Содержание
«Военная Литература»
Проза войны

Глава одиннадцатая.

Враг не прощает

Сверкайте штыками, грозите плетями,
Ваш собственный страх не сковать вам цепями.
Пределы насилию вашему даны.
И стыд, и страх, и смерть вам, тираны!

1

Всю ночь грохотала гроза, а дождя так и не выпало ни капли. Пахло горькой пылью, со степи дул ветер, и был он горячий, как из раскаленной печи. В предрассветном сумраке сверкала молния, раскаты грома с сухим треском рвались над головой.

Разведчики ехали шагом без единого звука: копыта коней и стремена выли обернуты тряпками, а на мордах у лошадей — торбы, чтобы храпа конского не было слышно. Вспышки молнии освещали придорожные старые вербы. Кони волновались, били копытами землю — не то гроза их пугала, не то чуяли врага, притаившегося в темноте.

Наконец показались очертания каких-то строений, должно быть это и было поместье Фальцфейна. Остановили коней, прислушались. Сквозь бурю чудился отдаленный собачий лай.

Усадьба была обнесена стеной высоких пирамидальных тополей. Они глухо шумели, раскачиваясь под порывами ветра.

Трое всадников скрылись в посадке серебристого лоха. Остальные ждали условленного сигнала. Ленька поглаживал шелковистую шею Валетки, успокаивал коня.

Гроза удалялась на запад, и вокруг посветлело. Вдали тучи озарялись бледными всплесками молний. Гром доносился едва слышно, точно там, за горизонтом, шла орудийная пальба.

Впрочем, так, вероятно, и было на самом деле: разведчики находились в тылу врага, выполняя ответственное задание командарма. Дело в том, что во время разгрома штаба в Белоцерковке были захвачены важные документы. Оказалось, что Врангель, обеспокоенный переправой красных через Днепр в районе Каховки, перебросил туда лучшие силы и там идут ожесточенные бои. Надо было выручить каховцев, прорваться в тыл врага, отвлечь на себя часть его войск, а если удастся, и соединиться с защитниками Каховского плацдарма.

Сейчас разведчики Папаши определяли направление будущего прорыва. Они шли тремя группами. Отряд Байды имел задачу обследовать дорогу через имение крупного помещика Северной Таврии — Фальцфейна. Если имение не занято противником, то превратить усадьбу в опорную базу и продолжать разведку.

Трое всадников вернулись из посадки к отряду и доложили, что поместье не занято. С трех сторон отряд въехал на просторный двор имения. Всюду было тихо, в окнах панского дома темно. В стороне виднелись сараи, а неподалеку от панского особняка небольшой кирпичный домик — должно быть, сторожка. В домике тоже было темно и тихо.

Кавалеристы рассыпались по всем направлениям, оглядели пустые конюшни, высокие клуни для сена — тоже пустые. Объехали помещичий дом — нигде ни души.

Огромный лохматый старый пес почуял коней и вылез из конуры. Он хрипло залаял, звеня тяжелой цепью. В сторожке вспыхнул огонек. Медленно, словно нехотя, открылась дверь, и на пороге показался старик эконом в плюшевой куртке, лысый, с висячими усами.

— Чего надо, панове? — угрюмо спросил он.

Разведчики узнали, что врангелевцы были здесь вечером и уехали неизвестно куда.

Командир группы Павло Байда послал связных с донесением в штаб армии. Сам он с отрядом двинулся дальше, оставив часть бойцов в имении Фальцфейна ожидать его распоряжений.

Желтое солнце вставало над степью. Лениво и безрадостно светило оно сквозь пелену пыли, висевшей над иссушенной землей. Всадники спешились, кони тихо заржали, потянулись к колодцу. Он виднелся на середине двора, и кто-то из бойцов уже гремел железной цепью, опуская бадью. Журавль — длинная жердь с грузом на конце — склонился над колодцем. Бадья, плескаясь, стала подниматься на поверхность. Кони, налезая друг на друга, тыкались мордами в спины, тянулись к воде и чуть не выбили из рук бадью.

