Артем

На шестой день войны бои шли уже на подступах к этому городу. Заметались люди, хлынули на восток. Побежал Григорий Михайлович к председателю колхоза, взмолился: «Дай подводу!»

А тот ему: «Куда ты на коняге денешься? Немецкие танки уже обошли город, а самолеты расстреливают по дорогам беженцев... Чего зря мечешься? Ведь ты, как и я, репрессированный! Немцы нас не тронут. А тут — обжитый курень. Где родился, там и пригодился...»

В тот момент Григорий Михайлович не придал особого значения поговорке, приведенной председателем, и понял ее сокровенный смысл лишь позднее.

Возвращался он домой поникший, растерянный. Анна Никитична, окруженная детьми, сидела в ожидании мужа на большом узле посреди хаты. В руках у малышей были игрушки, а десятилетний Артем держал бронзовый бюстик Ленина — подарок отца к празднику 7 Ноября.

Увидев в дверях мужа с опущенной головой, Анна Никитична метнулась к нему: «Чего руки опустил? Бог не выдаст, свинья не съест...» И, кивнув на старшего сына, добавила: «Ленина надо спрятать».

Вместе с отцом Артем спустился в подвал, где хранилась бульба, и, завернув бюст в клеенку, закопал его.

* * *

В метельную ночь под новый, 1942 год, когда Григорий Михайлович плел при коптилке соломенные маты на окна, а Анна Никитична пряла куделю, в их дом пришел партизанский разведчик Василий и принял от них присягу.

Став лицом к переднему углу, где висела икона божьей матери и когда-то на тумбочке стоял бронзовый Ленин, в полной темноте и тишине, супруги шепотом повторяли торжественные слова партизанской клятвы: «Я — гражданин Советского Союза, вступая в ряды народных мстителей, клянусь...»

В это время проснулся Артем и притаился, вслушиваясь в слова клятвы. Он не все расслышал, но последние слова присяги особенно взволновали его: «Я, красный партизан, клянусь защищать мою Родину мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагом...»

Артем затаил дыхание. Ему стало страшно: его родители, как показалось от неожиданности, обрекали себя на смерть.

И еще мальчик услышал, что дядя Вася сказал: «Под Москвой Гитлеру так по зубам саданули, что его хваленое войско покатилось назад, бросая технику...»

Эта новость была радостной, но страх у мальчика не проходил. Он думал о том, что, пока наши дойдут до Белоруссии, фашисты еще немало перевешают народа. Вон в городе, на базарной площади, повесили недавно двоих мужчин, а на дощечках, прикрепленных к груди, сделали надпись: «За связь с партизанами». И висели трупы на виду у всех граждан несколько дней — для устрашения жителей, скрывавших подпольщиков.

Увидев повешенных, Артем поведал об этом младшим братишкам. Дети присмирели, притихли, несколько дней не выходили на улицу, не играли.

А вскоре после принятия родителями присяги к ним в дом пришли ночью два партизана, вооруженные автоматами, и переспали за печкой. Проснувшись рано утром, ребятишки заметили чужих людей и испуганно переглянулись.

Ранним утром в дом зашли два немецких солдата и попросили «яйки». Почувствовав опасность, мальчишки задрались между собой и подняли такой истошный крик, что немцы, сунув в карманы трофеи, выскочили из дома. С тех пор ребята встречали опасных гостей страшным шумом, а когда играли на улице, то язык держали за зубами, как приказывал отец. И все-таки дважды они едва не пострадали.

Первый раз, когда Артем запустил бумажного змея. Его схватил патруль и приволок к коменданту, обвиняя мальчика в том, что тот якобы мешает летать самолетам на бреющем полете. Пришлось отцу вызволять сына.

