Братья Спеховы
Яков Резник
Яков Лазаревич Резник в 1943 году ответственным секретарем газеты «Доброволец» ушел в составе Уральского добровольческого танкового корпуса на фронт. Прошел боевой путь от Орла до Берлина и Праги. Как журналист он был лично знаком со многими героями фронта и тыла. Это позволило ему создать серию документально-художественных книг. Его перу принадлежат также повести «Рассвет над Ватавой», «Доверие», «Народный комиссар» и другие.Я. Л. Резник награжден двумя орденами Отечественной войны II степени, орденом Красной Звезды, медалями.
29 августа 1943 года Уральский добровольческий танковый корпус был выведен в резерв — надо было пополниться личным составом и техникой. Лишь Свердловская танковая бригада, доукомплектованная частью людей и остатками боевых машин Челябинской и Пермской бригад получила задачу: вместе с 63-й армией прорвать оборону противника, перерезать железные дороги Брянск — Льгов и Брянск — Киев и, совершив обходной маневр по тылам противника, содействовать освобождению Брянска и Бежицы.
В ночь на 1 сентября оборона немцев была сокрушена, и утром бригада, устремившись в прорыв, на высоких скоростях помчалась на запад.
Выжженная земля летала на нашем пути. Команды фашистских карателей и факельщиков, отходящие последними из деревень и городов, сжигали дома, вешали, расстреливали тысячи мирных, ни в чем не повинных людей.
На исходной позиции перед броском первого батальона к деревне Сныткино у нового комбрига полковника Жукова не оказалось времени, чтобы поговорить со мной, работником редакции корпусной газеты, об отличившихся в предыдущем ночном бою. Он показал мне стоявшего на лужайке офицера с орденом Ленина и Золотой Звездой Героя Советского Союза.
— Видите? Это мой заместитель. Он вам все расскажет.
— Я подошел, назвал себя. Офицер — тоже.
— Майор Спехов Федор Яковлевич.
Так вот почему скуластое лицо его мне с первого взгляда показалось знакомым.!
— Павел Константинович — ваш брат?
— Вы знаете Павла? Вы с Уралмаша!...
Разговорились.
Федор Спехов рос под одной крышей с Павлом, и тот был для него не только братом, но и старшим другом, наставником в жизни.
— Мы заядлые охотники, белок стреляли с лета.... Теперь, поди, забыл об охоте...
Он, оказывается, еще не знал о разлившемся по Уралу и вышедшем за его пределы народном потоке, названном спеховским движением.... Лучший токарь Уралмаша Павел Константинович Спехов нашел быструю и доходчивую форму обучения подростков заводскому мастерству. Оно было необходимо, производство задыхалось без квалифицированных [59] станочников: многие ушли на фронт. Сперва Павел Константинович взял паренька Леню Терентьева, пришедшего в цех со вторым разрядом, предложил ему станок рядом со своим, спросил: «Хочешь со мной работать в один наряд?» Парень не верил своим ушам: «Как это?... Вы универсал, а я — ноль без палочки...» Спехов подбодрил паренька: «Через полгода будет из тебя классный токарь, только не ленись».
Закончился пробный месяц работы в один наряд — Терентьев выиграл вдвое по сравнению с прежним заработком, Спехов потерял половину своего.
— Неладно задумал, Константиныч, — твердили иные друзья по цеху и жена, — скоро и трети не будешь получать.
Пусть.... Не это главное. Мои братья — Федор, Василий, а ныне и меньшой — Владимир на фронте. Они там о себе не пекутся...
На четвертый месяц Леониду Терентьеву уже по плечу были работы по шестому разряду — научил Спехов, пустил паренька в самостоятельный полет. Думали — все, отдохнет Павел Константинович, а он рядом с собой поставил к станку трех учеников и тех научил мастерству. Потом — шесть в один наряд. И весь Урал, вся страна узнали о школе Спехова, методе его. Подхваченное и направленное партийными организациями движение ширилось и росло.
— Ноги как у Павла? — забеспокоился майор Спехов. — Знаю, больные. Как ему стоять по одиннадцати часов в смену?
Я умолчал, что Павел Константинович порой вовсе домой не уходит, переспит на топчане в бытовке часа три-четыре, снова к станку, к ученикам своим. Было время в сорок первом — сорок втором годах, когда осваивали производство танков, потом — самоходок, когда по две-три недели находились рабочие на казарменном положении.
