Реакция малых и средних стран на ослабление активности СССР и США
70-е и 80-е годы были решающими для выявления контуров оппозиции «лидеры — пространство» и осознания ее значимости. Взаимодействие двух тенденций можно считать определяющим для состояния регионального пространства в эти годы: с одной стороны, стремление Вьетнама к лидерству, выражавшееся в попытках вслед за Китаем и Японией освободиться от роли элемента региональной среды; с другой, напротив, сосредоточенность некоммунистических малых и средних стран региона на консолидации регионального пространства как такового и поиске оптимальной для каждой страны функции в качестве одного из его элементов. Первая тенденция воплощалась в наступательной внешней политике вьетнамских коммунистов. Вторая — в дистанцировании малых стран от лидеров и их преимущественном внимании к задачам развития. По сути дела, вне рамок межлидерских отношений разворачивалась конкуренция двух типов международного поведения. С позиций политической психологии их можно назвать квази-лидерским и квази-групповым, а с точки зрения политической экономии — затратным и сберегающим. Именно со вторым в литературе связывается понятие азиатско-тихоокеанского регионализма.
Под регионализмом в этой работе понимается экономическое и политическое взаимодействие, формальным и неформальным мотивом которого является идея опережающего развития связей между государствами, объединенными реальной или мнимой, но обязательно взаимно признаваемой принадлежностью к некоей, скорее, условно-географической, чем собственно географической, общности, за ядро которой в данном случае понимается Тихоокеанская Азия. В той мере, как такой тип отношений не приобретает сколько-нибудь жестких направляющих организационных рамок, уместно говорить о так называемом мягком регионализме (выражение Р. Скалапино{357}).
Укрепление региональных позиций коммунистического Вьетнама
Доктрина Р. Никсона означала повышение барьера вовлеченности США в азиатские конфликты и отказ Вашингтона от роли гаранта выживаемости местных некоммунистических правительств, если последние не способны самостоятельно эффективно противостоять угрозам местного значения — партизанским действиям, сепаратистским устремлениям, межклановым спорам или пограничным конфликтам. По сравнению с годами Д. Эйзенхауэра, новое поколение американских лидеров продемонстрировало возросшую избирательность в том, что касалось увязки нестабильности на мировой периферии с основополагающими устремлениями США. Применительно к Восточной Азии это означало, по замечанию Р. Клофа, что «существовавшие военные обязательства США в регионе следовало понимать, как если бы они предусматривали возможное вооруженное вмешательство США только в случае нападения со стороны Китая (или СССР — что, по-видимому, было еще менее вероятно)»{358}. Иными словами, задачи Вашингтона сузились — вместо силового противостояния всем коммунистическим странам и движениям в регионе США ограничили себя сдерживанием только двух наиболее сильных держав.
В начале 70-х годов ни СССР, ни Китай не проявляли признаков стремления к гегемонии. Обе державы конкурировали за право помочь Соединенным Штатам прийти к компромиссу с Вьетнамом. Но в той мере, как недоверие ДРВ к КНР было выше и Ханой был отзывчивее к рекомендациям Москвы, советско-американское взаимодействие по вьетнамскому вопросу было успешнее. СССР оказывал давление на ДРВ с целью умерить ее требования и ускорить разрешение конфликта на условиях, которые, с одной стороны, гарантировали бы победу Вьетнама, а с другой, позволили бы США найти «достойный» выход из войны. Однако в целом пацифистские настроения в США были настолько сильны, что создавалось впечатление, будто «даже если бы Вьетнам подчинил себе весь Индокитай, это не оправдало бы повторного ввода американских войск в регион»{359}.
Главным препятствием для прекращения войны был вопрос о выживаемости южновьетнамского правительства, которое по-прежнему держалось исключительно благодаря военной и финансовой поддержке Вашингтона и было не способно обрести поддержку внутри южновьетнамского общества. В таких условиях для США были неприемлемы проведение свободных выборов в Южном Вьетнаме и создание коалиционного правительства представителей южновьетнамских коммунистов и прежнего режима. Речь могла идти о затягивании сроков вывода американских войск с тем, чтобы через расширение помощи Сайгону дать ему последний шанс укрепиться. Одновременно, американская дипломатия стала увязывать вопрос о вьетнамском урегулировании с переговорами по ОСВ, пытаясь побудить Москву более энергично воздействовать на Вьетнам{360}.
Не ограничиваясь этим, администрация Р. Никсона попыталась активизировать свои действия в пограничной с Вьетнамом Камбодже. Руководивший этой страной Народом Сианук в 60-х годах осторожно лавировал между всеми сторонами вьетнамского конфликта. Тяготея к нейтрализму, камбоджийское правительство категорически отвергало идею принятия военных гарантий СЕАТО или заключения двусторонних соглашений о военном сотрудничестве с какой-либо из великих держав. Н. Сианук воздерживался от преследования камбоджийских коммунистов, именовавшихся «красными кхмерами». В то же время, испытывая опасения в отношении обоих вьетнамских режимов и, особенно, учитывая военную мощь коммунистических формирований, которые, как был уверен Н. Сианук, в конце концов победят на юге Вьетнама так же, как они победили на севере, он стремился сохранять конструктивные отношения с Вашингтоном и принимал американскую экономическую помощь. Однако эта помощь только подрывала позиции Н. Сианука в камбоджийской элите, так как усиливала в ней проамериканские настроения, а США довольно скептически относились к проводимой Н. Сиануком политике лавирования.
Расширение американского участия во вьетнамском конфликте в 1964 г. было воспринято камбоджийским правительством негативно. Камбоджа отказалась принимать американскую помощь и выслала из страны граждан США. Более того, в 1966 г. камбоджийское правительство разрешило сухопутный транзит по своей территории китайской помощи Вьетнаму, которая поступала в один из портов (Сиануксвилль) на юге страны. Отношения Н. Сианука с КНР оставались приязненными недолго, так как китайская сторона попыталась активизировать свою поддержку «красным кхмерам», что также создавало проблемы для не очень устойчивого режима Н. Сианука. Поэтому в 1967 г. он счел за благо нормализовать отношения с Вашингтоном, следствием чего стало возобновление американской помощи.
Со своей стороны, возобновив поддержку Камбоджи, США рассчитывали на стратегические выигрыши. Дело было в том, что вьетнамские коммунисты беспрепятственно использовали камбоджийскую территорию в военных целях. В пределах границ Камбоджи были созданы базы и командные пункты вьетнамских комформирований, на камбоджийскую территорию они отступали, теснимые американскими силами. Правительство Н. Сианука не решалось вступать в конфликт c вьетнамскими коммунистами и терпело их деятельность в своей стране.
Поэтому Соединенные Штаты могли чувствовать себя удовлетворенными, когда в марте 1970 г. Национальная ассамблея Камбоджи во время отсутствия принца Н. Сианука в стране объявила его низложенным. Власть перешла к правительству генерала Лон Нола, сразу же оказавшемуся во враждебных отношениях одновременно с ДРВ и Китаем. Новый режим немедленно принял меры к закрытию границы Камбоджи с Вьетнамом и прекращению китайского транзита через камбоджийскую территорию. Правительство Лон Нола также предложило Ханою обсудить вопрос об эвакуации из страны коммунистических формирований. Однако в стране в результате только стали происходить вооруженные стычки вьетнамских и камбоджийских сил. СССР признал новое правительство, хотя неофициально продолжал поддерживать оказавшегося в изгнании в Пекине Н. Сианука{361}. Между тем, последний в мае 1970 г. образовал в изгнании «правительство национального единства», включив в его состав по настоянию Китая «красных кхмеров».
15 июля 1971 г. стало известно о поездке Г. Киссинджера в Пекин. В ходе переговоров в КНР американская сторона передала для руководства ДРВ план мирного урегулирования, предусматривавший вывод американских войск из Вьетнама, прекращение огня и соглашение по типу Женевского 1954 г. Но эта инициатива была отклонена Ханоем, как и посредничество китайской стороны. Когда вслед за тем было объявлено о намеченной на начало 1972 г. поездке Р. Никсона в Китай, ориентация ДРВ на сотрудничество с Москвой стала еще определеннее, а отношения с Пекином — более холодными. В октябре 1971 г. в Ханое побывал председатель Президиума Верховного Совета СССР Н. В. Подгорный, заверивший в намерении СССР продолжать помощь Вьетнаму.
