Содержание
«Военная Литература»
Проза войны

Глава двадцать первая.

В пути

На рассвете из партизанского лагеря вышли два крестьянских мальчика. Один из них, высокий, крепкий, со светлыми озорными глазами, которые невольно привлекали внимание к его загорелому открытому лицу, был одет в домотканую синюю рубашку, подпоясанную тонким кожаным ремешком, и в черные, обтрепанные снизу штаны. Старые, латаные-перелатанные и потерявшие уже свой первоначальный цвет ботинки были надеты на портянки. За плечами у мальчика висела тощая котомка с хлебом.

Рядом вперевалку шагал коренастый толстячок, одежда которого была не лучше, чем у товарища. Только поверх рубашки был наброшен старый пиджачок с заплатами на рукавах да на ногах не ботинки, а стоптанные кирзовые сапоги. У него также за плечами был мешок с хлебом. У обоих мальчиков серыми блинами лежали на головах кепки.

Ребята молча шли по тропинке. Только что они были среди близких им людей, выслушивали теплые, ободряющие слова, запоминали советы, а теперь остались наедине со своими думами и тревогами.

Со многих деревьев листья уже опали. А те, что еще сопротивлялись порывам ветра, стали багряными, ярко-желтыми; издали они казались сделанными из меди. Лес глухо шумел. Под ногами с хрустом ломались сухие ветки.

— Мальчики!

Оба невольно вздрогнули и остановились. На повороте тропинки стояла Мая. В военной гимнастерке и синей юбке, с подобранными на затылке в пучок волосами, она выглядела старше своих лет.

— Чего тебе? — сурово спросил Коля.

Мая протянула ребятам небольшой сверток:

— Возьмите!

Витя взял сверток в руки и стал с любопытством его разглядывать.

— Что здесь? — спросил он.

— Сахар, — ответила Мая.

— Верни! Слышишь? — строго приказал Коля. — Откуда сейчас у крестьянских ребят возьмется сахар?

Витя вздохнул и с сожалением вернул сверток.

— Да вы хоть по кусочку возьмите! — взмолилась Мая. — Ну хоть по одному!

Витя просяще взглянул на Колю, и тот неохотно согласился

— Ну, по одному, пожалуй, можно. Давай!..

Мая быстро развернула сверток.

— Берегите себя, — сказала она, — и возвращайтесь вместе.

В груди у ребят защемило.

— Ладно, — сказал Коля, — уж как-нибудь! Скоро вернемся... Пошли, Витя...

Ребята двинулись по тропинке. В конце ее Витя оглянулся.

Мая издалека помахала им рукой, повернулась и медленно пошла назад...

Колесник сказал, что мальчики должны как можно дольше идти лесом, а когда лес кончится, выйти на дорогу. Не прятаться, не убегать, когда кто-нибудь им повстречается, а идти так, как идут люди, которым некого бояться.

День выдался теплый. Такие дни лето отвоевывает у осени, чтобы еще раз попрощаться, заставить пожалеть о том, что оно кончилось.

Ребята не знали, что Колесник еще накануне послал связного к Никите Борзову. Может быть, тому удастся устроить себе служебную поездку на строительство и там встретиться с Охотниковым.

Для Колесника до сих пор было неясно, почему гитлеровцы строят укрепрайон так далеко от линии фронта. Неужели они не верят, что их войска удержат оборону по берегу Дона? Если они так торопятся, значит, ждут наступления советских войск, боятся его. А если это так, то партизанский отряд должен быть готов к решительным действиям. Как только на Дону начнется наступление, партизаны пойдут громить тылы гитлеровцев. Но это в будущем...

Вот и кончился лес. Придорожные кусты прячут ребят, а они из своего укрытия видят далеко... Дорога идет полями к большой деревне. Беленькие мазанки, между ними редкие кирпичные дома... Это деревня Стрижевцы. До нее километров семь-восемь.

Пока ребята шли лесом, они чувствовали себя сравнительно спокойно. При опасности можно спрятаться за любым стволом, прыгнуть в яму, убежать. На открытой же дороге не побежишь. Сразу догонит пуля...

— Ну, чего стоим? — сказал Коля, преодолевая страх, в котором он ни за что не признался бы Вите. — Пошли!..

И, раздвинув ветви кустов, вышел на дорогу. Витя последовал за ним, с опаской озираясь по сторонам.

Они прошли километра полтора, прежде чем немного успокоились. Дорога была пустынной. Старым грейдером войска почти не пользовались: при небольшом дожде его развозило так, что даже тракторы увязали в липкой, тягучей грязи.

Но надо же было какому-то немецкому интенданту поехать именно этой дорогой! Ребята услышали нарастающий шум мотора и оглянулись. Вслед за ними, тяжело подпрыгивая на колдобинах, шел большой «Крупп», груженный ящиками.

Ноги сами понесли ребят в разные стороны. И уже в поле Коля вдруг опомнился и заставил себя вернуться обратно на дорогу. Витя притаился было под каким-то кустом, но, увидев, что Коля не прячется, вылез и подошел к нему.

— Идем, идем, Витька, — сказал Коля, — а то гитлеровцы подумают, что у нас какие-то намерения. Пусть видят. Не бойся, ничего они нам не сделают.

И ребята, изо всех сил стараясь не оглядываться, пошли дальше, хотя их так и тянуло броситься бежать подальше от этой дороги, от приближавшегося к ним огромного грузовика.

Вот он уже совсем близко. Массивные колеса с хрустом подминали под себя колею. В кабине рядом с солдатом-шофером сидел ефрейтор, широколицый немец, и играл на губной гармошке. Оба улыбались. Когда машина догнала ребят, ефрейтор высунулся из кабины и что-то крикнул. Ребята его не поняли.

В кузове, прижавшись друг к другу, на ящиках сидели три автоматчика. Они не обратили на мальчиков никакого внимания. Машина проехала, оставив за собой клубы вонючего дыма.

— Ну вот видишь, и совсем не страшно! — сказал Коля. — Что мы для них?.. Видят, идут два паренька, никого не трогают...

Витя промолчал и только вытер рукавом пот с лица.

Теперь ребята пошли смелее. Не доходя до Стрижевцев, они свернули в поле, чтобы обойти деревню стороной. Через нее идти было опасно.

— Смотри-ка — самолет! — крикнул Витя.

Из низких туч прямо к дороге вдруг вылетел истребитель и, круто развернувшись, пошел низко-низко над полем.

— «Мессершмитт»?.. — прищурился Коля.

— Нет, не «мессер»!.. Он покороче будет!..

— Поворачивает!.. В нашу сторону!.. Ложись!.. — закричал Коля.

Ребята бросились в придорожную канаву, и в то же мгновение самолет со свистом пронесся прямо над ними... Нет, это не был немецкий самолет. На его крыльях ребята успели рассмотреть красные звезды.

Они вскочили и стали смотреть, что будет дальше. Самолет развернулся и снова низко пошел над дорогой. На этот раз ребята не спрятались.

Грузовик обогнал ребят больше чем на километр. Самолет явно нагонял его. Он вдруг взмыл кверху, а затем стремительно спикировал на машину. Тотчас же вдали над дорогой взметнулся черный столб земли, окутанный белым дымом, и до ребят донесся глухой удар взрыва. Самолет сразу набрал высоту и скрылся в облаках.

Несколько мгновений ребята стояли в оцепенении, а затем, не сговариваясь, бросились бежать к месту взрыва. Будь они постарше, может быть они и поостереглись бы это делать. Но какой мальчишка может отказать себе в том, чтобы быть первым на месте происшествия? Тем более что на дороге никого, кроме них, не было.

Коле в ботинках бежать было легче. Кирзовые Витины сапоги стучали по ссохшейся глине, как деревянная баба, которой заколачивают сваи, но он старался не отставать от Коли, бежал, крепко сжимая в руках свою котомку.

Попадание было точным! Грузовик лежал на боку, ящики вывалились из него. Несколько ящиков разбилось, и в траве валялись какие-то странные предметы величиной чуть побольше куриного яйца. Одна сторона каждого из них была выкрашена в ярко-голубой цвет, другая — в ярко-красный; красную половину опоясывала никелированная металлическая дужка.

Шофер и ефрейтор были убиты наповал. Ефрейтор вывалился из кабины и навзничь лежал на дороге, сжимая в руке гармошку. Тут же валялись трупы двух автоматчиков. Третьего не было видно. Наверное, его завалило ящиками...

Только теперь, добежав до грузовика, мальчики поняли, что торопиться было не к чему.

Витя нагнулся и поднял один из этих странных предметов. Что это такое?..

— Наверное, это походные чернильницы, — не очень уверенно ответил Коля. — Голубая сторона для чернил, а красная — это крышка! Вон дужка ее прижимает. Носи в кармане, не выльется.

— А зачем же им столько чернильниц? — удивился Витя. — Только в одном этом ящике их, наверное, штук двести...

— Не знаю, — сознался Коля. — Может, они подарки везли. Видел, ефрейтор на гармошке играл?

Ребята вертели в руках «чернильницы». Им хотелось попробовать, не открываются ли они, но было как-то боязно. Коля слышал, что гитлеровцы нередко оставляют «сюрпризы». Подкинут ручные часы или вечное перо, и, как только дотронешься до них, они взрываются.

— Откроем? — предложил Витя.

Коля махнул рукой:

— Ну, давай!

— А как открывать? — спросил Витя вдруг дрогнувшим голосом.

— Я и сам не знаю... Наверное, надо отогнуть дужку.

— Куда?

— Куда будет гнуться...

Витя переложил «чернильницу» в левую ладонь, крепко сжал ее, а указательным и большим пальцами правой руки взялся за дужку.

Тотчас же внутри «чернильницы» раздалось сильное шипение.

— Кидай!.. Кидай!.. — закричал Коля.

Не помня себя Витя размахнулся и как можно дальше отбросил «чернильницу». Ребята присели за кузов опрокинутой машины.

«Чернильница» взорвалась так оглушительно, словно это была стокилограммовая бомба. Несколько осколков провизжали над головами ребят, а один из них впился в шину автомобильного колеса.

— Вот так чернильницы!-сказал Коля. — Это ведь ручные гранаты!..

Он приподнялся из-за своего укрытия.

— Гляди, от деревни идет машина, — быстро сказал он. — Давай уходить!..

— Не успеем... — растерянно ответил Витя.

— И надо же было нам связываться с этой гранатой! Они наверняка видели взрыв...

— Бежим!

— Куда же?

— В поле... Возьмем гранаты. Будем отбиваться...

Коля подумал: «Нельзя нарушать приказ Колесника. Если побежал — значит, в чем-то виноват».

— Витька, я останусь на дороге один, — вдруг сказал он, — а ты иди спрячься вон в тех кустах... Если они мне ничего не сделают, ты выходи...

— А если сделают? — спросил с тревогой Витя.

— Тогда не знаю, — озадаченно ответил Коля. — Возвращайся назад...

— Я не стану прятаться, — решительно сказал Витя. — Я буду в засаде. Если что нужно, приду на выручку. Начну бросать в них гранаты.

Витя раскрыл мешок, набрал в него десятка полтора «чернильниц» и, пригнувшись, побежал в кусты, росшие неподалеку от дороги. Кусты эти были небольшим островком на ровном поле. Отходить некуда, но и подойти к кустам не так-то легко, если оттуда полетят гранаты...

Коля поправил на плече мешок, хотел нагнуться и поднять гранаты... А если обыщут? Спросят, для чего брал гранаты... Не оправдаешься.

Поборов соблазн, он повернулся и пошел навстречу машине, которая быстро приближалась. Это была открытая легковая машина, битком набитая людьми. Один даже сидел верхом на заднем запасном колесе, и его голова возвышалась над ехавшими в кузове.

Коля торопливо шел по обочине, он успел отойти от места бомбежки метров на триста, когда машина поравнялась с ним и шофер резко затормозил.

Рядом с шофером сидел уцелевший автоматчик; у него была забинтована голова. На заднем сиденье, подавшись вперед, сидел большеголовый человек с редкими растрепанными волосами, обнажившими лысину, в старом черном пиджаке и при галстуке, неумело повязанном на смятой рубашке, — как Коля узнал позднее, это был староста деревни Стрижевцы. Рядом с ним, держа в руках автоматы, испуганно поглядывали два полицая, а третий, примостившийся на заднем колесе, думал единственно о том, как бы не сорваться.

— Эй, паренек! Что там взорвалось? — крикнул староста.

Хотя Коля и был готов к этой встрече, но при виде стольких вооруженных людей почувствовал, что у него пересохло во рту.

— Я тебя спрашиваю, чертов сын! — выругался староста. — Подъехать можно? Ничего не горит?..

— Нет, — тихо ответил Коля.

— А что это за взрыв?

— Не знаю, дяденька...

Староста переглянулся с полицаями и вновь раздраженно обратился к Коле:

— Я тебя, дурака, спрашиваю: там, значит, больше ничего не взрывается?..

— Н-нет, — сказал Коля; он почувствовал на себе взгляд автоматчика, сидевшего рядом с шофером.

— Ну, поехали! — сказал староста, удовлетворенный допросом, и тронул шофера за плечо.

Но в этот момент автоматчик открыл дверцу машины и выскочил на дорогу. Он медленно подошел к Коле и остановился перед ним, широко расставив ноги. Коля взглянул ему в лицо и вдруг понял, что все пропало, теперь ему не уйти. Он хорошо помнил этого солдата, дежурившего на переезде возле станции. Надо бежать! Но куда? Солдат тут же скосит его автоматной очередью... Оставалось одно: стоять и ждать своей участи. Как жаль, что он не взял гранаты! Бросил бы сейчас одну в машину, другую себе под ноги... Сам бы погиб, но и врагов убил бы.

Гитлеровец постоял немного с мрачной улыбкой на худощавом, со впалыми щеками лице, потом не спеша подошел и со всего размаха ударил его по лицу.

Коля упал и, закрыв лицо ладонями, дико закричал:

— Дяденька! Не надо!..

Не понимая еще, в чем дело, староста удивленно наблюдал за этой сценой. Мальчишка как мальчишка. Мало ли их сейчас бродит по дорогам.

— Херр зольдат, — сказал он, мешая русские слова с немецкими, — к черту кнабе!.. Битте!.. Нам некогда!..

Гитлеровец шагнул к машине и стал яростно кричать на старосту, тыча пальцем в сторону Коли:

— Партизан!.. Коров!.. — Он вскинул руки кверху. — Бандит!.. Цвай юнген! Дохлый коров!..

Староста наконец понял, в чем дело. Солдат, видно, опознал одного из тех, кто привел корову на станцию. Так вот какая птица неожиданно попалась в руки! Он выбьет из этого мальчишки все необходимые сведения и сам доставит его в город, в гестапо.

Староста выскочил из машины, припадая на левую ногу, подбежал к Коле и схватил его.

Коля рванулся и укусил старосту за руку, тот охнул, но его не выпустил. Через минуту, со связанными руками и ногами, Коля, согнутый в три погибели, лежал в машине у ног полицаев, которые насмешливо на него поглядывали.

— Вот щенок! — ругался староста, тряся укушенную руку. — Погоди! Ты у меня узнаешь, с чем редьку едят...

Коля молчал. Тонкие ремни, которыми он был связан, впились в тело. Он не представлял себе, что способен терпеть такую боль. Бывало, поцарапает себе коленку и бежит домой, чтобы залить царапину йодом. А когда йод начинал щипать, он кричал, это казалось ему невыносимым. А сейчас он терпел. Терпел и молчал...

Машина проехала немного и остановилась. Староста, автоматчик и полицаи вышли из нее и стали осматривать то, что осталось от «Круппа», груза и солдат, а шофер закурил и привалился к спинке сиденья. Его дело возить. Да и надо кому-то сторожить задержанного партизана. Шофер курил, одним глазом поглядывая через спинку сиденья на мальчика.

Может быть, где-нибудь в Германии и у него остался такой же сынишка. Шофер хмурился, жевал сигарету и вздыхал.

Автоматчик и полицаи перетащили трупы убитых на обочину дороги и сложили их рядом. Староста ковылял от одного ящика к другому. Он был очень раздосадован. Ничего интересного! Были бы консервы, а то гранаты. Черт бы их побрал! Супа из них не сваришь...

Несмотря на острую боль, Коля приподнялся и привалился к сиденью. Отсюда ему были хорошо видны и разбитая машина, и кусты, в которых притаился Витя. «Что же он медлит? — с тоской думал Коля. — Забросал бы их гранатами!.. Ни один не ушел бы!.. Наверное, боится попасть в меня!..»

Коле хотелось крикнуть: «Витя, кидай!» — но он побоялся: а вдруг Витя замешкается, и тогда они погибнут оба.

Может быть, Витя и прав. Зачем рисковать? Он даже и не имеет на это права. Кто же тогда вернется назад к партизанам и доложит Колеснику обо всем, что случилось? Если Колесник будет знать, что их постигла неудача, он пошлет кого-нибудь другого. Теперь отец уже никогда больше не увидит своего Колю!..

Тяжелый взрыв раздался совсем рядом. Закричав, повалились полицаи. Автоматчик и староста кинулись в разные стороны. Шофер ошалело схватился за баранку, и, не соображая, что делает, дал задний ход. Это спасло его при втором взрыве, который сразил бросившегося к кустам автоматчика.

Коля рванулся изо всех сил, перевалился через борт и упал на землю. Он беспомощно бился, стараясь освободиться от ремней...

Шофер что-то растерянно бормотал. Вдруг к машине подбежал староста. Одним махом он бросил Колю на заднее сиденье, прыгнул в кабину, хлопнул дверцей, и машина, круто развернувшись, помчалась к деревне.

Староста ругался всю дорогу. Он не понимал, что произошло. Откуда летели гранаты? Шофер, не знавший почти ни одного русского слова, пытался ему что-то объяснить. Он, наверное, видел...

«Вот вам, вот вам!» — мстительно думал Коля. Он приготовился к самому худшему, но был рад, что не ошибся в Вите. Недаром говорят, что только в испытаниях проверяется подлинная дружба!

Глава двадцать вторая.

Витя действует

Витя забрался в самую гущу кустов и примостился в неглубокой яме. Над ним тихо шелестели поредевшие ветви; каждый порыв ветра срывал с них листья, и они падали на шею и руки мальчика, словно стремясь прикрыть его, уберечь от опасности.

Опершись на локти, Витя напряженно наблюдал, как медленно бредет навстречу быстро мчащемуся автомобилю Коля. «Зачем он пошел? — вдруг в отчаянии подумал Витя. — Пересидели бы вместе как-нибудь!..» Ему захотелось выскочить и позвать, но было уже поздно: машина затормозила рядом с Колей.

Все, что он затем увидел — сильный удар солдата, сбивший Колю с ног, короткая и неравная борьба Коли с толстым хромым мужчиной, — потрясло Витю. Не зная, что делать, он заметался на месте. Всегда нерешительный, сейчас он готов был не раздумывая броситься туда, к Коле.

В то же время Витя понимал: один неудачный шаг — и они оба погибли. Нужно что-то придумать! И взрослому, опытному бойцу решить эту задачу было бы трудно, а Вите приходилось принимать свое первое, такое ответственное решение без посторонней помощи.