— Вы не слышали? В феврале Павла Константиновича наградили орденом Ленина. Мы тогда в заводской газете страницу ему и вам посвятили. Так и озаглавили: «Спеховы защищают Родину». Мы поместили и стихи о братьях-богатырях: один танкист — герой, второй — зенитчик, а старший «у станка достиг успехов: десятки классных токарей растит любовно Павел Спехов».
С полчаса говорили об Урале, о брате, и когда я, спохватившись, попросил майора Спехова оценить прошедший бой, назвать лучших танкистов и расстегнул планшет, в котором вместе с картой носил блокнот, было уже поздно. Зарокотали двигатели танков первого батальона, вытягивающегося из леса и строящегося в колонну на полевой дороге.
Лицо майора, до этой минуты полное добродушного внимания, энергично сжалось, стало строгим.
Минут через двадцать танки первого батальона приблизились к узкой речке с крутыми берегами: метрах в двухстах за противоположным берегом виднелась деревня Сныткино.
До выхода танков с исходной позиции пехотная разведка сообщила, что мост, ведущий к Сныткино, цел, но, видно, разведчики были тут задолго до того, как дали эти сведения танкистам, — от переправы остались обломки.
Едва танки остановились, как посыпались вражеские снаряды и мины. Девять автоматчиков и саперов из десанта выбыли из строя.
Танки ответили огнем, заставили немецкие батареи приутихнуть. Спехов и автоматчики десанта перешли речку у крутого берега, выбили из деревни остатки пехоты противника. А когда саперы нашли место с пологими берегами, танкисты форсировали злополучную речонку и комбат майор Аверин, повел батальон к высоткам за северной окраиной, [60] откуда немцы недавно обстреляли колонну из пушек и минометов. Чтобы выяснить расположение вражеских огневых средств, комбат направил туда взвод разведки. Пройдя оврагом на север от деревни километра два, разведка возвратилась, сообщив, что ни пушек, ни минометов, ни живой силы не обнаружила. Оставалось загадкой: либо немцы покинули в последний час огневые позиции, либо так мастерски их замаскировали, что словно растворились.
Чтобы не проморгать врага, экипажи вынуждены были двигаться с открытыми люками. Этим и воспользовались гитлеровцы. Из окопов, из-за кустов полетели в открытые люки ампулы. Разбиваясь внутри танков, они заполняли их ядовитым веществом. И опять заговорили немецкие батареи.
Открыв ответную стрельбу, охваченные азартом боя, танкисты не сразу почувствовали отравление, а когда ощутили опасность, не могли защитить себя. Те, кто выйдя на боевое задание, не захватили с собой противогазы, жестоко поплатились.
По приказу комбата танки, в которых оказались отравленные, повернули в деревню. Батальонные медики немедленно отправили пострадавших в медсанвзвод.
К счастью, отравление не было смертельным. Но все же некоторых пострадавших пришлось отправить на лечение. Среди них был и командир роты, старший лейтенант Сухов, которого комбат заменил командиром взвода Заикиным.
Встретиться с ним мне удалось только в 1974 году. И только теперь, через тридцать с лишним лет, ветеран корпуса Иван Лукич Заикин уточнил картину того давнего боя в Сныткино.
— Взвод разведки, высланный Авериным в сторону высоток, возглавлял Иван Абрамов. Танкист что надо! Но немцы влезли в землю, замаскировались, казалось, живой души нет.
После возвращения Абрамова мы тронулись колонной в обход пологого холма: танк майора Аверина в середине колонны, я — третьим. Но экипажи передних машин ничего подозрительного не обнаружили.
Обогнув холм и высунувшись по пояс из люка, я заметил справа и чуть позади себя, как над землей поднимается плащ-палатка и из-под нее пистолет в мою сторону. Нырнул в люк, но пуля опередила меня, оставила незначительную отметину. Хлопнув крышкой, я скомандовал механику, чтобы дал задний ход. Надо отойти. Машина от немца метрах в пяти. Бей не бей, все равно не попадешь — мертвое пространство. Когда отошли, я выстрелил из пушки и тут услышал по радио голос Аверина: «Ты же своих бьешь, Заикин!