Не без этой помощи северовьетнамское руководство подготовило наступление на южновьетнамские позиции в марте 1972 г., в ходе которого выявилась деморализованность правительственных войск, в ряде случаев покидавших свои позиции. В ответ США приступили к минированию северовьетнамских портов и развернули кампанию интенсивных бомбардировок ДРВ. СССР и КНР, продолжая оказывать поддержку Вьетнаму, воздерживались от резких шагов в отношении Соединенных Штатов — в Пекине были поглощены обсуждением перспектив, открывшихся после американо-китайской встречи на высшем уровне, а в Москве шла подготовка назначенного на июнь 1972 г. визита Р. Никсона в СССР{362}. Сдержанность обеих держав убедила президента США в возможности принять Парижские соглашения, так как «и Советский Союз, и Китай смогут и захотят подкрепить их выполнение посредством резкого свертывания военной помощи Ханою»{363}. 27 января 1973 г. соглашения были подписаны.
США обязывались вывести свои войска из Вьетнама, но северовьетнамским войскам было разрешено оставаться на территории Южного Вьетнама. Хотя правительство в Сайгоне сохранило за собой власть, одновременно в качестве правительства было признано и «временное революционное правительство Республики Южный Вьетнам». К марту 1973 г. американские войска покинули вьетнамскую территорию. Вслед за тем СССР и КНР существенно сократили свою помощь Вьетнаму: в 1973 г. — вдвое по сравнению с 1972 г., в 1974 г. — на одну треть по сравнению с 1973 г. {364}
Между тем, в конце 1973 г. в Южном Вьетнаме после месяцев безуспешных переговоров об урегулировании возобновились военные действия между правительством и коммунистами. Хотя перевес в технике и вооружениях был на стороне Сайгона, режим терял последнюю социальную опору в обществе. Не только буддисты требовали коалиции с коммунистами, но и католики, традиционная опора правительства, развернули антиправительственную кампанию, обвиняя его коррупции. Резко ухудшилось и экономическое положение в стране вследствие прекращения американской помощи и вывода американских войск, вызвавшего вспышку безработицы.
Одновременно, в ноябре 1973 г. американский конгресс лишил администрацию права принимать военные решения по вьетнамскому вопросу, постановив, что президент обязан в течении 48 часов информировать конгресс о любом решении разместить американские вооруженные силы за рубежом и вернуть их обратно, если конгресс его не санкционирует. В апреле 1974 г. президент Р. Никсон был вынужден вообще оставить свой пост вследствие политического скандала «Уотергейт». Его преемнику, Джеральду Форду, также не удалось убедить конгресс увеличить средства на поддержку южновьетнамского правительства. 1 мая 1975 г. Сайгон был взят объединенными силами вьетнамских коммунистов. За две недели до этого, 17 апреля 1975 г., прокитайские силы в Камбодже свергли правительство Лон Нола.
Падение Южного Вьетнама и установление коммунистического режима в Камбодже нарушили неустойчивое равновесие сил в коалиционном правительстве Лаоса. В мае 1975 г. в столице состоялись массовые выступления против консервативных фракций в правительстве. Под давлением Патет Лао министры-консерваторы были выведены из кабинета, власть перешла к провьетнамским силам.
Дестабилизация региональной ситуации вследствие трений между СРВ и Китаем
В середине 70-х годов китайское руководство было обеспокоено способностью США быть серьезным партнером КНР в восточно-азиатских делах. Тем более настороженным было отношение Пекина к идее «коллективной безопасности» в Азии, попытки реализации которой могли быть интерпретированы как стремление СССР заполнить вакуум после ухода США из региона. На этом фоне подозрения Китая вызывали и действия Вьетнама, явно ориентировавшегося на Москву. Ханой, со своей стороны, испытывал растущее недоверие к Пекину, особенно после того, как в 1974 г. китайские войска, пользуясь слабостью южновьетнамских сил, захватили несколько островов архипелага Спратли, которые считались вьетнамской территорией и в Ханое, и в Сайгоне. Пытаясь исключить возможность захвата Китаем других островов этой группы, войска ДРВ в апреле 1975 г., в свою очередь, оккупировали наиболее значительные из оставшихся.
Особенно болезненной проблемой китайско-вьетнамских отношений была ситуация в Камбодже. Вьетнамское руководство, следуя старой идее Хо Ши Мина относительно объединения трех стран Индокитая в единую коммунистическую федерацию, рассчитывало превратить Лаос и Камбоджу в своих младших партнеров. Но если с лаосским руководством, давно находившемся под вьетнамским влиянием, проблем не возникало, то новое камбоджийское правительство настороженно восприняло предложения Ханоя об объединении вьетнамских и камбоджийских вооруженных сил и о проведении общей внешней и экономической политики. Позицию «красных кхмеров» поддерживали в Пекине. Предвидя возможность нарастания трений с КНР, вьетнамское руководство попыталось их предупредить. В сентябре 1975 г. генеральный секретарь ПТВ Ле Зуан отправился в Пекин с официальным визитом, в ходе которого встречался с Мао Цзэдуном. Но переговоры завершились неудачно. Вьетнам отказался поддержать предложенный китайской стороной тезис об осуждении гегемонизма и не согласился с данной Китаем оценкой последствий «ухода» США из ЮВА.
Тем более резким контрастом выглядела поездка Ле Зуана в Москву в октябре того же года. Вьетнамская сторона, помимо прочего, полностью поддержала Хельсинкский акт и в целом политику разрядки (долгое время осуждавшуюся Ханоем, так же, как и Пекином, как заговор с целью расколоть социалистический мир и ослабить национально-освободительное движение). Москва со своей стороны обещала увеличить помощь Вьетнаму в 1976-1980 гг.
В Китае на советско-вьетнамскую солидарность реагировали заявлением в ноябре 1975 г. о претензиях на весь архипелаг Спратли. В ответ вьетнамская сторона немедленно опубликовала карту, на которой о-ва Спратли и Парасельские были обозначены как часть вьетнамской территории{365}.
Однако главным источником трений была Камбоджа. Поскольку Китай с момента переворота 1970 г. в Камбодже активно поддерживал союз Н. Сианука с «красными кхмерами», а Советский Союз, признав Лон Нола, ограничивался выражением формальной солидарности с камбоджийским правительством в изгнании, влияние КНР на оппозиционные Лон Нолу силы было преобладающим. Не удивительно, что после прихода к власти в 1975 г. камбоджийские коммунисты не только сохранили ориентацию на Пекин, но и выслали из столицы персонал советского посольства наряду с дипломатами других стран, поддерживавших отношения с прежним режимом. Камбоджа присоединилась к Китаю в осуждении гегемонизма и стала получать от него военную помощь — КНР была единственной страной, от которой новое руководство соглашалось принимать ее, поскольку его принципиальной установкой была опора на собственные силы.
Отношения между Вьетнамом и Камбоджей складывались не благоприятно в той мере, как камбоджийское руководство отвергало сближение с СРВ на вьетнамских условиях. Ситуация осложнялась территориальными спорами, связанными с тем, что административные границы, установленные в 1939 г. в пору Французского Индокитая, не отражали естественный рельеф на месте. Имелись и исторические наслоения: камбоджийские претензии на Кохинхину, которая когда-то была частью Камбоджи, вьетнамские устремления к растворению относительно малочисленного камбоджийского этноса в составе 50-миллионного населения Вьетнама. Ко всему добавлялись недавние воспоминания о женевских соглашениях 1954 г., когда Вьетнам согласился с роспуском вооруженных формирований камбоджийских коммунистов и установлением в Камбодже власти Н. Сианука, в первые же годы правления которого (1954-1959 гг.) около 90% камбоджийских коммунистов было просто истреблено{366}.
