Глава шестнадцатая

1.

Куря прославился не только личной отвагой и умелыми действиями в боях, но и как политик осторожный, вдумчивый, умеющий извлекать выгоду из казалось бы безвыходных положений. Он оказался неплохим дипломатом, наладил хорошие отношения с соседними владыками и частенько заключал с кем-либо из них союз против третьего лица. Активно помогал своей конницей, но в решающий момент бросал своего союзника, заключая более выгодный договор с тем, кого только что помогал колошматить. Это позволяло ему не просто своевременно выходить из войны, но и не допускать полного разгрома соседей, чтобы никто из них не усилился выше определенной степени. Подобную стратегию много веков спустя использовали крымские татары, вступая в союзы то с Польшей, то с Россией, то с Венгрией, и всегда получая выгоды прежде всего для себя, вовремя предав вчерашнего союзника.

У Кури была не только сильная конная дружина, что в общем-то понятно для степняка. У него была и очень неплохая пехотная дружина, вооруженная вполне современно и обученная бежавшими из Руси опальными дворянами. Без нее он не смог бы столь тщательно контролировать Днепровские пороги, где конница мало что могла сделать.

Гонцы от левобережного хана прибыли с небольшим разрывом, поскольку у второго конь был куда резвее. Да и донесение первого гонца не принесло Куре ничего нового: у него были свои разведчики, и он был прекрасно осведомлен о каждом шаге великого киевского князя. Зато доклад второго гонца доставил ему большое огорчение. И он немедленно вызвал к себе в шатер командиров обеих своих дружин.

Правильно говорил мой отец, что первый признак безумия — оскорбление соседа, — сказал он. — Я не пропущу киевского князя к границам Византии. Пошлите в Царьград гонца с сообщением о походе князя Игоря и о моем решении. И немедленно поднимите дружины. Мы загородим ему пороги.

Повеление хана было тотчас же исполнено: Куря всегда следил за исполнением своих повелений и беспощадно снимал с высоких должностей любого ослушника. Одновременно орда срочно свернула шатры и ушла с заднепровских пастбищ. Поэтому когда до прежней стоянки орды добрался специальный гонец Свенельда, чтобы предупредить о походе княжеской дружины, там уже никого не было, кроме пастухов.

А Куря послал своих пехотинцев прикрывать пороги, конную дружину спрятал так, чтобы она оказалась в тылу князя Игоря, и спокойно ждал киевского князя, приказав разбить шатер.

К тому времени дружина Игоря уже начала роптать. Не только потому, что ее к этому подталкивали сокровенные беседы братьев-волков, но и потому, что сохранившиеся еще старые — Олеговой выучки — дружинники решительно осуждали великого князя за ссору с печенегами.

Великому князю вовремя доложили дозорные разъезды, что по пути — ставка хана Западной орды с немногочисленной охраной. У князя Игоря хватило ума, чтобы не нападать (ему уже доложили о согласном ворчании дружинников, да и он сам, опомнившись от гнева, понял, что погорячился на предыдущей встрече), и князь решил, что пора вступать в переговоры.

На сей раз он повелел отобрать самые лучшие подарки. Правда, великий князь не очень-то верил разговорам, что у хана Западной орды такая уж грозная сила, но пороги слету не атакуешь, подходы к ним узки и извилисты, а потому через них следует пробиваться не мечом, а словом. Игорь не любил дипломатических переговоров, улыбок, подарков и добрых бесед с людьми, к которым он испытывал брезгливое недоверие. Но в данном случае всем этим необходимо было поступиться, потому что Куря, судя по всему, и впрямь считал себя грозным владыкой степей.

2.

Поначалу все складывалось, как обычно. Княжеский дозор на правом берегу встретил разъезд печенегов Западной орды, оба командира доложили о встрече своим полководцам, и великий князь получил приглашение навестить хана. Тут же пристали к берегу, погрузили подарки в переметные сумы обозных лошадей, и князь Игорь с почетной стражей направился к ставке хана Кури без толмача. Формально потому, что Куря свободно владел славянским, но в действительности это должно было служить намеком на княжеское недовольство переводчиком, поскольку тот, с точки зрения Игоря, позволил себе много вольностей во время встречи с левобережным толстым ханом

Только опытные дружинники, которым не раз доводилось встречаться с кочевниками в подобной ситуации, приметили, что с приглашением от хана Кури прискакал не его сын, не его родственник и даже не его вельможа, а простой сотник. Это звучало оскорбительно, однако великий киевский князь то ли не обратил на это внимания, то ли сделал вид, что не обращает внимания.

Князь Игорь был мелочным и прежде всего примечал мелочи, как всякий мелочный человек. Но ему необходимо было пройти через Днепровские пороги. Необходимо позарез, иначе весь поход на Византию оказывался напрасной и весьма дорогостоящей шумихой.

Когда князь Игорь с охраной приблизился к ставке хана Западной орды, то понял, что ставка — временная, без женщин, детей и скота. Это означало, что вокруг — одни воины, а простор степей расчищен, чтобы противник не вздумал напасть на семьи или угнать скот. Так поступали кочевники, только ожидая заведомой схватки.