Бойцов тоже мучила жажда, но таков закон кавалериста — сначала напоить лошадь. Коней не расседлывали, только ослабили подпруги, поводья привязали к передней луке. Ленька тоже разнуздал Валетку и пустил его к желобу, где журчала вода и кони, пофыркивая, утоляли жажду.

Бойцы валились с ног от усталости, но здесь, в этом буржуйском гнезде, надо быть настороже. Сергей Калуга, старший группы, расставил караулы. Все дороги были взяты под наблюдение.

— Пожрать бы не мешало, — сказал Ленька.

— Не нравится мне здесь: тихо, как в гробу, — недовольно пробурчал Петро Хватаймуха.

— Надо осмотреть все уголки, нет ли оружия.

Имение было богатое, и все здесь оставалось нетронутым, точно война обходила этот райский уголок. Всюду поддерживался образцовый порядок: на клумбах цвели розы, кустарник был подстрижен, дорожки посыпаны песком, а на аллеях за домом виднелись на деревьях таблички с полинявшими надписями: «Аллея встреч», «Аллея любви», «Аллея грез». Бойцы смотрели на эти барские забавы и хмурились. Настораживало то, что все здесь дышало скрытностью. Даже угодливая улыбка экономки казалась искусственной.

Это была грузная женщина с черными, слегка вылупленными глазами. Леньке она показалась знакомой: не то видел где-то, не то напоминала кого-то. Знал бы он, что экономка приходится родной теткой Сеньке Цыбуле и что сам колбасник находится здесь и от страха спрятался в подполье, — знал бы это, многое понял, и не случилось бы той беды, что нежданно-негаданно свалилась на разведчиков.

Экономка противно улыбалась и кланялась. Сережка не вытерпел и сказал:

— Тетка, брось кланяться... Я не Иисус Христос, чтобы мне поклоны отбивали. Мы кровь проливаем за то, чтобы никто никому не кланялся.

— Слушаюсь, пане-господин-товарпщ.

— И господ у нас нету. Были, да кончились: одни в Черном море плавают, другие...

— Собираются, — подсказал Ленька, — спасательные круги надевают.

— Мабуть, кушать хотите? — спросила экономка.

— Это другое дело, — повеселел Сергей. — Животы у нас, что пустые барабаны: сыграй на таком — и слезы польются.

Точно из-под земли появилась дворня: колченогий старик и дивчина в белом фартуке. Они принесли ведро груш и две буханки пшеничного хлеба. Буханки, пышные, ароматные, были сложены стопой, как белые подушки, и дразнили румяной корочкой. Служанка расстелила на земле белоснежную скатерть, и это смутило бойцов. Экономка исчезла куда-то, а потом явилась и достала из-под фартука бутыль чистейшего самогона.

— Отставить, мамаша, — сказал Сергей и помрачнел.

— Почему, господин-товарищ? — удивилась экономка, — Солдаты все пьют.

— Красноармейцев не сравнивай с белой нечистью. Мы — бойцы Коммуны мировой, и для нас самогон пригоден только в одном: сортиры заливать для дезинфекции.

Леньке нравились хлесткие ответы Сергея — так и надо разговаривать с богатеями. Сам он с жадностью уплетал ароматный хлеб и заедал сочными грушами. Две из них, самые крупные и желтобокие, отнес Валетке. Конь съел, облизнулся и, видя, что у хозяина больше нет, потянулся губами к Петру Хватаймухе. Но тот отстранил Валетку рукой и сказал миролюбиво:

— Мотай отсюда... У тебя овес есть. Ленька, повесь ему торбу и нехай закусывает.

Старик эконом ходил по двору, ни на кого не глядя, заложив руки за спину, словно его не касалось то, что происходило в имении. Но он зорко следил за красными разведчиками.

— В доме помещика есть кто-нибудь? — спросил Сергей у экономки.

— Никого нема, на замке дом... Тут идет така стрельба с орудий, шо все постройки порушены. Сидим у подвале вместе со свиньями.

— А ты брось охранять чужое добро, вот и не придется прятаться. Живи свободно и гордо, как гражданка, и трудись честно для народа.

— И так белого света не бачимо, — жаловалась экономка и отводила глаза.

Впрочем, и без того было видно, что говорит неправду. Стоило взглянуть на молчаливую дворню, и становилось понятно, в какой строгости держали их здесь.