Он всегда с большой охотой подчинялся тому, кто вел его за собой. Это избавляло его от необходимости отвечать за свои поступки. Так с самого детства воспитывали его в семье. Его отец умер, когда Вите не исполнилось и трех лет, а мать не давала ему ни о чем заботиться, не разрешала дома даже гвоздя в стенку вбить, — сама работала, и вела хозяйство, и обслуживала сына. «Учись, сынок, — говорила она, — это твоя главная работа»...

Витя лихорадочно следил за высоким немецким солдатом с автоматом на ремне, который шагал впереди, на что-то сердито указывая хромому толстяку в пиджаке. Когда они подошли поближе, толстяк махнул рукой полицаям, и они осмотрели грузовик с разных сторон.

Теперь Витя сосчитал противников: три полицая, солдат и дядька в пиджаке — это пять; шофер, оставшийся в машине, — шесть... Немало!.. И все вооружены!..

Витя ползал между кустами из стороны в сторону. Он видел, как полицаи перетаскивают ящики, складывают в ряд на обочине убитых... Вдруг его рука задела вещевой мешок, о котором он в смятении совершенно забыл. Под тонким брезентом легко прощупалась «чернильница». У Вити округлились глаза. Взять гранату и метнуть ее в живых людей!.. Страшно!.. Он взглянул налево и увидел, как над краем кузова замаячило едва различимое лицо Коли. И вдруг Витю словно что-то кольнуло в грудь. «Ведь они его убьют!..»

Он вытащил из мешка гранату, подержал ее в нерешительности, а потом вдруг отчаянным движением повернул дужку. Граната зашипела, и он, ничего не помня, желая лишь избавиться от нее, изо всех сил метнул ее на дорогу. А сам упал ничком в траву и закрыл глаза, чтобы ничего не видеть.

Взрыв потряс землю. На дороге закричали. Витя слышал крики, но ему было так страшно, что он не решался поднять голову и посмотреть. Он лежал ничком минуту, а может быть, и гораздо больше. Наконец открыл глаза. Над ним, почти касаясь щеки, висел большой желтый лист с мелкими прожилками, по нему медленно полз черный муравей...

Витя взглянул на дорогу. Полицаи лежали без движения там, где их настиг взрыв, а гитлеровец и хромой толстяк метались, не зная, где им спрятаться. Вдруг автоматчик бросился к кустам...

Вторую гранату руки схватили сами. Через мгновение она полетела под ноги гитлеровца. Взрыв оглушил Витю. Над его головой, срезая ветки, просвистели осколки. Когда он вновь выглянул из своего укрытия, на дороге остался только толстяк. Он бежал к машине.

Что он делает?!.. Нагнулся и схватил Колю! Бросил его в кузов!.. Машина разворачивается... Витя готов был метнуть и третью гранату, но удержался и стремглав бросился к лежавшему невдалеке гитлеровцу, чтобы завладеть его автоматом. Но было уже поздно. На огромной скорости машина увозила Колю к деревне...

Только теперь Вите стало по-настоящему страшно. Он повернулся и бросился бежать назад, к лесу... Скорее добраться до Колесника и все ему рассказать. Ноги стремительно несли его все дальше и дальше от страшного места.

Когда вдали замаячила желтая полоска осеннего леса, он почувствовал, что должен хоть немного передохнуть, и присел на обочину. Мешок с хлебом и гранатами остался там, в кустах. Только сейчас, почувствовав голод, Витя вспомнил об этом...

Его мучили сомнения... Ну хорошо, прибежит он к Колеснику. А дальше что? Если даже Колесник и пошлет группу партизан на выручку Коле, то, пока они доберутся, Колю наверняка убьют. Видно, он очень нужен, если даже в панике этот дядька о нем не забыл.

Чем больше думал Витя, глядя на широкие, поблекшие поля, тем отчетливей понимал, что возвращаться назад не следует. Надо попытаться помочь Коле.

Он нагнулся, подобрал с земли автомат, накинул его на плечо и пошел по дороге, еще не решив точно, что ему делать. Проникнуть в деревню и узнать, где держат Колю? Притаившись, ждать, пока его поведут, и обстрелять охрану?.. Конечно, все Витины планы были наивны. В глубине души он и сам понимал это.

У поворота дороги, когда до разбитого грузовика оставалось меньше двухсот метров, Витя бросился в придорожный кювет. От деревни вновь мчалась знакомая машина. На этот раз она была не одна. За ней шла другая, битком набитая полицаями.

Машины остановились на довольно большом расстоянии от кустов; полицаи рассыпались цепью и, стреляя из автоматов, начали их окружать... Колченогий староста, выйдя из легковой машины, командовал, но сам на этот раз старался держаться подальше.

Подкравшись поближе, один из полицаев метнул в кусты гранату, за ней другую... Затем, разом вскочив, полицаи с разных сторон устремились навстречу друг другу ломая ветки...

Витя увидел, как полицай, бросавший гранаты, вышел из кустов, размахивая мешком. Староста отобрал у него мешок и вытряхнул его содержимое на землю. А потом вынул бинокль и стал внимательно осматривать окрестности.

Витя притаился. Если полицаи поедут по дороге к лесу, то они сразу его заметят. На всякий случай он проверил автомат. Да, патронов много — он будет защищаться... Но что же все-таки делают полицаи?.. Витя чуть приподнялся и взглянул на дорогу. Они грузили ящики на машину. Убитых на дороге уже не было; наверное, их уложили раньше. Витя опять лег в кювет, выставив вперед автомат. Он решил стрелять первым, как только к нему приблизятся полицаи.

Время тянулось томительно долго. Наконец он услышал, как глухо заурчал мотор. Куда поедет машина?.. Сюда?! Нет, шум стал удаляться. Витю так и тянуло снова взглянуть на дорогу, но он удерживал себя. Он выждал еще немного и наконец приподнялся.

У него вырвался вздох облегчения: машины одна за другой удалялись, а вслед за ними строем шли полицаи. На обочине дороги, колесами вверх, валялся лишь смятый кузов и обломки разбитых ящиков.

Витя выждал, пока полицаи отошли подальше, и осторожно приблизился к тому месту, где староста вытряхнул содержимое вещевого мешка. Гранат не было. В пыли валялись куски хлеба. Какое счастье!

Под зубами хрустел песок, но Витя ел с жадностью, чувствуя такой острый голод, какого никогда не ощущал.

Сгущались сумерки. Тяжелая, темная туча нависла над полем, и холодные капли дождя упали на шею и руки, поползли по лицу. Витя поднял воротник пиджака и потуже запахнул его. Съев хлеб, он почувствовал, что может идти снова... Но куда?.. Его тянуло поближе к деревне. «Не может быть, — думал он, — чтобы там не нашлось добрых людей. Надо спрятать где-нибудь автомат, дойти до крайней хаты и постучаться. Документы у меня в порядке, справка есть, может, и пустят...» И Витя твердо решил, дождавшись темноты, идти в деревню.

Вскоре он увидел, что по полю медленно бредет паренек, в старом, поношенном ватнике, с лукошком в руках, Паренек временами останавливался, нагибался, что-то выкапывал из земли, найденное бросал в лукошко и снова шел дальше, глядя себе под ноги.

Витя хотел спрятаться, но потом передумал. Как-никак, он вооружен, и если мальчишка и послан высмотреть его, то, пока он вернется в деревню, можно уже и до леса добежать.

А что, если с ним заговорить? Все равно мальчишка, наверное, уже заметил его и только притворяется, будто что-то ищет.

Витя положил автомат на дно канавы, прикрыл его обломком доски и, сложив у рта руки трубкой, крикнул:

— Эге-й!..

Паренек поднял голову и прислушался.

— Эй, ты!.. — снова крикнул Витя и замахал рукой.

Паренек увидел Витю и пошел ему навстречу. На вид мальчику было лет тринадцать. Из-под кепки торчали спутанные светлые волосы, а лицо было бледным. Паренек приближался осторожно. Свое лукошко он оставил в поле: наверное, боялся, как бы его не отобрали. Светлые глаза его смотрели из-под белесых бровей смело и с любопытством.

— Чего тебе? — спросил он, подойдя поближе.

— Это какая деревня?..

— А тебе какая нужна? — вопросом на вопрос ответил паренек, внимательно и недоверчиво разглядывая Витю: таких толстых мальчишек не было в окрестных деревнях, наверное, пришел издалека.

— Это Стрижевцы? — вновь спросил Витя.

— Ну, Стрижевцы, — ответил паренек. — А дальше что?..

— А дальше... ничего, — пожал плечами Витя.

— Ты только для этого меня и звал? — насмешливо спросил паренек.

— Для этого!..

— Ну, до свидания... Катись по дорожке... Мне некогда, — сказал паренек и повернулся, чтобы уйти.

— Ты чего тут делаешь? — спросил Витя.

— Разве не видишь? — презрительно усмехнулся паренек. — Грибы ищу!..

— Какие грибы? Грибы в поле не растут...

Не слушая его, паренек зашагал назад. Но Витя снова удержал его:

— Поди сюда!..

Паренек не остановился. Витя понял, что он лишится единственной возможности узнать что-либо о судьбе Коли, и в отчаянии решился на крайний поступок.

— Поди сюда, говорят тебе! — грозно крикнул он. — Поговорить надо!..

Паренек обернулся. Очевидно, выражение Витиного лица поразило его, и он снова подошел поближе.

— А ты знаешь, кто я? — произнес как можно внушительнее Витя. — Я партизан!..

Паренек недоверчиво взглянул на него.

— Врешь, — сказал он.

— Вот и не вру! — сказал Витя. — Я на самом деле партизан.

— А чем докажешь? — спросил парнишка.

Витя растерянно помолчал. В самом деле, чем доказать? Не рассказывать же ему, с каким заданием он сюда направлен!

Но тут взгляд его упал туда, где из-под доски торчал приклад автомата.

— Вот что у меня есть! — И Витя поднял автомат над головой. — Теперь веришь?..

Автомат произвел на парнишку впечатление. Он подошел к Вите поближе и опустился на траву, но продолжал все же держаться настороженно.

— А ты зачем сюда пришел? — спросил он, подозрительно взглянув на Витю.

— Раз пришел — значит, дело есть, — ответил Витя. — Ты лучше на мой вопрос отвечай...

— Твой вопрос кот унес, — сказал паренек. — Думаешь, с автоматом, так я тебя испугался?..

— Ты что, партизану не доверяешь? — возмутился Витя.

Парнишка усмехнулся:

— Врешь все! Никакой ты не партизан. У тебя, наверное, батька бургомистр — вон какой жирный!..

Витя озадаченно помолчал. Вот заноза этот мальчишка! Придется идти на риск.

— Слушай, а от вас корову на станцию водили? — волнуясь, спросил он.

— Водили, — сказал парнишка, и в лице его что-то дрогнуло.

— А пастухов партизаны задерживали?

— Было дело...

— Одежду с них снимали?..

— Снимали, — подтвердил паренек; на лице его сменялись разные чувства: он то улыбался, то хмурился. — А какой масти была корова? Рыжая? — спросил он в свою очередь.

— И вовсе не рыжая, а белая, — сказал Витя. — Только морда у нее черная, с белым пятном на лбу.

— Верно! — вскочил на ноги паренек. — А ты откуда знаешь?..

— Как не знать — сам водил!

— Куда?

— На станцию!..

Теперь паренек смотрел на него с удивлением и доверием, словно их связывало общее дело.

— А ты видел ребят, которые вели корову из деревни? — спросил он.

— Нет, — ответил Витя, — их в кустах прятали.

— А зачем?

— Чтобы они нас потом не опознали. Мало ли что бывает!..

Паренек придвинулся к Вите.

— Знаешь, кто в кустах сидел? — спросил он, выдержал паузу и ткнул себя в грудь:

— Я сидел! Это меня ваши вместе с Васькой Ломакиным задержали!..

— А попало вам потом от старосты?

— Уж и попало!.. Староста меня палкой бил. До сих пор вся спина в синяках...

— Тебя как звать?

— Сема... А тебя?..

— Зови меня... Лешей! — Витя все же решил своего настоящего имени ему не говорить. — Скажи, Сема, — перешел он к делу, — ты видел, кого сегодня в деревню привезли?..

— Видел! Костыль — это староста наш — на машине привез. Мальчишка такой, как мы, худющий, злой. Костыль его по рукам и ногам связал — и прямо в подвал.

— В какой подвал?

— Ну, в доме, где полицаи живут. С решеткой...

— Подобраться туда можно?

— Что ты! Сейчас полицаи злющие. Кто-то тут на дороге сегодня чуть самого Костыля не укокошил...

— Так этот хромой дядька и есть ваш староста?..

— Наш... Гордеев!..

Витя вспомнил, что о каком-то Гордееве, с которым надо рассчитаться, говорили между собой Геннадий Андреевич и Колесник.

— Жалко, — проговорил он. — Не знал я этого.

— Что тогда было бы?

— Не унести бы ему отсюда своей ноги!

Сема внимательно взглянул на Витю:

— Так это ты их тут?..

— Я.

— Вот здорово!.. Из автомата?

— Нет, гранатами... Теперь, Сема, нужно товарища спасти.

Сема пожал плечами.

— У нас с тобой сил не хватит. С одним автоматом против всех не пойдешь.

— А сколько их там?

— Кого? Полицаев? Человек десять...

— Не так уж много, — вздохнул Витя и подумал о Геннадии Андреевиче — ведь он с отрядом должен быть где-то тут, поблизости. Вот бы разыскать его! — Скажи, — спросил он, — а ты о партизанах ничего нового не слышал?

— Слышал. Они сегодня ночью, говорят, подожгли мельницу в Стебловке.

— В Стебловке? — насторожился Витя; теперь он отчетливо вспомнил, что после Стебловки Геннадий Андреевич собирался идти в Малиновку — крестьяне сообщили, что у них там в яме спрятана мука.

— А до Малиновки отсюда далеко?

— Совсем близко — семь километров. Иди вон в ту сторону. — И Сема показал рукой на запад. — Только иди прямо, а то в темноте заплутаешь. Доберись до мостика, а там дорога сама доведет...

Витя встал:

— Ну хорошо, я пойду... А ты чего здесь делаешь?

— Я старую картошку копаю. Костыль не велит за деревню выходить. А я тайком. Не с голоду же подыхать...

Витя накинул на плечо автомат и попрощался.

— Ну, я пойду, — сказал он. — Когда-нибудь свидимся...

— Иди до мостика, — крикнул ему вдогонку Сема, — никуда не сворачивай!..

Тьма уже сгустилась, вдалеке шарил по небу бледный луч прожектора. Под ногами расползалась мокрая, жирная земля. Витя шел и шел. Он торопился. Он должен был поспеть в Малиновку к тому времени, когда туда нагрянет отряд Геннадия Андреевича...

Глава двадцать третья.

Коля, держись!

Шофер мчался, не разбирая дороги. Коля ударялся головой о дверцу кабины, но терпел. Староста ругал его, грозил немедленно расстрелять «проклятого щенка», если он сам не расскажет, за чем послан.

На окраине деревни машина круто затормозила. Староста выскочил из нее и вбежал в одноэтажный кирпичный дом. Тотчас же оттуда вышли двое дюжих полицаев. Они схватили Колю за руки и за ноги и потащили во двор. Там они бросили его на землю и развязали ремни.

— Ну, вставай! — сказал высокий полицай с давно небритыми, щетинистыми щеками.

Другой полицай долго копался, открывая ржавый замок невысокой, плотной двери, ведущей в подвал. Наконец замок щелкнул, открылся, и полицай распахнул дверь:

— Ступай!..

Коля шагнул и невольно остановился на пороге. Из подвала несло холодом и сыростью.

— Иди, тебе говорят!..

Полицай сильно толкнул мальчика в спину, и, споткнувшись, Коля покатился вниз по каменной лестнице. Над головой со стуком захлопнулась дверь, и он оказался в кромешной тьме.

Придерживаясь рукой за стену, он ощупью пошел вдоль нее, и наконец в дальнем углу колени его уткнулись в деревянные нары.

Коля ощупал их и осторожно присел, чутко вслушиваясь в темноту. Ему показалось, что невдалеке кто-то порывисто дышит.

— Здесь кто-нибудь есть? — спросил он.

Никто не отозвался. Коля долго сидел и слушал затаив дыхание. Нет, это лишь показалось. Рядом нет никого. Только над головой глухо стучат шаги полицаев.

Постепенно Коля успокаивался. Он прилег на жесткие нары, и это показалось ему большим счастьем. Пусть темно, пусть он заперт на замок — только бы его никто сейчас не трогал: так он устал.

Коля заснул мгновенно. Ему приснилось: он гоняет голубей во дворе, и они кружатся в синем-синем, залитом солнцем небе. Вдруг с крыши на тропинку прыгает отец. Коля бежит к нему: «Папа!.. Папа!..» Отец сжимает его в своих объятиях...

Кто-то безжалостно трясет его:

— Вставай!.. Вставай!..

Коля открыл глаза и возвратился к действительности. Держа в левой руке тускло горящую «летучую мышь», высокий полицай правой тянул его с нар.

— На допрос!..

На дворе уже была глубокая ночь, дул холодный ветер, шел дождь. Выведя мальчика из подвала, полицай приказал ему остановиться, а сам опять долго возился с замком. Зачем надо было запирать пустой подвал, он и сам толком не знал: таково правило.

Коля быстро огляделся: может быть, рвануться в ворота? Но там маячит фигура часового.

Окна в доме тщательно занавешены, но в узкие щелочки кое-где пробивается свет. Слышны приглушенные голоса. «Что они будут со мной делать?» — думает Коля и, вспомнив разъяренное лицо старосты, готовится к самому страшному.

— Дяденька, куда ты меня ведешь? — спросил он.

— Сам увидишь, — проворчал полицай, — иди за мной...

Они поднялись на крыльцо и оказались в темных сенях.

Полицай толкнул дверь, и яркий свет ослепил Колю. Несколько ламп освещали небольшую комнату. В углу за столом сидел тот самый человек, который схватил его, — колченогий староста.

Прищурив левый глаз, он насмешливо смотрел на Колю:

— Иди сюда, щенок! Дай-ка я на тебя погляжу.

Коля вышел на середину комнаты. Полицай остановился в дверях.

— Господин староста, а мне что прикажете делать? — спросил он.

— Иди да пришли дежурного. Пусть возьмет плетку и ждет за дверью. Когда понадобится, позову, — сказал Гордеев и кивнул Коле:

— Хочешь, чтобы я его позвал? Ну? Говори...

— Н-нет, — пробормотал Коля.

— Тогда рассказывай, кто тебя на станцию посылал.

— На какую станцию?

Гордеев вскочил:

— Как — на какую станцию! Ты что, притворяться? Да я тебя сейчас!.. Говори! Ну!..

Коля заревел:

— Не ходил я на станцию, дяденька!..

Гордеев подошел к нему и схватил его за шиворот:

— Врешь! Ходил! Тебя солдат опознал! А кто из кустов гранаты бросал? Кто?!

— Не знаю!

— Не знаешь?.. — Староста дал ему крепкий подзатыльник. Коля отлетел в угол комнаты. — Вот тебе для начала!