Пограничные стычки, возникавшие между камбоджийскими и вьетнамскими силами с 1974 г., к 1977 г. стали перерастать в столкновения с участием тяжелой техники, а в декабре 1977 г. между двумя странами были разорваны дипотношения. Конфликты продолжались, угрожая перерасти в полномасштабную войну. При этом в восточных районах Камбоджи оставались вьетнамские войска. Несмотря на попытки КНР побудить Вьетнам и Камбоджу к переговорам в 1977 г., обе стороны занимали жесткую позицию. Ханой настаивал на установлении «особых» отношений между тремя индокитайскими странами, а Пномпень категорически требовал вывода вьетнамских войск со своей территории и политического признания его независимой внешней политики как предварительных условий нормализации отношений с СРВ.
В 1978 г. напряженность выросла ввиду того, что ССCР стал увеличивать поставки военной техники Вьетнаму, а КНР — Камбодже. В июле 1978 г. СРВ была принята в СЭВ. Возможно, что если бы Москве удалось установить более конструктивные отношений с КНР и США в восточно-азиатских делах, она не стала бы так активно поддерживать устремления Вьетнама и конфликт удалось бы сдержать. Но в ноябре 1978 г. был заключен советско-вьетнамский договор о мире и дружбе, который зафиксировал готовность СССР оказывать поддержку Вьетнаму на долгосрочной основе. Это снова вызвало подозрения КНР, к чему добавилась проблема этнических китайцев (около 1 млн.), изгнанных из СРВ под предлогом начатой в 1978 г. кампании борьбы с капиталистическими элементами (торговцами, мелкими предпринимателями), основная часть которых принадлежала к китайскому меньшинству.
В декабре 1978 г. Вьетнам объявил о создании «единого фронта национального спасения» в тех районах Камбоджи, где находились вьетнамские войска. В течение двух недель Пномпень был взят — фактически вьетнамскими вооруженными силами при участии находившихся во Вьетнаме камбоджийских эмигрантов, и в Камбодже была установлена власть провьетнамского правительства. Вторжение СРВ было воспринято в Пекине не просто как попытка ликвидировать основу китайского влияния в ЮВА, но и как шаг к формированию под руководством Вьетнама нового блока, ориентированного на СССР. Сходным образом интерпретировали события и в Вашингтоне. Поэтому в ходе визита Дэн Сяопина в США в январе 1979 г. ему было не трудно обнаружить свидетельства сходства взглядов КНР и США на ситуацию.
Другое дело — насколько далеко могли пойти США в поддержке подготовленной Китаем акции против СРВ, чтобы это не нанесло ущерба престижу США и не спровоцировало слишком бурную реакцию СССР. Отсутствие архивных материалов не позволяет судить о том, что говорилось на китайско-американских переговорах. Если полагаться на сообщения одного из их участников, бывшего помощника президента по национальной безопасности З. Бжезинского, то США дали понять Китаю, что военная акция против Вьетнама не нанесет вреда американо-китайским отношениям, если она будет носить оборонительный характер{367}. Но осталось не выясненным, что именно каждая из сторон понимала под такой акцией.
Эта неопределенность, по-видимому, и позволила США в ходе одномесячной китайско-вьетнамской войны (17 февраля — 17 марта 1979 г.) уклониться от поддержки действий КНР и выступить формально с нейтральных позиций: американская администрация потребовала немедленного вывода вьетнамских войск из Камбоджи и китайских войск — из Вьетнама. В интерпретации дальнейших событий в литературе нет единой позиции. Ряд американских авторов полагает, что по сути дела Соединенные Штаты поддержали Китай, послав некое молчаливое упреждение Советскому Союзу против нападения на КНР с севера (Мин Чен). Другие исследователи указывают, что Вашингтон отмежевался от авантюристической линии Китая, поскольку КНР не удалось представить свое вторжение на вьетнамскую территорию в качестве оборонительного мероприятия.
Думается, стоит обратить внимание на вопрос о готовности Советского Союза оказать силовую поддержку СРВ в случае ее конфликта с Китаем. Советско-вьетнамский договор 1978 г. был подписан в условиях, когда возможность войны СРВ и КНР была уже очевидна. Но этот договор отличался от стандартных союзных договоров о взаимопомощи, имевшихся у СССР с социалистическими странами, включая сам Китай. Советско-вьетнамский договор был прежде всего консультативным пактом на случай агрессии и не обязывал СССР защищать Вьетнам от нападения, в то время как советско-монгольский или советско-северокорейский договоры, например, обязывали Советский Союз защищать МНР и КНДР.
Стандартное для западных работ игнорирование этого юридического нюанса является отчасти нарочитым преувеличением реальности советской угрозы для Китая и, соответственно, подчеркиванием важности умеряющий ее роли США; отчасти непониманием советской традиции союзничества, для которой четко зафиксированные нормы имеют более важное значение, чем, например, для США, многие годы вообще избегавших каких бы то ни было фиксированных зарубежных военных обязательств, а затем — принимавших их в наименее ясной и обязывающей форме. Иначе говоря, с точки зрения советской иерархии стратегических обязательств, договор с Вьетнамом в том виде, как он был подписан, был второстепенным, тогда как первостепенными считались договоры со странами ОВД, МНР и КНДР. Но, с точки зрения американских военных обязательств в Восточной Азии, он мог казаться равнозначным американским договорам с Японией, Филиппинами или странами АНЗЮС. Это неточное понимание смысла договора влекло за собой и вольную его интерпретацию с типичной для таковой переоценкой готовности Москвы позволить вовлечь себя в китайско-вьетнамский конфликт.
Уместно было бы подчеркнуть, что СССР, исключив прямое обязательство оказать помощь Вьетнаму, резко снизил стратегическое значение договора, фактически направил США и Китаю сигнал, говорящий о незаинтересованности Москвы в разрастании напряженности в ЮВА, но одновременно и о неприемлемости для СССР превращения Индокитая в сферу китайского влияния. Столь же обоснованно можно предположить, что, сознательно снижая уровень советско-вьетнамского сотрудничества, Советский Союз косвенно обнаруживал свое настороженное отношение к попытке СРВ прорваться в число региональных лидеров, осложнив тем самым и без того непростую конфигурацию восточно-азиатской структуры.
Как представляется, китайское руководство, лучше американского понимавшее логику коммунистической политики, уловило этот сигнал, правильно интерпретировало его, но тем не менее, сознательно обыграло антисоветские настроения З. Бжезинского и с его помощью в период, предшествовавший войне с Вьетнамом, навязало президенту Дж. Картеру гипертрофированное представление о стратегической опасности советско-вьетнамского сотрудничества как для самих США, так и для безопасности КНР.
Явный наступательный характер китайской акции вынудил администрацию США поставить действия СРВ в Камбодже и КНР — во Вьетнаме в один ряд. Вашингтон отстранился от межкоммунистических конфликтов, обозначив свою противоположность всем тоталитарным странам одновременно. Хотя в последующие полтора — два года американская сторона оказывала военную помощь Китаю, отчетливые расхождения между Вашингтоном и Пекином в ходе китайско-вьетнамской войны были символом объективной ограниченности американо-китайского стратегического сотрудничества.
Китайская акция вряд ли достигла своей цели в том смысле, что СРВ сохранила доминирующие позиции в Индокитае и фактически превратила Лаос и Камбоджу в зону своего военно-политического контроля. Вместе с тем, не столько сам конфликт с Пекином, сколько поведение США и СССР во время его развития показали, что ни одна из великих держав не хочет превращения Вьетнама в региональный центр силы, который рано или поздно стал бы тяготеть к проведению лидерской политики. Одновременно вьетнамское руководство имело возможность еще раз осознать свою экономическую истощенность и неподготовленность к проведению лидерской политики в ее экспансионистском варианте без внешней поддержки.
Вьетнамское доминирование и присутствие войск СРВ не обеспечило стабилизации ситуации в Камбодже. Районы вдоль границы с Таиландом не контролировались провьетнамским камбоджийским правительством, оставаясь в руках «красных кхмеров», получивших возможность создавать базы на территории Таиланда и помощь из КНР. Таиланд и Китай активно сотрудничали в организации антиправительственных сил в Камбодже, хотя большая часть малых и средних стран Восточной Азии, осуждая политику Вьетнама в камбоджийском вопросе, одновременно была резко негативно настроена по отношению к «красным кхмерам», на которых лежала ответственность за несколько миллионов жертв левацкого коммунистического террора против «капиталистических элементов» в Камбодже в годы их пребывания у власти в 1975-1978 гг.
