Крепость на крови
Падение Севастополя было теперь лишь делом времени. Германское командование могло сосредочить против него все силы 11-й армии, используя к тому же массу трофейной артиллерии.
В составе СОР к началу июня имелось 7 стрелковых дивизий, 3 бригады и 2 полка морской пехоты, полк береговой обороны, 4 крепостных, 1 саперный, 2 танковых батальона, 3 роты огнеметчиков, 14 артполков, 10 отдельных артиллерийских дивизионов, 4 отдельных батареи, 3 роты зенитных пулеметов — 106600 человек, 47 танков, 1 бронепоезд, 1624 орудия и миномета, дивизион из 12 реактивных установок М-8, особая авиагруппа со 128 самолетами. Только в июне в крепость было доставлено более 23,5 тыс. человек пополнения, до 15 тыс. тонн грузов, в том числе 35 орудий, 3000 пистолетов-пулеметов ППД и 500 противотанковых ружей; эвакуировано около 25 тыс. раненых и жителей города. НКВД на эскадренном миноносце заботливо вывезло 456 своих подопечных. [193]
В распоряжении гарнизона имелось полгода для совершенствования оборонительных позиций. Манштейн пишет:
«Основное, чем была сильна крепость Севастополь, заключалось не в наличии современных крепостных сооружений, хотя они и имелись в некотором количестве. Основными факторами были чрезвычайно труднодоступная местность и то, что эта местность была усилена огромным количеством мелких оборонительных сооружений. Они густой сетью покрывали весь район от долины реки Бельбек до Черного моря. Особенно сильно был укреплен участок местности между долиной реки Бельбек и бухтой Северной, представлявший собой сплошной укрепленный район».
На флангах оборонительного района располагались самые мощные в Севастополе береговые батареи: № 30 — в районе деревни Любимовка, в устье реки Бельбек, № 35 — в районе мыса Херсонес, получившие у немцев название «Максим Горький I» и «Максим Горький II». Каждая батарея имела по четыре 305-мм орудия, размещенных в 2-орудийных бронированных башнях (стенки — 305 мм, крыша — 203 мм). Орудия посылали 471-кг дистанционную гранату на дальность 27 тыс. м, а 314-кг фугасный снаряд на — 45980м. Скорострельность достигала 2 выстр./мин. Господство над окружающей местностью обеспечивало орудиям круговой обстрел.
Две башенные установки батареи представляли собой целый подземный городок, укрытый толстым слоем бетона. Объем бетонных работ только на одной батарее приблизительно равнялся объему работ при строительстве Днепрогэса. Вокруг каждой башни располагались 2 снарядных и 2 зарядных погреба. В каждом размещался 201 снаряд, в зарядном — 402 полузаряда. В подбашенном помещении имелась рельсовая железная дорога с ручными вагонетками, в которых боеприпасы доставлялись к заряднику. Подъем боеприпаса, заряжание, наведение осуществлялось с помощью электроприводов. Расчет одной башни состоял из 54 человек. [194] Башенные установки оборудовались приборами управления стрельбой, получавшими данные от дальномерной рубки, двумя перископическими прицелами.
Батарея № 35 была введена в строй в 1928 году, батарея № 30 — четыре года спустя.
Впервые батарея № 30 открыла огонь 30 октября 1941 года по немецким войскам, двигавшимся к Севастополю со стороны Бахчисарая. Стрельба велась по невидимой цели, поэтому за несколько дней до подхода противника по указанию командира батареи капитана Александера на господствующих высотах были развернуты корректировочные посты. Точное целеуказание позволило с первых же выстрелов поражать колонны немецких войск, а также железнодорожные составы, разгружавшиеся на станциях Альма и Биюк-Сюрен. В течение многих месяцев обороны башенные батареи вели огонь по врагу, сами будучи неуязвимыми для бомб и снарядов.
Воздушное прикрытие обеспечивали 109 самолетов 3-й специальной авиагруппы под командованием полковника Дзюбы, базировавшейся на аэродромы СОР, и авиация Черноморского флота.
