13. На переднем крае

У зенитных пушек-»малюток» не было передышки. Не знали отдыха и бойцы батареи старшего лейтенанта Валентина Сегеня. Они то отражали налеты бомбардировщиков на город, то вели огонь по вражеской пехоте, танкам, то отбивали наседавших на них пикировщиков. Не раз «восемьдесят седьмые» набрасывались на огневую, чтобы стереть ее с лица земли. Но с первого захода им это не удавалось. А придут вторично — там, где стояла батарея, — голый пятачок или несколько макетов, напоминающих орудия. И нередко самолеты били по пустому месту, по макетам.

«Ускользала» от вражеских бомб неуязвимая батарея. Спустившись с крыш цехов «Красного Октября», встала она вблизи его корпусов. И сразу сбила три «юнкерса». Появилась над батареей «рама», но как только разведчик ушел — переместилась и батарея. Встав на новом месте в этом же районе, зенитчики так замаскировались, что с высоты никакой глаз заметить не мог. А прилетели бомбардировщики к заводу — батарея внезапно открыла огонь и сшибла четыре самолета,

Но вот «юнкерсы», появившиеся вслед за первой группой, не пошли на цехи завода, а завернули на батарею. Более десяти пикировщиков нацелились атаковать огневую «малюток».

— Готовьсь, ребята, «музыкантов» встречать! — задорно крикнул Сегень, которого даже в трудные минуты не оставляло бодрое настроение. А бой нынче для батареи был нелегким. Один за другим самолеты пикировали на огневую. Пушки с гневом били по воздушному противнику. Одному «юнкерсу» расковыряли плоскость, другому отсекли хвостовое оперение, третьему угодили в мотор. Два свалились поодаль, а третий развалился рядом с батареей.

Сразу после боя на батарею приехал комиссар полка Зинченко. Поздравил он комбата, бойцов с успехом и спросил:

— Где же та троица — хоть след от нее остался?

— Остался, — ответил Сегень. — Вот! — подал он небольшую вещицу — сирену, которую включают «восемьдесят седьмые» при пикировании. — Свистулька! В обломках нашли.

— Маленькая, — взял в руки сирену Зинченко, — а воет, как сто шакалов. — Он рассказывал о боевых делах на других батареях. Поведал, как на пятой отражали пикировщиков, предотвратили взрыв снарядов. И в конце заметил. — Да, пятая вас обгоняет по сбитым «свистулькам».

— Мы ведь тоже не спим — двадцать четыре свалили, — вступил в разговор старшина батареи. — Даже повар, и тот один «юнкерс» записал на свой счет...

На батарее было пять ручных пулеметов, подобранных на Тюле боя. Стреляли из них и старшина батареи, и повар, и водовоз — те, кто не входил в орудийные расчеты.

— Повару за сбитый самолет хвала, — произнес комиссар. — Но чтобы о кухне не забывал, а то объявит: «Я пулеметчик!» и не станет готовить борщ да кашу. А без борща и каши — боец не боец.

— Нет, наш повар успевает и пищу сварить, и по самолетам бить, — заступились за кашевара батарейцы.

Комбат попросил, чтобы штаб полка прислал на батарею пополнение для расчетов да чтобы разрешили сменить огневую, так как эту уже наверняка засекли воздушные разведчики. Комиссар обещал обо всем доложить командиру.

Возвратился он в штаб, и Ершов первым долгом спросил:

— Ну как там, Иван Антонович?

— Последний из трофеев Сегеня — двадцать четвертая «свистулька», — положил Зинченко на стол самолетную сирену.

— Молодец Сегень, — высказал свое доброе отношение к комбату Ершов.

— Пополнение нужно дать на батарею, а то там повар уже стал пулеметчиком, обед некому варить будет, — докладывал Зинченко. — Да, Сегень просит разрешение сменить огневую.

— Людей подбросим... Огневую пусть меняет. Маневр теперь, пожалуй, одно из главных условий в обеспечении успеха, — резюмировал командир полка.

...Бои за город накалились до предела. Каждый день к Волге рвались армады самолетов. Они прежде всего выискивали зенитные точки, чтобы расправиться с ними. Конечно, зенитчики свою технику маскировали, как могли. Но откроют орудия огонь — и засечь батарею с воздуха не трудно. Выход для зенитчиков был один: отстрелялся раз, другой — уходи на новое место. Так и поступали в батареях. Разумный маневр одобрял командир полка. А несколько батарей и взводов Ершов превратил в постоянно кочующие.

