с немецкой армией сражаться на Западном фронте. Верховное командование Экспедиционными войсками союзников считает, что следовало бы сделать заявление с обещанием амнистии этим русским или справедливого к ним обращения при условии, что они при первой же возможности сдадутся союзным войскам… Сила такого заявления заключалась бы в том, что оно побудило бы русских дезертировать из немецкой армии. В результате немцы стали бы с большим недоверием относиться ко всякого рода сотрудничеству с русскими».

«В конце своего письма, — пишет Бетелль, — посол высказал мнение, что такого рода заявление имело бы наибольший эффект, если бы оно исходило от самого Сталина».

Письмо, в общем-то, идиота или рассчитанное на идиота. Выше мы уже говорили о всеевропейской провокации англичан и американцев против русских на территории «Великого рейха»: призвать «русских дезертировать из немецкой армии» — значит поставить их всех к стенке под немецкие пулеметы. Но не только это. Сталин с помощью генерала Власова создал Западный фронт против англичан и американцев, с целью сорвать их сговор с немцами (и не допустить нас даже в Польшу), а Кер Сталину предлагает, чтобы Сталин заставил «этих русских дезертировать к англичанам», а союзнички тем временем, как посуху, прошли бы парадным маршем до Бреста, до Перемышля, на «русскую границу 1939 года», пока мы будем обливаться кровью под Овручем.

Написал, значит, Кер послание Молотову и ждет ответа. В это время Николае Бетелль изгаляется на страницах своей книги и про «сталинскую Россию», хотя непонятно, почему не «сталинский СССР»? и про «тоталитарное государство» наше, и про то, что «Советский Союз закрытая страна», и про «тайную полицию», и про «классического диктатора Сталина», и о том, что ведь трудно было представить, чтобы отряды американцев или англичан сражались на стороне немцев»,^[186] ну и, конечно, про «аппарат МВД», одним словом, «полив» по полной антирусской схеме.

Ровно через три дня Кер получил ответ Молотова:

«Согласно информации, которой располагает советское руководство, число подобных лиц в немецких вооруженных силах крайне незначительно и специальное обращение к ним не имело бы политического смысла. Руководствуясь этим, советское правительство не видит особой причины делать рекомендованное в Вашем письме заявление ни от имени И.В.Сталина, ни от имени советского правительства».

Очень не нравится Бетеллю это письмо Молотова. Он подает его в своей книге, держа нас при этом за идиотов, лицемеров и «людоедов», как Геббельс. А как прочитывается этот ответ по-русски? Молотов пишет, что «число подобных лиц в немецких вооруженных силах крайне незначительно». А как, спрашивается, он должен был написать англичанам и американцам в тот момент? Выложить численность армии генерала Власова на Западном фронте до последнего солдата? Может, и расположение огневых точек указать? Но это все равно, как если бы допустить абвер до сейфов Жукова перед сражением на той же Курской дуге. В том-то и был весь смысл, что Сталин расставлял союзникам и немцам капкан на пути их сговора, который они к тому времени уже вероломно и предательски учинили против нас. Обратиться Сталину к власовцам с призывом сдаваться в плен союзникам — это все равно, как если бы он, вместо приказа № 227 «Ни шагу назад!» под Сталинградом издал приказ: «Всем стройными колоннами — в плен к немцам!» Западным фронтом, как и Восточным, руководил один и тот же Верховный Главнокомандующий, потому ему и было дано народом звание «генералиссимус».

Вспомним, что через день после этого исторического свидания Власов — Гиммлер, 17 сентября 1944 года, в Саммеринг прибыл от немецкого генерал-майора Нидермайера, «командующего добровольческими отрядами на западе», обер-лейтенант Гансен.

Он записал в своей записной книжке:

«…Это все, что мы знаем о судьбе наших частей: остатки 2-го полка, состав основной дивизии, около ста человек, находится восточнее Бельфорта. Казачьи отряды 403 и 454, как и северокавказский 836-й батальон, численностью в 600–700 человек — тоже около Бельфорта. 2-й полк северокавказского легиона численностью в 375 человек — севернее Кайзерштула. Остатки армянского легиона, приблизительно 300 человек — там же».

«Страшные события! Мы больше не руководим происходящим. Все ухудшающееся положение на фронте грозит безнадежностью. 809-й армянский батальон уничтожен. 159-я и 711-я пехотные дивизии должны были бы все еще иметь по одному армянскому батальону… В донесениях — полная неразбериха. В Саммеринг (около Кобленца) прибывают отдельные добровольцы, узнавая, что мы здесь находимся. Их сообщения говорят о полном хаосе на фронте. Если не произойдет какое-нибудь чудо, то добровольческие части обречены на полную гибель…»

«Страшные события!» — вопит этот обер-лейтенант. Они страшны тем, что немцы разбежались по уговору с союзниками, но обер-лейтенанту знать подноготную этих событий не дано, потому он и вопит — «Страшные события!.. Добровольческие части обречены на полную гибель».

В своих «Очерках…» Юрген Торвальд пишет:

«Трагедия, о которой, во всех размерах и ужасе, еще ничего не знал Власов во время встречи с Гиммлером, началась утром 6 июня, когда первые добровольческие восточные батальоны, 439, 441 и 642, были брошены в огонь отражать наступление союзников в Нормандии».

Очень крупно заблуждается тут Юрген Торвальд. Власов не только знал, что «началось утром 6-го июня», но он готовил это «начало» вместе с тысячами своих офицеров — выпускников его «курсов Выстрел» из Дабендорфа. Для него и его офицеров «б июня» 1944 года стало вторым 22 июня 1941 года, с той лишь разницей, что «союзники» не застали нас здесь врасплох, как тогда, в сорок первом. И не «трагедия» началась 6 июня 1944 года для «добровольческих восточных батальонов», а грянул их долгожданный звездный час.

Но вернемся к дневникам Гансена.

«б июня. — Подошел момент проверки надежности наших частей.^[187] События развиваются с невероятной быстротой. Все связи прерваны. К этому надо добавить и то, что мы остались без командующего..^[188] Заместитель генерала фон Вартенберга не прибыл, да к тому же нам и имя его неизвестно…» (!)

Наивный Гансен продолжает:

«9 июня. — До сих пор никаких сведений и связи с нашими батальонами с линии наступления противника. Офицер-ординарец получил приказ проникнуть как можно глубже. Операционный адъютант АОК сообщил, что 411-й батальон^[189] превзошел храбростью все наши ожидания…

10 июня. — Офицер-ординарец пробился только до штаба корпуса. Там он узнал, что наши восточные батальоны на побережье показали в боях такую храбрость, что решено поместить их дела в специальной сводке вермахта…

11 июня. — Наши батальоны^[190] в сводке не упомянуты (Sic!).^[191] Упомянуты только 736-й гренадерский полк, в состав которого входит 642-й восточный батальон. Пришла тревожная весть о бунте в 797-м грузинском батальоне. Там якобы убит один капитан. Остальные наши батальоны брошены в самый жестокий огонь. Русский офицер нашего штаба, майор Молчанов, отправлен на фронт для связи с отправленными туда батальонами. В Париже «положение I» и угрожающая опасность…

15 июня. — Наконец прибыл новый командующий, генерал-майор рыцарь фон Нидермайер. Он командовал 162-й туркменской пехотной дивизией, которая стоит в Италии. Нидермайер — старый русофил, который верит в русские части. Он не дает пяти копеек за кавказцев и другие «пестрые части». Сообщение о разоружении 797-го грузинского легиона он приводит как подтверждение своих взглядов».

Хорош командующий, который «прибывает» в свои войска, которые уже дерутся 9 дней без него и… очень успешно, очень отважно, показывая чудеса стойкости и храбрости! Это называется делать хорошую мину при плохой игре — «мы больше не руководим происходящим», а кто руководит? Западный фронт-то не рухнул, после того как 8 немецких дивизий разбежались? Генерал Власов? Что в этих условиях делает бравый «новый командующий, генерал-майор, рыцарь фон Нидермайер»?

«Ввиду перерыва всякой связи с фронтом, все наши штабные офицеры разных народностей отправлены для сбора хоть каких-либо сообщений и установления контактов…

22 июня. — Нет никакого смысла дальше вести дневник. Нет никакой связи. Крохи поступающих сведений говорят, что большинство батальонов — 439-й, 635-й, 642-й и 441-й, несмотря на слабое вооружение,^[192] прекрасно сражаются. От 41-го батальона осталось всего 200 человек.^[193] Из всего видно, что при существующем положении, ввиду того, что русские части не имеют своего собственного командования, ни настоящей цели для борьбы, результаты зависят исключительно от отношения к ним немецких командиров… Инструктора восточных батальонов в Бельгии сообщают о постоянных столкновениях между немецкими и русскими офицерами».

Тут уже обер-лейтенант не в плену неведенья, а в плену неистребимой немецкой спеси по отношению к русским, для которой мы навсегда унтерменши. Что значит «никакой связи нет»? Это значит, что у немцев действительно никаких связей больше нет с дивизиями Власова, потому что все руководство ими перешло к генералу Власову и его штабу. Обер никак не может объяснить, почему вот «связи нет», а значит никто из немцев не руководит «восточными батальонами», а они сражаются до последнего, держат весь Западный фронт? Ну задумайся ты, немец, в чем тут дело? Но немцу этого не дано и он опять задул в свою немецкую дуду: «…результаты зависят исключительно от отношения к ним немецких командиров…» Поразительная тупость! И слава богу! А в Бельгии происходили «постоянные столкновения между немецкими и русскими офицерами», потому что немецкие офицеры там пытались заставить их сдаться в плен союзникам, открыв фронт американцам и англичанам.

«24 июня. — Генерал Нидермайер решил лично посетить боевые части на фронте.^[194] Большинство наших батальонов разбиты по бункерам на нормандском побережье.^[195] А нами получены сведения об американской и английской пропаганде, проводимой путем paдиопризывов. Они зовут наших (?) добровольцев переходить на их сторону. К ним засылают обратно взятых в плен их товарищей, которые передают обещания: «Их не отправят в СССР, а пошлют в Канаду». Но это противоречит другим радиопередачам тех же американцев и англичан, в которых сообщается о том, что СССР ждет получить в свои руки добровольцев, которые против своей родины сражаются во вражеских рядах. Англичане и американцы немедленно же отправят взятых в плен русских обратно в СССР. Очевидно, и в их рядах происходит полное непонимание и незнание психологии добровольцев и положение их на родине».

Удивиться можно от этого ослиного самомнения немцев! Они, оказывается, в отличие от американцев и англичан, имеют «полное понимание и знание психологии добровольцев и положение их на родине»! Они, оказывается, постигли душу русского через грязный журнальчик «Дёр Унтерменш»!

Переводчик этих дневников известный уже нам М.Томашевский добавляет от себя:

«Я могу подтвердить, что восточные батальоны сражались не за страх, а за совесть. Мне известен случай, когда один из батальонов, почти окруженный западными войсками, отбивал все атаки и держал свой бункер до тех пор, пока по приказу Власова туда ночью не пробрался полковник Сахаров и уговорил осажденных отказаться от полного самоуничтожения».

А это что такое? Русская Брестская крепость на Западе? Опять бои в условиях почти полного окружения, как под Львовом, как под Киевом, как под Ленинградом? И опять — генерал Власов расхлебывает эту кашу?

И вот в этом июле 1944 года появляется Буняченко. «б июля. — Генерал Нидермайер возвратился с фронта. Ему удалось посетить только некоторые части. По согласию Нидермайера сделана попытка свести все русские батальоны в более крупные военные части. Инициатором этого является полковник Буни(я)ченко, который уже командовал на Восточном фронте одним русским батальоном и здесь, на Западном фронте, тоже командует батальоном, в котором нет немецких офицеров. Для нас Буни(я)ченко — твердый орех, но отличный офицер, выдвинувшийся еще в рядах Красной Армии. Под конец своей карьеры «там», он занимал пост начальника штаба у маршала Тимошенко.^[196] С самого начала он стремился войти в связь с генералом Власовым и всегда выражал свое мнение, что только при помощи равноправия русских и немецких частей, при наличии твердой цели, русские части будут хорошо сражаться. Из-за этого его считают «трудным» и «ненадежным». Теперь Буняченко опять настаивает на сведении всех русских отрядов в монолитные части. Однако у нас все — сплошные полумеры. Два батальона, соединенные под его командованием, сохранили немецких офицеров. Для наступления их вооружения совершенно недостаточно. Командование на двух языках вызывает смущение и приводит к затруднениям..^[197] Однако сильная воля и упорство Буняченко вели солдат в атаку. Батальоны^[198] потеряли вышедшими из строя солдатами около 70 процентов, но ни одного перебежчика…

8 июля. — Прибыл к нам сам Буняченко.^[199] Это мужчина лет на сорок, чисто выбритый, с коротко стриженной круглой головой. Он — сын маленького крестьянина из района Харькова. С 1919 года попал в партию. Закончил Академию Генерального штаба. В 1939 году командовал дивизией во Владивостоке. Его многочисленная семья, за его участие в борьбе на немецкой стороне, приговорена к расстрелу…

Буняченко сделал рапорт о боях, в которых участвовали его батальоны. Он привел следующие объяснения неуспехов: плохое вооружение, недостаток амуниции, недостаточность подготовленности солдат, двоякое, немецко-русское командование…

Буняченко настойчиво повторял, что все было бы иначе, если бы своевременно немецкое командование отдало приказ относиться к русским, как к равноправным союзникам, дать им полное вооружение и своих командиров. Из людей, которые вышли из народа, имеющего свою богатую национальную историю, из народа по природе одаренного, нельзя сделать никаких ландскнехтов, которым к тому же не доверяют и плохо к ним относятся. Буняченко настаивал, что он будет сражаться и дальше, но только в случае, если ему дадут под командование пять русских батальонов^[200] только с русским офицерским составом. В таком случае он будет применять уже испробованные им методы и уверен в военном успехе…

Генерал Риттер фон Нидермайер во всем был согласен с Буняченко, но, увы, при создавшемся на Западном фронте положении, какая бы то ни было реорганизация была невозможна…

10 июля. — Переговоры с Буняченко продолжаются. Из Берлина прибыл генерал Малышкин. Он желает получить сведения о положении русских добровольцев. В окружении Власова ничего об этих частях не знают (?!). Попытки получить хотя какие-нибудь сведения от генерала, «командующего добровольцами», не увенчались успехом. Он поражался, как это генерал Кестринг сам не получает сведений…

4 августа. — Полковник Буняченко отбыл в Берлин. Как командующий батальонами, он отправился к Розенбергу, который стал теперь бессилен. Увенчается ли это посещение хоть какими-то успехами, сказать трудно!..

6 августа. — …немецкие командиры отклоняют русских пропагандистов, приезжающих из Дабендорфа. Дабендорф для них, как быку красная тряпка… Идеи равноправия, которые несут с собой пропагандисты из Дабендорфа, здесь не приняты и неприемлемы».

Вырисовывается довольно четкая картина: немцы полностью потеряли контроль над власовскими дивизиями, генерал Власов через своих выпускников из Дабендорфа, через таких, как Буняченко и Малышкин, держит под полным контролем Западный фронт, на котором «батальоны потеряли вышедшими из строя солдатами около 70 процентов, но ни одного перебежчика». Больше того, немцы, сговорившиеся с американцами и англичанами о сдаче Западного фронта без боя, в панике; обер-лейтенант Гансен свидетельствует в своей записной книжке:

«10 августа. — Генерал фон Нидермайер вернулся с фронта. Он более чем убежден, что использование добровольческих батальонов на Западе бессмысленно. (?) Для каждого наблюдателя ясно, что батальоны при своей экипировке и малочисленности (?) не доросли до больших сражений с крупным и прекрасно вооруженным противником.^[201] Кроме того, царит убеждение, что превосходство в военной технике у немцев, которое чувствовалось на Востоке, разбито действительностью на Западе. В немецкую силу верят все меньше и меньше. В части приезжают какие-то представители каких-то армянских, туркестанских и кавказских «штабов» и «комитетов» и ведут с солдатами разговоры, с другой стороны, «требуют» сведения о положении людей от немецкого командования. Всюду царит раскол и смятение. Эти посещения приводят к печальным результатам. Командующий добровольцами-«националами», волго-татарским и армянским легионами был принужден разоружить их после появления «представителей». Все это ведет к трагедии»

Ну, во-первых, речь тут идет о ком угодно, но только не о русских, власовских дивизиях. Сентенции про «убеждение, что превосходство в военной технике у немцев, которое чувствовалось (?) на Восточном фронте, разбито действительностью на Западе», полностью касается самих немцев, но никак не русских. Верно, немцы при виде американцев, следуя сговору с ними, разбежались. Только не надо объяснять нам, что разбежались они от вида какого-нибудь английского танка типа «Матильда-III» или какого-нибудь американского танка типа «Стюард». В сравнении с нашим «Т-34», с которым немцы имели дело с первых дней войны на Восточном фронте, все эти «Матильды» и «Стюарды» были для немцев чуть-чуть страшнее, чем грузовички с установленным на них пулеметом. У русских же, особенно после декабря 1941 года и января 1942 года, т. е. после битвы под Москвой, а тем более на Курской дуге и в небе Кубани, и полного разгрома немцев там, никаких «убеждений» насчет «превосходства в военной технике немцев» и в помине не было. Во-вторых, все эти «какие-то представители каких-то армянских, туркестанских и кавказских «штабов» и «комитетов», наезжавших к своим «легионерам», опять же никакого отношения к власовским дивизиям не имели, русские этих «представителей» армянских, туркестанских и кавказских «штабов» и «комитетов» на порог не пускали, да они и сами туда не совались, справедливо опасаясь остаться без головы.

«15 августа. — Катастрофа в «мешке» около Фалез. Все растущая безнадежность и разброд среди немецких частей. Чего же мы можем требовать от добровольцев?» — вопрошает обер-лейтенант.

«17 августа. — В связи с западным наступлением неприятеля никаких больше сведений о наших батальонах. Высадка неприятеля в южной Франции… Приказ покинуть Париж вместе с штабом главнокомандующего. Отъезд сегодня вечером. Главнокомандующий Западным фронтом переводится в Метц. Мы не знаем, куда едем. Генерал-майор фон Нидермайер отправляет меня в Верден. Уже оттуда я должен сообщить подчиненным нам частям об оставлении нами Парижа»

Что это, как не откровенное признание, что сговор с союзниками — американцами и англичанами у немцев не только существовал, но и осуществлялся, они действовали все по плану сговора!

«25 августа. — Общее немецкое отступление…

28 августа. — Генерал фон Нидермайер прибыл в Верден в сопровождении офицеров разных батальонов Объективно говоря, просто поражаться надо, что добровольцы все еще дают отпор и храбро борются!..

4 сентября. — Наконец налажена связь с Западным главнокомандующим. Первое сообщение говорит, что несколько дней тому назад, на фронте около Бельфорта, ОДНА ЭСЭСОВСКАЯ ДИВИЗИЯ, СОСТОЯЩАЯ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ИЗ РУССКИХ, ПОД НЕВЫНОСИМЫМ НАПОРОМ НЕПРИЯТЕЛЯ ДЕРЖАЛАСЬ ТРИ ДНЯ, ПОКА НЕ ПОЛУЧИЛА ПРИКАЗ ОТСТУПИТЬ С ОСТАЛЬНЫМИ НЕМЕЦКИМИ ЧАСТЯМИ».

Совсем не праздный вопрос: от кого получила русская дивизия приказ отступить? От Власова?

«5 сентября. — Как сообщают, неизвестная нам эсэсовская дивизия (?) неполного состава частично состоит из белорусов и очень молодых белорусских офицеров. Эта дивизия очень плохо вооружена, но показывает на фронте пример стойкости, принимая во внимание ВСЕОБЩЕЕ ПОРАЖЕНЧЕСКОЕ^[202] настроение в немецких частях».

Как же ненавидели американцы и англичане власовцев, попавших позже в их лапы!

«Полковник Трейш приказал чинам охраны забросать барак газовыми бомбами. После этого военнопленные выбежали из барака и пытались прорваться через охрану… Вооруженная охрана открыла оружейный и пулеметный огонь, в результате которого 7 человек военнопленных оказались ранеными…»

Когда и где это происходило? Это происходило в Форт-Диксе штата Нью-Джерси 29 июня 1945 года. Что за военнопленные? А наши, русские. Они оказались у американцев в результате боев на Западном фронте. Это граждане СССР, а США и СССР, как известно, в то время находились в отношениях союзнических, и, следовательно, ни один русский не мог быть в плену у американцев — если по закону, конечно. Но американцы не только захватили русских в плен, но и перебросили их из Европы к себе в Штаты. А там упекли снова за колючую проволоку концлагерей, со сторожевыми вышками, сторожевыми псами все той же породы — немецкая овчарка, и — непрестанные издевательства, бесконечные измывательства, как в немецко-фашистских лагерях для наших военнопленных: «забрасывали бараки газовыми бомбами», бараки, в которых держали русских из власовской армии.

США — государство террористическое. США — государство, которое заложничество возвело в ранг национальной политики. Власовцев американцы в качестве своей военной добычи протащили через весь Атлантический океан — и это в 1945 году, в году нашей Великой Победы — и на своей территории загнали героев Второй мировой войны в свои концлагеря, они сделали из них ни в чем не повинных заложников для гнусного шантажа:

«Сгноим твоих, Сталин, солдат, победителей Второй мировой войны в наших концлагерях, если ты, Сталин, не поможешь нам разгромить Японию». Без СССР США никогда бы не одолели японцев, — недаром ведь американцы планировали, может быть, победить Японию в лучшем случае в 1952 году, а в худшем — в 1957 году. Но почему в Штаты-то затащили, в такую даль русских? Да потому, что если бы американцы разместили наших, русских, даже на самом краешке Европы, в той же Нормандии, Сталин пришел бы туда с танками и освободил своих — и никакого бы шантажа не получилось. Через океан американцам это сделать все-таки удалось, и втянули они нас в войну с Японией.