Командующий 11-й армией собрал под Севастополем 8 немецких и 2 румынские пехотные дивизии, со средствами усиления — 167 тыс. солдат и офицеров, 2045 орудий и минометов, 600 самолетов. Советские источники указывают также на наличие в этом районе 450 немецких танков — штат трех танковых дивизий, При этом сообщается, что только в составе 54-го армейского корпуса действовало более 100 танков, «преимущественно тяжелых» (хотелось бы знать каких). [195] Это, конечно, вранье: сразу после окончания «Охоты на дроф» 22-ю танковую дивизию передали в распоряжение группы армий «Юг», а единственное, что осталось у Манштейна — это три дивизиона (190,197 и 249-й) 75-мм самоходных установок «артштурм» (около 50 машин) и 300-й отдельный танковый батальон под командованием капитана Вайке, имевший на вооружении чуть более тридцати танков-операторов Pz.Kpfw. III и радиоуправлемые взрывающиеся танкетки Sd.Kfz.301 и Ausf A Sd.Kfs.302 «Goliath». Надо отметить, что первыми такие «сухопутные торпеды» применили еще в феврале 1942 года как раз защитники Севастополя. Авиакорпус Рихтгофена обеспечивал господство в воздухе и блокировал снабжение оборонявшихся кораблями Черноморского флота.
Окончательный штурм, получивший кодовое название «Лов осетра», должен был проводиться по старому плану. Основной удар наносился с севера в направлении восточной оконечности Северной бухты силами 54-го армейского корпуса в составе 22, 24, 50 и 132-й дивизий, усиленных пехотным полком. Общая численность войск на направлении главного удар составляла 75,5 тыс. солдат и офицеров. Ведение наступления на южном участке, из района Камары через Сапун-гору, было возложено на 30-й корпус — 72, 170 и 28-я дивизии — 54,5 тыс. человек. Румынский горный корпус — 18-я пехотная и 1-я горная дивизии — 36 тыс. человек, действовавший между двумя ударными группами немецких войск, на первом этапе операции должен был сковывать противника перед своим фронтом и обеспечивать фланги германских корпусов. В армейском резерве, между Севастополем и Керченским полуостровом, имелось еще 37 тыс. немецких и румынских солдат и офицеров.
Манштейн использовал для решающего штурма все имевшиеся в его распоряжении орудия, а ОКХ предоставило самые мощные огневые средства. В целом 54-й корпус имел 56 батарей тяжелой артиллерии и артиллерии большой мощности, 41 батарею легкой артиллерии, 18 минометных батарей, 2 дивизиона самоходных артустановок StuG III. 30-й армейский корпус располагал 25 батареями тяжелой артиллерии и артиллерии большой мощности, 25 батареями легкой артиллерии, 6 минометными батареями, 1 дивизионом самоходок. [196] Здесь же находился 300-й отдельный танковый батальон. Румынский горный корпус имел 12 тяжелых и 22 легкие батареи.
Среди пушечных батарей артиллерии большой мощности имелись системы калибра до 194 мм, а также дивизион 210-мм мортир, два дивизиона 240-мм тяжелых гаубиц, четыре батареи гаубиц калибра 280 мм, 815-й и 641-й дивизионы 305-мм мортир (в состав последнего входила также батарея из двух мортир М1 калибра 356 мм), 624-й дивизион (в каждой из трех его батарей было по две 305-мм мортиры Mrs (t) и три 210-мм Moerzer 18), батарея 420-мм гаубиц, батарея 420-мм мортир «Gamma» (вес установки 140т, вес снаряда 1020 кг; дальность стрельбы 14200 м; скорострельность 1 выстрел в 8 минут) и батарея 280-мм железнодорожных артустановок.
Кроме того, имелось 2 специальных орудия калибра 615 мм и 800-мм суперпушка «Dora».
