«Охота на дроф»

Как видим, советские стратеги в Крыму проявляли удивительное легкомыслие. Уверовав, что Манштейн, зажатый между двумя фронтами, способен только к пассивной обороне, они сели рисовать новые планы и графики разгрома «гитлеровских вояк» в мае. Между тем в последних числах апреля 1942 года германское командование начало подготовку к наступлению на Керченском полуострове. По замыслу ОКХ, окончательное изгнание противника из Крыма, включая Севастополь, должно было составить начало крупного наступления на южном отрезке Восточного фронта.

В начале мая подготовка к операции приняла интенсивный характер: немцы резко усилили деятельность всех видов разведки, на ряде участков провели разведку боем, прощупывая передний край, перегруппировывали свои войска. Под Севастополем оставались четыре германские и одна румынская пехотные дивизии; на Керченском фронте против трех советских армий сосредоточивались пять пехотных и одна танковая дивизии 11-й армии, к которым добавлялись три дивизиона штурмовых орудий, одна румынская пехотная дивизия и одна кавалерийская бригада. Впрочем, Манштейн считал части союзников «условно пригодными» для наступательных действий.

Задачу наступавшей стороны осложняло то, что линия фронта на севере и юге упиралась в море, исключая фланговый маневр. Просто оттеснить русских или даже совершить прорыв было недостаточно. Цель 11-й армии, таким образом, состояла не только в том, чтобы рассечь советскую группировку на всю глубину, но прежде всего в том, чтобы уже в ходе прорыва уничтожить главные силы противника или, по крайней мере, большую их часть.

В этом отношении само советское командование своей беспечностью предоставило Манштейну благоприятные условия. На южном участке фронта советские части после потери Феодосии занимали старый Парпачский рубеж. На северном участке в результате отступления 18-й румынской дивизии фронт отклонялся большой дугой на запад до Кията, выходя далеко вперед за старый рубеж обороны, а новый, как мы знаем, никто оборудовать не удосужился.

Немецкая разведка показала, что противник сосредоточил две трети своих сил на северном участке — 47-ю и 51-ю армии. На юге оборону занимала «самая слабая из трех армий» — 44-я. Три ее дивизии находились на передовом и главном рубежах, две другие — в резерве. В состав армии входили также 56-я и 39-я танковые бригады, 124-й и 126-й отдельные танковые батальоны. [181]

«Эта обстановка и явилась основой, на которой немецкий штаб разработал план операции «Охота на дроф». Замысел заключался в том, чтобы нанести решающий удар не по непосредственно выдающейся вперед дуге, где этот удар сам напрашивался, а значит, и просчитывался противником, а на южном участке вдоль Черного моря.

Эта задача возлагалась на 30-й армейский корпус под командованием генерала Фреттер-Пико в составе 28-й горнострелковой, 132-й и 50-й пехотных, а также 22-й танковой дивизий. 170-я пехотная, которая вначале должна была оставаться на центральном участке с целью введения противника в заблуждение, в дальнейшем тоже вводилась в прорыв.

Корпусу предстояло прорвать советские позиции, имея в первом эшелоне все три пехотные дивизии. Его ближайшая задача состояла в том, чтобы захватить плацдарм по другую сторону противотанкового рва и этим обеспечить возможность преодоления его танками. Затем он должен был повернуть на северо-восток и позже на север, чтобы ударить во фланг и тыл основным силам противника, занимавшим оборону на северном участке, и окружить их во взаимодействии с 42-м армейским корпусом и румынскими дивизиями.

Прикрытие открытого восточного фланга ударной группировки в ходе выполнения маневра возлагалось на моторизованную бригаду Гроддека, составленную из немецких и румынских моторизованных частей. Бригада должна была обеспечить выполнение этой своей задачи путем решительных наступательных действий, быстро продвигаясь в направлении на Керчь, чтобы одновременно отрезать пути отхода на тыловые позиции отступающим частям противника. На остальных участках фронта планировалась демонстрация наступления с целью сковать советские дивизии» (Манштейн Э. Утерянные победы. Смоленск, 1999. С.277).

Чтобы облегчить задачу прорыва Парпачского рубежа, командование 11-й армии приняло решение провести морскую десантную операцию с помощью штурмовых лодок. [182] Было решено перебросить на рассвете из Феодосии 1 батальон пехоты в тыл русским. С воздуха немецкое наступление поддерживал 8-й авиационный корпус Рихтгофена — до 400 самолетов.