А что немцы? А у них с американцами и англичанами из-за «этих русских» срывался сговор, а с ним и план не пустить Красную Армию дальше границСССР 1939 года.

«5 сентября. — … Приказ из штаба ОКВ-Восток: все добровольческие части распустить, разоружить и отправить на окопные работы…

21 сентября. — Осложнения с генералом Вестфаленом, который буквально слышать не хочет о русских. Приказом армейской группы «Г» расформированы остатки батальонов… И в то же время со всех сторон приходят от строевых офицеров, командиров фронтовых частей просьбы о присылке к ним добровольцев. МЕДЛЕННАЯ СТАБИЛИЗАЦИЯ ФРОНТА ДОСТИГАЕТСЯ БОЛЬШИМИ ПОТЕРЯМИ».^[203]

Тут обер-лейтенант прямо признает, что стабилизация Западного фронта произошла за счет «больших потерь» среди добровольцев. Истерика генерала Вестфалена — это истерика верхов, заговорщиков против СССР, слова обер-лейтенанта — слова непосвященного в сговор, тем они и ценны сегодня для нас.

В «Очерках…» Торвальда есть глава под названием «…О чем не знал сам Гиммлер». Так чего же «не знал сам Гиммлер»? Событие происходит 2 октября 1944 года.

Гиммлер пригласил к себе генерала от кавалерии, главнокомандующего «восточными батальонами» Кестринга. Рейхсфюрер в это время находился на Западном фронте, «где все время шли ожесточенные бои».

«— Меня интересует численность всех русских, — спросил Гиммлер Кестринга.

Скрыв улыбку, Кестринг ответил:

— Только в авиации и во флоте до начала наступления неприятеля^[204] находилось около 100 000 русских в боевых и вспомогательных частях. Однако большинство служит в армии. Приблизительно девятьсот тысяч и даже миллион.

Гиммлер отставил чашку кофе, которую как раз подносил к губам. Он оторопел:

— Но это же невозможно! Это же… абсолютно невозможно! Это же составляет две полных армейских группы!^[205]

— И все же это так! — не поднимая глаз от своих изящных узких рук, ответил Кестринг.

— Подумайте только, и обо всем этом я слышу в первый раз! — захлебывался рейхсфюрер. — Мне никто об этом не докладывал!

Его лицо дергалось, как он ни старался себя сдержать».

А к событиям в Форт-Диксе стоит вернуться еще раз.

Б.М. Кузнецов все в той же своей книжке «В угоду Сталину. Годы 1945–1946» буквально стенает по поводу того, что русские, оказавшиеся после Победы над Германией на территории, оккупированной союзниками, не желали возвращаться домой на родину, но их, будто бы силой, «романтичные американцы» «вернули на съедение кровожадному Сталину», они, мол, не знали, что «Сталин прирожденный кровопийца и убийца». Этой пропагандистской туфтой нас потчуют и поныне. А вчера еще эта туфта была краеугольным камнем всей оголтелой пропаганды против нашей страны. Но все по порядку.

Кузнецов пишет:

«25 апреля 1945 года была открыта в Сан-Франциско Международная конференция Объединенных Наций. 25 апреля того же года в издаваемой в Нью-Йорке русской национальной газете «Россия» появилась статья-протест против разговоров с советской делегацией, говорящей якобы от имени 168 народов, населяющих Россию, а фактически говорящей от имени коммунистической партии.

Как известно, после этой конференции начались серии выдач в Европе военнопленных».^[206]

Ниже Кузнецов перепечатывает полностью ту заметку из «России».

Но… Во-первых, зачем это американцы перебросили за океан наших людей? Во-вторых, почему это они называют их военнопленными? В-третьих, на каком основании они русских, чья страна является союзницей США, победительницей фашизма, упекли за колючую проволоку американских концлагерей? Если уж ты, американец, такой великодушный спаситель «несчастных русских» от «кровожадного чудовища Сталина», то отпусти их всех на волю по всем Штатам! Зачем за колючку, под пулеметы на вышках? То-то и оно; тогда чего же ты, американец, осуждаешь нас за то, что все власовцы и большинство репатриированных прошли в СССР через фильтрационные лагеря? Но это не те концлагеря, в которые ты, американец, загонял русских людей у себя в Штатах. А для фильтрации того контингента у нас больше чем надо было оснований. Но это наши внутренние разборки, до них тебе не было никакого дела, но ты русских все-таки объявил своими военнопленными, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Так что же там писала эта самая американская «Россия»?

«ФОРТ-ДИКС.

Боясь отправки в СССР, где русских военнопленных ожидала бы смерть, в пятницу 29 июня^[207] русские военнопленные в числе 150 человек, за полчаса до погрузки на пароход, отправляющийся в СССР, в виде протеста против насильственной репатриации, имея столовые ножи и палки, попытались, несмотря на вооруженную пулеметами и ружьями охрану и проволочное заграждение, пробиться на свободу, дабы тем самым избежать высылки в СССР и гибель там.

В бараках американские военные власти нашли трех повесившихся военнопленных (имена погибших — лейтенанты Калин и Назаренко и боец Шатов), а 15 человек готовыми покинуть жизнь самоубийством, приготовив уже для этой цели петли. Во время попытки бегства из лагеря 9 русских военнопленных были ранены, при чем ранеными оказались также три чина военной охраны лагеря…

В течение 30 минут попытка к бегству 150-ти военнопленных была ликвидирована, после чего эта группа была направлена для отправки в СССР в лагерь Шанкс, штата Нью-Йорк.

В субботу, после 1 часа дня, на пристань 51 в Нью-Йорке стали прибывать первые партии русских пленных под исключительно сильной вооруженной охраной: на четырех русских — пять человек охраны с пулеметами и ружьями. На пристани ожидал военнопленных еще отряд в 300 человек солдат, сильно вооруженных пулеметами и ружьями».

Читать все это без волнения невозможно. Каких только мук не натерпелся наш русский человек. Колючая проволока что в Европе, что в Америке. Пулеметы немецкие. пулеметы американские. Ружья немецко-фашистские, ружья американо-демократические. Охрана: против четверых русских — пятеро американцев с пулеметами и ружьями, да еще «ЗОО человек солдат, сильно вооруженных пулеметами и ружьями», — такого, кажется, не бывало даже «под немцами». И всюду наши рвутся сквозь колючую проволоку, грудью идут на пулеметы. Схватка в Форт-Диксе длилась «в течение 30 минут». Потери — 9 наших с голыми кулаками и 3 до зубов вооруженных американцев. Нормально.

Заметушка эта в американской «России» интересна тем, что в ней как в капле воды отражается американская ложь и американское лицемерие, американское двурушничество и американское вероломство, американское ханжество и американская подлость. В Форт-Диксе на самом деле все было наоборот. Это подтверждает и сама газетка, только смещая события, выворачивая их наизнанку.

«В последний момент перед отправкой, совершенно неожиданно распоряжением военного министерства отправка русских военнопленных была задержана, и в 3 часа 30 минут их отправили обратно в Форт-Дикс».

Вот после этого и пошли наши, «имея столовые ножи и палки», на американские пулеметы, вот после этого трое — «лейтенанты Калин и Назаренко и боец Шатов» в отчаянии повесились, а 15 человек готовы были сунуть свои головы в петлю. И рванули наши 150 солдат и офицеров не на американскую «свободу», а к советским судам, которые стояли «на пристани 51 в Нью-Йорке» и ждали их для погрузки, чтобы увезти на Родину. Так было не только в Форт-Диксе, но по всей Америке и Европе. Но это происходило позже…

«12-го ноября 1944 года в лагерь Мюнзинген прибыл полковник Буняченко и его начальник штаба Николаев, Почти одновременно к железнодорожной станции подошли эшелоны бригады Каминского».

пишет Торвальд

Так началось формирование «1-й власовской дивизии», командовать которой генерал Власов назначил полковника Буняченко. «Куратором» к Буняченко немцы приставили полковника Герре Андрея Федоровича, бывшего до этого командиром немецкой 232-й дивизии, которая еще в ноябре 1944 года квартировала в Италии, т. е. как бы сражалась с союзниками. Комичность отношений между Герре и Буняченко заключается в том, что и Герре и Буняченко, каждый по-своему, знал о сговоре немцев с союзниками об открытии союзниками Западного фронта, но Герре, думая, будто об этом Буняченко ничего не ведает, делал все, чтобы «1-я власовская дивизия» не могла воевать, если бы даже захотела, а у Буняченко стояла задача совершенно противоположная — подготовить дивизию именно для самых отчаянных боев с сильным, хорошо оснащенным противником, каковым были американцы и англичане.

Вот как выглядит все это под пером Торвальда.

«…Герре вернулся из Праги 15 ноября, а 19-го он был уже в Мюзенгене. Как раз в этот день прибывали части, вернее, жалкие остатки 30-й эсэсовской дивизии «Зеглинг» и разных, можно сказать, «русских» батальонов, оказавшихся в большей или меньшей мере потрепанными и разбитыми в бесконечных боях. Их размещали в тесных, неудобных бараках. Кроме того, они были оборваны, без сапог — одним словом, им не хватало даже самого необходимого.

От генерала Вейнингера Герре сразу же услышал жалобы на поведение этих лишенных дисциплины «банд», которые, по его мнению, будут противиться и дальше даже минимальному немецкому чувству порядка.

Жалобы поступали и из окрестностей Мюнзингена, а также из канцелярии гауляйтера в Штутгарте. В них сообщалось о том, что в некоторых местах происходили ожесточенные столкновения с русскими добровольцами, которые годами сражались на немецкой стороне на разных фронтах, неоднократно отличались, проявляя стойкость и храбрость, но, оказавшись впервые в Германии, они вдруг обнаружили, что их соотечественники — рабочие, «осты», не живут, а прозябают на положении рабов. Особенно потрясающе на их впечатление подействовало то, что, как они уз — ноли, в одном из ближайших лагерей для «остовок» русских девушек избивали: эта была мера наказания. Добровольцы доложили об этом Буняченко.

Еще до визита к Буняченко Герре уже имел ясное представление о всех тех затруднениях, которые его ожидали. Когда он к нему пришел, Буняченко проявил своеобразную вежливость и гостеприимство. Налив два стакана водки, Буняченко поставил их на стол перед собой и Герре и жестом предложил их выпить и затем без всякого предисловия начал перечислять одну жалобу за другой. В глазах его откровенно сквозило недоверие к «этому немцу», которому он хотел показать, в каких условиях ему приходится работать: за последние дни ему прислали партии самых плохих солдат. Помещения, которые им отводят, не поддаются описанию… Ему не дают даже котлов для полевой кухни. Не может же он сухим продовольствием кормить солдат, как гусей!

Герре пришлось привыкать к тому, что таким потоком упорных жалоб начинался каждый разговор с Буняченко, который считал, что при такой тактике, ставя немцев всегда в положение виновных, он добьется того, к чему стремится…

Перед выступлением Первой дивизии произошел трагикомический случай. Герре пришлось буквально отнять штаны у некоторых немецких запасных частей, для того чтобы надеть их на власовцев, одетых зимой в тонкие полотняные, «учебные» брюки.

…Бывали дни, когда Герре страстно хотелось избежать встречи с Буняченко. Ему даже по ночам снилась упрямая, круглая, лысая голова с узкими глазами, в зрачках которых стоял тяжелый и понятный упрек. Он и во сне слышал бесконечное количество раз повторявшиеся фразы: «Андрей Федорович, а вы нам все-таки не доверяете. Андрей Федорович, вы не хотите нам дать стальные шлемы. Вы не хотите дать нам оружие. Вы не хотите дать нам амуницию». Слово «нехотите» он подчеркивал с изумительным упорством; не проходило ни одного дня, чтобы Буняченко, сидя за письменным столом в своем бараке, не прерывая работу даже для еды, а утоляя голод колбасой с луком и чаркой водки, не предъявлял бы Герре и другим немцам своего счета.

Что было хуже всего, Буняченко был всегда прав. Он говорил: «Чтобы мои солдаты сражались, им нужны штаны. А мы имеем только часть штанов. Хорошо, о них я сегодня говорить не буду. Но чтобы солдат сражался, ему нужна винтовка. Правда, мы получили часть винтовок. Но чтобы сражаться, моим солдатам нужна обувь, а мы получили только половину. Чтобы сражаться, моим солдатам нужны шлемы, а их у нас вообще нет. Чтобы сражаться, нам нужны пулеметы, а у нас нет ни одного. Андрей Федорович, нам нужны орудия. Они тоже не прибыли. Андрей Федорович, как же вы хотите, чтобы мои солдаты сражались? Вооруженные только вашими обещаниями?»

Герре вскоре убедился, что Буняченко с искренней страстностью и упорством, не щадя своих сил, боролся за формирование своей дивизии, за формирование настоящей дивизии, в полном составе и с полной экипировкой. Буняченко буквально горел от не — терпения. Он торопился, как человек, которого пожирает страх, что он не успеет выполнить это огромное, крайней сложности, задание. От зари и до позднего вечера он был в дивизии. То пешком, то на своем маленьком «Опеле». По части импровизации он был непревзойденным мастером, и, как это ни странно, этот упорный бурбон умел обходиться с людьми.

Вчерашняя распущенная «банда», люди из остатков разбитых частей, превращались опять в дисциплинированных солдат, смотревших на него почти с обожанием. Офицеры, которых он подбирал, за очень редким исключением все были блестящими. Его полковые командиры были превосходными.

В декабре месяце Буняченко заболел воспалением вен на ногах в такой мере, что это угрожало его жизни, но он не обращал на это внимания и делал вид, что вообще не замечает болезни. Он переносил все боли стоически и работал до глубокой ночи, а утром опять сидел за своим письменным столом, зачастую только в пожелтевшей от бесконечных стирок майке, в мятых брюках, подперев свою тяжелую голову сильными мужицкими руками, утонув в бесконечных мыслях. Обычно сидел он только в носках, поставив сапоги под письменный стол, на котором громоздились бумаги с выкладками и расчетами, с приказами и донесениями, и с каждого утра начиналась новая борьба…

Лагерь кипел. Приходили все новые и новые слухи. Герре доложили, что радисты дивизии слушали внимательно все сведения о развитии событий на Восточном фронте, конечно, в первую очередь советские сообщения, а также следили за всеми рапортами, касавшимися сражений на Западном фронте…

В середине января 1945 года поставленные цели были почти достигнуты. Первая власовская дивизия стала жизненной действительностью…

К этому времени Герре получил из Берлина приказ приступить в Хойберге к формированию Второй власовской дивизии…

Командиром Второй дивизии Власов назначил полковника Зверева, который одновременно с Буняченко в феврале месяце был произведен в чин генерал-майора.

В начале февраля Буняченко окончил муштровку своей дивизии, и смотр показал исключительную выправку. Даже он был удовлетворен. Но чем ближе подходил день отправки дивизии на фронт, тем больше волнений переживал Герре: а что же будет дальше? Еще нельзя было предвидеть, как будут развиваться события на Восточном фронте, а на Западе… Армии генерала Эйзенхауэра почти неудержимо проникали через Рейн и область Рура».

И тут произошло событие… Генерал Кестринг вдруг вознамерился «срочно, в течение нескольких дней, сформировать из русских отряд, вооруженный «противотанковыми кулаками», посадить всех на велосипеды и отправить маршевым порядком на Одер», то есть на советско-германский фронт, против Жукова, чьи танки в это время стояли на Одере в районе Кюстрина… С приказом генерала Кестринга радостный полковник Герре примчался к Буняченко и Николаеву, а те, что называется, прямо с порога — «Нет», «Ни в коем случае», «Никогда»…

Герре:

— Но почему? Разве не рвались вы в бой против Сталина? Вот вам и предоставлена возможность отомстить Сталину, показать, что вы верные союзники непобедимого Гитлера, «Великого рейха»…

А в ответ только «бурбонское упрямство»: «Нет» и — невразумительное бормотание про «распыление сил дивизии», «вот, если бы всей дивизией, тогда еще бы»…

Время шло, а Буняченко и Николаев, как говорится, тянули резину, а если по-военному — отказывались выполнять боевой приказ генерала Кестринга. Почему? Это же равносильно самоубийству. Немцы выпустили этих русских из концлагерей, худо-бедно, приодели, подкормили, оружие дали, но едва до дела дошло, они — в кусты? Какой им еще приказ нужен? От кого? Может, от самого Гитлера?…

Буняченко отдал приказ — не пускать немцев в казармы дивизии. И приказ был выполнен. Буняченко собрал командиров частей на совещание, на нем был принят «план особых мероприятий в дивизии на случай возможного возникновения конфликта с немцами».

«Впервые возник вопрос о неподчинении, вплоть до вооруженного сопротивления», — свидетельствует в своей книге «Первая дивизия РОА» В. Артемьев, бывший в Первой дивизии командиром 2-го полка.

Торвальд пишет, что Гере «пришлось употребить все свое красноречие и весь свой авторитет… чтобы убедить Буняченко и Николаева, что они не подвергаются большому риску и что нельзя упустить напомнить немецкому командованию, что власовцы действительно готовы бороться против большевиков. Ведь этим он зарекомендует свою Первую дивизию и откроет дорогу дальнейшим формированиям. Буняченко мотал головой, как упрямый бык: он отказывался, он сопротивлялся, но наконец, хоть и с неохотой, согласился».

Сколько этот «упрямый бык» Буняченко «сопротивлялся»? Торвальд сообщает: «несколько дней», а потом — «согласился». В чем дело? Почему? «Все красноречие и весь авторитет» полковника Герре тут ни при чем. Командир полковника Буняченко находился не в Берлине, а в Москве. Ему и было доложено о затее генерала Кестринга «сформировать из русских отряд, вооруженный «противотанковыми кулаками», против танков Жукова. Эти «несколько дней» и ушли на принятие решения в Москве. А когда решение было принято там, тут и Буняченко, «хоть и с неохотой, согласился». А Власов стал говорить при немцах:

«Наша победа будет обеспечена, если нам удастся на каком-то секторе фронта продвинуться вперед, отбрасывая противника».

А еще Власов сказал Буняченко:

«Первой дивизии предстоит сыграть важную роль: открыть дорогу для дальнейших крупных формирований.^[208] Она должна показать, на что она способна. Несмотря на тяжелое положение на Восточном фронте, она должна отличиться.^[209] ЕЕ ЗАДАЧА — ЗАДАЧА БУДУЩЕГО»^[210]

Разговор происходил во время торжественного застолья. Буняченко чокнулся с Власовым и ответил:

— В этом вы не должны сомневаться, Андрей Андреевич. Мы уж постараемся!

16 февраля 1945 года, находясь в 1-й дивизии, генерал Власов приказал снять с мундиров и фуражек нацистских орлов со свастикой…

На фронте против Жукова «отряд» пробыл недолго. Немцы пишут и сегодня, будто «отряд» на фронте имел «полный успех». В чем был этот «успех», я узнал из слов Гиммлера:

— …Отряд власовцев с противотанковыми «кулаками»… имел большой успех. К нам стали прибывать опять перебежчики, даже и теперь, когда Красная Армия во всем преуспевает. Ведь это же совсем удивительно! Нет, голубчик, я не вижу никакого основания для пессимизма.

Поэт говаривал: «Блажен, кто верует…», а еще поэт констатировал: «Мужик, что бык: втемяшится в башку какая блажь, колом ее оттудова не выбьешь». Блажен Гиммлер. Какие «перебежчики» бежали на сторону немцев в феврале — марте 1945 года? В Москве уже готовили Красную площадь для Парада Победы. Но ведь «перебежчики» в самом деле были. Блажен Гиммлер. Власов говорил Буняченко о каких-то «дальнейших крупных формированиях», и вдруг тот же Буняченко «возвращается» с Восточного фронта, приведя с собой огромное количество «перебежчиков». «Перебежчиков» или новое пополнение, присланное ему из Москвы? Вспомним «Локотскую республику» на Брянщине, 1942 год и то, как дружно, со всем вооружением переходили «партизаны» на сторону «армии Каминского». Блажен наш враг в том, что мы обязательно должны «перебегать» на его сторону. Что мы обязательно должны предавать своих. Что мы обязательно должны воевать против своих. Вот что значит иметь «блажь в башке».

2 марта 1945 года полковник Герре получил приказ двинуть Первую власовскую дивизию на соединение с армейской группой «Вайксель», которой командовал Гиммлер на советско-германском фронте. А. Казанцев так описывает эту ситуацию: «2 марта, как гром с ясного неба, пришло распоряжение немецкого командования — Первой дивизии РОА сняться моментально с места стоянки и следовать на фронт между Штеттином и Берлином, где она должна занять указанный участок передовых линий».

«Когда Герре передал об этом Буняченко, тот заколебался», — пишет Торвальд. Опять «заколебался», опять он тянет, ждет. «Сначала он сослался на то, что его обоз не рассчитан на такой дальний путь, затем на то, что некоторые роты еще не совсем боеспособны, наконец, он упомянул о том, что его главнокомандующий — это генерал Власов, что его дивизия — часть армии Власова и что она может быть введена в действие на фронте только вместе с другими частями армии, которая еще не готова».

Иными словами, история повторяется один к одному. Буняченко ждет приказа, но от кого? Только не от немцев, от них он получен, приказ отдал сам рейхсфюрер Гиммлер.

«О настоящей причине такого странного поведения Буняченко Герре узнал только позже», — сообщает доверительно Торвальд. Очень интересно. И какие же это «настоящие причины»?