Немцы традиционно располагали большим количеством различных образцов крупнокалиберных орудий, предназначенных для разрушения фортов и других долговременных железобетонных укреплений. Например, артсистема 42 см «Gamma» Moerzer была создана перед Первой мировой войной и использовалась для разрушения фортов Льежа и Намюра, а позднее Модлина. В 30-е годы, предусматривая возможность нового столкновения с Францией, командование вермахта постаралось как следует подготовиться к прорыву мощнейшей линии Мажино, сооруженной в 1929–1936 годах, протянувшейся на 400 км вдоль границы, где имелось более 5600 долговременных укреплений и огневых точек. Для их разрушения немецкие конструкторы спроектировали ряд артиллериских систем большой и особой мощности. [197]
Первой из них стала разработанная фирмой «Рейнметалл» в 1940 году осадная мортира по обозначением 60 см Moerzer. Проектирование велось с 1937 года; орудие планировалось использовать в борьбе с долговременными фортификационными сооружениями. Поскольку разработкой руководил начальник Управления вооружений генерал артиллерии Карл Беккер, система получила неофициальное название «Карл» (заводской индекс Geraet 040). Ствол мортиры имел длину 8,44 калибров (5,1 м).
615-мм бетонобойный снаряд массой 2170 кг имел начальную скорость 220 м/с, фугасный, весивший 1700 кг, — 283 м/с. Это обеспечивало ведение навесного огня на дистанцию 4500 и 6700 м соответственно. Угол подъема ствола составлял 70°, сектор горизонтального обстрела — 4°. Наведение осуществлялось ручными приводами. Снаряд пробивал бетонную плиту толщиной до 3,5 м либо 450-мм броню. Небольшая скорость полета снаряда позволяла наблюдать его в воздухе.
Для транспортировки боеприпасов и заряжания мортир использовалась специальная машина на шасси танка PzKpfw IV. Каждой мортире придавались 2 таких транспортера. На их корпусе вместо башни монтировали бронированную рубку для четырех 615-мм выстрелов и лебедку для подъема снарядов к казенной части оруция. Применение автоматизированного заряжания значительно ускоряло процесс подготовки к выстрелу. Тем не менее боевая скорострельность была невысокой — 1 выстрел в 10 минут. После 35 выстрелов была необходима замена расстрелянного ствола.
Общая масса артсистемы достигала 126 т. Мортира размещалась на открытой площадке. Для обеспечения хотя бы минимальной мобильности применялся гусеничный движитель, приводимый в движение 12-цилиндровым дизелем фирмы «Даймлер-Бенц» и позволявший развивать скорость до 10 км/ч. Таким образом, «Карл» стал самой крупнокалиберной и тяжелой САУ в мире. [198] Впрочем, гусеницы применялись только для ограниченного маневрирования на огневой позиции. В связи с большой величиной силы отдачи машина перед выстрелом опускалась днищем на грунт, так как ходовая часть не могла воспринять усилие отдачи в 700 т. В походном положении мортира перевозилась по железной дороге, между двумя 5-осными платформами, снабженными специальными фермами. По шоссе артсистема транспортировалась на трейлерах, разобранная на 3 части.
Экипаж «Карла» насчитывал 15–17 человек. Рабочие места артиллеристов, расположенные на высоте двух метров над землей, снабжались леерным ограждением. Все машины оборудовались радиостанциями. Общая численность персонала, закрепленного за каждой артустановкой, включая экипаж машин для боеприпасов, железнодорожного спецсостава, передовых наблюдателей, корректировщиков и связистов, составляла 109 солдат и офицеров.
Всего было построено 6 единиц гигантских самоходок. Вслед за «Адамом», введенным в строй в ноябре 1940 года, в течение полугода последовали «Еwа», «Thor», «Odin», «Loki» и «Ziu». Первые четыре самоходки вошли в состав 833-го тяжелого артдивизиона, в котором сформировали две 2-орудийные батареи: в 1-ю включили «Тор» и «Один», во 2-ю — «Адама» и «Еву». Впервые новая система была применена в июне 1941-го, когда «Адам» открыл огонь по фортам Брестской крепости. В стволе «Евы» при первом же выстреле заклинило снаряд, и всю установку пришлось везти в Дюссельдорф. «Адам» выпустил 16 снарядов. 1-я батарея — «Тор» и «Один» приняли участие в обстреле Львова, причем последний сразу вышел из строя в результате поломки ходовой части, «Тор» произвел 4 выстрела.
