Глава одиннадцатая

1

Чем больше Грабарь размышлял о побеге на самолете, тем очевиднее становилось, что на невооруженной машине прорваться им едва ли удастся. Надо было не только заправить самолет, но и вооружить его. Но как? Вот если бы Блюменталь не только предупредил об опасности, но и помог заправить и вооружить машину...

А главное — что сообщил Алексеев Бергеру? И что тот предпримет в ближайшие дни или часы?

Машинально протирая деталь за деталью, капитан перебирал один план побега за другим.

Дождаться ночи и попытаться бежать. Прорываться после взлета в сторону Чехословакии или Югославии.

Глупо. Все глупо. Это не решение вопроса. Надо заправить и вооружить машину. А для этого необходима помощь немецкого техника Блюменталя. Риск очень велик, но другого выхода Грабарь не видел. Он понимал, что времени у них с сержантом в обрез.

«Патроны для пушек «Ла-5» находятся где-то здесь, раз о них упоминал Бергер, — рассуждал Грабарь. — Вполне возможно, что Блюменталь имеет к ним доступ. Коли он согласится дать патроны, то останется перенести их и шланг на самолет».

Но перенести невозможно. Это может стать осуществимым лишь в том случае, если самолет будет в ангаре. Значит, надо сделать так, чтобы он оказался в ангаре...

Как поведет себя Блюменталь? Да, он предупредил об Алексееве. Но это еще ни о чем не говорит. Что, если он донесет Бергеру или Заукелю?

«А другой выход у тебя есть? — спросил себя Грабарь и тут же ответил: — Нет».

Нужно рисковать. Нужно переговорить с Блюменталем.

Пленные протирали ветошью детали, подносили их к ремонтировавшемуся самолету. У ворот ангара стоял охранник, на площадке под крышей — второй. Третий, с овчаркой, прохаживался в конце ангара.

Грабарь огляделся, взял с десяток поршневых колец и, распрямившись, направился к кладовке, где находился Блюменталь. Но в это время техник вышел из кладовки, закрыл ее и вместе с каким-то другим немцем направился к воротам ангара. Грабарь проводил их взглядом и вернулся на свое место.

Вот же незадача! И надо было Блюменталю уйти именно сейчас!

«Растяпа! — обругал себя Грабарь. — Раньше надо было думать!»

Время шло, а техника все не было. Вот раздалась команда строиться. Пленные потянулись сдавать инструмент. Грабарь ждал до последнего мгновения, надеялся, что Блюменталь вот-вот подойдет. Но пленных построили, пересчитали и повели к баранам, а Блюменталь так и не появился.

Приходилось отложить разговор до следующего раза. Но будет ли этот следующий раз? Ведь он не знает, сколько времени у них в запасе. Если Алексеев донес Бергеру о кусачках, то, может, уже и дня не осталось. Алексеев ведь знает, как Грабарь относится к Тесленко. Знают об этом и Бергер с Заукелем. Им ясно, что если сержанту потребовались кусачки, следовательно, к этому причастен и Грабарь…

Значит, надо использовать каждое оставшееся мгновение. Значит — действовать!..

2

— Мне надо поговорить с тобой, — сказал он утром Тесденко. — Выйдем-ка давай... Они вышли из барака.

— Бежать отсюда можно только на самолете, — начал Грабарь. — Уходить нужно в сторону Югославии, потому что немцы считают восточное направление побега наиболее вероятным и смогут поднимать истребители на перехват по всему маршруту. Недаром даже учебный полк расположен на востоке... Так вот, если со мной что-нибудь случится, учитывай все это...

— Товарищ напитан, — перебил его Тесленко, — почему вы об этом заговорили? Что с вами может случиться? Грабарь передернул плечами.

— С каждым из нас может что-нибудь случиться. А заговорил я потому, что давно хотел это сказать. Сейчас пришло время, Тесленко покачал головой.

— Вы что-то скрываете, товарищ капитан, — возразил он, с беспокойством поглядывая на Грабаря. — Вы чем-то встревожены.

— Сейчас меня вызовут летать, — сказал капитан. — Поэтому слушай и не перебивай. Приглядись внимательнее к лейтенанту Мироненко. Попробуй выяснить, что он за человек. Я за ним наблюдал, и мне кажется, что да него можно положиться. Немецкий техник Блюменталь может оказать содействие, если это не связано с большим риском. Нам он сочувствует.

— Понял.

— Техник Алексеев — провокатор. Тесленко вздрогнул.

— Что?! Кто вам сказал?!

— Заукель. Тесленко взглянул на него с изумлением,

— Заукель?!

— Я ведь знаю немецкий язык, — напомнил капитан. — И слышал его разговор с Бергером... А потом Блюменталь подтвердил... Тесленко судорожно вздохнул.

— Так...

— И последнее. Патроны к пушкам «Ла-5» хранятся где-то здесь, на складах. Тесленко подался к капитану.

— Ох ты... — сдавленно проговорил он. — Патроны... товарищ капитан, надо добыть их! Во что бы то ни стадо! Капитан отрицательно мотнул головой.

— Пока не предпринимай ничего, — предостерег он. — Все это мы обдумаем позже.

— Позже?.. А если нас сегодня же... «Вот именно»... — подумал Грабарь. Но промолчал. Увидев идущего к бараку эсэсовца, сжал руку сержанта выше локтя.

— Ну все. Пока. Это за мной.

— Желаю удачи.

— Ладно, ладно, — проворчал капитан. Он круто повернулся и зашагал навстречу эсэсовцу.

3

Капитан сел в кабину, закрыл фонарь и погладил ручку управления. «Удачи»...