Оказывается, полковнику Герре опять «пришлось применить все свое красноречие и дипломатичность в течение четырех дней, чтобы услышать от упрямого Буняченко, что его дивизия все-таки готова к маршу. Но это была не его заслуга, а личный приказ генерала Власова, пришедший из Карлсбада, по которому Буняченко и его дивизия отправлялись на соединение с армейской группой «Вайксель».

Разберемся в том, что тут наворочал Торвальд про «красноречие и дипломатичность в течение четырех дней». Четыре этих дня в Москве шла напряженная работа. Четыре этих дня Москве потребовалось на то, чтобы выработать решение на применение Первой власовской дивизии на советско-германском фронте. А когда оно было выработано, приказ получил в Карлсбаде генерал Власов и передал, в части его касающейся, полковнику Буняченко. К этому моменту «в частях дивизии царило напряжение, все были готовы, если потребуется, в любую минуту приступить к боевым действиям, Было организовано круговое сторожевое охранение и выслана разведка. В полках снаряжали обозы. (?) Дивизия готовилась и к походу.^[211] и к обороне. Настроение солдат и офицеров было таким, что достаточно было одной команды, чтобы они в неудержимом стремлении ринулись в бой. Солдаты наперебой задавали своим офицерам волнующие их вопросы: «Где генерал Власов?», «Когда начнем действовать?», «Нельзя ли захватить немецкие склады оружия и вооружить Вторую дивизию?» — вспоминает В. Артемьев

7 марта генерал Власов отдал приказ о выступлении дивизии походным порядком в направлении на Нюрнберг. Выступление было назначено в ночь с 8-го на 9 марта 1945 года. В глухую, черную ночь, какие тут бывают только весной, первым лагерь покинули дивизионные разведчики, за ними начали выдвигаться роты. Рота за ротой. Так начался таинственный, пока еще за многими печатями, легендарный путь Первой власовской дивизии. История его сегодня ждет своего Александра Фадеева с его «Разгромом», своего Александра Серафимовича с его «Железным потоком», своего Дениса Давыдова с его партизанскими циклами стихов, своего художника Василия Верещагина с его знаменитой картиной «Ночной привал великой армии», своих скульпторов, своих летописцев.

На тему Гражданской войны была популярная песенка про матроса Железняка, в ней такие слова: «Он шел на Одессу, а вышел к Херсону…» Почему? Говорят, будто матрос Железняк был никудышным штурманом, заблудился. Гиммлер определил, что Первая власовская дивизия воевать против русских будет на советско-германском фронте в Померании, в районе Штеттина. Однако попала она не «в Одессу», а как у Железняка, «в Херсон» — в район Люббена — Франфурта-на-Одере — Коттбуса, т. е. этак километров 30 на юго-восток от Берлина и этак километров на 150 от Штеттина, если строго на юг. Власов — не матрос Железняк, но почему такой «выход»? Самое вразумительное об этом сказал командир 2-го полка Первой власовской дивизии все тот же Вячеслав Артемьев:

«Пятого марта генерал Власов вернулся в дивизию. В результате его переговоров были сделаны некоторые изменения. Дивизия все же должна была выступить, но не в район Штеттина, а в район Люббена, Франкфурта-на-Одере, Коттбуса, юго-восточнее Берлина».

Три коротеньких предложения: «В результате его^[212] переговоров…» — нет вопросов! Другие, даже самые дотошные, такие, например, как Торвальд, Хоффманн или Стеенберг, которым известен, кажется, каждый чих Власова, которые точно знают, что и когда «думал», «чувствовал» и «ощущал» Власов, вот об этом «феномене матроса Железняка» у генерала Власова — словом не обмолвливаются, будто в рот воды набрали. У знающего А. Казанцева сказано коротко и ясно: «Чем было вызвано распоряжение Власова идти именно в этом направлении, судить трудно». А если еще учесть, что именно на участке фронта в районе Люббена — Франкфурта-на-Одере — Коттбуса наступали танки Жукова, ситуация становится более чем пикантной.

На минуту можно попытаться представить в этой связи «переговоры» Власова с Гиммлером:

— Дорогой рейхсфюрер Гиммлер, ты мне нарезал участок фронта в Померании.

— Да, дорогой Андрей.

— Прошу тебя, дорогой рейхсфюрер, отмени этот приказ и нарежь мне участок фронта в районе Франкфурта-на-Одере.

— Но почему?

— Там наступает мой старый друг Георгий Жуков, я хочу его победить в открытом бою.

— Браво, Андрей! Быть по-твоему!…

И дивизия поехала воевать против Жукова, который, как мы знаем, за три месяца до «ухода» генерала Власова к немцам написал на него блестящую боевую характеристику, а теперь вот, назначенный лично Сталиным, командовал 1-м Белорусским фронтом, который вел лобовое наступление на «логово», а на пути его в центре немецкой обороны должна была встать Первая власовская дивизия…

Шутки шутками, но вот это: кто, как и почему в последний момент поменял район будущей дислокации Первой власовской дивизии, кто скомандовал направить дивизию не на периферийную Померанию, а в самое пекло — под Берлин, одна из тех тайн, которая за семью печатями, в цинковых коробках с запаянными крышками.

Что такое район Штеттина в апреле 1945 года? Из дневника ОКВ за период с 20 апреля по 9 мая 1945 года:

«20 АПРЕЛЯ 1945 г.

Для высших командных инстанций начинается последний акт драматической гибели германских вооруженных сил.

Передовым танковым подразделениям русских удалось про — рваться в район Бурата, находящегося в 18 км от Цоссена, где на протяжении многих лет располагалась ставка верховного командования вооруженных сил (ОКВ), штаб оперативного руководства вооруженными силами ОКВ, а также генеральный штаб сухопутных войск.

На основании событий этого дня на фронте можно сделать следующие выводы относительно Преследуемых противником целей:

НА ФРОНТЕ СОВЕТСКИХ ВОЙСК ЧЕТКО ВЫРИСОВЫВАЕТСЯ НАПРАВЛЕНИЕ ГЛАВНОГО УДАРА НА БЕРЛИН, В ТО ВРЕМЯ КАК НАСТУПЛЕНИЕ В САКСОНИИ И В РАЙОНЕ ШТЕТТИНА ИМЕЕТ ЦЕЛЬЮ СКОВАТЬ КРУПНЫЕ НЕМЕЦКИЕ СИЛЫ…».^[213]

Значит, «главный удар на Берлин» — такова цель «противника». Осуществляет этот удар в районе Франкфурта-на-Одере, Коттбуса и Люббена снова все тот же Жуков. Как-то опять складно получается… Но об этом чуть позже.

Власовскую дивизию немцы решили по-быстрому по железной дороге перебросить к месту боев. Для этого выделили почти 40 эшелонов. На каждый эшелон нашли по два паровоза. В тех-то условиях — фантастика! У немцев счет уже шел на дни и часы. Но тут «вдруг заартачился» командир дивизии Буняченко. Он наотрез отказался грузить свою дивизию в эшелоны, мол, только пешком, на своих двоих. Его «поддержал» Власов. Аргумент был самый смехотворный.

Артемьев эти аргументы излагает так:

«Переброска дивизии по железной дороге была намечена отдельными эшелонами и таким образом, что все части дивизии во время перевозки нарушали целостность своей организации и выходили из подчинения своих командиров… Части и подразделения, вышедшие на время следования из подчиненности своих командиров, были бы дезорганизованы, а между эшелонами нарушилась бы всякая связь. В этих условиях не было боеготовности и разоружить дивизию не представляло никакого труда»,

— хороший, наверное, комполка был Артемьев, но здесь он несет явную чушь, и то верно, дело тут в другом. Дело было в сроках появления дивизии Власова на передовой линии фронта. Чьих сроках? Кто их установил? И почему они расходились со сроками немцев?…

Расчет движения пешим порядком был произведен таким образом, чтобы двигаться в среднем по 40 километров в ночь, делая большие остановки на отдых по 36 часов через каждые 2–3 перехода. Предполагалось в течение двух недель достигнуть города Нюрнберга, до которого было свыше 300 километров. И дошли они, загребая пыль сапогами, через Ульм, Донауверт, Тройхтлинген, Вайсенбург.

А в Нюрнберге вдруг все поменялось на 180 градусов:

Буняченко заявил, что теперь он не только согласен, но и требует, чтобы его дивизия теперь ехала «на двойной паровозной тяге». И немцы обрадовано подогнали на станции Эрланген и Форхгайм, что в 20–30 километрах севернее Нюрнберга, те 40 эшелонов с двумя паровозами на каждый. Дивизия проворно погрузилась в вагоны и, больше не опасаясь «нарушить организационную структуру дивизии, управление частями и подразделениями», покатила курсом на Франкфурт, который стоит на реке Одер. Кто скомандовал ему пересесть на паровоз? У кого вдруг изменились сроки, стали поджимать события?

Здесь можно еще раз, как говорится, заглянуть в архивную цинковую коробку:

«Центр. Волкову. Ваша дивизия должна появиться на фронте в районе Люббена — Франкфурта-на-Одере — Коттбуса не ранее 2 апреля. Далее действовать по плану «Цитадель-2»…«Но эта шифровка, этот приказ из Москвы Власов получил после того, как сообщил в Москву о приказе Гиммлера, который оказался «как гром с ясного неба… Первой дивизии РОА сняться моментально с места стоянки и следовать на фронт между Штеттином и Берлином», как выразился А.Казанцев.

И уж после этой шифровки состоялся тот разговор между Гиммлером и Власовым об участке фронта юго-восточнее Берлина.

Власов не мог больше оттягивать время выступления из лагеря близ города Мюнзинген. По меньшей мере, саботаж или еще что-то становились слишком откровенными и подозрительными. Объяснить немцам свое дальнейшее продолжение сидения в лагере было уже просто невозможно. К тому же лагерь — такое место, где, находясь компактно, дивизию без труда, в случае надобности, немцы запросто могут накрыть с воздуха бомбардировщиками — и нет проблемы. С переполненными концлагерями с русскими военнопленными они, когда там начинались эпидемии, так и поступали, а власовцы — это в основной своей массе вчерашние военнопленные из концлагерей; им хорошо были известны эти приемы немцев.

Весь смысл этого трехсоткилометрового пешего марша Первой власовской дивизии по западной и самой южной провинции Германии Вюртемберг еще предстоит раскрыть. В апреле 1945 года американцы и англичане уже отлично знали, что такое власовцы и как они отчаянно, до последнего воюют против них. А по Ялтинскому соглашению эта провинция и соседние с ней отходили союзникам. В апреле 1945 года американцы и англичане уже не сомневались, что власовцы — это все те же русские, только в немецкой форме одежды. Сталин этим походом по провинции Вюртемберг давал понять союзникам… Много чего давал понять Сталин этим пешим маршем Первой власовской дивизии. А немцам — что у русских солдат нет рогов и копыт, как визжал на сей счет Геббельс по радио и в прессе…

«Ненависть к нацизму оставалась, и она безрассудно, порой справедливо, переносилась на всех немцев. Но эти злые чувства мгновенно исчезали при добрых контактах с местными жителями. Обмен мыслями, переживаниями, чаяниями, во многих случаях знание немецкого языка способствовали установлению теплых дружелюбных отношений между местным населением и власовцами. Солдаты играли с немецкими детьми, дарили им из своих скудных возможностей гостинцы, мысленно переносясь в свой родной дом, к своим семьям. Немцы со своей стороны выражали сочувствие власовским^[214] солдатам и нередко говорили о безнадежности войны и о порочности нацизма. Расставались после короткого знакомства дружески…» — вспоминает тот поход Артемьев

Дружба дружбой, но вот что еще проделала дивизия на своем пути на фронт. Опять слово командиру 2-го полка власовской дивизии.

«По пути движения попадались лагеря «остовских» рабочих, в которых жили насильственно вывезенные из Советского Союза люди в тяжелых условиях. По ходатайству генерала Власова… дивизия получила право проверки условий жизни и труда «остовцев» в этих лагерях».

Про это же у А. Казанцева написано:

«Севернее намеченного пути первой дивизии были только разбросанные по всей Германии отдельные батальоны, правда, с внушительной цифрой в 800 тысяч человек, но не имевшие друг с другом связи и не объединенные общим командованием». Задача генерала Власова состояла в том, чтобы «объединить их под общее командование»?

Зачем? На случай, если Красной Армии придется идти на Ла-Манш, поднять эти сотни тысяч людей на помощь наступающей Красной Армии?

«Миллионы русских людей с надеждой следили за каждым шагом дивизии, — продолжает А. Казанцев. — Со всех концов Германии к предполагаемому пути ее следования спешили одиночками и небольшими группами добровольцы. Это были рабочие, военнопленные, каким-то чудом бежавшие из своих лагерей».

Далее Казанцев замечает, что хотя дивизия за их счет и выросла с 14 тысяч до 22 тысяч, «командование не имело возможности принимать пока никого». А что же оно делало с ними? Ставило на учет, как в военкомате, и говорило — ждите повестки, вам скажут, когда начинать, выступать, приходить? Идите обратно в свои лагеря и ждите нашего сигнала? Именно так оно и было.

«Офицеры дивизии по всей линии своего пути контролировали лагеря русских рабочих», — резюмирует А. Казанцев.

Страна Власова? Народ Власова? Армия Власова?

Александру Степановичу Казанцеву, моему земляку-челябинцу, я верю. Вместе с кадетским корпусом, в котором учился Александр, он оказался вначале во Владивостоке, а потом в Шанхае. В 1924 году — Югославия, учеба на юридическом факультете Белградского университета. На жизнь зарабатывал игрой на гитаре в ресторанах. Рядом с генералом Власовым он был до последнего. Перед войной редактировал центральный орган НТС газету «За Россию». По свежим следам событий, сразу после войны написал очень толковую книгу «Третья сила». В 1974 году она вышла вторым изданием в издательстве «Посев» во Франкфурте-на-Майне.

«Солдаты шли бодро. Шли по чуждому, враждебному миру, с трудом заглушая ненависть к нему. Где-то по сторонам дороги, дальше, чем могли контролировать летучие отряды дивизии, в лагерях военнопленных и рабочих командах томились братья. У каждого из шедших были за спиной иногда месяцы, иногда годы лишений, оскорблений и издевательств. Крепче сжимали зубы, старались об этом не думать. То, к чему шли вперед, было слишком светлым, слишком ослепительным, чтобы оглядываться назад. Кругом агонизировала Германия. Начинал разваливаться тыл, трещал фронт. Это радовало. Наконец-то разжималась рука, душившая три года русскую свободу» вспоминает А. Казанцев про солдат Первой дивизии

Страна Власова…

Казанцев и тысячи таких, как он, верили, что против «жидобольшевизма» можно бороться только с помощью чьей-то интервенции, в данном случае немецкой, а в будущем — американской, а потом, мол, как-нибудь выкрутимся, перехитрим. Казанцев и тысячи таких, как он, были убеждены, что большевиков можно победить, действуя исключительно из подполья, только шмайсерами, атомными бомбами, диверсиями, убийствами — гражданской войной. Власов и тысячи таких, как он, совершенно иного типа борцы. Эти люди побеждали по-другому. Живя в своей стране, они никого не боялись, ни перед кем не робели. Они были умны и изворотливы, талантливы и бесстрашны. Им, по тем реалиям, которые существовали в стране, не дано было много говорить в отличие от Казанцевых в эмиграции. Их удел был — действовать и только действовать.

И у Казанцевых, и у Власовых конечная цель была одна, но пути достижения этой цели — разные. В этом нет никакой беды. Беда в другом. И тогда и теперь разные пути к одной цели делают почему-то нас, русских, смертельными врагами друг друга. Ну, скажите, зачем было тому же Жукову поносить Власова? Ведь он точно знал, что Власов делал великое русское дело. А все потому, что никогда у русских на своей Родине не было родной власти, родного государства, а всегда была только Система, Режим и Революция, то есть Гражданская Война, у которой, как нам пели все репродукторы: «есть начало, но нет конца». 26 марта последний эшелон с частями Первой власовской дивизии прибыл на станцию Либерозе, в 25 километрах севернее Коттбуса и в 30 километрах от передовой линии фронта, она проходила по рекам Одер и Ниссе. О том, что произошло на фронте с дивизией, А. Казанцев пишет коротко:

«По прибытии на линию фронта командиром Первой дивизии был получен новый приказ — войти в подчинение командующего 9-й немецкой армией, в составе которой и должна будет исполнять боевые задания подчиненная ему часть… Генерал Буняченко, отказавшись войти в подчинение немецкого командования, двинулся с дивизией прямо на юг».

Можно, конечно, простить Александра Казанцева — на передовой он с дивизией не был, а потому подробностей всего мог и не знать. Однако причина такой лаконичности видится в другом. Генерал Власов — это огромная русская планета. На этой планете каждый может выбрать себе СВОЕ место для проживания. В данном случае Казанцев выбрал такое СВОЕ.

Совершенно иную «страну» выбрал на «планете генерала Власова» Юрген Торвальд. Слов он тут в отличие от Казанцева не жалел.

Но вначале послушаем, что про это знает непосредственный участник тех событий командир 2-го полка власовской дивизии В. Артемьев.

«Расположившись в лесах, дивизия приводила себя в порядок. На следующий день командир дивизии генерал Буняченко получил от командующего группой армий «Север», генерал-полковника Вейсе приказ о том, что дивизия поступает в распоряжение командующего 9-й немецкой армией, удерживающей оборону на этом участке фронта. Командующий 9-й армией, генерал от инфантерии Буссе дал приказ о подготовке второй линии обороны в 10–12 километрах от передовых позиций… Дивизия перешла в отведенный ей район обороны и приступила к инженерному оборудованию своих предпольных позиций. Штаб дивизии расположился в деревне Гросс-Мукров, а полки готовили оборону по линии реки Штаубе, между Рейхскрецем и Мюльрозе, юго-западнее Франкфурта-на- Одере».

Получается, что власовцев опять поставили за спиной у немецких полков. Но точно так же было и на Курской дуге. В какой-то момент битвы потрепанные немецкие дивизии попятились в надежде, что у них за спиной стоят надежные свежие власовские части, которые удержат атаки красных, но мы уже знаем, чем это закончилось — власовцы расступились и пропустили через свои порядки танки Жукова. Те ворвались в тылы немцев — и исход битвы был решен. Наше кодовое название Курской битвы — «Цитадель». Гиммлер это знал в мельчайших подробностях, это ведь он доложил Гитлеру о катастрофе на Курской дуге по вине 50 власовских дивизий. Почему он допустил повторение случившегося на Курской дуге? Ведь и здесь немцы не собирались идти в атаку, а стоять насмерть в обороне — за спиной у них дымилась столица тысячелетнего рейха, они удерживали участок обороны, через который самая короткая и прямая дорога на Берлин.

Ситуацию проясняет Торвальд. Оказывается, пока власовцы добирались до фронта, «20 марта Гиммлер покинул пост командующего армейской группой «Вайксель», выставив как причину «расшатанное здоровье»… На самом же деле он бежал от задания, которое не мог выполнить. С 22 марта фронтом на Одере командовал маленький, но крайне упорный генерал-полковник Гейнрици». Это что, случайность? Надо признать как данное, что роль Гиммлера в делах Власова вообще огромна, если не абсолютна. Вряд ли был Гиммлер завербован нашим Главным разведывательным управлением. Однако несомненно, что оно чем-то очень крепко прищемило ему хвост, заставив тем самым, скажем так, уважать Власова. Гиммлер «вдруг», «как гром с ясного неба» приказывает дивизии сниматься и следовать на фронт; Гиммлер «вдруг» после беседы с Власовым нарезает ему тот участок фронта, который указывает ему Власов… и «покидает пост командующего армейской группой», в состав которой он включил власовцев. Почему? Не потому ли, что знал — это повторение сюжета Курской дуги? Не потому ли, что знал: отвечать перед Гитлером придется ему, Гиммлеру, когда перед танками Жукова власовцы снова, как на Курской дуге, откроют фронт и они в одночасье окажутся у рейхстага?

Разумеется, у Гиммлера была своя игра, и, возможно, он готовился сменить Гитлера.

Когда же майор Швеннингер, что-то вроде Штрик-Штрикфельдта при Власове, в «первые дни апреля явился в штаб Гейнрици, чтобы осведомиться, на каком секторе фронта будет применена власовская дивизия, Гейнрици развел руками: он не имел ни малейшего понятия об обещании Гиммлера, — утверждает Торвальд и продолжает: — Сообщение о том, что в его районе будет действовать русская дивизия, вызвало у него отрицательную реакцию. Его охватило недоверие, разожженное еще больше отчаянным положением на фронте. Нервничая и раздражаясь, он спросил, неужели еще существует кто-то, кто верит в желание русской дивизии бороться на Восточном фронте?»

Если даже Гейнрици ничего не знал про русскую дивизию, то кто же, кроме Гиммлера, знал про ее переброску на фронт, да еще на самый ответственный участок, в смысле обороны Берлина? Почему в тайне?

«Генерал Гейнрици обменивался то растерянными, то возмущенными взглядами со своим начальником штаба, — пишет Торвальд, — а потом решил: Гиммлер приказал перебросить дивизию сюда, пусть он и несет всю ответственность за дальнейшее».

Швеннингер бросился к Гиммлеру, но «болеющий» рейхсфюрер уехал в Холинлихен. В Берлине Гиммлера не оказалось. В Холинлихен майор ехать не отважился, он пришел к Бергеру — правой руке Гиммлера. Тот почему-то уже знал в подробностях о столкновении майора с командующим фронтом. «Бергер послал Швеннингера обратно в район Одера, но на этот раз к командующему 9-й армией генералу Буссе», — пишет Торвальд. Так Первая власовская дивизия попала в состав 9-й немецкой армии под командование генерала Буссе. Торвальд не без основания подозревает, что Буссе согласился взять «под себя такое шило», как власовцы, не без нажима на него Бергера, а то и самого Гиммлера. Иначе было бы не избежать провала всей операции.