Успех задуманной операции, по мнению Манштейна,

«зависел от двух предварительных условий. Во-первых, от того, удастся ли держать противника в заблуждении относительно направления главного удара, а именно, что он наносится якобы на северном участке, до тех пор пока для русских не будет упущена возможность выйти из окружения или перебросить свои резервы на южный участок. Во-вторых, с какой скоростью будет проходить наступление на север 30 ак (армейского корпуса. - Авт.) , а в особенности 22 тд (танковой дивизии. - Авт.) ».

Первую предпосылку немцы обеспечили обширной системой мероприятий, направленных на введение противника в заблуждение. Помимо демонстрации подготовки к наступлению путем ведения ложных радиопереговоров, предусматривалась также ложная артподготовка на северном и центральном участках, а также передвижение войск на этих же участках.

«По-видимому, эти мероприятия имели полный успех, так как основные резервы противника находились позади его северного фланга до тех пор, пока не стало поздно».

Таким образом, понимая, что в голой степи переброску войск никак не скрыть, Манштейн буквально афишировал свои приготовления к наступлению. Единственной его целью являлось запутать неприятеля относительно направления главного удара. Действуя по всем правилам военной науки, Манштейн, можно сказать, даже перестарался: он мог концентрировать свои войска открыто — в штабах Козлова и Мехлиса ему все равно «не верили». Оба штаба «явно недооценивали силы и возможности противника и, увлеченные междуусобными дрязгами, не обращали внимания на приготовления гитлеровцев к наступлению». [183]

По свидетельству генерал-полковника А.Ф. Хренова:

«...начальник штаба П.П. Вечный считал нашу тревогу преувеличенной. «Блефуют немцы, — говорил он. — Манштейну не до наступления, у него Севастополь — как кость в горле»... Впрочем, точка зрения Вечного определялась, наверное, не столько собственной оценкой обстановки, сколько влиянием сверху — ведь этого мнения придерживался Мехлис. И ему, и Козлову я тоже пытался докладывать свои соображения. Но командующий просто не считался с нами, а Мехлис начинал темпераментно возражать: не паникуйте, мол, попусту, не принимайте ложные маневры противника за истину, вы и сами видите, что подготовка к наступлению идет по плану, в середине мая мы начнем его наилучшим образом... Подготовка действительно не прекращалась, мало того, из Москвы пришла директива, обязывающая нас перейти в наступление».

Войска Крымского фронта к этому времени имели более чем 2-кратное превосходство в численности пехоты и танков, значительное в артиллерии и примерное равенство в авиации.

Поэтому и все нижестоящие инстанции мер к усилению обороны не принимали, боевое построение войск не изменяли, их командные пункты оставались на прежних местах, получаемые разведданные игнорировались, на «ложные маневры» немцев, в соответствии с полученными указаниями, никак не реагировали.

«...ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад...»

* * *

Рано утром 8 мая началась «Охота на дроф». Первым делом немецкая авиация и артиллерия уничтожили заранее выявленные командные и наблюдательные пункты и узлы связи, быстро и эффективно парализовав всю систему управления советских войск. [184] В первые же часы боя командующий фронтом, командующий 44-й армией и их штабы лишились своих «прямых проводов», радиосвязь же бездействовала. Попытки использовать подвижные средства связи (помните, как у Батова и Петрова направленцы «носятся по степи»?) оказались безрезультатными, так как в создавшейся обстановке посылаемые приказы или донесения либо вовсе не доходили до адресата, либо получались им с таким опозданием, что теряли всякий смысл. Уже к концу первого дня вражеского наступления штаб фронта фактически не имел понятия, что делается на его левом фланге. Вполне понятно, что войска, оказавшиеся без управления, не могли проявить должной устойчивости в обороне, к которой они и не готовились.

30-й армейский корпус внезапным ударом на 5-километровом участке вдоль побережья Феодосийского залива преодолел противотанковый ров и, прорвав позиции 63-й горнострелковой дивизии, продвинулся на глубину 7–8 км, достигнув района Арма-Эли. Позади пехоты начали выдвигаться танки. Сыграл свою роль и высаженный с моря десант. Как уже отмечалось, побережье не охранялось, и оказавшийся в тылу батальон застал русских врасплох. На северном участке к активным сковывающим действиям приступил 42-й армейский корпус.