«Нет, я никогда не рассчитывал на удачу, — подумал он. — Я всегда выполнял свое дело добросовестно, как лошадь. И на этот раз я выполню его добросовестно. Придется хорошо поработать».

Повернув голову. Грабарь увидел подъехавший к ангару грузовик. Из кузова, покрытого тентом, спрыгивали на землю немецкие курсанты. А из-за рощицы выезжали еще два грузовика. Это было что-то новое. Грабарь вырулил на старт и взмыл в небо. Он сразу понял, что противником его на этот раз был не курсант, а опытный летчик. Немец точно рассчитал угол атаки. Но капитан на долю секунды опередил его, он рванул ручку управления и дал левой ноги. Пушечные трассы вспороли небо возле самого самолета.

Вверх! На вертикали «фокке-вульф» должен обязательно отстать. Вверх!

«Что это? — лихорадочно размышлял Грабарь. — Показательный бой для поднятия духа курсантов после инцидента с Земцовым? И во имя этого самого духа решено меня сбить?»

Машина свечой взмыла в небо. Переворот! Самолеты с ревом и грохотом ввинчивались в синеву, проносились над самой землей, опять взмывали вверх.

Казалось, в воздухе находятся не две машины, а два десятка. Они заполнили все небо.

Тесленко, наблюдавший за боем, то и дело вздрагивал. Пушечные трассы опутывали машину Грабаря, как паутиной. Казалось, еще мгновение, и самолет вспыхнет, упадет на землю. Но каждый раз ему каким-то чудом удавалось вырваться из огненного кольца.

Опыт и мастерство позволяли капитану держаться, Он вертелся среди огненных трасс, рядом с ними, ускользал в сторону, возвращался. Он отступал и снова шел в атаку. Он проигрывал и неизменно оказывался в выигрыше.

Это была смертельная игра, но он должен был довести ее до конца. Вот когда капитан Грабарь миллион раз сказал спасибо создателю этой чудесной машины. Она была послушна малейшему движению рулей, устойчива, позволяла закладывать любой вираж. И самое главное — у нее была большая скорость, чем у «фокке-вульфа», большая, даже несмотря на то, что тот применял форсаж. Не будь преимущества в скорости, никакое мастерство не помогло бы капитану.

Снова атакует немец. Снова несутся рядом снаряды, Снова нужно уходить и возвращаться.

Грабарь не мог осуществить задуманное сразу. Необходимо было дать мотору выработать как можно больше горючего. Он вовсе не хотел, чтобы ко всем другим неприятностям прибавилась еще и угроза пожара. Но вот до конца боя остались считанные секунды. «Пора!» — сказал себе капитан. Он выбрал мгновение. Он рассчитал. Он увидел, как в воздухе вспухла пушечная трасса. И положил машину на бок.

Пули перерезали правую консоль «Ла-5». Рывок вверх! Переворот!

И машина сорвалась в штопор. Она беспорядочно кувыркалась, все стремительнее приближаясь к земле. От нее отделилось облачко дыма. Оглушительно взвыл мотор. Самолет дернулся. Еще мгновение он держался в воздухе, потом мотор чихнул и заглох.

Наступила мертвая тишина.

Тесленко закрыл глаза. Стоявшие у барака пленные замерли...

—... два...три...четыре...— считал капитал. Самолет раскручивало в жесточайшем штопоре.

—... семь...

Капитан терял сознание. В голове стоял оглушительный, все раздирающий звон.

— Не смей!

Он должен был удержать цифры. Все остальное не имело значения. Только цифры. И он, задыхаясь, хрипло выкрикивал их через равные промежутки времени:

— восемь... девять!

Он дал правой ноги и рывком оттолкнул от себя ручку. На самых высоких оборотах взвыл мотор, и самолет, словно выстреленный, метнулся к земле. Капитан бросил взгляд на крыло — пламя сорвало. Он сделал горку и выключил зажигание.

Машина ударилась о землю, подпрыгнула, еще ударилась и побежала по полосе. Капитан рванул фонарь и отстегнул привязные ремни.

Как только скорость пробега замедлилась, он приподнялся.

Вывалившись из кабины, он прокатился по крылу, упал на землю и откатился в сторону...

Немцы, наблюдавшие за полетом, загалдели. Они видели, каких нечеловеческих усилий стоила пленному советскому летчику эта посадка на искалеченной машине.

А в это время капитан лежал в стороне от самолета, следил за улетавшим «фокке-вульфом» и хохотал.

Это был неудержимый, истерический хохот, который капитан не в силах был подавить. Да он и не старался.

Это было разрядкой того невероятного напряжения, в котором он находился в течение пятнадцати страшных минут, показавшихся ему часами.

Тесленко помог Грабарю дойти до барака. Капитан едва переставлял ноги. Тесленко увидел, что на лице Грабаря появилась неровная клочковатая щетина. Сержант еще в полку заметил, что такая растительность часто появлялась на щеках летчиков, только что избежавших смертельной опасности. Он глядел на Грабаря с тревогой и жалостью. Он понимал, что капитан подставил себя под пули сознательно, хотя и не знал, для чего ему это было нужно.

Глава двенадцатая

1

За неравным поединком следили не только немецкие курсанты и пленные летчики. Еще более внимательно наблюдал за происходящим майор Заукель. Вместе с обер-лейтенантом Бергером он стоял на краю летного поля и не отрывал глаз от машин.

— Как ты находишь полет этого капитана? — спросил он Бергора, когда Грабарь в очередной раз умело вывел машину из-под удара и сам пошел в атаку, Обер-лейтенант чистил пилочкой ногти.