А. Казанцев написал, будто: «генерал Буняченко, отказавшись войти в подчинение немецкого командования, двинулся с дивизией прямо на юг». По Торвальду, дело обстояло не так просто, а скорее — совсем не так. «Был найден и сектор фронта и специальная задача для дивизии, которая произвела бы политический и пропагандистский эффект. Кроме большого предмостного укрепления возле Кюстрина, Советы имели другое, меньшее, южнее Франкфурта-на-Одере. Это укрепление называлось Эрленгоф.

Еще в конце марта два немецких полка пробовали отбить эту переправу у красных, но, несмотря на все усилия и упорство молодых и еще не уставших солдат, это не удалось.

Находясь в середине фронта, где медленно подготовлялась оборона против ожидавшегося наступления красных, Эрленгоф представлял собой прекрасное место для атаки Первой дивизии».

«Итак, «Эрлингоф», «в середине фронта, где медленно подготовлялась оборона против ожидавшегося наступления красных». Что же делает в этой «середине фронта» капризный Буняченко? Бунтует против подчинения дивизии немцам? Борется за самостоятельность своей дивизии? Ничего подобного! Он съездил к Буссе в гости, попил с ним чайку, мирно побалакал, со всем, что говорил Буссе, согласился, а дальше?

«Буняченко отправился на фронт, — сообщает нам наблюдательный Торвальд. — Он долго и внимательно осматривал позиции в полевой бинокль. Было заметно, что он проявляет все больший интерес к положению на фронте. Генерал оживился. Он совершенно забыл о больной ноге. Те, кто его знал раньше, говорили: вот он, настоящий Буняченко. Он осведомлялся о численности и силе красных частей за Одером, о силе и вооружении немецких частей, а главное, о результате разведки — когда же предполагалось наступление красных? Это повторялось каждый день. При совещаниях в штабе генерала Буссе выяснилась изумительная согласованность его тактических взглядов с немцами. Это знание острого ума глубоко поразило начальника штаба генерала Гольца. Он не скрывал ни своего удивления, ни своего уважения. Буссе, со своей стороны, обещал крепкую поддержку всей своей армии, которую он в этот момент мог дать. Артиллерия 9-й армии должна была поддержать наступление ураганным огнем тяжелых орудий, что значительно поддержало бы немногочисленную артиллерию дивизии».

Можно себе представить, что значило для нашего командования, для Жукова «миссия» Буняченко «в середину фронта», знание «результатов разведки» немцев, «согласованность его тактических взглядов с немцами» и пр. и пр.?

Наша армия находилась на чужой территории, стояла под Берлином, когда добыть сведения о противнике было почти невозможно, получение разведданных, да еще из штаба самого командующего фронтом, да еще после того, как сам прощупал все своими глазами, — это было на грани фантастики! И Власов, а значит, и Жуков такие сведения имели. Буняченко, выражаясь образно, принес на стол Жукову карту немецкого генерального штаба. Жукову оставалось лишь озвучить ее своими танками, артиллерией, авиацией и солдатским «ура!». Что он и сделал с блеском…

В своих знаменитых «Воспоминаниях и размышлениях» Маршал Советского Союза Г. К. Жуков Берлинской операции отвел едва ли не половину третьего тома. Это и понятно.

«Замысел Берлинской операции в Ставке в основном определился в ноябре 1944 года, — пишет Жуков. — Уточнение его проходило в процессе Висло-Одерской, Восточно-Прусской и Померанской операций». К тому времени Гиммлер уже принял Власова и «дал согласие на формирование так называемых Вооруженных Сил Народов России в составе 10 дивизий… Главнокомандующим был объявлен генерал Власов», — свидетельствует Артемьев. Это все происходило, когда «замысел Берлинской операции в Ставке в основном только зарождался».

29 марта 1945 года по вызову Ставки Жуков прибыл в Москву. При себе он имел план 1-го Белорусского фронта по Берлинской операции. Этот план отрабатывался в течение марта штабом и командованием фронта, «все принципиальные вопросы в основном заранее согласовывались с Генштабом и Ставкой. Это дало нам возможность представить на решение Верховного Главнокомандования детально разработанный план».

26 марта 1945 года последний эшелон Первой власовской дивизии прибыл на станцию Либерозе, что в 30 километрах от линии фронта в полосе 1-го Белорусского фронта, командовал которым маршал Жуков. Разгрузившись, дивизия начнет выдвижение в сторону линии фронта, там на расстоянии 10–12 километров она начнет окапываться.

Именно в этот момент маршал Жуков прибудет с фронта в Москву к Сталину с «детально разработанным планом» Берлинской операции.

«Поздно вечером того же дня И. В. Сталин вызвал меня к себе в кремлевский кабинет, — пишет Жуков. — Он был один. Только что закончилось совещание с членами Государственного Комитета Обороны.

Молча протянув руку, он, как всегда, будто продолжая недавно прерванный разговор, сказал:

— Немецкий фронт на западе окончательно рухнул, и, видимо, гитлеровцы не хотят принимать меры, чтобы остановить про — движение союзных войск. Между тем на всех важнейших направлениях против нас они усиливают свои группировки, вот карта, смотрите последние данные о немецких войсках.

Раскурив трубку. Верховный продолжал:

— Думаю, что драка предстоит серьезная…

Потом он спросил, как я расцениваю противника на берлинском направлении.

Достав свою фронтовую разведывательную карту, я положил ее перед Верховным. И.В. Сталин стал внимательно рассматривать всю оперативно-стратегическую группировку немецких войск на берлинском стратегическом направлении».

«Внимательно» всматриваясь в карту, видел ли Сталин на ней участок фронта, на котором в этот самый момент Первая власовская дивизия зарывалась в землю, а ее командир уже передавал в Центр первые разведданные в полосе 9-й немецкой армии генерал-полковника Буссе? Несомненно, видел и знал, иначе бы через минуту-другую, выслушав доклад Жукова,^[215] Сталин бы не сказал:

«— Ну что ж, придется начать операцию, не ожидая действий фронта Рокоссовского. Если он и запоздает на несколько дней — не беда».

Целый фронт из трех фронтов не готов наступать на Берлин, а Сталин говорит — «не беда»! Почему? Потому что Первая власовская дивизия располагалась не в полосе наступления 2-го Белорусского фронта, а в полосе наступления 1-го Украинского фронта, который был готов наступать. Оттягивать наступление более чем на «две недели» для власовской дивизии означало полное уничтожение — за это время немцы начнут каждодневно бросать ее в бой и к началу генерального наступления 1-го Украинского фронта от дивизии ничего не останется.

Жуков мог этого и не знать, но Сталин знал.

«Затем он (Сталин) подошел к письменному столу, перемешал какие-то бумаги и достал письмо.

— Вот, прочтите.

Письмо было от одного из иностранных доброжелателей. В нем сообщалось о закулисных переговорах гитлеровских агентов с официальными представителями союзников, из которых становилось ясно, что немцы предлагали союзникам прекратить борьбу против них, если они согласятся на сепаратный мир на любых условиях…

— Ну, что вы об этом скажете? — спросил Сталин. И, не дожидаясь ответа, тут же заметил: — Думаю, Рузвельт не порушит ялтинской договоренности, но вот Черчилль, этот может пойти на все…

1 апреля 1945 года в Ставке Верховного Главнокомандования был заслушан доклад А. И. Антонова об общем плане Берлинской операции…

Наступление на Берлин было решено начать 16 апреля, не дожидаясь действий 2-го Белорусского фронта…

В ночь на 2 апреля в Ставке в моем присутствии Верховный подписал директиву 1-му Белорусскому фронту о подготовке и проведении операции с целью овладеть Берлином и указание в течение 12–15 дней выйти на Эльбу.

Главный удар было решено нанести с кюстринского плацдарма силам, четырех общевойсковых и двух танковых армий. Последние предполагалось ввести в сражение после прорыва обороны противника в обход Берлина с севера и северо-востока».

Очень существенные изменения Сталин внес в план 3 апреля.

К тому же после 3 апреля Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение начать перегруппировку основных сил этого фронта^[216] на Одер… не в связи ли с тем, что Буняченко в это самое время «отправился на фронт. Он долго и внимательно осматривал позиции в полевой бинокль… При совещаниях в штабе генерала Буссе выяснилась изумительная согласованность его тактических взглядов с немцами…».

После всех этих последних уточнений и исправлений Сталина Жуков пишет:

«Выходило, что 1-й Белорусский фронт должен был в первые, наиболее напряженные дни наступать с открытым правым флангом, без оперативно-тактического взаимодействия с войсками 2-го Белорусского фронта».

Эти сетования были бы справедливы, а Сталин был бы достоин порицания за такую беспечность, если бы… если бы не было у Сталина, как говорится, в этом месте Первой власовской дивизии. Главный удар, по замыслу Сталина, Жуков должен был наносить «в первые, наиболее напряженные дни» именно по позициям, которые занимала Первая власовская дивизия. А затем, «прорвав» их, войска должны были развернуться левым флангом на север и идти по тылам всей немецкой группировки до самых Зееловских высот и брать эти высоты, оголяя, открывая беспрепятственный путь на Берлин остальным двум фронтам. Не зря ведь в последний момент — 1 апреля Сталин стер с карты разграничительную линию наступления фронтов на Берлин. Фланги 1-го Белорусского фронта оказывались при этом совсем не там, где их описывал в книге маршал Жуков… Правый фланг 1-го Белорусского фронта опирался бы на собственные тылы, а левый — на беспомощные и потому не опасные тылы немцев, по которым к тому же должна была пройти Первая власовская дивизия, тем самым прикрывая левый фланг 1-го Белорусского…

Пока же генерал Буняченко лобызался с командующим 9-й немецкой армией генералом Буссе, уверяя его в верности, любви и «одинаковости их тактических взглядов», Первая власовская дивизия старательно окапывалась, возводила вокруг себя оборонительные сооружения… На виду у немцев она готовилась умереть, но не пропустить танки Жукова в сторону Берлина. Гут! Оч-шень гут! И немцы стали потихоньку снимать свои части с участка фронта, на котором Первая власовская готовилась лечь костьми за Великого Фюрера, за Великий Рейх, снимать и перебрасывать на другие, более слабые участки фронта перед Берлином.

Так складывалось здесь, иначе — в других местах. Артемьев пишет:

«Во многих местах начали разоружать добровольческие части, а разоруженных солдат и офицеров водворять за проволоку в лагеря военнопленных. Кое-кому удалось бежать, и они, с трудом добравшись до Первой дивизии, рассказывали о происходящем. Начали приходить в дивизию люди и из некоторых казачьих частей, подтверждавшие, что в некоторых местах разоружаются и казаки. Обстановка складывалась так, что Первая дивизия должна была быть настороже и готовой ко всяким неожиданностям».

Почему? Что происходит? Какие события побудили немцев начать разоружать власовцев и «водворять за проволоку в лагеря»? Ведь идут бои, самые напряженные, решающие, в этих условиях только одни подозрения и предчувствия, что власовцы предадут, не могли заставить немцев пойти на разоружение и возвращение «добровольцев» в концлагеря. Было нечто конкретное. Артемьев об этом, к сожалению, ничего не сообщает. Однако это «нечто» мы можем представить сегодня пока только по аналогии с действиями Первой власовской дивизии, — видимо, другие, каждый на своем участке советско-германского фронта, сделали, делали то же, что и Первая власовская на своем…

Что делает Буняченко, со всех сторон получая информацию о разоружении власовцев? Он начинает проявлять бешеную активность в направлении демонстрации немцам своей преданности, демонстрации немцам своей жажды биться за немцев до последней капли крови, и не завтра или послезавтра, а прямо сейчас, сию минуту. Он мчится к генералу Буссе и просит, умоляет дать ему срочно какое-нибудь «боевое дело». Ему нужно продержаться на фронте, чтобы дивизию ни в коем случае не сняли с передовой. И вскорости Буняченко получает такое «боевое дело».

Дальше началось непонятное. Власовцы дружно пошли в атаку на Эркенгоф. Наши дружно отступили на… несколько сот метров. Как свидетельствует Артемьев, «советские солдаты организованно отходили со своих позиций в хорошо оборудованные укрытия, почти не оказывая сопротивления наступающим».

Но вдруг по флангам наступавших почему-то ударили пулеметы. Власовцы залегли. Почему-то на виду у всех поглубже зарылись в землю.

«Командиры полков, от которых производилось наступление, выехали со своих командных пунктов в наступающие подразделения для личного ознакомления на месте боя», — сообщает Артемьев.

Солдаты, надежно окопавшись, лежали, офицеры, съехав со своих командных пунктов, подальше от немецких глаз, разбирались, почему их подчиненные бетоном залегли и никаким подъемным краном их невозможно поднять в атаку, — а время шло.

Оно неумолимо приближалось к 16 апреля — дате, назначенной Сталиным для всеобщего наступления на Берлин.

«По докладу командиров полков о безнадежности наступления генерал Буняченко приказал остановить наступление и прекратить попытки к дальнейшему продвижению. Доложив командующему 9-й армией обстановку, Буняченко получил краткий приказ:

«Наступление продолжать! Выбить противника из предмостного укрепления и во что бы то ни стало занять оборону по левому берегу излучины Одера!»

Приказ заканчивался:

«Вы сменяете немецкие части, стоящие в обороне на этом участке фронта!»…

Дальше началось еще более невероятное: Буняченко стал требовать к себе генерала Власова, но того почему-то никак не могли найти, он будто сквозь землю провалился. На совещании офицеров дивизии Буняченко объявил, что соединение выходит из подчинения немцев. Больше того, было объявлено, что не исключены бои с немецкими войсками. Готовились к боям с немцами, в дивизии «поспешно рылись окопы, сооружались противотанковые заслоны, создавалась круговая оборона». А время шло. А время неумолимо приближалось к 16 апреля…

Вообще, кто мог знать эту дату — 16 апреля? Ну, конечно, еще сам Сталин, командующие фронтами, участвовавшими в битве за Берлин, — их трое. Еще кто-то, к примеру, начальник ГРУ. Кто еще? Их можно на пальцах пересчитать…

«15 апреля, с наступлением темноты, дивизия двинулась на юг с соблюдением мер походного охранения, — фиксирует командир полка Артемьев. — Был составлен план боевых действий на марше на случай столкновения с немецкими войсками, если они попытались бы оказать давление силой».

Это что же получается? Дивизия Власова, заменившая на самом ударном участке фронта немецкие воинские части, буквально за несколько часов до общего наступления Красной Армии на Берлин снялась и ушла на юг? Повторилась ситуация на Курской дуге? Но откуда Буняченко узнал про дату общего наступления — 16 апреля? От Власова? А тот от кого? От своего начальника — от начальника ГРУ? От самого Сталина?

Как бы там ни было, но за несколько часов до общего наступления немцы физически уже никак не могли залатать хоть чем-то, хоть кем-то, хоть как-то оголенный власовцами участок фронта на Одере, к тому же прямо перед плацдармом советских воинских частей, на который через несколько часов — 16 апреля устремились переправляться наши полки и дивизии. Наши войска, находившиеся на одерском «пятачке», просто не позволили бы открыто приблизиться немцам, к оставленным власовцами позициям.

«Мы серьезно учитывали не только вынужденное запоздание 2-го Белорусского фронта с началом наступления… — пишет Г. К. Жуков. — Конечно, было бы лучше подождать пять-шесть суток… Времени до 16 апреля у нас осталось мало, а мероприятий, которые надо было срочно выполнить, очень много».

Все тут закодировал наш любимый полководец! Особенно вот это: «Конечно, было бы лучше подождать пять-шесть суток». Чего ж не подождали? То-то и оно, не могла ждать и часа лишнего Первая власовская дивизия, а не 1-й Белорусский фронт. 1-й Белорусский фронт в тех условиях мог ждать и пять, и шесть, и все двенадцать суток, ни часу не могла ждать власовская дивизия, «ожидание» для нее было смерти подобно — генерал Буссе мог раздавить ее всей мощью своей 9-й армии. Вот почему Сталин приказал не дожидаться готовности к сражению целого 2-го Белорусского фронта, которым командовал К. К. Рокоссовский, он под Москвой со своей 16-й армией был соседом А.А. Власова, командовавшего там 20-й армией. Под Берлином для Победы, для взятия Берлина войска генерала Власова оказались важнее войск генерала Рокоссовского. Рокоссовского из-за Власова даже ждать не стали. За те «пять-шесть суток» немцы успели бы перебросить на оголенный власовцами участок фронта столько войск, что их хватило бы на «пять траншей» и более.

Что же у нашего полководца написано в «Воспоминаниях» про тот участок фронта, который занимала Первая власовская дивизия?

«Немецкое командование разработало детальный план обороны берлинского направления. Оно надеялось на успех оборонительного сражения на реке Одер, представлявшей собой стратегическое предполье Берлина. В этих целях было осуществлено следующее.

Прикрывавшая город 9-я армия генерала Буссе усиливалась людским составом и техникой. В ее тылу формировались новые дивизии и бригады. Укомплектованность соединений первой линии доводилась почти до штатной численности. Особое внимание уделялось сосредоточению и использованию в обороне танков и штурмовой артиллерии.

От Одера до Берлина создавалась сплошная система оборонительных сооружений, состоящая из ряда непрерывных рубежей, по нескольку линий окопов. Главная оборонительная полоса имела до пяти сплошных траншей. Противник использовал ряд естественных рубежей: озера, реки, каналы, овраги. Все населенные пункты были приспособлены к круговой обороне».

Чистую правду пишет наш маршал! Он только не сообщает про ту дыру в этой «оборонительной полосе», которая «имела до пяти сплошных траншей» и которую проделала ему «15 апреля, с наступлением темноты»

Первая власовская дивизия, снявшись с фронта, как тогда, на Курской дуге. Почитаем дальше маршала Жукова, но при этом держа постоянно в голове то, что в центре обороны Берлина находилась 9-я немецкая армия генерала Буссе, у которого, как мы теперь знаем, сложились прямо сердечные отношения с Буняченко, а в центре участка фронта, занятого 9-й немецкой армией, в 100 метрах от советского плацдарма на правом берегу Одера «держала оборону» Первая власовская дивизия под командованием все того же Буняченко.

«События, предшествовавшие Берлинской операции, развивались так, что скрыть от противника наши намерения было очень трудно.^[217]

Для всякого, даже не посвященного в военное искусство человека, было ясно, что ключ к Берлину лежит на Одере и вслед за прорывом на этой реке немедленно последует удар непосредственно по Берлину. Немцы ожидали этого». Одного они не ожидали, что власовцы пропустят жуковцев им в тыл — вот почему Жуков не боялся, что от немцев не была секретом вся подготовительная часть Берлинской операции.

Впоследствии на Нюрнбергском процессе генерал Йодль показал:

«Для генерального штаба было понятно, что битва за Берлин будет решаться на Одере, поэтому основная масса войск 9-й армии, оборонявшая Берлин, была введена на передний край. Срочно формировавшиеся резервы предполагалось сосредоточить севернее Берлина, чтобы впоследствии нанести контрудар во фланг войскам маршала Жукова…

Готовя наступление, мы полностью отдавали себе отчет в том, что немцы ожидают наш удар на Берлин. Поэтому командование фронта во всех деталях продумало, как организовать этот удар наиболее внезапно для противника..^[218]

Мы решили навалиться на оборонявшиеся войска противника с такой силой, чтобы сразу ошеломить и потрясти их до основания…»

Без маленькой детали — власовские части на участке 9-й немецкой армии, — написанное — лишь газетная публицистика, это когда отсутствие деталей, реалий, заменяется звонкими словами.

«Вся эта масса боевой техники, людей и материальных средств переправлялась через Одер.^[219] Потребовалось построить большое количество мостов и переправ, которые обеспечили бы не только переброску войск, но и дальнейшее их питание.^[220] Ширина Одера местами доходила до 380 метров. Начался весенний ледоход. Инженерно-строительные работы протекали в непосредственной близости от линии фронта под систематическим обстрелом артиллерии и минометов противника, при налетах его авиации. Однако к началу выхода соединений в исходные районы через Одер было проложено 25 мостов и 40 паромных переправ».^[221]

Не получается и дальше без Первой власовской дивизии…

«Утром 16 апреля на всех участках фронта советские войска успешно продвигались вперед, — пишет Жуков. — Однако противник, придя в себя, начал оказывать противодействие со стороны Зееловских высот своей артиллерией, минометами, а со стороны Берлина появились группы бомбардировщиков. И чем ближе подходили наши войска к Зееловским высотам, тем сильнее нарастало сопротивление врага… Сплошной стеной стоял он^[222] перед нашими войсками, закрыв собой плато, на котором должно было развернуться сражение на ближних подступах к Берлину…

В 15 часов я позвонил в Ставку и доложил, что первая и вторая позиции обороны противника нами прорваны, войска фронта продвинулись вперед до шести километров, но встретили серьезное сопротивление у рубежа Зееловских высот, где, видимо, в основном уцелела оборона противника. Для усиления удара общевойсковых армий ввел в сражение обе танковые армии. Считаю, что завтра к исходу дня мы прорвем оборону противника…

Вечером я вновь доложил Верховному о затруднениях на подступах к Зееловским высотам и сказал, что раньше завтрашнего вечера этот рубеж взять не удастся.

На этот раз И.В. Сталин говорил со мной не так спокойно, как днем.

— Вы напрасно ввели в дело 1-ю гвардейскую танковую армию на участке 8-й гвардейской армии, а не там, где требовала Ставка. — Потом добавил: — Есть ли у вас уверенность, что завтра возьмете Зееловские высоты?