Староста повернулся, приоткрыл дверь в соседнюю комнату и крикнул:

— Харитонов!..

— Здесь, господин староста! — Хрипловатый, старческий голос, который отозвался из-за двери, показался Коле знакомым.

— Плетка с тобой?

— Тут.

— Смочи ее в скипидаре. Сейчас работа будет!..

— Слушаюсь!..

Гордеев обернулся к Коле:

— Слышал, гаденыш? Сейчас ты у меня заговоришь... Все скажешь, голубчик!.. — Он подсел возле Коли на корточки и вдруг ласково улыбнулся:

— Ну, ну, ладно!.. Вставай, вставай. Напугал я тебя! Это, брат, нарочно! Всякий тут народ ходит. Вставай, не бойся меня. Ничего я тебе не сделаю. — Он вновь приоткрыл дверь:

— Харитонов!..

— Здесь, господин староста!..

— Слетай к моей хозяйке, скажи — курицу приказал прислать да огурчиков... Хлеба не забудь!

— Слушаюсь! — послушно произнес знакомый Коле голос, и в глубине коридора громко хлопнула выходная дверь.

— Ну вот, — сказал староста, и его широкое красное лицо расплылось в улыбке, — теперь нас никто не будет подслушивать. Садись-ка сюда, поговорим!..

Коля встал и настороженно присел на стул.

Староста глядел из-под кустистых бровей, стараясь придать своему взгляду мягкость и участие.

— Да-а, — проговорил он после затянувшегося молчания, — много вас, обездоленных, нынче по дорогам ходит... Война!.. Взрослые дерутся, а детям погибель... И у меня такой, как ты, сынишка. Вовкой его зовут... Так куда ты идешь?..

— В Белгород, — проговорил Коля всхлипнув.

Он не притворялся. Удар Гордеева был крепок, и он сильно стукнулся плечом о стену.

— Так, — протянул Гордеев. — А кто там у тебя?

— Тетка...

— А родители где?..

— Отца убили, мать в Германию угнали...

— Не угнали, — поправил его Гордеев, — а направили на работу... Тебе это понятно?..

Коля всхлипнул и мотнул головой.

— Тебе сколько лет? — спросил Гордеев.

— Тринадцать.

— Фамилия?

— Степанов Костя...

Гордеев взглянул на справку, отобранную у Коли, сверяясь по ней с его ответами.

— Играть бы тебе сейчас в казаки-разбойники, Костя, а видишь, в какую ты историю попал! В скверную историю. И как быть с тобой, прямо не знаю... — Он постучал своими короткими пальцами по краю стола, помычал и вдруг зло прищурился:

— А твоего товарища мы тоже поймали!..

— Какого? — Коля поднял голову, и в его груди все сжалось.

— Того, который из кустов гранаты кидал... Того и поймали!..

— Не знаю я его, — сказал Коля.

Гордеев усмехнулся:

— Не знаешь, так узнаешь! Хочешь, я его сюда позову? Он нам во всем уже признался... И все о тебе рассказал... Эх ты, конспиратор!.. — Он вытащил папиросу и закурил. — Рассказывай!.. Ничего тебе не будет... Утром отпущу. Ну, не запирайся...

— Ничего я не знаю, дяденька, — тихо оказал Коля, упорно глядя куда-то под стол.

— Не знаешь! — В голосе Гордеева вновь зазвучала угроза. — Подумай, Костя, подумай...

Коля вздрогнул. Староста назвал его Костей. Значит, он врет, что Витя пойман и во всем признался. Ничего староста не знает, хитрит, хочет заманить его в ловушку.

Он поднял голову и, смотря в напряженное лицо Гордеева, как можно правдивее сказал:

— Вот убей меня гром, если совру! Я шел один!..

Гордеев вскочил и дико закричал:

— Харитонов!..

Тотчас же порог переступил старик с рыжими усами. Коля сразу признал его: это был тот самый, к которому он приходил в лес, чтобы связаться с Геннадием Андреевичем. Старик угрюмо глядел на Колю, словно видел его впервые. Его рука крепко сжимала плетку.

— Ожги его! Дери его, чертова сына, как сидорову козу!.. Тащи в процедурную!..

Харитонов взял Колю за плечо.

— Пойдем, пойдем! — сказал он; на пороге обернулся:

— Сколько ему?

— Пятнадцать!..

Харитонов критическим взглядом оглядел Колю и покачал головой:

— Не выдержит, Серафим Тимофеевич. Помрет. Больше восьми никак нельзя... Так по шкале положено!..

— Ладно! Ты мне свои инструкции не тычь! Помрет — туда ему и дорога...

Харитонов вывел Колю во двор и повернул к небольшой баньке, которая темнела в углу забора. Очевидно, в этой баньке у полицаев был устроен застенок.

Около двери Харитонов оглянулся и тихо сказал:

— Вот что, сынок! Бить я тебя не буду, а ты погромче кричи. Погромче!.. Пусть староста слышит...

Вдруг вблизи, за забором, раздались выстрелы. Один, другой!.. Совсем близко — третий...

— Что такое? — Харитонов остановился. — Никак, нападение!.. Ложись, ложись ты! Не то пулей заденет! — и бросился к стене сарая, увлекая за собой Колю.

Внезапно в ворота вбежал человек и метнулся к дому.

— Тревога! — закричал он срывающимся голосом. — Тревога! Партизаны!.. Скорее сюда! Они здесь!..

Полицай, уже взбежавший на крыльцо, обернулся и выстрелил.

Коля дернулся, стараясь вырваться из рук Харитонова, но тот еще крепче прижал его к бревенчатой стене.

— Да лежи ты, дурак! — проговорил он. — Убьют ни за что!.. Сейчас я пойду, а то свои же и прихлопнут!..

Но Коля тут же вырвался из крепко державших его рук и бросился к воротам. Около головы свистнула пуля.

— Коля! — окликнули его из-за дерева.

Коля узнал бы этот голос из тысячи:

— Федя! Феденька!..

— Скорее ложись! — скомандовал Куликов.

Кто-то бежал вслед за ними. Коля оглянулся — это был Харитонов, он медленно шел в своих тяжелых сапогах, хрипло дыша. Куликов вскинул винтовку.

— Не стреляй! — крикнул Харитонов. — Я свой!.. Веди к начальнику!

Из глубины двора кто-то выстрелил.

— Полицаи в этом доме? — спросил Куликов.

— Здесь! — ответил Харитонов.

— И староста?

— Гордеев?.. Тоже тут.

Со всех сторон стреляли. Куликов бросился вперед, к партизанам, которые все теснее окружали дом. Издалека послышался его зычный крик: «Сдавайтесь!» Опять прогремели выстрелы. Затем тяжко ухнула разорвавшаяся граната, и снова забили короткие автоматные очереди. Кто-то истошно закричал. Потом все смолкло.

Коля и Харитонов пошли по дороге, туда, где мерещилось какое-то расплывчатое пятно. По мере того как они приближались, пятно все увеличивалось.

Подойдя ближе, они увидели подводу, груженную кладью, лошадей и рядом с ними Егорова.

— Егоров! — окликнул Коля.

Старый артиллерист обернулся:

— Кто это?

— Я, Коля!..

— Ух ты! — воскликнул Егоров. — Жив?..

— Жив!

— Витьку благодари, это он нас разыскал!.. — И, набрав в легкие воздуха, Егоров крикнул:

— Ви-и-тя!

— А где Геннадий Андреевич? — спросил Коля. — Я к нему одного человека привел.

— В деревне. Руководит операцией.

Пришедших окружили партизаны, оставленные в резерве, и начали их расспрашивать. К старику отнеслись недоверчиво и тут же приставили часового, чтобы не сбежал до прихода Геннадия Андреевича.

Растолкав толпу, появился Витя. Он, видно, бежал, запыхался, тяжелый трофейный автомат оттягивал ему руки. Он бросился к Коле:

— Выручили тебя! Здорово, верно? Я Геннадия Андреевича разыскал. Говорю, ты погибаешь, торопиться надо! Он сюда, я — с ними. — Витя без передышки выпаливал одно слово за другим.

Он был очень рад, что все обошлось благополучно и что он, Витя, не растерялся и поступил так, как надо.

— Спасибо тебе, Витька! — сказал Коля.

Он так устал, что не мог ни о чем говорить. Это заметил Егоров. Он предложил Коле залезть на подводу и, чтобы ему было удобнее, переложил кули с мукой, накрыв их брезентом. Лежать на мешках было мягко и удобно. Егоров накинул на Колю свою шинель, и он быстро заснул каменным, без сновидений сном. Иногда сквозь сон он чувствовал, что его покачивает, словно телега движется и он едет...

Проснулся Коля от яркого дневного света. Открыл глаза и увидел, что по-прежнему лежит на подводе, а в разрыв облаков проглянуло солнце. Приподнялся и сел, сдвинув с груди шинель. Подвода стояла посреди какого-то двора. Распряженные кони жевали сено, разложенное на куче старых досок у забора. Тут же сидел Егоров; он зашивал разорванный рукав гимнастерки.

— Где мы, Егоров? — спросил Коля.

— В Стрижевцах.

— А мне казалось, что мы долго ехали. Сколько сейчас времени?

Егоров посмотрел куда-то на тучу, за которой уже не было видно солнца.

— Часов восемь. Ну что, навоевался? — спросил он.

— Навоевался, — весело сказал Коля.

— Досыта?

— Нет, с утра еще могу!.. А чего мы в Стрижевцах делаем?

— Геннадий Андреевич решил заночевать. Люди из сил выбились.

— А полицаи где? Староста?..

Егоров усмехнулся:

— Все твои полицаи вместе с их старостой уже где-нибудь в аду анкеты заполняют!..

— Убили?

— Ни один не ушел, кроме твоего старика. Он, оказывается, Геннадию Андреевичу приятель!..

— А у нас кто пострадал?

— Двое раненых. Да легко...

— Витька где?

— Где ему быть, — неторопливо сказал Егоров, — наверное, калориев себе добавляет. Похудел малость от всех переживаниев...

Коля спрыгнул с воза и почувствовал, что крепкий, спокойный сон на воздухе вернул ему силы. Руки и ноги совсем отошли, только чуть побаливало плечо.

— Ты куда? — спросил Егоров.

— Пойду Витю поищу.

Коля выбежал за ворота и на другой стороне улицы увидел развалины кирпичного дома, где он провел столько тяжелых часов.

Возле дома стояли партизаны. Увидев Колю, Федя подошел к нему и потрепал по плечу. Коля болезненно поморщился.

— Ты что, ранен? — спросил Федя.

— Нет, ничего, ушиб немного!

Из соседнего двора выскочил Витя. Куда делся прежний робкий увалень? За эти сутки Витя так изменился, словно его подменили. Он стал живее, в движениях чувствовалась уверенность. Вот только аппетит у него остался прежний, не уменьшился. В руках Витя держал большую краюху хлеба.

— Коля! Геннадий Андреевич тебя зовет! — крикнул он.

Геннадий Андреевич ждал ребят в одной из ближайших изб. Когда они вошли, он сидел за старым, добела выскобленным столом и, поднеся какую-то бумагу к подслеповатому окошку, составленному из осколков стекла, читал ее. Тут же находился Харитонов. По тому, как он спокойно тянул дым цигарки из самосада, Коля понял, что старик не лгал: действительно он был свой.

Увидев Колю, он подмигнул ему:

— Ну что, повезло тебе? Не пришлось баньки изведать?

— Повезло, — улыбнулся Коля.

— Садись, рассказывай, что с тобой произошло, — сказал Геннадий Андреевич.

Коля подробно рассказал обо всех событиях вчерашнего дня.

— Да, большую ошибку ты сделал, что сам не спрятался, — надо бы тебе вместе с Витей в кусты залезть, — сказал Геннадий Андреевич. — В крайнем случае вы бы и шофера уложили...

— А разве я думал, что этот автоматчик возьмет меня да и узнает! — вздохнул Коля.

Геннадий Андреевич встал и прошелся по хате.

— В жизни всякое бывает. Самое неожиданное. Но теперь, как говорится, все позади!.. Полицаям — осиновый кол в могилу. — Геннадий Андреевич помолчал, оглядывая ребят. — Ну как, вернетесь вместе с нами назад в лагерь?

Коля переглянулся с Витей и наморщил лоб.

— А если полицаев уже нет, — сказал он, — то нас и ловить некому. Тогда мы дальше пойдем. Как, Витя?

Это было уже нечто новое в отношениях между мальчиками. Раньше бы Коля не стал с ним советоваться. И Витя оценил это.

— Пойдем дальше, — сказал он.

Геннадий Андреевич понимал, как опасен дальнейший их путь, если при первых же своих самостоятельных шагах ребята попали в такую жестокую переделку.

Он долго беседовал с ребятами, стараясь научить их осторожности и осмотрительности. Но в глубине души Стремянной твердо решил, что наутро, после того как мальчишки отдохнут и выспятся, он отправит их обратно в лагерь.

Пока разведка ходила в ближайшие деревни, партизаны остаток дня и ночь провели в глубине густой рощи. За это время Коля и Витя отдохнули и отоспались.

На рассвете Коля растормошил Витю, спавшего на возу.

— Вставай!.. Быстрее!..

— Ты чего?.. — тараща глаза, испуганно спросил Витя; он был еще во власти сна; под полушубком сладко ломило кости.

— Пошли! — прошептал Коля. — А то Геннадий Андреевич не пустит.

Витя вздохнул и полез с телеги.

...И опять за их плечами болтались тощие вещевые мешки с хлебом.

У выхода из деревни они встретили Сему, который радостно бросился им навстречу.

— Возьмите меня с собой, — попросил он.

— Нельзя, — сказал Коля. — У нас дело военное... — Он подошел поближе к Семе и прошептал ему на ухо:

— Забудь, кто мы такие и что ты нас видел. Понятно?

— Понятно, — проговорил Сема.

Вскоре Геннадий Андреевич повел свою группу по направлению к лагерю. Не знали тогда ни ребята, ни он сам, что это была их последняя встреча.

Глава двадцать четвертая.

Друг или враг?

Представитель Тодта Шварцкопф договорился с командованием — все пленные и местные жители, мобилизованные на строительство, должны после его окончания быть немедленно эвакуированы в глубокий тыл или уничтожены, смотря по обстановке. Тайна укреплений должна сохраниться любой ценой.

Несколько раз Мейер приезжал на строительство, смотрел, как рылись котлованы, траншеи, устанавливались стальные каркасы, монтировались бронированные колпаки и каждое из этих сооружений заливалось толстым слоем цемента.

Мейер стремился оттеснить Блинова на второй план. Но, с тех пор как городское управление направило на строительство последнюю партию мобилизованных, Блинов словно и сам потерял к укреплениям всякий интерес.

Только однажды Мейеру доложили, что Блинов приезжал на строительство. Он обошел все объекты, тщательно сличая их расположение с картой, которую держал в руках. Это Мейеру крайне не понравилось. В конце концов, Блинов суется в те дела, которые его совершенно не должны касаться. Но вечером, встретившись с Мейером, Блинов сам сказал, что обошел построенные доты. Он даже доказал Мейеру, что одиннадцатый и четырнадцатый доты поставлены неправильно. Они мешают друг другу, суживая сектор обстрела, и в то же время создают перед собой мертвую зону, где сможет накапливаться противник. Необходимо исправить это, построив позади них, на холме, еще один дот, который мог бы простреливать все пространство между ними... Удивительное для бургомистра знание военной фортификации! Мейеру пришлось тут же затребовать по телефону представителя Тодта, который проектировал укрепрайон. Ему ответили, что выезжает майор Вернер. Тот самый Вернер, которого несколько месяцев назад ранили, когда он ехал в машине. Подозрение тогда пало на Екатерину Охотникову, и за это она погибла на виселице.

Вернер уже выздоровел и выписался из госпиталя. Он был хорошо знаком с местностью и мог довести дело до конца, заменив собой Шварцкопфа.

Только теперь наконец Мейер решил связаться с Юреневым. Результат был неожиданный. Юренев обещал скоро сообщить о чем-то очень важном. Но о чем именно, в донесении не говорилось. Это еще больше встревожило Мейера. На другое же утро он отправился в лагерь, чтобы встретиться там со своим агентом.

А между тем дела у Юренева шли совсем не так успешно, как ему это представлялось. Одну из партий мобилизованных горожан сопровождал Никита Борзов. Проходя мимо Алексея, он бросил фразу: «Берегитесь Юренева — это предатель!» Конечно, Никита Кузьмич ничего не знал о заговоре военнопленных, но его слова упали на уже подготовленную почву.

Никита Кузьмич должен был оказать Охотникову нечто еще более важное: Колесник поручал Алексею собрать сведения об укрепрайоне. Но, как Борзов ни старался, он не смог ни на мгновение остаться с Охотниковым наедине.

Алексей понимал, что, если Борзов решил предупредить его, значит, он имеет серьезные основания. В то же время Юренев рассказывал, что «банщик» продался гитлеровцам. Кто же из них друг, а кто предатель?

Чем упорнее Охотников думал над предупреждением Никиты Кузьмича, тем больше чувствовал, что к нему надо прислушаться. И все же в нем боролись сомнения. Похоже на то, что кто-то хочет вбить клин между участниками их группы. Ведь знай гитлеровцы о готовящемся побеге, они бы давно всех арестовали. А если Юренев — предатель, то они должны это знать! Почему же они тогда бездействуют? Чего ждут? Нет, можно голову сломать и ничего не понять в этой страшной путанице!

У Алексея была своя тайна. Под полом в избе, которую отвели их группе, он нашел обрывок желтой оберточной бумаги и огрызком карандаша начертил на нем расположение всех дотов, какие ему удалось установить, А их было немало.

Алексей не знал, каких размеров достигнет весь укрепрайон, но и тех сведений, которыми он уже располагал, было достаточно, чтобы значительно облегчить задачу наступающим советским войскам. Как передать этот план через линию фронта? Алексей твердо решил захватить его с собой в случае побега. Если их поймают, он порвет бумагу, а если даже она и попадет в руки врагов, навряд ли кому-нибудь придет в голову, что путаные, словно детской рукой нанесенные линии имеют какой-то скрытый смысл.

Утаив это от Еременко, он, к счастью, не доверил своего секрета и Юреневу. А ведь, признаться, он думал сделать это на случай, если его самого ранят или убьют.

Огромная тяжесть навалилась на Охотникова после встречи с Борзовым. «Как поступить? — думал он. — Сказать товарищам, что Юренев предатель? Но это может вызвать панику. Кто-нибудь сгоряча возьмет да и выскажет ему все, что о нем думает, а уж тогда Юренев, если он действительно провокатор, пойдет в открытую. Обратится за содействием к охране, и всех их тут же арестуют!..» Остается одно: делать вид, что ничего не случилось. Ни в коем случае не давать Юреневу основания заподозрить, что ему перестали доверять. В то же время взять инициативу в свои руки и внезапным ходом смешать все его карты.

Надо проверить, почему Юренев сам рвется ходить за обедом. Ведь идти нужно больше километра. Может быть, он через кухню связывается с тем, кто им руководит?..