У ханского шатра не было ни самого хана, ни кого-либо из его семьи или знатных вельмож. Одни воины, которых было многовато для охраны ставки. И никто не вышел навстречу, когда Инорь спешился. Никто не спешил приветствовать великого киеского князя и сопроводить его в шатер пред ханские очи. Среди охранников князя прошелестел легкий говорок, но князь Игорь так глянул, что все говорки застряли в горлах доверенной стражи.

Это было оскорбительно, как плевок в лицо. Князь бросил поводья и, покраснев от гнева, широкими шагами направился к шатру. Воины, стоявшие у входа, скрестили копья, но он резко махнул рукой, копья поднялись, и Игорь вошел в шатер.

И остановился в полной растерянности, едва войдя в него.

В шатре никого не было. Никого решительно, хоть аукайся. И князь, постояв, вынужден был негромко кашлянуть, будто простой челядинец.

Откинулся внутренний полог, и вышел молодой печенег. Судя по одежде, это был кто-то из второстепенного ханского окружения. Точнее, из приближенных слуг.

Где хан, холоп? — гневно спросил князь Игорь, сурово сведя брови.

Вошедший что-то ответил, но князь ничего не понял, потому что ответ прозвучал на печнежском языке.

Где твой хан Куря?.. — заорал князь, уже не сдерживаясь.

Ответ воспоследствовал на том же языке. Причем, тем же спокойным тоном

Как смеешь говорить со мной непонятно?!.

Из-за полога высунулась чья-то голова в рогатой шапке. И столь же спокойно пояснила на ломаном славянском:

Зачем гневаешься, великий князь? Великий хан Куря поехал на охоту.

На охоту?.. — растерянно переспросил князь Игорь.

На охоту. Еще и пыль в степи не осела за его аргамаком, — столь же равнодушно подтвердил печенег, так и не выйдя из-за полога.

Ничего не понимая, великий князь вышел из шатра. Его стража разгружала вьючный обоз, доставивший подарки хану Западной орды, который почему-то вдруг уехал на охоту. Вокруг них прохаживались вооруженные печенеги, не обращая на киевлян никакого внимания, и это особенно задело князя Игоря.

Грузите подарки на лошадей, — сказал Игорь. — Нет хана, и подарки дарить некому.

В глубокой задумчивости он сел в седло и медленно направился к собственным судам. Прибыв туда, князь молча прошел в лодку, добрался до своей насады и, не отдав повеления отплывать, начал ходить вдоль борта. Лицо у него было столь сурово отрешенное, что никто не осмеливался о чем-либо спросить его. И все молчали, со страхом наблюдая, как великий киевский князь молча бродит вдоль борта, всякий раз медленно поворачивая назад в самом неожиданном месте.

Князь Игорь никак не мог понять, что же произошло, почему Куря нагло и демонстративно уехал вдруг на охоту, а челядь стала вести себя вызывающе? Эти «почему» мешали ему сосредоточиться, и князь ни разу так и не подумал, что же теперь им делать? Возвращаться в Киев? Идти напролом через пороги, не договорившись с ханом Западной орды?.. Что?..

Неизвестно, сколько бы времени великий князь пребывал в трансе и как бы при этом сложились события, если бы из тылового дозора не примчался старший дружинник на взмыленном коне. Замахал с берега, за ним тотчас же послали лодку и доставили его на княжескую насаду.

Осторожнее с ним… — шепнули.

Но старый воин только отмахнулся. Смело подошел к отрешенно шагавшему князю Игорю, громко сказал:

Великий князь, дозволь срочно доложить!

Что?..

В нашем тылу по левому и правому берегам замечены печенеги.

Печенеги?.. — князь все еще пребывал в странном полузабытьи.

По левому берегу — более трех сотен, по правому — не менее тысячи.

Воины?

Все — оружные, великий князь.

Князь Игорь глубоко вздохнул, крепко потер ладонями заросшее лицо.

Подвоевод ко мне. И советников.

Воевод и советников — к великому князю! — громко крикнул дружинник.

3.

Собрались быстро: всем ведома была опасность удара с тыла. Поэтому сидели с видом весьма озабоченным, а великий князь ходил перед ними и выкрикивал:

Я смету их одним ударом! Никто не устоит перед моими дружинами! Подлый холоп осмелился поднять руку на своего господина…

Наверно этими криками все бы и закончилось. Князь Игорь, выпустив пар в истерических воплях, всегда испытывал полное опустошение после подобных приступов ярости. Все его сподвижники это знали, а потому молча терпели, когда же он наконец-то перестанет орать. Однако на беду в советниках числился и толмач из торков, еще до этого не угодивший великому князю. Он считался специалистом по кочевникам и был таковым, прекрасно зная обычаи степи. Трепетно относясь к своим обязанностям, он усмотрел опасную неточность в бессвязных криках великого князя, о чем и посчитал своим долгом доложить своему владыке.

Прощения прошу, великий князь, но печенеги в отличие от моего племени не давали тебе клятву на верность…

Князь онемел от неслыханной дерзости. Поплямкал губами, сказал неожиданно почти спокойным голосом:

Вон. Вон с глаз моих.

А закончил все же привычным криком:

Дюжину батогов за дерзость!..