2

Осматривая помещичий особняк, бойцы дивились: здесь тоже был порядок, и добро сохранялось в целости. Вдоль стен была расставлена мебель: кресла и диваны обиты плюшем. Поблескивали зеркала. С потолка свисали люстры.

Сергей и Ленька бродили из комнаты в комнату; и когда вошли в просторный голубой зал с камином, породистый черный кот с зелеными глазами, похожий на самого черта, спрыгнул с кресла и пошел в приоткрытую дверь, точно не хотел знаться с непрошеными гостями.

— У нас ребятишки голодают, а тут кот разъелся, что свинья, — сказал Сергей.

В доме было прибрано, словно хозяин находился поблизости и в любую минуту мог войти и сказать: «А ну, вон отсюда!» Это чувство укрепилось, когда в соседнем зале увидели огромный, во всю стену, портрет неизвестного генерала в массивной золотой раме. Усатый генерал сидел на лошади и держал в руках обнаженный меч, как будто приглашал любого, кто войдет в комнату, сразиться.

— На германца похож, — сказал Ленька.

— А что ты думаешь? — поддержал Сергей. — Здесь полно немцев-колонистов. Может быть, и этот — родственник самому Врангелю.

Насчитали больше двадцати комнат, и ни в одной не было людей. Изредка появлялась экономка и снова исчезала.

Сергей и Ленька заканчивали обход, когда Петро Хватаймуха вернул их криком:

— Хлопцы, скорей сюда!

Он привел их в тот зал, где висел портрет генерала на коне.

— Гляди-ка, — сказал Петро и, вынув шашку, легко воткнул ее в картину по самый эфес. — Соображаете? Я хотел в шутку подраться с генералом, а там пустота. Наверняка тайник.

Поднатужились, чтобы отодвинуть портрет, но картина словно была прибита к стене наглухо.

— Тащите лом!

Бойцы принесли что попалось под руку. Сергей топором поддел раму, и она поддалась. За картиной обнаружился потайной ход.

— Здесь наверняка оружие. Никого из имения не выпускать! — распорядился Сергей и полез в дыру.

Остальные ждали. Скоро послышался голос из темноты:

— Свечку дайте!

Сергею протянули зажигалку. В зыбком пламени он оглядел тайник-кладовку, увидел люк с кольцом. Он позвал к себе Леньку, передал ему зажигалку, а сам ухватился за кольцо. С трудом поднялась крышка люка. В подземелье вела ступеньки.

Сергей стал спускаться. Ленька светил ему, огоньком. В лицо ударила теплая духота подземелья. Сергей оглядел мрачные каменные своды, на них подсвечники с оплывшими огарками свечей.

— Ну что там? — спрашивал Ленька, заглядывая в люк.

— Сундучище... Сбегай к старухе и потребуй ключи. Скажи, если не даст, будем ломать.

Ленька пошел в сторожку. Войдя туда, он увидел странную картину: старик лежал на постели с мокрым полотенцем на голове, а экономка хлопотала вокруг него. На требование Леньки дать ключи она прямо-таки залилась слезами: насчет тайника знать ничего не знает и никаких ключей у нее нет.

Ленька огляделся и заметил посреди пола торопливо прикрытую дорожкой сдвинутую половицу. Опять подвал. До чего же здесь все скрыто и таинственно!

— Что в подполе? — как можно строже спросил Ленька.

— Огурцы, помидоры... Можете сами поглядеть.

Ленька ногой сдвинул крышку и заглянул в погреб. Запахло солеными огурцами и капустой. Погреб был небольшой, и, кроме двух кадушек, банок с вареньем и помидорами, в нем ничего не было.

Будто на самом деле судьба смеялась над Ленькой. Приди он сюда пятнадцатью минутами раньше, вытащил бы из погреба давнего своего «приятеля» Сеньку Цыбулю. Вот уж подивился бы этакой чертовщине: как мог оказаться здесь юзовский колбасник? Но именно он, Сенька Цыбуля, сидел в этом погребе. А сейчас он скрылся с тайным поручением от эконома.

