Глава тринадцатая.

Две колеи

Традиционная советская историография знает лишь один календарь дипломатической активности СССР в 1939 году: это календарь советских усилий по созданию системы коллективной безопасности путем переговоров с Англией и Францией. Это:

— 18 марта 1939 года: запрос Англии в Москве о возможности коллективных действий для предотвращения установления немецкого господства над Румынией;

— тот же день: ответ СССР с предложением о созыве международной конференции с участием СССР, Англии, Франции, Польши, Румынии и Турции. Предложение отклоняется;

— 17 апреля: новое предложение СССР о заключении соглашения между СССР, Англией и Францией о взаимной помощи;

— 8 мая: предложение Англии об односторонних обязательствах СССР;

— 23 мая: формальное согласие Англии на переговоры послов двух держав с Молотовым в Москве;

— 2 июня: советский проект пакта о взаимопомощи;

— 10 июля: согласие Англии на переговоры;

— 25 июля: начало переговоров послов в Москве;

— 12 августа: начало переговоров военных миссий.

Но, как выясняется, это была лишь одна сторона медали, одна колея. Была и другая — советско-германская. Если взглянуть на документы некогда секретного архива Сталина (ныне они в Архиве Президента РФ), то неожиданно открывается совсем иная картина, чем ее рисовали прежде.

...Из материалов сталинского архива видно, что идея нормализации пришедших с 1933 г. в полное расстройство советско-германских отношений возникла у Сталина давно. Иначе как можно понять до сих пор бывшее не известным исследователям постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 21 января 1939 г. за № 67/187, гласившее:

«Обязать т.т. Микояна, Кагановича Л. М., Кагановича М. М., Тевосяна, Сергеева, Ванникова и Львова к 24 января 1939 г. представить список абсолютно необходимых станков и других видов оборудования, могущих быть заказанными по германскому кредиту».

Если учесть, что речь шла о руководителях наркоматов: путей сообщения — Л. М. Кагановиче, авиапромышленности — М. М. Кагановиче, судостроения — И. Ф. Тевосяне, боеприпасов — И. П. Сергееве, вооружения — Б. Л. Ванникове, машиностроения — В. К. Львове, то как можно было допустить, чтобы «абсолютно необходимое» для СССР военное оборудование заказывалось в гитлеровской Германии, противостояние с которой было незыблемо для советской внешней политики? Какие реальные шансы могли быть в начале 1939 г. для выполнения столь необходимых для укрепления советской обороноспособности заказов? Да еще на предприятиях Германии — страны, которая активно готовилась к развязыванию крупной войны в Европе?

Ответы на эти вопросы заложены, разумеется, не в текущей дипломатической переписке 1939 г., а в исторически сложившемся своеобразии советско-германских экономических отношений, которые, в свою очередь, были частью общего комплекса отношений СССР с капиталистическим миром. Об этом комплексе уже шла речь выше, но с конца 1938 г. он стал играть особую роль.

Еще с 1938 г. германская сторона давала понять, что она заинтересована в увеличении советских поставок сырья. Об этом свидетельствует записка НКВТ от 9 апреля 1938 г. В февральской директиве Политбюро наркомвнешторгу давалось согласие на начало переговоров; торгпредство в Берлине указывало, что немцы заинтересованы в увеличении завоза сырья и настаивают, чтобы «мы приняли в учет их потребности в сырье». Статс-секретарь министерства иностранных дел рейха Э. фон Вайцзеккер задал 6 июля 1938 г. полпреду А. Ф. Мерекалову прямой вопрос, имеет ли он «какие-либо конкретные планы и предложения относительно расширения экономического сближения СССР и Германии». Таков был, видимо, первый зондаж с немецкой стороны, который позволил 6 декабря 1938 г. Политбюро принять постановление о разрешении НКВТ продлить прежнее соглашение о торгово-платежном обороте между СССР и Германией на 1939 г. 21 января 1939 г. последовало упомянутое решение о подготовке списков необходимых для СССР станков и оборудования.

В начале 1939 г. произошли и некоторые важные события в германской политике, имевшие непосредственное отношение к тогда уже возможному, но еще не происшедшему сдвигу в отношениях «третьего рейха» с СССР. В Берлине видели, что Мюнхенское соглашение Германии, Англии и Франции нанесло тяжелый удар по советскому курсу коллективной безопасности, вплоть до того, что в октябре 1938 г. германское посольство в Москве предсказывало скорую отставку Литвинова и пересмотр советской политики в отношении Германии, Италии и Японии, в частности возвращение Москвы к традициям внешнеэкономической ориентации на Германию. Одновременно представители министерства экономики, ведомства по четырехлетнему плану и министерства иностранных дел высказывались за выяснение возможности увеличения советских поставок сырья для выполнения новых задач, поставленных перед военной промышленностью в речи Геринга в октябре 1938 г. на заседании генерального совета «четырехлетки».