Помимо ультралевых «красных кхмеров» с территории Таиланда с 1981 г. действовали вооруженные силы правой группировки Фронта национального освобождения кхмерского народа во главе с Сон Санном, в состав которого входили некоторые сторонники свергнутого в 1970 г. режима Лон Нола. Наконец, особую группу камбоджийского сопротивления представлял сам Н. Сианук, который, однако, был занят политическим маневрированием, а не боевыми действиями против правительства в Пномпене. Опираясь на поддержку стран АСЕАН, в июне 1982 г. он сумел создать в Куала-Лумпуре коалиционное правительство Демократической Кампучии под своим руководством и при участии представителей групп Сон Санна и «красных кхмеров». С этого времени антиправительственная борьба в Камбодже велась под эгидой этой коалиции, которая пользовалась военной, политической и иной поддержкой КНР, Таиланда и США{368}.
Нейтралистские тенденции в региональном контексте
Война во Вьетнаме не усилила проамериканскую ориентацию некоммунистических стран Восточной Азии, но способствовала их закреплению на позиции отстраненности от США, СССР и Китая. Сочувствуя озабоченности Таиланда, опасавшегося проникновения коммунистических инсургентов из Китая не меньше, чем амбициозных устремлений Вьетнама, страны АСЕАН, например, одновременно считали источником региональной нестабильности вмешательство более сильных, к тому же «посторонних», держав (США и СССР) в дела более слабых стран региона. «Страны Юго-Восточной Азии стремятся утвердить свое собственное достоинство и добиться более заметной роли в обеспечении региональной стабильности. Они преисполнены решимости коллективными усилиями помешать превращению региона в арену соперничества сверхдержав и намерены поставить на место политической конфронтации экономическое развитие», — отмечалось в докладе исследовательской группы конгресса США о ситуации в регионе{369}. Справедливое или нет, в асеановских столицах вызревало мнение о способности местных стран самостоятельно урегулировать имеющиеся между ними противоречия, если бы удалось убедить Китай, США и СССР отказаться от проецирования своих противоречий на восточно-азиатскую периферию.
Это не означало, что малые страны стремились изолировать США или добивались их «ухода». Напротив, многие государства — Южная Корея, Тайвань, Филиппины, Таиланд — продолжали полагаться на американскую военную помощь и гарантии в обеспечении своей безопасности. Но, вместе с тем, в регионе, прежде всего в южной его части, укреплялись умеренно антизападные настроения, выливавшиеся в стремление ограничить военную роль великих держав и сделать их присутствие в регионе более пассивным, отстраненным, а их стратегическую активность — поддающейся хоть какому-то влиянию со стороны малых и средних государств.
Страны региона были заинтересованы в сохранении и даже расширении экономического участия США в региональных делах, но они не были единодушны в оценке необходимости сохранить американское военное присутствие. Несмотря на то что многие малые и средние страны (Сингапур, Таиланд, Малайзия, Филиппины) сталкивались с проблемой вооруженной коммунистической оппозиции, все они в 70-х годах, не без осмысления, конечно, вьетнамского опыта, твердо выступали против интернационализации своих внутренних проблем{370}. Стабилизация ситуации внутри каждой страны мыслилась через повышение уровня экономического развития. В общем виде приоритеты малых и средних стран выстраивались следующим образом: отношения некоммунистических стран на региональной основе [1]; нормализация обстановки в Индокитае и развитие сотрудничества с Вьетнамом, Лаосом и Камбоджей [2]; обеспечение общей поддержки начинаний местных стран со стороны США [3].
Вьетнамская война позволила малым и средним странам отстраниться от лидерских держав еще и потому, что те, сконцентрировав свои ресурсы на достижении победы во Вьетнаме, имели ограниченные возможности работать над расширением своего влияния в других странах региона. В этих условиях в регионе в начале 70-х годов возникли и стали оформляться нейтралистские тенденции. Их инициатором выступила Малайзия.
Эта страна, полагавшаяся в обеспечении обороны на Британию, была вынуждена особенно серьезно размышлять о вопросах безопасности после того, как в 1967 г. лейбористское правительство Гарольда Вильсона объявило о намерении до 1971 г. сократить британские военные обязательства в районах к востоку от Суэцкого канала, поскольку они оказались непомерным бременем для бюджета. Тревогу малайзийского руководства вызывали не только близость КНР, продолжавшей влиять на многочисленную китайскую общину Малайзии, но и возросшая активность советского Тихоокеанского флота, отряд кораблей которого в 1968 г. впервые проследовал через Малаккский пролив с целью демонстрации флага в Индийском океане{371}. Хотя Великобритания, Австралия и Новая Зеландия не отказывались сотрудничать с Малайзией в принципе, переговоры о формировании новой структуры отношений в области безопасности проходили трудно.
В сентябре 1970 г. на конференции Движения неприсоединения в Лусаке (Замбия) премьер-министр Малайзии Тун Абдул Разак выдвинул идею превращения Юго-Восточной Азии в зону нейтралитета и мира. Нейтралитет, как он понимался в Куала-Лумпуре, отличался от классического нейтралитета Швейцарии или Австрии. Это был вооруженный нейтралитет, не исключавший участия в военных союзах и создания достаточно боеспособных национальных вооруженных сил. Нейтралитет в малайзийской интерпретации представлял собой прежде всего вариант «антилидерского неприсоединения», то есть, во-первых, политической ориентации на дистанцирование от лидирующих стран, во-вторых, устранение силами местных государств поводов для интервенций великих держав в региональную политику, в-третьих, признание лидерами нейтралитета малых и средних стран в том виде, как последние его интерпретировали. Третий момент, в сущности, и был для Куала-Лумпура самым главным. Фактически малайзийская концепция нейтралитета была концепцией невмешательства лидеров в региональные дела. Антилидерский акцент отчетливо звучал в политических заявлениях того периода. Выступая в малайзийском парламенте 21 июня 1971 г., Тун Абдул Разак, например, заявил: «Регион содрогается в конвульсиях войны, в сущности, из-за вмешательства великих держав в наши дела»{372}.
При этом под лидерами понимались главным образом СССР, США и Китай, но не Франция и Британия, намерения которых в 70-х годах уже не казались угрожающими — чего, однако нельзя сказать было о Японии и Индии, держав слишком крупных и тесно вовлеченных в региональную политику, чтобы их можно было сбрасывать со счета. Именно лидерство Индии (и Индонезии) в Движении неприсоединения подтолкнуло Малайзию к выдвижению собственной концепции равноудаленности, которая, будучи родственной неприсоединению идейно, одновременно позволяла восточно-азиатским малым и средним странам деликатно отнести Индию к «внешнему кругу» держав, потенциально причастных к реализации малайзийских предложений.
Пример самой Малайзии должен был показать, что новый нейтрализм совместим с военно-политическим сотрудничеством с внерегиональными державами, если они свободны от лидерских амбиций. С апреля по декабрь 1971 г. при участии Малайзии было завершено формирование структуры Оборонных мероприятий пяти держав (FPDA, Five Powers Defense Arrangements) — Австралии, Британии, Малайзии, Новой Зеландии и Сингапура. Сотрудничество этих стран должно было развиваться на базе шести взаимосвязанных ранее подписанных или вновь заключенных документов. Это были соглашения: о создании системы единой военно-воздушной обороны (Integrated Air Defence System) [1]; о сотрудничестве в обороне Британии, Австралии, Новой Зеландии с Сингапуром [2]; о сотрудничестве этих же трех стран с Малайзией [3]; о замене англо-малайского соглашения об обороне 1957 г. соглашением о военном сотрудничестве на пятисторонней основе [4]; о военном сотрудничестве в обороне региона между Австралией, Британией и Новой Зеландией (АНЗЮК) [5].