Толмач поспешно убрался с княжеских глаз, а Игорь, помолчав, сказал:

Первой дружине нанести удар по кочевникам. Рассеять по степи и прорваться к порогам. Второй — сдерживать нажим кочевников с тыла.

Командиры молчали, потому что спорить с князем Игорем было бессмысленно. Особенно, когда он пребывал в дурном расположении духа. И вернулись к своим дружинам, отлично представляя себе всю невыполнимость княжеских распоряжений.

В схватки не вступайте, — сказал командир второй — тыловой — дружины. — А глаз с них не спускайте, и если начнут… — Он помолчал. — Лучше расступимся, пусть скачут, куда хотят.

Командиру первой дружины было затруднительно посоветовать нечто подобное, чтобы уберечь своих воинов от никому ненужной и опасной в голой степи схватки. За дружинными рядами стоял сам великий князь, ожидая, что его повеления будут исполняться именно так, как он и повелел. Поэтому подвоевода нехотя вытащил меч из ножен и сказал:

— Ну, пойдем.

И дружинники, обнажив мечи, медленно двинулись за ними, старательно прикрываясь щитами и путаясь в высоком, уже поникшем ковыле. Шли без трубного рева, заглушавшего страх, и даже без обычных подбадривающих криков.

А противник, не принимая боя, молча расступался перед ними, обнажая стоящие позади ряды. Дружину князя Игоря словно втягивали в огромную воронку, из которой не было выхода…

Мы все сложим здесь головы, дружина!..

Завопили братья-волки, поняв, что сейчас повеление Свенельда будет исполнено. А не закричали бы они — закричали бы другие, потому что с печенегами не было войны, они никому не угрожали и никто не разъяснил дружинникам, ради чего они должны сражаться в чистом поле и почти в окружении.

Вперед!.. Вперед, дружина!..

Но великий князь Игорь напрасно надсаживал в криках грудь. Дружине уже растолковали, каков их вождь, приводя в пример нарядных дружинников Свенельда, щеголявших с перстеньками на пальцах. А у них не было не только перстней, но даже доброго оружия.

И дружина затопталась на месте. Никакие крики не могли уже заставить ее идти вперед, если вождь ее оставался сзади. А князь Игорь, не будучи трусом и не раз рисковавший жизнью, именно сегодня не мог себе этого позволить, потому что в тылу находились всадники Кури.

Вперед!.. — отчаянно кричал он, понимая, что сейчас может навсегда потерять власть над собственной дружиной. — Вперед, дружина!…

Ряды дружинников смешались еще больше. Кто-то привычно стремился исполнить повеление великого князя, кто-то упрямо не желал больше подчиняться ему, кто-то еще не решил, как ему поступать, создавая дополнительную сумятицу. Приближенные князя ожидали, что сейчас он ринется в дружинные ряды, чтобы навести порядок, но князь Игорь вдруг замолчал, недвижимо сидя в седле.

Он понял, что даже если ему и удасться сейчас прорваться сквозь войско хана Кури, путь на Византию останется попрежнему закрытым для него. С потрепанной в сражении и утратившей боевой порыв дружиной ему не пробиться через пороги. А если и удасться их пройти, ему уже не одолеть приграничных заслонов Империи.

Вели отходить, — устало сказал он.

4.

Так бесславно закончился последний поход великого князя Игоря на Византию. Хан Западной орды Куря выполнил свой долг перед Свенельдом, хотя гонец знаменитого киевского полководца так и не встретился с ним.

Князь Игорь отвел свои дружины из степей, но расположился подальше от Киева, поскольку не без оснований опасался, что дружинники разбегутся по домам.

Это почти отвечало планам Свенельда. Правда, последнюю точку в плане ставить было преждевременно. Великий князь пока не собирался идти в землю древлян за полюдьем. Но воевода терпеливо ждал, не забыв послать своего человека в княжескую дружину, чтобы подзадорить волчьих братьев.

Ждал, но не бездействовал. Теперь, когда охота на опасного зверя близилась к концу, следовало озаботиться безопасностью родных и близких. Загнанный зверь всегда старается бить по самому больному месту. Уж это воевода знал по личному опыту охотника и воина.

Самым слабым звеном кольчуги Свенельда была его совсем еще крошечная внучка, дочь Мстиши и приемной дочери князя Мала. Он долго уговаривал родителей перевести дочь из древлянских лесов в Киев, убеждая, что лист проще всего спрятать в лесу. Однако молодые родители расставаться с нею не хотели, а князь Мал молчаливо поддерживал их несогласие.

Правда, великий князь пока не предпринимал никаких действий. Осторожно сидел в маленьком городке, стараясь привести свою дружину в состояние безоглядной веры в своего вождя, по опыту зная, что ворчание и разброд до добра не доведут ни общего дела, ни его самого. Он хорошо кормил своих воинов, но денег на украшения и подарки у него не хватало, а именно это и служило поводом для раздражения, потому что у Свенельда после похода на ясов денег хватало на все. Но князь Игорь не спешил, как обычно, а запасся терпением, отлично понимая, что в дружине его последнее прибежище и защита. И больше всего боялся, что дружинники вот-вот сорвутся, потребуют возвращения в Киев, и тогда начнется неудержимый и окончательный распад его боевых сил.

