4. Трудный экзамен

Сто двадцать фашистских бомбардировщиков, нагруженных фугасными и зажигательными бомбами, пересекли Дон, приближались к Сталинграду.

Первыми открыли огонь зенитные батареи, стоявшие в южной части города. Грянули орудийные залпы в пятом боевом секторе противовоздушной обороны. Начальник его майор Шумков помнил приказ: любой ценой сохранить ГРЭС. Он неослабно следил за приближающимися самолетами. Батареи его полка преградили путь врагу к электростанции.

— Авиация противника у границ четвертого сектора! — вскоре докладывал в штаб корпусного района ПВО командир 748-го зенитного полка подполковник Рутковский.

За спиной зенитчиков четвертого сектора — кварталы центральной части города. Здесь железнодорожный узел, паровозное депо, вокзал. И не случайно сюда особенно настойчиво стремились прорваться вражеские бомбардировщики.

Встретив сплошную стену зенитных разрывов, «юнкерсы» заметались. Одни из них ползли вверх в поисках безопасного «потолка». Другие уходили в стороны с противозенитным маневром. Третьи разворачивались и ложились на обратный курс. Оказавшись а кольце зенитных разрывов, один из бомбардировщиков вспыхнул и рухнул на землю вблизи станции Садовая. Второй самолет закончил свой путь на участке пятого боевого сектора — с грохотом врезался в балку западнее Бекетовки.

Но отдельные самолеты все же находили «коридоры» и проникали к городу. На жилые кварталы посыпались бомбы. Вспыхнули пожары. Из маленьких очажков они быстро превращались в огромные пылающие кострища.

Группа за группой немецкие самолеты рвались к району крупных заводов. Батареи второго и третьего секторов стреляли беспрерывно.

Вот группа бомбардировщиков взяла направление на Латошинку. Намерение врага понятно: разрушить железнодорожную паромную переправу через Волгу. В бой вступили дивизионы зенитного полка Германа. «Юнкерс», приблизившийся к Латошинке, попал в ураган зенитного огня. Судорожно вздрогнув, самолет свалился в заволжской степи.

А на Волге, за Спартановкой, прогрохотал сильнейший взрыв, и сразу же поверхность широкой реки покрылась гигантской пеленой дыма.

— Волга горит! — крикнул Абдул Трисбаез, когда расчетам была дана передышка. Матвей Кулик, взглянув в сторону реки, изумился. Вместо воды стального цвета сверкало будто раскаленное железо, покрытое сверху клубами бурой ваты. «Що ж воно таке?» — произнес Матвей Петрович, никогда не видевший ничего подобного.

А пламя, растекаясь, бушевало с огромной силой.; Новицкий, наблюдая за рекой, понял, что там произошло. Перед началом вражеского налета вверх по Волге медленно двигалось нефтеналивное судно. Теперь на его месте полыхало море огня.

— Что за пожар на реке? — спросил по телефону Даховник Новицкого.

— Танкер разбит.

— Налет не закончился, будьте начеку! — предупредил командир дивизиона.

Спустя двадцать минут Даховник сообщил Новицкому, что пятую батарею, стоявшую у Орловки, атакуют пикировщики. Новицкий приказал батарейцам тщательно наблюдать за воздухом. «Да, трудно теперь Черному», — подумал он о своем земляке, командире пятой.

От родного села Новицкого — Станиславовки рукой подать до Выхватновцев, где родился и вырос Семен Черный. Еще мальчишками вместе участвовали в играх, рыбачили на речке. Устраивали походы в древний город Каменец-Подольский, к манившей своей таинственностью старой крепости. Затем друзья потеряли друг друга из виду. А спустя несколько лет, уже будучи лейтенантами, вновь встретились в одном дивизионе.

Во время отступления на восток их батареи постоянно находились рядом. Одна за другой двигались на марше, одновременно развертывались для боя. И так — до самой Волги.

...В тот день комбат Черный все время находился на огневой, проводил занятия, тренировки. Уставший, спустился в землянку. Посмотрел в зеркало. Окликнул ординарца.

— Бриться мне пора?

— Давно пора.