В этот же день, почуяв, что запахло жареным, Мехлис в одно мгновение превратился в «оборонца» и отстучал (просится — настучал) Верховному телеграмму следующего содержания:

«Теперь не время жаловаться, но я должен доложить, чтобы Ставка знала командующего фронтом. 7-го мая, т.е. накануне наступления противника, Козлов созвал Военный совет для обсуждения проекта будущей операции по овладению Кой-Асаном. Я порекомендовал отложить этот проект и немедленно дать указания армиям в связи с ожидаемым наступлением противника. [185] В подписанном приказании комфронта в нескольких местах ориентировал, что наступление ожидается 10–15 мая, и предлагал проработать до 10 мая и изучить со всем начсоставом, командирами соединений и штабами план обороны армий. Это делалось тогда, когда вся обстановка истекшего дня показывала, что с утра противник будет наступать. По моему настоянию ошибочная в сроках ориентировка была исправлена. Сопротивлялся также Козлов выдвижению дополнительных сил на участок 44-й армии».

Сталина не могла обмануть такая неуклюжая попытка свалить с себя ответственность, и в ответ он телеграфировал:

«Вы держитесь странной позиции постороннего наблюдателя, не отвечающего задела Крымфронта. Эта позиция очень удобна, но она насквозь гнилая. На Крымском фронте вы — не посторонний наблюдатель, а ответственный представитель Ставки, отвечающий за все успехи и неуспехи фронта и обязанный исправлять на месте ошибки командования. Вы вместе с командованием отвечаете зато, что левый фланг фронта оказался из рук вон слабым. Если «вся обстановка показывала, что сутра противник будет наступать», а вы не приняли всех мер к организации отпора, ограничившись пассивной критикой, то тем хуже для вас. Значит, вы еще не поняли, что вы посланы на Крымфронт не в качестве Госконтроля, а как ответственный представитель Ставки.

Вы требуете, чтобы мы заменили Козлова кем-либо вроде Гинденбурга. Но вы не можете не знать, что у нас нет в резерве гинденбургов. Дела у вас в Крыму несложные, и вы могли бы сами справиться с ними. Если бы вы использовали штурмовую авиацию не на побочные дела, а против танков и живой силы противника, противник не прорвал бы фронт и танки не прошли бы. Не нужно быть Гинденбургом, чтобы понять эту простую вещь, сидя два месяца на Крымфронте».

Катастрофы еще вполне можно было избежать, второе предварительное условие Манштейна еще не вступило в силу. [186] Обстановка к концу первого дня немецкого наступления позволяла организовать решительный контрудар во фланг 30-му корпусу и восстановить положение. Ставка Верховного Главнокомандования потребовала от командования фронта срочно подготовить такой контрудар, использовав для этого все свободные резервы. Генерал Козлов приступил к подготовке, рассчитывая утром 9 мая силами своей северной и южной группировок нанести с двух сторон удары по вклинившейся группировке противника и выровнять фронт. С этой целью южная группа должна была сформировать «кулак» в составе четырех стрелковых дивизий, двух танковых бригад и двух танковых батальонов и сосредоточить его на рубеже Арма-Эли, гора Кабуш-Эбе. Сосредоточение этих соединений было закончено к 4.30 утра. Однако намеченный контрудар осуществлен не был.

Едва только соединения заняли указанные рубежи, как очередной командующий 44-й армией генерал-майор С.И. Черняк получил от комфронтом новое распоряжение, согласно которому часть сил южной группировки, в том числе одна танковая бригада, исключалась из ее состава и направлялась в распоряжение командующего северной группировкой для усиления его ударных возможностей. Копия этого распоряжения параллельно была передана непосредственно командирам соединений. Легко представить, к какому бардаку неминуемо вела столь великолепная организация.

Генерал Черняк, учитывая обстановку, решил указания Козлова проигнорировать и нанести удар всеми силами созданной им группировки. Но командиры соединений, получив непосредственно приказ командующего фронтом о перегруппировке на центральный участок, самостоятельно начали отводить части с занимаемого рубежа, на котором они, кстати, находились в непосредственном контакте с противником.

Неожиданный отход с оброняемых позиций одних частей повлек за собой стихийное отступление и на соседних с ними участках. [187] В этот момент Манштейн ввел вдело 22-ю танковую дивизию, развивая наступление на Керлеут и Узун-Аяк. Таким образом, под угрозой оказался тыл всего Крымского фронта. Никаких решительных мероприятий генерал Козлов в этот день осуществить не смог, почти все его войска, за исключением одной пехотной и одной кавалерийской дивизий, оказались втянутыми в бой и скованы противником.