Нагнувшись над рвом, Алексей выбрасывал землю на бруствер. Давно бы нужно передохнуть, но полицаи, собравшись в кучку, о чем-то оживленно разговаривают, смеются, и им нет дела до того, что уже перевалило за полдень.

Неподалеку от Алексея работал Юренев. Раздетый до пояса, он высоко взмахивал киркой, разбивая большой валун, мешавший копать дальше. Взглянув на его крепкие, мускулистые руки, на потное лицо, на усталую складку плотно сжатых губ, Алексей невольно подумал: может ли этот человек, который живет с ним рядом, который делит с заключенными все тяготы, оказаться предателем? Как высоко взлетает в его руках кирка! С какой силой она обрушивается на камень — даже искры летят! А вот Еременко, он помогает Юреневу, поддевает большие осколки валуна ломом. Неужели рядом с ними человек, который может вонзить им нож в спину? Не ошибся ли Борзов? Может быть, предатель — он сам? Хочет выслужиться перед начальством, внести смуту, поссорить.

Да, нужно прежде всего проверить Юренева. Так проверить, чтобы он хоть на мгновение раскрыл свою настоящую сущность?

Во время небольшого перерыва, когда, отложив лопаты и ломы, пленные присели на траву отдохнуть, Алексей подошел к Юреневу и попросил табачку.

Юренев охотно поделился. У него нашелся даже обрывок старой газеты. Через минуту голубой дымок от цигарки пополз над темной, осенней травой.

— Я решил...

— Что решил? — скосил на Алексея глаза Юренев.

— Видишь ли, у меня несколько изменилось положение, — проговорил Алексей. — Я не могу... Одним словом, я должен остаться. Я не могу бежать с вами...

Он увидел, как дрогнули губы Михаила.

— Струсил? — зло усмехнулся Юренев.

— Нет, это дело не по мне. Я не имею права рисковать. У меня ведь маленький сын.

Михаил оглянулся, не подслушивают ли их конвойные.

— Это предательство, — тихо сказал он.

— Почему? — возразил Алексей. — Каждый волен действовать, как он хочет.

— Но ведь за тобой идут люди! Что же станет с ними, подумал? Сначала всех уговаривал, а теперь на попятную!.. Нет, так не пойдет!..

Это было сказано так внушительно, с такой убежденностью в том, что всякое отступление теперь не просто малодушие, а уже предательство, и такой жесткий блеск был в темных глазах, смотревших не мигая, в упор, словно стремившихся пронзить его, что Алексей невольно поддался, почувствовал себя виноватым. Нет, нет! Такие глаза не могут лгать!

— Ладно, — сказал он смущенно. — Я еще подумаю...

Если бы он только знал, что пережил за эти минуты Юренев! С таким трудом воздвигнутая им постройка вдруг рухнула. Ведь самым важным звеном в его планах была поимка Алексея Охотникова с его чертежом. Он давно подсмотрел, где тот прячет свою бумагу, и по его поведению понял, что таится за этими, казалось бы, невинными линиями и черточками. Он наметил уже и день побега. Их скоро будут перегонять на соседний участок, в деревню Кузнецовку. Обычно конвоировать партию пленных назначались два-три солдата. Ведь изнуренным, безоружным людям бежать некуда. Обсуждая план действий, Юренев предложил напасть в поле на конвойных, убить их, отобрать оружие и, разбившись на мелкие группы, по три-четыре человека, самостоятельно пробираться к фронту.

Конечно, конвойные были бы предупреждены заранее — оказав сопротивление, они откроют стрельбу. Тут же из-за укрытия среди холмов внезапно подоспеет подмога. А дальнейшее интересовало Юренева только с точки зрения его отношений с Мейером.

Вот этот-то неподдельный страх и помог Юреневу еще раз обмануть Алексея.

Охотников отошел и присел в сторонке, совершенно сбитый с толку. Не хватало еще, чтобы Юренев стал теперь порочить его имя. Только раз потеряй доверие товарищей, и сразу окажешься в полном одиночестве, все станут презирать тебя, так и будешь до последнего часа жизни нести на себе тавро труса и негодяя.

Вдруг издалека раздался пронзительный голос полицая:

— Встать!..

Это означало, что участок обходит какое-то начальство, которое заключенные должны приветствовать.

Алексей оглянулся. От соседнего, уже почти законченного дота к ним направлялась небольшая группа немецких офицеров.

Первым шел высокий худощавый полковник с надменным злым лицом. Слушая начальника строительства Шварцкопфа, коротенького плотного человека, он бросал на него недовольные взгляды. Высокого полковника Алексей знал хорошо — это был начальник гестапо Курт Мейер. Несколько раз он приезжал к ним в лагерь, и всегда после этого на них обрушивались еще большие строгости.

— Сюда идет! — услышал Алексей встревоженный шепот Еременко.

Юренев продолжал стоять на куче земли, опершись о лопату и возвышаясь над всеми. Алексей невольно взглянул на него и поразился той напряженности, которая исказила его лицо. Юренев смотрел на приближающегося Мейера пристально, но без страха, словно в ожидании чего-то очень для себя важного.

Мейер подошел, молча кивнул всем, заглянул в яму, посмотрел в сторону соседних дотов, как бы проверяя, правильно ли они размещены, а затем повернулся, чтобы уходить. Нет, Алексей не мог ошибиться, он ясно видел, как Мейер обменялся коротким, но выразительным взглядом с Юреневым. В другое время он не придал бы этому никакого значения, но теперь каждая мелочь вдруг приобретала значение доказательства. Почему Юренев, взглянув на Мейера, чуть повел бровью? У него не было такой привычки. Почему Мейер из всех выбрал только его, чтобы взглянуть как-то особенно, внимательно?.. Теперь оставалось последнее: кого направят с бачком на кухню? Алексей с нетерпением ожидал часа обеда. Если Юренева, тогда вся цепь получает последнее звено. Других доказательств уже не нужно.

Но, когда наконец прозвучал гонг — три удара железным молотком о большую снарядную гильзу, — произошло то, чего Алексей ожидал меньше всего: с бачком на кухню направили его самого. А Михаил Юренев насмешливо крикнул ему вдогонку, чтобы скорее возвращался и не вздумал съесть по дороге мясо, если оно будет в супе.

И Алексей пошел... А когда он вернулся, у него было такое счастливое лицо, что все невольно удивились. Неужели ему удалось получить двойную порцию, обманув повара? Это была мечта, которую никому не удавалось осуществить.

Как только Алексей поставил бачок на землю, Юренев быстро снял крышку и заглянул в него. Он был разочарован — супа было меньше, чем обычно, он даже и не пахнул мясом.

— Чего радуешься? — зло покосился он на Алексея.

Но тот уже опять смотрел сдержанно и сурово.

Как, однако, хорошо, что за супом сегодня послали именно его! Может быть, и не было бы той важной встречи, которая многое изменила.

Глава двадцать пятая.

Неожиданная встреча

Вновь бредут ребята по пустынной дороге. По правде говоря, у Коли побаливает плечо и до сих пор ломит запястья рук, которые полицаи стянули ремнями изо всех сил. Но все же как хорошо жить, чувствуя себя свободным и здоровым! Коля столько пережил за эти сутки, что кажется, будто со вчерашнего дня прошел целый год. Да и этот «тюфяк» — он бросил мягкий взгляд в сторону Вити — хороший товарищ! Не струсил, не покинул в беде, не убежал...

Ну что ж! Как говорится, долг платежом красен. Будет случай, Витя поймет, что и он, Коля, знает, что такое дружба. Подумать только, всегда скулил, тени своей боялся, а остался один — и откуда что взялось! Десять километров по незнакомым дорогам бежал, а до Геннадия Андреевича добрался!

Бывает, живет, живет какой-нибудь человек, и все привыкают к нему и не ждут от него ничего особенного. Он и честен, и добросовестен, и трудолюбив, а вот нет как будто в нем той искорки, которая заставляет людей верить, что он способен на что-то выдающееся. На самом же деле просто не нашлось еще кремня, который мог бы эту искорку из него высечь. Но вот попадает этот человек в трудные условия, и выясняется, что он не согнул головы, не испугался, а смело пошел навстречу опасности и победил.

Таким оказался и Витя. Он даже сам не подозревал, какие в нем таятся силы. А когда пришел час испытания — выдержал его, а выдержав — стал сильнее и увереннее в себе.

Можно сказать, что только теперь между мальчиками возникла равная дружба. А какая же может быть дружба, если в ней нет равенства и уважения друг к другу!

Конечно, в той трудной обстановке, в которой находились ребята, один из них должен быть старшим, и этим старшим Колесник назначил Колю. Но одно дело нести ответственность за выполнение задания, а другое — чувствовать рядом товарища, верить в него и знать, что вместе с ним никакая беда не страшна.

Погода не улучшалась. Ветер гнал над полями низкие, темные тучи. Моросил мелкий, пронзительный дождь. Дорогу размыло. Ноги вязли в липкой глине, и одно спасение было — брести по обочине.

Ребята промокли. Они давно уже шли молча, стараясь сохранить силы. До цели похода оставалось километров пятнадцать. Два раза им пришлось свернуть с дороги и сделать большой крюк, чтобы обойти заставу.

Наконец они увидели вдали разбросанные по огромному полю группы работающих людей. Наверное, это были строители укреплений.

Витя уже выбился из сил и попросил сделать привал. Ребята уселись на обочине дороги и вынули из мешков хлеб, крупно посыпанный солью. Это была их единственная еда.

— Ну, что будем делать? — спросил Витя, когда с дневной порцией было покончено, а он с удовольствием бы съел еще столько же.

— Пойдем, — коротко ответил Коля.

— Куда?

— Вот видишь ту деревню? — Коля указал вдаль, на россыпь белых домиков, протянувшихся вдоль отлогого холма. — Давай попробуем подойти к ней...

— А если нас опять заберут, — сказал Витя, — тогда что? Геннадий Андреевич теперь далеко, не выручит.

Коля помолчал. Витя хоть и слишком осторожен, но правда на его стороне. Нет, надо слушаться Колесника: ни в какую деревню не заходить, а вести наблюдение издали.

— Ну, тогда давай найдем где-нибудь стог сена, заночуем, — сказал Коля, — а рано утром заляжем поближе к тем местам, где работают, и посмотрим.

— А что мы будем смотреть?

Нет, Витя по-прежнему невыносим! Все ему расскажи, будто маленький, сам не понимает.

Коля рассердился:

— Посмотрим, какой дорогой они на работу ходят. Можно ли к ним подкрасться еще поближе. Может быть, я и отца увижу...

— Так твой отец по полю и ходит!..

— Слушай, Витька, — уже окончательно вышел из себя Коля, — ты слышал, что Колесник сказал? Если не удастся — вернуться назад. Понятно?..

— Понятно-то понятно, — вздохнул Витя. — Тогда давай посидим здесь, что ли. А ночью пойдем.

— Нет, — возразил Коля, — зачем нам под дождем сидеть? Найдем старую копну и спрячемся...

Витя огляделся. Невдалеке от дороги возвышался посеревший, выцветший от дождей высокий стог.

— Смотри, Коля, вот подходящее место!

— Верно! А я сидел, сидел, прямо перед собой смотрел, а не видел. Пошли!..

Через несколько минут они уже взобрались на вершину стога, который кто-то внизу обвязал проволокой; наверное, для того, чтобы ветер не раздувал сено. Лежать было мягко, тепло, да и поверх себя ребята наложили сена, закрывшись с головой. Остро пахло прелью, и от этого еще сильнее охватывала истома. Мальчики заснули таким крепким сном, что ни ливень, ни град, ни снег, — казалось, ничто не могло бы их разбудить.

И все же Витя проснулся. Он проснулся от странного шума, который доносился снизу, откуда-то из-под копны.

Он поднял голову и прислушался: рядом тихо посапывал Коля, ветер шелестел сеном... Нет, ему не показалось. Действительно, под самым стогом как будто кто-то ходит, сильно топая ногами. Что это? Звук приглушенных голосов! Да, несомненно, кто-то говорит. Но где?.. Может быть, это обман слуха?

Витя осторожно раздвинул сено над головой и выглянул. В поле уже темнело; дальние домики растаяли в сумерках, дождь кончился, и в просветах туч кое-где светлело небо. Стараясь не шуметь, он вылез из стога и спустился на землю. Нигде не было и признака людей. А между тем здесь, у самой земли, приглушенные голоса слышались гораздо явственнее.

Может быть, люди сидят по ту сторону стога? Витя пополз налево, и голоса стали как бы удаляться. Тогда он переменил направление — голоса зазвучали более отчетливо. Еще несколько движений, и он услышал их почти совсем рядом. Но странно, они доносились из глубины стога. Витя дотронулся до проволоки, опоясывающей стог, и вдруг один из снопов сдвинулся с места. Витя испуганно отшатнулся: прямо на него темным провалом глянула круглая дыра. Он сразу же все понял. Стог поставлен для маскировки, он накрывает дот. А в самом доте, очевидно, солдаты. Наверное, их там не было, когда они с Колей взобрались на стог. Что теперь делать? Как уйти?..

Витя быстро поправил солому, которую разворошил, прилег у стога и стал внимательно слушать. Странно — там внутри говорили по-русски!

— Да, ты меня озадачил, — медленно проговорил низкий мужской голос. — Холера им в бок, что придумали!..

Другой человек, обладатель высокого, тонкого голоса, который срывался на самых верхах и тогда казалось, что человек захлебывается, видимо продолжал развивать свою мысль.

— Уходить нам надо! Убьют нас с тобой, Василий Дмитрич, ей-богу, убьют!..

— А кто тебе все это сказал?

— Да и говорить не след!.. Ты же сам все слышал.

— Ну, так это он говорил о пленных и мобилизованных, — не сдавался обладатель баса. — А мы кто?

— Да ты пойми, им же не это важно! Они хотят, чтобы ни одна мышь не знала, где этот дот стоит... Сейчас мы с тобой в охране, а завтра работы окончат и начнут подметать. И вместе с сором — нас с тобой... на свалку, в ров!..

— Какой ров? — насторожился бас.

— Да в тот, что недавно за деревней экскаватором вырыли.

— Сказал! Так ведь тот ров против танков...

— Каких танков? Дуралей! Как только построят последний дот, там расстреляют всех, кто работал. Понятно?..

— А мы-то ведь не работали!

— Зато больше всех знаем.

В доте замолчали. Витя почувствовал запах самосада; дым выходил через глазницу дота, как в отдушину. Очевидно, говорившие усиленно курили.

— Да, озадачил ты меня, — повторил бас. — Куда и податься, не знаю...

— А я знаю, — ответил другой собеседник. — Давай украдем бланки, состряпаем себе удостоверения, что направляемся на Украину, в командировку, и рванем...

— Пожалуй, Петя, ты прав. Ничего другого не остается... — Голос понизился почти до шепота:

— А что, если уйти к партизанам, а? Покаяться. Может, простят!..

— Что ты! Что ты! — в ужасе воскликнул другой. — Из огня да в полымя! Доказывай, что нас не подослали. Вздернут, и все...

Обладатель баса тяжко вздохнул:

— Прокляты мы, Петька!.. Нет нам места на земле. Погибнем, и не вспомнят, где кости наши зарыты...

— Ну вот, расплакался!.. Так решили — уходим?

— А когда?

— Как справимся, так и пойдем. Недели через две.

— Хорошо! Денег надо будет подсобрать, да и продуктов.

— Это уж обязательно... Ну, пошли, Василий Дмитрич, скоро смена — нас будут искать.

В глубине дота звякнули приклады. Витя замер. Сейчас они будут вылезать! С какой стороны? Но тут же он сообразил: раз здесь глазница, то выход должен быть где-то по другую сторону. И он не ошибся: выход из дота находился метрах в десяти, на скате невысокого холма Там был устроен лаз в траншею, и для маскировки его прикрывал большой, врытый в землю куст.

Полицаи один за другим вылезли наружу и остановились, чтобы оглядеться вокруг. Витя больше всего сейчас боялся, как бы Коля, проснувшись, не выдал себя.

У полицаев был жалкий вид. Один, высокий, с маленькой птичьей головой и узкими плечами, нетвердо ступал длинными ногами; другой, низкий, сутулый, семенил рядом, продолжая жестикулировать: очевидно, приводил какие-то новые доводы.

Витя подождал и, когда их фигуры растаяли вдали, взобрался на стог и растормошил Колю. Тот сразу даже и не поверил его взволнованному и сбивчивому рассказу. Но, когда, спустившись вниз, они вместе осмотрели то, что прикрывало сено, сомнений не осталось. Под стогом находился большой дот, в котором, однако, еще не было установлено оружие.

Ребята задумались. Теперь дело было не только в том, чтобы увидеться с отцом Коли и выполнить задание, но и в том, чтобы предупредить его и тех, кто строит укрепрайон, какая участь их всех ожидает.

— Ты запомнил, как зовут этих полицаев? — спросил Коля.

— Запомнил: одного — Василий Дмитрич, а другого — просто Петька... А что?

— Может быть, это еще пригодится.

— Здесь нам оставаться опасно! — сказал Витя.

— Да, нужно уходить... Часовые, наверное, в доты забираются погреться, могут снова прийти...

Они вышли на дорогу. За те часы, что ребята провели в стоге, резко похолодало. Дул пронзительный северный ветер. Вдруг Коля почувствовал, что на его щеку упало что-то холодное. Он поднял руку и увидел на рукаве белые снежинки. Как-то сразу повалил густой, липкий снег. Он хлестал в лицо, слепил глаза, падал на дорогу и смешивался с грязью.

— Ну и погодка! — проворчал Витя.

— Для разведчиков самая что ни на есть хорошая погода, — мудро отозвался Коля, хотя его здорово трясло от холода. — Полицаи теперь залезут в норы...

В стороне от дороги возвышалась старая, полуразвалившаяся рига. Сгнившая крыша местами провалилась, распахнутые двери покачивались и скрипели под ударами ветра.

Коля остановился.

— Смотри-ка! Вот и НП для нас подходящий... Пойдем, посидим до утра, а там видно будет...

— А вдруг и в этой риге спрятан дот? — сказал Витя.

Едва он это произнес, как из-за риги внезапно выехала открытая машина, в которой рядом с шофером сидел гитлеровский офицер. Машина быстро пересекла узкое расстояние до дороги и затормозила в нескольких шагах от ребят.

Офицер приподнялся и резко крикнул:

— Мальшики!.. Сюда!..

Они подошли. Офицер удивленно смотрел на них, и вдруг Коля узнал это крупное лицо с широко расставленными глазами. Это же Вернер! Вернер, из-за которого погибла его мать!..

Вернер тоже сразу узнал Колю. Он хорошо помнил мальчика, который рассердился на него и спрятался на голубятне. Он хорошо помнил и его мать. Недавно, вернувшись в город, навел о ней справки. Повешена! Очень жаль. Вернер хорошо помнил, что ни слова не говорил ей ни о своей предполагаемой поездке, ни тем более о ее цели и маршруте. Курт Мейер перестарался. Жаль, очень жаль!.. Теперь ее сын бредет по дороге и, наверное, сам не знает куда! В конце концов, он, Вернер, виноват в его судьбе. Что ж, он может ему немного помочь. Он возьмет его к себе, и мальчик будет помогать ординарцу по хозяйству... Пусть видят, что он любит детей. Русские несомненно это оценят.