Я вздрогнул: может, напутал, может, действительно послал снаряд в своих.... И все же для проверки высунулся из люка и кричу: «Хенде хох!» Вижу: немцы по траншее драпают. И другие наши увидели, и добрая половина танков из нашей колонны пошла утюжить окопы и траншеи. Но не все немцы бежали. Минометчики с обратного ската холма вели меткий огонь. Наши снаряды тоже достигали их, покалечили изрядно. В этот момент немецкие автоматчики и стали бросать в наши открытые люки ампулы. В числе пострадавших оказался и старший лейтенант Сухов. Майор Аверин приказал мне возглавить роту и двигаться к станции Брасово.
Рота выехала из ложбины на бугор, освещенный последними лучами солнца. Заметив нас, немцы со второй высотки открыли сильный пушечный огонь. Плохо пришлось бы нам, если бы не приказ Аверина по рации: «Отойти в Сныткино!».
По пути к деревне я остановился возле танка лейтенанта Бородулина, ему надо было оказать техническую помощь. Огляделся и узнал окоп, откуда немцы стреляли в меня и [61] куда я послал свой снаряд. Подумал: «Может быть, найду пистолет, из которого немец едва не убил меня?» Скребу пальцами мягкую, разворошенную снарядом землю и чувствую в руке волосы. Потянул их к себе и увидел длинного, с позеленевшим лицом ефрейтора. Он трясется, и я трясусь, сам не знаю от чего.
Когда взял его в плен, увидел взрыв танка, где только что стоял Бородулин.
Совсем стемнело. Мне и моему экипажу пришлось на ощупь искать Бородулина: нет и нет его.... В это время вражеская пуля угодила мне в грудь, задела легкое и вышла в руку. Сразу боли не почувствовал, не предполагал даже, что ранен, пока не увидел кровь...
Потеряв сознание, Заикин уже не видел того, что произошло, когда танкисты возвратились в деревню, где их ожидали Спехов и Аверин.
— Где Бородулин? — строго спрашивал комбат механика-водителя танка командира роты.
-Убит...
— Захватили с собой?
— Нет...Темно....
Аверин кричал, что надо было вывезти тело убитого, а послать за ним не послал: жалел бойцов, боялся новых потерь.
Он сел, беспомощно склонив голову на грудь и опустив ноги в кювет, а Спехов вполголоса ругал майора Аверина.
— А может быть, жив майор Бородулин? Не ошибся ли механик? И если даже мертв, все равно — вынести!
— Убитых сколько... — пытался Аверин смягчить Спехова.
— Постройте людей, спросите, кто желает пойти, — приказал Спехов.
... Глубокая ночь. Лишь вспышки выстрелов и редкие осветительные ракеты немцев выхватывают из черноты лица танкистов. Они кажутся застывшими. Кто отважится ползти в лощину искать тело лейтенанта?
— Кто пойдет добровольно?...
Гнетущая, как перед взрывом, тишина. Они только начали воевать. Кто пересилит робость?
— Я пойду!... — это голос механика танка Бородулина и шаги его тяжелые.
— Я!.. Я!.. Я!..
Все танкисты, стоявшие в строю, сделали шаг вперед. Послали четырех.
...Уже они принесли тело убитого комроты, уже вышли из боя танкисты Заикина, очистив высоту; уже был допрошен и отправлен в штаб ефрейтор, который кричал: «Гитлер капут!» и утверждал, что он по русским не стрелял, утверждал до той минуты, пока из его кармана не были извлечены три медали, полученные на Восточном фронте. А меня все еще преследовала навязчивая мысль: правильно ли поступил Спехов, заставив отправить четырех ребят, может быть, на смерть?