Видя безрезультатность попыток осуществить контрудар, неспособность командующего взять в свои руки управление войсками для оказания решительного противодействия 11-й армии, а также учитывая возросшую глубину прорыва на левом фланге фронта, советская Ставка в ночь на 10 мая потребовала быстро отвести войска на Турецкий вал, проходивший в 20–25 км западнее Керчи, и упорно оборонять последний. Ставка также указывала, что в первую очередь должны быть отведены войска правого крыла. Учитывая стиль работы штаба Крымского фронта, Москва заключила свое послание следующими словами:

«Торопитесь с исполнением указания. Время дорого, а вы всегда запаздываете».

История отвела Крымскому фронту еще одни сутки, в течение которых решилась его судьба. Весь день 10 мая шли проливные дожди, парализовавшие действия немецких танков и авиации. Это, по-видимому, породило у Козлова какие-то надежды на исправление ситуации. Во всяком случае он, как всегда, «запаздывал». Утратив возможность управлять войсками с помощью проводной связи, командующие фронтом и армий, их штабы не смогли использовать радио и другие средства связи.

Не поняв замысла противника, стремившегося охватить, а затем окружить войска правого крыла Крымского фронта и потому не проявлявшего в первые дни особой активности на этом участке, Козлов не принял необходимых мер к планомерному и быстрому отводу северной группы войск из «мешка», который вырисовывался в районе Киет, Корпечь, Ак-Монай. [188] Отход частью сил начался лишь в ночь на 11 мая, однако и он должным образом организован не был.

Утром 11 мая, немцы приступили к расширению прорыва в Северном направлении, перейдя в наступление из района Парпач на Огуз-Тобе. К исходу дня 22-я танковая вышла к Азовскому морю; в созданном ею котле оказались 8 советских дивизий. Остальные войска Крымского фронта беспорядочно откатывались на восток. Все попытки организовать оборону на Турецком валу частями отходившей южной группы успеха не имели, так как распоряжения Козлова и его штаба до войск не доходили. Немцы вышли к Турецкому валу 13 мая — раньше 156-й стрелковой дивизии из фронтового резерва — и с ходу прорвались на его центральном участке. Фронт рухнул. Его командующий окончательно потерял всякую способность в той или иной мере влиять на обстановку.

Следует отметить, что для содействия наземным войскам немцы с самого начала активно использовали свою авиацию. Только в первый день наступления, 8 мая, она совершила около 1000 самолето-вылетов. Сильная авиация, которой располагал Крымский фронт, применялась неэффективно, распыленно. Советское командование даже не пыталось использовать ее для нанесения массированных ударов по группировкам противника. Истребители не привлекались для прикрытия отхода своих войск, непрерывно подвергавшихся атакам немецких самолетов. Неспособность командования фронта целесообразно использовать свою авиацию вынудило Ставку 12 мая дать указание о подчинении всей авиации фронта командующему АДД генералу А.Е. Голованову. Но это уже ничего не могло изменить.

В последующие дни советские части отходили в район Керчи, немцы вели непрерывное преследование. К исходу 14 мая передовые части 170-й пехотной дивизии генерала Зандера прорвались к южной и западной окраинам города, а также вышли в районы Катерлез и Эльтиген на побережье Керченского пролива. [189]

«У солдат это преследование оставляло неизгладимое впечатление. Все дороги были забиты брошенными машинами, танками и орудиями противника. На каждом шагу навстречу попадались колонны пленных. Незабываемое зрелище открывалось с высоты вблизи города Керчь, где мы встретились с генералом фон Рихтгофеном... Перед нами был берег, на котором стояло несметное количество разных машин».

15 мая Сталин издал приказ: «Керчь не сдавать», но Керчь уже сдали: советские войска оставили город и начали эвакуацию на Таманский полуостров, через пролив удалось переправить 116,5 тыс. военнослужащих, 25 орудий, 27 минометов и 47 установок РС. К 18 мая сражение закончилось. Шесть германских дивизий разгромили три советские армии. Еще неделю около 18 тыс. бойцов и командиров держались в Аджимушкайских каменоломнях, затем их выморили газами. Вечером 23 мая Совинформбюро сообщило:

«По приказу Советского Главного Командования наши войска оставили Керченский полуостров. Войска и материальная часть эвакуированы. Эвакуация проведена в полном порядке».