Поступило донесение с батареи старшего лейтенанта Степана Куца. Комбат сообщил, что кочующий взвод лейтенанта Чанчуридзе за последние дни сбил четыре самолета да, кроме того, спас штурмовик Ил-2.

Михаил Чанчуридзе почти каждую ночь перемещал свой взвод на новое место. Стояли у развилки двух улиц, где гитлеровцы беспрерывно вели атаки при поддержке авиации. Прилетели сюда вражеские самолеты и, не думая, что встретятся с зенитчиками, спустились до двух тысяч метров. Этим и воспользовались расчеты: один «хейнкель» врезался в землю.

Ночью неугомонный Чанчуридзе со своими орудиями прибыл к Лапшинову саду. Нашли удобное место. Замаскировались, как полагается. И к утру — наготове.

Ждать долго не пришлось. Только рассвело — идут три «мессершмитта». Тут-то их и настигли снаряды. Два самолета рухнули на развалины города.

Затем зенитчики перекочевали на другую сторону сада. Видит Чанчуридзе: из-за Волги вышли три звена «илов» и направились на поле боя. Вскоре возвращаются домой, на заволжский аэродром, одно за другим два звена. Через некоторое время появляется третье. Один из штурмовиков поотстал, и за ним увязался «мессершмитт». Штурмовик держит курс на батарею, но успеет ли? «Мессер» вот-вот откроет огонь с близкой дистанции. На батарее волновались. «Тяни! Давай газ!» — кричали бойцы, хотя знали, что криком этим не помогут.

Вдруг за «илом» рассеялась масса белых как снег мотыльков. Это — листовки, выброшенные штурмовиком. Как видно, бумажная «пыль» ослепила немецкого летчика. «Мессер» уменьшил скорость. Потом снова пустился в погрню за «илом». Но на батарее уже приготовились к бою.

— По «мессеру»! — скомандовал Чанчуридзе. Нужен был очень точный расчет — ведь расстояние между самолетами было небольшое. Короткая очередь распорола брюхо «мессершмитту». Самолет загорелся. Ил-2 сделал разворот над батареей, покачал крыльями: «Спасибо, мол, зенитчики!»

Фашистский летчик выбросился на парашюте, приземлился рядом с батареей. Его поймали. На кителе у него «железный крест», на комбинезоне выткан беркут: фашист досадовал — летал над всей Европой. А тут потерпел такую неудачу. Сбили зенитчики.

Ершов был доволен действиями кочующих зениток. Он передал благодарность батарейцам за сбитый самолет и спасенный «ил». Дал распоряжение удовлетворить просьбу комбата Куца — послать кочующим новый грузовой автомобиль.

В штаб полка позвонили с КП 62-й армии.

— Ершов, выручай. Надо прикрыть передний край… Так было уже не раз.

В конце августа по такому же приказанию Ершов посылал батарею в район поселка Городище. Там выдвигалась крупная группировка противника, поддерживаемая авиацией. Здесь располагалось несколько наших зенитных подразделений. Приказали и Ершову направить сюда зенитчиков. Он выделил батарею под командованием старшего лейтенанта Александра Ксенякина.

Танкисты, занимавшие оборону в районе поселка Городище, помогли зенитчикам отрыть окопы. К рассвету орудия были готовы к бою. Вражеские самолеты с утра шли волна за волной. И вдруг шквальный огонь зениток. Воздушные пираты не смогли прицельно сбросить бомбы по нашим войскам. Атаки с воздуха были отбиты. Но затем по обороняющимся ударили шестиствольные минометы. Мины рвались и на огневой позиции зенитчиков. Падали убитые, раненые. В пыли, дыму передвигалась по полю боя Тоня Жидкова с сумкой. Военфельдшера Тоню знали на многих батареях. Теперь она была здесь, на переднем крае,

— Тоня, будь осторожней — предупредил Жидкову кто-то из бойцов, увидев, как она под обстрелом противника пробиралась к раненому.

