Часть третья.

Заключение

Глава X.

Жить в делах

Советские партизаны, как мы уже показали, выполняли две различные задачи: с одной стороны, они вели боевые действия, с другой — занимались разведкой. На характер этих задач наложил свой своеобразный отпечаток тот факт, что партизаны действовали «по ту сторону фронта», то есть на территории противника. Их боевые части и подразделения выступали в роли арьергардов Красной Армии в то время, когда последняя отступала, и ее передовых отрядов, когда она наступала, так что они были своего рода вспомогательными частями армии. В роли же разведчиков партизаны представляли собой специальный филиал советской агентурной разведки за рубежом.

Партизаны, конечно, не имели непосредственной связи с агентурной разведкой, более того, они, вероятно, даже не знали о ее существовании. Но если агентурная разведка могла раскрыть главные стратегические замыслы немцев, то партизаны в свою очередь могли установить, как проводятся эти стратегические замыслы в жизнь; если агентурная разведка могла раздобыть [236] сведения об отдельных планах немцев, то партизаны могли наблюдать осуществление этих планов. И поскольку партизаны могли следить за противником сразу во многих районах, их данные позволяли русским распознавать главные замыслы врага даже в тех случаях, когда агентуре заранее ничего не удавалось узнать.

Поэтому партизаны вправе считать, что не только честь завоевания побед на полях сражений, но и честь достижения успехов в разведке отчасти принадлежит и им. Давайте же поэтому попробуем соответственно установить заслуги партизан и секретной службы в решающие периоды прошлой войны.

22 июня 1941 года, когда немецкие войска вторглись в Россию, эфир неожиданно заполнился сигналами многих радиостанций. На всей оккупированной Германией территории Европы заработали коротковолновые передатчики. Вскоре на Западе действовало тридцать или сорок, а то и более передатчиков. Донесения посылались на центральную станцию. Эта станция находилась в Москве.

Немцы обнаружили и захватили большую часть передатчиков и арестовали многих агентов, которые ими пользовались, еще до наступления решающего этапа Сталинградской битвы. Однако к этому времени агенты успели уже передать много ценных сведений, которые помогли русским остановить и отбросить назад немецкие войска.

Действия русских агентов во всем напоминают то, о чем рассказывается в голливудских боевиках: здесь и русский офицер, выдающий себя за жителя Южной Америки, и его красивая любовница, ради которой он предает своего ближайшего сотрудника; здесь и радиопередатчик, искусно замаскированный в комнате, проникнуть в которую можно только через потайную двгрь в стене; здесь и непрекращающаяся работа немецких военных пеленгаторов, каждый из которых обслуживался лейтенантом и его людьми, одетыми в форму почтовой службы; здесь и немецкий полковник в Ницце, выдававший себя за испанского гражданина вплоть до дня оккупации немцами Южной Франции; здесь и аресты и смелые побеги, ярко описанные германским [237] контрразведчиком{171}. Увидев это в фильме, вы, возможно, подумали бы, что это типичная голливудская продукция. Но вы бы ошиблись, ибо действительность более удивительна, чем вымысел.

Русская агентурная сеть на Западе была известна под названием «Rote Kapelle» («Красный оркестр»). Агенты-радиооператоры обычно назывались «музыкантами», и именно поэтому вся эта организация получила название «Красный оркестр». Во главе этого «оркестра» стояли коммунисты. Их целью было подготовить условия для победы России и установления ее «нового порядка» в Европе. Они тщательно скрывали свое подлинное лицо и цели от собственных агентов, которые часто были убеждены в том, что работают в интересах немецкого движения сопротивления. Этими агентами были офицеры и чиновники, работавшие в органах верховного командования вооруженных сил Германии, в штабах армии и военно-воздушных сил, в артиллерийском управлении сухопутных войск и в военной промышленности. Если агенты не работали в этих органах и учреждениях сами, они имели с ними надежные связи. «Красный оркестр» имел, вероятно, шесть филиалов: в Германии, Франции, Бельгии, Голландии, Швейцарии и Италии.

Деятельностью агентуры в Юго-Восточной Европе руководила русская миссия в Софии. Фон Папен писал о ней в своих мемуарах как о лучшем центре Москвы по сбору разведывательной информации, однако о деятельности этого центра материалов нет. Наконец, токийский шпионский центр, работавший под руководством немца Сорге, снабжал Россию достоверными сведениями о намерениях японцев.

Во время войны другие страны также имели свою агентуру за рубежом. Но ни у кого не было такой разветвленной, столь хорошо организованной и информированной агентуры, какую имела Россия. Никто никогда не знал столько о своем противнике, сколько знали о нем русские. Они получали достоверные сведения об оперативных планах немцев, о дислокации их войск, о работе [238] их военной промышленности, так что русские всегда могли заранее принять необходимые контрмеры.

Было бы смешно утверждать, что русские одержали победу в этой войне благодаря деятельности своих шпионов и партизан. Однако ознакомление с основными операциями в России показывает, как существенно на их развитие влияли русские агенты и партизаны.

На первый взгляд кажется, что немецкая кампания в России представляет собой ряд случайных действий тактического характера, не объединенных общим стратегическим планом. Однако подобное заключение было бы поверхностным. Кампании немцев в Польше и во Франции проводились на основе планов, предусматривавших чисто военное решение задач каждой кампании. В русской кампании дело обстояло иначе, так как чисто военное решение ее задач, настойчиво предлагавшееся германским генеральным штабом, не отвечало замыслам Гитлера: он намеревался прежде сокрушить военно-экономическую мощь России, лишить ее ресурсов и подорвать основы ее идеологического могущества. Теперь, когда мы установили факт отхода немцев в этом случае от чисто военной концепции ведения войны, нам становится ясной и суть их стратегии.