В июне 1942 года именно 1-я батарея была переброшена под Севастополь. [199]
Наиболее крупнокалиберной и тяжеловесной артсистемой всех времен и народов, применявшейся в боевых действиях, стала 800-мм экспериментальная железнодорожная установка «Дора» К (Е), созданная в конце 1941 года. Инициатором и горячим стороником этого оружия был сам Гитлер, обожавший подобные проекты. Работы в конструкторском бюро фирмы «Крупп АГ» начались в 1935 году. Управление вооружений заказало 3 гигантские пушки, строительство первой из них началось в строжайшей тайне летом 1937 года. Из-за технологических трудностей, связанных с обработкой 32-метрового ствола, пробные стрельбы удалось провести только 4 года спустя.
Орудие использовало снаряды различной длины и веса: бронебойные (масса 7100 кг, начальная скорость 720 м/с) и фугасные (4800 кг и 820 м/с). Дальнобойность составляла 38 и 48 тыс. м соответственно. Боевая скорострельность этого монстра достигала рекордно малой величины — 1 выстрел в 20 минут. Несмотря на эти недостатки, пушка вполне соответствовала своему прямому назначению: разрушению наиболее мощных укреплений линии Мажино. Бетонобойные снаряды легко пробивали броневую плиту толщиной 1 метр и 8-метровый слой бетона. В плотном земляном грунте боеприпас проникал на глубину до 32 м.
Лафет орудия покоился на специальной платформе, занимавшей две параллельные колеи железной дороги. Боевая масса установки составляла 1350 т. Огонь мог вестись только строго параллельно оси железнодорожного пути, на котором стояло орудие — любое отклонение от этой оси под воздействием силы отката грозило перевернуть махину набок. Кроме того, масса артсистемы, приближавшаяся к критической, не позволила ввести в конструкцию лафета устройства горизонтальной наводки. Поэтому наведение в горизонтальной плоскости осуществлялось с помощью выкладывания на нужном курсовом угле ветки железной дороги, на которую и загонялся состав с орудием. [200]
Семитонные снаряды и пороховые заряды от транспортера к казенной части орудия поднимали 2 крана, установленные в хвостовой части платформы. Комплекс, сопровождавший «Дору», в своем составе имел энергопоезд, железнодорожный состав техобслуживания, состав с боеприпасами, 2–3 подвижные зенитные батареи, летучки и т. д. — всего до 60 локомотивов и вагонов с персоналом в несколько сот человек. Столь разнообразная номенклатура подразделений обеспечения заставила выделить единственную пушку в отдельную войсковую часть — 672-й железнодорожный артиллерийский дивизион, сформированный в январе 1942 года.
«Дору» не удалось использовать по прямому назначению — Франция капитулировала прежде, чем орудие было введено в строй. Боевым крещением орудия стало участие в операции «Лов осетра». По мнению Гитлера, «Дора» должна была сыграть важную роль в последнем штурме русской приморской крепости. В конце апреля 1942 года (как видно, Манштейн нисколько не сомневался в своей победе над армиями Козлова) в Симферополь прибыли эшелоны с солдатами 672-го дивизиона и разобранной на части пушкой.
Огневую позицию для «Доры» выбрали в 2 км к востоку от Бахчисарая. Оборудование ее заняло 4 недели. В работах были задействованы около 1500 местных жителей, до 1000 служащих «Организации Тодта», подразделение саперов и группа специалистов с заводов Круппа. Большое внимание уделялось безопасности «Доры». Охрана возлагалась на усиленный до 400 человек зенитный артдивизион, две румынские роты охраны общей численностью 300 человек, 40-й особый взвод жандармерии и взвод проводников с собаками. Вся территория вокруг была обнесена колючей проволокой, а само орудие укрыто маскировочными сетями. В целях дезинформации советской разведывательной
авиации в пяти километрах западнее настоящей позиции было развернуто строительство ложной. [201] Вместе с двумя эскадрилиями люфтваффе — истребителями и корректировщиками, боевую работу «Доры» под Севастополем обеспечивали почти 5000 человек. 26 мая орудие было установлено на позиции, монтаж длился 3 дня.
Основной задачей сверхмощных орудий являлось уничтожение советских башенных батарей. Причем первоначально главный удар планировался по батарее № 30, которая считалась одним из основных узлов обороны Северной Стороны и которую немцы решили взять в первую очередь.