— Боюсь, что я мало в этом смыслю, — проговорил он, на секунду прервав свое занятие и равнодушно глянув на кружащиеся в небе самолеты. — Раз не сбит, значит, неплохо.

— Ты попал пальцем в небо, как говорят русские. Бергер ухмыльнулся.

— Тебе виднее. У тебя на этот счет опыт побогаче, — сказал он, намекая на то, что Заукель был дважды сбит на восточном фронте.

Майор покосился на Бергера. — Тогда мне было не до смеха,

— Охотно верю. Впрочем, ты должен благодарить их. — Он кивнул на стоявших у барака пленных. — Если бы не они, ты давно уже наверняка сгорел бы во славу германского оружия.

Заукель поморщился. Что за манера — без конца тыкать других носом в их неприятности!

И все-таки Бергер прав. Ему, Заукелю, повезло. После того как его сбили во второй раз, он долго пролежал в госпитале. А потом пришел приказ откомандировать его в тыл для организации экспериментального учебного аэродрома.

Эту идею он подал еще полтора года назад. Но из-за бюрократической волокиты и неразберихи в верхах дело затянулось. Только когда в этой русской мясорубке начали перемалываться целые авиационные полки и дивизии, в Берлине вспомнили о майоре Заукеле...

Самолеты пронеслись над аэродромом и скрылись за рощей.

— Что говорит о капитане твой колченогий? — спросил Заукель.

— У капитана среди пленных завидный авторитет.

— Этого следовало ожидать.

Бергер покосился на Заукеля и сказал как бы между прочим:

— Капитан и его маленький сержант настойчиво пытаются достать кусачки. Не знаю, что они собираются с ними делать... Заукель круто повернулся.

— Кусачки?! Вот как... Вызови-ка ко мне обоих! — И, помолчав, добавил: — Не сейчас. Прикажи привести их после обеда. Я жду сейчас полковника Вейса...

2

Когда после обеда пленных привели на работу в ангар, изрешеченный самолет Грабаря уже стоял там. Капитан обошел машину, внимательно осматривая повреждения.

Да, он рассчитал довольно точно, подставив под огонь плоскость. Но несколько пуль пробили и фюзеляж самолета.

Только сейчас Грабарь понял, насколько, в сущности, безнадежной была его затея. Капитан спрашивал себя, как он вообще мог пойти на такое. Если б еще была хоть какая-то реальная надежда на помощь Блюменталя...

Вскоре Блюменталь появился возле самолета. Улучив минуту, когда поблизости никого не было. Грабарь подошел к технику. «Терять уже нечего» — сказал он себе.

— Господин Блюменталь, где хранятся патроны н пушкам «Ла-5»?

Техник смешался.

— Откуда вы знаете о патронах?

— Слышал разговор Заукеля с Бергером. Есть здесь патроны?

— Да, — не сразу ответил Блюмеяталь. — На нижнем складе.

— На том, что за рощицей?

— Да.

— Кто заведует складом?

— Зачем вам это знать?

— Господин Блюменталь, мне нужны патроны. Техник вздрогнул.

— Что?!

— Мне нужны патроны, — повторил Грабарь. — Дайте их мне.

— Вы хотите бежать?

— Да.

Блюменталь подумал. Потом решительно сказал:

— Нет. Этого я не сделаю,

— Почему?

— Я — немец. Я не хочу помогать русским убивать немцев.

— Господин Блюменталь, есть разные немцы...

— Да. И все-таки они немцы. Откуда я знаю, в кого вы будете стрелять? Может, в такого же рабочего, как я,

— Много ли среди немецких летчиков рабочих?

— Немного. Но все равно...

— Мне нужно оружие для защиты. Я должен иметь его. Блюмепталь замотал головой.

— Нет. Я этого не сделаю… Нет. Грабарь вздохнул.

— Господин Блюмонталь, вам нравится то, что происходит на этом аэродроме? — спросил он терпеливо,

— Мне это не нравится.

— В меня, безоружного, стреляют. И в моих товарищей. Имею я право защищать себя? Блюменталь сгорбился, потом покачал головой.

— И все-таки — нет. Я не коммунист. Я очень многого не понимаю. Я рабочий, маленький человек, которому плохо. И который всего боится. Как вы думаете, что со мной сделают, если узнают, что я дал вам патроны?

— Расстреляют.

— Так чего же вы хотите?

— Получить от вас патроны. Так, чтобы никто не узнал, что дали их вы. Блюменталь замотал головой.

— Нет. Пожалуйста, не просите. Я хотел бы помочь вам. Но этого я не могу сделать. Мне и так не очень-то доверяют. Бергер знает, что моя жена в лагере. Не исключено, что за мной наблюдают и я могу поплатиться уже за одно то, что разговариваю с вами... Грабарь стиснул зубы.

— Господин Блюменталь, даю вам честное слово, что без самой крайней необходимости я не выпущу ни одной очереди.

Блюменталь уставился угрюмым взглядом в стену. Он молчал очень долго. Капитан весь подобрался. От решения техника зависит слишком многое.

— Нет, — сказал тот наконец. Капитан опустил голову.

— Я очень рассчитывал на вашу помощью — проговорил он глухо. — Вы хороший техник, господин Блюменталь, и вы должны понять: то, что произошло сегодня с этим самолетом, — не случайность...

Блюменталь смотрел на пленного летчика непонимающими глазами. Потом подошел к самолету, долго осматривал его, ощупывал крыло рукой. Когда он повернулся к Грабарю, на лице его было выражение растерянности.

— Значит... вы специально для этого пошли под пули?..