— Ты куда? — спросил Вернер, стараясь говорить дружелюбно.

— В Белгород, — ответил Коля, настороженно поглядывая из-под нахмуренных бровей.

— Так долго!! (Вернер хотел сказать «далеко».) А твой камераде?..

— Это Витя... Мы идем к его тетке.

Вернер помолчал, подбирая слова.

— Хочешь жить ко мне? И камераде. Я буду кормить!..

Коля и Витя переглянулись. Витя быстро кивнул — соглашайся.

— Хорошо! — сказал Коля.

Вернер открыл заднюю дверцу, ребята залезли внутрь, и машина поехала. Всю дорогу до деревни Вернер ни разу не обернулся. Он молчал, думая о чем-то своем.

Он возвращался сюда без особого желания. Ему обещали назначение в Германию. Но, когда выяснились серьезные неполадки в строительстве укрепрайона, ему было сказано, что это последняя командировка. Сейчас он объезжал построенные доты и видел, что недоделок еще тьма-тьмущая. Дот, спрятанный под ригой, почему-то приспособлен только для пулеметов, хотя его следовало оборудовать и под орудие. А для новых изменений требуется время и время. Это значит, что он задержится еще на месяц. Кто поручится, что за этот месяц кому-нибудь не придет в голову вновь повторить то, что однажды едва не стоило ему жизни?

Сидя позади Вернера, Коля и Витя подавленно молчали. Что-то их ждет там, куда их везет немецкий офицер? Уж не в ловушку ли он их заманил?

Въехав в деревню, Вернер подвез их к небольшой хатке, которую он занимал. Он что-то быстро сказал выбежавшему ему навстречу ординарцу. Тот удивленно взглянул на ребят, поморгал своими белесыми глазами, а затем быстрым движением руки приказал им следовать за ним.

Он привел их в маленькую каморку, которая когда-то, очевидно, служила хозяевам кладовкой: здесь пахло мышами и кислой шерстью. Но все же тут было сравнительно тепло, а главное, над головой крыша.

Ребята натаскали из соседнего хлева старой соломы, постелили ее, и им показалось, что никогда еще они не устраивались так удобно. Немного погодя ординарец, который сказал им, что его зовут Рихард, принес открытую банку мясных консервов и два ломтя хлеба.

До утра о них никто не вспоминал. А утром Вернер объявил им, что Коля будет помогать Рихарду, а Виктор пойдет работать в лагерную кухню. Но ночевать может здесь. Витя только вздохнул. Как видно, такая уж его судьба — идти по кулинарной части.

Вернер был мрачен. Одна неприятность сменяла другую. Ночью он получил телеграмму, что назначается начальником строительства, а бывший начальник поступает в его распоряжение. Конечно, это дело рук Мейера. Его интриги. Но другого выхода нет, надо подчиняться. Единственная возможность поскорее вырваться отсюда — заставить всех работать как чертей! Он не пощадит никого. Работы не будут прекращаться ни днем, ни ночью. Пусть подохнут все, но он не задержится здесь ни одной лишней минуты.

Рихард увел Витю в кирпичный дом, который стоял в центре деревни; там была кухня, где варили похлебку для пленных.

Коля же, вооружившись ножом, стал выполнять заданный ему урок — чистить картошку.

Когда Рихард вернулся, вся картошка была аккуратно уложена в котелок и залита водой. Ординарец одобрительно кивнул головой, что-то весело сказал и показал на дверь. Коля понял, что пока он не нужен.

Он вышел на улицу. Снег, падавший всю ночь, растаял, и только кое-где вдоль плетней светились белые полоски, словно там, вытянувшись, лежали зайцы. По тылам домов в два ряда тянулись проволочные заграждения. От этого и без того унылый пейзаж казался еще более безысходным. На улице почти никого не было; расплескивая сапогами грязь, мимо пробежал немецкий солдат, проехала машина, тесно набитая людьми, — здесь были и пленные и мобилизованные жители города. Все они, попав в лагерь, подвергались одному и тому же режиму.

Только из нескольких труб вился дым — это были дома, в которых жили офицеры и полицаи. Коля уже знал, где расположена лагерная кухня, и отправился туда посмотреть, как устроился Виктор.

Вот тут и произошло то, к чему он так стремился и ради чего шел навстречу всем опасностям. Еще издали он увидел длинную очередь пленных. Каждый из них держал в руках небольшой железный бачок. Один за другим они проталкивали пустые бачки в окошко кухни и тотчас же переходили к соседнему окошку, чтобы получить бачок с похлебкой и несколькими ломтями хлеба, положенными на крышку. Потом отходили, крепко держа этот бачок обеими руками и стараясь не поскользнуться и не упасть в липкую, скользкую грязь, которая так и разъезжалась под ногами. Неверным, напряженным шагом они направлялись к выходу из деревни.

Высокий человек только что получил бачок и, отступив на шаг от окошка, едва тут же не расплескал его содержимое. Коля сразу узнал этого человека. Отец!

Коля был уже слишком опытен для того, чтобы сразу подбежать к нему и при всех выдать свои чувства. Он понял одно: ему нужно догнать отца раньше, чем тот выйдет за ворота лагеря. Пока отец идет по деревне, их встреча может показаться случайной, а за воротами она уже привлечет внимание охраны.

Коля ускорил шаг и перешел на другую сторону улицы, чтобы обогнать отца, не подходя к нему вплотную. Отец шел медленно, неся бачок, как самую большую драгоценность. Упади он сейчас — десять человек, и без того истощенных, будут голодать целые сутки. Лучше идти помедленнее. И он шел, всякий раз осторожно выбирая место, куда поставить ногу. Но, как он ни старался, от слабости его то и дело заносило то в одну, то в другую сторону.

Коля видел эти мучения, ему стало до боли жаль отца, осунувшегося и постаревшего. Вот, чтобы немного передохнуть, отец поставил бачок у плетня и рукавом вытер с лица пот.

Этой минуты было достаточно, Коля нагнал его.

— Папа! — тихо позвал он, не останавливаясь и проходя мимо.

Отец повернул голову и вдруг судорожно схватился рукой за плетень. Он смотрел на Колю радостно и удивленно, но в глазах его была и большая тревога. Как мог Коля очутиться в этом проклятом месте?.. Что он здесь делает?..

Коля замедлил шаг, но в это время впереди показались два офицера. Они шли медленно и наконец остановились у ближайших ворот. Разговор у них был долгий, серьезный, и они не торопились расходиться.

На виду у них Коля не решился подойти к отцу. Он только подмигнул, улыбнулся и, пройдя еще несколько шагов, свернул в первый попавшийся проулок.

Он долго смотрел из-за плетня, как отец уходил все дальше и дальше...

Да, трудно, очень трудно было сюда проникнуть, но еще труднее выполнить то, что приказал Колесник...

Глава двадцать шестая.

Секрет кованого сундука

Никита Борзов вот уже несколько дней не находил себе места. Связной доставил ему распоряжение Колесника во что бы то ни стало добыть подробные сведения об укрепрайоне. Но как это сделать? Борзов собственными глазами видел, как бургомистр, возвратившись из поездки, вынул карту из планшета и спрятал ее в свой сундук.

Когда Блинов возился со своим сундуком, Никита Кузьмич пристально следил за его руками — где он нажимает, какие раковинки поворачивает, — но никак не мог запомнить, в каком порядке к в каком направлении — направо или налево — их нужно крутить и поскольку раз.

Если бы только завладеть этой картой! Ну хотя бы на один час. Сколько бы усилий армии было сохранено!

Связной рассказал ему о том, что Колесник направил ребят в район строительства с заданием найти Алексея Охотникова и связаться с ним.

Никита Кузьмич хорошо знал Алексея. Это человек действия. Если ему хотя бы немного помочь, он способен на многое.

С большим трудом, стараясь не навлечь подозрения Блинова, Борзов добился, чтобы ему разрешили сопровождать новую группу мобилизованных на строительство горожан.

Три дня он безуспешно пытался найти возможность, чтобы незаметно поговорить с Алексеем. Пленных водили строем, а за обедом посылали Юренева. Его-то Никита Кузьмич и увидел в очереди перед кухней. Они встретились глазами, и Юренев отвернулся.

— А, старый приятель! — усмехнулся Борзов, подойдя к нему вплотную. — Я вижу, ты нигде не теряешься. Мой пес до сих пор по ночам скулит, все о тебе вспоминает. Жалуется, что не удалось штаны с тебя содрать...

Никто, пожалуй, кроме самого Никиты Кузьмича, не понял смысла этих слов. Юренев был убежден, что тот считает его пострадавшим от преследования гестапо, а другие, стоявшие рядом, слишком привыкли к издевкам, чтобы обращать на это внимание.

Но эта встреча заставила Борзова пойти на риск и сказать несколько слов Алексею на глазах у всех. Правда, он быстро скользнул мимо и успел бросить лишь одну фразу, но по испуганно-напряженному лицу двоюродного брата понял, что слова услышаны и оценены.

Однако поверил ли ему Алексей? Не решит ли, что это провокация?

Узнав о том, что Коля и Витя отправились в трудный путь, он сначала огорчился: слишком велика опасность. Но вскоре до него дошли слухи, что Вернер пригрел в лагере каких-то двух мальчишек. Правда, попав за колючую изгородь, они были изолированы и связаться с ними было сложно, но все же, если опять попасть в лагерь, то наверняка можно узнать многое. Коля не будет сидеть сложа руки. Он найдет возможность поговорить с отцом. То, что взрослому необычайно сложно, для мальчишки подчас не составляет большого труда.

Но, размышляя об этом, Никита понимал, что при всех усилиях можно собрать только частичные сведения об укрепрайоне. А нужны полные. И они есть, совсем близко, — в проклятом сундуке, украшенном раковинками и виньетками. Даже ключа не надо красть, чтобы его открыть!

Однажды, выйдя по делам, Блинов попросил Борзова подождать его в кабинете. Куда-то ушел и секретарь, постоянно сидевший за столом в приемной. Приоткрыв дверь, чтобы слышать шаги, Никита Кузьмич быстро подошел к сундуку и начал поворачивать раковинки, мучительно стараясь подражать движениям бургомистра. Внутри сундука даже что-то щелкнуло, но крышка так и не поднялась.

Капли холодного пота выступили на его лбу, руки мелко тряслись. Одна комбинация следовала за другой. Но все это было не то, совсем не то.

Услышав приближающиеся шаги, Борзов отскочил от сундука и успел присесть на дальний стул, по другую сторону стола.

Блинов вошел, бросил, как показалось Никите Кузьмичу, внимательный взгляд на сундук, а затем сел на свое место и начал говорить о необходимости восстановить бункеры разрушенного элеватора, чтобы засыпать туда зерно.

Никита Кузьмич с такой острой ненавистью смотрел в его широкое, спокойное лицо с тщательно расчесанным пробором, что Блинов вдруг запнулся и удивленно спросил:

— Что с вами, Никита? Чем вы встревожены?

Никита откинулся к спинке стула и схватился за щеку:

— Ничего, Илья Ильич, у меня просто болит зуб.

Блинов сочувственно покачал головой:

— Идите к врачу. У меня никогда не болели зубы, но я понимаю, как это должно быть неприятно.

Никита Кузьмич вышел, придерживая рукой нижнюю челюсть. Он уже знал: единственный выход — напасть на Блинова по дороге, когда они снова поедут в укрепрайон, и завладеть картой.

Однако и этот план оказался трудно выполним. Блинов вдруг почти совсем перестал интересоваться строительством и все свое внимание перенес на музей.

Он целыми днями пропадал в хранилище, и вскоре Никита Кузьмич узнал, что наиболее ценные картины вынуты из рам, свернуты в рулоны и подготовлены к эвакуации.

«Что это может быть? — думал Борзов. — Почему Блинов стал торопиться? Где и какие назревают события?»

Он не мог задавать Блинову вопросы, чтобы не навлечь подозрения, а бургомистр упорно молчал. Наблюдая за ним, Никита Кузьмич заметил, что шеф нервничает и чего-то ждет...

Глава двадцать седьмая.

Задача требует решения

Прошло несколько дней, но Коле так и не удалось снова увидеть отца. Рихард не хотел заниматься благотворительностью. Он не знал ни одного слова по-русски, но жестикуляция его была выразительна, и Коля скоро привык понимать, что ему надлежит делать: мыть ли посуду, чистить ли сапоги Вернера или, вооружившись щеткой, подметать пол. Сам Вернер словно забыл о его существовании. Впрочем, большую часть времени он проводил в поле, возвращался поздно и сразу же ложился спать.

Витя уходил рано и тоже приходил поздно, смертельно усталый и голодный. На кухне кормили плохо. Коля, когда мог, прятал для него то, что удавалось достать у хозяйственного и запасливого Рихарда.

Однажды вечером Витя вернулся взбудораженный. Он сделал Коле знак войти за ним в каморку и шепотом сказал, что сегодня на кухне произошел странный случай. Один пленный пришел с бачком за обедом; повар-ефрейтор, обычно строгий, всегда тщательно следивший за тем, чтобы порция была отмерена точно, без всяких излишеств, вдруг бросил в бачок кусок мяса и при этом многозначительно подмигнул пленному. Что бы это означало?

— А кто этот пленный? — спросил Коля.

— Не знаю, — ответил Витя.

— Он тебя видел?

— Нет. Чувствую — дело неладно, и сразу же — за плиту. Присел и жду...

— Да-а! — проговорил Коля. — А может быть, ефрейтор просто пожалел его?..

— «Пожалел»!.. — передразнил Витя. — Он мне дать гнилую картошку жалеет... Нет, тут что-то другое...

— А что? — быстро спросил Коля — он уже догадывался, какие подозрения овладели Витей.

— Он, наверное, предатель! Вот его и подкармливают, — сказал Витя.

Дело оборачивалось серьезно. Как быть?.. Ведь они не знают ни фамилии, ни даже имени этого человека.

— Знаешь что? — сказал Коля. — Давай схоронимся вечером где-нибудь за забором, и, когда все будут возвращаться с работы, ты мне его покажи. Посмотрим, в какой он группе.

Витя согласился.

За полчаса до того, как пленных обычно приводили с работ, ребята залезли в густые придорожные кусты, невдалеке от дома. Даже если бы их там и заметили, никому бы в голову ни пришло, что это их наблюдательный пост. Просто ребята играют...

Наконец по дороге потянулись люди. Они двигались медленно, многие едва волочили ноги; тех, кто совсем выбился из сил, товарищи вели под руки.

Витя напряженно вглядывался. Иногда ему казалось, что он уже видит того человека, который приходил на кухню, но каждый раз это была ошибка. Землистые, истощенные лица мало отличались один от другого.

А Коля с волнением ждал отца. Он уже дважды видел его издали и всякий раз ощущал щемящее чувство тоски. Быть совсем рядом — и даже не подойти!

— Смотри! Вот он!.. Вот он!.. — вдруг зашептал Витя. — Невысокий... с черными волосами...

Коля взглянул туда, куда показывал Витя, и сердце его упало. Он увидел Михаила. Михаил шел рядом с отцом и что-то говорил ему. Отец сумрачно улыбался, а Михаил, прищурившись, глядел перед собой. Видно, их занимали важные мысли.

Отец прошел в каких-нибудь трех шагах от Коли. Крикнуть! Остановить!.. Но вот идет эсэсовец с автоматом... Нет, нельзя!..

Когда пленные скрылись за изгородью, где стояла хата, в которой они жили, ребята стали думать, что делать дальше. Коля рассказал Вите все, что знал о Михаиле, о том, как он его спасал, и о том, как подозрительно отнеслись к Михаилу старики в подвале.

Да, дело нечисто! Старики, видно, были правы.

Остаток этого длинного, тяжелого дня Коля прожил с ощущением того, что отцу угрожает неминуемая опасность, от которой его нужно оберечь. Коля в этот вечер был задумчив, рассеян, и Рихард несколько раз ругал его за нерасторопность. А ночью Коле приснились старики. Они сурово хмурились и что-то говорили ему так тихо, что нельзя было понять слов.

Он проснулся на рассвете от холода и уже больше не заснул...

Решение созрело как-то сразу. Он будет каждый день ходить к кухне, пока не встретится с отцом. Должен же когда-нибудь отец опять пойти за обедом. Увидев издали, как отец входит в ворота, он пойдет ему навстречу. А потом, словно невзначай, повернет обратно. Они будут идти невдалеке друг от друга. Это не должно вызвать подозрений.

В это утро Рихард не мог пожаловаться на своего помощника. Коля старался изо всех сил. Сапоги Вернера были начищены до блеска, с кителя сдуты все пылинки, посуда после завтрака перемыта и тщательно вытерта. А самому Рихарду Коля оказал неоценимую услугу: принес ему из завязшей в грязи интендантской машины бутылку рома. Рихард хлопнул его по плечу и сказал:

— Зер гут!..

В его устах это была наивысшая похвала.

В общем, Коля завоевал себе право в двенадцать часов выйти из дому. Он сразу же направился к воротам, держа в руках небольшой сверток, который придавал ему деловой вид.

За эти дни охранявшие лагерь солдаты привыкли к нему. Они знали, что он работает у Вернера.

Коля вышел из дома как раз в тот момент, когда над деревней зазвучали унылые звуки гонга. Минут через десять в ворота войдет первый дежурный с бачком, а за ним потянутся и остальные.

Коля пошел медленно, пристально вглядываясь в извивающуюся дорогу. Ворота уже были открыты настежь. Рядом с ними похаживал часовой, низко надвинув на глаза железную каску.

Не доходя до кухни, Коля остановился у невысокого плетня. Дальше идти было опасно. Если и сегодня придет Михаил, нужно спрятаться раньше, чем тот его заметит.

Время тянулось томительно долго. Пустынная дорога поблескивала серыми лужами. Наконец вдали появились темные фигуры людей. Они медленно приближались...

Вот первый, держа бачок, как щит, прижатым к груди, вошел в ворота. Это был высокий, худощавый боец в истрепанном военном обмундировании. Он победно улыбался: первому всегда достается суп понаваристей.

Следом за высоким бойцом в ворота вошел человек в рваном пальто, подпоясанном тонким ремешком, — очевидно, из мобилизованных. Бачок стоял у него на голове, он придерживал его одной рукой; шапка нахлобучилась ему почти на глаза, и были видны только два черных уса. Коля внимательно пригляделся к нему. Нет, это не Михаил. Тот моложе, выше, и у него нет усов... Потом пошли и другие...

Отца он увидел внезапно, когда тот уже вошел в ворота и медленно двигался по тропинке, которая вилась вдоль плетней. Бачок он держал в левой руке, а правую задумчиво заложил за борт шинели.

Прежде чем двинуться ему навстречу, Коля пытливо оглядел всех, кто шел невдалеке. Нет, Михаила среди них не было.

Все произошло так, как он представлял себе, и все-таки иначе. Когда он приблизился к отцу, тот вдруг споткнулся, упал, и бачок покатился в грязь. Солдаты у ворот засмеялись.