С ноября 1938 г. сложился неофициальный блок промышленников, экономических ведомств и министерства иностранных дел Германии, выступавший в пользу расширения экономических связей с СССР. Первым результатом и явилось германское предложение Советскому Союзу от 19 декабря 1938 г. о возобновлении переговоров о продлении на год торгово-кредитного соглашения. 10 января 1939 г. это предложение было принято СССР, включая выражение готовности принять в Москве немецкую делегацию для переговоров, что само по себе уже было фактом сенсационным, так как последний раз такая немецкая делегация приглашалась в Советский Союз в 1932 г., т. е. еще во время послерапалльского сотрудничества.

Принципиальное решение начать серьезные переговоры с Германией было реализовано вышеприведенной январской 1939 г. директивой политбюро для наркоматов внешней торговли, авиапромышленности, путей сообщения, вооружений, боеприпасов, машиностроения и судостроения. Наркоматы 24 января 1939 г. должны были представить свои заявки. На их базе были составлены два списка: «А» — станки на 125 млн, военное оборудование на 28,4 млн, оборудование для системы производства синтетического бензина Фишер-Тропша на 13 млн; «Б» — станки на 42 млн, химическое оборудование на 10,5 млн, военное оборудование на 30 млн марок. Заявки были вручены германской стороне 11 февраля 1939 г. во время встречи Микояна с германским послом в Москве Ф. В. фон дер Шуленбургом.

Так началась сложная дипломатическо-политическая процедура, которая завершилась лишь в конце августа 1939 г. Она, внешне имевшая экономический торгово-кредитный характер, шла на фоне запутанных политических переговоров: СССР с Англией и Францией, а также Германии с Польшей и Польши с Англией и Францией. Порой дело доходило до прямых разрывов переговоров — это было, когда, как мы уже знаем, Риббентроп в январе 1939 г. внезапно отменил выезд в Москву К. Шнурре, которому было поручено вести переговоры с Микояном. Но советская сторона проявляла исключительную выдержку. Ее причины можно понять, если обратить внимание на одну записку из личного архива Сталина — документ особо примечательный, если учесть, что он написан от руки. Он не датирован, хотя по косвенным признакам можно сказать, что он был составлен 7 или 8 июня 1939 г.:

«2. Нашему поверенному в Берлине или — еще лучше — Хильгеру в Москве сообщить через Микояна, что хотим прежде всего знать — согласен ли Берлин с нашим проектом (проект Микояна), и лишь только после такого согласия Берлина можем пойти на приезд Шнуре (так в тексте. — Л. Б.), ибо мы не можем допустить, чтобы переговоры еще раз были прерваны немцами неожиданно и по неизвестным причинам».

Если отвлечься от явного недовольства Сталина инцидентом со Шнурре, то ясен категорический характер тех требований, которые Москва выдвинула в «проекте Микояна», как его назвал Сталин. Они касались, конечно, не советских поставок, объем которых Микоян в ходе переговоров менял, а принципиального характера тех расчетов, которые связывались с немецкими поставками оборудования и материалов прямого военного значения.

Рукописный текст Сталина, для которого принятие немцами советских заказов было показателем возможности улучшения советско-германских отношений, был одним из немногих сталинских «рукотворных» документов. В одном из них сопоставлялись взаимные возможности экономик:

«В течение года:

Мы Немцы

1) нефть 1) самолеты

2) зерно 2) Лютцов (название крейсера. — Л. Б.)

3) хлопок 3) металлы (по списку)

4) железная руда 4) мелочь

5) лом 5) угля на 20».

6) апатиты

7) цв. металлы

Другая сталинская записка гласит:

«У Германии не хватает

1) марганца (хорошего — грузинскаго)

2) хрома

3) меди (которую отчасти заменяет цинком)

4) олова

5) никеля

6) ванадия

7) молибдена

8) вольфрама

У Германии много, и можно у нея купить:

1) цинк

2) магний (для авиапром.)».

Эти документы следует рассматривать в общем контексте значения внешнеэкономических связей СССР для выполнения пятилетних планов и увеличения оборонительного и наступательного потенциала Красной Армии. После того как с приходом Гитлера к власти советский импорт промышленного оборудования из Германии упал с 46% в 1932 г. до 4,7% в 1938 г., место Германии в торговле СССР заняли Англия — 16% и США — 26%. Но с началом войны в Европе рассчитывать на британские и американские поставки Советскому Союзу уже не приходилось. Тем решительнее мог делаться расчет на немецкую промышленность, которая хоть и была загружена собственными военными заказами, но нуждалась в советских поставках сырья и должна была соглашаться на условия СССР. Этот расчет оправдался: после подписания пакта Молотова — Риббентропа советские хозяйственные и военные делегации заполонили чиновничьи кабинеты и конторы крупнейших фирм рейха. Немцы скрепя сердце должны были принимать советские заказы — как запланированные, так и фактически осуществленные. Особое место занимала сталинская программа строительства «большого флота». Эта гигантская программа должна была превратить СССР в ведущую военно-морскую державу мира. Впервые обсуждавшаяся в 1935 г. программа была официально сформулирована в 1936 г., пересмотрена в 1937-1938 гг. и подтверждена уже после заключения пакта Молотова — Риббентропа, а затем и 27 июля 1940 г. Даже в сокращенном варианте она предусматривала строительство до 1947 г. 15 линейных кораблей, 69 линейных крейсеров, 2 авианосцев, 28 крейсеров, 243 миноносцев, 370 торпедных катеров и более 400 подводных лодок. Фантастически звучащие сейчас, эти цифры определяли масштаб военно-промышленных планов Сталина и, разумеется, заставляли его думать о том, что не только советское судостроение, но и размещение заказов за рубежом могло бы приблизить осуществление грандиозных целей. Нарком судостроения Тевосян энергично принялся за переговоры в Берлине.