А второй раз «проштрафился» младший братишка, когда дети играли на улице в «пятнашки». В центре живого круга стоял Сережа и, помахивая рукой, скороговоркой долбил:

С последним словом мальчик ткнул Володю в грудь, и все разбежались. Малыш, ошеломленный, застыл на месте: он увидел немца с автоматом в руках, шагавшего по улице прямо к нему. Володя стреканул в свой двор и не слышал, как немец засмеялся, закричав ему вслед: «Цурюк, ду хазе!»{3}

Забежав в дом, испуганный и дрожащий, Володя не сразу мог объяснить матери, что с ним случилось. А потом, заикаясь, рассказал. Мать пожурила Сережу, а Артем отчитал брата построже: «Дурак. Ты что, хочешь, чтобы нашего папу и маму повесили?»

Перепуганный Сережа в ответ пролепетал: «А как же нам играть?» — «А так, — стал учить его Артем. — Вместо слова Гитлер надо говорить «дьявол». — «Все равно догадаются», — возразил Сережа. «Может, и догадаются, а придраться нельзя», — заверил мальчика старший брат.

С тех пор Сережа и Володя, да и другие ребята, играя в «пятнашки», скороговоркой начинали: «Вышел дьявол из тумана...» И далеко от дома не уходили, играли во дворе.

Только Артем ходил везде, даже в город. На базаре на яички и самогон он выменивал хлеб, консервы, сигареты, конфеты, зажигалки. Все это носил в противогазной сумке. И однажды наткнулся на полицая.

Тот уцепился за сумку и крикнул: «Чего несешь, спекулянт?» Артем знал, что за самогонку могут строго взыскать с родителей — комендант города запретил спаивать немецких солдат. Придерживая изо всех сил сумку, Артем заплакал: «Ничего-о... Так... Отдай-ай...»

И тут, на его счастье, за него вступилась проходившая мимо знакомая женщина: «Чего ты к мальчишке привязался?.. Мало тебе измываться над старыми, так еще и за детишек взялся? Побойся бога, если уж людей не боишься!»

Полицай стукнул Артема по затылку, и мальчик упал. Но тут же вскочил и побежал домой. Убегая, он слышал, как полицай скверно выругался и пригрозил: «Погодите, я еще доберусь до вас, большевистские охвостья!..»

Когда немцы захватили город, ребята продолжали учиться по своим учебникам. А потом комендант запретил учителям упоминать на уроках имя Ленина, Сталина, приказал ничего не говорить о Коммунистической партии и Советской власти, как будто их никогда не было. Преподавать разрешалось только «чистую науку», прославляя при этом германский рейх и великого фюрера. Все дети должны были учить немецкий язык.

Однажды учительница Анна Ивановна перевела на немецкий песню «Дан приказ: ему — на запад, ей — в другую сторону, уходили комсомольцы на гражданскую войну». По знакомому любимому мотиву и слова легко запоминались.

Во время урока пения мимо школы проходил полицай Корзун с ефрейтором Фрицем. Услышав «крамольную» песню, они ворвались в школу, разогнали ребят подзатыльниками, а учительницу избили и увели. С тех пор дети перестали ходить в школу.

Но настоящее испытание Артем принял вместе с отцом летом сорок второго года.

...В мастерских, в ближайшем военном городке, работал друг Григория Михайловича, передававший партизанам ценные сведения. Как-то при встрече отец сообщил ему о том, что партизаны нашли две брошенные танкетки, но завести их не могут: нет аккумуляторов. «Может, что-нибудь сообразишь?» — попросил Григорий Михайлович.

Друг сумел вынести аккумуляторы из мастерских и спрятать их в лесу, в заросшем, обвалившемся окопчике, Тогда, взяв двухколесную тачку, Григорий Михайлович и Артем пошли в лес — как бы за хворостом для печки: так местные жители обычно добывали себе топливо. Собирая сухой валежник, они добрались до окопчика, уложили аккумуляторы на дно тачки и прикрыли хворостом. Отец впрягся руками в оглобельки, а сын подталкивал тачку сзади.