На столике появилась горячая вода, мыло, кисточка. И уже бегает бритва по худощавым щекам. Вода в стакане, где споласкивалась бритва, стала желтого цвета. «Льняной, Белый, Овсяный — вот какую бы мне фамилию! — усмехнулся командир батареи, глядя то в зеркало, то в пожелтевшую воду в стакане. — А я — Черный!»

Снова вышел на огневую. Она находилась на холме, вытянувшемся восточнее Орловки. Домики селения, разбросанные по лощине, видны как на ладони. За ними — склон другого холма, гребень которого уходит вдаль, сливаясь с горизонтом. К юго-востоку отсюда, вдоль Волги, раскинулись каменные громады города.

Лейтенант Черный направился к прибористам, затем прошел к огневикам.

— Выверяем горизонтирование орудия! — бойко доложил сержант Громов, командир расчета.

— Да, проверять нужно! — одобрил его действия лейтенант и спросил, подготовлены ли снаряды к стрельбе и в каком количестве.

— Подготовлен полный боекомплект! — густым басом ответил высокий, широкоплечий заряжающий. Это — Свирид Петухов. После того как прибыли девушки, часть красноармейцев с батарей направили во взводы прикрытия огневых позиций, а наиболее опытные зенитчики назначены в батареи, где была нужда в специалистах. Так Свирид Петухов и Юрий Синица оказались в пятой батарее.

Во время занятий поступила команда «К бою».

Группа Ю-88 подходила к Орловке, и батарея открыла заградительный огонь. Строй самолетов нарушился. Один из бомбардировщиков вдруг отделился от группы и попытался проскочить к тракторному. Черный приказал стрелять по этому «юнкерсу» прицельно. Фашисту удалось скрыться в облаках. Затем батарея ударила по тройке бомбардировщиков, и они сразу же повернули на запад. Но не всем удалось уйти назад. Один воздушный пират взорвался, другой, видимо, получивший повреждения, пошел с резким снижением.

Долго длился бой. От беспрерывной стрельбы накалились стволы зениток. Повлажнели гимнастерки у бойцов, пот струился по запыленным лицам. Но не успели батарейцы утолить жажду колодезной водой, как появилась новая группа «юнкерсов».

Лейтенант Черный, не отрывая глаз, следил за воздушным противником. Он заметил, что самолеты начали перестраиваться. Это был верный признак того, что фашисты намерены атаковать цели с пикирования. «Не пойдут ли на батарею?» — промелькнула тревожная мысль. Он предупредил расчеты о возможной вражеской атаке.

Предположение комбата оправдалось. Головной самолет, отвернув от строя, ринулся на батарею. Воздух наполнился злым, душераздирающим воем. Зенитчики знали: пикировщик включил сирену. Грянули зенитки, и «музыка» прервалась. Самолет отвернул в сторону, сбросив бомбы в балку с рыжими откосами.

На батарею стали заходить еще два «музыканта». Зенитчики ударили по ним дружнее прежнего.

— Давай «крошку»! — покрикивал Петухов трубочным. Раскрасневшийся, разгоряченный, он не знал устали. Сопя, словно кузнечный мех, хватал нелегкие снаряды и ловко заряжал орудие.

Дружно били все пушки батареи. Между тем «юнкерсы» не оставляли намерения поразить бомбами огневые позиции. Вдруг к орудийному гулу добавился неимоверный грохот. Вверх взлетели фонтаны земли, поднялась туча пыли. Это последние из пикировщиков залпом сбросили бомбы, но взорвались они в стороне от огневой.

Когда «музыканты» удалились и на позициях осела пыль, батарейцы облегченно вздохнули. В трудном бою они не дрогнули, выстояли.

Одновременно пикировщики атаковали и другие подразделения зенитчиков. Но везде встретили решительный отпор. Ни одного орудия им не удалось вывести из строя. Только на шестой батарее взрывом бомбы, упавшей близ огневой, был поврежден ПУАЗО, ранены несколько бойцов.

* * *

На КП корпусного района противовоздушной обороны поступили доклады об итогах боя. Сбито четыре вражеских самолета. А вскоре от одного из постов ВНОС пришло донесение: «Западнее Ерзовки приземлился подбитый Ю-88. Экипаж взят в плен».