Черви точили силу его дружин и здесь, вдали от стольного града Киева, от жен, детей, от изодетых и изукрашенных воинов Свенельда. Он чувствовал их безостановочную работу, слышал шорох раздираемой на части силы своих дружин, но не знал, кто именно точит эту силу. Не помогали ни командиры, ни старые дружинники, ни многочисленные и щедро оплачиваемые соглядатаи. Дружинное братство и круговая порука были сильнее его самого. Великого князя киевского.

У князя Игоря был неплохой запасной ход, который он приберегал до последнего. Этим последним ходом было повеление идти на полюдье в землю древлян. Но он сам, сам расщедрился и отдал право на это полюдье Свенельду, легко покорившему лесных славян. Отобрать данное право означало ссору с воеводой, а этого великий князь не просто не хотел — этого он побаивался.

Однако дружина продолжала тихо роптать. А когда обнаружились первые случаи побегов дружинников в Киев — несмотря на клятву лично великому князю, за нарушение которой полагалась смертная казнь, князь Игорь вынужден был сдаться. И объявил, что поведет дружину в землю древлян на полюдье.

В тот же вечер Адольф на добром коне тайком выехал в Киев. Нещадно гнал всю дорогу, успел к полуночи найти Свенельда и доложил ему о решении великого князя.

— Возьмешь свежего коня и вернешься в дружину. Я найду вас, волки, как только великий князь войдет в пределы древлянских земель.

План Свенельда сработал без всяких изменений.

Глава семнадцатая

1.

На другой день Свенельд посетил великую княгиню, предварительно уведомив ее через гонца. Ольга встретила его очень приветливо, похвасталась сыном, еле сдерживая собственное умиление. Воевода потрепал крепенького малыша за щечку, усмехнулся:

Вот-вот дедом стану, а собственного мальчонку на твоих руках вижу.

Ольга сурово нахмурилась.

Оставь эти разговоры, Свенди. Мой сын — она подчеркнула, чей именно сын, — законный наследник киевского великого княжения. Нехватало еще свар с боярами и славянами.

Прости, королева русов, — Свенельд невесело усмехнулся

Поэтому… — Ольга наклонилась к ребенку, чтобы избежать суровых глаз воеводы. — Не трогай пока князя Игоря. Пока, Свенди. Пока сыну не исполнится хотя бы год.

Именно год?

Да. Мне так сказал христианский священник. Все передается через молоко, а я сама кормлю Святослава.

Все передается через кровь. Ты забыла об этом, дочь Олега?

Месть — не богоугодное дело, — тихо сказала великая княгиня, попрежнему не поднимая головы.

И это тоже сказал тебе священник?

Да.

Что ж, если ты считаешь месть за убийство отца делом, противным твоей совести, я возьму на свою душу не только отмщение за гибель своего отца Сигурда, но и за великого князя Олега Вещего, — Свенельд резко встал. — Прости, великая княгиня, и разреши удалиться.

И стремительно вышел, не ожидая ее слов.

В душе его опять всипела такая мешанина из любви, злости, понимания и непонимания, что если бы он остался хотя бы на миг, он бы все выложил великой княгине, любимой женщине и матери его сына. Но он вовремя ушел, а пока бродил по дворцовым переходам, разыскивая Ярыша, злость и непонимание улеглись на самое дно. И он встретил побратима почти спокойно. А после обычных вопросов о здоровьи, сказал:

Бери коня посмирнее и — к древлянам.

Глаза Ярыша блеснули, как в старые времена:

Неужто дождался я?

Я тоже дождался, — усмехнулся Свенельд. — Пришла пора поквитаться и для тебя, и для меня, и для Горазда.

Воротившись домой, он тотчас же послал гонца к древлянскому князю Малу с берестой, пахнувшей сандалом. В ней воевода не только уведомлял князя о готовящемся походе княжеских дружин, но и просил как можно быстрее переправить в Киев его беременную дочь. Славянский князь вовремя получил бересту, но с тем же гонцом отправил Свенельду свое послание. В нем он поздравлял воеводу с только что родившейся внучкой и умолял воеводу заставить великого князя повременить с наступлением на древлянские земли.

Однако исполнительный Адольф уже помчался в дружину на самом резвом скакуне из конюшни самого Свенельда.

2.

Впрочем, Свенельд не очень беспокоился за крохотную внучку и ее юную мать. Он знал великого князя куда лучше, чем князь Мал. Игорь был весьма медлителен в принятии решений да и самих действий, коли уж решения со скрипом были приняты. Это не было осмотрительностью вождя — это была нерешительность вялого человека.

Его куда больше тревожила размоловка с великой княгиней, весьма похожая на семейную ссору. Без ее согласия на кровную месть обеих родов — рода конунга Олега и рода витязя Сигурда — невозможно было обойтись, хотя сам Свенельд в запальчивости и выкрикнул нечто подобное. Нет, поскольку тогда кровная месть превращалась в рядовое убийство.

А он так не любил каяться и просить прощения! Однако свалить всю вину на Мстишу было и опасно, и неверно. Внуки бы тогда не поняли жестокости его сына, приписав ее не необходимости, а лютости и жажде мучений.