Главное командование сухопутных войск Германии предлагало создать две крупные оперативные группировки, направив одну против Киева, другую — против Москвы. По мнению генерального штаба, Москва была средоточием русской мощи: она является самым важным центром коммуникаций, имеет значительную промышленность, и для ее обороны русские должны были использовать максимально крупные силы Красной Армии. Поэтому под Москвой можно было бы сковать и разбить основные силы русской армии, а это вынудило бы русских прекратить сопротивление. Таким образом, нанесение главного удара по Москве могло бы привести к победе. Поэтому, по мнению генерального штаба, все другие операции имели подчиненное значение.

Однако Гитлер думал иначе. Главнокомандующий германских сухопутных войск фельдмаршал фон Браухич был поражен, когда Гитлер за полгода до начала кампании заявил ему, что Москва «не имеет большого [239] значения». Это заявление он позднее уточнил, сказав, что Москва его не интересует. Генеральный штаб вынужден был, по крайней мере временно, согласиться, и 18 декабря 1940 года верховное германское командование представило план «Барбаросса», получивший одобрение Гитлера. В соответствии с этим планом немецкие вооруженные силы должны были путем быстротечной операции сокрушить Советскую Россию. Основные силы русской армии в западной части СССР планировалось уничтожить путем глубокого вклинения немецких танковых войск. Отступление противника на широкие просторы России должно было быть предотвращено. Конечной целью этих действий являлся выход на линию Волга — Архангельск. Сначала намечалось захватить Ленинград и лишь после этого предпринять наступление на Москву. В начале кампании все у немцев шло очень хорошо. Это даже дало повод начальнику генерального штаба генерал-полковнику Гальдеру записать в своем дневнике, что, по его мнению, вероятно, не будет преувеличением сказать, что в основном кампания была выиграна в течение всего лишь первых двух недель. Гальдеру следует отдать должное: он надеялся и старался вовремя добиться согласия на проведение операции против Москвы. 18 августа 1941 года он и Браухич направили Гитлеру памятную записку, в которой умоляли его отдать приказ о наступлении на Москву, где к тому времени русские сосредоточили семьдесят дивизий. Через три дня Гитлер разрушил все их надежды. В своем ответе от 21 августа 1941 года он категорически отверг их план. Он заявил им, что после оккупации Украины главной целью является не Москва, а захват Крыма и промышленных районов Донбасса, изоляция центральных районов России от кавказской нефти и захват совместно с финнами Ленинграда. Гитлер рвался в Россию за хлебом, нефтью и промышленным сырьем.

Удивительно, что на Западе до сих пор никто не попытался ответить на вопрос, правильное ли принял тогда Гитлер решение. Однако еще за месяц до наступления Германии на Россию, 16 мая 1941 года, Уинстон Черчилль писал генералу Смэтсу, что «Гитлер, кажется, сосредоточивает свои войска против России... Я лично считаю, что [240] нанести удар по Украине и по Кавказу и обеспечить себя таким образом хлебом и нефтью — для него самое выгодное. И никто ему в этом не сможет помешать...»{172}

Таким образом, премьер-министр благодаря своей исключительной проницательности точно предсказал план кампании Гитлера. Это и неудивительно, так как англичане всегда смотрели на кавказскую нефть как на основу русской военной мощи. В начале 1940 года Великобритания и Франция разрабатывали план помощи Финляндии в ее войне против России путем нанесения из Персии удара по бакинским нефтепромыслам. В марте 1940 года верховный союзный совет принял решение, в котором предусматривались мероприятия по срыву снабжения Германии румынской нефтью, кроме того, он дал указание английскому и французскому генеральным штабам разработать план бомбардировки кавказских нефтяных промыслов; бомбовые удары по ним должны были быть нанесены в конце июня. Обоим этим проектам не суждено было осуществиться: во-первых, потому, что между русскими и финнами было заключено перемирие, и, во-вторых, потому, что пала Франция. Но от этой идеи не отказались. 31 января 1941 года Уинстон Черчилль писал президенту Турции, что «ничто не может в такой степени помешать России оказывать помощь Германии, хотя бы и косвенную, как наличие крупных сил английской бомбардировочной авиации, которые могли бы нанести удар по бакинским нефтепромыслам» с турецких баз{173}. Наконец, после того как Германия напала на Россию, союзники неоднократно рассматривали вопрос об использовании баз в Персии для оказания помощи России в обороне Кавказа.