На рассвете на освобожденной от врага высоте мы похоронили лейтенанта Бородулина. Выступили механик-водитель и замполит батальона Брехов. Потом был автоматный салют танкистов над могилой командира роты. И там, на высоте, глядя на строгие, печальные и возмужавшие за эту ночь лица бойцов, я, кажется, понял причины неотступности Спехова. Молодые танкисты постигли что-то очень важное. Наверное, то постигли, что дружба боевая — не красное слово, что солдат пойдет за командиром и солдатом, вынесет его с поля боя, будь он тяжело ранен или убит, чтобы не попался врагам, чтобы они ни над раненым, ни над мертвым не измывались. И командир пойдет за солдатом, не оставит его [62] ни в какой беде. И еще мне показалось тогда, что танкисты Аверина другими глазами смотрели на Спехова, поняли, должно быть, простую, на первый взгляд, истину: не может быть командир в бою размягченным, он обязан раскрывать в солдате невыявленные силы, которые находятся в душевном резерве до той минуты, до того часа, когда обстоятельства ставят его перед большим испытанием, таким, что, если выстоишь, не сломишься, о тебе скажут: ты настоящий солдат, ты — герой.
Мало кто в корпусе знал, что Спехов получил свою звезду еще в 1939 году за Халхин-Гол (Федор Яковлевич не любил о себе рассказывать).
В последний раз я видел Спехова (уже в звании подполковника) в январе сорок пятого на Сандомирском плацдарме. Мы долго разговаривали, он дал мне прочитать написанное крупным почерком Павла Константиновича коротенькое, как телеграмма, письмо: «Работаю. По моему методу воспитывают молодых ребят, не менее сотни человек, на Уралмаше и, говорят, тысячи людей на многих заводах страны. Кажется скоро конец войне, да, Федя?.. Довоюй, доживи, прошу тебя, и приезжай — ноги подлечу и поохотимся...» письмо было написано на оборотной стороне замасленных нарядов, и в лесной землянке запахло металлической горячей стружкой, сладковатой эмульсией...
Погиб Федор Яковлевич на стыке трех границ — Польши, Германии и Чехословакии — 1 апреля 1945 года. Как жил и воевал, так и погиб героем коммунист уралец Спехов за свой народ, за нынешних Спеховых — юную поросль рабочего класса, творцов и воинов, готовых к подвигам во имя Отчизны.
Федор Яковлевич Спехов — первый герой Советского Союза, которого танкисты Свердловской бригады увидели в нашем корпусе в боях южнее Брянска. Он учил воинов-добровольцев своим примером, опытом, своей беззаветной преданностью Родине.
Павел Константинович Спехов. Его имя отлито золотом в верхней строке мраморной стены почета Уралмаша.
Братья-уральцы Спеховы! Они олицетворяли единство фронта и тыла, которое было крепче любых сверхтвердых сплавов. [63]
Сестренки
Должно быть, потому, что Мария Якушева была чуть постарше других девушек-добровольцев, или же по той причине, что она окончила медицинские курсы, ее при формировании назначили старшиной медсанвзвода. Якушева гордилась и тяготилась должностью. Являются девчонки одна другой меньше, истощенней, как вот эти — с ее родного Уралмаша. Леночка Яковлева едва от пола поднялась. Тоня Андириевская и Аня Парфенова от худобы чуть не просвечивали, а вторая Тоня Прожерина, хотя и плотнее и повыше подружек, но рыжие косички, как назло, торчат, словно у маленькой.
— Кого вы привели, старшина? — удивился командир медсанвзвода. — У меня же не первый класс.
Тоня Андриевская подала было голос, но офицер прервал ее на полуслове, посоветовал девушкам возвратиться к отцам и матерям, пока вечер не застал их на окраине Свердловска.
Андриевская нахмурилась. Сказала тихим голосом:
— Моего отца убили в Сталинграде. Вы не возьмете — сбегу на фронт.
А Прожерина, та разревелась и сквозь слезы доказывала, что нельзя отказать ей и подругам: они комсомолки, уралмашевки и к тому же отлично окончили курсы санинструкторов.
И девушек зачислили в медсанвзвод.
... Нет-нет и услышишь среди ветеранов: «Помните санинструктора Августу Голикову?.. Пробралась сквозь шквальный огонь на наблюдательный пункт, нескольких раненых оттуда вынесла, а как поползла за последним, пуля подстерегла ее». И встречные вопросы-воспоминания: «А Тоня Андриевская? А Леночка Яковлева?..»
В боях под Орлом Тоня полезла в горящую самоходку, вытащила израненного, опаленного механика-водителя Юдина, сама начала гореть, но товарища спасла. О ней хотели написать в газету, а она смущенно заявила:
— Зачем обо мне писать? Напишите об Аннушке Парфеновой. Осколки ей попали в грудь и в руки, бойцы настаивают: «Аннушка, выходи из боя», она: «Сейчас... Мне еще одного перевязать надо...»