— А что если севшего на брюхо стервятника привезти да поставить на площади в городе? — предложил сразу же командующий корпусным районом ПВО полковник Райнин. — Пусть люди посмотрят, что за хищники сбрасывают на город бомбы.

— Хорошая мысль, — одобрил комиссар. И они тут же позвонили в обком партии, чтобы выяснить, как там отнесутся к их предложению.

Работники штаба и политотдела района ПВО поддерживали постоянную связь с областным комитетом партии. К зенитчикам на огневые нередко приезжали работники обкома, рассказывали о положении в стране, о героическом труде сталинградских рабочих.

Предложение зенитчиков в обкоме партии одобрили.

Автомобиль, в котором ехал на следующий день полковник Райнин, от Мамаева кургана повернул на дорогу, что ведет к Татарскому валу. За машиной командующего шла полуторка. В ней ехала группа авиаспециалистов. Машины вышли к небольшому хутору западнее Ерзозки. Здесь, в поле, и обнаружили самолет. Все направились к «юнкерсу». Он напоминал коршуна с распростертыми крыльями. Желтое его брюхо вдавилось в грунт. Зеленые крылья в пробоинах, винты погнуты.

— Отсоединим плоскости, двигатели. Одним словом, разберем на части, погрузим на машины, — доложил план действий инженер. — Работы на денек...

— Чем быстрее — тем лучше, — сказал Райнин и, не задерживаясь, уехал.

Дорога вела к Орловке. Вскоре на вершине холма, невдалеке от дороги, стали видны стволы зенитных орудий. Подъехали к огневой. Выбежал среднего роста, подтянутый, светловолосый лейтенант Черный. Райнин крепко пожал ему руку. Затем наблюдал, как проводились тренировки расчетов. По сигналу «К орудиям» бойцы без промедления заняли свои места. Тут же поступили доклады командиров орудий о готовности к бою.

В сопровождении комбата Райнин пошел к ближайшему орудию. Здесь действовал расчет Громова. По команде сержанта бойцы построились в одну шеренгу. Полковник, приняв рапорт Громова, внимательным взглядом обвел зенитчиков. Словно запоминая их загорелые, обветренные молодые лица, спросил:

— Памятку «Три заповеди бойца ПВО» читали, знаете?

— Отлично владеть боевой техникой!

— Быть всегда наготове! — один за другим отозвались бойцы.

— Ну вот... А дальше? — повторив свои излюбленные словечки, сдвинул кустистые брови Райнин.

— Уничтожать врага в воздухе и на земле! — добавил молодой зенитчик.

— Правильно! — одобрительно кивнул головой полковник. — А если наземный противник появится? Вы готовы отразить его?

— Готовы, товарищ полковник! — произнесли бойцы.

— Учтите, западнее вашей батареи никаких зенитных подразделений нет. Вы стоите на очень важном рубеже.

Райнин обошел огневые позиции. Осмотрел окопы, траншеи, которыми были изрыты подступы к батарее.

— Правильно, лейтенант! И окопы, и трашеи, и ходы сообщения — все это нужно. — Брови Райнина то приподнимались, то опускались, и глаза щурились. Он продолжал: — Но главное — великая вера в свое превосходство над врагом. Ведь не зря говорят, что сначала врага побеждает мысль, а затем решительные действия боевым оружием.

— Понимаю, товарищ полковник, — вырвалось у Черного.

— Мы стреляем по самолетам, — заговорил вновь Райнин. — А вдруг танки?

— Что ж, ударим по танкам. Но с места не сойдем! — Слова, сказанные Черным, прозвучали как клятва.

— Волга... Отступать нам некуда, — тихо заметил полковник. — И приказ фронта требует: стоять насмерть.

Полковник Райнин уехал. Черный смотрел вслед удаляющейся машине. Смотрел на тихую степь...

* * *

После налетов вражеской авиации в июле и в первых числах августа в небе над Волгой наступило затишье. Однако отдельные воздушные разведчики не прекращали своих полетов. Такие самолеты не раз пытались прорваться к Сталинграду с утра 23 августа.