Экземпляр решения верховного союзного совета, принятого в марте 1940 года, попал в руки немцев, когда они вскоре после этого захватили во Франции город Ла-Шарите. Но Гитлеру не нужно было подсказок, чтобы понять значение кавказской нефти как для самой Германии, так и для военных усилий России. Гитлер еще до прихода к власти, в 1932 году, гарантировал [241] «И. Г. Фарбениндустри» свою поддержку в деле развертывания производства синтетического бензина. В 1936 году он ввел в действие четырехлетний план. В своем совершенно секретном меморандуме о задачах этого плана он указывал, что «развертывание производства горючего в Германии должно осуществляться сейчас с максимальной быстротой, чтобы в основном завершить его в течение восемнадцати месяцев. Эта задача должна быть выполнена с такой же решимостью, какая требуется для ведения войны, ибо от разрешения этой проблемы зависит ход будущей войны...» Однако его эксперты никогда не переставали напоминать ему, что в случае войны химическая промышленность не в состоянии будет обеспечить производство достаточного количества синтетического бензина, и Гитлер принял это к сведению. В ходе выполнения московского соглашения с Россией он добивался и добился огромных поставок нефти и пшеницы. Направив в 1940 году в район Плоешти сначала замаскированные войска СС, а затем и войска вермахта, он обеспечил непрерывные поставки румынской нефти в Германию. Без синтетического бензина Гитлер не смог бы провести кампанию в Польше, без русской нефти он не смог бы начать наступление на Францию, а без румынской — вести войну против России.

Нужда Германии в пшенице была не менее острой. Особенно она должна была возрасти после того, как прекратились бы поставки из России с началом против нее войны. Немецкие военно-экономические эксперты, как мы отмечали выше, считали, что продолжение войны после окончания кампании во Франции стало бы невозможным, если бы Германия не обеспечила снабжение всех своих вооруженных сил за счет ресурсов России.

Поэтому стремление немцев «обеспечить себя хлебом и нефтью» было совершенно очевидным. Не менее очевидным было и то, что Россия потерпела бы поражение, если бы Германии удалось достигнуть эти свои цели. Без кавказской нефти военная машина русских должна была остановиться. Однако это еще не все. «Значительная часть сельскохозяйственного производства России также зависит от поставок нефти из этих районов, и разрушение здесь нефтепромыслов вызвало бы голод, который [242] имел бы далеко идущие последствия», — писал Уинстон Черчилль в январе 1941 года в уже цитированном нами письме президенту Турции.

Сталин был встревожен. Москву можно было эвакуировать, и в свое время он это сделал, однако кавказские нефтепромысла эвакуировать было нельзя. Те 300 миль, которые отделяли передовые позиции немцев в Кавказских горах от нефтепромыслов Баку, спасли Россию от окончательного поражения.

Русские понимали эту опасность, однако немецкий генеральный штаб был слеп. Его бывшие руководители до сих пор еще не поняли, где они упустили возможность добиться победы. Вот что говорил в этой связи генерал Гальдер в 1949 году, давая оценку руководству Гитлера:

«Гитлер вынудил главное командование сухопутных войск отказаться от ясного плана, предусматривавшего разгром центра русского могущества (перед Москвой), в пользу второстепенного плана, осуществление которого, в лучшем случае, могло привести к более быстрому крушению уже рушащегося второстепенного фронта... Предпочтение было отдано захвату важнейших промышленных центров и русских нефтяных районов, но не решительному разгрому русской армии!»{174}

И с таким странным заявлением спустя четыре года после окончания войны выступил бывший начальник генерального штаба немецкой армии!

По его словам, путь на Баку был почти открыт, и, следовательно, победоносное завершение войны в силу этого было совсем близко. И все же генеральный штаб в это время настаивал на захвате Москвы. Нет никакого сомнения в том, что немецкие армии в России сражались превосходно. Однако генеральный штаб не выполнил своего долга по отношению к ним.

Следует сказать, что и ранее, еще до начала русской кампании, немецкий генеральный штаб допускал ошибки. Его план французской кампании был не чем иным, как копией знаменитого плана Шлиффена, уже испытанного в первую мировую войну. План блестящего прорыва танков через Арденны и продвижения в направлении [243] Дюнкерка, который принес победу в «блитцкриге» во Франции, разработал не генеральный штаб: это было детище простого генерала, впоследствии фельдмаршалла Манштейна. И если во Франции генеральный штаб пытался вести войну по планам 1914 года, то в России он сделал попытку повторить наполеоновскую кампанию.

Фактически Москва не имела никакого значения. Вместо того чтобы нанести удар по семидесяти дивизиям красных, сосредоточенным в районе Москвы, Гитлер отдал приказ об окружении советских войск под Киевом, и в сентябре 1941 года в этом районе было захвачено в плен более 650 тыс. человек{175}. Победа под Москвой не могла бы дать большего. Не может быть также никаких сомнений в том, что по своему значению московский промышленный район не важнее Донбасса, который был захвачен сразу же после киевской операции. Победы в битвах за Киев и Донбасс обошлись немцам дешевле, чем стоила бы им битва за Москву. В результате первоначального продвижения немцев Киев оказался между двумя мощными клиньями, причем это произошло до того, как Гальдер отдал приказ сомкнуть образовавшиеся клещи. К тому времени даже Гальдер обнаружил «признаки того, что русские отчасти уже начали эвакуировать Донбасс в соседние восточные районы»{176}.