Под натиском гитлеровцев наши части отсюда отошли к селению Городище, заняли новый рубеж обороны. Здесь встала и батарея Ксенякина. В один из дней на позиции налетели до восьмидесяти немецких бомбардировщиков. Восемь стервятников уничтожила батарея Ксенякина. Но новые группы бомбардировщиков сбрасывали бомбы. Земля сплошь изрыта воронками, землянки, блиндажи разрушены.

Пока «малютки» отбивали атаки с воздуха, танки противника обошли с двух сторон огневую батарею, зажав зенитчиков. Два орудия были разбиты пикировщиками. Три пушки перенесли огонь по танкам и пехоте. Когда приблизились вражеские автоматчики, Ксенякин поднял бойцов в рукопашную схватку. С двумя орудиями бойцы батареи оторвались от противника.

Боевые дела батареи Ксенякина вспомнились Ершову, когда сейчас из штаба армии попросили послать на горячий участок переднего края зенитчиков МЗА. «Кого направить?» — думал командир полка. Вызвал комбата Алексея Бочкова.

— Усиливаю вашу батарею двумя орудиями, ночью займете огневую позицию вот здесь! — указал Ершов точку на переднем крае. — К четырем быть готовыми к открытию огня.

— Есть! — ответил Бочков. — Приказ будет выполнен. Выдвигались под покровом темноты. Вот и район, указанный на карте. Оборону здесь держал стрелковый полк. Орудийные расчеты приступили к окапыванию.

Бочков проходил от орудия к орудию. Проверял работу, ободрял людей. Невдалеке услышал разрывы гранат. Донеслись голоса ефрейтора Любочко и Лены Земцовой. «Что же там?» — побежал в темноту. Оказывается, к месту, где батарея занимала огневую, приблизились разведчики противника. Заметили их Любочко и Земцова и вступили в схватку. Гранатами убили трех фашистов. Четвертого Земцова оглушила ударом карабина по голове, и тот потерял сознание. Пятого схватил мертвой хваткой Любочко, а тут подоспел Бочков, и они связали фрицу руки.

Пленных сдали командиру стрелкового батальона. Как и было приказано, в 4.00 орудия стояли в окопах. Бочков и политрук Солуянов разговаривали с бойцами, напоминали требование Военного совета фронта «стоять насмерть!» Бойцы заявляли:

— Будем драться до последней капли крови...

Боец Парамонов, участник гражданской войны, называвший сослуживцев и комбата сынками, говорил глухим баском:

— Велика наша Россия, где там немцу с нами тягаться. Далеко зашел враг, да тут он и погибнет. Не будет фашистам назад дороги, не будет...

Светало. Завтракали, не отходя от орудий. А Бочков и Солуянов направились к кухне, которая находилась метрах в ста, в кустах. Но с полпути возвратились. Приближалась большая группа самолетов, направляясь к центральной части города. Противнику не было известно, что и в этом районе стояли зенитчики, и самолеты шли на малой высоте. Командир батареи назначил взводам цель. И вот уже снаряды режут осенний воздух, разрываются среди самолетов. Два «юнкерса» подкошены: один упал на землю пылающим, второй взорвался в воздухе.

Гитлеровцы, поднявшись во весь рост, вслед за танками пошли в атаку. Вместе с бойцами стрелкового полка зенитчики отбивали натиск противника. Стволы раскалялись, но «малютки» продолжали стрелять. На батарее рвались снаряды и мины. Раненые, получив первую помощь, вновь становились к орудиям.

Застыл на месте Парамонов: осколок снаряда попал ему в бедро. Но почувствовав, что ноги его держат, боец снова стрелял из карабина.

— Постойте, рану перевяжу! — кричала Земцова.

— Потом, а теперь бить надо гадов! — послышалось в ответ.

Лена поняла, что Парамонов не остановится, сама схватила у убитого карабин и открыла огонь по фашистам.

Есть предел усилиям человека — до этого предела бил по врагам Илья Парамонов. Потеряв много крови, он упал, прильнув лицом к земле.

— Сынки мои, доченьки, не сдавайте Сталинград, — шептал боец, впадая в забытье.

А у другого орудия молодому бойцу наводчику Зарубину перебило обе ноги. Оставляя следы крови, он отполз на бугорок и стрелял по пикировщикам из карабина. И так, пока не кончился налет. А когда удалился гул самолетов, Зарубин обнял карабин и, тяжело дыша, сказал товарищам:

— Отвоевался, отомстите за меня...