В целом во Второй мировой войне немцы никогда не достигали такой плотности применения артиллерии, как под Севастополем — в среднем 36 орудий и минометов на километр фронта, а на направлениях главных ударов — от 74 до 110 стволов. Ну это у германца от бедности! В 1942 году Красная Армия достигала плотности до 120 орудий и минометов на километр фронта, а в 1945-м доводила ее до 250 стволов. Но нигде, кроме Севастополя, в ходе войны расход артиллерийских снарядов не превышал расхода винтовочных и автоматных патронов.
Таким образом, в июле 1942 года под Севастополем не наблюдалось классического соотношения 3:1 между наступающими и обороняющимися: немцы имели вдвое больше бойцов, примерно равное количество артиллерии и бронетехники. Решающее значение в данной ситуации имело более чем 5-кратное количественное и бесспорное качественное превосходство германской авиации. Осажденная крепость напрямую зависела от морских поставок, объем которых после разгрома Крымского фронта неуклонно снижался.
Начиная с 20 мая летчики Рихтгофена начали целенаправленную деятельность по завоеванию господства в воздухе в районе Севастополя. [202] С рассвета до заката пад городом непрерывно патрулировали от 3 до 6 немецких истребителей, которые немедленно вызывали в воздух тревожные эскадрильи при каждом старте советского самолета. Из-за коротких ночей следовавшие в крепость транспорты оказывались в опасной зоне в светлое время и подвергались атакам неприятельской авиации.
Быстроходные военные корабли еще могли прорваться в Севастополь (с середины июня основная тяжесть по доставке военных грузов легла на эсминцы и крейсера), но они не способны были обеспечить потребности 100-тысячного гарнизона. Кроме того, для блокады города с моря немцы сосредоточили в крымских портах сторожевые и торпедные катера — 6 «шнелльботов» 1-й флотилии корветен-капитанаХейнца Бирнбахера и 5 итальянских MTSM под командой капитана 1-го ранга Милибелли из 10-й флотилии MAS. В Ялте разместились 6 итальянских карликовых субмарин типа СВ, а на аэродромах — до 150 самолетов-торпедоносцев и пикировщиков, переброшенные со Средиземноморского театра военных действий.
О последних адмирал Басистый писал: «Пожалуй, впервые мы встретили таких настойчивых вражеских летчиков. Не отступают, лезут на огонь». 10 июня в севастопольской базе, атакованный 15 «юнкерсами», погиб эсминец «Свободный», 13-го у Минной Стенки немецкая авиация потопила теплоход «Грузия» с грузом снарядов.
Все это вынудило командование Черноморского флота активнее привлекать в качестве транспортов подводные лодки. Они осуществляли перевозку боеприпасов, продовольствия и авиатоплива. Субмарины совершали переход морем в надводном положении максимальными скоростями. Погружались только в случае уклонения от атак противника. Разгрузку производили ночью, стараясь до рассвета передать грузы и принять эвакуируемых. В случае задержек, лодка на день ложилась на грунт. [203]
В мае — июне к перевозкам привлекались 24 подводные лодки всех имеющихся типов, которые совершили 78 походов и доставили севастопольцам около 4000 тонн груза. Обратными рейсами вывезено более 1300 человек. Особо опасное предприятие представляла собой транспортировка в лодочных цистернах бензина: он разрушает резиновые уплотнения, и его пары, проникая в отсеки, отравляют личный состав, создают опасность воспламенения от искр работающих электромеханизмов. На нескольких «малютках» имели место серьезные аварии, вызванные взрывами паров бензина и последующими пожарами. С каждым днем возрастало и противодействие противника.
Начиная со 2 июня в течение пяти суток немцы вели непрерывную артиллерийскую канонаду и авиационную бомбардировку Севастопольского оборонительного района. Самолеты наносили удары по порту, тылам, аэродромам, коммуникациям и городу, в котором еще оставалось 35 тыс. жителей. Советская артиллерия в ответ совершала огневые налеты по местам скопления войск противника; их стрельбу корректировали высаженные на побережье специальные группы наблюдателей.
5 июня в 5.35 первый бетонобойный снаряд по северной части Севастополя выпустила установка «Дора». Следующие 8 снарядов полетели в район батареи № 30. Столбы дыма от взрывов поднимались на высоту 160 м, однако ни одного попадания в броневые башни достигнуто не было, точность стрельбы орудия-монстра с дистанции почти 30 км оказалась, как и следовало ожидать, весьма невелика. Еще 7 снарядов «Дора» в этот день выпустила по так называемому «Форту Сталин», в цель попал только один из них.