Но Гальдер совершенно не понял того, что фронт русских на юге «рухнул» и они вынуждены были отойти только потому, что под Киевом Красная Армия понесла огромные потери. Без той существенной помощи, которая была оказана группой армий «Центр» группе армий «Юг», последняя не смогла бы одержать победу в этой битве и южный фронт русских не был бы прорван. Если бы группа армий «Центр» начала наступление на Москву до того, как район Киева был очищен от русских, у группы армий «Юг» было бы мало шансов на быстрое продвижение на юге, более того, до Москвы еще оставались сотни миль, и, начав на нее наступление, группа армий [244] «Центр» тем самым обнажила бы на огромном протяжении южный фланг. Успехи русских в последующих зимних боях 1941/42 года явились результатом нанесения искусных ударов по ослабленным участкам немецкого фронта. И русские, конечно, не упустили бы случая до конца воспользоваться слабостью этого огромного немецкого фланга. «Нельзя не прийти не выводу, что в этих условиях, и принимая во внимание последующее развитие событий, наступление на Москву без предварительной или одновременной оккупации Украины и уничтожения противника в этом районе привело бы к истреблению зимой 1941/42 года значительной части немецкой армии», — таков хорошо обоснованный вывод одного из видных немецких генералов, воевавших в России{177}. Иначе говоря, решение Гитлера в тот момент было правильным. Однако после того как сражение за Киев окончилось победой немцев, Гитлер отдал приказ о наступлении на Москву. Но так как битва за Киев отодвинула это наступление на шесть недель, грязь, снег, холод почти полностью приостановили наступление. Был, однако, и другой фактор, который остановил продвижение немцев и дал возможность русским предпринять контрнаступление. Так, Гальдер обстоятельно пишет в своем дневнике о неуклонном росте потерь немецкой армии в этот период. А Россия тем временем систематически вводила в бой все новые и новые дивизии. Тогда для всех было загадкой, откуда ей удавалось черпать эти свежие силы. Теперь это перестало быть тайной. Агентура Сорго в Токио, деятельность которой недавно была описана генерал-майором Чарльзом Уиллогби{178}, могла в 1941 году сообщить русским о том, что Япония не собирается нападать на Россию. И именно эти сведения позволили русским перебросить свои резервы с Дальнего Востока на европейский театр, куда они успели прибыть как раз к началу [245] битвы под Москвой. России, таким образом, была обеспечена возможность ведения войны на одном фронте, тогда как Германия была вынуждена держать значительную часть своих сил на Западе на случай открытия второго фронта. С этого времени Германии пришлось вести войну, будучи наполовину связанной, тогда как Россия могла использовать все свои силы{179}.

В результате надежды германского генерального штаба на подготовку генерального наступления были разбиты. Как показывает Гальдер{180}, генеральный штаб считал, что зимой 1941 года у немцев оставалась только одна возможность — осуществлять успешную стратегическую оборону и проводить незначительные наступательные операции, нанося концентрические удары на отдельных небольших участках фронта. Эта точка зрения была чересчур пессимистична, но это и неудивительно для человека, который совсем недавно полагал, что Россия полностью разбита. Англичане не разделяли этой точки зрения; не подтвердили ее и действия немецкой армии в 1942 году. [246]

Как же случилось, что в конце концов кто-то остановил Гитлера? Это объясняется двумя причинами: во-первых, невероятным просчетом Гитлера в его планах «идеологической» войны против России; во-вторых, эффективностью русского шпионажа. На разборе этих причин мы специально остановимся.

Россия, по мнению Гитлера, могла быть разбита у Ленинграда и Сталинграда, у городов, которые в силу их исторического прошлого и названий представлялись Гитлеру идеологическими бастионами коммунизма. Он рассматривал их как колыбель большевизма и считал, что с разрушением и захватом этих городов большевизм будет уничтожен. Только в свете этого становится понятным фатальное решение Гитлера сосредоточить свои усилия против этих городов. С военной точки зрения Ленинград вряд ли имел какое-либо значение: соединение немцев с финской армией было единственным соображением военного порядка, которым можно объяснить стремление захватить этот город, но эта цель едва ли могла оправдать те огромные усилия, которые прилагали немцы ради ее достижения. Сталинград и вовсе не имел никакого военного значения, и соображения, высказывавшиеся Гитлером в пользу наступления на город, представляются простым камуфляжем, ибо Сталинград, как он сам говорил, не является важным центром коммуникаций: Волга в течение пяти месяцев закрыта для навигации, к тому же этот водный путь был уже перерезан немцами до качала наступления на город. Не обеспечивал бы захват Сталинграда и северный фланг немецкой армии на Кавказе. Наоборот, чрезмерно растянутый фланг немецких войск, рвавшихся к городу, неминуемо должен был рухнуть в случае русского наступления — опасность, которую предсказывал Гальдер. Гитлер, который игнорировал это предостережение, очевидно, все же понимал порочность своей концепции, ибо в октябре 1942 года в своей речи он отвергал обвинение в том, будто он хотел захватить Сталинград только ради его названия. На деле же он предпочел отказаться от своей собственной революционной концепции — сокрушения России посредством подрыва ее военно-экономической мощи вместо нанесения ей поражения военными [247] средствами во имя идеологической иллюзии. У немцев было достаточно войск, чтобы дойти до Баку. Еще в августе 1942 года фельдмаршал Алан Брук считал, что немцы дойдут до бакинских нефтепромыслов. Однако Гитлер распылил свои силы, стремясь одновременно захватить и Сталинград. 5 апреля 1942 года он даже отдал приказ о захвате в это же время и Ленинграда.

У Сталина было достаточно времени, чтобы подготовиться к отражению угрозы, нависшей как над Сталинградом, так и над Баку; он был предупрежден об этом немецким филиалом «Красного оркестра». Некий «мистер Кент», капитан Красной Армии, путешествовавший также и под вымышленным именем Винсенте Сиерра, имел условленную встречу в Тиргартене (Берлин) с офицером немецкой контрразведки и со старшим советником министерства экономики, которые сообщили ему, что главный удар немецких армий планируется нанести в направлении Кавказа, причем часть этих сил будет брошена к Волге на Сталинград{181}. Конечно, об этом тут же было сообщено в Москву.