Коля подбежал к бачку, поднял его и протянул отцу, который отряхивал шинель от комьев глины. Часовые отвернулись, занятые своими делами, а заключенные, шедшие следом, торопились занять очередь, им некогда было обращать внимание на пустяки.

— Ты зачем здесь? — тихо спросил отец и, чтобы выиграть время, стал усиленно тереть рукавом полу шинели.

— Меня послали, — так же тихо ответил Коля. — Тебе задание: ты должен запомнить, где стоят доты...

Отец внимательно взглянул на него:

— Где ты живешь?

— Я живу у Вернера. Я тут не один, с товарищем. И еще я должен сказать. Ты знаешь полицаев Василия Дмитрича и Петьку?

— Знаю.

— Они хотят бежать. Боятся, что всех убьют.

— Они тебе это сами говорили?

— Нет. Мы с Витей подслушали их разговор в доте, под копной... Ты запомни это. — Голос Коли дрогнул. — Папа, беги! Беги, пожалуйста, папочка!..

Стоять на месте уже было опасно: невдалеке чавкали шаги полицаев. Подняв бачок, отец снова пошел. Коля чуть отстал, но они слышали друг друга.

— А куда идти? — спросил отец.

— В лес. Помнишь, где мы в позапрошлом году собирали грибы, на перекресток дорог. Каждый вечер две недели подряд там будет ждать человек. Он тебя проведет...

Отец быстро спросил:

— Ты знаешь Михаила Юренева? Он говорит, что сидел с тобой в подвале...

— Берегись его, папа. Говорят, что он предатель... Ему повар даже лишнее мясо дает...

— Так... — сощурил глаза отец. — Ты когда пойдешь назад?..

— Теперь скоро! Как только выберемся...

Алексей оглянулся и прибавил шагу.

— Скажи тем, кто тебя послал, — сделаю все, что смогу. Подкарауливай меня здесь. Когда снова пошлют за обедом, я оброню бачок, а потом подниму. Останется бумажка. Спрячь как следует. Если найдут — верная смерть... Бежать постараюсь, но это очень трудно.

Отец переложил бачок из одной руки в другую и торопливо зашагал к очереди, которая молчаливо выстроилась у кухни.

Коля смотрел на узкую спину отца, и его сердце опять защемила страшная боль.

Глава двадцать восьмая.

Тяжелая борьба

Теперь все, что делал Михаил Юренев, все то, что он говорил, советовал и на чем настаивал, представлялось Алексею в подлинном своем значении. Он узнал как будто совсем немного: про кусок мяса, воровато подсунутый ефрейтором под крышку бачка, — и картина оказалась полностью завершенной. Только очень высокое покровительство могло заставить лагерное начальство идти на такие поблажки.

Подавая сегодня в окошко бачок, он заглянул в кухню и заметил в дальнем углу крепко сбитого мальчугана с круглой ершистой головой, который, сидя на чурке, мыл репу. Это, конечно, и есть приятель Коли. С его места несомненно хорошо видны все движения повара, и мальчуган наверняка не ошибся.

У Алексея из головы не выходила короткая, но выразительная сцена у котлована, когда к Юреневу подошел гитлеровский офицер. Он все время помнил и о том, как ловко вывернулся Юренев во время их недавнего разговора. Повел разговор так, будто сам Алексей чуть ли не предатель. Хитрец! С таким бороться трудно, но нужно, необходимо, иначе он всех погубит.

Алексей решил, что теперь наступил момент, когда он уже не имеет нрава молчать. Он должен поделиться своими подозрениями с товарищами. Но и в этом, конечно, нужно сохранять осторожность и осмотрительность: один неверный шаг — и Юренев поймет, что его игра раскрыта.

Вечером Алексей шепнул Еременко, что им надо поговорить. Улучив минутку, когда все готовились ко сну, они вышли во двор и, покуривая, облокотились о плетень. До отбоя оставалось минут десять, и вдоль деревни уже двигались ночные патрули.

Еременко внимательно слушал быстрый, сбивчивый рассказ Алексея, и на его истощенном, поросшем светлой бородкой лице все больше возникало встревоженное выражение.

— Так что же ты думаешь делать? — спросил он, когда Алексей рассказал все.

— Я хочу устроить Юреневу последнюю проверку. — И Охотников изложил свой новый план.

— Рискованно, — сказал, наморщив лоб, Еременко. — А вдруг не выйдет! Тогда что?..

— У нас все равно выхода нет. Останемся — погибнем. Послушаем Юренева — тоже в ров ляжем... Так уж лучше рискнуть!..

— Ну, а еще с кем ты будешь говорить? — спросил Еременко. — На такое дело идти — двух умов мало...

— А как ты думаешь, с кем?

— С Кравцовым...

Лейтенант Юрий Кравцов мучительно переживал неволю. Совсем юный — ему не было и двадцати лет, — чистосердечный и порывистый, он не мог смириться с тем, что жизнь его должна окончиться за колючей оградой. Временами он совсем падал духом, ходил мрачный и унылый, но вдруг душевные силы опять брали в нем верх, и он становился веселым и жизнерадостным. Он верил в Алексея и не задумываясь пошел бы вместе с ним.

— Да, с Юрой — обязательно, — согласился Алексей. — Но это горячая голова, как бы он не натворил беды.

— Тем более надо его подготовить.

К плетню подошли двое полицаев.

— Эй! — крикнул один из них. — Заходи в дом! До отбоя две минуты!..

Еременко отошел от плетня. Алексей остался на месте.

— Дай-ка, Василий Дмитрич, огонька! — сказал он, обращаясь к высокому полицаю, который стоял циркулем, расставив свои длинные ноги.

— Какой я тебе Василий Дмитрич! — заорал полицай. — Ты что, дисциплины не знаешь?.. Пошел! Пошел!

— Может быть, ты, Петя, раздобришься огоньком? — спокойно обратился Алексей ко второму полицаю, который удивленно разглядывал пленного, осмелившегося разговаривать так нагло.

— Иди! Иди! — проговорил Петя. — Разболтался! В кумовья полез!..

— А что, может быть, и в кумовья, — сказал Алексей. — Завтра вы нас конвоировать будете?..

— Ну, мы, — сказал Василий Дмитрич. — А тебе-то что, не все равно?

— Значит, не все равно, — многозначительно сказал Алексей. — Птички по полю летают и о людях много знают!.. Завтра разговор к вам будет... — и ушел вслед за Еременко в избу, оставив обоих полицаев крайне озадаченными.

Что за странный намек сделал им этот пленный? Действительно ли что-то знает? О чем он хочет говорить? Расхаживая в эту ночь по спящей деревне, они долго раздумывали и наконец решили: самим на разговор не навязываться, а если пленный будет набиваться, выслушать его. Если же станет болтать лишнее, тут же пристрелить «при попытке к бегству»...

С утра Алексею не удалось подойти к Кравцову — их подняли раньше обычного и вывезли в поле.

Во время работы, при Михаиле, говорить было невозможно, тем более что рядом все время кружили оба полицая. По тому, как часто они бросали настороженные взгляды в сторону Алексея, тот понял, что они на самом деле обеспокоены. «Помучайтесь, помучайтесь, — думал он, — покладистей будете!»

Глядя со стороны на эту небольшую группу людей, мирно работающих в необъятно широком поле, трудно было представить себе, что здесь кипят затаенные страсти. Вот люди носят землю, устанавливают стальные каркасы дота, замешивают бетон, и ничто не выдает ни их внутреннего напряжения, ни того накала, который вот-вот может привести к взрыву.

Время тянулось томительно долго. Наконец из деревни донеслись долгожданные звуки гонга.

Петька зычно крикнул:

— Кончай работу!.. Перерыв!.. — и обвел всех строгими глазами. — А ты, Юренев, давай за обедом! Торопись!..

Юренев привычно схватил лежавший в сторонке бачок и, весело махнув всем рукой, быстро пошел к деревне. Алексей с ненавистью посмотрел ему вслед: «Иди, иди и подавись по дороге мясом!»

Теперь можно и поговорить. Он присел рядом с Кравцовым, который устало прислонился к бетонному основанию дота, широко раскинув свои тонкие, с длинными пальцами руки.

— Юра, мне нужно сказать тебе очень важную вещь, — сказал он улыбаясь, чтобы обедавшие неподалеку на бревнах полицаи думали, что он просто о чем-то с ним шутит. — Выяснилось, что Юренев предатель!..

При этих словах Кравцова словно подбросило, он побледнел и повернулся к Алексею с таким искаженным лицом, что тот испугался.

— Не верю! Не верю! — почти крикнул он. — Клевета! Где доказательства?!

Алексей никак не думал, что его слова вызовут такую бурную реакцию.

— Тише, тише! — Он схватил Кравцова за руку и силой усадил на прежнее место. — Факты проверены! Мне совсем не хочется его губить... Но будь с ним осторожен...

Разговор не получился. Алексей понял, что, если он скажет Кравцову больше, неизвестно, что может натворить этот честный парень, у которого совсем нет выдержки...

— Смотри, — строго сказал Алексей, — ничем не выдай Михаилу нашего разговора... Ты можешь погубить всех: и себя и нас.

— Хорошо, — прошептал Кравцов, — но я это проверю. Я должен это проверить. Я не могу жить, если человек, которому я так доверял, — предатель...

Алексей поднялся и подошел к бревнам, на которых сидели полицаи.

— Приятного аппетита, господа полицаи, — сказал он чуть насмешливо.

— А тебе что? — сердито покосился на него Василий Дмитрич. — Опять болтать пришел?

— Нет, зачем? С серьезным разговором.

— Какие у нас с тобой могут быть разговоры? — усмехнулся Петька. — Ты копай, а мы гляди...

— Не хотите разговаривать, как хотите, — пожал плечами Алексей. — Придет время, пожалеете.

— А когда же такое время придет? — прищурился Василий Дмитрич.

— Когда мы все доты построим, тогда и придет!..

Полицаи переглянулись и уже с явным интересом взглянули на Алексея.

— Ну, ну, крути языком дальше! — проговорил Василий Дмитрич. — Чем ты нас стращать хочешь?..

Алексей понял, что в глубине души у них страх. Они грубят, чванятся, а на самом деле боятся, трусят, ждут расплаты. Да, Коля дал ему верный ключ к этим людям.

— После работы, — сказал он, — меня задержите, поговорим без свидетелей.

Василий Дмитрич покачал головой:

— Никак нельзя — подозрение будет. Говори сейчас, никто не услышит.

— Нет, — упрямо возразил Алексей, — сейчас не время, работать надо!..

И отошел от полицаев, оставив их в еще большем смущении.

Юренев уже вернулся с бачком. Он заметил, что Алексей беседовал с полицаями.

На этот раз супа было особенно мало, кое-где плавали блестки жира и крупицы пшена. Все ели, сев в кружок и по очереди зачерпывая ложками.

Кравцов, который обычно садился рядом с Юреневым, переменил место и, поднося ложку к бачку, враждебно поглядывал на своего недавнего друга. «Как бы он чего-нибудь не натворил, — с тревогой подумал Алексей. — Зря я с ним откровенничал!..»

Покончив с супом, Юренев засунул ложку за голенище и, как бы невзначай, спросил Алексея:

— Закурить есть?

— Есть.

— Давай, что ль, покурим!..

Они отошли в сторону, и Михаил сразу же начал допрос.

— О чем ты с ними разговаривал? — кивнул он в сторону полицаев.

— О погоде, — усмехнулся Алексей.

— Я не шучу! — В голосе Михаила прозвучала угроза.

— А почему, собственно, ты меня допрашиваешь? На каком основании?

Михаил чиркнул спичкой.

— Скажу прямо!.. После того, что ты мне говорил, я не могу уже относиться к тебе с полным доверием. Твой контакт с полицаями заставляет меня подозревать...

— Неужели ты думаешь, что, решив предать, я делал бы это на глазах у всех?

— Я требую, чтобы ты сказал, о чем вы говорили, — резко повторил Юренев, — или я оставлю за собой свободу действий...

— Что это значит?

— Я не обязан говорить об этом... своему врагу!..

— Так вот каким ты языком заговорил! — Алексей глубоко затянулся саднящим дымом. — Ну ладно, делай что хочешь!..

И, резко повернувшись, он отошел в сторону, взял лопату и спустился на дно котлована...

Почти всю вторую половину дня они работали рядом, устанавливая бетонный колпак. Иногда их руки соприкасались и тут же отдергивались. Обоюдная ненависть, до сих пор таившаяся где-то в глубине и долго не находившая выхода, вдруг вспыхнула и почти мгновенно достигла крайнего напряжения.

«А что, если он знает, где я храню свои записи? Что, если он видел Колю?» — думал Алексей. Самые отчаянные планы рождались в его голове, проносились вихрем.

От долгой работы заныла спина. Алексей выпрямился и даже скрипнул от боли зубами. Как хорошо хоть несколько мгновений постоять прямо, развернув плечи, и глубоко, полной грудью вдыхать чистый воздух, пахнущий первым снегом!

Вдруг его взгляд задержался на темной впадине соседнего недостроенного дота. Где-то в пути застряла арматура, и Вернер приказал на время прекратить в этом доте работы.

Алексей представил себе узкую короткую траншею, крутой поворот, немного погодя еще один, а затем глубокий котлован с отвесными стенами. Совсем недавно в этом котловане его группа пережила несколько неприятных минут.

Воспользовавшись тем, что полицаи ненадолго отлучились по своим делам (а они изредка уходили, считая, что никто не убежит, — ровное поле простирается почти до горизонта, укрыться негде, а пуля везде догонит), Алексей устроил в котловане короткое совещание. Сидя спиной к траншее, на краю котлована, он глядел в ту сторону, куда ушли полицаи, и не заметил, как, впрочем, и другие, что Кравцов тайком вылез из котлована с другой стороны, подслушал за поворотом траншеи весь их разговор до последнего слова, а затем вдруг внезапно выскочил и всех этим перепугал. Вот уж никто не думал, что эта траншея — нечто вроде длинной слуховой трубы! Юренев даже не поверил, специально ходил за поворот и слушал...

Алексей хмуро усмехнулся. Не повторить ли это, но теперь уже не в шутку, а всерьез? «Клюнет он или нет? — и Алексей скосил глаза на Юренева, который укладывал бетонные плиты. — Что ж, попробовать можно. Выйдет так выйдет!.. А если не выйдет? — Алексей задумался. — Да, ставка слишком велика — собственная жизнь!..»

И вдруг им овладел какой-то злой, острый азарт. Все равно гибель!.. Недавний выпад Юренева — это последнее предупреждение. Сейчас он сделает все, чтобы смять его, Алексея, тем более что у него в руках такие сильные козыри: отказ от побега, общение с полицаями. Нет, если действовать, то немедленно, не откладывая: ведь за вечер и ночь многое может измениться. Юренев подговорит кого-нибудь убить его как предателя или предаст всех сам, — это тоже весьма вероятно: ведь он чувствует, что висит на волоске. Может получиться и так, что обоих полицаев завтра пошлют в другой наряд и тогда он, Алексей, не сможет осуществить свой план. И если даже останется жив, то в глазах окружающих цена ему будет ломаный грош, все будут сторониться его, как прокаженного. Доказывай потом, чем ты руководствовался, какие у тебя были благие тайные замыслы! Стоя на краю могилы, под прицелом автоматов, товарищи будут проклинать тебя. Нет, этого он не допустит!..

Выбрав момент, когда полицаям надоело бродить между работающими и они опять присели на бревна покурить, Алексей отставил лопату в сторону и подошел к ним.

— Вот что, Василий Дмитрич, — сказал он, — ты прав, неудобно меня оставлять после работы...

— Ну, чего же ты хочешь?.. — Полицай сплюнул на землю.

— А вы поведите меня вон к тому доту! Материал у нас там оставлен — ведра, кирки... Там вот и поговорим.

Полицаи переглянулись.

— Ну что ж, — лениво сказал Петька, — это можно!.. Когда вести-то?..

— А вот я еще немного поработаю — ты подойди и окликни...

— Ладно, ступай, — покровительственно сказал Василий Дмитрич. — Вижу, языку тебя так и чешется. Что ж, поболтаем, если такая охота... Только смотри, болтай дело, а то... — И он многозначительно положил руку на лежавший рядом автомат.

Алексей повернулся и спокойно, словно этот разговор ничего для него не значил, пошел назад... Если бы кто-нибудь знал, как неимоверно трудно вести ему эту жестокую игру, в которой ему надо переиграть профессионального актера и не менее профессионального предателя!

Из толпы работающих на него пронзительно уставились потемневшие глаза Юренева, но Алексей смотрел мимо, словно и не видел их. Два тайных разговора с полицаями в один день на глазах у всех. Очевидно, Юренев уже в полной мере воспользовался этим, чтобы возбудить к нему недоверие. Когда Алексей подошел, все примолкли, делая вид, что усиленно работают. Только по смятенному, полному отчаяния взгляду Кравцова Алексей понял, что тот окончательно сбит с толку.

Минут через пять полицаи встали с бревен, накинули на плечи ремни автоматов и подошли поближе.

— Эй, Охотников! — крикнул Василий Дмитриевич. — Подь сюда...

— Опять! — услышал он за спиной приглушенный возглас Юренева.

Алексей сделал еще несколько взмахов лопатой. Однако Василий Дмитрич хорошо вошел в свою роль.

— Тебе повторять, что ли? — рявкнул он сердито.

Когда Алексей воткнул лопату в землю и стал спускаться с бугорка, на котором все работали, его провожало мертвое молчание.

Полицаи не сказали, зачем уводят Алексея, и это окружило таинственностью неожиданный его вызов. Что им там нужно, в недостроенном доте? Почему они повели Охотникова туда? И вдруг все стоявшие на холме вспомнили недавнее совещание. Конечно, лучшего места и не выбрать. Охотников и полицаи наверняка будут о чем-то сговариваться. Теперь понятно, почему Алексей отказался бежать вместе со всеми. У него совсем другие планы. В полицаи, наверное, метит. Вот и дружков себе завел... Смотрите, как идут — словно не они его ведут, а он их...

Короткими, язвительными репликами Юренев стремился разжечь уже зароненное недоверие к Охотникову. Он стоял посреди толпы и высмеивал каждое движение Алексея. Еременко попробовал вступиться, но тут же получил сильный тумак в спину.

— Молчи! Дружка защищаешь! — крикнул Свиридов.

Невысокий, кряжистый, он терпеливо выполнял самую тяжелую работу и часто приходил на выручку Еременко, а теперь и он не верил больше ни ему, ни Охотникову.

Когда полицаи и Алексей скрылись в котловане, пленные некоторое время подавленно молчали. Все складывалось так, как утверждал Юренев. Человек, которому они верили, буквально на их глазах перебегает к врагу и уже настолько обнаглел, что даже не пытается этого скрывать.

Юренев, прищурившись, что-то обдумывая, посмотрел на котлован и вдруг обернулся к Кравцову, у которого от волнения подергивалась верхняя губа.

— Юра! Пойди-ка послушай. У тебя уже есть опыт!..

Кравцов сделал шаг вперед и нерешительно остановился.

— Ну ты и трус, братец!. — презрительно поморщился Юренев. — Как до дела дошло, так в кусты...