Прогремели орудийные выстрелы над Гумраком, станцией Садовая. Затем заговорили батареи, находившиеся под Ерзовкой. Несколько залпов дала пятая батарея и умолкла, но бойцы ни на шаг не отходили от орудий. Не отлучался с КП и комбат Семен Черный.

Но вот зенитчики уловили еле слышный гул. С КП дивизиона сообщили, что к Басаргино и Воропоново приближаются группы бомбардировщиков. Черный, не отрывая глаз, всматривался в небо, в раскинувшуюся к западу широкую степь. И увидел он поразительную картину. В степи, над которой пролетали самолеты, разливалось море огня. Полыхали неубранные хлеба, горели густая щетина типчака и полыни, кустарник. Это фашистские самолеты сбросили зажигательную смесь, вызвав степные пожары.

Черный окинул взглядом орудия, вокруг которых стояли наготове бойцы, и стал всматриваться в небосвод. Из армады «юнкерсов» около двадцати самолетов пересекли рубеж Татарского вала и направились к Латошинке, Орудия батареи открыли огонь. Три вражеских самолета ринулись на пятую батарею.

— По ведущему, огонь! — скомандовал Черный, переведя стрельбу по пикировщикам. После первого залпа ведущий «юнкерс», не выходя из пикирования, врезался в землю.

Часть вражеских самолетов атаковала зенитные батареи, а большинство стервятников отчаянно рвалось к. городу. Путь им преградила стена зенитного огня, его вели сотни орудий. Канонада потрясала воздух. Ухали бомбы, вспарывая землю.

Посмотрев в сторону Орловки, Черный заметил далеко за селом поднимающиеся валы густого серого тумана, не похожего на дым горящей степной травы. С каждой минутой нарастал гул, который, казалось, катился по степи, содрогая землю. Лейтенант поднес к глазам бинокль: танки! Двигались они лавиной. «Значит, фашисты форсировали Дон, рвутся к Сталинграду, — с тревогой думал командир батареи. — Трудно будет — ни пехоты, ни противотанковой артиллерии поблизости нет. Что ж, встретим врага мы, зенитчики...» Доложил командиру дивизиона о противнике.

— Приготовиться к отражению танков! — прозвучал на огневой позиции твердый голос лейтенанта Черного.

— Готовь тепереча бронебойные! — деловито сказал Петухов трубочным, а сам, поплевав на широкие ладони, расправил плечи, как обычно делал перед началом боя.

Командир орудия, невысокий, кряжистый, со шрамом на лице, сержант Чаусовский давал напутствия бойцам расчета и в заключение наставительно произнес:

— Не робеть, друзья. Смелости побольше!

— Да мы-то не из робкого десятка! — отозвался заряжающий Константин Сибиряк, мускулистый и плотный боец родом с Енисея.

— Оно, конечно, но ведь танки... — проговорил наводчик Юрий Хальфин, расторопный, подвижный, хорошо

-знающий свое дело зенитчик. Проворно вращая рукоятки маховиков, он быстро опускал ствол книзу и разворачивал на запад.

У Юрия Хальфина — суровое, настороженное лицо. Но не было заметно на нем ни страха, ни отчаяния, хотя боец понимал, что поединок с танками будет тяжелым. Такие же решительные, мужественные лица у Свирида Петухова, Кости Сибиряка...

Густые валы пыли накатывались с запада. Усиливался гул, превращаясь в скрежет. Черного охватило волнение: «Устоим ли?» — подумал он.

— Волнуешься, комбат? — негромко произнес подошедший комиссар батареи политрук Букарев, никогда не унывающий, жизнерадостный человек.

— Ишь как прут! — заметил Черный, показав рукой в сторону танков.

— Ничего, командир, отобьем!

— Должны отбить...

Черный остался на КП. Политрук Букарев обходил расчеты.

— Снаряды зря не расходовать, товарищи. Больше выдержки. Это вас, Синица, в особенности касается. Горячность свою сдерживайте! — наставлял комиссар батареи. Затем он перебежал к бойцам танкоистребительной группы. В его глазах спокойствие, голос звучит все так же уверенно: — Гранатами, ребята, бейте по гусеницам так, как учили на тренировках. Жгите бензобаки! Беспощадно истребляйте фашистские танки!