— Да.

Блюменталь хотел что-то сказать, но вдруг осекся и застыл.

— Ком! — послышалось рядом.

Грабарь обернулся и увидел здоровенного охранника. Рядом с охранником стоял Тесленко.

«Неужели к Заукелю? — мелькнуло у Грабаря. — Узнал про кусачки? Или, может быть, шланг?..»

Глава тринадцатая

1

Дело майора Заукеля только начиналось. В будущим он рассчитывал значительно расширить программу, выпускать машины в воздух не через час, а через каждые полчаса или даже десять минут. В ближайшее время ожидалось поступление еще нескольких советских самолетов: фашистам удалось захватить их на одном из участков фронта.

Из достоверных источников майор Заукель знал, что его эксперимент, к которому в верхах сначала отнеслись с недоверием, находил все больше сторонников. Из тех же источников стало известно, что майор Заукель скоро превратится в подполковника Заукеля.

Все это радовало майора, и он позволил себе даже некоторый «либерализм» по отношению к пленным. Запретил эсэсовцам избивать летчиков без причины. Распорядился улучшить питание пленных. Теперь дважды в день к литровой чашке баланды им давали по сто граммов хлеба вместо пятидесяти.

С особым вниманием майор Заукель присматривался к Грабарю. Он отлично понимал, что капитан — враг, враг сильный и расчетливый. Его покорность — только маска. Допусти он, майор Заукель, малейшую оплошность, и трудно сказать, что натворит этот вежливый и любезный капитан. Но, однако, он был необходим Заукелю, поскольку являлся одним из лучших летчиков.

Необходим в качестве мишени. Но мишень, решившая устроить побег, — это уже никуда не годилось.

Заукель испытующе глядел на стоявших перед ним Грабаря и Тесленко.

— Вы готовите побег, господин Грабарь? — спросил он,

— Нет, господин майор. Заукель презрительно сощурился.

— Сержант, зачем вам потребовались кусачки? Он задал этот вопрос почти шепотом и одновременно резко повернулся к Тесленко. Тот побледнел.

— Я... мне они не нужны.

— Ясно, — сказал Заукель, поворачиваясь к Грабарю. — Так как же, господин капитан? Зачем вам нужды кусачки?

— Мне они не нужны.

— Кто еще собирался бежать с вами?

— Мы не собирались бежать. Заукель кивнул Бергеру:

— Обработать.

Тот подал знак, и эсэсовцы поволокли летчиков из помещения. Прямо под окнами они принялись избивать их прикладами. Заукель с Бергером стояли в дверях, Время от времени Заукель останавливал избиение:

— Так кто еще собирался бежать вместе с вами? Когда? План побега? Говорите!..

Ответом было молчание

— Потеряв терпение, Заукель махнул рукой. На летчиков выпустили овчарок. Стоявшие вокруг эсэсовцы хохотали.

-Так кто еще собирался бежать вместе с вами?! Когда?..

Зажатый в мальчишеском кулаке Тесленко стебелек пырея стал красным...

2

Летчиков бросили в каменный мешок. Щелкнул ключ. Они остались вдвоем на холодном цементном полу под режущим глаза светом пятисотваттной лампочки. Грабарь стиснул зубы.

Сержант лежал в углу, поджав под себя ноги, и плакал. Опираясь руками о пол, капитан приподнялся, сел. Несколько минут сидел, покачиваясь, пока в глазах не исчезли кровавые круги.

— Не смей плакать! — сказал он сержанту. — Прекрати сейчас же, слышишь?

— Я не от боли, — прошептал тот.

— Все равно, не смей!

Тесленко судорожно всхлипнул. С трудом поднимая руки, Грабарь снял с себя остатки одежды и начал рвать их на полосы. Потом придвинулся к сержанту.

Тело мальчишки было страшным. Кожа висела лохмотьями, на руках, груди, ногах кровоточили глубокие раны. Капитану досталось еще больше: когда их рвали собаки, он сколько мог прикрывал собой сержанта.

— Встань!

Он помог сержанту подняться и начал перемывать. Тот кусал губы, стонал, вскрикивал при каждом прикосновении.

— Не надо... Не надо, товарищ капитан.

— Замолчи!

Грабарь туго стягивал тряпьем раны. Руки его дрожали, на лбу от напряжения выступила испарина — каждое движение стоило ему нечеловеческих усилий.

Закончив перевязывать сержанта, он занялся собой. Остатки куртки ушли на перевязку ног. Потом он разорвал куртку сержанта.

— Помоги мне перевязать руки и грудь. Тесленко с трудом придвинулся к нему.

— Не гляди так! Мы еще вырвемся, вот увидишь, — сказал капитан.

— Мне не вырваться... Я уже ни на что не способен.

— Эх! — проговорил капитан, морщась и стараясь сдержать готовый сорваться с губ крик. — Человек всегда способен на большее, чем он думает. Ну-ка, привяжи мне это, — указал он на кусок кожи возле левого локтя. — Да покрепче! Не бойся, стягивай сильнее!

Тесленко старался изо всех сил. Потом стянул капитану в нескольких местах грудь. Грабарь оглядел сержанта, потом себя.

— Ничего, — пробормотал он. — Ничего... Он закрыл глаза и привалился к стенке.

— Это — конец, — проговорил Тесленко, ложась на пол.

— Нет! — Грабарь открыл глаза. — Мы живы! И будем жить! Нас не так просто отправить на тот свет — он снова закрыл глаза. Передохнул. — Не ложись на цементный пол, — сказал он грубовато. — Не хватало еще, чтобы ты схватил воспаление легких! Если не можешь иначе, сядь и прислонись к стенке.