Стараясь быть спокойным, я ответил:

— Завтра, 17 апреля, к исходу дня оборона Зееловского рубежа будет прорвана. Считаю, что чем больше противник будет бросать своих войск навстречу нашим войскам здесь, тем быстрее мы возьмем затем Берлин…»

Все прекрасно, а теперь прочитаем этот же самый кусок из Жукова, но введем в него Первую власовскую дивизию, которая стоит перед советскими войсками на правом берегу Одера. И вот что получается. Утром 16 апреля на участке фронта, который оголила Первая власовская дивизия, войска Жукова «успешно продвигались вперед». А на участке Зееловских высот, где Первой власовской дивизии, вообще, власовцев не было, войска Жукова «встретили серьезное сопротивление». Наступление, по сути дела, захлебнулось. «На этот раз И.В. Сталин говорил со мной не так спокойно, как днем». Честно говоря, я думаю, что Сталин просто обложил Жукова матом — и правильно сделал. Почему? Дело в том, что Сталин приказал Жукову ввести «в дело 1-ю гвардейскую танковую армию не на участке 8-й гвардейской армии», а совсем в другом месте. Посмотрим на карту. 8-я гвардейская армия наступала южнее того места, где стояла Первая власовская дивизия. А Сталин приказал Жукову бросить 1-ю гвардейскую танковую армию как раз на том участке, который 15 апреля открыли власовцы для наших войск. Через эту «дыру» наши танки должны были, как на Курской дуге, зайти немцам в тыл, зайти в тыл зееловских укреплений, отрезать их от основных сил и, не останавливаясь, рваться в Берлин. В этом была стратегия всего замысла. Этот замысел зрел и разрабатывался с Власовым задолго до того, как здесь появились наши танки. Однако Жуков своей «инициативой», бросив 1-ю гвардейскую танковую армию не туда, куда приказал ему Сталин, напоролся на «серьезное сопротивление» немцев и едва не погубил всю так гениально задуманную и спланированную битву за Берлин, по крайней мере на этом отрезке сражения.

Генералу Власову Жуков посвятил в этой главе два абзаца:

«В расположение американских войск спешила отойти и дивизия власовцев, изменников Родины. В дивизии находился сам Власов. Однако ее отход был решительно пресечен 25-м танковым корпусом, которым командовал генерал-майор Е.И. Фоминых. Было решено взять Власова в плен живым, чтобы воздать полностью за измену Родине. Выполнение этой задачи было возложено на командира 162-й танковой бригады полковника И. П. Мищенко, а непосредственный захват Власова поручен отряду под командованием капитана М.И. Якушева.

Власова захватили в легковой машине отходящей колонны. Спрятавшись под грудой вещей и укрывшись одеялом, он притворился больным солдатом, но был разоблачен своим телохранителем. Позднее Власов и его единомышленники были осуждены Военным трибуналом и казнены».

А что дальше-то было? «Вскоре мы получили директиву Ставки», — сообщает Жуков. «Вскоре» — это через несколько минут после разговора со Сталиным? Сталин приказал: «И.С. Коневу — наступать 3-й гвардейской танковой армией через Цоссен на Берлин с юга…» Выполняя с точностью до запятой директиву Сталина, танки были брошены вперед именно по тому коридору, который открыли для танков Жукова власовцы. Но Жуков, как говорится, не понял игры, и Сталин мгновенно, потому что дело шло на минуты, приказал Коневу продолжить своей 3-й гвардейской танковой армией начатое генералом Власовым и полковником Буняченко.

«Как буря, армии маршала Конева пробили фронт 4-й бронетанковой немецкой армии между Мускау и Губеном и сначала повернули на север, в направлении Берлина, а затем на юг, против левого крыла слабой армейской группы генерал-фельдмаршала Шернера, которого и прижали к горному хребту Чехословакии», — добавляет Юрген Торвальд.

«Утром 18 апреля Зееловские высоты были взяты», — радостно рапортует маршал Жуков. Что и говорить, для Жукова история очень из неприятных… 9-я немецкая армия, в состав которой входила Первая власовская дивизия и на которую Гитлер возложил задачу не допустить наступления советских войск на Берлин с юга через Цоссен, была смята и уничтожена. В результате:

«Русские впервые начали вести пристрелку из одного дальнобойного орудия по центру Берлина», — читаем в дневнике ОКБ за 21 апреля 1945 года.

«В ходе сражений 16 и 17 апреля, да и потом я еще и еще раз возвращался к анализу построения операции войск фронта, с тем чтобы убедиться, нет ли в наших решениях ошибок, которые могут привести к срыву операции, — спрашивает сам себя маршал Жуков. И сам себе отвечает: — Ошибок не было».

И дело, конечно, тут не в том, чтобы кого-то прижать или развенчать. Нет! Маршал Жуков — величайший полководец Второй мировой войны. Тут нет вопросов. Однако истинная роль генерала Власова во Второй мировой войне только еще более высветит гений Жукова и дополнит его «Воспоминания и размышления» очень важными деталями и событиями, сделает его еще более значимым и величественным. Зримое и незримое, явное и скрытое участие Власова в битвах, которые вел Жуков и Красная Армия в целом, сразу снимает навет, что мы воевали не умением, а числом, что мы побеждали не искусством, а навалом трупов перед немецкими траншеями. Без генерала Власова наша Победа — лишь часть Победы. Без генерала Власова наша борьба предстает и вправду упрощенной и прямолинейной. С генералом Власовым наша Победа — Победа умная и талантливая, многовариантная и психологически точно выверенная. С генералом Власовым наша Победа — Победа на поле боя малой кровью. С генералом Власовым вообще отпадает всякий разговор о возможном поражении Советского Союза и возможной когда-либо победе врагов наших над нами.

То, что должны были свершить и свершили власовцы на Одере — открыв немецкий фронт для наших танков, совсем не предполагало, что сделано это будет путем снятия Первой власовской дивизии с фронта и демонстративного похода ее на юг. Дивизия должна была просто расступиться, просто пропустить через свои порядки наши танки — и больше ничего. Дальше она переходила, как сказали бы на Западе, в распоряжение русских. Однако события приняли иной оборот. К середине апреля сложилась такая ситуация: американская 3-я армия, захватив чехословацкий город Пльзень, что в каких-нибудь 80 километрах от Праги, двинулись на восток, на 'Прагу. Немцы им не препятствовали. Американцы шли и здесь парадным маршем. Наши войска на середину апреля отстояли от Праги более чем на 100 километров, и перед ними, как выразился Жуков, стоял насмерть немецкий фронт «из пяти-шести траншей», а еще — группа армий генерал-фельдмаршала Шернера 1 миллион 200 тысяч человек, которую Торвальд почему-то назвал «слабой», своей мощью прикрывала все подступы к Праге с востока, севера и юга. Одним словом, сговор союзников с немцами работал на полную катушку. С запада Прага была для американцев распахнута настежь — приходи, бери, владей. У Шернера была согласованная с союзниками задача — удерживать на востоке фронт, пока в Праге не появятся войска 3-й американской армии генерала Паттона, идущие с запада, со стороны Пльзеня. Кстати, даже по советской официальной версии группа армий фельдмаршала Шернера оружие сложила лишь 11 мая 1945 года, точнее — она была раздавлена нашими танками и артиллерией.

С захватом американцами Праги вся Чехословакия оказывалась бы американской. Американцы, захватив Прагу, мгновенно создали бы там из «импортных» чехов и словаков свое правительство. Правительство бы это мгновенно объявляло страну освобожденной от немецких оккупантов, а значит — советским войскам в Чехословакии делать, выходило, нечего. Осуществлялся бы тот план союзников, по которому во что бы то ни стало ставилась задача не пустить русских в Европу. Власовских «батальонов» на территории Чехословакии, в отличие от Франции, не было. Сдержать «триумфальное шествие» американцев тут никто, в отличие от Франции и Италии, не мог. Вот почему Первая власовская дивизия получила из Москвы приказ 15 апреля сниматься с фронта и походным маршем, на всех парах мчаться в Прагу, перехватывая ее у американцев.

Гениальность маневра, совершенного по приказу Сталина Первой власовской дивизией, состоит в том, что она прошла тем маршрутом, где, в ожидании американцев, немцы сняли все свои войска. Гениальность маневра Первой власовской дивизии состояла в том, что она оказалась в тылу всей группы армий генерал-фельдмаршала Шернера. Власов и тут оставил сговорившихся американского генерала Эйзенхауэра и немецкого генерал-фельдмаршала Шернера буквально в дураках. Это надо знать…

Итак, Шернеру доложили, что дивизия Буняченко снялась с фронта и пошла по его тылам на юг.

Слово Торвальду:

«Без многословия, значит, они сражаться не желают? — спросил Шернер. — А что будет, если я этому русскому^[223] скажу, что я его поставлю к стенке, если он не подчинится моему приказу? Решать, выдержит ли мой фронт или нет и кто должен спасать свою шкуру, этот ваш Буняченко должен предоставить мне самому!

Внезапно осмелев, Швеннингер^[224] заявил, что и генерал-фельдмаршалу не будет легко заполучить Буняченко из его дивизии в 17 000 человек для того, чтобы «поставить его к стенке». На это Шернер злобно хихикнул.

— Прекрасно! — иронизировал он. — Я вижу теперь результаты вашей работы. Вы хотите мне доказать, что эти парни — сила, которая стоит за моей спиной. А как это будет выглядеть, если я одной — единой эскадрильей бомбардировщиков превращу их в кровавую кашу?

Швеннингеру было понятно, что дальше не стоит говорить о политической проблеме, которую не мог объять узкий мозг генерал-фельдмаршала. Но ему было точно так же ясно, что Шернер не сможет исполнить свою угрозу, правда, только потому, что в его распоряжении больше не было бомбардировщиков…

Прибыв из штаба Шернера, Швеннингер постарался сразу же сделать доклад Буняченко…

Он (Швеннингер) заметил в глазах генерала вспыхивающие огоньки…

— Вот как? — слегка улыбаясь, — сказал Буняченко. — Вот оно как? Он меня расстреляет? Я этого не боюсь. Руки у него коротки!.. Ну, он еще увидит… Вы уж, будьте так добры, доложите, в какой угодно форме, этим немецким господам, что моя дивизия расположена в этом районе в полном боевом порядке. Здесь у меня и артиллерия и зенитки… Положением мы очень довольны. Густой лес скрывает нас от авиации. Наши противотанковые орудия, гаубицы и танки стоят на таких позициях, что с легкостью отобьют атаки, к примеру скажем, через ваши линии пробившегося… неприятеля!..

Большая игра началась 17 апреля, когда власовцы достигли Хойерсверды. Здесь пришел приказ Шернера: «Дивизия немедленно направляется на фронт в район Козеля, 6 километров к северу-востоку от Ниески».

Буняченко сделал вид, что он этого приказа не получил. Он вышел 18 апреля и вместо Козеля взял направление восточнее Каменеца. Утром того же дня майор Швеннингер получил из армии новый приказ: «Дивизия должна достичь окрестностей Радеберга около Дрездена для погрузки и отправки в Чехию»…

Буняченко сначала сказал, что он выполнит приказ, но, когда дивизия достигла окрестностей Радеберга, он отказался приступить к погрузке… Буняченко настаивал на том, чтобы его дивизия, ни в коем случае не распыляясь, шла дальше походным маршем.

Три последующих дня Первая дивизия не имела никакого кон — такта с штабом Шернера. В общем, Буняченко и не старался его восстановить, форсированным маршем уводя своих людей на юг.

22 апреля вся дивизия собралась в окрестностях Бад-Шандау, а на следующий день в штаб прибыл связной офицер генерал-фельдмаршала майор Нойнер. По всей видимости, Шернеру надоела эта игра в прятки… Майор Нойнер был уполномочен пригласить Буняченко прибыть 24 апреля в Гайду для разговоров с самим генерал-фельдмаршалом. Буняченко не протестовал. Он заверил, что двинет дивизию к Гайде и прибудет туда вовремя и что для него будет особой честью свидание с Шернером.

24 апреля и Швеннингер прибыл в Гайду. Шернер находился в сильном волнении. Это был тот день, когда советская армия замкнула тесное кольцо вокруг Берлина, а на фронте Шернера шли ожесточенные бои за отход в Чехию…

Поступили первые донесения о чешском восстании… Шернер метался и ждал Буняченко, но вместо него к нему прибыл командир отряда разведчиков майор Костенко и сообщил, что генерал не прибудет, так как у него произошла автомобильная катастрофа.

Шернер весь трясся от злости. Он неистовствовал:

— Свинство! — вопил он. — Ох, эта авиация! Если бы у меня сейчас была хоть одна эскадрилья, я бы свернул этих русских в бараний рог! Я бы им показал! Они бы у меня корчились!

Но у него в тылу не было ни одного аэроплана, ни одного батальона. Он ничем не мог воздействовать на Буняченко, хотя поведение «этого русского» заставляло корчиться его самолюбие.^[225]

Наконец, 25 апреля Швеннингер нашел штаб Буняченко. Дивизия находилась в районе Шнейберга, северо-восточнее Течен-Боденбаха. Когда Швеннингер прибыл туда, он застал Буняченко с толстыми бинтами на голове, правой руке и правой ноге. Он подробно рассказал Швеннингеру о катастрофе, в которую он попал, размахивал рукой, и из всего его поведения можно было заключить, что он не испытывает никаких болей и что это — его очередная уловка…

Когда Швеннингер еще раз попробовал заговорить о возможных последствиях неисполнения приказа, Буняченко довольно добродушно ответил:

— Если кому-нибудь что-нибудь от меня нужно, он должен сам прийти ко мне.

После этого ответа он углубился в рассмотрение военной карты, отмечая линиями продвижение красной армии. Не обращая внимания, он встал и начал расхаживать взад и вперед по комнате. Позже он до глубокой ночи советовался со своими офицерами.

На следующий день после полудня генерал-фельдмаршал Шернер передал по радио, что он лично посетит штаб Буняченко в Шнейберге на разведывательном аэроплане «Физелер-Шторх». Он приказал ждать его 27 апреля в 10 часов утра. Швеннингеру стало ясно, что положение настолько ухудшилось, что могущественный и несгибаемый фельдмаршал решил прибыть сам к непокорному русскому генералу.

Буняченко принял это сообщение с должным вниманием. Он все мастерски подготовил, распорядился выставить почетный караул в составе целой роты и полный оркестр.

Однако Шернер, очевидно боясь каких-либо осложнений, передумал и отправил своего начальника штаба генерал-майора фон Натцмера…

На следующий день дивизия уже двигалась по направлению к Топлиц-Шенау и 29 апреля упорно продолжала свой марш в южном направлении».

«За двое суток — 27 и 28 апреля — дивизия совершила беспримерный марш, пешком преодолев расстояние около 120 километров с одним пятичасовым отдыхом, — пишет командир полка Первой власовской дивизии Артемьев. — Благополучно выйдя на территорию Чехословакии, дивизия расположилась на отдых в районе Лаун, Шлан, Ракониц. Утомленные войска были способны только спать мертвым сном».

В это время в дивизии появился генерал Власов. Его неотступно сопровождала «группа немецких офицеров».

«Не сразу представилась возможность генералу Власову встретиться с генералом Буняченко наедине, в отсутствие немецкой свиты, которая ни на минуту не оставляла его наедине, — сообщает Артемьев. — Только на другой день генералу Власову удалось это сделать, и он прежде всего поспешил выразить свое полное одобрение решениям генерала Буняченко и действиями дивизии. В присутствии находившихся здесь командиров полков генерал Власов сказал, что он был поставлен в такое положение, что иначе не мог, как только обвинять дивизию и поддерживать требования немецкого командования. С полной искренностью он говорил:

«Немцы еще рассчитывают, что смогут использовать мое влияние, чтобы заставить наши войска воевать вместе с ними. Я всеми силами стараюсь поддержать в них эту надежду, иначе наши несчастные люди и наши войсковые части, находящиеся в Германии в беззащитном положении, могут быть подвергнуты жестоким репрессиям и это повлечет за собой новые, неисчислимые жертвы… Поэтому я не могу открыто одобрять ваши действия и быть вместе с вами…»

Генерал ГРУ Власов заговорил открытым текстом. Он выложил здесь, перед командирами полков, скажем так, — почти все этапы своей жизни «у немцев».

«Ваша дивизия, — продолжал Власов, — находится в более благоприятном отношении — вы организованны, у вас есть оружие, с вашей дивизией немцы считаются и даже больше — боятся ее. За вас я спокоен, но другие наши части находятся в иных условиях. Осталось еще очень недолго до полного поражения Германии, и это время надо как-то пережить, не вступая в конфликт с немцами… Это сейчас наша главная цель. Ваши действия я благословляю и полностью предоставляю Сергею Кузьмину^[226] действовать в дальнейшем по своему усмотрению. Только не забывайте мои слова. Если я буду вынужден опять осуждать ваше поведение в присутствии немцев, не придавайте этому значения и понимайте причины…»

«Понимайте причины»! — это и сегодня звучит актуально и злободневно. Не по словам, а по делам суди о Власове.

Трое суток находятся власовцы в Чехословакии, и, как говорится, ни тпру ни ну — встречаются с местными партизанами, Буняченко «с большой охотой принимает этих партизан, подолгу беседует с ними… он старается понять действительную сущность партизанского движения в Чехословакии, его размеры, систему организации и руководства».

Стоило ли из-за этого делать по шестьдесят километров пехом, чтобы заняться беседами с партизанами? Что происходит? Почему такая бестолковщина? Может быть, Буняченко чего-то ждет? Чего? Кроме приказа, полковнику на фронте ждать нечего.

И вот что нам сообщает комполка Артемьев:

«Как-то раз группа власовских квартирьеров следовала на велосипедах впереди движущейся колонны своего полка по лесной дороге. В лесу квартирьеры встретились с группой чешских партизан, одетых в защитного цвета однообразную форму с красными ленточками на груди и с красными звездами на головных уборах. Разговорившись, партизаны сообщили, что неподалеку от дороги в лесу находится штаб партизанского отряда под командованием офицера Советской Армии. Партизаны также сообщили, что их командир является очень влиятельным лицом и что с ним власовцам следовало бы установить связь. Разговор продолжался около получаса, и вдруг появился сам партизанский начальник. Одет он был так же, как и другие партизаны. Видимо, ему было сообщено о встрече с группой власовцев. Он был очень заинтересован приходом в район его действий Первой дивизии и, узнав, что она будет поблизости располагаться на ночлег, просил передать командиру о желании встретиться с ним для переговоров. При этом он сказал: «Я имею по радио прямую связь с командованием Советской Армии и могу дать возможность вашему командиру установить непосредственный контакт»… После этого «было решено, что Первая дивизия поддержит восстание чехов», — сообщает Артемьев.

Поверим честному Артемьеву, будто это была ну совершенно случайная встреча, где-то на глухой лесной дороге, посреди гор, в Чехословакии с «очень влиятельным лицом» из «Советской Армии», с которым «власовцам следовало бы установить связь». «Случайной» эту встречу делали и для комполка Артемьева, но не случайной — для того, другого… Такие пришли времена, когда Андрей Власов наконец получил открыто «прямую связь с командованием Советской Армии». И дивизия «продолжала свой путь, совершая небольшие переходы по 20–25 километров в сутки, — сообщает Артемьев. — Первого мая генерал Власов, не покидавший все эти дни дивизию, получил предложение ставки германского командования вернуться. Он ответил отказом».

А 2 мая дивизия подверглась жесточайшему нападению с воздуха американской авиации.

«Самолеты с бреющего полета расстреливали колонны из бортового оружия», — пишет Артемьев.

У Шернера не нашлось самолетов, для того чтобы превратить власовцев «в кровавую кашу», зато они были в избытке у американцев, сговорившихся с немцами. Американцы еще по сражениям в Нормандии знали, что такое власовцы в бою с союзниками. Это ведь они, власовцы, сорвав предательский сговор союзников с немцами, превратили в победный марш американцев аж до самой границы СССР 1939 года, в настоящий военный ад и кошмар, о которых они до сих пор снимают фильмы на уровне фильмов ужасов. В этих боях с власовцами американцы потеряли почти 500 тысяч солдат и офицеров. Потом мы их били в Корее, во Вьетнаме, в Египте, в Сирии, на Кубе, в Никарагуа, в Афганистане… Но первыми им нюх начистили все-таки власовцы, наши во главе с генералом Власовым в 1944–1945 годах.

А тем временем «во всех населенных пунктах (Чехословакии) дома украшались национальными чехословацкими и американскими флагами…»,

сообщает Артемьев.

Зрелище — великолепное! Как в кино! Не хватало только кинооператоров и фоторепортеров. В самом деле, для съемок все готово, где они, почему опаздывают? Скоро узнаем…

Однако для нас положение складывалось отчаянное.

4 мая генерал Эйзенхауэр телеграфировал в Москву, что его «3-я американская армия готова, пройдя через линию Карлсбад — Пльзень — Будвайс до Эльбы и Молданы, войти в Чехословакию и очистить территорию от немцев до западных берегов этих рек».

Эйзенхауэр, конечно, большой специалист, он точно рассчитал, что войска маршала Конева ну никак не успевают к сроку в Прагу, но 3-я американская армия генерала Паттона — успевает. По меньшей мере, на сутки — двое она будет в Праге раньше, чем войска Конева. Почему бы не повыпендриваться этой телеграммой в Москву! Из дневника ОКВ:

«2 МАЯ 1945 г

…Командующий войсками Юго-Запада, исходя из создавшейся военной и политической обстановки, заключил перемирие с фельдмаршалом Александером.^[227] Боевые действия должны быть прекращены 2 мая 1945 года в 12 часов.

Для высшего командования с сегодняшнего дня основной линией действий стал принцип: «Спасение возможно большего числа немцев от захвата в плен советскими войсками и переговоры с западными союзниками».