Тяжело было везти — железные колеса глубоко врезались в песок! Выехав из леса на опушку, остановились передохнуть. Оглянулись и в испуге замерли:- впереди, на шоссе, которое надо было пересечь, стояли машины, а около них расхаживали немцы и, размахивая руками, о чем-то оживленно говорили.

Что делать? Как быть? Податься назад в лес — могут заподозрить и задержать. Но и долго стоять на месте в ожидании того, что машины уедут, тоже подозрительно. А если идти вперед, можно нарваться...

И все-таки Григорий Михайлович решил идти прямо на опасность, памятуя о том, что в таких случаях чем смелее действуешь, тем лучше. Так и получилось — им удалось пересечь шоссе между машинами, а немцы, занятые своим делом, не обратили на них никакого внимания. Пот тогда прошиб отца и сына!..

Аккумуляторы они закопали у себя на огороде. На другой день к ним заехала женщина на подводе, груженной солью, и увезла добычу в партизанский отряд.

Любимой игрой мальчишек была война, и предводительствовал ватагой обычно Артем. Местом для битвы он выбирал или луг, неподалеку от шоссе, или высотку, с которой просматривался аэродром.

Мальчишки тешились битвой, а Артем, командир, стоял на пригорке, наблюдая сражение, и при этом замечал, сколько и каких машин прошло по «Варшавке», с какими эмблемами на бортах: то это орел, то дубовый лист, то мчащийся кабан, то сидящий волк — каждая немецкая часть имела свой знак. А потом парнишка сообщал обо всем увиденном отцу.

Труднее было наблюдать за настоящим аэродромом: поблизости от него ребятам не давали играть ни патрули, ни фельджандармы, в мундирах с бархатным воротником и с медной бляхой на груди.

В нескольких километрах от города, в деревне, жила тетя Настя, родная сестра Анны Никитичны. Кратчайший путь в эту деревню шел мимо аэродрома. Но для этого нужно было пересечь небольшую речушку и пройти около поста полевой жандармерии.

Однажды Артем пошел по этому избранному отцом пути и... не прошел. Его остановили. Он заплакал, причитая: «Я к те-ете иду... Она хворая... Пустите! Я ей яйки несу-у...»

Яйца у него, конечно, отобрали и прогнали обратно. Через несколько дней он снова пошел по этому пути и понес не только «яйки», но и кусок сала и бутылку самогонки.

Его остановил пожилой патрульный. Он отобрал все, что было в корзинке, и... пропустил мальчишку, сказав при этом: «Гут, юнге! Бравер{4}! Комм, комм еще. Я тут через айн день».

С тех пор Артем часто ходил к тете Насте мимо аэродрома и, кося глазами, пересчитывал самолеты: сколько тут «хейнкелей», «юнкерсов» и «мессеров».

К тетке он ходил с удовольствием, потому что она хорошо его привечала, угощала сметаной и поджаренными колдобиками — картофельными пельменями. Там он встречался со своим братом-сверстником Федюнькой, с которым дружил.

Тянуло туда мальчика и потому, что он любил наблюдать, как ухаживают за своими птенцами аисты, свившие большое гнездо на соломенной крыше теткиного сарая.

Вот и в эту весну они опять прилетели на насиженное место. Да, надо бы сходить в деревню по знакомой тропе, мимо аэродрома, но сейчас там не пройдешь: его «друг» Ганс убыл в отпуск. Уезжая, он сказал Артему о том, что у него на родине «драй мальшик», что старшему, Карлу, уже шестнадцать лет, и его тоже, наверно, возьмет война.

Прощаясь с Артемом, который напоминал немцу сыновей, Ганс подарил ему губную гармошку. С тех пор тот не расставался с ней, наигрывая простенькие мотивчики, и не гадал, не думал о том, что впоследствии мелодия, сыгранная на этой гармошке, станет сигналом тревоги для отца и его друзей.