Хитрила экономка или говорила правду, что не знает ничего про сундук, разбираться было некогда. Принесли лом и подали в подвал Сергею.

— Ну что там в сундуке? — спрашивали бойцы.

— Баба-Яга! — крикнул Сергей.

— Сейчас мы ее вытащим и подседлаем, — подхватил Ленька.

В сундуке оказались: икона в серебряном окладе, старинный кубок и три кожаных мешка, туго чем-то набитые и перехваченные в горловине ремешками. Сергей саблей вспорол один из них и обнаружил деньги.

— Банк нашли! — крикнул Ленька, подавая в люк один из мешков. — Держи, хлопцы, монету!

Наверху смеялись:

— Тю, що то за деньги? Тряпки.

— Дела давно минувших дней, — пошутил кто-то из бойцов.

На поверхности Сергей вытряхнул деньги на пол: каких только «кредиток» здесь не было! Николаевские рубли и четвертные с изображением царя. Керенские «сороковки» и «двадцатки», денинские тысячные ассигнации и колчаковские деньги. Были в мешке и петлюровские «карбованцы», и даже пачка махновских самодельных билетов, у которых на лицевой стороне значился девиз: «Анархия — мать порядка», а на обратной песенка:

Гоп, кума, не журись,
У Махна гроши завелись!
Кто не буде гроши брати,
Того буде Махно драти.

Бойцы обступили распоротые мешки и смотрели на деньги кто с любопытством, кто равнодушно, а иные задумались. Сколько в этих разноцветных бумажках людского горя, сколько труда, пота и крови, мук и страданий! Совсем недавно они были всесильными, а теперь потеряли всякий смысл. Бойцы ходили по деньгам, а потом заспорили, что делать с «кладом».

— Бедным раздать, — предложил Ленька.

— Вот еще... Смеяться над людьми вздумал? Из этих денег только кораблики клеить детишкам.

— В штаб надо сдать.

— Там и без того бумажек хватает...

— Отнесите деньги в ту комнату, где камин, — сказал Сергей.

3

Сергей был коммунаром душой и сердцем. Было у него три учителя в жизни: Томазо Кампанелла, Ленин и Олеко Дундич. У первого он учился мечте о Коммуне. У Ленина — борьбе за Коммуну и непримиримости к врагам революции. У Дундича — отваге разведчика.

Богачей он ненавидел лютой ненавистью, был нетерпим к жадности, испытывал отвращение к наживе, скупости, мелочности.

Первым его правилом было — не иметь ничего своего. Отбил у врага дорогое оружие — бери, кто хочет. Появилась лишняя рубаха — носи, друг. Есть кусок хлеба — дели пополам. Он был влюблен в идею Коммуны и готов был принять смерть за нее.

У Сергея был свой план построения коммунизма. Если отменить деньги, люди перестанут наживаться, не будет ни богатых, ни бедных. Придумал это он давно, еще в юности. Но с годами понял: ошибался. Однако неприязнь к деньгам, как причине всех бед, сохранилась.

Мешки с деньгами свалили у камина. Сергей уселся в кресло, взял первую попавшуюся под руку пачку, вытащил четвертной билет и подал его Хватаймухе.

— Петро, гляди на свет.

— Ну и что?

— Царя видишь?

— Вижу.

— Я его присуждаю, эксплуататора и узурпатора, к смертной казни. — Он взял четвертную и, держа царя вниз головой, поджег и сказал: — Смерть частной собственности и знакам ее власти! — С этими словами он кинул в камин кредитку и добавил: — Ленька, гляди, каким огнем будет пылать Николай, а каким Екатерина!

Желая повеселить уставших бойцов, Сергей вспомнил давний синеблузный спектакль и, бросая деньги в огонь, стал декламировать:

Тут золота довольно для того,
Чтоб сделать все чернейшее белейшим,
Все гнусное — прекрасным, всякий грех —
Правдивым, все низкое — высоким,
Трусливого — отважным храбрецом,
Все старое — молодым и свежим.
К чему же мне, о боги, это все?
Бессмертные! К чему? Скажите это...