— Какая разница? — возразил Тесленко. — Это уже не имеет значения.

И тем не менее он приподнялся. Как ни странно было заботиться в их положении о том, чтобы не схватить воспаление легких, обыденность слов капитана заставила его на какое-то время забыть об ужасе всего случившегося.

— Как вы думаете, что они с нами сделают? — спросил сержант.

— Не знаю. Но нам все равно надо держаться. Во что бы то ни стало.

— Я попробую, — пообещал Тесленко. У него не было сил, у него страшно болело все тело. Провал особенно сильно подействовал на него: ведь он сам был во всем виноват. Эти кусачки... Но капитан держался, и Тесленко изо всех сил тянулся за ним. Только теперь он в полной мере начал понимать, что для него значил этот большой ворчливый человек.

— Товарищ капитан, я продержусь, — сказал он. — Я сделаю все, как нужно. Вы не беспокойтесь. Грабарь кивнул.

— Неудач может быть много, но когда-нибудь обязательно придет и удача. Не надо только отчаиваться. Но сам он мало верил своим словам,

3

Утром за ними пришел эсэсовец,

— Ком!

Грабарь начал подниматься, опираясь о стенку. Руки соскользнули, и он упал. Эсэсовец захохотал.

— Ком! Ком!

Капитан стиснул зубы, раздвинул ноги и встал. Затем протянул руку сержанту.

Держась друг за друга, они вышли из камеры. Их привели к майору Заукелю. В кабинете находился и обер-лейтенант Бергер. Заукель окинул летчиков взглядом.

— Ну что ж, вы прекрасно выглядите, — проговорил он, сощурившись. — Не вспомнили, кто еще собирался бежать с вами?

— Нет, — сказал Грабарь, Заукель повернулся к Бергеру и произнес по-немецки:

— Расстрелять! Впрочем...— он внимательно поглядел на Грабаря, потом на Тесленко. — Когда прибывает следующая партия летчиков?

— Через неделю, — сказал Бергер.

— Пускай полетают до прибытия новой партии. И последи, кто с ними еще связан. Такие наверняка есть.

— Слушаюсь, — сказал Бергер. — Только вряд ли они продержатся даже один вылет.

— Продержатся. — Он поднял глаза на Грабаря и сказал по-русски: — Надеюсь, капитан, сейчас у вас пропала охота заниматься побегами?

— Так точно, господин майор. Заукель усмехнулся.

— Вот и отлично. С завтрашнего дня вы с сержантом будете делать по два вылета в день. Это несколько ухудшит ваше положение, но виноваты в этом только вы сами. Вы меня поняли?

— Я вас понял, господин майор, — медленно проговорил Грабарь. Заукель кивнул эсэсовцу:

— Отведите в барак. Эсэсовец подтолкнул летчиков дулом автомата.

4

— Они хотели нас расстрелять? -спросил Тесленко, когда они оказались за колючей проволокой.

— Да.

— И что? Передумали?

Грабарю не хотелось говорить сержанту правду. Если он сейчас скажет, что им дана всего недельная отсрочка, это подкосит мальчишку. А его нужно было разозлить.

— Они решили, что нам не выдержать даже одного вылета, — проговорил он. — Поэтому и передумали. Тесленко остановился.

— Гады! — злобно проговорил он. — Посмотрим!.. Мы продержимся не один вылет. Мы продержимся столько, сколько потребуется! Тесленко от ярости даже о боли забыл.

— Ну погодите...-пробормотал он, сжимая кулаки. — Только вырвемся отсюда... Мы вам еще покажем...

Они прошли в барак. Пленные обступили их, сочувствовали, расспрашивали. Лейтенант Мироненко принес четыре бинта и пузырек с йодом.

— Раздобыл у югославов, — пояснил он. — Лечитесь,

— Спасибо, — поблагодарил Грабарь.

— Пустяки, — возразил лейтенант. — Когда я окажусь в таком же положении, вы поможете мне.

— Постарайтесь не оказаться. Лейтенант усмехнулся.

— Постараюсь. Но гарантировать не могу. Грабарь и Тесленко смазали раны, перевязались. Отдирать присохшие тряпки было мучительно больно, но после перевязки они почувствовали себя бодрое. Теперь хоть можно было не опасаться заражения крови. После баланды пленных, как всегда, повели в ангар.

Ремонт самолета Грабаря уже подходил к концу. Зато возле ангара появилась еще машина, насквозь изрешеченная пулями.

— На ней летал Логвинов, — сказал Мироненко капитану.

— Что с ним?

— Ранен. Вряд ли выживет.

— Вон что... Значит, теперь и по воскресеньям будем летать?

-Да.

Капитан нахмурился.

— Плохо дело...

Они вошли в ангар. Техник Блюмепталь молча махнул рукой в сторону горки деталей в углу.

Грабарь с Тесленко только делали вид, что работают. На самом деле им трудно было выполнять даже эти несложные движения.

Грабарь чувствовал, как его охватывает смертельная усталость и безразличие ко всему. На что еще надеяться? Принимая вчера решение пойти под пули, он верил, что это даст ему шанс вооружить машину. В ангаре, имея патроны, зарядить пушки не составило бы труда... Он надеялся на помощь Блюменталя. Он шел на смертельный риск. Он сделал все, что мог. И все оказалось бессмысленным. Не хотелось ни о чем думать, не хотелось ничего видеть, слышать. Забыться бы...

Неожиданно к Грабарю подошел Блюменталь. Капитан только сейчас заметил, как тот побледнел и осунулся.