2 мая 1945 г., вечером ОКВ отдает коменданту гарнизона Гамбурга, командующему войсками Северо-Запада и гаулейтеру Кауфману по телефону приказ о начале проведения капитуляции… Короче, еще 2 мая немцы сложили оружие перед союзниками, капитулировали без всяких оговорок. Со 2 мая 1945 года «боевые действия имеют целью выигрыш времени для спасения от захвата советскими войсками возможно большего количества населения…» — так в Дневнике ОКВ. И чем же эта запись от 2 мая 1945-го в Дневнике ОКВ — верховного командования германскими вооруженными силами отличается от телеграммы Эйзенхауэра — верховного главнокомандующего экспедиционными силами союзников в Западной Европе от того 4 мая 1945 года? Ничем. То же самое, только другими словами. Но какова синхронность действия! Будто между родными!

В тот же день, 4 мая начальник Генерального штаба Антонов, не теряя ни минуты после получения телеграммы, распорядился: «Приказать через военную американскую миссию в Москве генералу Эйзенхауэру остановиться на линии Карлсбад — Пльзень — Будвайс и ни шагу дальше». Этим бумажным тигром американцев еще никому в мире не удавалось остановить. Они понимают только удар в глаз. Чихал на этого бумажного тигра Антонова и Эйзенхауэр — его танки на той линии не остановились… Правда, американец ничего не знал о «тайном оружии Сталина»…

Отвечая конкретным делом на телеграмму Эйзенхауэра в Москву, вечером 5 мая Первая власовская дивизия подошла к Праге и с ходу, развернувшись в боевые порядки, ворвалась в город. С утра 6 мая наступление дивизии развивалось успешно. ССсовские части, подавлявшие восстание, хотя и знали о подходившей к Праге Первой дивизии, не успели обеспечить свои тылы, по-видимому, не ожидая столь стремительного броска дивизии и введения ее в бой с ходу. С раннего утра начала активно действовать немецкая авиация. Полк полковника Сахарова повел наступление на аэродром, который и был захвачен с 56-ю не успевшими подняться в воздух самолетами. Немецкие самолеты сбивались зенитными средствами дивизии. К 12 часам дня первый полк подполковника Архипова, захватив мосты через реку Влтаву западнее Праги, вошел в город и с боями успешно продвигался к центру. В 16 часов 30 минут над центром Праги, который еще утром был в руках ССсовцев, взвились чешские и русские национальные флаги. Однако поступило сообщение разведки: с юга к Праге подходят свежие ССсовские части. Первый полк дивизии, дравшийся на улицах Праги, в этой ситуации мог попасть под смертельный удар с тыла. Генерал Буняченко для упреждения удара с юга бросил в бой находившийся в его резерве второй полк, с задачей преградить подход ССсовским войскам с юга… Кровопролитные бои развернулись и на этом направлении.

Седьмого мая в Праге заседало только что созданное «Временное чешское правительство». Для связи с ним генерал Власов направил группу офицеров, которые сразу же по прибытии были приглашены на заседание. Из 12 присутствующих членов правительства 8 были коммунисты…

Восьмого мая по советскому радио было объявлено, что войска маршала Конева подходят к Праге для поддержки восстания. На самом деле войска Конева вошли в Прагу только 9 мая, уже после объявления о капитуляции Германии. А вот и американцы! В районе действий полка Сахарова восьмого мая появилось несколько американских танков. Артемьев пишет, что командир полка «полковник Сахаров связался с американцами».

После войны судьба Артемьева сложилась так, что он остался на Западе, «работал при армии США в Европе в области исследования и аналитики. С 1950 года состоял на службе Института Армии США повышенной специализации по изучению русских и восточноевропейских вопросов в качестве профессора военных наук». Одним словом, ясно, чей хлеб ел, потому об американцах у него в книге все очень деликатно и предупредительно… до абсурда. Вот как он описывает американские танки, появившиеся 8 мая на окраине Праги.

«В районе действий полка Сахарова восьмого мая появилось несколько американских танков. Полковник Сахаров связался с американцами. Он узнал, что эта группа не имела никаких боевых заданий и направлялась в Прагу с совершенно другими целями. Это были корреспонденты, репортеры, журналисты, которые с большим интересом рассматривали власовские войска, фотографировали их и делали при этом заметки в своих блокнотах.

Один американский офицер в разговоре с полковником Сахаровым сказал:

«Я сомневаюсь в том, что американское командование стало бы вести с вами переговоры об интернировании. Но я надеюсь, что ваши боевые действия в Праге против немцев могут послужить для вас хотя бы частичным искуплением вашей вины перед советским правительством за ваше сотрудничество с немцами во время войны…»

Это место в книге русского Артемьева, по ноздри обязанного американцам — как же! дали вид на жительство, пристроили на хорошую должность, — требует русского прочтения. О том, что группа американских танков «не имела никаких боевых заданий и направлялась в Прагу с совершенно другими целями» — убийственная для американцев правда. По сговору союзников с немцами, никаких боевых действий за Прагу у американцев быть не могло. При появлении американцев немцы должны были мгновенно поднять руки вверх, а оружие сложить в кучку у ног янки… И флаги. Американские флаги должны были свисать с каждого балкона, торчать на всех крышах самых высоких домов — это и должны были запечатлеть, а потом растиражировать на весь мир те самые журналисты.

Власовцы в Праге. 1945

Однако на танковой броне, на месте десанта сидели не только «корреспонденты, репортеры, журналисты», но еще и будущие «члены национального чехословацкого правительства». Первое заседание этого правительства с брони американских танков и должны были «осветить» на весь мир «корреспонденты, репортеры, журналисты». После этого шоу: «Американцы освободили Прагу!», а они подобные спектакли умеют ставить лучше, чем воевать, вспомним сегодняшнее: ту же «Бурю в пустыне». Я был в Багдаде, на фронте среди офицеров и генералов иракской армии во время войны американцев против Ирака — американцы «Бурю в пустыне» выиграли исключительно на экранах телевизоров и обложках журналов. После победного шоу, когда американцы до отвала наснимали бы на кинофотопленки свои флаги над Прагой и тут же, прогрохотав об этом во всех газетах, по всем радиостанциям и киноэкранам, в Праге маршалу Коневу, а нам, вообще, во всей Чехословакии места уже не было бы. Только так прочитываются слова Артемьева: «эта группа… направлялась в Прагу с совершенно другими целями».

Можно представить, с каким лицом, искаженным ненавистью и злобой, тот, «один американский офицер» цедил сквозь зубы Сахарову про «интернирование» и особенно про «ваше сотрудничество с немцами во время войны» — грозил, пугал карами, мстил за «утраченные победы в Чехословакии». Надо полагать, Сахаров объяснил американцам, как крупно они опоздали в Прагу, и показал на флаги — чехословацкие и русские на домах, мол, фотографируйте. Американскому полосатому там места не было, а нет флага на доме, нет и победы, дом не твой.

Опередили американцы Конева с Прагой, но опоздали с Власовым. Просчитались. Сговор союзников с немцами и здесь был сорван. Сделали это генерал Власов, власовцы.

Кончилась война. Для Власова и власовцев началось время репатриаций, депортаций, фильтраций, время «перемещенных лиц», НКВД, МГБ, НКГБ, СМЕРШа, «Особых совещаний НКВД», Берии, Меркулова и Абакумова, спецпереселенцев, время Нарымского и Ухтомского комбинатов, Печорского угольного бассейна, а также «лесозаготовок в верховьях реки Камы»… Обо всем этом — горы книг, пирамиды банок с кинопленкой, один только Солженицын навалял тут — будь здоров, за всех в мире. Однако так ли все было на самом деле? Куда делся тот, «второй» потаенный мир? Как он себя проявлял, когда кончилась война, а его войско осталось с глазу на глаз с Берией? Предал своих? Сдал Берии? Поджал хвост перед НКВД? НКВД после войны оказался сильнее ГРУ?

Все по порядку.

26 августа 1946 года в центральных газетах было опубликовано сообщение Военной коллегии Верховного суда СССР:

«На днях ВКВС СССР рассмотрела дело по обвинению Власова А.А…» — всего 12 человек, и «приговорила обвиняемых… к смертной казни через повешение.

Приговор приведен в исполнение».

До 26 августа 1946 года никто не проронил ни слова, что Власов находится у нас и над ним и одиннадцатью его соратниками идет суд. Вдруг сообщение, но и тут невразумительность:

«На днях ВКВС СССР рассмотрела дело…» «На днях» — это когда? Зачем так? Чтобы потом никто не мог, ссылаясь на точную дату, проследить прохождение «дела Власова» в тех или иных инстанциях? Почему? Какая здесь тайна? И как бы ставится окончательная точка:

«Приговор приведен в исполнение» — повешены. Когда? Где? Где погребены? Молчок. Почему? Чтобы потом, лет этак через 50, сегодня, кто-то не взялся удостовериться — Власов ли и одиннадцать его соратников похоронены в указанном месте?

В сообщении говорится, что Власов и его товарищи осуждены «в соответствии с пунктом 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года». Что это за указ? И почему их судили именно по этому указу? Почему? Ведь есть совсем другой документ. Вот его полное название:

«Совершенно секретно

ПОСТАНОВЛЕНИЕМ 22/МИб/У/сс ПЛЕНУМА ВЕРХОВНОГО СУДА СССР

25 ноября 1943 г.

О квалификации действий советских граждан по оказанию помощи врагу в районах, временно оккупированных немецкими захватчиками…

Председатель Верховного суда СССР Голяков.

Секретарь Пленума Верховного суда СССР — Смолицкий.

Верно: Зав. Секретариатом Пленума Верховного суда СССР — Миронова. отп. 1 экз. тх. Na 8193».

Это совершенно секретное постановление издано 7 месяцев спустя после совершенного секретного Указа от 19 апреля, значит — руководствоваться в деле Власова должно последним, а не ранее изданным: выполняется приказ последний. Указ последний, потому как последний отменяет собой предыдущий. Однако к этому мы еще вернемся…

В 1947 году судили Красновых — генерала Петра Краснова и генерала Семена Краснова, генерала Андрея Шкуро (Шкура), генерала Султан-Гирей Клыча, генерала Доманова, генерала Головко, генерала Гельмута фон Паннвица — всего… ровно 12 человек, как и в случае с судом над Власовым и его одиннадцатью товарищами.

«СООБЩЕНИЕ ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ ВЕРХОВНОГО СУДА СОЮЗА ССР

Военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела дело по обвинению арестованных агентов германской разведки, главарей вооруженных белогвардейских частей в период гражданской войны атамана КРАСНОВА П.Н., генерал-лейтенанта Белой армии ШКУРО А. Г., командира «Дикой дивизии» — генерал-майора Белой армии КРАСНОВА С.Н. и генерал-майора Белой армии ДОМА-НОВА Т. И., а также генерала германской армии, эсэсовца фон ПАННВИЦА ГЕЛЬМУТА, в том, что, по заданию германской разведки, они в период Отечественной войны вели посредством сформированных ими белогвардейских отрядов вооруженную борьбу против Советского Союза и проводили активную шпионско-диверсионную и террористическую деятельность против СССР.

Все обвиняемые признали себя виновными в предъявленных им обвинениях.

В соответствии с п. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила обвиняемых… к смертной казни через повешение.

Приговор приведен в исполнение».^[228]

Немецкий генерал фон Паннвиц тут не случаен, хотя по логике вещей его надо было судить отдельно — немец все-таки, гражданин враждебной страны, генерал вражеской армии. Но его приплюсовали к компании братьев Красновых, Шкуро (Шкура), Гиреев и пр., чтобы подчеркнуть — судят ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫЙ фашистский сброд. Разбирательство длилось более 2-х лет, много дольше, чем «дело Власова». Открыто. Подробно. С массой документов. С привлечением множества свидетелей. Почему? Потому что «суд над Власовым» и суд над «изменниками великой Советской Родины и немецким фашистом», как говорят в Одессе, — две большие разницы. О Власове Сталин знал все — это был его человек, человек Сталина № 1. Тут требовалось только соблюсти формальность разбирательства и суда. Нужен был лишь сам факт «суда» и «приговора».

Красновых и Паннвица со Шкуро и Гиреем трясли по всем швам. Нужны были их связи и агентура.

Их, конечно, повесили.

А вот Андрей Андреевич Власов не исключено, что жив и по сей день…

Внучатый племянник Петра Краснова будет взят нашими в Австрии вместе с 12 генералами, но повешен рядом с ними не будет, а оттарабанит свои 10 лет в лагерях, вернется «домой», на Запад, и напишет там толстую книгу «Незабываемые 1945–1956», издаст ее в Сан-Франциско. Что любопытно: нет, кажется, ни одной книги власовца, который был в лагере, потом бы вышел и написал об этом нечто похожее на творение Н.Н. Краснова. Почему так? Кстати, Красновы и остальные, из группы повешенных, с первого дня появления Андрея Власова в Берлине были злейшими врагами его, он их остерегался даже больше, чем СС и гестапо, абвер и нацистскую контрразведку. Такие же отношения у Власова сложились и с украинцами. Те прямо отвечали на предложение Власова объединить силы:

«Лучший москаль — мертвый москаль».

Была ситуация, когда Кальтенбруннер в присутствии Власова спросил Кедия:

«— Господин Кедия, согласны ли вы под руководством генерала Власова работать над созданием освободительного правительства для вашей общей родины — России?

Кедия, который отличался сдержанностью и умом, — так считает Юрген Торвальд, — внезапно потерял самообладание и, как под ударом кнута, вздрогнул от слова «родина — Россия».

— Нет! — выдавил он из себя. — Никогда!

— А почему?

— Потому что мы, кавказцы, боролись до сегодняшнего дня на вашей стороне не для того, чтобы подставить свою голову под меч нового русского империализма!

И затем, придя в нескрываемое бешенство, он буквально заорал:

— Лицо Сталина мне милее, чем зад Власова!..»

«Президент Белоруссии Островский» отвечал Власову в том же духе: «Господин генерал Власов, мы идем разными дорогами. Вы боретесь за свободную Россию, а я — за независимую Белоруссию».

На «допросе» в Москве генерала Власова спросили:

«— За что был арестован Малышкин?

— Выступая на собрании белоэмигрантов в Париже, Малышкин, стремясь доказать необходимость объединения всех русских формирований под руководством нашего комитета, высказал отрицательное отношение к деятельности созданного немцами казачьего управления. Сразу же после выступления Малышкина арестовали и в сопровождении немецкого офицера доставили в Берлин.

ВОПРОС. Почему выступление Малышкина вызвало такую реакцию со стороны немцев?

ОТВЕТ. В июле 1943 года генерал Белой армии Краснов заключил договор с генерал-фельдмаршалом Кейтелем и Розенбергом о том, что казаки обязуются бороться на стороне немецкой армии против советских войск, за что германское правительство предоставит им казачьи земли на Востоке и места для поселения в других странах Европы.

К концу 1943 года немцы, выселив из ряда районов Северной Италии местных жителей, организовали там казачьи поселения.

Выступление же Малышкина шло вразрез с политикой германского правительства, что и привело к его аресту. По моему ходатайству Малышкин вскоре немцами из-под стражи был освобожден».

Автор «Незабываемых 1945–1956» так, поди, до сих пор не понял, почему его, как змееныша, не придушили вместе с дедушкой и папочкой: не сделано это было только по одной причине: в ГРУ отлично знали: «внучек Колюнок» бредит славой деда Краснова-писателя, который, кстати, завещал, если, мол, останешься жив — опиши все, как было. В ГРУ точно рассчитали, когда его выпустят на волю, он обязательно смотается домой, на Запад, на дарованную еще тогда фашистами землю и напишет эту самую книгу, и она прямо будет работать на имидж власовцев, которые на Западе: если у кого-то из нового «начальства» власовцев в США, Англии, ФРГ, Израиле, в НАТО вообще и могли бы возникнуть какие-то сомнения и подозрения насчет какого-либо из сотрудников — власовцев, то теперь, после душераздирающих живописаний Краснова-младшего о его «кругах ада» по советским лагерям, всякие подозрения и предположения относительно преданности власовцев превращались в абсурд, бред и сумасшествие. Молодец Колюнок! — так в детстве звали домашние Николая Николаевича Краснова-младшего. Свою роль — хотя и против собственной воли — исполнил талантливо!

Кстати, в наших официальных законодательных документах слово «власовец» впервые и единственный раз появилось только 18.8.1945 г. в секретном Постановлении ГОКО, «№ ГОКО-9871с»:

«Все выявленные при регистрации и последующей проверке органами НКВД, НКГБ и «СМЕРШ» НКО среди бывших военнопленных и репатриантов военнообязанных лица, служившие в немецкой армии, в специальных немецких формированиях, «власовцы» и полицейские передавались НКВД для расселения и использования на работах в районах Нарымкого и Ухтинского комбинатов, Печорском угольном бассейне, а также на лесозаготовках в верховьях реки Камы.

Указанные лица расселяются в поименованных районах на положении спецпереселенцев и обязывались работать на предприятиях 6 лет.

Желающим из спецпереселенцев разрешалось выписывать к себе семьи для совместного проживания, при этом указанным семьям должно было оказываться содействие в переезде к месту paботы главы семьи и устройству их на месте».

Ни до, ни после этого постановления слово «власовец» нигде больше не фигурирует. Для Сталина таковых просто не существует.

А теперь, что есть спецпереселенец в то время? Это человек, который на шесть лет обеспечивался жильем и работой. Это очень много, если учесть, что страна была дотла разорена войной. Слишком тяжелая работа? Да, это не работа на компьютере. Но в то время вся страна работала кайлом, пилой и лопатой: расчищала, откапывала, валила, пилила, стучала молотками и топорами. Как раз через 6 лет мы и отстроили, ликвидировали разрушенное войной. В этом смысле мы все были тогда спецпереселенцами на спецзадании Родины. Американцы отводили нам на восстановление разрушенного от 50 до 100 лет. А мы управились как раз за те 6 лет. Какой ценой? Иного нам никто не предложил.

К слову уж, по Указу Президиума Верховного Совета Союза ССР от 17 сентября 1955 года была проведена всеобщая амнистия: «наряду с советскими гражданами, сотрудничавшими в период войны с оккупантами, были амнистированы и находящиеся еще за границей бывшие советские военнопленные». Уголовников, мародеров и насильников в Красной Армии было, если честно, не меньше, чем в армии Власова, а ровно столько же. И расстреливали их трибуналы пачками, отправляли на Колыму колоннами. Это жизнь. Это их касался Указ от 17 сентября 1955 года. Но… тогда же в ЦК КПСС поступило УКАЗАНИЕ (?).

На 13 страницах. Вот что, в частности, указывалось:

«В целях ликвидации грубейших извращений, допущенных в отношении советских военнослужащих, попавших в плен в период Великой Отечественной войны, считаем (?) необходимым.

1. Принять Постановление ЦК КПСС и Совета Министров Союза ССР, в котором осудить, как неправильную и противоречащую интересам Советского государства, практику огульного политического недоверия к бывшим советским военнослужащим, находившимся в плену или окружении противника.

Обязать этим постановлением партийные, советские и хозяйственные органы полностью устранить допущенные ограничения как в отношении военнопленных, так и членов их семей, не чинить препятствий при поступлении в учебные заведения, выдавать нужные ссуды на индивидуальное строительство жилых домов.^[229]

Поручить рассмотреть вопрос о целесообразности оставления в послужных списках, анкетах, листках по учету кадров и других учетных документах вопросы о пребывании в плену, в окружении, на спецпроверке, об интернировании, проживании на оккупирован — ной территории

Время пребывания в плену, если пленение не было добровольным и если военнослужащий, находясь в плену, не совершил каких-либо преступлений против Родины, засчитывать в срок службы в армии, а также в общий трудовой и непрерывный стаж работы.

2. Издать Указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии бывших советских военнослужащих, осужденных за сдачу в плен и за преступления, совершенные ими во время пребывания в плену.^[230]

3. При пересмотре судебных дел на бывших военнослужащих Советской Армии и Флота, находившихся в плену, выявить и peaбилитировать тех из них, которые попали в плен в условиях, вы — званных боевой обстановкой, и необоснованно осужденных за то, что, будучи в лагерях, выполняли административно-хозяйственные функции по обслуживанию бытовых нужд самих военнопленных

4. Комитету государственной безопасности при Совете Министров СССР и Министерства внутренних дел отменить изданные ранее НКВД и НКГБ приказы и инструкции, способствовавшие произволу и извращениям в отношении военнослужащих Советской Армии, находившихся в плену или в окружении противника.

5 Пересмотреть в персональном порядке все дела бывших военнопленных советских офицеров, лишенных воинских званий без решения судебных органов, и во всех необходимых случаях восстановить их в офицерских званиях с назначением им пенсии. Проверить все случаи отказов в назначении пенсий военнослужащим, находившимся в плену, и их семьям и принять меры к устранению допущенных нарушений и ошибок.

Представить к правительственным наградам бывших военнопленных, имеющих ранения, совершивших побег из плена и отличившихся по возвращении из плена в боях с противником, но не отмеченных правительственными наградами. Вручить всем военнопленным медаль «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».^[231]

И было после этого секретное Постановление ЦК КПСС, а в нем такой пункт:

«Поручить Президиуму Верховного Совета СССР рассмотреть вопрос о распространении действия Указа Президиума Верховного Совета СССР от 17 сентября 1955 года об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., на бывших военнослужащих Советской Армии, осужденных за сдачу в плен противнику, отбывших или отбывающих наказание».

Все годы после войны на Западе не прекращался стон о «насильственной репатриации» власовцев в СССР, а Н. Толстой так тот свою громадную по количеству слов книгу назвал — «Жертвы Ялты», хотя в Ялтинском соглашении о репатриации даже намека нет на насильственную репатриацию. Даже намека! Там есть только забота о людях, которые оказались на чужбине: чтобы им давали еду бесплатно, чтобы им бесплатно выделяли транспорт для возвращения на родину. Эти обязанности были возложены на союзников относительно наших людей, а на нас — относительно американских, английских, французских и пр. иностранных граждан и бывших военнослужащих.