А в это время Алексей и полицаи сидели на дне котлована, пристроившись на груде щебня, и беседовали. Полицаи вновь стремились обрести утраченный ими независимый вид. Это им не удавалось, и от этого они еще больше сердились. Какой-то пленный затащил их в чертову яму, и сиди здесь, жди, когда он раскроет, зачем ему все это понадобилось.

А Алексей все тянул, говорил о каких-то пустяках и главного разговора не начинал. Иногда он умолкал, поглядывал в сторону траншеи, словно к чему-то прислушиваясь, и его спокойствие еще больше раздражало полицаев.

— Да не тяни ты кота за хвост! — наконец взорвался Василий Дмитрич. — Ей-богу, сейчас прикладом огрею! Чего привел? Чего тебе от нас надо? Ну?..

— Хорошо! — неторопливо проговорил Алексей.

Его нервы были напряжены до отказа: неужели, неужели он просчитался? Если так, то он не уйдет отсюда — нападет на полицаев, пусть они его убьют, другого выхода нет. Приняв решение, он вдруг обрел спокойствие.

— Хорошо, — повторил он медленно. — Начнем? — И опять прислушался — ему почудилось, что где-то в глубине траншеи хрустнул камень.

— Чего ты все слушаешь? — обозлился Петька. — Ну, начинай...

— Так вот, господа полицаи, — громко сказал Алексей, — вы помните дот под копной?.. — По тому, как побледнел Василий Дмитрич и растерянно откинулся спиной в угол Петька, он понял, что попал в точку, и еще раз мысленно поблагодарил Колю. — Помните или нет? — повторил он.

— Ну, знаем такой дот, — осторожно ответил Василий Дмитрич. — А дальше что?

Алексей нагнулся вперед, упершись локтями в колени.

— А дальше вот что. Несколько дней назад вы оба, находясь в этом доте, договорились о побеге!..

Василий Дмитрич вскочил и судорожно взмахнул автоматом.

— Врешь, сволочь!.. Не было этого!.. Убью!..

Алексей остался невозмутимым.

— Ну, убей, — медленно сказал он. — Убей!.. Но об этом сегодня же узнает начальник лагеря. Неужели ты думаешь, что я глупее тебя? В верном месте я оставил письмо. А после моей смерти его тут же найдут. Понятно?.. Ну, может быть, ты, парень, опустишь свою игрушку?.. Петя, скажи ему об этом. Ты, я вижу, более разумный человек. Давайте лучше поговорим спокойно!..

Петька встал и потянул Василия за рукав.

— Ладно! — сказал он примирительно. — Давай послушаем. Пристрелить никогда не поздно...

Василий свирепо сверкнул глазами и вновь опустился на место.

— А какое тебе-то до нас дело?.. — глухо сказал он. — Ты, я вижу, жить не хочешь...

— Нет, наоборот, — улыбнулся Алексей. — Я хочу жить так же, как и вы!.. Поэтому у нас интересы общие...

— Чего же тебе от нас надо? — спросил Петька.

Алексей снова взглянул в сторону траншеи; он теперь был почти уверен, что за ближайшим поворотом кто-то стоит.

— Я хочу помочь вам, — сказал он.

— Помочь! — воскликнул Василий. — Ах, чертов сын!..

Но дальше притворяться ему уже было невозможно. Петька подвинулся ближе к Алексею и по-деловому спросил:

— А ты что, знаешь, куда идти?

Алексей пожал плечами:

— Если пойдем вместе, то дорогу найду!..

— А сколько нас? Ты да мы, — поднял три пальца Петька.

— Нет, зачем? Еще люди найдутся...

— Слышал? — обратился Петька к Василию.

Тот молча кивнул головой, и на лице его впервые промелькнуло нечто человеческое.

— Я предлагаю вам, ребята, бежать вместе с нами, — сказал Алексей. — Вот зачем я вас сюда позвал. Вы же сами понимаете: если останемся, и у вас и у нас конец один. А если пойдете с нами, то там мы скажем, что вы нас выручили, и вас простят...

— Где это — там? — спросил Василий.

— Ну, это ты слишком много хочешь знать, — повел бровью Алексей. — Когда придешь — увидишь...

— На опасное дело ты нас тянешь, Охотников, — вздохнул Петька. — Ох, на опасное!..

Алексей развел руками:

— Смотрите, думайте! Ваша воля — вы себе хозяева.

Василий встал.

— Ну, ладно. Засиделись. Идти надо!.. — Он вскинул автомат на плечо. — Мы подумаем. Это еще обмозговать следует...

— А когда дадите ответ? — спросил Алексей.

— Завтра утром, как на работу поведем, так и дадим, — ответил Петька.

Алексей поднял руку.

— Только давайте договоримся: если откажетесь — этого разговора не было. А то сами понимаете... — Он выразительно замолчал.

Петька мрачно усмехнулся:

— Понимаем! Ты нас не стращай!.. Держи сам язык за зубами, а мы уж научены... — Он подошел к Алексею поближе и тихо спросил:

— А все-таки, как ты про тот разговор пронюхал? Ведь мы в доте только вдвоем и были...

Алексей прищурился.

— А как ты думаешь, сколько нас здесь?

— Когда?

— Сейчас!..

— Трое...

— Эх, ты!.. Считать не умеешь. Пойди взгляни, кто за поворотом стоит. Да побыстрей, пока не убежал!.

Петька сделал страшное лицо. Глаза у него округлились, и вся его сутулая фигурка затряслась от охотничьего азарта. Прижав к груди автомат, он метнулся в траншею, толкнув Алексея. В то же мгновение от ближайшего поворота застучали чьи-то тяжелые шаги. Человек, видимо, бежал к выходу изо всех сил.

— Сто-ой! — тонким, срывающимся голосом закричал Петька. — Сто-ой!.. Стрелять буду!..

Он исчез в глубине траншеи. Василий не выдержал и бросился вслед за ним. Алексей слышал в глубине возбужденные голоса нескольких человек, но не мог разобрать ни одного слова. И вдруг, когда они стали приближаться, Алексей отчетливо услышал тот голос, из-за которого он пошел на этот страшный риск. Это был голос Юренева.

Через минуту Петька вытолкнул Юренева из траншеи в котлован и остановился позади, не опуская автомата. Юренев держался спокойно, даже вызывающе спокойно, словно он здесь был старшим.

— Ты все слышал? — спокойно спросил его Алексей.

— Да, все, — подчеркнуто громко ответил Юренев.

— Тебе все ясно?

— Все.

— Ты будешь и теперь утверждать, что я предатель?

— Буду! — насмешливо смотря ему в глаза, сказал Юренев.

— Почему?

— Потому что мне это надо!

Василий подошел к Алексею и сердито тряхнул его за плечо.

— Слушай-ка, ты, Охотников! Он говорит, что ты все врешь! Опутать нас хочешь...

Алексей с силой сбросил руку Василия с плеча.

— Кого ты слушаешь! Ведь это провокатор! Он в гестапо служит!..

Петька вздрогнул и опустил автомат. Ну и в историю они попали!

Юренев присел на груду щебня.

— Ну, Охотников, давай играть в открытую, — сказал он, наслаждаясь ощущением своей силы. — Да, ты раскусил меня. Я работаю в гестапо! Я гнию рядом с тобой, чтобы предать тебя! Да, я предатель! Но ты умрешь, а я буду жить... А вот они, — указал он на полицаев, которые в смятении жались к стене, — сейчас застрелят тебя по моему приказу. Застрелят, потому что они хотят жить, а только я один могу им дать прощение.

— Но они? могут убить и тебя! — крикнул Алексей.

— Не могут! — спокойно покачал головой Юренев. — Если они убьют меня, их тут же расстреляют. Никто им не поверит, что меня можно было убить при попытке к бегству или при неподчинении приказу... Не могут!.. Ты же умрешь, как подлый предатель, и могила твоя зарастет чертополохом. — И он поднял руку, привлекая внимание полицаев. — А ну, дайте по нему очередь, — и вдруг, обернувшись, дико заорал:

— Стреляйте, приказываю!.. Или самих расстреляю!..

Полицаи вскинули автоматы. Еще мгновение — и Алексей упал бы мертвым. Но в этот момент на краю котлована появился какой-то человек и закричал:

— Стойте!.. Подождите стрелять!

Все невольно подняли головы. Держа в руках высоко над головой обрезок железной балки, стоял Кравцов. Он был страшен в своей юношеской ярости.

— Я все слышал! — проговорил он. — На этот раз я был здесь! Ты, собака, — нагнулся он к Юреневу, — не можешь умереть от пули, но вполне можешь — от несчастного случая!..

Юренев в страхе прижался к стенке котлована.

— Что ты делаешь?.. — закричал он.

Но в этот самый момент брошенный с силой кусок железа размозжил ему голову. И тело его рухнуло на камни.

Кравцов тут же спрыгнул вниз и подбежал к Алексею.

— Я всем скажу правду! — горячо проговорил он. — Тебе опять поверят.

Полицаи, опустив автоматы, постояли над телом Юренева. Потом Петька сказал:

— Какой неосторожный! Я же говорил ему — не лезь под балку, может упасть!..

Василий глубоко вздохнул:

— Вот как бывает! Берется человек не за свое дело. Лезет, куда не надо! А потом его хорони!..

Курт Мейер, который в этот вечер собирался встретиться с Юреневым, узнав о его внезапной гибели, был взбешен. Но самое тщательное расследование подтвердило — Юренев пал жертвой собственной неосмотрительности.

Однако Курт Мейер был не из тех, кого легко убедить в том, чему он верить не хочет. И он принял свои меры...

Глава двадцать девятая.

Теперь — действовать!..

Коля с волнением ждал следующего утра. Он уже знал, что Михаил погиб, и слышал, как Вернер сначала сам допрашивал полицаев, а потом докладывал об этом Курту Мейеру по телефону. Правда, Коля не понимал по-немецки, но Вернер много раз упоминал фамилию Юренева, и не нужно было обладать особенной проницательностью, чтобы разобраться, в чем дело.

Полицаи в один голос твердили, что Юренев — жертва несчастного случая, — не могут же они уследить за каждым, кто по своей собственной неосмотрительности подставит голову под железную балку. Но Коля понимал, что отец как-то сумел избавиться от предателя, а сам остался вне подозрений.

Только бы теперь еще чего-нибудь не случилось до их встречи. Они окончательно обо всем условятся, а там Коля и Витя отправятся в обратный путь.

Как выбраться из лагеря, ребята уже придумали. Они заберутся в машину, которая каждый день отправляется в соседнее село за хлебом. Витя уже несколько раз ездил туда, и повар охотно его отпускал. Он не любил трястись по осенним размытым дорогам, — того и гляди, застрянешь где-нибудь в грязи, а потом тащись пешком за помощью.

Обычно, кроме шофера, в машине ехали два солдата или полицаи, которые получали в пекарне хлеб, укладывали его в кузов, а затем залезали на него прямо в сапогах. Теплый хлеб грел их, а то, что буханки расплющивались, ломались и пачкались, не имело значения — заключенные все сожрут.

Несколько дней назад случилось так, что ефрейтор долго не мог разыскать второго дежурного полицая и, так как шофер уже скандалил, приказал отправляться Вите. Тот успешно справился с этим делом. С тех пор поездки за хлебом стали Витиной обязанностью. И ребята решили: если на машине ездит Витя, то почему на ней не поехать и Коле? Они отправятся в село вместе, получат хлеб, а на обратном пути выпрыгнут на дорогу. Пока машина доедет до лагеря, пока их спохватятся, пока решат, посылать за ними погоню или нет, они уже будут далеко.

Ночь прошла в тревожном ожидании утра, а утро — в еще более тревожном ожидании часа встречи с отцом. «Придет ли он? — с тоской думал Коля. — А вдруг что-нибудь случится, вдруг его арестуют!»

Вернер куда-то уехал еще до рассвета, и поэтому Рихард всласть выспался, а когда проснулся, заставил Колю чистить зубным порошком мельхиоровые ложки, вилки и ножи. Вернер любил, чтобы у него на столе все блестело.

Справиться с двумя приборами не так-то трудно, но у Рихарда тут же нашлась еще работа — ему взбрело в голову чинить испортившийся радиоприемник, и, хотя Коля в этом ничего не понимал, все же Рихард заставил его сидеть тут же за столом и смотреть, как он орудует отверткой. Больше всего Рихард не любил одиночества, а кроме того, присутствие мальчика напоминало ему о далеком доме.

А время шло. Часы на стене показывали без четверти двенадцать. Скоро прозвучит обеденный гонг! Что делать? Как улизнуть от Рихарда? Хоть бы дело какое-нибудь, а то сиди и смотри, как он ковыряется в каких-то деталях и проволочках...

На подоконнике лежала губная гармонь, на которой изредка любил играть Вернер. Коля встал, взял блестевшую никелем и украшенную замысловатыми вензелями узкую плитку и поднес к губам. Гармонь издала тонкий, сильный звук. Коля быстро провел ею по губам, из нее вырвались нестройные звуки. Коля вдруг вспомнил широколицего немца в машине — тот, наверное, здорово умел играть на этой штуке.

Рихард поморщился и покачал головой — не надо! Но Коля опять с силой дунул в гармошку. Рихард хлопнул рукой по столу:

— Стоп!..

А Коля яростно и с отчаянием дул и дул в гармошку — будь что будет! Любой человек на месте Рихарда от такого концерта пришел бы в ярость. Но Рихард был терпелив, и только шея его все больше и больше наливалась краской. Наконец, когда визг гармошки стал уж совсем невыносим, он вскочил, вырвал у Коли гармошку, подбежал к двери, пинком распахнул ее и увесисто шлепнул Колю пониже спины.

Этого как раз Коле и нужно было. Он стремглав бросился бежать. Как раз вовремя: гонг уже прозвенел и ворота в поле были широко раскрыты. Боясь, что Рихард начнет его разыскивать, Коля забежал за сарай и, взобравшись на большой камень, стал смотреть на дорогу через плетни.

Снег, выпавший прошлой ночью, еще не растаял. Он укутал поля до самого горизонта, и только черной рекой вилась между отлогими холмами разъезженная машинами дорога. Сейчас по ней пробирались люди, как всегда один за другим, таща в руках поблескивающие металлом бачки. Какой изощренный в пытках ум придумал это тяжкое и унизительное паломничество! Казалось бы, совсем просто — поставить несколько термосов на машину и отвезти обед в поле. Нет, нужно, чтобы люди не имели ни минуты покоя, чтобы их изнуряла не только работа, но и голодное ожидание.

Отец!.. Вот он подходит к воротам. Бачок он несет в левой руке, а правой быстро размахивает. Торопится! Как ужасно, что нельзя подбежать к нему, обхватить обеими руками за шею, поцеловать в колючую щеку!..

На этот раз Коля шел по другой стороне улицы. Когда они поравнялись, отец улыбнулся и подмигнул. Пройдя в том же направлении еще десятка два шагов, Коля круто повернул назад.

Как громко стучит сердце! Сейчас должно решиться самое главное: сумеет ли он быстро и незаметно нагнать отца. Но почему отец идет так стремительно? Ведь до кухни остались считанные шаги...

Вдруг отец приостановился, осторожно поставил бачок в грязь и, отойдя немного в сторонку, где казалось посуше, стал неторопливо завязывать на ботинках шнурки.

Коля был уже шагах в пятнадцати, когда он, наконец, справился со шнурками, поднял бачок и, не оглядываясь, пошел своим путем.

Осталось ли что-нибудь на земле?.. Да! Комком грязи придавлена какая-то бумажка. Но как же ее поднять? Кто может поручиться, что за дорогой не наблюдают из окна ближайшей хаты?.. Вдруг под ногой хрустнул кусок бутылочного стекла. Коля поднял, взглянул сквозь мутный осколок на небо и отбросил в сторону. Потом поднял еще какой-то камешек, поиграл с ним и тоже отбросил. И вот наконец еще шаг, последний шаг — и бумажка рядом!..

Как трудно сделать простое движение, нагнуться и поднять бумажку. Коле казалось, что кто-то только и ждет того момента, когда он коснется этой измазанной грязью бумажки.

Коля постоял, перевел дух, а затем, каким-то отчаянным движением нагнулся, схватил бумажку и зажал ее в кулаке.

Много и других трудных испытаний было потом на его пути, но ему всегда казалось, что самое трудное он пережил именно в этот момент.

Он остановился только тогда, когда заметил, что совсем рядом хата Вернера. Куда он бежит? Сейчас Рихард выйдет на крыльцо и, окликнув, позовет в дом... Да, так и есть! Рихард колол у плетня дрова и, заметив мальчика, поманил его рукой.

Через несколько минут Коля растапливал печку. Он не успел даже засунуть бумажку в щель, заранее высмотренную в хлеве.

Выбрав момент, когда Рихард наконец вышел в соседнюю комнату, он опрометью кинулся в свою каморку и, быстро оглядевшись, засунул донесение под стоявшую на полочке плоскодонную керосиновую лампу.

Но это чуть не погубило его. Едва он вернулся в комнату, как Рихард прошел на кухню, держа в руках бидон с керосином. Это значило, что сейчас он притащит туда все лампы, открутит горелки и начнет по очереди заливать в них керосин.

Коля метнулся назад, но все же Рихард вошел в каморку раньше его, снял с полки лампу, внимательно оглядел ее, потом протянул руку и взял донесение.

Коля замер на пороге. Все было, кончено! Отец погиб!.. И он сам тоже погиб!..

Но Рихард внимательно оглядел бумагу, потом, скомкав ее, обтер ею копоть с горелки и бросил в угол. Когда он проходил мимо, вынося лампу, Коля почувствовал, как дрожат и слабеют его ноги. Едва за Рихардом захлопнулась дверь, он упал на солому, как путник, который падает в дорожную пыль, чувствуя, что не может сделать ни шагу дальше.

Лишь услышав, как громыхает за стенкой Рихард, Коля поднял донесение и развернул его. К счастью, испачканной оказалась только оборотная сторона. Схема, начерченная чуть растекшимся чернильным карандашом, сохранилась.

Когда Коле удалось снова выбраться из дома, он забежал в хлев и спрятал донесение поглубже в щель.

Вернер вернулся поздно вечером. Он был не в духе и долго ругал Рихарда. Коля и Витя лежали в своей каморке, прислушивались к глухо доносившимся голосам и тихо обсуждали, как им быть дальше.

Сегодня Витя, так и не дождавшись Коли, поехал за хлебом один. А как все отлично устраивалось! К утру они наверняка уже добрались бы до лагеря. А теперь опять надо ждать, волноваться, терпеть...

Терпеть!.. Ждать!.. Это не так-то легко. Особенно когда знаешь, что от тебя многое зависит: донесение, которое надо вовремя доставить, жизнь отца и жизнь многих других людей.

Отец не сказал, на какой день назначен побег. Наверное, и сам пока не знает. Коля и Витя решили, что они будут дежурить на опушке и ждать три, пять, десять дней — столько, сколько нужно, пока придет отец и приведет своих товарищей.