На следующий день орудие 7-кратно обстреляло «Форт Молотов», а затем уничтожило большой склад боеприпасов на северном берегу бухты Северной, укрытый в штольне на глубине 27 м. [204] Это, кстати, вызвало недовольство фюрера, который считал, что «Дора» должна использоваться исключительно против сильно укрепленных фортификационных сооружений. В течение трех дней 672-й дивизион израсходовал 38 снарядов, осталось 10. Уже в ходе штурма 5 из них 11 июня были выпущены по «Форту Сибирь» — в цель попали 3, остальные выстрелили 17 июня. Лишь 25-го числа на позицию был доставлен новый боезапас — 5 фугасных снарядов. Четыре использовали для пробной стрельбы и лишь один выпустили в сторону города.
Сразу по окончании сражения, 2 июля, начался демонтаж «Доры». В сравнении с усилиями, затраченными на обеспечение ее боевой деятельности, толку от сверхпушки оказалось немного. К тому же из-за громоздскости и привязки к железнодорожному полотну артсистема была уязвима для авиация. По оценке Манштейна:
«В целом эти расходы не соответствовали достигаемому эффекту».
В начале 1943 года в строй была введена вторая пушка этого типа, но в боевых действиях они больше не применялись. Обе уничтожили сами немцы в последние недели войны. В целом оправдала себя оценка, данная проекту генералом Гальдером еще в декабре 1941 года: «Необычная сверхпушка, но бесполезная».
Наибольшего успеха под Севастополем добились артиллеристы 833-го артдивизиона. Израсходовав с 5 по 14 июня 172 бетонобойных и 25 фугасных 615-мм снарядов, «карлы» сумели прямыми попаданиями разрушить обе башни 30-й батареи.
7 июня наступило время штурма.
8 3.00 вся немецкая и румынская артиллерия открыла ураганный огонь по позициям обороняющихся. Час спустя, после того как огонь был перенесен в глубину, в атаку двинулись немецкие дивизии. Бои с первого дня приняли ожесточенный, кровавый характер. [205] В их ходе германские полки сократились до нескольких сот человек, ибо русский солдат, по признанию Манштейна, «поистине сражался достаточно храбро», показывая пример «невероятной стойкости».
В течение пяти суток защитники города успешно отражали атаки, однако к середине июня они стали остро ощущать нехватку боеприпасов. 17 июня немецкая пехота окружила 30-ю батарею. На тот момент, помимо личного состава батареи, в казематах укрылось около 300 красноармейцев из отступавших стрелковых частей. Часть пехотинцев и матросов прорвались к своим, а остальные укрылись в подземных помещениях, где бои продолжались до 24 июня. Немцы применяли огнеметы, подрывные заряды, бензин, а по некоторым данным — и отравляющие газы, в итоге им удалось взять в плен 40 бойцов. 26 июня Александер с несколькими матросами вырвался из бетонного блока через водосток, но через сутки был пленен и впоследствии расстрелян в Симферопольской тюрьме. [206]
18 июня ценой больших потерь немцам удалось выйти к Северной бухте, Инкерману, Сапун-горе. 26 июня в Севастополь на двух эскадренных миноносцах, лидере «Ташкент» и двух тральщиках прибыло последнее пополнение — 142-я стрелковая бригада. Корабли разгружались и принимали раненых в Камышевой бухте, которая находилась за городской чертой. На обратном пути у мыса Айтодор вражеские бомбардировщики потопили эсминец «Безупречный». Боеприпасы, топливо и продовольствие доставлялось теперь в небольших количествах только подводными лодками и транспортными самолетами DC-3.
Капитан 1-го ранга А.К. Евсеев записывал в дневнике:
«После падения Северной Стороны бомбардировки с воздуха усилились еще более, дойдя до своего апогея. Самолетов было настолько много и настолько тесно им было маневрировать в воздухе, что были зафиксированы отдельные случаи столкновения германских самолетов друг с другом, которые с грохотом падали на землю... Наша зенитная артиллерия была подавлена совсем... Наша истребительная авиация днем уже почти не поднималась в воздух».
