Содержание
«Военная Литература»
Проза войны

Глава восьмая.

Бой

День 10 июля тянулся невозможно долго. Пополнив запасы провизии и воды, экипаж ждал отплытия.

Баранов распорядился, чтобы на берег никого не пускали, во избежание опозданий. Над Одессой медленно плыл знойный день. Ослепительно сверкали стены домов и сонные воды гавани, к металлическим леерам было больно прикоснуться — так они раскалились.

Наконец в два часа отдали приказ поднимать пары — в зевы топок полетел уголь, загудели котлы, из труб повалил дым. Ровно в четыре «Веста» отдала швартовы, без лишнего шума отвалила от пирса и двинулась к выходу из гавани.

Через час, когда, следуя на юго-запад, «Веста» удалилась от Одессы миль на десять, Баранов пригласил к себе в каюту Перелешина-старшего. Тот вышел из кают-компании, бросив значительный взгляд на собравшихся там офицеров.

Через четверть часа старший офицер вернулся.

— Господа, — объявил он, — «Веста» направлена в самостоятельное крейсерство вдоль Румелийского и Анатолийского берегов сроком на пять дней. К приказу приложен подробный маршрут с планом. Сейчас идем к Кюстенджи, на вид города должны прибыть утром. Приказано захватывать коммерческие и небронированные суда неприятеля, избегая, как всегда, встречи с броненосцами. Господин подполковник, — продолжал он, обращаясь к Чернову, — командир корабля просил вас немедля зарядить орудия.

Тотчас пробили боевую тревогу, из пороховых и бомбовых погребов из рук в руки стали передавать снаряды и заряды, бомбы с боевыми винтами были вложены в стволы мортир, снаряды с медными гильзами досланы в затворы скорострельных пушек. «Веста» резала легкую зыбь, готовая в любой момент выбросить в цель залп весом в 12 пудов.

Но вокруг все было спокойно. Справа по борту на горизонте тянулись уже знакомые берега, слева и по курсу расстилалось пустынное море. «Веста» шла, делая 11 узлов, дымок из трубы улетал за корму и быстро рассеивался. Солнце склонялось к Румелийскому берегу. Володя стоял на баке и всматривался вдаль, в глубине души надеясь, что именно ему первому удастся увидеть дым вражеского корабля.

Неподалеку, в кругу «баковой аристократии», выделялась крепкая фигура боцмана Власова.

— А как вы считаете, Алексей Петрович, — почтительно обратился к нему красивый брюнет с небольшими усиками, матрос 1-й статьи из черноморцев Филипп Белый, — встретим ли на этот раз турка?

Власов не торопясь затянулся, вынул изо рта короткую обкуренную трубочку и солидно ответил:

— Очень может быть, парень. Когда мы прошлый раз ходили эскадрой, он нас боялся и прятался. А сейчас одни — вот он и кинется.

— И неужто мы с ним сражаться будем? Ведь у него же броня и пушки, сказывают, огромные. Калибр их, я слыхал, в два раза больше, чем у нас.

— Боишься, что ли? — насмешливо спросил боцман.

— Да не то что боюсь, — ответил матрос, — а просто сомневаюсь.

Вокруг них собралось много подвахтенных матросов, подошел и Володя, готовый прийти на помощь боцману в объяснении преимуществ «Весты». Власов увидел его и, не желая ударить лицом в грязь перед юнкером, ответил с полной уверенностью:

— А ты не сомневайся. Видел, какие провода подполковник Чернов всюду к орудиям протянул? Это называется гальванизм (он явно гордился тем, что запомнил такое слово). Этим самым гальванизмом мортиры сами стреляют и все разом. Видел небось, как под Очаковом щит разнесли? А палуба у турецких броненосцев (я сам слышал, как об этом его благородие капитан-лейтенант со старшим офицером говорили) совсем не бронированная. Вот мы по ней сверху бомбами и ударим. И ходу у «Весты», считают, на узел больше, чем у самого быстрого турка. Вот и соображай! А то... сомневаюсь! — закончил он.

— Так-то оно так, Алексей Петрович, — не унимался его собеседник, — а если он в нас из своей пушки угодит? Власов посерьезнел:

— Промахнется бусурман. Ну а если попадет, то на это божья воля. Да, может, с одного его снаряда ко дну-то и не пойдем.