После полного поражения немцев под Сталинградом их войска были вынуждены отойти также и с Кавказа, чтобы не оказаться отрезанными. Россия была спасена под Сталинградом, ибо именно там она спасла Кавказ.

Две выдающиеся победы русских — оборона Москвы и окружение под Сталинградом — в известной степени были одержаны благодаря действиям красной разведывательной агентуры; помощь партизан здесь была менее эффективной. Однако трудно переоценить тот вклад, который они внесли в дело победы в ряде других, менее известных сражений. Об их военных успехах мы говорили выше, однако ими одними не исчерпываются заслуги партизан. Захваченные немецкие архивы дают скупые сведения о работе партизанской разведки. И все же мы можем почти с уверенностью заявить, что русские наносили удары именно в тех районах, которые в донесениях партизан характеризовались как наиболее уязвимые. В ходе войны русские научились наносить удары по самым слабым местам обороны противника: по оголенным участкам [248] немецкого фронта зимой 1941/42 года; по участкам фронта, удерживаемым в начале Сталинградской битвы войсками немецких сателлитов; когда же перед Красной Армией не оказывалось ни уязвимых участков, ни войск немецких сателлитов, она наносила удары по стыкам между соединениями противника на участках, избранных ею для совершения прорыва. Вспомним донесение командира немецкого корпуса, в котором он выражал удивление по поводу того, что «противник поразительно хорошо осведомлен о передвижении наших войск». Был только один постоянный источник информации, который помогал командованию Красной Армии выбирать объектами для своих ударов наиболее уязвимые участки немецкого фронта, и этим источником были партизаны. Вполне возможно, что мы переоценивали полководческое искусство русских во время войны, так как мы не могли тогда знать, в какой степени их искусство управления войсками определялось наличием у русского командования достоверных сведений о дислокации немецких войск. Однако мы, безусловно, недооценивали заслуги партизан, которые в течение всей войны ослабляли противника в тылу и направляли действия Красной Армии против самых уязвимых участков фронта противника.

В силу всего этого партизанская война революционизировала взгляды на войну. Прежде войска сторон располагались друг против друга в сомкнутом строю. При этом протяженность фронта была настолько незначительной и поле боя настолько небольшим, что командир мог обозревать его со своего командного пункта. В войне 1914 года впервые в истории противостоящие армии образовали сплошные фронты, простирающиеся на много сотен миль; зона боевых действий, таким образом, крайне расширилась. Возникновение партизанской формы военных действий вводит с собой новый элемент — наземные боевые действия по глубине захватывают теперь район от переднего края вражеской армии до самых ее удаленных баз в тылу. Это придает новое значение понятию тотальной войны, отождествляя ее с тотальным сражением.

Чтобы вести эту новую войну, мы должны выработать новые правила. Однако эти правила самоочевидны. Они [249] очень напоминают то, о чем думал в 1940 году полковник Дадлей Кларк, когда изучал возможности использования английских десантно-диверсионных отрядов.

Вот предлагаемые нами общие правила:

Правило № 1. Поддерживать контакт с нашими друзьями, находящимися в стане противника, или с врагами нашего противника.

Здесь нам повезло. Наш противник, так называемая «диктатура народа», имеет много врагов. Народы, как правило, — а русский и китайский народы не представляют здесь исключения — не любят притеснений.

Вот предполагаемые друзья, с которыми необходимо поддерживать контакт:

а) некоммунисты в Восточной Германии;

б) правоверные католики в Польше;

в) остатки украинских националистов, жертвы советских аграрных реформ, крымские татары, мусульманские и кавказские народы в СССР{182};

г) крестьяне в Юго-Восточной Европе;

д) 200 тысяч партизан Чан Кай-ши в Китае;

е) население прибалтийских государств...

Вот, например, что говорит один из этих друзей Бур Комаровский в своей книге «Секретная армия»: «Сотрудничество с Советской Россией в политической и экономической [250] сфере — это всего лишь благое пожелание: народ Польши не может забыть, что тысячелетняя традиция связывает его с западной цивилизацией и с западным образом жизни».

Правило № 2. Сеять разногласия между различными слоями граждан в стане противника.

В прошлой войне мы не делали различия между немцами и нацистами и ошибочно настаивали на безоговорочной капитуляции и тех и других. Немцы также совершили ошибку, когда они не проводили различия между русскими и советскими.

Каждая раса и религия имеет свои недостатки. Но мы должны поддерживать всякого, кто предпочитает свободу личности.

Правило № 3. С теми, с кем мы поддерживаем связь, обращаться как с друзьями, относиться к ним с уважением. Извлечь уроки из ошибок нацистов.

Правило № 4. Добиваться поддержки наших политических целей, а если необходимо, и военных целей и возбуждать враждебное отношение к целям коммунистов.

Широко пропагандировать цель борьбы за свободу мысли, слова, личности и деятельности, а также борьбы за национальную независимость и приемлемый жизненный уровень для всех. Вести войну без конкретных мирных целей бессмысленно.

Поэтому завоевание политической поддержки со стороны народов, находящихся под коммунистическим господством, имеет первостепенное значение. Иначе победа едва ли возможна. Немцы, как мы уже видели, убедились в этом на своем опыте в России, поняв наконец, что отношение к ним населения имеет огромное значение в их борьбе против партизан и что с населением должны быть установлены хорошие отношения.