Ребята заснули далеко за полночь, и Витя чуть не проспал час, когда должен был явиться на кухню. Ефрейтор не давал ему никаких поблажек. Витя несколько раз получал от него крепкие подзатыльники. Но сегодня нужно быть особенно точным, и не из боязни получить оплеуху, а потому, что ничто не должно помешать им наконец выбраться из этого проклятого места.

Ровно в два часа дня машина отправится в обычный рейс. Она должна увезти их обоих.

Ребята договорились, что Коля заберется в кузов в последний момент. Все часовые уже привыкли к тому, что эта машина каждый день в определенный час проезжает в ворота, и пропускали ее без тщательного осмотра; они знали, что находящиеся в ней имеют право на выезд из лагеря.

В старой солдатской песне говорится: «План написан на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить». Так получилось и с, казалось бы, тщательно разработанным и продуманным планом ребят.

Когда наконец наступил долгожданный срок, Коля оказался невдалеке от машины, стоявшей позади кухни около амбара, двери которого были широко распахнуты. Шофер и дежурный полицай таскали в кузов пустые мешки и ящики, а Витя все еще почему-то не появлялся.

Донесение, тщательно завернутое в тряпочку, лежало у Коли вместо стельки в левом ботинке, и от этого ботинок сразу стал жать ногу. Коля ни на секунду не забывал о своей ноге. Нужно как можно скорее выбираться из лагеря. Кроме того, не может же он долго болтаться вокруг амбара. В конце концов на это обратят внимание и ему достанется.

Наконец шофер и полицай уложили все, что им было нужно. Шофер, молодой поджарый парень, взял ведро и пошел за водой, а полицай залез в кабину и, вытащив из кармана кисет, стал скручивать папироску. На минуту кузов остался без всякого наблюдения.

«Махну-ка я сейчас туда», — подумал Коля. Он подбежал к машине, схватился руками за борт, оперся ногой о колесо и через секунду, больно ударившись головой об угол ящика, упал на пыльные мешки.

Коля огляделся; с земли его теперь увидеть было нельзя, но в узком заднем окошечке кабины маячит голова полицая. Стоит ему обернуться, и посторонний сразу же будет замечен. Коля ползком пролез в переднюю часть кузова и лег под самым окошком. Теперь он находился в «мертвой зоне», которая из кабины не просматривалась.

Однако возникло новое затруднение: как же подать Вите знак, что он уже в машине? Ведь, не найдя Коли поблизости, Витя может остаться в лагере. И тогда получится, что он, Коля, сбежал и бросил друга на произвол судьбы. Обнаружив побег, Вернер наверняка возьмется за Витю, и, что с ним станется, предугадать нетрудно.

Может быть, вылезть обратно? Поздно!.. Шофер уже вернулся и возится с мотором. Сейчас, увидев, как Коля вылезает из кузова, он только обругает его, но завтра уже и близко не подпустит к машине.

Да, нечего сказать, в хорошенькую историю он влип! Вот что значит поторопиться!

Хлопнула дверца — это вылез полицай. Он вполголоса поговорил с шофером и ушел.

Наступила короткая пауза. Шофер, постукивая, что-то исправлял в моторе. Потом ему понадобилась мешковина. Он встал на подножку и протянул руку через борт. Подайся шофер еще больше вперед, он наверняка заметил бы Колю. Но, к счастью, шофер хорошо знал, куда бросил мешки, и ощупью вытянул один из них. Потом спрыгнул с подножки и занялся своим делом, а Коля лежал с закрытыми глазами, не веря, что остался незамеченным, и тревожно ждал: вот-вот сейчас появится полицай и схватит его... Кто-то несколько раз прошел мимо машины. Коля прислушался. Наверное, рядом ходит Витя, ищет его и волнуется.

— Ты чего, парень, крутишься? Ехать пора!

Растерянный голос Вити ответил из глубины двора:

— Да я вот не знаю...

— Чего не знаешь? Залезай в кузов!

— У меня нога болит!..

— Ничего твоей ноге в машине не сделается! Залезай, тебе говорят!..

Слышно было, как, тяжело вздыхая и постанывая, Виктор пошел к машине.

— Не могу я! Нога болит!

Теперь он стоит совсем рядом. Только тонкая доска борта машины отделяет их друг от друга... Тихонько шепнуть — и он услышит. Витя потоптался и снова отошел. А шофер уже залез в кабину, рядом с ним сел и полицай.

Выпрыгнуть! Сейчас! Пока не поздно!..

Коля рванулся. Но, как только он показался над бортом, Витя увидел его. Глаза его расширились, он взмахнул руками и бросился к машине.

— Еду!.. Еду!.. — закричал он.

Коля вновь упал на дно кузова.

Витя одним махом оказался в кузове. Машина тут же тронулась по направлению к воротам. Сидя на ящике, рядом с Колей, Витя хмуро смотрел поверх кабины на дорогу. Сейчас машина минует часовых!..

У ворот шофер притормозил, перебросился шуткой с солдатом, тот махнул рукой: «Проезжай!» И вот уже вольный ветер хлестнул Вите в лицо.

Он нагнулся к Коле.

— Ну и дурак! — сказал он со злостью. — Зачем спрятался? Так бы мы ехали открыто, а что теперь делать?

Коля сказал:

— Я сейчас спрыгну и буду ждать тебя.

— А я?..

— А ты на обратном пути.

Витя подумал.

— Хорошо. Только вот как? Ведь разбиться можно...

И действительно, опаздывая, шофер гнал машину со скоростью не меньше шестидесяти километров в час. Ее трясло, ящики подпрыгивали, и один из них все время так и норовил упасть Коле на грудь.

Пока ребята решали, как же им быть, дорога пошла под уклон, и вдали замелькали домики села. Еще несколько минут — и будет поздно.

Вдруг Витя быстро сказал:

— Придумал! Сейчас я выкину на дорогу мешок и остановлю машину! Скажу, ветром сдуло!..

— Кто же тебе поверит?..

— Да ты смотри, как я сделаю!.. — Витя нагнулся, выбрал мешок побольше и накинул его себе на плечи, точно спасаясь от холода; ветер тотчас же надул мешок пузырем. — Видишь?.. Давай я стану у окошка и прикрою его собой, а ты, как только машина начнет тормозить, сразу прыгай... Ну, давай быстрее к заднему борту!

Коля выполнил распоряжение Вити. Тот прижался к окошку кабины и тут же сбросил с себя мешок, который темной птицей взметнулся вверх, а потом тяжело рухнул на обочину дороги. Витя судорожно застучал обоими кулаками по крыше кабины. Машина сразу же стала тормозить.

Коля выпрыгнул на дорогу, больно ударился коленом о валявшийся у обочины старый телеграфный столб, но тут же вскочил и кинулся в глубокий кювет.

— Что случилось? — услышал он почти над своей головой недовольный голос полицая.

— Мешок! Мешок улетел! — закричал Витя.

Хлопнула дверца кабины. Полицай приказал:

— Давай быстрей!.. Неси!..

По дороге быстро прошел Витя — сначала туда, потом назад; мотор застучал сильнее, скрипнули тормоза, и машина двинулась дальше.

Когда шум ее затих вдали, Коля вылез из кювета и оглянулся. Кругом расстилались покрытые снегом поля, но снег лежал только в низинах, вершины холмов казались угольно-черными. По небу быстро неслись низкие лохматые тучи, предвещая непогоду.

Колено болело и распухло, но еще сильнее стал донимать голод. Чтобы не навлечь подозрения Рихарда, Коля не взял с собой ни куска хлеба, а утром из-за волнения не мог заставить себя есть...

Машина должна возвратиться примерно через час. Нужно сидеть и ждать!.. Но как же теперь выйдет из положения Виктор? Не может же он дважды выкидывать мешок, и притом в одном и том же месте?

Все крайне запуталось. Если Виктору не удастся спрыгнуть и машина на большой скорости пройдет мимо, их положение станет безнадежным.

Надо ждать! Коля нашел на холмике, невдалеке от дороги, расщелину и забился в нее. Здесь не так дуло и можно было более или менее спокойно переждать, пока появится машина.

Коля сидел долго, очень долго. Начали коченеть ноги. Он стал прыгать, чтобы разогреть их. Но холод все настойчивее забирался под его куцее пальтишко. Когда же наконец появится машина? Не случилось ли что-нибудь с Витей? Вдруг Рихард уже начал искать Колю, и в лагере все поставлено на ноги, позвонили в село и машина задержана? Витю допрашивают, ждут приезда гестаповцев...

Коля выглянул на дорогу. Со стороны лагеря на большой скорости шла крытая легковая машина. Кто в ней ехал, он разглядеть не смог: стекла отсвечивали, да и промелькнула она слишком быстро. Но на сердце у него стало еще тревожнее...

А время тянулось, — над полями поползли сумерки. Прошло не меньше четырех часов. Коля решил: когда совсем стемнеет, он пойдет. Пойдет один! Сначала на юг, а потом на запад. Будет идти всю ночь, сколько сможет...

Тьма быстро окутывала землю. В полях свистел ветер. Где-то вдалеке вспыхивали и гасли огоньки. Временами Коле мерещилось, что вблизи по обочине дороги движутся люди, но потом, приглядевшись, убеждался в том, что это кусты, и успокаивался.

Когда его терпению, казалось, наступил предел, вдалеке, со стороны села, показались два подслеповатых синих огонька. Подрагивая, они приближались. Несомненно, это шла машина. Может быть, возвращается легковая, а возможно, и та, с хлебом, а на ней Витя.

Как помочь ему спрыгнуть? Ведь он разобьется! И вдруг Коля вспомнил про столб... Про тот старый телеграфный столб, о который он ушиб ногу. Еще есть время!.. Коля опрометью, спотыкаясь, бросился к дороге. Он разыскал деревянный столб и, ухватившись за разбитый изолятор, волоком протащил его и бросил поперек дороги... Теперь волей-неволей шофер должен будет затормозить машину.

Едва он успел вернуться в свое укрытие, как машина подъехала и круто остановилась, даже скрипнули тормоза. Сначала на дороге было тихо, только слабо постукивал двигатель. Потом одна за другой простучали автоматные очереди. Пули пронеслись близко, и Коля слышал их посвист.

Нет, его не могли заметить! Просто полицай и шофер стреляют наугад, чтобы припугнуть тех, кто мог притаиться поблизости. Они боятся, что на них нападут партизаны.

Синие подфарники погасли, мотор заглох, и машина замерла. Да, кажется, это та машина, которую он ждал, Но вот с дороги донеслись голоса, ругань, кто-то с кем-то спорил, и Коле почудилось, что он слышит Витин голос. Потом что-то глухо стукнуло, — очевидно, столб сбросили в кювет, — затем снова вспыхнули синие огоньки, и, стремительно рванувшись с места, машина стала удаляться на бешеной скорости.

И опять наступила тишина. Коля прислушался. Никого... Ему оставалось одно: идти... Идти одному...

— Ко-ля! — донеслось вдруг с дороги. — Коля! Где ты?

— Здесь! — Коля бросился навстречу Виктору.

Не будем рассказывать, как встретились друзья на этой темной, пустынной дороге. Скажем одно: это была одна из самых счастливых, самых радостных встреч, какие бывают в жизни.

Сложное часто на поверку оказывается очень простым. Шофер встретил в селе приятеля и засиделся с ним за бутылкой вина...

Глава тридцатая.

Сила дружбы

Они шли всю ночь, а день провели в стоге сена посреди поля. Витя не забыл сбросить с машины две буханки хлеба. Это с его стороны было очень предусмотрительно.

После всего пережитого даже холодный, промерзший стог казался ребятам уютным домом. Главное, они вместе, живы и скоро будут у своих. Конечно, поругают их, а все равно им будут рады! Да и важные сведения они принесут в отряд.

Только бы добраться до Стрижевцев, а оттуда до леса уже рукой подать.

Когда снова стемнело, Коля и Витя двинулись в путь. Они решили, пока возможно, идти полями, перебиваться вброд через узкие речки.

Впереди, уже где-то неподалеку, в темноте извивался один из глубоководных притоков Дона. Его вброд не перейдешь, нужно искать лодку или мост. Лучше, конечно, лодка. Переходить ночью через мост — дело опасное: почти на всех мостах дежурят часовые.

Достигнув реки, ребята долго шли вдоль ее берега.

Наконец у изгиба реки они увидели силуэт деревянного моста.

— Подберемся поближе, — шепнул Коля.

Через несколько минут они уже разглядели высокие толстые перила. Казалось, на мосту никого не было. Но вдруг в темноте вспыхнула спичка, на мгновение озарив выбритое лицо, а затем по воздуху поплыла красная точка зажженной папиросы.

Часовой постоял посреди моста, а затем неторопливо пошел к другому его концу. Да, мимо солдата никак не проскочишь!

Ребята отошли подальше, присели за какой-то будкой и стали совещаться.

Может быть, лучше всего идти смело через мост, прямо на часового? Но ведь он наверняка здесь не первый день и хорошо знает всех мальчишек в окрестности, а им даже неизвестно, как этот поселок называется и в какую ближайшую деревню ведет дорога.

— Знаешь что? — вдруг сказал Витя. — Давай сделаем так. Когда солдат подойдет поближе, я с ним заговорю, а ты его сзади камнем!

План рискованный, но, пожалуй, единственный, который можно было осуществить.

— Давай, — согласился Коля и, нагнувшись, ощупью нашел увесистый камень. — Ты только постарайся отвлечь его, а я уж не промахнусь!

Огненная точка сигареты медленно поплыла с противоположного конца моста к ним навстречу и наконец остановилась там, где мост обрывался и начиналась дорога.

— Иди! — шепнул Коля.

Витя вышел из-за будки и направился к мосту. Он так много пережил за это время, что чувство опасности в нем притупилось. Он шел и даже не думал о том, что случится в следующую минуту.

Раздался резкий окрик:

— Стоять!

— Я иду! — ответил Витя.

Услышав детский голос, солдат несколько успокоился. В руке его вспыхнул фонарь, и тонкий яркий свет заплясал на лице мальчика.

— Вохин гейст ду?.. Куда идти? — коверкая русские слова и мешая их с немецкими, спросил часовой.

— Из деревни, — ответил Витя.

— Варум?

Витя знал, что по-немецки «варум» означает «почему».

— Ходил за дер бротом, — ответил он.

Солдат поправил на груди автомат.

— Дер брот? Варум?

Неизвестно, сколько бы еще продолжался этот разговор, но в это мгновение солдат вдруг схватился за голову, взвыл и, пробежав несколько шагов, тяжело привалился к перилам.

Витя тут же кинулся на мост. Впереди уже бежал Коля. Быстрей!.. Только бы достигнуть другого берега!..

Однако крик солдата, очевидно, привлек внимание патруля. Кто-то уже бежал вслед за ребятами, громыхая по доскам настила тяжелыми сапогами. Ударила автоматная очередь.

Совсем близко чернели кусты. Коля бросился в них и вдруг услышал позади себя Витин стон. Он сразу же вернулся. Витя лежал на дорожке и плакал.

— Что с тобой?..

— Меня ранили...

— Куда?

— В руку...

Коля схватил Витю за плечи:

— Ну, Витенька, встань!.. Отбежим подальше!.. Я тебя перевяжу!

Витя с трудом поднялся, и Коля повел его напрямик по кустам, которые больно хлестали оголенными ветвями. Солдаты стреляли наугад, но не решились отойти от дороги. Наконец погоня отстала.

Достигнув темного поля, ребята остановились, измученные до предела. Витя без сил упал на землю.

— Где, где рана?.. — спросил Коля.

— Вот здесь!..

Пуля пробила левую руку Вите выше локтя, рукав насквозь пропитался кровью.

— Потерпи, я перевяжу!

Коля снял с себя рубашку, разорвал ее на полосы, а потом засучил рукав на Витиной руке и туго перевязал ее.

— Теперь можешь идти?

— Могу, — слабо отозвался Витя.

— Иди, иди, Витенька. Я очень тебя прошу!..

Свой хлеб Витя где-то обронил, но, к счастью, у Коли сохранилось полбуханки; он отломил от нее большой кусок и заставил Витю есть.

Они опять шли всю ночь, временами останавливаясь, чтобы Витя собрался с силами. Рассвет застал их вблизи Стрижевцев.

Ребята сразу узнали деревню по высокой силосной башне. День они провели в старой каменоломне. Витя очень страдал от раны, и Коля боялся, как бы у него не началось заражение крови. Когда же вечером они наконец достигли леса, силы совсем оставили Витю. Он прислонился к дереву и долго стоял, глубоко и тяжко дыша.

Теперь Коля нес его на своих плечах. Пронесет немного, остановится, посидит рядом, потом опять подставляет спину. Витя здоровой рукой обнимет его за шею, а Коля подхватит его за ноги и тащит, тащит!..

До лагеря они добрались к середине следующего дня.

Увидевшие их издали дозорные сначала не поняли, что за странное существо о двух головах, покачиваясь, медленно двигается по тропинке. А когда разглядели, ахнули и побежали навстречу.

Витю сразу же отнесли в лазарет, и им занялся Михеев, которому помогала Мая.

А Коля, превозмогая усталость, направился к Колеснику. Он вошел в землянку в тот момент, когда Колесник что-то горячо доказывал начальнику штаба, водя карандашом по карте. Увидев Колю, они оба умолкли. Привычные ко всему — и к страданию и к горю, — знающие цену подлинному мужеству, они по тому, как он вошел, сутулясь и волоча ноги, по безразличному, усталому движению, которым он бросил на табуретку бесформенный обломок черствого хлеба, по измученному, уже не детскому лицу поняли все.

Присев в углу, Коля долго расшнуровывал ботинок негнущимися пальцами, а Колесник молча следил за его усталыми движениями.

Наконец Коля стянул ботинок и вытряхнул стельку. Вместе с ней выпала бумажка, которую он тут же поднял и бережно расправил.

— Вот, отец прислал, — сказал он.

Колесник долго и сосредоточенно рассматривал план. Ему, военному человеку, были понятны значки, разбросанные в кажущемся беспорядке. Доты, минные поля, надолбы; названия деревень точно указывают их расположение.

Но, конечно, это лишь часть укрепрайона, и, может быть, не очень большая. Но и то, что удалось сделать, — подвиг.

Однако война есть война, и никому не дозволено нарушать приказы. Колеснику хочется обнять Колю, но он сдерживает чувство. Прежде нужно сказать суровые слова, которые заслужил этот паренек.

— Где же ты пропадал? — спросил Колесник, откладывая бумажку в сторону с таким видом, словно она не представляла для него никакого интереса. — Ходил в лагерь?

— Ходили! — хмуро ответил Коля.

— А кто разрешил? Что было приказано?.. Тебя история со старостой ничему не научила!.. Где Виктор?

— Ранен!

— Ранен?! — Колесник вскочил на ноги. — Где он?

— Здесь! Я его привел.

— Иди! — строго сказал Колесник.

И, протиснув свою огромную фигуру в узкую дверь блиндажа, он устремился в лазарет...

А несколько дней спустя на полянке, при всех партизанах, перед строем он вручил Коле и Вите ордена Красного Знамени.

В этот замечательный для обоих мальчиков час не было с ними ни Геннадия Андреевича, ни Феди Куликова — самых близких им людей. Неделю назад они с отрядом отправились в дальний рейд.

Дальше