Ольга горда и непререкаема не как великая княгиня и даже не как дочь конунга русов и великого князя Олега Вещего, а как избалованный ребенок. Кто же избаловал ее? Мать умерла при родах, тогда — отец? Но конунг был суров и требователен ко всем в равной степени. Тогда кто же?..

Да они ее и избаловали. Там, на озерах с кувшинками в поместьи воеводы Ставко. «Ольга — королева русов!..» — восторженно и вполне искренне вопили они, играя в свою королеву. Но королев, как и королей, готовят с детства. Готовят долго и тщательно, гася в ребенке зачатки зазнайства и вседозволенности. А что же делали они? Они растравляли и зазнайство и вседозволенность своей королевы русов. Они упоенно играли в королевский двор, зная о нем только то, что говорили легенды. И сотворили свою королеву.

Свенельд усмехнулся, внутренне признав, что в этом более всего старался он. Он, влюбленный мальчишка, сам воздвиг на невидимый трон свою королеву…

А она с восторгом и упоением в нее играла. Воевода улыбнулся, вспомнив об иноходке. Да и сейчас играет. Как с тем же христианством.

Значит эту игру придется продолжать. Иного пути нет, если он хочет заручиться ее согласием Детство дается в долг, и этот долг платят под старость.

3.

Свенельду и в голову не могло придти, что великая княгиня Ольга думала в то время приблизительно то же самое. Не потому, что он ее не знал, а потому, что ничего в ней не видел, кроме той королевы русов, в которую они играли в детстве. Он не видел в ней матери, взрослой женщины и, что самое главное, великой княгини. Для него она по-прежнему оставалась дочерью конунга, а не супругой великого киевского князя.

Но он был бы очень недоволен, узнав, что в собеседники она избрала ромея Асмуса.

Твоя досада идет от твоей доброты, а не от твоего гнева, королева русов, — приятно для любого слуха разглагольствовал личный дворянин великой княгини. — Ты рассуждаешь так, будто тебя обидел давний друг детства твоего. Но тебя, тебя, великую княгиню, оскорбил служилый боярин. Да, известный воевода, да, покоритель многих племен и народов, но пред тобою, равно как и пред самим великим киевским князем, он — первый среди челяди, и не более того. Оскорбив тебя, он оскорбил саму великокняжескую власть…

Ах, как проникновенно журчал его голос! Он способен был успокоить любую женскую душу, если бы душа эта жаждала успокоения. Но совесть не ищет успокоения, оно точит ее, как ржа точит самый острый меч.

… королевское достоинство — а ты королева для всего просвещенного мира — требует отречения от детства. Короли всегда старше собственного возраста, потому что у них нет и не может

быть ничего, кроме долга перед страной и народом, которым они повелевают…

Ею он повелевает, потому что он — великий воевода Свенельд — не просто друг ее детских игр и детских лет. Он — отец ее единственного ребенка, он сотворил то чудо, на которое оказался неспособным ее великий супруг.

Вот о чем думала княгиня Ольга, прекрасно понимая, что сказать об этом кому бы то ни было невозможно. И нужно играть в ту игру, которую выбрала для нее судьба. А лучше всего — молчать. Молчать и слушать, как журчит голос сладкозвучного ромея. И уютно думать при этом, что не видать этому византийскому соловью боярского пожалования. Хотя бы за то, что осмелился сравнить ее единственную любовь с челядином. Как он сказал?.. Первый среди челяди? Значит, и быть ему первым среди челяди.

Вошел Ярыш. В походной одежде, с мечом на поясе и торжествующей улыбкой на заросшем лице.

Прими мой поклон, королева русов, и дозволь распрощаться с тобой.

Куда же ты собрался?

Побратим пригласил меня на большую охоту, которую он подготовил вместе с князем Малом, великая княгиня.

В меру собственных возможностей Ярыш стремился говорить иносказательно, поскольку уж очень не доверял ромею. Однако все его отлично поняли, и Ольга сказала с плохо скрытым неудовольстием:

Передай Свенельду, что я прошу отложить все охоты до начала осени.

Почему?

Потому что в сентябре моему сыну исполнится год. И до этого дня я не хочу, чтобы уши его слышали стоны, а в моем молоке — вкус крови.

Я не понял… — растерялся Ярыш.

Передашь, не поняв! — резко сказала великая княгиня. — Вместе с моим приветом. Ступай.

Ярыш нерешительно потоптался, открыл рот, чтобы попросить разъяснений, но раздумал и, молча поклонившись, вышел.

4.

Свенельда совсем не обескуражило желание великой княгини отложить до начала осени «большую охоту». Он полагал, что медлительность князя Игоря задержит перевод его сил в земли древлян до конца уборочных работ, на которые он вынужден был отпускать многих своих дружинников согласно давно сложившейся традиции. Старые дружинники имели свои земельные наделы, младшие — в своем большинстве — были сыновьями землевладельцев. Именно они и составили в будущем класс служилых дворян, среди которых жалованных безземельных дворян было не так-то много. По этой причине все боевые действия старались приурочить к тому времени, когда на полях будет убран хлеб.

Существовала и другая причина, заставлявшая воеводу принимать условия, поставленные княгиней. Князь Мал все еще не отпускал от себя своей приемной дочери, совсем недавно счастливо разрешившейся от бремени девочкой.