Мао Цзэ-дун, однако, никому не согласен уступить народ. Он утверждает, что партизанская война обречена на неудачу, если ее политические цели не разделяются народом. По его мнению это происходит потому, что партизанская война в основном организуется и ведется массами и она не сможет продолжаться, если будет утеряна связь с народом и если для участия в ней не будут привлечены широкие народные массы. [251]

Отсюда он приходит к выводу, что страны народной демократии имеют монополию на партизанскую войну, потому что «контрреволюционерам» никогда не удастся привлечь народ на свою сторону. Восстание 17 июня 1953 года в восточной зоне Германии{183} доказало, что в данном случае Мао Цзэ-дун неправ. Это восстание показало, что Запад может обеспечить себе поддержку народных масс стран-сателлитов и что он должен полностью использовать эту исключительную возможность. Советы боятся партизанского движения, направленного против них.

До тех пор пока коммунисты будут вынуждены считаться с возможностью возникновения во время войны массового партизанского движения, направленного против них, они не рискнут начать войну.

Правило № 5. Создавать свои собственные партизанские силы {184}.

Однако, чтобы превратить наши партизанские силы в орудие, достаточно эффективное для поддержания мира или для ведения войны, мы должны быть готовы, если у нас существуют какие-либо сомнения относительно искренности мирной политики Маленкова, создать, вооружить и снарядить партизанские отряды во всех районах, которым угрожает какая-то опасность, включая районы, которые могут быть оккупированы врагом.

При этом мы должны думать не только о Западной Европе. Возьмем, например, такую страну, как Пакистан, которую мы знаем довольно хорошо. Пакистан имеет прекрасно оснащенную и хорошо обученную армию, ее солдаты по своим боевым качествам не имеют себе равных. Однако, как мы знаем, одной смелости недостаточно для того, чтобы страна смогла устоять против современной великой военной державы, а ведь Пакистан имеет [252] общую с Россией границу. Трудно себе представить, чтобы Пакистан, обладая лучшей в мире по своему боевому духу армией, мог бы в течение длительного времени сопротивляться нападению со стороны России{185}.

Однако, если заблаговременно все как следует спланировать и подготовить, Пакистан сможет вести весьма успешную разрушительную партизанскую войну в течение неограниченного периода времени. Но такую подготовку следует начать немедленно. Если мы хотим, чтобы эта борьба была успешной, мы не должны дожидаться нападения на эту страну, рассчитывая, что она без подготовки сможет развернуть партизанскую войну. Заранее должны быть созданы склады с продовольствием, вооружением и боеприпасами, заранее должны быть организованы и обучены партизанские отряды. К счастью, природные условия этой страны в высшей степени благоприятствуют ведению именно такого вида военных действий, а племена Северо-Западной пограничной провинции, как мы знаем, накопили прекрасный опыт ведения партизанской войны еще в период английского правления.

Кроме всего прочего, Пакистан получил бы возможность сэкономить на современном вооружении и технике. Вместо того чтобы тратить огромные средства на дорогостоящее тяжелое вооружение, Пакистан мог бы ограничиться приобретением более дешевого легкого вооружения, которое удобнее для ведения партизанской войны. Пакистан, безусловно, всего лишь одна из стран, находящихся в таком же положении.

Операция «наращивания сил», как Государственный департамент Соединенных Штатов называет свою программу перевооружения, будет стоить огромных денег. Для нас было бы выгоднее, если бы часть этих средств была направлена на создание и вооружение антикоммунистических партизанских сил. [253]

Вот что пишет Лоуренс, крупнейший из всех английских руководителей партизанской войны:

«Я отправился вверх по Тигру с сотней солдат одной из девонширских территориальных частей. Это были молодые чистоплотные чудесные парни, сильные своим счастьем и той радостью, которую они доставляли женщинам и детям. Достаточно одного взгляда на них, чтобы понять, насколько это замечательно принадлежать к их семье, быть англичанином. А мы тысячами бросали их в пекло на смерть, и не затем, чтобы выиграть войну, а лишь для того только, чтобы рис, другое зерно и нефть Месопотамии оказались в наших руках. Единственной целью было разгромить наших врагов (в том числе Турцию). И мы наконец этого добились, потеряв убитыми всего 400 человек. Все это оказалось возможным благодаря мудрому решению Алленби привлечь на нашу сторону людей, угнетенных в Турции»{186}.

Советская угроза Европе кажется нам более значительной, так как Красная Армия стоит сейчас на несколько сотен миль западнее, чем в 1939 году. На самом же деле эти лишние сотни миль представляют ее главную слабость. Сейчас ее коммуникации, естественно, растянулись, и там, где они проходят по территории стран-сателлитов, в них много слабых звеньев. Мы должны воспользоваться этим, чтобы разорвать их коммуникации в этих слабых местах. Давайте уже сейчас сосредоточим на них наши усилия. Немецкая армия при своем продвижении в Россию страдала тем же недугом. История и эта небольшая книга говорят нам о постигшей ее судьбе.

В советском военном потенциале имеется и еще одно слабое место, на котором мы также должны быть готовы сконцентрировать свои усилия. Это — нефть.