— А коли в машину?

— Ну если в машину, тогда, конечно, хана, — согласился боцман.

Наступила ночь. «Веста» двигалась без огней; еле слышно стучала машина.

В четыре утра на мостик поднялся лейтенант князь Евгений Голицын-Головкин. Мичман Григорий Петров, уже неоднократно вынимавший часы и рассматривавший их стрелки в свете нактоузной лампы, радостно его приветствовал — можно сдать вахту и завалиться спать. Зато князь был далеко не так весел — первая утренняя вахта в море досталась именно ему, а он не любил вставать в половине четвертого.

Князь негромко окликнул сигнальщиков, убедился, что они не спят, проверил, правильно ли рулевой держит курс (все было в порядке), и стал вышагивать по мостику, заложив руки за спину. Вместе с остатками сна проходило и его дурное настроение. На востоке появилась полоса, предвещавшая рассвет, звезды меркли; ветер, как и вечером, ощущался только от движения корабля, но зыбь усилилась. Удары небольших волн приходились «Весте» в левый борт, иногда при волне крупнее прочих чувствовалось легкое сотрясение корпуса. Появилась качка.

В пять произошел обычный ритуал пробуждения команды, одновременно на палубе появился старший офицер. Владимир Платонович успел безукоризненно выбриться, умыться, выпить кофе и теперь наблюдал за уборкой корабля, попыхивая сигарой.

«В своем служебном педантизме он, кажется, перебарщивает», — подумал князь, представив, с каким удовольствием сам спал бы на месте старшего офицера до без десяти восемь.

Светало, но горизонт над морем, при чистом небе, был затянут серым маревом. По правому борту в отдалении по-прежнему тянулся берег.

— Сигнальщик, — крикнул Голицын-Головкин на фор-салинг, — ищи по правому борту Георгиевский маяк, пора бы ему открыться!

Ровно в шесть с мачты раздался крик:

— Вижу маяк, ваше благородие!

Князь взял бинокль и навел на берег. Сначала он ничего не видел, но потом обнаружил белую иглу маяка, стоящего, казалось, прямо в воде. Лейтенант был доволен — маяк открылся именно в то время, как это предсказал вчера штурман Корольков. Ни течение, ни ветер не сбили «Весту» с курса и не замедлили ее ход.

«Через пять часов придем на вид Кюстенджи, — подумал князь. — Впрочем, в это время я буду спать, — заключил он в предвкушении столь приятной перспективы».

Посмотрел на часы — было начало восьмого. Вахта подходила к концу, осталось самое трудное — дотянуть последний час, который всегда длится дольше других.

На палубе появился, зевая, Володя. Князь был рад, что есть с кем побеседовать.

— Господин юнкер, — любезно сказал он, — что-то вы сегодня стали ранней пташкой. — Лейтенант уже собирался пройтись насчет гимназистки, оставленной Володей в Николаеве и служившей, по мнению князя, причиной его бессонницы, как вдруг сверху, с фор-салинга, раздался крик:

— Ваше благородие, слева по курсу дым!

Володя и Голицын-Головкин разом повернулись в направлении протянутой руки матроса. Князь в этот момент держал в руке часы (проверял, сколько осталось до конца вахты) и машинально возгласил:

— Семь тридцать!

Володя не увидел ничего, но вглядывался в горизонт с таким жадным нетерпением, что князь, сжалившись, протянул ему бинокль.

Почти по курсу он увидел густой черный дым. Яковлев часто слышал, что турецкие корабли сильно дымят, и понял, что идет враг.

— Наверное, догоняем купца, — предположил князь, — однако надо разбудить командира.

— Я пойду! — радостно вызвался Володя, понимая, что без Баранова дальнейшие события не развернутся.

— Да что вам затрудняться, я матроса пошлю, — возразил Голицын, но Володя уже скатился по трапу и стучал в капитанскую каюту. Дверь открыл вестовой Баранова с полотенцем через плечо.

— Николай Михайлович проснулся?

— Изволили уже побриться и умываются, полотенце несу, — ответил матрос.