Обобщающим документом [6] было совместное коммюнике о встрече глав оборонных ведомств пяти стран в Куала-Лумпуре в апреле 1971 г., в котором были определены цели и условия сотрудничества. Было установлено, что в случае вооруженного нападения на Малайзию или Сингапур участники соглашения должны были немедленно вступить в консультации о мерах, которые следовало принять совместно или независимо друг от друга{373}.
На фоне этих переговоров в ноябре 1971 г. страны АСЕАН подписали в Куала-Лумпуре Декларацию о провозглашении Юго-Восточной Азии зоной мира, свободы и нейтралитета, подчеркнув, что они стремятся создать ее «свободной от любой формы или способа вмешательства внешних держав» в дела региона{374}. Активность Малайзии по укреплению военного сотрудничества со странами Содружества сняла вопрос о необходимости разрыва военных соглашений с «внерегиональными» державами, имевшихся у других стран АСЕАН. Таиланд и Филиппины могли сохранить обязательства по отношению к США. От них не требовалось прекращать участие и в СЕАТО, хотя эффективность этой организации вызывала сомнения, а в 1972 г. Пакистан заявил о намерении выйти из нее, указывая, что партнеры по блоку не смогли оказать ему поддержку в ходе конфликта 1971 г. с Индией, в результате которого на месте Восточного Пакистана образовалось государство Бангладеш.
Повороту Малайзии к нейтрализму способствовало ее прагматичное восприятие азиатских социалистических стран и смысла их внешнеполитических устремлений. Малайзийское руководство ранее других убедилось в том, что угроза подрывных действий со стороны коммунизма исходит в регионе не от СССР, а от компартии Индонезии, опиравшейся на поддержку КНР. Соответственно, по мере нарастания советско-китайских трений Малайзия более гибко реагировала на возможность улучшить взаимопонимание с Советским Союзом. В результате, в начале 70-х годов эта страна, имея военные гарантии со стороны стран Содружества, одновременно получала помощь от СССР и социалистических стран Восточной Европы, что позволяло ей лавировать между конкурирующими силами в регионе, сохраняя с ними корректные отношения.
Пример Малайзии оказывал влияние на другие страны. Правительство Сухарто в Индонезии, первоначально восприняв идею нейтрализма недоверчиво, вскоре пришло к выводу о том, что план Малайзии не противоречит линии на совмещение антикоммунистических установок Джакарты с ее стремлением сохранять конструктивные отношения с Советским Союзом. С 1971 г. интерес к оживлению контактов с социалистическими странами стал проявлять президент Филиппин Фердинанд Маркос. Более внимательным к КНР и Советскому Союзу стал Таиланд, особенно после того, как Китайская Народная Республика была принята в члены ООН. Еще более решительно Таиланд стал отходить от односторонней ориентации на США после «шока Никсона»{375}, когда стало ясно, что и сами Соединенные Штаты встали на путь лавирования между СССР и Китаем. В Индокитае Камбоджа и Лаос склонялись к поддержке идеи нейтрализации, а ДРВ была против, усматривая в ней отголоски старого (1964 г.) предложения Л. Джонсона об урегулировании ситуации во Вьетнаме на основе нейтрализации обеих частей страны.
Советский Союз занимал в отношении идеи АСЕАН осторожную позицию. Было очевидно, что она конкурирует с концепцией «коллективной безопасности», поскольку за рамками зоны мира, свободы и нейтралитета оказывался сам СССР, а также Индия и Япония — страны, вовлечения которых в предлагавшуюся систему добивалась Москва. Кроме того, Советский Союз вообще беспокоила активность АСЕАН — особенно после того, как в 1971 г. Малайзия, Индонезия и Сингапур попытались ограничить свободу судоходства в Малаккском проливе, объявив его зоной территориальных вод прибрежных стан. Вместе с тем, идея нейтрализации подразумевала хотя бы относительное ограничение роли США в регионе и, соответственно, вызвала сочувствие СССР. Поэтому в целом Советский Союз ее поддержал.
Не высказался против и Китай — идея нейтрализма была совместима с отстаиваемой им концепцией противодействия гегемонии. Кроме того, КНР пыталась интерпретировать тезис о невмешательстве, столь важный для АСЕАН, как если бы он подразумевал невмешательство только СССР и США как неазиатских держав, но не самого Китая. Однако некоммунистические страны региона относились к КНР ничуть не менее настороженно, чем к Соединенным Штатам и Советскому Союзу. Потенциальным партнером по нейтрализации региона государствам АСЕАН виделся не Китай, а Вьетнам. Именно в прекращении вьетнамской войны усматривалось главное условие стабилизации обстановки в регионе и переключения внимания на решение экономико-социальных задач развития. Отстоя достаточно далеко от западных стандартов демократического правления, авторитарные правительства Малайзии, Индонезии, Филиппин терпимо относились к диктаторскому типу государственного устройства как в ДРВ, так и, после ее объединения с Южным Вьетнамом, в единой Социалистической Республике Вьетнам. Государства региона тревожила угроза коммунистического проникновения на их территорию, а не коммунизм как тип общественного устройства. Но с этой точки зрения у большинства стран ЮВА (Малайзии, Индонезии, Филиппин) опасения вызывала КНР, и только Таиланд имел основания бояться одновременно и Китая, и Вьетнама.
Окончание вьетнамской войны ориентировало на более интенсивное региональное сотрудничество. В феврале 1976 г., через девять лет после провозглашения АСЕАН, на индонезийском острове Бали состоялось первое совещание глав государств и правительств «пятерки», в ходе которого были подписаны Декларация согласия АСЕАН и Договор о дружбе и сотрудничестве в Юго-Восточной Азии. С этого времени организация получила программу действий и структуры для осуществления намечаемых мероприятий. В соответствии с установками, она должна была способствовать обеспечению мира, прогресса, процветания и благосостояния региона и наращивать достижения стран АСЕАН при помощи сотрудничества в экономике, социальной сфере и культуре. Государства «пятерки» были достаточно дальновидны, чтобы предусмотреть возможность присоединения к Договору соседей по региону, хотя само его подписание не считалось еще автоматически достаточным для вступления в АСЕАН. Речь шла о трех странах Индокитая и Бирме.
Регионализация отношений в Восточной Азии не была равнозначна интеграции по западноевропейскому сценарию, как минимум, в той степени, как ее идейные цели были прямо противоположны тем, на которых базировался Римский договор 1957 г. ЕЭС явилось реакцией на экономический национализм и замкнутость межвоенного периода, способствовавшие краху европейского порядка, и одновременно попыткой преодоления национальной ограниченности через формирование транснациональных институтов.
Восточно-азиатский регионализм возник как средство утверждения национального. Другое дело, что, ощущая свою слабость, страны региона дошли до мысли об утверждении национального «я» каждого из них посредством объединенных усилий. Но эта логика далеко отстояла от идеи транснациональности. Европейская интеграция ориентировала на размывание государственных границ, а восточно-азиатская — на их укрепление и тщательную взаимную «притирку» с тем, чтобы исключить в будущем споры, способные ослабить возможности местных стран. Иными словами, европейцы строили сообщество, а государства Восточной Азии — лишь соединяли усилия. Поэтому, несмотря на диалог, взаимная торговля стран АСЕАН в 70-х годах оставалась в пределах 6-9%. Лишь в 1977 г. государства этой группы попытались ввести между собой преференциальные торговые тарифы, а с 1978 г. — стали согласовывать общеасеановские проекты индустриализации (по одному в каждой стране) на условиях их совместного финансирования с привлечением иностранных инвестиций. Особенно важную роль в экономическом развитии АСЕАН с этого времени стала играть Япония, премьер-министр которой Такэо Фукуда в 1978 г. провозгласил специальную доктрину. Ее смысл состоял в установлении доверительных и тесных экономических и культурных связей между Японией и малыми и средними странами ЮВА.