Около половины всей своей нефти Россия получает из района Баку. А следовательно, бакинские нефтепромыслы — одно из самых уязвимых мест России. Во время последней войны этот район не был уничтожен потому, что немцы хотели захватить нефтепромыслы неповрежденными и использовать для своих нужд. [254]

Если бы мы дали вполне ясно понять Советам, что один ложный шаг с их стороны станет сигналом для начала в самых уязвимых для них местах антикоммунистической партизанской войны «добровольцев», как называл Мао Цзэ-дун своих солдат в Корее, мы получили бы в руки очень сильное оружие, очень крупный козырь в разговорах с ними, и они бы это прекрасно поняли.

Из истории известно, что многим регулярным армиям партизаны доставляли не одно только беспокойство. «Бурские партизаны в течение двух лет своими непрерывными налетами держали в напряжении 250 тыс. английских войск. В Палестине горстка фанатиков сковала силы целого корпуса»{187}.

В прошлую войну действия югославских партизан вынудили немцев держать в этой стране 21 дивизию. О том же, как обстояло дело в России, мы уже знаем. Не требуется большого воображения, чтобы представить себе, какое колоссальное количество русских войск мы сможем сковать, если принять во внимание громадную протяженность границ России и обширность пространств, лежащих за «железным занавесом».

Коммунистов невозможно сдержать угрозой применения атомного оружия. Поэтому мы должны использовать против них их же собственное оружие{188}, и, как Мао Цзэ-дун своевременно продемонстрировал в Корее, это может быть сделано без объявления войны. Это, конечно, грубый метод ведения войны, но он вполне себя оправдывает.

Если мы хотим нанести удар по самому больному месту Китая, мы должны знать, что его ахиллесовой пятой является Маньчжурия — его мастерская.

Если нам нужно подтверждение того, что зловещие предсказания Мао Цзэ-дуна становятся уже для нас явью, нам следует познакомиться хотя бы с тем, что происходило в Корее. Вот типичный пример применения партизанской тактики, который может повторяться бесчисленное количество раз в такой стране, как Китай, где для этой цели можно использовать миллионы людей, если [255] только мы не предпримем более крутых мер, чтобы предотвратить это.

«Когда (турки) не могли больше держаться, они медленно начали отходить. Дорога поднималась по ущелью, которое постепенно сужалось. Когда турки отходили по этой дороге, китайцы почти со всех сторон открыли по ним огонь. Перед этим туркам показались весьма подозрительными тысячные толпы людей, спускавшиеся вниз по обочинам дороги. Это были люди в форме южнокорейских солдат, гражданское население. Одни говорили, что они мирные жители, другие молча пропускали мимо себя турецкую колонну. Теперь эти подозрения оправдались. Вдоль всей этой узкой и унылой дороги «усталые» крестьяне бросали свои мешки с рисом и выхватывали из них оружие. Люди, одетые в южнокорейскую форму, сбрасывали ее, оказываясь в форме китайской армии.

Каждая деревня, представляла опасность и каждый стог сена требовал осмотра. Даже когда, казалось, никого не было вокруг, турецкие солдаты вдруг начинали падать из кузовов машин с простреленными головами или вдруг из темноты с диким ревом бросались в атаку толпы китайцев»{189}.

Правило № 6. Необходимо через тред-юнионы нашей страны наладить связи с профсоюзами за «железным занавесом ». Наши тред-юнионы должны восстановить порванные ими связи с профсоюзными движениями за «железным занавесом». Некоторые из последних в конце концов, вероятно, утратили свои иллюзии, и с ними могли бы быть установлены определенные выгодные связи.

Правило № 7. Распространять веру. Не является ли более чем случайным совпадением то, что ровно 1500 лет тому назад, в 451 году вера сокрушила ужасное азиатское нашествие гунна Атиллы на Европу?

Если в те далекие времена люди ради веры готовы были идти на смерть, то сегодня, когда нам угрожает такая же ужасная азиатская коммунистическая опасность, есть все основания ожидать, что мы пробудим эту веру, пока еще не слишком поздно. [256]

Если людям когда и нужна была святая вера, то сейчас именно такой момент, и причины этого должны быть вполне очевидным каждому, кто изучал теорию и практику коммунистов.

Коммунизм и западные демократии разделяет непреодолимая пропасть. Мао Цзэ-дун недвусмысленно писал о том, на какой стороне пропасти он стоит: «Эта диктатура (диктатура народной демократии) должна быть согласована с международными революционными силами. Это наша формула, наш главный опыт, наша главная программа»{190}. Может ли быть что-нибудь яснее?

В одной из своих работ он вновь трижды повторяет это положение своей политики: «...он (Китай) не может обойтись без помощи СССР... Это особенно относится к помощи Советского Союза — необходимого условия завоевания окончательной победы в войне против японских захватчиков. Отказаться от помощи Советского Союза — значит обречь революцию на поражение»{191}.

Смысл этой цитаты не меняется от того, что она взята в отрыве от контекса. Можно ли сказать яснее?

Церковь за «железным занавесом» только и ждет момента, когда мы ей поможем. Неужели же никто не окажет этой помощи? Очень многие документы свидетельствуют о большой религиозности русского народа. Сталин сам признал это, когда во время последней войны открыл церкви, чтобы предупредить такой ход со стороны немцев{192}. Цитаты из немецких источников, вроде следующих, говорят сами за себя: «Необходимо всегда считаться с [257] сильными родственными и религиозными чувствами татар и других мусульман» (11-я армия). «У всех русских, которые не являются большевиками, чувство патриотизма неизменно дополняется глубокими религиозными чувствами» (61-й корпус). «Число церковных служб, так же как и число посещающих их прихожан, осталось тем же» (донесение СД).