Поэтому Свенельд скорее обрадовался запрету великой княгини. Все складывалось, как он хотел, что еще больше укрепляло его в чувстве собственной прозорливости и расположении богов лично к нему. Великому воеводе Кивского княжества.

А княгиня Ольга не находила себе места, металась по переходам и покоям, о чем-то говорила с маленькими внуками Зигбъерна и с их мамками, и не понимала, что с нею происходит. Пока не сказала старшей няньке Статне.

Маята твоя от несогласия, великая княгиня, — вздохнула Статна, выслушав ее. — Если позволишь дать тебе совет…

Это было непозволительной дерзостью, почему она сразу же и примолкла.

— Говори! — повелительно сказала Ольга.

— Тебя тревожит бес, великая княгиня. Его умеют изгонять только христианские священники.

Великая княгиня ничего не ответила, но через час внезапно выехала в Киев с небольшой охраной. И спешилась возле знакомого ей моленного дома, повелев стражникам ждать.

В моленном доме никого не было, часы службы то ли миновали, то ли не начинались. Но на звук шагов тотчас же вышел старенький священник, которого недавно привозил Асмус по повелению Ольги. И склонился перед нею:

— Великая княгиня…

— Меня грызут бесы, — выпалила Ольга. — Изгони их.

Это не бесы, великая княгиня, — помолчав, тихо сказал священник. — Тебя мучает сознание греха.

Так изгони этот грех!..

От грехов избавляет исповедь и отпущение их, великая княгиня. Но исповедь — христианский обряд…

Значит, я буду христианкой.

Чтобы стать христианкой, мало одного желания, великая княгиня. Необходимо свершить таинство крещения.

Чего же ты понапрасну тратишь время?

Священник испытывал мучительную нерешительность, ощущая радость, равную торжеству, и изнурительный страх, что великая княгиня глумится над ним, а потом… Потом рассмеется, и ладно, если он останется в живых после ее смеха. Погибнет его дело, его святая убежденность в том, что он призван спасти души этих варваров, погрязших в язычестве. Тогда все кончится. Все то, ради чего Византийская церковь послала его сюда.

Крещение — великое таинство приобщения к Богу, — осторожно начал он. — Младенцев окунают в купель с освященной водой, чтобы омыть невольные грехи…

Я — не младенец.

Конечно, великая княгиня, конечно! Взрослым новообращенным лишь мочат темячко освященной водицей. Только темячко.

Мочи, — сказала княгиня и даже наклонила голову.

Необходимы воспреемники, — заторопился священник. — Свидетели твоего святого приобщения…

Они умеют молчать?

Они поклянутся на кресте…

Или будут на нем распяты.

Да, да… — священник совсем потерял голову: такая добыча ни разу еще не попадала в византийские сети. — Если повелишь, я позову их. Они тут, в моленном доме…

Зови, — княгиня равнодушно пожала плечами.

Сейчас, сейчас…

Священник, семеня, поспешно скрылся где-то в темной глубине. Ольга раздраженно ждала, досадуя на саму себя за странную причуду. Священник обернулся быстро, ведя с собою двух веьма пожилых людей в темных одеждах. Мужчину и женщину. Они низко поклонились великой княгине, мужчина стал помогать священнику, а женщина молча стояла поодаль.

Терпение Ольги трещало по всем швам, когда грек, уже облаченный в священное одеяние, объявил о начале великого христианского таинства. Великая княгиня безмолвно выдержала всю службу, а когда она кончилась и священник торжественно поздравил ее, сказала:

Теперь ты успокоишь бесов в моей душе?

Я успокою смятенную душу твою, — сказал грек. — Через меня ты, новая сестра наша во Христе, общаешься с Богом нашим. Говори, что мучает тебя не таясь, и ни одного слова твоего не вылетит из этого святого места.

Я знаю, что мой супруг будет убит, но не в силах помешать этому.

Больше она ничего не сказала, как ни бился священник. Он отпустил ей грехи вольные и невольные, уверил, что на ней нет никакой вины, и распрощался с миром. По дороге домой княгиня Ольга и впрямь успокоилась и более уже не терзалась, почему-то уверовав, что на ее сыне гибель князя Игоря никак не отразится.

А вечером того же дня из моленного дома вышли два странника. Они шли в Святую землю поклониться мученикам и угодникам, а в краюхе черствого хлеба лежало важное для Византии сообщение. В нем указывалось, что великая княгиня Ольга приняла святое крещение, но обряд сей следует повторить в Царьграде, буде княгиня Ольга туда приедет. Кроме того там было предположение, что киевский князь Игорь будет устранен, и что Византия отныне должна ориентироваться на княгиню Ольгу.

Глава последняя

1.

Все дружинники Младшей дружины великого князя Игоря единодушно отказались уезжать на подмогу при сборе урожая. Этим воспользовались старшие, которых великий князь отпускал по первой же просьбе. И отпускал даже с некоторым удовольствием, если это понятие вообще было применимо к нему. Чем меньше старшая дружина, тем изряднее можно будет одеть всех оставшихся и, конечно, личную стражу.