Основным организационным звеном АСЕАН стали ежегодные встречи министров иностранных дел стран-участниц. С 1977 г. они стали сопрягаться с совещаниями между министрами АСЕАН и представителями основных стран и донорских организаций, поддерживавших региональное сотрудничество. В их числе были Австралия, Европейское Сообщество, Канада, Новая Зеландия, США, Япония. В основном обсуждения касались возможности осуществления программ развития. В 1984 г. практика обсуждений между АСЕАН и поддерживающими странами была преобразована в пост-министерские совещания (PMC, Post-Ministerial Conferences), которые проводятся ежегодно на следующий день после проведения официальных встреч министров иностранных дел АСЕАН. Асеановский диалог, весьма умеренно эффективный на экономическом уровне, был средством формирования чувства политической общности, солидарности между странами-участницами, воспитания их взаимной терпимости, утверждения практики бесконфликтного согласования точек зрения на спорные вопросы. Эти усилия приносили результаты.
Так, например, исламские страны Индонезия и Малайзия фактически поддержали правительство Филиппин в его противостоянии с исламскими повстанцами на о. Минданао, хотя другие страны исламского мира (Саудовская Аравия) оказывали помощь партизанам.
Вместе с тем, страны АСЕАН с конца 60-х годов фактически поддерживают Индонезию в конфликте в Западном Ириане с его 800-тысячным папуасским населением. Заняв территорию этой бывшей голландской колонии в 1963 г., индонезийское правительство было обязано провести в ней свободные выборы в 1969 г. Но с 1965 г. в Западном Ириане началось вооруженное сопротивление папуасов, которое жестоко подавлялось индонезийскими властями. Проходившие в условиях репрессий, зафиксированных иностранными наблюдателями и дипломатами, выборы не были признаны международным сообществом. На всей территории был сохранен полувоенный режим, а с 1977 г., после попытки правительства Сухарто произвольно объявить папуасов Западного Ириана гражданами Индонезии, на территории провинции началась вяло текущая партизанская борьба, так или иначе затрагивающая соседнюю с Индонезией Папуа — Новую Гвинею. Хотя эта страна, а также Австралия и США высказывали беспокойство по поводу ситуации в Западном Ириане, они, подобно странам АСЕАН, предпочитали не осложнять свои отношения с Джакартой.
Подобным же образом страны «пятерки» реагировали и на захват Индонезией в декабре 1975 г. территории населенного христианами Восточного Тимора, бывшего португальской колонией до апреля 1974 г., когда революция в Португалии позволила народу этой территории рассчитывать на создание независимого государства. В духе взаимной сдержанности стремилось действовать и правительство Филиппин. В 1976 г. филиппинский президент Ф. Маркос официально отказался от претензий на Сабах, положив конец спору с Малайзией, в состав которой была включена эта территория.
Когда в начале 1978 г. делегация американского конгресса совершила поездку по странам Юго-Восточной Азии, конгрессмены были удивлены тем, с каким единодушием в асеановских столицах повторяли утверждение относительно того, что «правительство Вьетнама является скорее националистическим, чем коммунистическим, скорее прагматичным, чем идеологизированным и скорее настроенным на внутреннее развитие, чем на внешнюю экспансию»{376}. Даже разраставшийся в тот период конфликт между Вьетнамом и Камбоджей рассматривался как результат исторического соперничества и националистических предубеждений, а не как свидетельство экспансионизма СРВ.
Помимо политико-психологических факторов, подобное отношение к Вьетнаму определялось геополитическими соображениями стран региона. Правительство Индонезии, например, даже в самые угрожающие, в смысле вьетнамских экспансионистских устремлений, годы считало своим главным потенциальным противником не Вьетнам, а, разумеется, Китай. Ханой же, независимо от того, какие силы находились там у власти, объективно рассматривался в Джакарте как ценный потенциальный союзник против КНР. Сходным образом формировалось и отношение к Вьетнаму в Малайзии. Филиппины относились к Вьетнаму и Китаю приблизительно одинаково недоверчиво, тем более что и КНР, и СРВ, по мнению филиппинского правительства, незаконно оккупировали группы из островов Спратли, являвшиеся объектом и филиппинских претензий. Однако из солидарности с Индонезией и Малайзией Манила тяготела к гибкости в отношениях с Вьетнамом, не отказываясь, одновременно, от диалога с КНР. Сбалансировать антивьетнамские и антикитайские опасения стремился и Таиланд. Лишь Сингапур, уязвленный репрессивной политикой Ханоя против этнических китайцев, более определенно акцентировал антивьетнамские моменты своей внешней политики.
Однако новое разрастание конфликта в Индокитае в результате вторжения Вьетнама в Камбоджу, а Китая во Вьетнам фактически полностью блокировало вопрос о принятия в АСЕАН индокитайских государств и усилило настороженность стран региона к Ханою, хотя сама СРВ выразила желание вступить в АСЕАН в 1979 г. Страны АСЕАН осудили действия Вьетнама в Камбодже, несмотря на очевидную одиозность преступного режима Пол Пота.
Проблема беженцев — «людей в лодках», прежде всего этнических китайцев — из стран Индокитая была крайне болезненно воспринята по всей ЮВА как по гуманитарным и политическим, так и по экономическим соображениям, поскольку вынужденные эмигранты, в спешке покидая Вьетнам, далеко не всегда могли сразу добраться до Гонконга, который был, как правило, их конечным пунктом, и по тем или иным причинам задерживались по пути следования, например, в Малайзии, еще более осложняя обстановку в этой стране.
Но и в последующие годы, поддерживая Н. Сианука и осуждая политику Вьетнама в Камбодже, страны АСЕАН были против его изоляции, не отказываясь от идеи компромисса с Ханоем и вовлечения СРВ в региональное сотрудничество. Угроза Китая и скептицизм в отношении американо-китайского сотрудничества казались в асеановских столицах более серьезными факторами возможной нестабильности, чем гегемонистические настроения Ханоя в отношении Камбоджи. Как отмечали индонезийские исследователи, «если только страны ЮВА будут работать сообща, они смогут противостоять давлению КНР или какой-либо другой великой державы в будущем. Вьетнам, конечно, будет играть важную роль в реализации идеи зоны мира и нейтралитета, и поэтому Индонезия продолжает искать modus vivendi с Вьетнамом, несмотря на имеющиеся разногласия»{377}.
Закреплению тенденций к отстраненности от лидерских противостояний в регионе способствовало в 70-х годах и характерное для администраций Р. Никсона, Дж. Форда (1974-1976) и Дж. Картера (1977-1980) стремление к свертыванию американского военного присутствия в регионе. Не только местные страны, напуганные перспективой нежелательной для них вовлеченности в войну из-за межлидерских противоречий, стремились пересмотреть условия своего военного сотрудничества с США с тем, чтобы придать ему более нейтральный, менее провоцирующий характер, но и сами Соединенные Штаты в этот период были склонны к свертыванию своих обязательств в Азии.
По стечению обстоятельств на следующий день после падения Сайгона, 2 мая 1975 г., в Маниле начались переговоры США и Филиппин о пересмотре американо-филиппинского договора 1951 г. и статусе американских военных баз на Филиппинах. Правительство Ф. Маркоса в осторожной форме дало понять Вашингтону, что оно заинтересовано в восстановлении своего полного контроля над территориями, занимаемыми американскими военными объектами в Кларк-Филд и Субик Бэй (обе базы были расположены на о. Лусон — как раз в зоне периодически возобновлявшихся действий левацких повстанцев). Правда, в конце концов США добились продления срока аренды баз, но сама постановка вопроса о них Манилой указывала на существование внутри филиппинской элиты достаточно сильных настроений в пользу некоторого дистанцирования от прежних форм военного партнерства с Вашингтоном.
Спустя две недели после падения Сайгона о пересмотре всех аспектов сотрудничества и обязательств между США и Таиландом заявило таиландское правительство. В соответствии с договоренностями, в течение 1975 г. США вывели из Таиланда 23 тыс. своих военнослужащих и закрыли свои военно-воздушные базы на его территории. Филиппины и Таиланд были инициаторами формального роспуска организационных структур СЕАТО в феврале 1976 г. Хотя теоретически эта организация может возобновить свою деятельность, поскольку Манильский договор не денонсирован, фактически обе страны отказались от участия в многосторонней военной структуре, сохраняя свои двусторонние обязательства и привилегии по сотрудничеству с Соединенными Штатами.
