Георгий Владимов. Генерал и его армия

Об этом романе "Урал" писал еще до того, как был опубликован список претендентов на Букеровскую премию; мало того, автором рецензии, опубликованной в № 4, 1995, был именно ваш покорный слуга. Какая же нужда побудила меня теперь вновь обратиться к однажды освоенной теме? Поводов было даже два.

Ну, один-то очевиден: присуждение Георгию Владимову Букеровской премии 1995 года. А вот другой...

Не успел еще запаздывающий, по грустному обыкновению последних лет, номер с рецензией выйти из типографии, как в "Книжном обозрении" (№ 19, 9 мая 1995 года) появилась не рецензия, не статья даже, а обширное исследование (в книге обычного формата оно заняло бы страниц пятьдесят) Владимира Богомолова "Срам имут и живые, и мертвые, и Россия...", в котором подверглась уничтожающей критике документальная основа романа и, как следствие, его художественная концепция. Трудно поверить, чтобы проста читательская неудовлетворенность заставила немолодого писателя zотодвинуть в сторону какие-то иные творческие планы и совершить этот поистине титанический труд: можно лишь догадываться, сколько времени заняли архивы, печатные источники (не только на русском языке) — даже и сам текст потребовал, без преувеличения, не одного месяца изнурительной работы. Ясно, что романистом были задеты глубинные нравственные и мировоззренческие основы личности непредвиденного оппонента.

Тут все соединилось в один мощный ударный узел: и безупречная репуатция фронтовика, и высокий собственный творческий авторитет автора "Ивана", "Зоси", а также неувядающего бестселлера "В августе сорок четвертого..." ("Момент истины"), и дотошность изучения фактов, и основательность аргументации, и страстность изложения, и даже самый этот не газетный объем газетной публикации — в итоге выступление Владимира Богомолова стало на пути владимовского романа скалой, которую обойти никак невозможно.

Оценку романа Богомоловым в целом поддержал (разве что в несколько более мягком тоне) в "Общей газете" (№ 25, 22-28 июня 1995 года) и еще один известный писатель-фронтовик, к тому же, по его собственному признанию, близкий товарищ автора романа, — Артем Захарович Анфиногенов. Он, можно сказать, нанес превентивный удар по защитникам романа, которые вздумали бы напоминать, что ветераны Отечественной войны 1812 года тоже критиковали Льва Толстого за фактические погрешности в романе "Война и мир". Критика тех ветеранов, поясняет Анфиногенов, "имела характер, как немцы говорят, "блехнагер" — блохоловства. [...] Анализ же Богомолова выявляет именно жизненную недостоверность многих владимовских построений". Однако Анфиногенов отвергает возможность использовать эту недостоверность как повод к обвинениям романиста в политических спекуляциях, отсюда относительная мягкость его тона. По его мнению, тут мы имеем дело с обыкновенной творческой неудачей: "Профессия писателя как-то вообще не предполагает сплошных удач".

Версия о творческой неудаче Владимова получила достаточно широкое распространение не только с подачи А.З.Анфиногенова. В частности, и Марк Липовецкий, выступая в Екатеринбурге на международной конференции "Вторая мировая война и литература" ("Урал" писал о ней в "Панораме", 1995, № 10-11), говорил о неудаче автора романа "Генерал и его армия", как о само собой разумеющемся факте. А некоторые другие критики (скажем, Павел Басинский), уже успевшие раньше оценить роман Владимова, что называется, высшим баллом, вынуждены были уточнить свою позицию.

Между тем парижская газета "Русская мысль", уже успевшая раньше откликнуться на роман большой и восторженной рецензией (правда, на мой взгляд, довольно поверхностной), не только не "покаялась", но даже опубликовала в нескольких номерах (ноябрь-декабрь 1995 г.) главу, не вошедшую в журнальную публикацию. А букеровское жюри не только не исключило роман из конкурса, но сначала назвало его в числе трех финалистов, вызвав целую бурю пересудов, а потом именно ему эту премию и присудило. Тут уже ситуация вокруг романа приняла едва ли не скандальный характер; во всяком случае, Вячеслав Курицын (по его собственной аттестации, критик, "который вот уже какой год о Букере пишет — стало быть, "специалист") назвал свою статью в "Литгазете" по этому поводу без экивоков: "Кто виноват?"