Рузвельт в письме к папе римскому от 3 сентября 1941 года указывал на реальную возможность того, что в результате нынешней войны Россия может признать у себя свободу вероисповедания.

Пусть же борьба за это станет одной из наших целей.

Правило № 8. Обеспечивать нашу собственную безопасность. С целью обеспечения нашей безопасности западные державы должны принять соответствующие строжайшие меры против так называемых «сторонников мира», которые превратятся в сторонников войны и будут сражаться в рядах партизан против своих собственных национальных армий, если те будут вовлечены в войну с Россией.

Но самые надежные меры по обеспечению безопасности, принятые в мирное время, не являются гарантией против развертывания партизанских действий во время войны.

Поэтому необходимы дополнительные меры предосторожности. Очень важно, чтобы в наших отрядах самообороны изучали тактику как партизанской, так и антипартизанской борьбы. Этот пункт нашей программы трудно переоценить: его следует провести в жизнь, пока еще есть время. Именно тот факт, что в нашей стране началась подготовка в этом направлении, заставит коммунистов призадуматься. [258]

Правило № 9. Наша собственная армия должна быть обучена методам борьбы с партизанами. Мы видели, как дорого заплатили немцы за то, что заблаговременно не создали организацию для борьбы с партизанами, а затем, когда эта организация была наконец создана, предоставили ей самой разрабатывать методы борьбы. Нам нет необходимости проходить через все это вновь. Что нам нужно, так это устав по ведению антипартизанской войны, а также соответствующая подготовка солдат и офицеров. Мы должны учиться на ошибках немцев и извлекать пользу из их опыта.

На этом мы заканчиваем изложение основных правил.

Мы не собираемся здесь предлагать принципы организации нашего центрального органа. Как мы уже видели, эта проблема связана с деятельностью многих организаций: армии, отрядов местной самообороны, полиции и антипартизанских сил, действующих по обе стороны «железного занавеса». Вопрос состоит не в том, каким образом приступить к решению этой задачи, а в том, чтобы к этому приступить, до конца понимая значение партизанской войны и борьбы против партизан.

К сказанному мы только добавим: время работает не на нас.

Прежде чем закончить, нам хотелось бы показать, как быстро и легко можно будет подготовить наши партизанские силы.

Мы ни с чем не можем сравнить наши великолепно подготовленные десантно-диверсионные отряды и отряды чиндитов. Мы, конечно, должны иметь такие части в нашей армии: они крайне необходимы для поддержки наших собственных партизан.

Личный состав таких отрядов не нуждается в той сугубо специальной подготовке, которую проходят регулярные войска, хотя он, конечно, должен пройти соответствующую подготовку, для чего у нас, по эту сторону «железного занавеса», имеется много опытных инструкторов.

Отряды должны создаваться из добровольцев, и значительное количество их придет из угнетенных Советами стран. Надо, чтобы они были проникнуты духом патриотизма и готовы были ради веры идти на смерть. Надо, чтобы их захватил тот высокий боевой дух, который [259] жестокость немцев вселила в сердца русских партизан. Это само собой облегчит обучение. Для пояснения нашей мысли мы предложим читателю прочесть, что пишет об обучении своих людей Ковпак:

«Сначала основным для нас было изучение оружия. На вооружение отряда поступало то, что партизаны захватывали у противника; это было оружие самых разнообразных систем, зачастую никому из нас не известных. Каких только винтовок, пулеметов, автоматов, пистолетов немцы не насобирали по всей Европе! И нам приходилось все это оружие изучить и, конечно, без всяких наставлений и руководств.

Еще в Спадщанском лесу вопрос об изучении оружия у нас был поставлен так: у тебя пока только винтовка, но ты должен добыть себе в бою автомат или пулемет и сразу же обратить это трофейное оружие против врага — значит, изволь предварительно изучить его. Каким образом? А вот у твоего товарища трофейный автомат — он научит тебя владеть этим оружием. Появился в отряде новый пулемет — изучайте его все. Захватили миномет — каждый готовься стать минометчиком...

...Пройдешь иной раз по землянкам, постам, заставам и кажется — не партизанский отряд в лесу стоит, а осоавиахимовцы здесь учебным лагерем расположились: всюду — где вокруг пенька, где под деревом — группами занимаются партизаны сборкой и разборкой оружия, изучают взаимодействия частей пулемета, автомата»{193}.

Вот тот дух, то рвение, которые мы имеем в виду, и каждому, кто обучал людей пользованию оружием, все это особенно хорошо понятно. Мы считаем, что в приведенном нами рассказе очень много поучительного.

Партизанскую же тактику постигнуть так же просто, как и изучить оружие. Ее суть французы для своих маки суммировали в следующих словах: «Внезапное появление, ураганный огонь, быстрое исчезновение».

В заключение нам хотелось бы процитировать слова старого китайского компрадора{194}. [260]

Еще в 1927 году, когда один из соавторов данной книги служил в Шанхае в должности помощника коменданта высадки войск, однажды в порту он спросил компрадора, почему на носу всех китайских джонок вырезаны и раскрашены большие глаза.

Тот ответил:

«Не имеешь глаз — ничего не увидишь.

Ничего не увидишь — ничего не поймешь.

Ничего не поймешь — ничего не сделаешь».

И поэтому нам хотелось бы предложить:

Мы также должны все «увидеть», а затем и быстро сделать.