— Скажи ему, что на зюйде дым появился, большой и черный.

Баранов сам услышал это сообщение сквозь дверь туалетной комнаты и вышел с мокрым лицом и руками. Вытираясь, он спрашивал подробности, но Володя смог добавить только, что дым открылся ровно в половине восьмого, а рангоут еще не показывался.

— Ну вот, дождались, — сказал Баранов, застегивая сюртук, — за мной, юнкер.

И стремительно бросился на палубу. На мостике князь не отрываясь глядел в бинокль, дым на горизонте был уже виден невооруженным глазом.

— Открылся рангоут, — доложил он, — но не понять, догоняем или идем встречным курсом. Если догоняем, значит, купец, а если идет навстречу, то, может быть, и броненосец!

Баранов тоже посмотрел в бинокль.

— Вижу корпус с кожуховыми свесами, ваше благородие! — закричал сигнальщик.

— Торговый колесный пароход, — несколько разочарованно протянул Баранов.

А Володя почувствовал прямо-таки жесточайшую досаду и ярую ненависть к наглому «купцу», занявшему место великолепного броненосца, который он в мечтах уже захватил в плен и торжественно привел в Севастополь.

Действительно, в бинокль было видно судно, идущее тем же курсом, с выступающими с бортов кожухами для колес.

— Курс зюйд-тень-вест, — скомандовал Баранов.

Рулевой несколько повернул штурвал («Веста» шла курсом вест-зюйд-вест), и бушприт парохода покатился вправо.

«Отрезаем «купца» от берега», — догадался Володя.

— Кто на вахте в машине? — спросил Баранов.

— Вольный механик, — доложил вахтенный офицер.

Баранов наклонился над переговорной трубой и одновременно двинул ручку машинного телеграфа на «полный вперед».

— Поднять давление до предела! Господин юнкер, — Володя вытянулся, — отправляйтесь к подпоручику Пличинскому и передайте, что я прошу его спуститься в машину и лично наблюдать за давлением пара.

Но Пличинский уже был на палубе. Окинув взглядом горизонт, он все понял и нырнул в люк.

Наверх к подъему флага поднялись офицеры и свободные от вахты матросы. Все взоры были обращены к дыму на горизонте. Появился Чернов и встал рядом с Барановым.

— Гардемарин Барковский, — скомандовал он, — к дальномеру! — и поднял бинокль. Посмотрев не более секунды, он тихо сказал (его слышали только Баранов, Володя и вахтенный офицер):

— Николай Михайлович, это не пароход — это большой броненосец и судя по скорости сближения, он идет прямо на нас. Возьмите мой бинокль и убедитесь сами.

Пока Баранов смотрел в бинокль Чернова, который был мощнее любого другого на «Весте», Володя замер от напряженного ожидания. Неужели командир сейчас скомандует к повороту и пойдет обратно в Одессу? Но ведь именно так он и должен поступить, согласно инструкциям Аркаса. Боя с таким грозным противником «Весте» было прямо приказано избегать. Секунды тянулись долго.

— Вы правы, Константин Давыдович, — наконец ответил Баранов, возвращая бинокль, — это действительно броненосец. И скомандовал рулевому:

— Курс вест-зюйд-вест!

Бушприт «Весты» пошел обратно и снова уперся в темное пятно на курсе.

— То, что вы приняли за кожухи, — говорил между тем Чернов, — это свесы его средней казематированной батареи. Господин гардемарин, доложите расстояние.

Барковский оторвался от дальномера.

— Три мили!

— Если дать стволам предельный угол возвышения, то может достать. Не попробовать ли, Николай Михайлович?

— Нет, Константин Давыдович, — твердо ответил Баранов, — сами знаете, какая точность дальномера на таком расстоянии. А если большой недолет? Команда усомнится в нашем оружии. Нет, первый выстрел — врагу, а наш — ответ и обязательно с перелетом. — Он посмотрел на часы, было без четверти восемь. — Успеем флаг поднять. Извольте командовать к подъему, князь.

Голицын-Головкин, пораженный обыденностью приказа, оторвался от созерцания приближающегося броненосца. Враг уже был виден не строго по курсу, его корпус вытянулся в длину, броненосец повернул — решил отрезать «Весту» от берега.