— Эх, какой из нее истребитель! — вздохнул веснушчатый крепыш-боец, глядя на низенькую с пухлым лицом дивчину.

— И мы не лыком шиты! — отпарировала девушка, поправляя гранатную сумку, сильно оттягивающую поясной ремень.

Стволы орудий опущены книзу. Расстояние до целей — восемьсот метров. Черный взмахнул рукой:

— По фашистским танкам, о-гонь!

Как раскат грома, пронесся над степью первый залп.

Вырвавшийся вперед танк закрутился, словно игрушечный волчок.

— Молодец, Хальфин! — похвалил командир наводчика.

И снова ударили зенитки. Над валом пыли поднялись четыре огромных факела: горели танки. Некоторые машины в нерешительности остановились. Но сумятица продолжалась недолго. Обойдя костры, фашисты двинулись вперед. Злобно рявкали танковые пушки. Разрывы заплясали вокруг батареи.

На правом фланге огневых позиций, откуда хорошо просматривалась лежавшая внизу лощина, располагалось орудие Громова. Расчет уже расправился с тремя танками. Но вот снаряд противника разорвался вблизи зенитки, обдав бойцов комьями сухой земли. Петухов смахнул со лба горячие капли пота.

— А ну, братва, нажмем нонче! — и по сигналу Громова выстрелил. Танк, подставивший свой борт, окутался густым дымом.

— Наводи, Синица, в следующий! — послышался ободряющий голос Громова.

Ветер затих. Немилосердно палило полуденное солнце. Душный воздух затруднял дыхание. Казалось, батарея стоит не в степи, а в кратере огнедышащего вулкана. От громовых раскатов выстрелов раскалывался воздух.

Танки яростно наседали.

— Бронебойными! — указывая цели, командовал Черный. Мучила жажда. По лицу текли струи пота. Густая пыль закрывала все вокруг, ограничивая видимость. Черный посмотрел в сторону Волги, и перед глазами открылась угнетающая картина. В разных местах вдоль берега реки поднимались ввысь багровые сполохи пожаров. Огонь бушевал над каменными громадами домов. И небо над Сталинградом было иссиня-черным от клубящихся облаков дыма. Это туда, к городу, рвутся вражеские танки...

И снова взгляд Черного устремлен на огневую. Он вдруг увидел, что замолкло первое орудие, и крикнул:

— Почему не стреляете?

— Гильзу заклинило!

Но вот гильза выскочила, со звоном откатилась в сторону. Орудие заговорило вновь.

Еще пять фашистских танков подбили зенитчики батареи.

Теперь реже стали стрелять вражеские танкисты. Может, выдохлись? Прекращают атаку? Но когда улеглась пыль, рассеялся дым, Черный увидел, что часть фашистских танков повернула на Орловку. Гитлеровцы открыли огонь по строениям. Орловка запылала. По улицам метались женщины, дети...

— Гады! Подлецы! — со злостью крикнул Сибиряк.

— Снаряды! — прокричал Громов, не заметив, что у орудия не оказалось трубочного. А вокруг батареи вздымались султаны земли. В грохоте боя зенитчики не видели, как подошли пикировщики. По ним открыло огонь орудие Чаусовскрго. Снова взрыв бомбы потряс воздух. Тучи пыли и дыма закрыли орудие Громова. Черный бросился туда.

Увидев командира батареи, Громов кивнул в сторону, где санитарка перевязывала бойца.

— Как орудие? — окинув взглядом зенитку, прокричал лейтенант.

— Цело. Будем стрелять!

— Держитесь, друзья! — и комбат заторопился к другим расчетам.

На огневой рвались вражеские снаряды. Пыль и дым застилали батарею. К Черному подбежал сержант с окровавленным лицом, доложил, стараясь перекричать грохот боя:

— Прицел разбит, поворотный механизм не действует!

Вышло из строя и орудие Чаусовского. Фашистский снаряд угодил в тумбу зенитки. Воздушной волной сбило с ног Чаусовского, Сибиряка.

Константин Сибиряк поднялся, перенес сержанта в укрытие. Возвратился к пушке, пытался ее зарядить. Все напрасно...