— Что с вами, господин Блюменталь? — тихо спросил Грабарь. — У вас неприятности? Техник судорожно вздохнул, потом сказал:

— Они убили ее...

— Кого? — спросил капитан, не сразу сообразив.

— Жену.

— Откуда вы знаете?

— Утром принесли извещение... умерла от воспаления легких...— Блюменталь покривился.

— Понятно.

— Ничего вам не понятно! — дернувшись, сказал техник. — Вы слышали когда-нибудь, чтобы взрослый человек в нормальных условиях умирал от воспаления легких?

— Бывает.

— Может, и бывает. Но это-ложь. Они всем присылают такие заключения... всем, кого убили или замучили. Уж это-то я хорошо знаю. — Он стиснул зубы. — Побои и голод — вот что это, а не воспаление.

Он замолчал. Капитан не знал, что сказать, как нарушить тягостную паузу. Блюменталь заговорил сам:

-Вчера я сказал вам «нет». А сегодня...— Он выпрямился. — Я достану вам патроны.

— Что?! — Грабарь боялся поверить своим ушам.

— Я достану вам патроны,-твердо сказал тсхаик.— И заряжу пушки.

— Вилли... — пробормотал капитан. — Я никогда но забуду...

— А, что там, — отмахнулся техник. -Если вам это поможет...— Он отошел.

«Ну что, старина? — сказал себе Грабарь. — Вот и тебе в кои-то веки, кажется, повезло...»

Перед самым концом работы Блюменталь позвал капитана в кладовку и открыл спрятанный под стеллажом ящик:

— Вот.

В ящике лежали отливающие золотом патроны. Грабарь склонился и погладил холодный металл рукой. Это была жизнь. Он не мог оторвать от них взгляда.

— Спасибо, Билли.

— Спасибо скажете, когда все будет кончено. Грабарь внимательно осмотрел пушки своей машины, и еще один камень свалился с души: оружие было в порядке.

— Билли, и еще к вам одна просьба. Вы можете достать карту юга Германии? Блюменталь сморщил лоб.

— Достать можно. Правда, не знаю, устроит ли она вас... Из школьного учебника подойдет?

— Любую. Безразлично.

— Постараюсь, — пообещал Блюменталь.

— Хорошо бы побыстрее.

— Завтра принесу. — Он замялся. — Но вам нужно поторопиться. Любая случайность...

— Да, — сказал капитан. — Я понимаю. Он взял кусочек проволоки и заклинил гашетки, но так, чтобы в любой момент их можно было освободить. Кто знает, вдруг какому-нибудь немцу взбредет в голову нажать их?

Техник Блюменталь сдержал свое слово: на следующий день пушки были заряжены. Грабарь проверил их еще раз и ударом молотка смял защелку. Теперь до боекомплекта можно было добраться, только сломав лючок. Шланг, найденный сержантом, тоже лежал в кабине. Итак, в распоряжении капитана была не мишень, а вооруженный и грозный самолет.

Глава четырнадцатая

1

Бергер оказался плохим пророком — летчики не только поднимались в воздух, но и возвращались обратно. Истерзанные, едва переставлявшие ноги на земле, оказавшись в кабине самолета, они находили в себе новые силы для борьбы. Но сил становилось все меньше.

Долго продержаться они не могли. Делать по два вылета в день было тяжело даже для Грабаря. Сержанту же приходилось совсем плохо — и потому, что он очень ослаб, и потому, что у него было меньше опыта. К концу первого дня полетов он едва добрался до барака и как подкошенный упал на нары. Грабарь видел, какие героические усилия тот прилагает, чтобы не дать себя сбить.

Нужно было срочно, любыми средствами заправить самолет горючим.

Летчикам должна была помочь строгая до педантичности пунктуальность немцев, неукоснительно придерживавшихся раз заведенного порядка. Так, начав летать на «тридцатке», Грабарь летал на ней и до сих пор. Первый вылет он сделал в девять утра, и с тех пор его неизменно вызывали в это время. Правда, сейчас добавился полет в час тридцать. Тесленко летал в одиннадцать дня и пять вечера.

Сейчас весь план побега держался на сержанте. Немцы заправляли машины сразу после посадки. А поскольку вылет сержанта был последним, он мог с наименьшим риском попытаться перекачать бензин из своего самолета в машину Грабаря.

Но в первые два дня случая не представилось, а на третий сержант заболел. Поднялась температура, ночью он бредил и утром не смог встать.

Грабарь понимал, что из-за болезни немцы вряд ли отменят вылет. Если сержант не поднимется к одиннадцати часам, его просто пристрелят. Несмотря на то что Заукель, казалось, забыл об их существовании, Грабарь был уверен, что тот следит за каждым их шагом. Болезнь сержанта могла послужить толчком к тому, чтобы Заукель разделался с ними обоими.

Капитан не отходил от Тесленко ни на шаг, клал на лоб смоченную в воде тряпку, терпеливо поправлял по— вязкп. Лейтенант Мнропенко помогал ему.

— Ах ты, беда.… — качал он головой. — Надо же было такому случиться...

«Па чарзе, кали ласка. Па чарзе, кали ласка. Па чарзе...»

Капитан вдруг поймал себя на том, что без конца повторяет эту невесть откуда взявшуюся фразу:

— Па чарзе, кали ласка!

Потом вспомнил, что это из сказки, которую мать рассказывала ему в детстве. Кажется, там речь шла о попугае, жившем у шинкаря. Хозяин постоянно повторял эту фразу своим нетерпеливым клиентам, и попугай затвердил ее. Однажды он удрал от шинкаря. Налетевшие птицы начали беспощадно клевать чужака. А попугай без конца повторял:

— Па чарзе, кали ласка... По очереди, пожалуйста... До тех пор, пока его не заклевали.