Линия на сокращение американского военного присутствия наиболее ярко проявилась в принятом в начале 1977 г. администрацией Дж. Картера решении о поэтапном выводе войск из Южной Кореи в течении пяти лет. Этот шаг был мотивирован во многом стремлением нового американского руководства уменьшить бремя финансовой ответственности за оборону восточно-азиатских стран, тем более что к концу 70-х годов экономическое положение в Южной Корее резко улучшилось в результате десятилетия реформ, последовательно проводившихся авторитарным режимом Пак Чжон Хи.
Кроме того, в 70-х годах на юге Корейского полуострова уже было размещено американское тактическое ядерное оружие, которое рассматривалось в США как эффективное средство сдерживания возможного нападения со стороны КНДР, несмотря на имевшееся у нее превосходство в численности армии и обычных вооружений. Американские авиабазы на территории Японии позволяли рассчитывать и на возможность быстрой и относительно легкой переброски, при необходимости, сухопутных сил США, дислоцированных на японской территории, в Корею. Наконец, по сведениям США, Советский Союз в 70-х годах сокращал военную помощь КНДР и не стремился содействовать изменению соотношения сил на Корейском полуострове.
Но одновременно решение Вашингтона было и средством давления на южнокорейское правительство с целью побудить его к либерализации своей политики и демократизации государственных институтов. Подобные соображения были связаны с волной политических выступлений южнокорейского студенчества и либералов против режима Пак Чжон Хи и жестокими репрессиями, которыми эти выступления были подавлены. Росло недовольство почти двадцатилетним правлением Пака и внутри южнокорейской элиты. В октябре 1979 г. на президента Пак Чжон Хи было совершено покушение, в результате которого он был убит{378}. Новым президентом стал Чон Ду Хван, также представитель военных.
Однако курс на вывод американских войск из Кореи не был осуществлен до конца. Сокращение численности американских военнослужащих составило 3600 чел., после чего вывод войск был прекращен. Пересмотр прежнего решения был связан с рядом обстоятельств — протестами самого южнокорейского правительства, давлением конгресса, обвинявшего Дж. Картера в мягкости перед лицом коммунистической угрозы, наконец, вторжением СССР в Афганистан, после которого противники сокращения американского военного присутствия в Азии получили веские аргументы.
Подход малых стран к перспективам многостороннего сотрудничества с лидерами
С приходом к власти первой администрации Р. Рейгана (1981-1984) в американской политике в Азии произошли изменения. Установка на свертывание американского военного участия в региональной политике была отвергнута. В конце 70-х годов вопрос о регионализме стал рассматриваться в контексте идеи тихоокеанского сообщества. Однако важно отметить, что с самого начала существовало два подхода к этому проекту. Первый, расширительный, был характерен для, так сказать, внешних по отношению к «пространственному ядру» держав — Соединенных Штатов, СССР, а в меньшей степени — Японии, Австралии и Канады. Суть его состояла в восприятии всего азиатско-тихоокеанского региона как некоей экономической и военно-политической общности, так или иначе включающей в себя бoльшую часть государств региона.
В таком контексте регионализм подразумевал формирование если не структур, то регулирующих механизмов. США стремились сделать таковые основой регионального сдерживания СССР, а возможно, и КНР; Советский Союз пытался нейтрализовать устремления США, помешав странам региона договориться с Вашингтоном. СССР, не оставлявший идеи «коллективной безопасности», усматривал в тихоокеанском сообществе американскую контр-идею и боролся против нее. И Вашингтон, и Москва неумеренно акцентировали военные аспекты регионального сотрудничества, считая их ключевыми. Конфронтация сверхдержав по вопросам тихоокеанского регионализма была обычной «биполярной» конкуренцией за союзников.
Расширительному подходу к тихоокеанскому сообществу, хотя не в явной форме, противостоял ограничительный. Малые и средние страны к началу 80-х годов осознали специфику своих национальных задач по сравнению с интересами лидеров, как минимум, в том, что касалось приоритетов национального развития. Расширение масштабов сотрудничества до всего азиатско-тихоокеанского ареала неизбежно должно было включить в сферу интересов регионализма весь объем практически неразрешимых политических противоречий, например, Японии с СССР, Тайваня с КНР, СССР с США, Японией и Китаем, Южной Кореи с КНДР, КНР, СССР и т. д.
Малые государства не имели возможности влиять на решение этих проблем. Интересам их хозяйственного развития более соответствовало избирательное сотрудничество. Причем избирательность должна была оказаться строгой, так как «регионализация» отношений даже с подконтрольной США в военной сфере Японией вызывала страхи молодых государств, стремившихся избежать не только политического, но и экономического доминирования любой державы. Малые страны выступали за кооперацию в первую очередь между государствами с сопоставимыми потенциалами. Практически речь могла идти о государствах АСЕАН, с которыми по этому признаку были совместимы Тайвань, Южная Корея и Гонконг, хотя последние вместе с Сингапуром существенно опережали Малайзию, Индонезию, Филиппины и Таиланд.
Конечно, экономическая регионализация, а ограничительный подход ориентировал в основном на нее, не мыслилась в отрыве от Японии и США как лидеров тихоокеанского района. Но заинтересованность в преференциальных отношениях с ними не вытесняла сознательного стремления стран зоны пространства оставить лидеров на «внешнем» рубеже регионализма, избежать включения их в восточно-азиатское региональное сотрудничество на правах и условиях, которые складывались постепенно между малыми и средними государствами. Иными словами, ограничительный подход подразумевал два уровня (внешний и внутренний) и две скорости (опережающую — для малых и средних стран и запаздывающую — для остальных) регионализации, твердо ориентируя на экономическое, а не военно-политическое взаимодействие.
Дискуссия о военно-политическом или экономическом векторе тихоокеанского регионального сотрудничества, показавшая преобладание сторонников второго, отражала новую реальность: на основе опережающих темпов роста (в 70-х годах в среднем темпы годового роста экономик стран Тихоокеанской Азии составляли 6-9%, в то время как европейских — 3-4%) в регионе возникли «новые индустриальные страны». Ими прежде всего стали четыре «тигра» Восточной Азии (Гонконг, Сингапур, Тайвань, Южная Корея), к которым «подтягивались» государства АСЕАН с официально присоединившимся к их организации в 1984 г. Брунеем.
В принципе США были заинтересованы в закреплении тенденции к экономической консолидации в Восточной Азии, так как успехи развития способствовали внутренней стабилизации местных консервативных режимов и укреплению их способности противостоять деструктивным воздействиям. Поэтому американская сторона выступала за регионализм в той или иной его форме. Но одновременно Вашингтон стремился приобрести возможно бoльшую степень контроля над региональными процессами, обеспечить их сопряженность с американскими военно-политическими задачами.
Речь шла о том, будет ли экономическая прото-интеграция в Восточной Азии основой для укрепления существующей структуры региональной безопасности, базирующейся на военных усилиях США; или же смысл взаимного тяготения стран региона по-прежнему состоит исключительно в развитии экономического сотрудничества. При первом сценарии США могли рассчитывать на роль универсального гегемона, при втором — они должны были оказаться, скорее, в роли спонсора. В обоих случаях Вашингтону отводилась существенная роль. Но в первом — США как военный лидер могли без усилий навязывать слабым партнерам свое видение региональных реалий, а во втором — влияние Соединенных Штатов могло уравновешиваться экономическим весом Японии, да отчасти и постепенно укреплявшимися возможностями малых и средних стран.
В перспективе экономический вариант регионализма позволял рассчитывать странам «пространства» на более равноправное положение в отношениях с лидерами. Но даже к этому варианту малые и средние страны на протяжении 80-х годов не были готовы — столь самоочевидными были их экономическая слабость и отставание. Поэтому, не отвергая идеи интеграции в ее экономической версии, они стремились отодвинуть ее сроки таким образом, чтобы лучше к ней подготовиться, отладить механизм взаимодействия и сотрудничества на внутреннем, асеановском, уровне с тем, чтобы в дальнейшем быть способными отстаивать свои интересы в отношениях с лидерами на коллективной основе. При совпадении принципиальных установок в отношении необходимости развития восточно-азиатского экономического сотрудничества это тактические расхождение на протяжении большей части 80-х годов оставалось источником трений между США, с одной стороны, и малыми и средними странами, с другой.