Входя в роль, Сергей поднялся и, звякая шпорами и шашкой, прошелся по комнате. Он громко читал, поднимая руки к потолку, точно разговаривал с самим богом:

...Да, этот плут сверкающий начнет
И связывать и расторгать объятья,
Благословлять проклятое, людей
Ниц повергать пред застарелой язвой,
Разбойников почетом окружать,
Отличьями, коленопреклоненьем,
Сажая их высоко на скамьи
Сенаторов. Вдове, давно отжившей,
Даст женихов...
Ступай... проклятая земля,
Наложница всесветная!...

— Ну и артист ты, Сергей... Сколько же ты стихов знаешь?

— Все, сколько есть на свете... Петро, проверь и смени караулы. Да позови эконома.

Пришла старуха.

— Я вас слушаю, господин-товарищ.

— Чьи деньги были в тайнике?

Экономка увидела в камине горящие деньги и окаменела.

— Успокойся, мамаша, — сказал один из бойцов. — Деньги эти давно устарели.

— Зачем же их жечь? Побойтесь бога!

— Деньги не бог, а сводня между трудом и капиталом, — сказал Сергей.

— Деньги жечь — безумие! — повторяла экономка, не в силах отвести глаз от весело пылающих кредиток.

— Да ты пойми: эти деньги не ходят, — говорил Сергей, желая успокоить старуху.

— Но ведь это деньги...

— По всему видно, что ты Врангеля ждешь, тетка, — рассердился Сергей. — Погляди, какой дрянью платил он тебе. Посмотри, их вон крысы погрызли. А ты складывала грязные бумажки в сундук... Цепляешься за них, как вошь за кожух.

Неожиданно экономка улыбнулась и ласковым голосом попросила:

— Дайте мне эти грязные бумажки.

Сергей взял наугад две пачки кредиток и протянул старухе.

— Бери на память. Любуйся ими, а хочешь — молись. Привыкли жить по старинке и думаете, что в этих кровавых бумажках все счастье человека.

Бойцы ожидали, что экономка уйдет, но она сцапала две пачки денег, прижала их к груди и снова униженно попросила:

— Миленькие, дайте еще! — Глаза у старухи лихорадочно заблестели, руки тряслись.

Красноармейцы хмуро смотрели на экономку. Сергей сказал с досадой и сочувствием:

— Как тебя, однако, искалечила жадность!

— Правда, товарищи-граждане, чистая правда... Только дайте еще грошей...

— Уходи, тетка, смотреть на тебя тошно, — сказал Сергей. — Притворяешься несчастной, а сама кулачка.

Бойцы с удивлением смотрели на экономку. Куда девалось ее первоначальное достоинство и просто-напросто человеческий облик. За минуту она постарела, сгорбилась. Старуха то всхлипывала, то смеялась и тянула руки к деньгам.

— Глянь, с ума сходит... Сергей, отдай ты ей все деньги, нехай исчезнет с глаз.

Экономка бросилась к груде кредиток, стала перед ними на колени, потом на четвереньки. Глаза ее бегали, платок сбился на ухо. Она загребала деньги руками. Пачки выскальзывали из-под локтей, но она снова хватала их и опять роняла.

— Уведите ее, — сказал Сергей с болью и пояснил сам себе: — Вот что делает с человеком собственность...

4

В течение дня дважды прибывали связные от командира группы Павло Байды. Донесения отправляли дальше, в штаб армии, а связные вернулись обратно. Все казалось спокойным в поместье Фальцфейна. Не знали разведчики, что лупоглазый Сенька Цыбуля предупредил врагов и тайно провел их в имение.

На обширном дворе экономии было пустынно и тихо. В тени деревьев подседланные кони мирно похрустывали кормом. Одинокий часовой сидел на ступеньках панского дома и выковыривал из желтого подсолнуха семечки. На коленях у него лежала винтовка.

Врангелевцы ворвались с разных сторон. Одни бросились захватывать лошадей, другие кинулись к часовому. Он отбросил подсолнух и схватился за оружие, но выстрелить не успел: сзади подкрался чеченец и ударил его шашкой по голове. Винтовка, гремя, покатилась по ступенькам.

Полковник Шахназаров на ходу соскочил с коня и поспешил в дом, расстегивая кобуру нагана.