Черту подвела директива Ставки от 4 июня 1942 года:

«Основная причина провала Керченской операции заключается в том, что командование фронта — Козлов, Шаманин, Вечный, представитель Ставки Мехлис, командующие армиями фронта, и особенно 44-й армии — генерал-лейтенант Черняк и 47-й армии — генерал-майор Калганов, обнаружили полное непонимание природы современной войны (курсив наш.- Авт.). Они пытались отразить атаки ударных группировок противника, насыщенных танками и поддержанных сильной авиацией, линейным построением обороны — уплотнением войск первой линии за счет уменьшения глубины боевых порядков обороны. [190] Вследствие такого неправильного построения боевых порядков командующий фронтом и командующие армиями оказались не в силах организовать сопротивление группировкам противника в глубине обороны и нанести им сильные контрудары.

Командование и штабы фронта и групп войск не учли опыта войны, подтверждающего необходимость обеспечения бесперебойного и твердого управления войсками в бою и операции. Они не приняли мер для маскировки своих командных пунктов и для организации надежной связи. В результате этого командование Крымского фронта в первые же часы наступления противника потеряло управление войсками и до конца операции не сумело его восстановить. Командование Крымского фронта пренебрежительно отнеслось и к такому вопросу, как взаимодействие войск; не сумело организовать отвод своих войск и не разгадало маневр врага; не выполнило своевременно указаний на отход на линию Турецкого вала. Козлов начал отвод войск с опозданием на двое суток и осуществил его неорганизованно и беспорядочно — что явилось гибельным для исхода всей операции».

Одна из важнейших причин неудач заключалась также и в бюрократическом, бумажном методе руководства войсками.

«Козлов и Мехлис считали, что изданием приказа заканчиваются их обязанности по руководству войсками. Они не поняли того, что издание приказа является только началом работы и что главная задача командования состоит в обеспечении выполнения приказа, в доведении приказа до войск, в организации помощи войскам по выполнению приказа командования. Как показал разбор операции, командование фронта отдавало свои приказы без учета обстановки на фронте, не зная истинного положения войск. В критические дни операции командование Крымского фронта и т. Мехлис, вместо личного общения с командующими армиями и вместо личного воздействия на ход операции, проводили время на многочасовых бесплодных заседаниях Военного совета». [191]

Представитель Ставки Верховного Главнокомандования Мехлис был снят с постов заместителя наркома обороны и начальника Главпура, понижен в звании до корпусного комиссара. Сняты с должности и понижены в звании на одну ступень генерал-лейтенант Козлов и дивизионный комиссар Шаманин. Снят с должности начальник штаба фронта Вечный. Генерал-майор Черняк, генерал-майор Колганов, командующий ВВС фронта генерал-майор авиации Николаенко снижены в звании до полковников. Все они были вскоре направлены в войска с рекомендацией: «...проверить на другой, менее сложной военной работе». Герой Советского Союза генерал-лейтенант Г.Ф. Самойлович рассказывал, что когда Мехлиса решили предать суду военного трибунала, он явился к Сталину и упал на колени:

— Товарищ Сталин! Прикажите расстрелять эту дурацкую жидовскую башку!

— Ну, раз такая самокритика, — сказал Сталин.

Мехлиса простили. Он остался членом ЦК, прошел войну ЧВС армий и фронтов, оставался министром Госконтроля и в феврале 1953 года упокоился в Кремлевской стене. Но представителем Ставки его никогда больше не назначали.

Генерал Козлов в сентябре 1942 года на один месяц получил под свое начало 24-ю армию, год спустя он вновь дослужился до генерал-лейтенанта, но никогда больше не получал самостоятельного командования — преподаватель тактики оказался некудышным полководцем.

Отсутствие «гинденбургов» стоило Крымскому фронту огромных потерь — более 176 тыс. человек, по большей части пленными, свыше 3400 орудий и минометов, около 350 танков, 400 самолетов. Всего же с момента высадки на полуостров потери составили более 330 тыс. человек.

«Противник захватил почти всю нашу боевую технику и тяжелое вооружение, — признает «История Великой Отечественной войны», — и позже использовал их в борьбе против защитников Севастополя». [192]

Остатки советских войск оказались вновь на Таманском полуострове. Здесь 47-я армия была поставлена в оборону, 51-я, получив маршевые пополнения, передана Южному фронту, а 44-я выведена на переформирование. На базе управления Крымского фронта 20 мая был сформирован Северо-Кавказский фронт под командованием маршала С.М. Буденного. В оперативном отношении ему были подчинены весь Черноморский флот и Азовская флотилия. Фронт получил задачу оборонять восточный берег Азовского моря, Керченский пролив и побережье Черного моря до Лазоревской.