Газета «Нью-Йорк геральд трибюн» писала в мае 1946 года:

«218 русских нацистов выданы Советам. Американская армия отправляет последних ренегатов, которые воевали в вермахте… Как только каждый переступал порог, он схватывался командой из 5 человек американских солдат и совершенно раздевался…»

Газеты США даже не скрывали, а просто смаковали, как американская солдатня измывается и до полусмерти забивает власовцев перед отправкой их домой, на Родину. Ну, отправляешь, а калечить-то перед этим зачем? Ничего этого нельзя понять… если не знать, что генерал Власов и его солдаты в одиночку, без немцев, держали до последнего Западный фронт, уложив при этом почти 500 тысяч янки, обеспечив Красной Армии захват всей Восточной Европы. Вот почему власовцы для американцев «нацисты», «последние ренегаты, которые воевали в вермахте». Американцы мстили им за их русскую стойкость. Не фашисты и немцы были их личными врагами, а власовцы — русские. Они им подло, по-крысиному мстили за мужество, героизм и верность русскому делу, которое они проявили в боях против союзников, сорвав гешефт, совместный с немцами бизнес. Не зная этого, всегда будет кому-то казаться, будто гуманные американцы по неосторожности, по незнанию, по наивности совершили предательство по отношению к власовцам, «насильственно репатриировав» их в СССР. Американцы на оказавшихся в их временной власти русских мстили всем русским, какие есть на земле, за русскую победу, за то, что сорвали они все сговоры, все гешефты союзников с немцами и теперь праздновали Победу всемирного значения!

В 1945 году возвращаться на Родину отказались только платные палачи, у которых руки по локоть были в крови. Люди рвались на Родину. Их Родина только что одержала великую Победу над всем Западом! Этой Победой Родина отомстила за каждого. Угнанные в немецкое рабство, наши военнопленные по ноздри хлебнули благ европейской цивилизации, как мы сегодня. И как мы сегодня, они знали — русскому в той цивилизации отведено место раба. В 1991, в 1992 годах Запад разыгрывал панику, мол, с ослаблением режима поездок за границу из России хлынет такой поток русских, что он затопит города Германии, Франции, Англии и даже чухонской Финляндии. Где этот поток? Ослабление режима оказалось выгодно только Западу: чтобы воровать, чтобы вывозить под разными благовидными предлогами наших девчонок и продавать их на Западе в бордели.

Так что же это за совершенно секретный Указ от 19 апреля 1943 года, по которому были судимы и Власов, и фон Паннвиц с Красновыми и Шкуро, которых Андрей Власов, кажется, всю свою жизнь только и гонял шашкой да армиями, ему подчиненными? Как оказалось, по этому указу повесили немало людей, но вот в глаза этот указ видели единицы. Совсем недавно мне довелось лицезреть его воочию. В правом верхнем углу на первой странице значится: «Не для печати». Такой же гриф, между прочим, стоит и на знаменитом приказе № 270, известный в народе как приказ Сталина «Ни шагу назад!», а этот гриф будет покрепче, чем «совершенно секретно», потому что он изначально подразумевает — прочитать обыкновенному человеку документ нельзя.

Вот этот указ.

(Печатается впервые.) «экз. № 1

«УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР

О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников родины из числа советских граждан и для их пособников.

В освобожденных Красной Армией от немецко-фашистских захватчиков городах и селах обнаружено множество фактов неслыханных зверств и чудовищных насилий, учиненных немецкими, итальянскими, румынскими, венгерскими, финскими фашистскими извергами, гитлеровскими агентами, а также шпионами и изменниками родины из числа советских граждан над мирным советским населением и пленными красноармейцами. Многие десятки тысяч ни в чем не повинных женщин, детей, стариков, а также пленных красноармейцев зверски замучены, повешены, расстреляны, заживо сожжены по приказам командиров воинских частей и частей жандармского корпуса гитлеровской армии, начальников гестапо, бургомистров и военных комендантов городов и сел, начальников лагерей для военнопленных и других представителей фашистских, властей.

Между тем, ко всем этим преступникам, виновным в совершении кровавых, расправ над мирным советским населением и пленными красноармейцами, и к их пособникам из местного населения применяется в настоящее время возмездие, явно не соответствующее содеянным ими злодеяниям.

Имея в виду, что расправы и насилия над беззащитными советскими гражданами и пленными красноармейцами и измена родине являются самыми позорными и тяжкими преступлениями, самыми гнусными злодеяниями, Президиум Верховного Совета СССР ПОСТАНОВЛЯЕТ:

1. Установить, что немецкие, итальянские, румынские, венгерские, финские фашистские злодеи, уличенные в совершении убийств и истязаний гражданского населения и пленных красноармейцев, а также шпионы и изменники родины из числа советских граждан караются смертной казнью через повешение.

2. Пособники из местного населения, уличенные в оказании содействия злодеям в совершении расправ и насилий над гражданским населением и пленными красноармейцами, караются ссылкой в каторжные работы на срок от 15 до 20 лет.

3. Рассмотрение дел о фашистских злодеях, виновных в расправах и насилиях над мирным советским населением и пленными красноармейцами, а также о шпионах, изменниках родины из числа советских граждан и об их пособниках из местного населения возложить на военно-полевые суды, образуемые при дивизиях действующей армии в составе: председателя военного трибунала дивизии (председатель суда), начальника особого отдела дивизии и заместителя командира дивизии по политической части (члены суда), с участием прокурора дивизии.

4. Приговоры военно-полевых судов при дивизиях утверждать командиру дивизии и приводить в исполнение немедленно.

5. Приведение в исполнение приговоров военно-полевых судов при дивизиях — повешение осужденных к смертной казни — производить публично, при народе, а тела повешенных оставлять на виселице в течение нескольких дней, чтобы все знали, как караются и какое возмездие постигнет всякого, кто совершает насилие и расправу над гражданским населением и кто предает свою родину.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР — (М. Калинин)

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР — (А. Горкин)

Москва. Кремль 19 апреля 1943 года».

Такой вот документ. Документ?

Читая и перечитывая этот, с позволения сказать, указ, не могу избавиться от мысли, что все это я уже читал не то у Троцкого, не то у Эренбурга, а скорее всего у того и другого. Приказы Троцкого времен Гражданской войны сплошь напичканы этим — «расстрелять».

После этого так называемого указа А. Горкин не унимается и 31.7.1943 года опять же под грифом «секретно» в одном экземпляре издает нечто:

«О применении Верховным судом СССР меры наказания — ссылки в каторжные работы по делам, рассматриваемым им в порядке надзора.

Дело МВ-31/с.

Установить, что Верховный суд СССР, как высший орган, в порядке осуществления судебного надзора по делам, по которым применена высшая мера наказания, может применять в виде наказания ссылку в каторжные работы на срок от 15 до 20 лет к тем категориям осужденных, в отношении которых эти меры наказания предусмотрены Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года».

Вся эта писанина выдает с головой ее авторов — махровых интернационалистов, злейших врагов русского народа — тем, что в ней даже отдаленно не присутствует… ГРУ. Это значит, что и так называемый указ и толкование к нему готовилось свирепыми ассимилянтами в интернациональной комнате, за плотно закрытыми дверями от ГРУ. Выходит, обошли ГРУ господа интернационалисты на вираже?

Но апрель 1943 года — это еще не ноябрь 1943 года. В апреле 1943 года Курская битва только предполагалась. В ноябре 1943 года она уже закончилась полным разгромом немцев. В ноябре 1943 года те, кому положено знать, знали — 50 власовских дивизий, открыв фронт на Курской дуге и пропустив в тыл немцам танки Жукова, спасли Родину. И вот какой документ появляется под грифом «совершенно секретно». (Печатается впервые.)

«ПОСТАНОВЛЕНИЕ № 22/М/16/У/СС ПЛЕНУМА ВЕРХОВНОГО СУДА СССР

25 ноября 1943 г.

О квалификации действий советских граждан по оказанию помощи врагу в районах, временно оккупированных немецкими захватчиками.

Судебная практика военных трибуналов показывает, что военные трибуналы квалифицируют как измену Родине всякое содействие, оказанное советскими гражданами немецким захватчикам в период временной оккупации той или иной местности, независимо от характера этого содействия.

Такая квалификация в ряде случаев является неправильной и не соответствует Указу Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 г., который проводит различие между изменниками Родины и пособниками врага.

Пленум Верховного суда СССР постановляет дать судам следующее указание:

1. Советские граждане, которые в период временной оккупации той или иной местности немецкими захватчиками служили у немцев в органах гестапо или на ответственных должностях (бургомистры, начальники полиции, коменданты и т. п.), доставляли врагу сведения, составляющие военную или государственную тайну; выдавали или преследовали партизан, военнослужащих Красной Армии, советских активистов и членов их семей; принимали непосредственное участие в убийствах и насилиях над населением, грабежах и истреблении имущества граждан и имущества, принадлежащего государству, колхозам, кооперативным и общественным организациям, а равно военнослужащие, перешедшие на сторону врага — подлежат ответственности за измену Роди — не по ст. ст. 58-1- а или 58-1-6 УК РСФСР и соответствующим статьям У К других союзных республик, а в случаях, предусмотренных Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 г., по ст. 1 этого Указа.

2. Лица, выполнявшие задания немецких захватчиков по сбору продовольствия, фуража и вещей для нужд германской армии, по восстановлению предприятий промышленности, транспорта и сельского хозяйства или оказавшие иное активное содействие, при отсутствии в их действиях признаков, указанных в п. 1, — подлежат ответственности как пособники, по ст. 58-3 УК РСФСР и соответствующим статьям УК других республик, а в надлежащих случаях по ст. 2 Указа от 19 апреля 1943 г.

3. Не подлежат привлечению к уголовной ответственности:

а) советские граждане, занимавшие административные должности при немцах, если будет установлено, что они оказывали помощь партизанам, подпольщикам и частям Красной Армии или саботировали выполнение требований немецких властей, помогали населению в сокрытии запасов продовольствия и имущества или другими способами содействовали борьбе с оккупантами;

б) мелкие служащие административных учреждений, рабочие и специалисты, занимавшиеся своей профессией (врачи, ветеринары, агрономы, инженеры, учителя и т. п.), если они не совершили преступных действий, подпадающих под пункты 1 и 2 настоящего постановления.

4. Добровольная явка с повинной, при отсутствии тяжких последствий преступной деятельности обвиняемого, должна рассматриваться как смягчающее вину обстоятельство.

Председатель Верховного суда СССР — ГОЛЯКОВ.

Секретарь Пленума Верховного суда СССР — СМОЛИЦКИЙ.

Верно: Зав. Секретариатом Пленума Верховного суда СССР — МИРОНОВА. отп. 1 экз. тх. № 893».

Совсем другая рука писала этот документ. На сегодняшнем языке, читая это постановление, можно сказать — борьба под ковром в самом разгаре. Формально постановление клянется верности указу, а конкретно — «ст. I». Есть в постановлении и ссылка на Уголовный кодекс, авторы постановления тем самым Троцкому и Эренбургу как бы говорят: указ указом, но есть в нашей стране еще и закон, УК РСФСР и У К других республик, иначе ваш указ ничем не отличается от типичного приказа оккупационных властей, которые они расклеивают на столбах и заборах в наших временно оккупированных городах и селах. Повторю, формально постановление вроде бы не отменяет указ, а фактически оно пунктом 3 начисто выхолащивает всю его оголтелость, дух и смысл действий оккупантов, засевших в тылу, действующих с фронтов Ташкента и Алма-Аты.

«З. Не подлежит привлечению к уголовной ответственности…» — и баста! После Курской битвы под этот «п. З» подпадали абсолютно все власовцы, потому что «они оказывали помощь… Красной Армии или саботировали выполнение требований немецких властей, помогали населению…» и т. д. и т. п., то есть вызволяли наших военнопленных из лагерей, а уж не Буняченко ли и его дивизия не саботировали «выполнение требований немецких властей»?

В цитированном уже Постановлении ГОКО от 18.8.1945 года, в котором первый и последний раз в такого рода документах появилось слово «власовец», между прочим, сказано, что регистрацию и последующую проверку бывших военнопленных и репатриантов проводит и… СМЕРШ, а это уже ГРУ, а это уже означало, что только ГРУ определяет, куда, какого из «власовцев» направлять: в спецпереселенцы с семьей или, может, представлять к ордену. Мы знаем, что слово «власовец» — слово «собирательное», вот и отделял СМЕРШ чистых власовцев от нечистых, своих от чужих. Только СМЕРШ! Процитирую в этой связи начальника Главной военной прокуратуры генерал-лейтенанта А.Ф. Катусева и капитана 1-го ранга В.Г. Оппокова:

«Во-первых, современный историк должен был уточнить, что в то время, когда над Власовым и его сообщниками проходил описываемый процесс, органами НКВД руководил не Берия. Да и дело Власова вел не НКВД, а Главное управление контрразведки СМЕРШ, которое входило в Наркомат обороны».^[232]

А еще этим занимался днем и ночью бывший непосредственный командир генерала Власова, бывший начальник ГРУ, а «с апреля 1943 года зам. наркома обороны СССР по кадрам, с мая 1943 года начальник Главного управления кадров, А с октября 1944 одновременно уполномоченный СНК СССР по делам репатриации граждан СССР»,^[233] к тому времени Маршал Советского Союза Филипп Голиков. Без Филиппа Голикова не могло быть принято ни одно решение по репатриантам, а в эту категорию входили все: от освобожденных из немецких концлагерей и угнанных в рабство на Запад до власовцев.

Много ли оказалось репатриированных? По закрытым данным, «советскими органами по репатриации было учтено более 2 миллионов военнослужащих, находящихся в плену. Из них 1 836 562 человека, в том числе 126 тысяч офицеров, были репатриированы, а около 180 тысяч человек продолжают оставаться за границей».

Предателем Родины генерал Власов был только в пропаганде сионистов.

Верно, объявлено было, что и Власова и Краснова t фон Паннвицем судили и вздернули по Указу от 19 апреля 1943 года, а точнее по «п.1» этого Указа. Почему? Во-первых, и здесь продолжалась «схватка под ковром» — очень сильны Горкины. Надо было их успокоить. Во-вторых, «большевистская пропаганда» создала за годы войны такой имидж Власову и власовцам, что ГРУ не могло ж разрешить, хотя бы так, «на днях» не «осудить подлых изменников». И было объявлено, что «на днях» он состоялся, а приговор мгновенно же приведен в исполнение.

После мая 1945 года проблема Власова и власовцев! была в большей степени внутренней. Сегодня она позволила увидеть роль западных союзников СССР словно под рентгеном.

Примечания

1

Германии над СССР. — В.Ф.

2

Штрик-Штрикфельдт В. «Против Сталина и Гитлера»

3

Комитет освобождения народов России. — В.Ф.

4

Выделено мною. — В.Ф.

5

Благовещенского. — В.Ф.

6

Выделено мною. — В.Ф.

7

Выделено мною. — В.Ф.

8

Если разведчик не актер — он не разведчик, а чиновник. — В.Ф.

9

Этим и сильны русские, что для них и Суворов, и Дмитрий Донской, и Александр Невский «человече, с которыми прожил годы». — В.Ф.

10

Прекрасные слова, между прочим. Не Сталин ли подсказал это Власову «на всю оставшуюся жизнь»? Слова звучат, как сформулированная задача в условиях будущей жизни и деятельности среди немцев. — В.Ф.

11

Выделено мною. — В.Ф.

12

высокочастотная связь. — В.Ф.

13

Министерства пропаганды

14

Андрей Власов был прекрасно сложен, с длинными ногами, росту 1,96 см. — В.Ф.

15

О жене Андрея Анне будет у нас разговор. Андрей, как истинный «Волк», окажется, что был «моногамен». — В.Ф.

16

волкогоновы? — В.Ф.

17

К слову Блюхер к ГРУ никакого отношения не имел. И расстреляли его за вполне конкретную вину — наше поражение под озером Хасан.

18

по нынешним меркам — это генерал-майор

19

выделено мною. — В.Ф.

20

Власов. — В.Ф.

21

Выделено мною. — В.Ф.

22

Власов

23

советского генерала. — В.Ф.

24

Волховского фронта. — В.Ф.

25

в СССР. — В.Ф.

26

партбилет. — В.Ф.

27

Власов. — В.Ф.

28

выделено мною. — В.Ф.

29

подробнее об этом ниже. — В.Ф.

30

Выделено мною. — В.Ф.

31

Выделено мною. — В.Ф.

32

при формировании 1-й дивизии РОА. — В.Ф.

33

На самом деле «Фронт без флангов» не книга, а кинофильм, поставленный по роману Семёна Цвигуна «Мы вернёмся», о нём же и рассказывающий. О Сидоре Артемьевиече Ковпаке и, возглавляемом им соединении, написана книга «Люди с чистой совестью». Написана начальником его разведки — Петром Вершигорой.

34

февраль 1943 г. — В.Ф.

35

значит, были и соединения другого назначения. Какого? — В.Ф.

36

так Кейтель называет партизанские отряды. — В.Ф.

37

немецкие. — В.Ф.

38

выделено мною. — В.Ф.

39

Получается, что Гитлер снимает со своего фронта, против которого Жуков, Конев, Рокоссовский, Еременко… своих лучших командиров для борьбы с «партизанами», с «бандитами» — войсками ГРУ. — В.Ф.

40

выделено мною. — В.Ф.

41

Выходит, что против армии ГРУ было брошено больше разнородных сил, чем против Красной Армии? — В.Ф.

42

Выходит, что против армии ГРУ было брошено больше разнородных сил, чем против Красной Армии? — В.Ф.

43

У генерала Власова как раз и была задача, чтобы ни в коем случае эти «лжеотряды из местных жителей, находящиеся на службе у немцев», не действовали под руководством немцев. — В.Ф.

44

верховное командование сухопутных сил Германии. — В.Ф.

45

Иными словами, Гитлер еще раз хочет этим сказать, что боевые действия против «бандитов» и здесь окончательно приравниваются к боевым действиям вермахта на советско-германском фронте. — В.Ф.

46

ЦАМО, ф.8, оп. 9306887, д.99, л.21

47

На самом деле Берия, но, разумеется, по указанию Сталина

48

Выделено мною. — В.Ф.

49

Эренбург. — В.Ф.

50

выделено мною. — В.Ф.

51

то есть плохо воюем, братцы. — В.Ф.

52

А Сталин в это время делал то же самое: вводил форму и погоны русской армии, орденские ленты с Георгиевских крестов, ордена Суворова, Кутузова, Александра Невского, медали Нахимова, Ушакова… — В.Ф.

53

И уже прорвались — нынешний министр обороны — бывший директор мебельного комбината

54

А Сталин в это время делал то же самое: вводил форму и погоны русской армии, орденские ленты с Георгиевских крестов, ордена Суворова, Кутузова, Александра Невского, медали Нахимова, Ушакова… — В.Ф.

55

И это слова предателя? Он кого-то призывает «как солдат, как сын своей Родины… честно выполнять свой долг», как выполнял его он, когда выводил 99-ю дивизию на 1-е место в Красной Армии, когда воевал под Львовом, под Киевом, под Москвой. — В.Ф.

56

Опять прав — Сталин упразднил «комиссарство». — В.Ф.

57

не проиграна! — В.Ф.

58

Кто может опровергнуть, что это не сообщение Власова о настроениях людей на оккупированной территории? — В.Ф.

59

Иными словами, Власов выполнил приказ Сталина «Ни шагу назад!», а на соседних участках нет. Кого же стыдит здесь Власов? Будущих власовцев? Что, если бы и они стояли так, как стоял Власов, то не оказались бы в окружении, в плену? — В.Ф.

60

А вы, которые в плену теперь? — В.Ф.

61

Не так страшен черт, как его малюют? — В.Ф.

62

А это на кого рассчитанные речи? Кого Власов вдохновляет своими победами над «германской армией» под Москвой? Так и гуляет, где-то совсем рядом: «Смерть немецким оккупантам!» — В.Ф.

63

(«Все для фронта, все для победы!» — гремел в то время лозунг по стране, страна жила по этому лозунгу. Опять кого-то невидимого вдохновляет Власов на бой, кого? — В.Ф.

64

Так за большевизм или не за большевизм? Нет ответа. Дело в том, что в это время в лагерях для наших военнопленных население оккупированных территорий подвергалось массивной обработке в том направлении, что вы, русские, воюете не за Родину, а за Сталина и большевизм, тут Власов открыто утверждает: «Ради Родины терпел неисчислимые страдания…» — В.Ф.

65

Не слышится ли здесь подтекст: будущая армия Власова не будет управляться «централизованно», что руководство ее не будет «сосредоточено в руках Главного штаба»? Германского штаба. Или что создаваемая немцами РОА мыслится как управляемая «централизованно», что все сосредоточено в руках Главного штаба, германского штаба? — В.Ф.

66

В ГРУ это место прочитано было, очевидно, так: создаваемая немцами РОА не имеет пока одного начальника в верхах, взгляды и идеи на ее создание и применение у немцев разноречивы, взаимоисключающие, что делает пока невозможным ее создание. — В.Ф.

67

О чем тут речь? О положении наших военнопленных в немецких концлагерях, о том, как они себя ведут, и главное — уничтожение пленных голодом благословляется «главным командованием» германских вооруженных сил, что до сих пор отрицается в западной историографии. Исключение составляет, пожалуй, только один историк — Кристиан Штрайт, написавший о наших военнопленных книгу «Они нам не товарищи», которая до последнего времени почему-то была под грифом «Для служебного пользования», но и сегодня ее днем с огнем не сыщешь даже в нашем Генштабе. — В.Ф.