29 июня, с падением Инкерманских высот, судьба крепости была решена. В советских стрелковых дивизиях осталось по 800 бойцов, в бригадах — 400. Лишь 9-я и 142-я бригады были укомплектованы почти по полному штату. Из-за отсутствия боеприпасов, редкий огонь артиллерии мог оказать оборонявшимся чисто моральную поддержку. В ночь на 30 июня подразделения 22-й дивизий генерала Вольфа и 24-й дивизии генерала фон Теттана, прикрываемые артогнем и дымовыми завесами, форсировали на моторных лодках Северную бухту. Эта операция сопровождалась концентрированными ударами немецко-румынских сил на всех направлениях. Пехота 170-й дивизии при поддержке реактивных минометов, штурмовых орудий и «голиафов» взяла штурмом Сапун-гору, следом пал Малахов курган. [207] Вечером 30 июня остатки войск СОР стали отходить из Севастополя к бухтам Стрелецкая, Камышевая, Казачья и на мыс Херсонес. Началась агония Приморской армии.
Официальная советская история сообщает, что
«3 июля советские войска по приказу Ставки Верховного Главнокомандования оставили Севастополь и были эвакуированы морем... (курсив наш.- Авт.). Чтобы не дать противнику возможности помешать эвакуации, части прикрытия в районе Севастополя и на Херсонесском полуострове сдерживали наступление врага, а тем временем по ночам производилась посадка на корабли».
Далее демонстрируется «схема эвакуации» войск и населения.
В действительности эвакуация Севастополя никогда не планировалась, а 30 июня, после занятия противником Корабельной Стороны, стала просто невозможной. Поэтому в ночь на 1 июля, после доклада адмирала Октябрьского о том, что все возможности для обороны города исчерпаны, по приказу Москвы с мыса Херсонес на подводных лодках Л-23 и Щ-209 и нескольких транспортных самолетах были вывезены только высшие командиры и комиссары СОР — генерал Петров со штабом, командиры дивизий, командование флота, партийное руководство и чины НКВД — всего 498 человек, а также около трех тонн документов и ценностей. Той же ночью отплыли все имевшиеся под рукой исправные плавсредства — на них тоже сажали по спискам, они доставили в кавказские порты 304 человека.
Эти генералы и есть эвакуированные войска, а партийные бонзы и их родственники — население. Все остальные — и еще ведущие бой пехотинцы, и раненые в подвалах и штольнях — все были оставлены на берегу («войска прикрытия»!). Улетели в Анапу последние 18 исправных боевых самолетов, а около 2000 человек наземной обслуги отправились в окопы.
Оставшимся бойцам во главе с командиром 109-й стрелковой дивизии генерал-майором П.Г. Новиковым (крымским татарином) вручили приказ: «...сражаться до последней возможности, после чего... пробиваться в горы, к партизанам». Они держались еще 2 дня. [208]
В ночь на 2 июля личный состав взорвал батарею № 35: боекомплект был израсходован полностью. Прибывшие в последний раз два тральщика, две подводные лодки и пять морских охотников вывезли еще около 650 человек.
Инженер А.Н. Шаров, воевавший на Херсонесе до последнего дня, вспоминал:
«На берегу скопились тысячи солдат. Когда подошел корабль, люди бросились на деревянный причал, и он рухнул под тяжестью тел. Невозможно было разобрать, кто погиб, а кто выбрался из-под бревен. Штормовая волна. Корабль отошел от берега. Люди бросаются вплавь. Матросы спускают веревки, чтобы помочь солдатам взобраться на палубу. Картина была страшная... Вдоль берега под скалами, насколько хватало глаз, лежали убитые бойцы. Узкая кромка буквально устлана телами».
Остатки Приморской армии — более 30 тыс. человек, не имевших боеприпасов, продовольствия, пресной воды, все госпитали и медсанбаты — пытались укрыться в пещерах, расположенных в крутых склонах, напрасно ожидая своей эвакуации. Никто еще не знал, что больше кораблей не будет.