— Глупости, — пробормотал капитан. Мироненко взглянул на него вопросительно.

-Да, нет ничего... — Капитан выпрямился. — Лейтенант, достаньте чего-нибудь жаропонижающего. Очень вас прошу.

— Я постараюсь… — сказал тот. — Но как быть... Он хотел спросить, как быть с вылетом Тесленко, но не успел. В барак вошел эсэсовец.

— Заключенный номер двадцать пять! На выход! Капитан повернулся. Он одернул куртку и шагнул вслед за эсэсовцем.

Вместо заключенного номер двадцать пять шел заключенный номер двадцать четыре. Эсэсовец взглянул на него с недоумением, но ничего не сказал. Вылет должен был состояться...

2

Если в те два дня, когда ему приходилось делать четыре вылета, капитан Грабарь не погиб, не сошел о ума и даже не пустил в ход имевшийся на самолете боекомплект, то только потому, что дал себе клятву скоро рассчитаться с фашистами за все. У него был к ним длинный счет, и он намерен был предъявить его.

На третий день прошел дождь. Полеты прекратились. Нескольких человек, в том числе и капитана с сержантом, немцы направили на стоянку чистить самолеты.

Грабарь протер свою машину, потом взял лопату и начал копать канавку между своим самолетом и машиной Тесленко. Подошел часовой, посмотрел. Грабарь указал на лужу под «шестеркой» сержанта:

— Сток.

Немец понял, кивнул головой и отошел. Грабарь с тревогой посматривал по сторонам. Прорыть канавку не сложно. Спрятать в ней шланг — вот что было трудно. Вокруг пленные, возле самолетов как заведенный ходит часовой.

Он спустился в капонир к своему самолету, вытащил из кабины конец шланга и продернул его под чехлом к баку. Потом поднялся наверх.

— Отвлеки ребят, — тихо сказал он сержанту. — Уведи в противоположный конец стоянки. Тесленко кивнул и отошел.

— Эй! Все сюда! — раздался вскоре его голос. — Нужно подровнять самолет! Пленные потянулись в его сторону. Грабарь вскочил на крыло своего самолета и выбросил из кабины шланг. Вода уже сбежала по прорытой им канавке. Капитан огляделся, подождал, пока часовой не скрылся за самолетами. Затем быстро уложил шланг в канавку, одновременно затаптывая его ногой.

Он успел проделать все это за считанные секунды, и когда часовой снова прошел мимо, Грабарь уже добросовестно тер тряпкой плоскость. Часовой скользнул по нему равнодушным взглядом и повернул обратно. Капитан перевел дыхание и вытер со лба выступивший пот.

Но дело еще не было закончено. Когда Тесленко вернулся к своему самолету, Грабарь шепнул:

— Конец шланга под чехлом на твоем самолете. Поднимись и незаметно продерни его к баку.

— Сделаю, — сказал тот, отходя. Минут через десять он спрыгнул с машины и кивнул: все в порядке.

Начинало темнеть. Грабарь не стал мешкать. Он снова поднялся на свой самолет, оглядевшись, склонился к концу шланга и потянул воздух. Из отверстия ударила тоненькая струйка бензина. Капитан опустил шланг в бак.

3

Когда они вернулись в барак. Грабарь сказал:

— Завтра летим. Теслевко кивнул.

— Вот только как мне попасть на аэродром вместе с вами? — спросил он. — Я уж голову себе сломал... Капитан покачал головой.

— Тебе не нужно попадать на аэродром вместе со мной. Тесленко поглядел на него вопросительно.

— А как же... Капитан положил ему руку на плечо.

— У нас есть не только бензин, — сказал он. — Самолет имеет полный боекомплект, Тесленко подпрыгнул.

— Что?! Где вы достали?! Как?

— Тише. Это уже не имеет значения. — Он сжал пальцами плечо сержанта. — Слушай внимательно. Как только меня вызовут, будь готов. Нам надо действовать очень быстро. Сразу после взлета я сшибу немца и разделаюсь с пулеметными вышками. Я прикидывал — это возможно. Увидишь, что я пошел на вышки, — беги к стоянке. Не жди, пока я сшибу их все. Немцам будет не до тебя, воспользуйся этим. Постарайся взлететь на любой машине, я тебя прикрою. Взлетай поперек аэродрома, прямо со стоянки, чтобы не пришлось разворачиваться и тратить время. Иди на юг на бреющем. Попробуем прорваться к Югославии. Тесленко кивнул:

— Понял.

— Еще одно. После взлета, что бы ни творилось на аэродроме или в воздухе, ни на что не обращай внимания. Не ищи и не жди меня. Иди прямо на юг. Если я задержусь, то догоню тебя в пути. Главное, воспользуйся суматохой, не теряй ни секунды. Тебе надо проскочить зенитное заграждение прежде, чем немцы сообразят, что произошло.

— А вы?

— Я — другое дело. У меня есть оружие и горючее,

— Понял. Сделаю.

— Где-нибудь по пути найдем площадку, там сядем. Это придется сделать скорее всего в Австрии. Я заберу тебя в свою машину. Правда, это будет сложновато... да — ничего. Однажды мне уже приходилось проделывать это.

— Когда?

— В сорок втором... Ты все хорошо понял?

— Да.

— Как ты себя чувствуешь? Сможешь добежать до стоянки? Не свалишься? — капитан внимательно поглядел на него.

— Не свалюсь. Только...— Тесленко замялся.