Но пока стоял на границе собственного княжения, не входя в пределы земли древлян. Не потому, что уж так чтил сложившийся обычай не воевать во время уборочных работ, а потому, что никак не мог на это решиться. Что-то удерживало его, а что, он никак не мог понять, а потому и привычно выжидал.

А у древлян царил мир и веселье. Юная супруга Мстиши Свенельдыча благополучно разрешалась девочкой, которую молодой отец решительно назвал редким даже для русов именем Малфриды. Князю Малу это не очень-то понравилось, но Мтиша рассказал ему о видении, согласно которому Малфрида должна родить великого князя. Князь нехотя согласился, но потребовал, чтобы следующие дети носили славянские имена. Мстислав обещал, Свенельд был к этому уже подготовлен, а жену Всеславу — теперь уже бабушку — уговорил. Девочку с детства звали на славянский лад уменьшительным именем Малуша, и под этим именем она и вошла в русскую историю.

Разведка Свенельда работала бесперебойно, почему воевода одному ему известными тропами навестил князя Мала, подержал на торжественном пиру на руках девочку Малфриду и окончательно условился с вождем лесных славян.

Дай ему немного осетинской добычи для дружины и непременно покажи камни. От жадности слепнут и теряют рассудок. Он должен потерять рассудок, а с ним вместе и столь свойственную ему трусость.

Он забудет о собственной голове, — усмехнулся князь.

Только до этого я должен увести твою дочь и нашу внучку в безопасное место, — помолчав, очень серьезно сказал Свенельд. — У князя Игоря полно приспешников, таких же мстительных, как и он, князь Мал.

Мстители найдут их в любом месте, воевода.

Я поручу их заботам княгини Ольги.

Мал основательно подумал, Потом сказал:

— Думается мне, что у нас будет время, чтобы отвезти к великой княгине Отраду и нашу внучку. Князь Игорь медлителен, и девочка успеет окрепнуть.

Древлянскому князю очень не хотелось расставаться с богоданной дочерью и крохотной Малфридой-Малушей. Свенельд отлично его понимал, но не мог допустить, чтобы на их общую внучку падала хотя бы тень родовой мести. Род встает на род, это естественно, но дети и женщины должны быть ограждены от нее, поскольку есть такая возможность.

Месяц, — жестко сказал он. — Даю тебе месяц, князь, и свое слово, что через месяц переправлю Отраду и Малушу к великой княгине под моей охраной.

Нет уж, под моей! — сердито сказал древлянский вождь.

Не будем спорить, — усмехнулся воевода. — Под твоей, так под твоей.

2.

Освободившись от вечно ворчащей старшей дружины, князь Игорь не стал ждать окончания уборки хлебов, а двинулся в землю древлян. Не встретив никакого сопротивления, он подошел к столице древлян Искоростеню, остановил дружину и с охраной направился к запертым воротам. И как только он к ним приблизился, ворота тотчас же распахнулись, и навстречу великому князю выехал древлянский князь Мал

Грубоватый вождь лесных славян рассыпался в любезностях великому князю, благодарил за неизвестные никому милости, а закончив, приказал сопровождавшему его боярину выплатить откуп княжеской дружине. Боярин молча вручил увесистый кожаный мешок командиру стражи, а князь Мал, чуть отведя в сторону великого князя, таинственно шепнул:

Это — для тебя, великий князь. Здесь далеко не все, а все сполна получишь лично.

Лично?

Дружина у тебя больно жадна.

И достав из-за пазухи кошель, раскрыл его перед князем Игорем. Искры нестерпимого блеска ограненных драгоценных камней брызнули перед глазами. А великий князь разбирался в камнях, любил их, понимал их немыслимую холодную красоту, и сил хватило только на то, чтобы хрипло спросить.

Откуда?

От отца досталось.

А мне за что щедрость твоя?

— За то, чтобы ты дружину в мою землю не вводил. Народ они пограбят и обидят.

Сам приеду, — великий князь пошел к коню. — Жди.

— Я тебя, великий князь, на подъезде встречу и леском сюда приведу. Не надо, чтобы челядь этот кошель видела.

Князь Игорь отсутствовал недолго, но этого времени вполне хватило, чтобы молодые волки Годхарда склонили вершины берез по указанию Ярыша. Накинули две веревки, прикрепили их концы к стволам соседних деревьев, а петли развернули на земле, присыпав первыми осенними листьями.

Теперь уходите, — сказал Ярыш, когда все было сделано. — Не надо вам, молодым, грех на душу брать.

— Из-за него наш отец погиб, — сказал старший.

Из-за него многие погибли. Но то — наша боль. Родовая. Она затишья не знает.

Хоть бы глазком поглядеть, как он за отца муки примет, — робко вздохнул младший.

Коли ко мне в гости пожалуете, расскажу, — угрюмо усмехнулся Ярыш. — А сейчас ступайте.

Братья ушли. Когда они скрылись в густом подлеске, из соседних кустов вышли Горазд и Мстиша Свенельдыч. Молча осмотрели склоненные, туго натянутые веревками березы, присыпанные листвой петли. Потом Мстиша спросил, не глядя:

Зачем ты их к себе позвал?

Не знаю, — Ярыш вздохнул. — Может им легче будет?

От чего легче?

Что не видели ничего. На душе спокойнее.