К 4 июля организованное сопротивление на мысе Херсонес было сломлено, к 10-му ликвидированы его последние очаги. Прорваться в горы не удалось почти никому, на малых кораблях и судах на Кавказ были переправлены еще 750 бойцов. Единицы сумели уйти морем на шлюпках, плотах, автомобильных камерах; одних перехватывали вражеские катера, некоторых подобрали советские подлодки. Всего за 3 дня было вывезено чуть более 2000 человек. На долю остальных выпали смерть и плен. [209]
Для утешения советских граждан и поднятия морального духа Красной Армии Совинформбюро сообщило, что героические защитники Севастополя только за последние 25 дней штурма «полностью разгромили» 22, 24, 28, 50, 132 и 172-ю немецкие пехотные дивизии и четыре отдельных полка, 22-ю танковую дивизию (?) и отдельную мехбригаду 1, 4 и 18-ю румынские дивизии «и большое количество частей из других соединений» — все, что было и чего не было.
«За этот короткий период немцы потеряли под Севастополем до 150 тысяч солдат и офицеров, из них не менее 60 тысяч убитыми, более 250 танков, до 250 орудий. В воздушных боях над городом сбито более 300 немецких самолетов. За все 8 месяцев обороны Севастополя враг потерял до 300 тысяч солдат убитыми и ранеными. (Этого показалось мало и в дальнейшем стали утверждать, что Манштейн «уложил» 300 тысяч только убитыми, а писатель Карпов даже вычислил арифметически, какой высоты получится стена, если выложить все эти трупы вдоль 30-километрового оборонительного периметра, учитывая, что «каждый солдат, обутый в сапоги, с каской на голове, был ростом около двух метров».- Авт.). В боях за Севастополь немецкие войска понесли огромные потери, приобрели же — руины... Никаких трофеев, ценностей или военного имущества врагу захватить не удалось... Сковывая большое количество немецко-румынских войск, защитники города спутали и расстроили (?) планы немецкого командования».
Фантастические цифры не могли скрыть тот факт, что теперь в руках у немцев оказался весь Крым. Германское командование высоко оценило успехи 11-й армии. Манштейн получил чин генерал-фельдмаршала и отпуск в Карпатах. Для участников штурма Гитлер учредил почетный знак «Крымский щит». С оперативной точки зрения «полностью разгромленная» Советским информбюро 11-я армия очень вовремя освободилась для участия в большом наступлении вермахта на южном участке Восточного фронта. Ее потери в июне — июле 1942 года, в период самых жестоких боев, составили 24111 человек убитыми и ранеными. [210]
Войска Севастопольского оборонительного района с 30 октября 1941 по 4 июля 1942 года потеряли более 200 тыс. солдат и офицеров, в том числе 156880 безвозвратно. При выполнении боевых задач в районе Севастополя погибли крейсер «Червона Украина», 4 эскадренных миноносца, 4 крупных транспорта, подводные лодки С-32 и Щ-214; 1 лидер и 3 эсминца получили тяжелые повреждения, не считая малых боевых кораблей. Овладев крепостью, немцы захватили в качестве трофеев 622 орудия, 758 минометов и 26 танков.
В плен попали 95 тыс. советских солдат. Их бросили, это нередко случается на войне.
Но их еще и предали, самих объявив предателями. Те, кто был оставлен на берегу своим командованием, пройдут через плен и концлагеря и будут жить с клеймом в биографии. На их головы падут допросы, подозрения, обвинения — все в соответствии с указанием вождя: «У нас нет военнопленных»!
Несколько примеров из статьи Людмилы Овчинниковой:
«О том, что они пережили после войны...Офицер, попавший в плен раненый, после войны был отправлен в лагеря. Когда он вернулся, смог устроиться только истопником в котельной.
Бывшая медсестра, выжившая в концлагере, 10 лет боялась переступить порог отдела кадров, чтобы не подвести мужа, работавшего на оборонном заводе.
Солдат из Севастополя поступил учиться в педагогический. Студента выдвинули на именную стипендию. Его вызвал особист: «Как ты сюда попал? Ты, сдавшийся в плен, будешь учить наших детей?»
И конечно, учрежденная 22 декабря 1942 года медаль «За оборону Севастополя» предназначалась не им.
В целом бездарно проваленная оборона Крыма обошлась Красной Армии почти в 600 тыс. человек. [211]