В зале с камином двери распахнулись от удара ногой.

— Руки вверх!

Вслед за Шахназаровым в комнату вскочили врангелевцы с карабинами наизготовку, с обнаженными шашками.

— Бросай оружие!

Сергей успел выхватить из-за пояса гранату. Враги в испуге попадали на пол. Граната ударилась об стену, отскочила и тогда только взорвалась. Ленька прыгнул на подоконник, и его выбросило взрывной волной в сад. Он тотчас вскочил и, путаясь в зарослях цветов на клумбах, побежал туда, где стояли кони.

Но лошадей уже захватили враги.

Валетка бегал по двору с седлом на животе: оно сползло вниз, потому что подпруга была ослаблена. Конь голосисто заржал, увидев хозяина, который, пригнувшись, бежал к сторожке. Пули свистели с разных сторон. Валетка, раненный сразу в шею и в ногу, споткнулся, но вскочил снова. Еще две пули впились в его тело, и Валетка припал на задние ноги, все больше слабея.

Отстреливаясь на ходу из карабина, Ленька подбежал к сторожке и рванул дверь. В домике никого не было. На разбросанной постели поперек лежал старинный палаш, наполовину вынутый из ножен. Похоже было, что эконом тоже собирался сражаться, но в последнюю минуту струсил или не справился с оружием.

Ленька стал отстреливаться из окна, не подпуская врагов к сторожке.

В это время Сергей, которому тоже удалось выпрыгнуть из окна панского дома в сад, наткнулся на группу своих. Это был пост, не замеченный врагами. Двое залегли в цветниках и вели огонь из легкого пулемета по врангелевцам. Третий, разведчик Алим Бекмамедов, держал в поводу встревоженных коней.

На клочке газеты Сергей быстро написал несколько слов донесения и отдал Алиму.

— Скачи к нашим и передай...

Сам Сергей вернулся к пулемету и подхватил его на руки.

— Там Ленька в сторожке... Я видал, как он заскочил туда, — сказал один из бойцов.

— За мной! — И Сергей бросился с пулеметом к сторожке.

Свистели пули. Один из троих упал сразу. Второй был настигнут пулей на пороге домика. Сергей был ранен в левую руку. Он бросил Леньке пулемет, а сам втащил бойца в сени. Наружная дверь была изрешечена и расщеплена пулями, и все же Сергей захлопнул ее и набросил железный крюк.

Ленька установил пулемёт на подоконнике. Окно было разбито, и всюду валялись черепки от цветочных горшков и комья земли.

— Не дождетесь, чтобы мы сдались, — говорил Сергей, обматывая раненую руку полотенцем.

Ленька стрелял короткими очередями, чтобы экономить патроны. Враги перебежками окружали маленькую крепость со всех сторон.

Посреди двора, между двух огней, умирал Валетка. Ленька видел это в окно, и слезы мешали стрелять. Конь сидел на задних ногах, пытаясь подняться, но не было сил, и он упал. Дважды вскидывал Валетка голову, борясь со смертью, но она цепко держала его за горло. Тоскливое ржание разрывало сердце Леньки, точно Валетка прощался с ним. Стиснув зубы, Ленька еще злее косил врагов, не давая им приблизиться к окну. «Прощай, Валетка, спасибо тебе за все и прощай!»

Сергей и Ленька вели бой, и было у них две шашки на двоих, полупустой карабин и пулемет «льюис», у которого кончалась лента. Все. «Труба!» — как любил говорить Махметка. Надо только подороже продать свою жизнь, чтобы знали враги, как умеют драться красные разведчики.

Казаки вели осаду беспорядочно и лениво, точно были уверены, что никуда не денутся пленники. Из панского дома вышел полковник Шахназаров.

— Почему долго возитесь? — спросил он. — Ваше благородие, не сдаются.

— А тебе на пасеке приходилось бывать?

— Так точно, ваше благородие, — ответил казачий вахмистр, не понимая, куда клонит полковник.

— Видел, как выкуривают пчел из ульев?

— Слушаюсь, господин полковник! — догадался казак.