68

Вопросы Власова не риторические, это постановка задачи всем СМ И Советского Союза, журналистам и писателям, всему Агитпропу ЦК партии; Власов сообщает, в каком направлении немецкая пропаганда ведет обработку населения; Власов еще сообщает, что через все проверки он «пробился», а «теперь во всем объеме встал вопрос» практики — создание РОА, т. е. ради чего он и оказался в Берлине. — В.Ф.

69

А в это время «англо-американские капиталисты» все мялись — не знали: открывать им или не открывать 2-й фронт, обманет их или не обманет Сталин, но вот и злейший враг Сталина Власов «обвиняет» Сталина в преступном «соблюдении англо-американских интересов», что он преступно «связал судьбу Русского народа с судьбой Англии»… Даже невооруженным глазом видно, как Власов откровенно толкает Англию и весь Запад открывать срочно 2-й фронт, разумеется, против немцев. — В.Ф.

70

Можно представить себе, как эти слова читали в Вашингтоне и Лондоне: Власов даже Россию предлагал в союзники Германии в войне против Англии и США. — В.Ф.

71

Сегодня, читая это, даже кажется, что Власов неосмотрительно пережимает тему открытия 2-го фронта, так откровенно до смерти пугая англичан и американцев своим сепаратизмом, призывом выйти из войны, то есть оставив их один на один с фашистской Германией и такой же Японией. Судите сами. — В.Ф.

72

Когда читаешь эти строки из «открытого письма» генерала Власова, диву даешься, как немцы пропустили их в свет? Как эти слова Власова должны были воспринимать наши военнопленные, к ним ведь обращается генерал в первую очередь? Генерал Власов — победитель немцев, с какими убеждениями попал в плен, с теми же и остался, и даже в лагерях и за решетками укрепился в них — и я так. Генерал Власов призывает к «честной» борьбе — и я так хочу. — В.Ф.

73

В Центре, видимо, это прочитали так: в Берлине пока не определились насчет послевоенного устройства СССР, когда это произойдет, сообщу «в свое время». — В.Ф.

74

Как Сталин учил? Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается — это еще раз подтверждает Власов из своего берлинского далека. А дальше идет сплошной, как говорится, отчет о результатах. — В.Ф.

75

Прочитав это, в «Центре» порадовались и, пожалуй, во второй раз подумали об ордене для Власова, первый — орден Ленина, был, как известно, за Китай. — В.Ф.

76

Для русского понимания, темные силы — сатанинские силы, сатанинские силы — «жидовствующие силы», «жидо-большевистская власть»: тут Власов со всей определенностью говорит всем евреям, что будет с ними, когда он с немцами придет в Москву. Евреи всех стран должны прочитать это однозначно: сплотимся вокруг Сталина. Попутно Власов еще раз пугает «англо-американский капитал» — открывайте 2-й фронт, пока не поздно. — В.Ф.

77

«Большевизм» или он, Власов? — В.Ф.

78

И опять приходится удивляться, как могли немцы пропустить такой текст, ведь, сообщая о том, что Сталин «ликвидировал институт комиссаров», заключил «союз» с церковью, «восстановил традиции старой армии» и т. д., он тем самым взрывает изнутри всю немецкую пропаганду, построенную на обмане, клевете и умолчании, Власов даже у белогвардейцев, готовых сражаться против Красной Армии, выбивает из-под ног почву: «Сталин… пытается восстановить традиции старой армии». — В.Ф.

79

У Сталина так же: «Враг будет разбит, победа будет за нами!» — В.Ф.

80

Прямой призыв бороться с немцами, потому что «гибнет» Россия в этот момент не от Сталина, он в России, кстати, был всегда, и это знал каждый, она «гибнет» от нашествия оккупантов-захватчиков. — В.Ф.

81

у нас о нем речь подробно впереди. — В.Ф.

82

откровенность просто умиляет до слез. — В.Ф.

83

Не в народе так стали называть, а ГРУ запустило этот термин в оборот действительно после того «открытого письма», потому что это было спланировано давно, еще до того, как Власов был заброшен в Берлин. — В.Ф.

84

Выделено мною. — В.Ф

85

выделено мною. — В.Ф.

86

В этом месте мы можем только еще раз развести руками, насколько гениален Власов. — В.Ф.

87

Мы можем только добавить: в Москве после этого «открытого письма» Власова успокоились, сняли всяческие сомнения и подозрения. — В.Ф.

88

выделено мною. — В.Ф.

89

Фон Бок за поражение под Москвой был отстранен Гитлером от должности в декабре 1941 года. — В.Ф.

90

Выделено мною. — В.Ф

91

выделено мною. — В.Ф.

92

выделено мною. — В.Ф.

93

К тому времени они уже уничтожили 40 миллионов русских. — В.Ф.

94

выделено мною. — В.Ф.

95

выделено мною. — В.Ф.

96

генералу А.А. Власову. — В.Ф.

97

«Известия», 16 октября 1988 г.

98

командующий 2-й Ударной армии. — В.Ф.

99

Выделено мною. — В.Ф.

100

ЦАМО.Ф.Оп. 11627. Д. 954. К. 9736.

101

Выделено мною. — В.Ф.

102

Выделено мною. — В.Ф. Из письма И. Хоффманна в редакцию «Военно-исторического журнала» 24 июля 1990 года.

103

ЦАМО. Ф.8.0п. 11627. Д.955.Л.84.

104

История Великой Отечественной войны Советского Союза. Москва. 1961. Т.2, с. 470

105

Основные районы формирования в тот момент находились на Урале и в Зауралье. — В.Ф.

106

подчеркнуто в оригинале. — Пер.

107

Все эти сведения немцы могли и без Власова иметь из газет и учебников по географии, но вот не называет же Власов главную кузницу оружия, например, Танкоград — Челябинский танковый завод, гигант «Уралмаш»… «Кузнецкая область» действительно была полна угля, но не более. Главные гиганты, как сказали бы сегодня — ВПК, все-таки находились не там. Так что Власов, судя по протоколу, и тут пудрил мозги бедным немцам. — В.Ф.

108

После такого разглашения тайны врагу станет враг сильнее? Ничего подобного, от таких сведений враг должен впасть, по меньшей мере, в уныние, у него по большому счету должно зародиться пораженческое настроение, на это и давит Власов, рассказывая байки про «устойчивое» положение с продовольствием: у нас на Урале в это время пухли от голода, умирали от голода. — В.Ф.

109

В этом немцы и без Власова могли убедиться, когда собирали трофеи разгромленной 2-й Ударной армии — В.Ф.

110

В этом немцы и без Власова могли убедиться, когда собирали трофеи разгромленной 2-й Ударной армии — В.Ф.

111

рассказывает Власов немцам байки. — В.Ф.

112

Мол, следите за Тимошенко, который к тому времени уже был едва ли не на пенсии. — В.Ф.

113

все как у Дубова. — В.Ф.

114

Так и слышится в этих последних словах какой-то скрытый подтекст, потому что нигде нет указаний на то, что Сталин лично ставил перед 2-й Ударной армией какие-то задачи. — В.Ф.

115

правда, Власов называл другую дату — 10 августа 1942 года. — В.Ф.

116

выделено мною. — В.Ф.

117

выделено мною. — В.Ф.

118

К тому времени «русские добровольческие части», вкрапленные в немецкие полки, вовсю воевали против Красной Армии. — В.Ф.

119

Штрик-Штрикфельдт — «Против Сталина и Гитлера» и генерал Гелен «Служба». — В.Ф.

120

Почти слово в слово приказ Сталина «Ни шагу назад!»- В.Ф.

121

Снова, как по Сталину в речи 7 ноября 1941 года в Москве, на Красной площади. — В.Ф.

122

Начальника курсов

123

гестапо. — В.Ф.

124

Национально-трудовой союз, с 1957 года эта организация именуется Народно-трудовым союзом. — В.Ф.

125

в НТС. — В.Ф.

126

Дьепп — город во Франции на побережье Ла-Манша. 19 августа 1942 г. свыше 6000 войск союзников на 237 судах с 55 танками и при поддержке 780 самолетов высадили в районе Дьеппа десант. Операция закончилась полным провалом. Союзники потеряли 4350 человек, 34 судна, 33 танка и 106 самолетов. Потери немцев не превысили 600 человек и 48 самолетов.

127

Что это такое, можно наглядно судить по Варшавскому восстанию, немцы там уничтожили почти всех поголовно. — В.Ф.

128

уничтожить. — В.Ф.

129

скорее всего этот полковник был военным атташе и никакого отношения к НКВД не имел. — В.Ф.

130

Nahs Bernd Gisevius. To the Bitter End. London, 1948, p. 516.

131

а куда делись французы? — В.Ф.

132

Протоколы этого совещания (Гитлер, Кейтель, Цейтлер, Шмундт и Шерф) были опубликованы после войны в журнале «The journal of Modern History», vol. XXIII, №. 1 /march 1951/, pp. 58–71/.

133

Кейтель сколько угодно может подстраховываться в глазах Гитлера Розенбергом, сколько угодно он может лопотать по поводу «каждого отдельного слова», Власову надо было попасть в Берлин и начать работать, а какую листовку при этом «нашваркает» Розенберг под его фамилией «Генерал Власов» — было делом десятым. — В.Ф.

134

болтливый Кейтель все-таки нарвался на Адольфово «следовало». — В.Ф.

135

Ах, так все-таки нельзя, уже нельзя, некем заменить. — В.Ф.

136

то есть непосредственно на передовой линии фронта. — В.Ф.

137

Отмазывается Цейтлер. — В.Ф.

138

До чего же дрянной это мужичишка, закладывает всех подряд от Власова до Розенберга, вот теперь прямо на глазах Цейтлера, самого Цейтлера.

139

Имеются в виду чеченцы и ингуши. — В.Ф.

140

Забил Цейтлер шар Кейтелю. — В.Ф.

141

Вскоре этот командующий лишится должности. — В.Ф.

142

Наконец-то Кейтель сказал что-то дельное. — В.Ф.

143

Молодец Шмундт, только нет у тебя теперь выбора, а есть только возможность «сделать уступку этому Власову» по параграфам «А», «Б» и т. д. — В.Ф.

144

То есть Власов должен только агитировать на передовой, чтобы наш солдат бросал оружие и переходил на сторону немцев. — В.Ф.

145

Очень скоро мы узнаем, чем такой ход немцев обернется для них же самих. — В.Ф.

146

Польша. — В.Ф.

147

Совсем спятил нацист. — В.Ф.

148

За счет кого? За счет Власова? Больше вроде не за кого. — В.Ф.

149

Опять про Власова? — В.Ф.

150

Зыков не был русским, он был еврей. Это уточнение нужно для того, чтобы, прочитав до конца доводы и рассуждения Зыкова, окончательно не поверить, будто он был предателем, а не человеком ГРУ. — В.Ф.

151

Вперед — это куда? В указанном направлении? Для немца вперед — это «Дранг нах остен», для русского вперед — это «за Родину», совсем в другую сторону. — В.Ф.

152

Зачем «перебегать» поодиночке, когда уже принято решение перейти всем сразу? — В.Ф.

153

От кого «получил задание»? Отряд «Железняк» назван так в честь Анатолия Железнякова, который в марте 1918 года участвовал в боях против австро-германских оккупантов как начальник Бирзульского укрепрайона, а летом 1918 года, в качестве комполка 16-й стрелковой дивизии, сражался против белоказаков все того же Краснова. «Железняк» — это отряд ГРУ? — В.Ф.

154

Как раз они кончились результативно, потому что после этого на встречу с партизанами пошел сам Гиль. — В.Ф.

155

они что, Верховный Совет СССР? — В.Ф.

156

Выделено мной — В.Ф.

157

в просторечии — Дабендорф

158

то есть Штрикфельдт. — В.Ф.

159

то есть только на ухаживание за фрау Адель. — В.Ф.

160

Как интересно! Гиммлер и — «неуверенность»! Может, подавленность? Может, раздавленность? Он, Гиммлер, получил какие-то ужасные сведения? Откуда? Неужели из Лондона? А может, из Москвы, от того «врача войск СС», который «погиб на Кубани»? — В.Ф.

161

Да что вы, но это не Гиммлер, а какой-то наш гой Александр Яковлев или, на худой конец, каркающий Попцов. — В.Ф.

162

«Теория об унтерменшах» — это его, Гиммлера, теория, поэтому вводить его в заблуждение просто никто не был в состоянии, все как раз наоборот. И еще, об унтерменшах вводили в заблуждение или насчет самого Власова, генерала Главного Разведывательного Управления РККА СССР? — В.Ф.

163

Откуда такие сведения? Из только что состоявшегося разговора? Но Власов говорит не о фактах, а дает глубокую характеристику Гиммлеру, которую можно сделать, наблюдая его очень длительный период времени в разных жизненных ситуациях. Не похоже ли то, что говорит сейчас Власов Штрикфельдту, на «объективку» на Гиммлера, переданную Власову из «Центра»? — В.Ф.

164

Здесь кто-то крупно врет, скорее всего врет Штрикфельдту Власов, потому что ни по каким документам и свидетельствам нет указаний на то, что Гиммлер к этому часу разговаривал с Гитлером по поводу Власова и «Комитета…», и уж тем более байкой выглядит упоминание о «десяти дивизиях», которые якобы разрешил формировать из русских Гитлер. До конца дней своих был он против. «Фантазии» Власова можно объяснить: называя имя Гитлера в контексте всего разговора «наедине» с Гиммлером, он сразу отсекал всякие подозрения и «разработки» насчет Гиммлера: «Гитлер сказал!» Получалось, что Гиммлер встречался с Власовым с благословения Гитлера — и конец. И про «должность главы правительства», от которой Власов отказался, читать надо так: Гиммлер предложил почему-то Власову такое, что у Власова не было согласовано с Москвой. На игру в «главу правительства» у Власова в тот момент не было полномочий из Москвы, потому он и «понес» про «волеизъявление народа». Придет время, Москва прикажет ему это, и он «возглавит правительство» без промедления. — В.Ф.

165

На самом деле Николай Иванович Кузнецов «человек НКВД», к ГРУ отношения не имел. И оперировал не у Ковпака, а в отряде особого назначения «Победители», которым командовал Дмитрий Медведев. Хотя с Ковпаком медведевцы встречались.

166

выделено мною. — В.Ф.

167

Йодль Альфред (1890–1946) — генерал-полковник. В 1938–1945 годах — начальник штаба Верховного главнокомандования вооруженными силами Германии. Подписал акт о капитуляции фашистской Германии. Казнен по приговору Международного военного трибунала как военный преступник.

168

выделено мною. — В.Ф.

169

выделено мною. — В.Ф.

170

имеется в виду покушение на Гитлера фон Штауфенберга. — В.Ф.

171

Ну кто только на Западе не мечтает поиметь у нас «свою» очередную гражданскую войну! — В.Ф.

172

нынешнее ЦРУ. — В.Ф.

173

с помощью бомбы Штауфенберга. — В.Ф.

174

Текст опубликован вдовой графа Мольтке и английскими историками Фрисби и Бальфуром. — В.Ф.

175

они там до сих пор. — В.Ф.

176

высшая. — В.Ф.

177

Выделено мной — В.Ф.

178

Выделено мной — В.Ф.

179

Н. Толстой в своей бестолковой книге «Жертвы Ялты».

180

читай: антирусских. — В.Ф.

181

читай: с русскими. — В.Ф.

182

Выделено мной — В.Ф.

183

чиновник из МИДа. — В.Ф.

184

РОА Власова. — В.Ф.

185

на одиннадцатый день высадки союзников в Нормандии. — В.Ф.

186

хотя-таки сражались. — В.Ф.

187

дивизий Власова. — В.Ф.

188

Что и следовало ожидать от сговора с союзниками. — В.Ф.

189

не забудем, что «батальонами» «они» именовали полнокровные власовские дивизии. — В.Ф.

190

дивизии. — В.Ф.

191

Ну откуда обер-лейтенанту знать причины того, что «наши батальоны в сводке не упомянуты? Об этом хорошо знали только на самом «верху», потому и не «упомянуты». — В.Ф.

192

как в сорок первом. — В.Ф.

193

в полнокровном батальоне, если это, конечно, батальон, как раз и есть 200–210 человек. — В.Ф.

194

Еще бы! Прошло уже две недели, а фронт держится! Где же обещанное открытие Западного фронта союзниками. — В.Ф.

195

Хорошо расположились наши ребята: бункер — изолированное, отдельное, самостоятельное подразделение во главе с русским офицером, немцу туда не дано и носа показать. — В.Ф.

196

Буняченко Сергей Кузьмич, 1902 г.р., уроженец села Коровякова, Глушковского района, Курской области, по национальности украинец, член ВКП(б) с 1919 года, окончил сельскую школу и в 1936 году Академию им. Фрунзе, в Красной Армии с 1918 года, последняя занимаемая должность в Красной Армии — командир 59-й стрелковой бригады, полковник. — В.Ф.

197

Расшифруем — русские просто не выполняли приказы немецких офицеров. — В.Ф.

198

дивизии. — В.Ф.

199

Дальше идет «легенда», с которой был заброшен к немцам наш полковник Буняченко, «с самого начала он стремился войти в связь с генералом Власовым». — В.Ф.

200

пять дивизий — это почти две армии. — В.Ф.

201

Как будто для того, чтобы «дорасти до больших сражений», нужно обязательно быть при галстуке и белой рубашке. — Н.Ф.

202

Выделено мной — В.Ф.

203

Выделено мной — В.Ф.

204

высадки союзников в Нормандии. — В.Ф.

205

Во время Второй мировой войны у немцев сухопутные войска объединялись в группы армией (Neersgrugge). На советско-германском фронте в различное время действовали 3–4 группы армий. В состав каждой из них входили 2–4 полевые армии, 1–2 танковые армии, соединения и части усиления. Англо-американские войска на Западно-Европейском ТВД в 1944–1945 годах объединились в 3 группы армий. И получается, что против 2-х власовских групп армий шли 3 группы армий союзников, в соотношении два к трем. Для генерала Власова такой расклад своих сил и сил противника на той войне был типичным: Львов, Киев, Подмосковье, Волховский фронт. Курская дуга.

206

Почему именно после конференции в Сан-Франциско, ведь о «выдаче военнопленных» было решено на Ялтинской конференции? Дело в том, что американцы и не собирались выполнять ялтинские решения. Но в апреле 1945 года они уже знали, что без СССР им японцев не одолеть. Сталин же понимал, что американцы, захватив наших пленных, обязательно их используют в целях шантажа СССР. Ситуация повторялась один к одному и с ситуацией, которая сложилась после 22 июня 1941 года с нашими военнопленными, которые попали к немцам. Разница была лишь в том, что нашими военнопленными у немцев командовал генерал Власов, а здесь Власова не было, он находился к тому времени в Москве, и американцы оказались полными хозяевами положения. Выдачи эти коснулись и самой Америки. Большинство русских военнопленных, привезенных из Европы, вернулись ДОБРОВОЛЬНО в Советский Союз, и в Америке, к счастью, был только один случай сопротивления «отправке» на родину, поднявший в американской прессе и особенно в упомянутой выше русской газете — «Россия» — большие протесты и даже обращение к президенту и другим влиятельным лицам. Этот случай произошел в Форте-Диксе штата Нью-Джерси 29 июня 1945 года.

207

СССР объявил войну Японии 2 сентября 1945 года. — В.Ф.

208

Из кого, из какого такого приписного состава, какими такими военкоматами? — В.Ф.

209

В этот момент, действительно, наступление наших войск застопорилось. — В.Ф.

210

Выделено мной — В.Ф.

211

Куда? К своим на Восток? — В.Ф.

212

[ Власова. — В.Ф.

213

[ Выделено мной. — В.Ф.

214

[ русским. — В.Ф.

215

[ 1-й Белорусский фронт может начать наступление не позже чем через две недели. 1-й Украинский фронт, видимо, также будет готов к этому сроку. 2-й Белорусский фронт, по всем данным, задержится с окончательной ликвидацией противника в районе Данцига и Гдыни до середины апреля и не сможет начать наступление с Одера одновременно с 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами

216

[ 2-го Белорусского

217

Точнее — просто невозможно! — В.Ф.

218

Про власовцев опять молчок. — В.Ф.

219

И ни слова про то, что Первая власовская дивизия стоит против этого самого места переправы и только… окапывается. — В.Ф.

220

И снова ни слова про Первую власовскую дивизию, которая своим «полным бездействием» позволяла Жукову строить то самое «большое количество мостов и переправ».

221

Все это чудненько, но спрашивается, если один конец моста и переправы находился на левом берегу Одера, который был в наших руках, то как мог второй конец моста и переправы находиться на правом берегу Одера, который был немецким? Без рассказа о Первой власовской дивизии, окопавшейся на правом берегу Одера, ну никак не сходятся и здесь концы с концами. — В.Ф.

222

(рубеж Зееловских высот. — В.Ф.

223

Буняченко

224

приставленный к Буняченко немец. — В.Ф.

225

Прахом шел, корчился сговор союзников с немцами, а не «самолюбие Шернера». — В.Ф.

226

генералу Буняченко

227

Главнокомандующий союзными войсками на Средиземноморском ТВД. — В.Ф.

228

«Правда», 17 января 1947 года.

229

Именно после этого во все военные академии были приняты на учебу и власовцы. — В.Ф.

230

Так закончилась война для всех рядовых, скажем так, неидейных власовцев, так ОНИ их спасли, обустроили, в конце концов. Так ОНИ снова прижали к стенке интернационалистов и… снова легли, как подводная лодка, на дно. — В.Ф.

231

А ведь все это не про эстонцев из СС, не про западанцев из дивизии СС — Галичина… это все про миллионы русских, про миллион власовцев. — В.Ф.

232

«Военно-исторический журнал», № 4, 1991 год.

233

Выделено мной — В.Ф.

Оглавление