Впрочем, интересно, что Курицын о громкой публикации В.Богомолова в "Книжном обозрении" ни словом не упоминает, у него совсем иные резоны: кто виноват, дескать, что "сама престижна русская литературная премия вручена роману пусть и неплохому, но вполне, в общем, посредственному и, кроме того, откровенно являющемуся фактом больше общественной, нежели литературной жизни?". Сразу сообщу (дл тех, кто сам статью Курицына не читал) его версию: "совокупный вкус жюри застрял где-то в семьдесят шестом году". Законодатель вкуса девяносто пятого года предпочел бы совершенно иной выбор: "Владимир Сорокин. "Роман". Шедевр, в котором, по мнению М.Рыклина, доведено до совершенства умение быть неинтересным. При этом — роскошное чтение, праздник мяса чтения и письма. [...] Романы Сорокина превосходят Владимова на две головы по любым параметрам". Как видите, типично "поколенческий" подход (что это такое — читайте статью в начале номера), попытка "тусовки" утвердить свои предпочтения в качестве универсальной нормы вкуса. "Так что с этим сюжетом можно покончить".

Между тем претензии, предъявленные Владимиром Богомоловым, так никем до сих пор и не поставлены под сомнение, а уж их-то букеровское жюри не могло не знать. Так что же — не из чего было выбирать и нынешний лауреат стал победителем "на безрыбье"?

Вот тут пора мне наконец высказать свое мнение. А оно заключается в том, что букеровское жюри сделало на этот раз абсолютно правильный и достойный выбор. Присуждение премии роману Георгия Владимова "Генерал и его армия" не принижает, но как раз поднимает престиж этой премии. Потенции русской литературы, несмотря на катаклизмы последних лет, еще очень высоки, если она может рождать подобные произведения.

И вот какие соображения лежат в основе моей оценки романа.

Во-первых, вспоминаю собственную реакцию на выступление В.Богомолова (напоминаю: моя рецензия уже стояла в номере): все точно, все честно, все абсолютно доказательно, но... Не о том! Ощущение было: мы с почтенным автором "Момента истины" сделали разрез живого тела романа в разных плоскостях, и плоскости эти ни в одной точке не совпали. Не верите — перечитайте. Я-то сам перечитал тогда сразу свою рецензию и нашел, что мне нечего было бы в ней исправлять, если б и была такая возможность! Так что же, роман "имеет достоинства, несмотря на..."? — Привычная, всех примиряющая формула. Так нет же, и это не так! Дело не в том, что в собственную правоту верится легче — дело в принципах оценки. Владимир Осипович Богомолов, будучи абсолютно правым в своих доказательствах и оценках, допустил все же одну неточность: он подошел к роману как к военно-историческому трактату, каковым тот не является.

Тут мы выходим на теоретическую проблему, известную со времен Аристотеля; не решусь утверждать, что В.О.Богомолов разбирается в ней меньше, чем я, однако настаиваю: однозначного решения она не имеет. Есть "Самодержец пустыни" Леонида Юзефовича, где сама безукоризненная мысль историка превратилась в плоть художественно-образной структуры, но был и Дюма, рассматривавший историю лишь как гвоздь, на который он вешает свои прекрасные картины. Это крайности, а между ними — широчайшее поле возможностей, реализация которых зависит от характера творческого замысла. Замысел романа Владимова, насколько его понимаю, заключался не в новом истолковании событий второй мировой войны, а в осмыслении неких социально-философских основ бытия, о которых не стану здесь распространяться, ибо как раз о том я и писал в прошлогодней рецензии. Можно было бы поднять эту тему на каком-то ином жизненном материале — вплоть до того, чтобы перенести действие на какую-нибудь вымышленную планету в созвездии Ипсилон, однако самый жгучий, самый болевой ее срез лежит в событиях реальной отечественной истории. И писатель предельно приблизился к этой истории, воспроизведя и некоторые ее реальные события, и реальных действующих лиц. Но под влиянием все того же замысла он и отстранился от реальной истории, деформировав некоторые события, лица, а значит — и имена. Самая переакцентировка деталей и смыслов стала у него при этом средством раздражения и разрушения стереотипов, без чего было бы трудно подвести читателя к неким выстраданным художником социально-философским истинам... Ну, а для постижения исторической истины есть масса других источников, где вы ее, впрочем, тоже вряд ли найдете.

Отказавшись от привычной для советского читателя роли иллюстратора истории и подчинив исторический материал воплощению своего художественного замысла, Георгий Владимов сделал очень важный для современной русской литературы шаг к преодолению навязанного эстетикой постмодернизма гибельного "умения быть неинтересным" — думаю, и это обстоятельство было принято во внимание букеровским жюри.

Урал, №2-3, 1996 г.
@ Журнальный Зал (www.rol.ru/news/magazine)