Опасность подкралась с той стороны, где не было окон. Казаки бегом сносили туда солому и обкладывали ею домик. По запаху гари поняли пленники, что пришел конец. Черными космами дыма обволакивало стены. Огонь подбирался к черепичной крыше.

Враги ждали, что будет дальше. Многие, осмелев, подкрались к разбитому окну, откуда уже не раздавались выстрелы.

— Кажись, шашлык готов! — сказал рябой казак.

Другой с удивлением покачал головой:

— Скажи, какие смелые! Долго не сдаются.

Неожиданно горящая дверь домика вывалилась наружу, и враги оторопели. Двое пленников, плечом к плечу, вышли из пламени с обнаженными шашками в руках. На них было страшно смотреть: одежда тлела, лица и руки черны от копоти. Оба едва держались на ногах.

— Кто первый, подходи! — хрипло проговорил Сергей.

— Взять живыми! — приказал Шахназаров.

Позади обреченных, в домике, с грохотом обрушилась крыша. Пламя огненными чубами било из окон.

— Кого боитесь, скоты?! — гневно крикнул князь и первый пошел на разведчиков.

Но казаки опередили его, прикладами сбили пленников с ног, вырвали из рук шашки. Бесчувственных, поволокли за ноги к колодцу. Один из казаков окатил обгоревших водой, но они не приходили в себя.

Носком сапога полковник повернул к себе бледное лицо Сергея и сказал:

— Живой?

— Так точно, ваше благородие. В беспамятстве... — поддержал казак.

Врангелевцы столпились кругом, угрюмо разглядывали полуживых разведчиков. Рябой казак концом шашки приоткрыл разорванный ворот Ленькиной гимнастерки, чтобы виднее была надпись, что синела поперек груди.

— Господин полковник, гляньте.

Шахназаров прочитал наколку и ухмыльнулся:

— Обо всем роде людском беспокоился, а сам на тот свет отправляется. Обыскать!

Казак присел на корточки, вывернул карманы у Сергея и нашел полковничьи погоны, завернутые в тряпку, а с ними нашивки урядника и две кокарды.

— Вот как? — проговорил Шахназаров тоном охотника, которому неожиданно попала в руки славная добыча. — А ну, пощупайте другого.

В кармане у Леньки не было ничего, кроме зажигалки и заветного зеркальца. Зажигалку солдат взял себе, а зеркальце отдал бородачу с серьгой в ухе. Тот полюбовался вещицей, повертел в руках и спрятал в карман.

— В Малые Белозерки обоих, — приказал полковник. — В контрразведке они живо «воспрянут». Да смотрите за ними лучше, иначе всем головы долой.

На панский двор влетела бричка, запряженная парой лихих коней. Пятеро всадников из охраны гарцевали вокруг.

Для надежности разведчикам связали руки за спиной. Потом бросили в подводу. Рядом с кучером сел солдат с винтовкой. Конвойные выехали со двора вслед за бричкой.

Во дворе подбирали убитых и раненых. Ласточку Сергея подвели к Шахназарову.

— Ого! Такую лошадь не стыдно послать в подарок самому главковерху.

Он крепко держал натянутый повод, а лошадь дико озиралась, пятилась и тащила за собой князя.

— Тпру, стоять! Хороша, чертовка! — со злобной радостью повторял Шахназаров и передал повод коноводам, чтобы они утихомирили непокорную пленницу.

Горький дым медленно рассеивался над полем скоротечного боя.

5

Слишком поздно примчался связной в штаб армии Городовикова.

Боец полулежал в седле, как бы обхватив повисшими руками шею взмыленной лошади.

Разведчика сняли, он был мертв.

— Это Алим! — воскликнул Махметка, узнав товарища.

— Смотри, мертвый прискакал, — удивлялись бойцы.

Чувство тревоги передалось бойцам, но никто не знал, что же случилось в группе разведки. Связной уже ничего не мог рассказать.

Наконец в седле, в переметной сумке, нашли записку Сергея.

Запели трубы, и кони встревожились. Один за другим строились эскадроны, с грохотом разворачивались орудия, взбивая пыль, мчались тачанки. А трубы звали всадников:

Вперед, вперед, друзья!
Вперед, вперед, друзья!
Из ножен шашки вон!
Ура!
Дальше