Очевидно, капитану броненосца и в голову не приходило, что идущий на него корабль предпримет что-то иное, кроме бегства к берегу.

— На флаг! — скомандовал князь.

Офицеры и матросы выстроились вдоль борта. Все уже догадались, что темная точка по курсу отнюдь не торговый корабль, и не спускали глаз с Баранова, ожидая его решения. А тот, видимо, был занят только тем, что следил за песком, пересыпающимся в склянке, которую держал перед вахтенным офицером сигнальщик. К броненосцу он повернулся при этом спиной.

— Флаг поднять!

Полотнище Андреевского флага, трепеща на ветру, поползло вверх по флагштоку. Предчувствуя близкий бой, многие крестились и шептали молитвы.

Над далеким неприятельским кораблем появилась вспышка и белое пятно дыма, со страшным свистом над «Вестой» пронесся огромный снаряд и взорвался далеко за кормой. Матросы втянули головы в плечи (неодолимее желание сделать то же самое почувствовал и Володя), боцманмат Максим Ефимов вскрикнул. Яковлев стоял к нему ближе других офицеров и с испугом спросил:

— Тебя что, ранило?

— Никак нет, ваше благородие, вантиной шибануло, — ответил Ефимов, потирая плечо.

Володя посмотрел вверх и увидел болтающийся в воздухе конец проволочной вантины с левого борта на фок-мачте. Неприятельский снаряд перерезал ее, и нижним концом троса стегнуло Ефимова по плечу.

«А если бы чуть ниже», — подумал Владимир и сейчас же отогнал от себя видение 9-дюймового снаряда, взрывающегося на палубе.

— Братцы, — раздался ясный и какой-то радостный голос Баранова, — поздравляю вас с началом первого боя «Весты»!

— Ура! — прогремело в рядах команды. Горнист заиграл сигнал боевой тревоги. Комендоры поспешили к орудиям. Князь Голицын-Головкин сошел с мостика и направился к орудию баковой батареи.

Прислуга замерла у заряженных мортир. Командиры баковой батареи — Кротков и Голицын-Головкин смотрели на Чернова, ожидая приказа о наводке, но тот не торопился.

— С какого расстояния прикажете дать залп, Николай Михайлович? — обратился он к Баранову.

— Не более тысячи саженей.

— Господин гардемарин, — скомандовал Чернов смотрящему в дальномер Барковскому, — с полутора тысяч саженей докладывайте расстояние через каждую сотню.

Скорость «Весты» заметно возросла, это чувствовалось и по силе встречного ветра, и по дрожанию палубы под ногами.

Барковский припал к трубе дальномера, установленного на высокой подставке. Прибор был несовершенен, что особенно давало о себе знать при волнении, даже и не очень сильном, как сейчас. Однако гардемарин делал, что мог.

— Тысяча пятьсот, — вдруг закричал он.

Чернов дал ток в систему и наклонился к диоптрам — ожила и двинулась стрелка на картушке у нактоуза. Рулевой слегка переложил штурвал, теперь «Веста» шла, направив свои орудия на цель.

— Тысяча четыреста, тысяча триста, — монотонно сообщал Барковский.

— Элевация на тысячу саженей! — прокричал в рупор Чернов.

Кротков и Голицын-Головкин нашли в таблице нужный угол возвышения и сообщили комендорам, те завертели рукоятки маховиков. Дула обеих мортир поползли вверх и вскоре остановились. Все было готово к залпу.

Володя, стоя на мостике позади Баранова, напряженно ждал грохота выстрелов. Но его внимание было отвлечено появлением матросов с тюфяками. По приказанию Перелешина-старшего они стали быстро прикреплять их к перилам мостика, ограждая его полосатой стеганой стеной.

— В чем дело, Владимир Платонович? — удивленно спросил Баранов.

— Я приказал блиндировать мостик тюфяками, все-таки защита, — хладнокровно отвечал старший офицер.

Едва ли Баранов был убежден этим доводом, но махнул рукой, следя за врагом.

— Тысяча сто, — закричал Барковский.

— Пли! — скомандовал в рупор Чернов.