Черный подал команду:

— Бронебойщи-и-ки! К бою!

Это прежде всего относилось к политруку Букареву, возглавлявшему танкоистребительную группу. А он уже ставил задачи бронебойщикам, зенитчикам, вооруженным гранатами и бутылками с горючей смесью.

— Хальфин, Сибиряк! В засаду к кустарнику! — потребовал политрук. Двух других бойцов направил в окоп на левый фланг батареи. Несколько зенитчиков послал к прилегающей лощине.

С болью смотрел комбат на опустевшую огневую. Три пушки молчали. Но разве кончился бой? Черный подбежал к уцелевшему орудию Громова. Здесь на месте наводчика находился Юрий Синица. Заряжал Петухов. Из двух трубочных остался в строю один.

По приказанию лейтенанта Черного бойцы перенесли на позицию оставшиеся у разбитых орудий снаряды. А тем временем приближалась новая группа фашистских танков. Шли они строем, как на параде.

— Есть еще один! — крикнул Синица, увидев, что посланный им снаряд угодил в танк, поджег его.

Скрежеща гусеницами, вражеские машины обогнули горевший танк, направились к одиночному орудию. Град осколков рассыпался вблизи зенитки. Раненого Синицу сменил Черный. Он и подавал команды, и наводил орудие в цель. Впившись глазами в прицел, комбат навел перекрестие в надвигающийся танк. Выстрел был точным.

Лейтенант уже перестал что-либо различать перед собою. Рядом разорвался вражеский снаряд, и в глазах Черного потемнело.

— Огонь!.. — хриплым голосом выдавил он, уже лежа на земле.

Петухов послал в казенник орудия снаряд, нагнулся к Черному, тронул за локоть.

— В планшете письмо жене и детям, сбереги его... А меня оставь, — прошептал комбат.

Бережно подняв лейтенанта на руки, Петухов отнес его в траншею, наспех перевязал раны. Возвратился к пушке. А здесь, пересиливая боль, Синица возился с тяжелым снарядом.

— Давай сюда! — Петухов взял снаряд. — Садись, наводи!

Но на кресло наводчика взобрался сержант Громов. Он навел орудие в идущий на большой скорости танк. Выстрелил. Тот замер. А около зенитки вдруг потемнело. Волна горячего воздуха обожгла, ослепила бойцов.

— — Свирид, Свирид! — кричал Громов.

Клубилась пыль, застилая все вокруг. Петухов не заметил, как свалился с кресла наводчика Громов.

— Коля, дорогой! — стоя на коленях, проговорил Петухов. Снял с себя поясной ремень, оторвал кусок нижней рубахи.

— Во, во... перехвати ремнем ногу, — просил Громов. Он лежал на спине, смотрел вверх, и ему казалось, что нет ни адской боли от ран, ни звона в ушах... Он терял силы. Но большие светлые глаза на загорелом лице горели ярким огнем.

— Орудие не повреждено? — тихо спросил Громов.

— Ствол на месте, затвор тоже».

— А снаряды?

— Три, последние...

— Помоги мне встать... — и опираясь на Петухова, Громов поднялся, сел на место наводчика.

Из дыма, клубившегося над горевшими танками, выползли еще четыре бронированные машины. Громов выстрелил. Но промахнулся. Второй снаряд угодил в борт, порвал гусеницу. Остальные танки остановились, как бы раздумывая, двигаться ли дальше.

— Петухов, — проговорил Громов. — Заряди орудие, дай мне гранаты, а сам отведи комбата и Синицу в медпункт.

— Нет, товарищ сержант, не могу. Будем вместе до конца...

— Выполняйте приказание! — повысил голос Громов. В его словах была такая властная сила, что Петухов притих.

— Есть! — ответил наконец Свирид.

— Вот возьми, — и Громов вынул из кармана гимнастерки красненькую книжечку, подал Петухову... — Передашь комиссару... А теперь торопись, торопись...

— Прощай, друг! — глухо вымолвил Петухов... Подняв на плечи Черного, Петухов, пригибаясь, пошел по канаве вдоль дороги. За ним плелся Синица. Они держали путь к Спартановке...