Решающую роль в размещении заказов в Германии должны были сыграть фирмы «Крупп» и «Рейнметалл»; соответствующая документация шла лично Сталину. Приведу к примеру лишь одну страницу из огромного списка заказов, представленных Тевосяном на утверждение Сталину; заявка наркомата судостроения без изменений была подтверждена и включена в список, направленный в Берлин:

«Приложение к перечню заказов по военному кораблестроению

№№	№№	Наименование поставки	Характеристика	Един. изм.	Общее кол-во	п/п раздела
I	Броня
	1	Броня	цементованная	130-150 мм	тонн	2240
	2	Броня	гомогенная	10-120 мм	"	8484
II	Поковки и отливки для главных трубчатых агрегатов
	1	Валы турбинные	до 2-х тонн	шт.	16
			от 2 до 5 тн	"	40
			от 5 до 10 тн	"	8
	2	Валы редукторных колес	13 тонн	"	8
	3	Ободья редукторных колес	6 тонн	"	16
	4	Диски турбинные	до 350 кгр	"	72
			от 350-600 кгр	"	40
			от 600-1200 кгр	"	32
III	Коллекторы и котельные трубки
	1	Паровые коллектора	Д = 1500 мм Дл. = 5070 мм Вес 6060 кгр	шт.	24
	2	Водяные коллектора с днищами	Д = 770 мм Дл. = 5112 мм Вес 2422 кгр	шт.	48
	3	Коллектора пароперегревателя	Д = 500 мм Дл. = 4452 мм Вес 1483 кгр	шт.	24
	4	Экранные коллектора	Д = 500 мм Дл. = 5140 мм	шт.	24
	5	Паровой коллектор	Д = 770 мм Дл. = 2816 мм Вес 1264 кгр	шт.	8

В этих сухих списках содержится не только подтверждение глубокой личной заинтересованности генсека в реализации его замысла — использовать пакт 23 августа 1939 г. в интересах обеспечения советских военно-промышленных программ, но и ключ к пониманию того кардинального стратегического просчета, который допустил Сталин в определении сроков войны с Германией. Если обратить внимание на сроки, на которые заключались советско-германские хозяйственные соглашения, то они обозначены как конец 1941 г., весна 1942 г. и даже 1943 г.

Целеустремленность расчетов, которые Сталин связывал с советско-германскими экономическими отношениями, его последовательность в желании добиться от немецкой стороны намеченных выгод заставляют критически относиться к традиционному тезису о «вынужденности» для СССР пакта 1939 г. Этой точки зрения до сих пор придерживается видный советский историк В. Я. Сиполс, считающий пакт «фактически вынужденным, но вполне естественным и обоснованным». Я бы сделал акцент на второй части этой формулировки: для Сталина пакт действительно был вполне естественным и обоснованным, а не вынужденным. В нем он видел явные выгоды для политики СССР, не в последнюю очередь — экономические. Другое дело, насколько эти расчеты оправдались.

Эпитет «вынужденное» в применении к решению Сталина неизбежно звучит не столько объяснением, сколько оправданием. Мол, Сталин его не хотел, но жизнь вынудила. Просто и логично. Но не все простое и логичное обязательно правомерно. Тем более что Сталин не привык оказываться «припертым к стенке». Мастер альтернативных решений, он всегда оставлял для себя свободу выбора. Так, он считал себя свободным в выборе 1939 года. Но недаром более опытный в международных делах Литвинов высказывал (конечно, в узком кругу) опасения, что в опасной игре с Гитлером Сталин может оказаться проигравшим. Однако, как предупреждал великий Гегель, сова Минервы вылетает лишь ночью. А летом 1939 года до июня 1941 года еще было далеко.

Как бы мы сегодня ни относились к политике Сталина, следует признать, что в тогдашних сложнейших условиях советская дипломатия поставила своеобразный рекорд высшего политического пилотажа. Перед лицом европейской общественности СССР продолжал политику коллективной безопасности, не только ведя переговоры с Англией и Францией по поводу противостояния будущей нацистской агрессии, но и проявляя на них большую активность. Что же касается ставших известными в Москве «подводных течений» в германской внешней политике, то они были умело локализованы на рутинных переговорах по экономическим вопросам, факт ведения которых не скрывался и порой даже афишировался, — что в Лондоне и Париже воспринималось как допустимое и принятое средство давления Кремля на западных партнеров. Реальная жизнь шла не по одной колее.