Володя увидел, как Кротков и Голицын-Головкин почти одновременно подняли вверх левую руку, сигнализируя, что передвинули на «пли» задвижки коммутаторов. Тогда и Чернов двинул от себя рукоять.

На этот раз момент замыкания контактов совпал с горизонтальным положением палубы — залп последовал почти мгновенно. Все на борту в напряженной тишине следили за подъемом бомб. Вот они начали спускаться к броненосцу и исчезли — вскоре рядом с его кормой одновременно вспухли два водяных столба.

— Небольшой перелет, — сказал Чернов, — заряжай!

— Что же это за броненосец? Господин юнкер, отправляйтесь ко мне в каюту, возьмите с дивана альбом рисунков турецкого флота и принесите сюда.

Володя проделал это мгновенно. Баранов и Чернов склонились над альбомом, Володя заглядывал через их плечи.

— Главная примета, — говорил Баранов, листая страницы, — казематы, свисающие с бортов, как кожухи колес. Вот он! «Ассари-Тевфик», флагман Гобарта-паши!

— Но у того три мачты, — возразил Чернов, — а у этого — две.

Броненосец изменил курс, стремясь лишить «Весту» возможности вернуться в Одессу, и теперь просматривался отчасти по борту. Мачт у него было только две.

— А может быть, Гобарт-паша одну убрал? — не сдавался Баранов. — На современных кораблях они только мешают. Вспомните «Ливадию».

— Возможно, — согласился Чернов, — но посмотрите-ка на этого красавца! — он показал на страницу: — «Фетхи-Буленд» или однотипный с ним «Мукадем-Хаир» — вот наш противник.

Баранов, а с ним и Володя, сравнивали оба чертежа. За исключением разницы в размерах («Ассари-Тевфик» был несколько больше) и количества мачт, корабли казались совершенно сходными.

— Да, тут однозначно не ответишь, — произнес Баранов, откладывая альбом, — но для нас все едино. Калибр у всех трех до девяти дюймов, броня от пяти на бортах до девяти на казематах. Однако хватит сближаться. Пока он не перезарядил погонное орудие, пора повернуть и стрелять с готовой батареи.

— Лево на борт! — скомандовал он рулевым. — Следить за расстоянием!

Барковский опять принялся докладывать цифры. «Веста» пошла влево, открывая врагу свой борт с ничем не защищенной машиной, цилиндры которой были значительно выше ватерлинии. Все на борту затаили дыхание. Несмотря на полную, казалось, уверенность Баранова в безопасности маневра, у каждого шевелилась мысль: «А вдруг турок успеет перезарядить пушку!»

Но броненосец молчал, не мешая «Весте» описывать циркуляцию. Барковский монотонно выкрикивал:

— Девятьсот, восемьсот... восемьсот, девятьсот!..

Все облегченно вздохнули, но Баранов был озабочен — несмотря на предельные обороты, которые были даны машине, и быстроту, с какой повернула «Беста», неприятель успел приблизиться настолько, что оказался не в кильватере, а по левому борту. Если держать на Одессу, то он будет стрелять по незащищенной машине, а «Веста» сможет отвечать только из центральной мортиры ретирадной батареи, которая одна могла свободно поворачиваться во все стороны. Быстро оценив опасность такого положения, командир скомандовал:

— Курс норд-тень-ост!

Бушприт «Весты» пошел вправо, теперь с броненосца могли видеть только ее корму.

— Приготовьте к залпу ретирадную батарею, Константин Давидович, и в дальнейшем стреляйте по мере заряжения.

Чернов отошел от командира. Через несколько секунд грохнул залп трех готовых мортир, но результатов его увидеть не удалось — или бомбы попали в броненосец, или перелетели через него. Всем, конечно, хотелось верить в первое.

— Молодцы, братцы, — закричал Чернов комендорам, — заряжай живей!

С мостика Володя хорошо видел брата, распоряжавшегося у мортиры правого борта, — он был командиром этого орудия.

Баранов не отрываясь смотрел в бинокль на броненосец, ожидая ответного маневра врага и его залпа. Он так напрягал зрение, что иногда ему казалось, что видит на неприятельском мостике темные фигуры.

Дальше