В 1980 г. накопленные инвестиции Японии в Восточной Азии достигли 8,643 млрд. долл., составив 27% японских прямых зарубежных инвестиций по сравнению с 26% — в США и Канаде и 18% — в государствах Латинской Америки. С 1980 г. Япония стала главным торговым партнером стран АСЕАН, поглощая 27% их экспорта и обеспечивая своими поставками 22% импорта. В негласном противостоянии США и малых стран японская сторона играла роль буфера, хотя сама она не претендовала на эту роль и местные страны ее к этому не призывали. Но, по сути дела, Токио, воздерживаясь от критики США, склонялся к экономическому сценарию интеграции, оправдывая свое «своеволие» ссылками на мирную конституцию и невозможность участия в региональном военно-политическом сотрудничестве. Более того, японское правительство осторожно пыталось воздействовать на США, стремясь убедить их в целесообразности согласиться с мнением малых стран, тем более что их невозможно было заставить его изменить. Переломным в этом смысле можно считать 1985 г., когда японской дипломатии впервые удалось убедить США официально согласиться с асеановским видением перспектив региональной интеграции как интеграции экономической. Приблизительно с этого времени инициатива в развитии регионального диалога по экономическим и политическим вопросам перешла к малым и средним странам, а лидеры, сохраняя возможности влиять на ситуацию, все же стали воздерживаться от попыток особенно явно направлять региональные тенденции.
Возможно, это было связано с опасениями США спровоцировать отчуждение с восточно-азиатскими странами, которое и без того нарастало в середине 80-х годов из-за несколько неожиданного и для США, и для СССР нарастания в регионе антиядерных тенденций. Отчасти они были «индуцированной реакцией» на нейтрализм Юго-Восточной Азии, так как в их основе тоже лежала идея дистанцирования от советско-американского противостояния, которое в начале 80-х годов казалось возможным источником реального конфликта. Важно, что усиление антиядерных тенденций происходило на фоне роста интереса СССР к островным государствам этой части мира. Советский Союз в 1987 г. заключил соглашения о рыболовстве с Вануату, что было расценено на Западе как шаг к попытке приобрести новую базу на Тихом океане, хотя через год это соглашение не было возобновлено ввиду его выявившейся нерентабельности. Не удались и попытки установления более тесных экономических связей с Кирибати, Тувалу, Западным Самоа и Соломоновыми островами.
В августе 1985 г. Австралия, Новая Зеландия и пять малых стран южной части Тихого океана подписали договор о создании безъядерной зоны в этой части мира (договор Роратонга вступил в силу в декабре 1986 г.). Этот договор запрещал странам-участницам производить, испытывать, разрабатывать, владеть и использовать ядерное оружие. Вопрос о запрете или разрешении заходов в свои порты иностранных кораблей с ядерным оружием на борту каждое государство должно было решать самостоятельно. Однако, как отмечает М. Мазарр, страны региона «боялись ядерной войны больше, чем советского авантюризма»{379} и поэтому стали уклоняться от военного сотрудничества с США. В особенно энергичной форме это проявилось в политике Новой Зеландии, которая запретила заходы в свои порты американских военных кораблей, чем вызвала решение США в 1987 г. заморозить оказание военной помощи Новой Зеландии и сотрудничество с ней по линии АНЗЮС.
После владивостокской речи М. С. Горбачева изменился подход СССР к странам зоны пространства. Советский Союз отказался от попыток расширить свое присутствие в южных районах Тихого океана. Зато стал возрастать интерес Москвы к нормализации отношений с Южной Кореей. Под давлением США в 1986-1987 гг. в этой стране началась либерализация. Глава режима, Чон Ду Хван, принял решение провести новые президентские выборы в 1987 г. и, предварительно назначив нового кандидата правящих сил, ушел в отставку. В декабре 1987 г. президентом был избран Ро Дэ У — бывший военный, ушедший со службы перед тем, как стать кандидатом на президентский пост. Это открыло путь к улучшению советско-южнокорейских отношений. В апреле 1989 г. были установлены торговые связи Москвы и Сеула, а в 1990 г. — дипломатические отношения. Со своей стороны, США объявили в январе 1990 г. о намерении сократить военное присутствие в Корее с 45 до 43 тыс. чел. Это решение привело к оживлению диалога между двумя частями Кореи, в центре которого оказалось превращение Корейского полуострова в безъядерную зону и заключение договора о ненападении между Пхеньяном и Сеулом (подписан в декабре 1991 г.). При этом стабилизация обстановки в Корее отвечала интересам обеих сверхдержав. Как отмечал корейский специалист Янг Рэ Ким, «избегая в Азии прямой конфронтации со своим главным военным соперником, Соединенными Штатами, Советский Союз стремился сохранить статус-кво в благоприятных для него международных условиях»{380}.
Тенденция к демократизации стала распространяться и на другие страны региона. В 1986 г. под давлением населения, части военных кругов и США президент Филиппин Ф. Маркос был вынужден покинуть страну, и главой государства стала Карасон Акино. Новое руководство было заинтересовано в американской помощи, одним из негласных условий которой было сохранение американских баз на филиппинской территории. Правительство К. Акино подготовило компромиссный вариант договора о базах (срок старого истекал в 1991 г.), который отодвигал срок их перехода под филиппинский контроль на 10 лет — до 2001 г. Однако в сентябре 1991 г. сенат Филиппин большинством в один голос отказался ратифицировать этот договор. Впрочем, эвакуация американских вооруженных сил с Филиппин была ускорена стихийным бедствием — в результате извержения вулкана на о. Лусон авиабаза Кларк-Филд стала непригодной для использования. Военно-морские силы из Субик-Бэй было решено в течение трех лет частично передислоцировать в Сингапур, предложивший Соединенным Штатам свое содействие.
Установка СССР на нормализацию отношений с КНР, продвижение к урегулированию афганской проблемы и одностороннее сокращение советских войск на границах с КНР и в Монголии создали условия для компромисса по проблеме Камбоджи. Несмотря на военное преобладание Вьетнама на территории трех стран Индокитая, вьетнамские силы не могли подавить сопротивления «красных кхмеров». Страны АСЕАН поддерживали коалиционное правительство Демократической Кампучии во главе с Н. Сиануком, формулируя инициативы по урегулированию ситуации, которые отвергались Ханоем, выдвигавшим собственные предложения.
В 1988 г. по инициативе Индонезии в Богоре была проведена международная конференция по Камбодже, в ходе которой были осуждены одновременно все противостоящие группы и был инициирован мирный процесс. Эта попытка не принесла примирения. Только когда в январе 1989 г. вьетнамское руководство заявило о намерении вывести свои войска из Камбоджи к сентябрю 1989 г., открылся путь к созыву Парижской конференции по Камбодже с участием четырех камбоджийских сторон, Вьетнама, стран АСЕАН, СССР, США и КНР. Но и эта попытка не остановила гражданскую войну в стране: Китай продолжал поддерживать «красных кхмеров», а Вьетнам — правительство в Пномпене. Однако США и СССР уже пришли к пониманию необходимости добиться прекращения поддержки всех камбоджийских сторон извне. Соответственно, Москва стала свертывать свою помощь СРВ, а США — «красным кхмерам». Стремясь не оказаться в изоляции по камбоджийскому вопросу, начало оказывать давление на «красных кхмеров» и правительство КНР.
В результате в 1990 г. по инициативе Австралии и под эгидой ООН удалось создать из представителей всех камбоджийских сторон временный совет по прекращению огня и договориться о размещении в Камбодже миротворческих сил ООН для обеспечения условий проведения свободных выборов. В сентябре 1990 г. в Джакарте состоялась еще одна конференция по Камбодже, на которой, наконец, был принят сводный план камбоджийского урегулирования, предусматривавший проведение выборов в стране в 1993 г.