Видно было, что на душе самого Ярыша было совсем не спокойно. Мстиша внимательно посмотрел на него, хотел было что-то спросить, но в лесу послышались шаги.

Идут, — сказал Горазд

Беззвучно скрылись в кустах, где молча разошлись каждый к своей веревке. И обнажили мечи.

На прогалину вышли оба князя. Игорь и Мал.

— Через поляну, — сказал древлянский князь.

Иди вперед, — настороженно сказал Игорь.

Вождь лесных славян молча пожал плечами, спокойно пересек поляну и остановился на противоположной стороне. Порылся под кустами, поднял кошель.

Вот твои камни, великий князь.

Увидев кошель, князь Игорь пошел к нему, как завороженный, не глядя под ноги. Он был сейчас слеп и бесстрашен, как запоздалая осенняя муха.

Руби! — крикнул Ярыш, как только увидел, что ноги великого князя Игоря попали в обе петли…

С шумом взметнулись освобожденные от растяжек березы, и разорванное пополам тело последнего Рюриковича закачалось над поляной.

Только никто не танцевал под хлеставшей с высоты кровью. Не те наступали времена…

Эпилог

С гибелью великого князя Игоря его супруга княгиня Ольга стала правительницей при малолетнем сыне Святославе, наследнике Рюриковского великого княжения. Ее соправителем был назначен воевода Свенельд, которому отныне подчинялись все княжеские вооруженные силы, и великая княгиня Ольга могла более не беспокоиться за целостность и крепость Великого Киевского княжения

Неспокойные славянские племена когда-то принесли роту князю Рюрику. По наследству она перешла к его сыну, но с гибелью последнего Рюриковича эта клятва верности уже теряла свою цену. Поэтому его прямым наследником был объявлен маленький Святослав, которого князь Игорь так вовремя поднял на руках перед боярами, признав своим сыном. Таким образом Рюриковичи, исчезнув из истории де-факто, де-юре продолжали в ней существовать.

Правительница великая княгиня Ольга сделала много добрых дел для сближения русов со славянскими племенами. Она отменила полюдье, введя общие для всех подати, передала местную власть в руки славянских князей, приглашала их на государственную службу и щедро раздавала придворные чины и льготы. Князь Мал откупился вирой за то, что на его земле был убит великий князь, но славяне не считали его невиновным. Это нашло отражение в позднейших легендах о мести княгини Ольги, однако ропот шуршал повсюду, почему великая княгиня и правительница взяла к себе дочь Люта Свенельдыча Малфриду, которую упорно называли Малушей.

Пророчество кудесника сбылось: Малуша родила Руси одного из самых прозорливых и отважных князей, известного в былинах под именем Владимира Красное Солнышко. А ее мать, приемная дочь древлянского князя Мала Отрада подарила истории легендарного богатыря Добрыню Никитича.

Асмусу было пожаловано боярство, но в число правителей он не попал, а был определен воспитателем Святослава. Это настолько обидело ромея, что он то ли впрямую, то ли косвенно сумел объяснить своему воспитаннику, кто повинен в смерти его отца князя Игоря. Это привело к большим неприятностям для всего Киевского Княжества и гибели самого великого полководца князя Святослава.

Узнав, что убийство отца произошло с согласия его матери великой княгини Ольги, Святослав в отместку решил вообще уничтожить само Киевское государство. И начал с того, что нарушил завет Олега Вещего никогда не воевать с Хазарией, так как она, контролируя Волгу, перекрывала прорыв кочевых народов в причерноморские степи, а тем самым и к границам Киевского княжества. Нанеся сокрушительный удар по Хазарскому Каганату, Святослав разрушил естественную плотину, и уже не отдельные орды номадов, а целые племена ринулись в богатые кормом степи Причерноморья. Они уничтожили окраинные селища Киевской Руси, уводя в рабство его жителей, а затем еще при жизни Святослава осадили и сам Киев, в котором затворилась княгиня Ольга с внуками и небольшой дружиной.

А князь Святослав успешно и весьма азартно воевал на юге вне пределов Киевской Руси. Он был талантливым полководцем, сокрушая противника немногочисленной, но отлично выученной дружиной, верящей в своего вождя. И вернулся в Киев, расчистив место для своего собственного государства. Вернулся, чтобы сказать матери и боярам роковые для Киевской Руси слова: «Не любо мне сидеть в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае, — там середина земли моей, туда стекаются все блага: из Греческой земли — золото, паволоки, вина, различные плоды, из Чехии и из Венгрии — серебро и кони, из Руси же меха и воск, мед и рабы».

Это означало превращение Киевской Руси в колонию, говоря современным языком. И через три дня великая княгиня Ольга умерла.

Святославу не удалось осуществить свою мечту. Возвращаясь с византийских границ, он попал в засаду у Днепровских порогов, был убит, и печенежский хан Куря повелел сделать заздравную чашу из его черепа.

А Ярыша навестили сыновья Годхарда Белый и Красный волки. Посещение это вскоре закончилось шумной свадьбой: братья взяли в жены дочерей Ярыша.

Они не сохранились в истории, но Летопись рассказывает о воеводе великого князя Владимира по имени Волчий хвост. Только, правда, не уточняет, какого он оказался цвета…