Метался по огневой, обычно спокойный, уравновешенный, командир взвода лейтенант Курносое. Он управлял огнем. Когда на одном из орудий ранило заряжающего, — подменил его. И вот он уже подносит снаряды к соседней пушке.

Призывный голос его звучал вдохновляюще:

— Смелее, ребята!

Подбежал к раненному в голову и руку командиру батареи. Позвал Земцову, чтобы перевязала раны. Кур-носов вернулся к орудиям. Бочков торопит санинструктора: «Скорее, скорее...», а сам окидывает огневую взглядом воспаленных глаз. Поднимается на ноги. «Бочкова не так легко прибить, волжская закалка...» — шепчет он запекшимися губами. Как ни настаивали товарищи, не оставил огневой, продолжал командовать батареей. А на теле Бочкова было уже десять ран.

Ночью пятая переместилась, встала недалеко от прежнего места. Тщательно была замаскирована огневая позиция. Но вот скоро пикировщики навалились и на батарею. Расчеты отбили натиск «восемьдесят седьмых», воющих на все лады своими «свистульками». Но затем по батарее стали бить артиллерия и минометы.

Немецкая пехота при поддержке танков двинулась в атаку на подразделения, державшие здесь оборону. Командир батальона по телефону просит Бочкова:

— Леша, родной, поддержи огнем!

Зенитки ударили по пехоте и танкам, двигавшимся в центре. Танки, которые пошли справа, встретили расчеты противотанковых пушек. Три бронированные машины покрылись черным дымом. Остальные поползли в балку. Но новая группа танков и пехоты появилась слева.

Бойцы стрелкового батальона бросились навстречу противнику, пытавшемуся пробиться на левом фланге. Завязались отчаянные поединки. Четыре танка окутались черными клубами дыма. У остальных экипажей не выдержали нервы, и они повернули назад.

Тем временем с наступавшими в центре автоматчиками наши пехотинцы завязали рукопашную. Приближалась новая цепь гитлеровцев. Их вовремя заметил Бочков, подал команду, и орудия осколочными снарядами остановили врага. Гитлеровцы залегли и так не поднимались больше часа. Их добили наши пехотинцы, перешедшие в контратаку.

Численное преимущество на стороне противника было явное. Но преодолеть рубеж стрелкового полка, в боевых порядках которого действовала зенитная батарея, гитлеровцам никак не удавалось. Слишком высок был моральный дух защитников своей родной земли. У каждого в душе пламенели слова клятвы, данной здесь, на волжском берегу: «Ни шагу назад!»

Трудно сказать, какой по счету была очередная атака фашистов. Алексей Бочков выбежал из окопа, чтобы посмотреть, что происходит вокруг, и в этот момент еще четыре осколка впились в его тело. И он, обессиленный, позвал политрука Солуянова.

— Командуй батареей, комиссар... — И добавил: — Выстоять надо... Нельзя отступать...

...Два дня прошло, как отправил Ершов батарею на передний край. В штабе знали: трудно там, очень трудно. Но вот на КП полка привезли Алексея Бочкова. Сняли с машины. Пришел врач. Рядом Ершов.

— Сегодня трижды передавал приказание отправиться в госпиталь, — и сердито и душевно произнес командир. — Почему же...

— Почему не выполнил приказ? — тихо отозвался Бочков. — Сердце требовало оставаться на огневой, пока держали ноги...

Ершов поцеловал комбата.

— Спасибо. — И, как бы уже адресуясь к тем, кто стоял здесь, продолжил: — Вот он, советской закалки человек: падает, а дерется, умирает, а рвется в бой...

Медленно, будто с тяжелой ношей, Ершов направился в лабиринт отсеков, спрятавшихся под многометровой толщей речного берега. Сколько важных дел постоянно беспокоили командира: доставка боеприпасов, продовольствия, смена огневых позиций, пополнение боевой техники... В эти минуты будто ничего не касалось его, в голове — один лишь комбат Бочков с тринадцатью ранами на теле... Вот такими, как Бочков, богатырями видел Ершов бойцов, командиров, стоявших на огневых позициях сражавшихся зенитных батарей.

Его мысли прервал надтреснутый басок начальника штаба Парицкого:

— Крупные группы самолетов идут курсом к центральной переправе!

Глаза Ершова мгновенно расширились:

— Объявите тревогу!