А о Леночке Яковлевой поведала ее отважная подруга санинструктор Миля Воронова, погибшая в бою под Зорау.
Около Скалата загорелся танк Челябинской бригады. Не ее часть, а Леночка побежала спасть экипаж. До танка не дотянула — осколок ударил в сердце.
Часто между ветеранами заходит разговор об Антонине Прожериной. Санитарный инструктор броневой роты разведбата Прожерина находилась на опаснейшем участке — в роще Фридриховки. Антонина перевязала и вынесла из рощи двенадцать человек, когда осколки вражеского снаряда раздробили ей бедренную кость и руку у локтя. Кто-то из разведчиков хотел помочь Антонине, а она кричит ему:
— Тащи других! Меня потом...
Вскоре «тигры» остановились в нескольких метрах от Прожериной, она скатилась в окоп, потеряла сознание. Ночью, придя в себя, Тоня услышала над собой, возле окопа, голоса немцев. «Значит, наших нет..? — подумала она, едва сдерживая стон. Боль в ноге и руке была невыносимой. [64]
На рассвете разведчики атаковали немцев в роще, прорвались сквозь сильный огонь «тигров» и минометов. Первым Тоня увидела над собой взволнованное лицо гвардии старшего лейтенанта Виктора Кожина.
— Рыженькая, миленькая, Ты жива!
Прожерина вынесла несколько операций. Еще не оправившись как следует от ранения, вынужденная пользоваться костылями, она приступила к учебе в Свердловской фельдшерской школе и вскоре снова заняла место в трудовом строю.
... Служила в минометном полку санинструктором гвардии старший сержант медицинской службы Катя Баранова. Нежная и храбрая, красивая и целомудренная, девушка снискала уважение и любовь всех в полку!
Никто не видел ее унывающей. В бою сгорели ее косы, а она с улыбкой: «Отращу себе новые». Брови и ресницы тогда обгорели — нашла карандаш для окраски бровей и с той же улыбкой наводила брови. Однажды ее застали плачущей. Во время бомбежки сгорела машина, в которой находилась Катина шинель.
— Шинель! Моя шинель! — плакала девушка.
— Да что ты, Катюша? Шинель тебе достанем, — успокаивали ее.
— В кармане был карандаш. Совсем подходящий... Теперь останусь безбровая...
Бойцы рассказали командиру корпуса, как из-за одного штабника Катюшу обошли наградой. Генерал Белов возмутился.
— Обидчиков накажу. Скажите санинструктору Барановой, что в ближайшее время приколю ей орден.
Но комкор не успел вручить Катюше орден — награду Родины. В один из дней, когда добровольцы пробивались к Львову, два батальона немецкой пехоты атаковали огневые позиции второго дивизиона минометного полка. Отважно дрались гвардейцы, вместе с ними — Катюша. Раненая в плечо, она наклонилась к бойцу Пигузову, перевязала его и, не поддаваясь собственной боли, поползла к смертельно раненому солдату Щепину. В эту минуту к ней с автоматом навскидку подбежал гитлеровец.
— Катюша!.. Позади!.. — крикнул Пигузов, лишенный возможности стрелять. Катюша обернулась, схватила в ладони песок, кинула в лицо немцу. Но тот успел разрядить в девушку автомат.
О девушках, о женщинах Уральского добровольческого песни бы сложить светлые. И одну из них — о свердловчанке коммунистке Анне Алексеевне Квансковой!
Уже в сражениях под Орлом Анна Кванскова показала себя бесстрашной и неутомимой.
Батарейцы отбивали атаки немецких танков за селом Борилово. Кончились снаряды. Под вражеским огнем побежала Аня с бойцом Груздевым в овраг к машинам. Назад возвращались с двумя увесистыми снарядами. Близкий разрыв вражеского снаряда. Груздева ранило в голову, Аню откинула в сторону. Превозмогая боль, поднялась, побежала к Груздеву, перевязала его, отнесла в окоп, и опять разрыв. Осколок рванул бедро Ани, а перевязать себя некогда: она спешила помочь тяжело раненному бойцу, которому осколок попал в живот.
