Старый рыбак

Дом, срубленный из толстых бревен, стоял на гранитной площадке почти на самом берегу моря. Сзади поднимался отвесный обрыв сопки с острыми выступами камней. Глубокую тишину полярной ночи нарушал только мерный гул прибоя. Море не замерзало даже в лютую стужу. Волны неустанно бились в скалистую грудь берега, обламывая хрупкую наледь. А в штормовую погоду, когда море, ярясь, бросало на берег тяжелые валы, брызги долетали до самого дома.

Со скрипом открылась дверь, на крыльцо вышел приземистый, кряжистый старик в лохматой меховой шапке, в ватнике, подпоясанном брезентовым красноармейским ремнем. Луна осветила его темное, продубленное морскими ветрами лицо, впалые морщинистые щеки, курчавую бороду.

Неулыбчиво, строго смотрели глаза из-под седых бровей.

Привычная картина была перед стариком. Слева — пустынный берег; справа — десятка полтора построек и причал в глубине бухточки. Не слышно людских голосов, лая собак. Во время войны опустел рыбачий поселок, остались бабы да старики, за долгие годы корнями вросшие в эти каменистые берега.

Краснофлотцы с ближайшей береговой батареи, что километрах в восьми от поселка, называли стариков не иначе как «патриархами Севера». Называли не с насмешкой, с большим уважением. Эти самые старики да бабы управлялись один за троих, почти круглый год ходили на лов на своих старых карбасах, ходили и в туман, и в непогоду. И как знать, не ими ли добытую треску ели за обедом артиллеристы...

На западе, по знакомым местам, протянулась линия фронта. Бои шли на полуострове Среднем, по берегу реки Западная Лица. Жители привыкли к глухим отзвукам артиллерийской стрельбы, доносившимся порой с той стороны. Не раз во время шторма волны выбрасывали на берег трупы.

Пустынная тундра расстилалась вокруг поселка, стоящего в стороне от больших морских дорог, в стороне от залива, у входа в который несли дозорную службу боевые корабли.

Немецкие подводные лодки, проникавшие далеко на восток, до самой Новой Земли, ни разу не появлялись здесь. Ничто не интересовало немцев в этом маленьком поселке среди крутых голых скал, где не было никаких военных объектов...

Старик пошел по тропинке к причалу, возле которого покачивался на воде карбас с мотором «болиндер», таким же, вероятно, древним, как и сам хозяин. Старик не успел еще скрыться за поворотом, как на крыльце появилась жена, закутанная в большой серый платок.

— Ты чего, Марья? — оглянувшись, спросил он.

— Слышь, Захарий, опосля сходил-то бы, цайку попей сперва, ну? — быстро и певуче проговорила она, по-вологодски цокая.

— А вот возвернусь, попью.

— Сколько ждать-то?

— Часа два, от силы три.

— И куда же несет-то тебя на ноць глядя? До завтра-то никак отложить не можешь?

— Сказано — не могу. Сети поглядеть надо. А ночь, так она нонче по полному кругу ночь. Жди не жди, все одно солнца не будет.

— Ляксандру на мотор покликал бы, пошто один-то идешь?

— А чего ее булгачить, пускай отдохнет баба, наломалась вчера. Сам управлюсь. А уж ежели рыба пришла, тогда возвернусь и всех поднимем.

— Ты не заходи далеко-то. Крайние ставки посмотри.

— А нет, — махнул он рукой. — Быстро дело слажу.

Кутаясь в платок, старуха следила за ним взглядом. Он шагал валкой походкой, ноги ставил твердо, будто прижимал их к земле. Держался прямо. Смотреть сзади — совсем молодой, не согнули его стужа и море.

Захарий скрылся за поворотом. Спустя некоторое время Марья Никитична услышала, как сухо и неохотно зачихал мотор. Завелся он не сразу, глох несколько раз, а потом заработал гулко, выхлопы его раздавались, как пушечные выстрелы: «бух, бух, бух». Эхо подхватывало и разносило среди сопок звук, многократно повторяя его.

Потом звук начал постепенно затихать — карбас все дальше уходил в море. И вот работу мотора почти совсем не стало слышно, только эхо, слабея, долго еще повторялось среди скалистых утесов. «Свернул за мыс», — поняла Марья Никитична.

Старушка вздохнула — не хотелось идти в пустую избу. Взяла веник, принялась обметать снег с крыльца. Часа два назад прошла метель, запорошила все пухлым мягким снегом. После метели окреп мороз, расчистилось небо.