За первые бои — орден Красной Звезды. Потом — уже в Свердловской танковой бригаде — заслужила орден Славы III и II степени. Была еще два раза ранена. Но не прошло и месяца после тяжелого ранения, как она снова в бою.
Бой под городом Зорау был последним для Квансковой. Вынесла раненых, возвращалась назад и видит: упал боец. Бросилась Аня к нему, стала перевязывать, и вдруг [65] — пламя в глаза, острый удар в плечо. Вдруг потемнело. Не видила Аня, как оказался рядом фашист поднял над ее головой нож.... От смерти ее спас меткий выстрел нашего офицера.
Хирург госпиталя поразился: осколки в мозг, перебиты позвоночник и ключица. Аня все вынесла. Живет в Свердловске, и когда убеленные сединой ветераны корпуса встречают Анну Алексеевну, в их глазах великая ей благодарность.
У наших славных однополчанок судьбы во многом сходны. В начале войны пошла добровольцем на фронт уралмашевка Полина Бурнашова. К дням формирования корпуса навоевалась, кажется, досыта, несколько раз была ранена. И все же не угомонилась. Из госпиталя пришла на костылях к командиру корпуса генералу Родину. «У нас, милая девушка, не лазарет, мы в бой вот-вот пойдем», — сказал генерал. «У меня раны быстро заживают. Не успеете сформироваться, как я буду годная».
И не пожалели командиры: за освобождение Унечи она оказала первую помощь и вынесла из-под огня около ста раненых с оружием. В Новозыбкове ее тяжело ранило, думали, не сможет вернуться в строй. А Полина догнала корпус в Польше и участвовала в завершающих сражениях Великой Отечественной войны.
Мало кто (даже из ветеранов) знают о бессмертном подвиге 19-летней комсомолки Галины Селековой, добровольца из Шалинского района Свердловской области.
Самые отчаянные головушки из роты автоматчиков старшего лейтенанта Пурвинского и те называли курносенькую Галину «храбрым дьяволенком». Можно лишь поражаться тому, как маленькая Селетова, взвалив на плечи тяжело раненных бойцов, переносила их на северный берег реки Нугрь, подальше от огня. Чистой любовью, рожденной испытаниями боёв, любили солдаты и командиры свою белокурую сестрёнку. И как они радовались, когда на орловской земле Галю Селетову наградили медалью «За отвагу» и орденом Красной Звезды, когда она была принята в ряды партии.
В наступлении на Каменец-Подольский Селетова и другие санинструкторы рот были прикомандированы к медсанвзводу мотострелковой бригады. Взвод отстал от батальонов и рот. В местечке Чемирцовы на него неожиданно наскочила прорывающаяся на запад немецкая колонна. Вражеские автоматчики окружили медиков. Схватка была неравной и жестокой. Силы сопротивляющихся медиков таяли, а Галина всё отстреливалась, не подпуская гитлеровцев к раненым подругам. Когда же немцы подошли совсем близко, Галя Селетова предпочла смерть плену и издевательствам — последнюю пулю она выпустила в себя.
Как не вспомнить санинструктора медицинского пункта тяжелого танкового полка комсомолку Розу Ахтямову! Она мечтала быть учительницей, обучать детей в своей родной Башкирии. Война нарушила её планы, она стала спасительницей наших солдат и офицеров. Не думая о себе, она проникала в горящие танки, выносила из огня раненых. Только во Львове она спасла от смерти 19 раненых бойцов.
Ей под стать и доброволец из Челябинска, санинструктор батальона Тоня Зубкова (ныне бухгалтер Челябинского радиозавода Антонина Филипповна Кожевина). Её храбрость была отмечена двумя орденами.
Вспоминая о подвигах наших сестрёнок, хотелось бы ещё назвать Анну Дульцеву, погибшую под Орлом, отважных санинструкторов Женю Безгодову, Таню Тюлякову, Машу Галкину, Валю Кузнецову, Лиду Карпишевич, Шуру Рычкову; санитарку и снайпера Марию Гайко; радисток — разведчиц Надю Кириллову, Раю Бабенко; неутомимых тружениц походной типографии Клаву Брызгалову, Милю Замараеву и Лену Бялкову, набиравших газету доброволец» с первого до последнего номера. [66]