Холод будто сгущал краски: море стало глянцево-черным, вода казалась тяжелой и вязкой; прозрачный, едва приметный туман клубился над ней. В черную гладь моря белым когтем врезался остроконечный мыс. На склонах сопок темнели пятна обдутых ветром камней.

Все шире разливаясь по небу, играло Северное сияние, развертывалось искрящимися лентами, выбрасывало к зениту голубые, будто фосфоресцирующие, стрелы-лучи. При зыбком свете сияния причудливо колебались тени; очертания предметов теряли резкость, становились расплывчатыми. Призрачным, фантастическим делалось все вокруг.

За долгие годы жизни на Севере Марья Никитична не смогла привыкнуть к этой сказочной игре света, что-то недоброе чудилось ей всякий раз в зыбком сиянии. Закрадывалась в сердце тревога.

Марья Никитична смела снег с крыльца, поставила в сени веник. Подумала, что бы еще сделать. Почистила бы дорожку, да старик будет ворчать — любит все делать сам. Заботлив стал к ней с той поры, как выросли и разлетелись по белу свету их сыновья. Все беспокоится, не простыла бы, не захворала. Знать, тяжело старику подумать, что останется он на краю земли один-одинешенек. А раньше-то и в море ходила с ним Марья Никитична, и по дому управлялась сама.

Время летело незаметно. Скоро уж должен был возвратиться Захарий. Марья Никитична принесла дров, затопила печь, заварила крепкий чай. Старик намерзнется, надо ему погреться. Жалко, нет спирта, в самый раз бы сейчас налить Захарию стопку.

Посмотрела на ходики. Уже больше трех часов хозяин в море, пора встречать его. Одевшись потеплей, спустилась с крыльца. Ночь стала еще темнее. В поселке раздавался скрип шагов и позвякивание ведер: кто-то шел за водой. Небо сияло холодным светом, переливались на нем зыбкие яркие, но безжизненные краски. Снег вокруг порозовел, на черной воде то разгорались, то меркли багровые блики.

Старику давно пора было вернуться, но сколько ни вслушивалась Марья Никитична, ухо ее не улавливало звука мотора.

Она пошла по тропинке к причалу, где стояли на приколе карбасы и бот. Возле причала особенно сильно гудел прибой. Каменные глыбы лежали здесь не только на берегу, но и в воде; волны даже в тихую погоду с шумом разбивались о них.

Свежий снег возле причала был истоптан, взрыхлен ногами. Это Захарий ходил тут, снаряжая карбас.

Марья Никитична начала беспокоиться не на шутку. Много раз провожала она старика в море и давно знала его привычку всегда возвращаться в срок. Захарий ценил свое слово — как скажет, так и сделает. Задержать его могла только погода: если вдруг налетал длительный снежный заряд или начинал дуть встречный ветер — «мордотык». Но погода была ясной, море спокойно. Может быть, рыбы много в ставных сетях? Но тогда Захарий вернулся бы скорее, чтобы поднять на ноги рыбаков...

Часа два провела Марья Никитична на причале в тревожном ожидании, думая только об одном — что же могло случиться? Заглох мотор? Ведь это часто бывает с изношенным «болиндером». Она представила себе Захария одного в темном море на потерявшем ход карбасе, который медленно уплывает по течению, и ей стало страшно.

Она не могла больше ждать. Возле причала висел привязанный проволокой к столбу, заиндевевший, будто обросший белым мхом, кусок рельса. Марья Никитична сняла железный румпель с ближнего карбаса. Звонкие удары разнеслись по всему поселку, и вскоре в домах захлопали двери. Люди, услышав сигнал, спешили к причалу. Женщины на бегу запахивали полушубки и ватники, повязывали платки. Следом шли старики. Обгоняя всех, неслись ребятишки.

Молча выслушали рыбаки сбивчивый рассказ Марьи Никитичны. Эти люди знали, что надо делать в таких случаях. Старушка еще продолжала говорить, а на карбасах уже вспыхивали синие огоньки паяльных ламп — мотористы разогревали двигатели. Через десять минут мотобот и два карбаса отправились в море на поиски Захария.

Жители поселка не уходили с причала, все от мала до велика толпились тут, ожидая. Никто не говорил Марье Никитичне успокаивающих слов: тесная рыбацкая солидарность проявлялась в другом — все люди вместе с ней переживали такую же тревогу за судьбу Захария, какую переживала она.

Возле сетей старого рыбака не оказалось. Мотобот продолжал поиски в открытом море. Колхозники надеялись найти Захария или хотя бы перевернувшийся карбас, чтобы знать, где и какая беда случилась со стариком.

Несмотря на все старания, ничего обнаружить не удалось.