— Что?

— А как же остальные? Грабарь нахмурился.

— С остальными будет сложнее. Предупреди их о побеге, но только в самый последний момент, когда я уже пойду на вышки. — Он потер лоб ладонью. — Конечно, это плохо... плохо, что для них это будет полной неожиданностью и многие растеряются. Но предупредить заранее — это почти наверняка обречь дело на неудачу. Мы не можем рисковать. С нас достаточно и Алексеева. Кто может гарантировать, что среди пленных нет и других алексеевых... Тесленко кивнул:

— Да, так будет лучше.

— Значит, все. Ты все понял?

— Да.

— Тогда — спать. Ложись немедленно. Они разошлись и легли на нары. Но уснуть им так и не удалось. Они были слишком возбуждены и неотрывно думали о том, что принесет им утро...

Глава пятнадцатая

1

В девять утра капитана не вызвали на полеты. Он подумал, что эсэсовец запаздывает, но сердце тревожно сжалось. В полчаса десятого за ним тоже не пришли. В десять в бараке появился майор Заукель.

— Заключенный номер двадцать четыре! Ко мне! — скапал он. И капитан понял, что все погибло.

Он медленно поднялся. Тесленко сидел бледный и смотрел перед собой невидящим взглядом. Он тоже понял, что означает приход коменданта.

Майор Заукель неподвижно стоял посреди притихшего барака. Глядя на приближающегося капитана, он презрительно скривился.

— Ближе! Капитан подошел.

— Вы как будто собрались сегодня бежать? — спросил майор. — И даже на самолете?

Он шагнул вперед и неожиданно изо всей силы ударил капитана носком сапога в пах. Грабарь задохнулся. Заукель ударил его в лицо.

— Свинья! Он обвел взглядом пленных.

— Господин Грабарь ухитрился заправить свою машину горючим, рассчитывая, что мы не обнаружим этого. Но мы обнаружили. Господин Грабарь будет расстрелян.

«Расстрелян... расстрелян... расстрелял...— медленно доходило до сознания капитана. — Обнаружен только шланг — вдруг ясно и отчетливо понял он. — О боеприпасах он не знает! И, возможно, горючее еще не слито!» Он медленно выпрямился.

— Вы это очень хорошо продумали, господин майор...— сказал он тихо. Он обвел взглядом замерших в напряженном ожидании пленных. — Так же хорошо, как и все остальное, что вы делаете...— Он в упор поглядел на Заукеля. — Расстрелять на земле безоружного летчика — вот все, на что вы способны! — сказал он с презрением. — Вы трус и палач!

Внутри у него все дрожало, но он должен был довести это до конца. Он должен был выиграть, он чувствовал, что выиграет, если сделает все, как следует. Он знал, что каждое его слово слышит не только Заукель — его слушает весь затаившийся барак. Он шагнул к Заукелю.

— Очень жаль, господин майор, что мне не пришлось встретиться с вами в воздухе, — сказал он, заставив себя усмехнуться. — Даже на безоружной машине я сделал бы из вас окрошку.

Заукель обвел взглядом пленных. Потом высокомерно поглядел на капитана.

— Окрошку из вас сделаю я, — бросил он, круто поворачиваясь.

2

В двери показался эсэсовец.

— Ничего не меняется, — прошептал Грабарь сержанту. — И помни — не теряй ни секунды. Тот молча сжал руку капитана. Грабарь встал.

На каком самолете он взлетит? На «тридцатке» или... Он покосился на сопровождающего эсэсовца. Если его поведут к другому самолету, он убьет немца. Вырвать автомат и полоснуть... Потом разделаться с Бергером, если тот на стоянке.

Он замедлил шаг и сдвинулся правее эсэсовца. Тот не обратил на это внимания. Теперь они шли почти рядом, и до автомата, который держал немец, капитан мог дотянуться одним рывком. Он решил в любом случае завладеть своим самолетом. Он весь подобрался, готовый к мгновенному действию.

Немец подвел его к «тридцатке». Капитан сразу обмяк и глубоко вздохнул.

Бергер безучастно поглядел на пленного и отвернулся. Грабарь вскочил в кабину. Он сразу же потянулся к гашеткам и снял фиксирующие проволочки.

Бергер махнул рукой, взревел мотор, и машина побежала к взлетной полосе.

Капитан не стал дожидаться обычной команды. Он с ходу развернул машину и начал разбег. «Надо успеть, чтобы repp Заукель не полоснул на взлете».

Майора пока видно не было. Взлетев раньше, капитан выигрывал несколько секунд. Но набрать высоту до прихода Заукеля он не успел. Оглянувшись, он увидел, что «мессершмитт» стремительно падает на него сверху. Капитан метнулся в сторону.

Майор Заукель пока не стрелял. Видимо, он хотел ударить наверняка. Он прошел рядом, и Грабарь увидел его смеющееся лицо.

Это был последний смех майора Заукеля. В следующую секунду «мессершмитт» оказался в сетке прицела, и капитан рубанул из пушек по фонарю кабины.

Видимо, Заукель был убит сразу же, потому что самолет так и не вышел из пике.

Стоянка, и возле самолетов — две темпые фигуры. Бергер и эсэсовец. Самолет коротко продрожал, и оба растянулись на земле.

Напитан бросил машину на пулеметную вышку у стоянки. Очередь буквально разнесла деревянное сооружение — капитан видел, как брызнули в стороны щепки. Сделав горку, он перескочил через лесок и с ходу ударил еще одной очередью по вышке у барака. Он видел, что попал. Перед носом самолета мелькнула диспетчерская, и Грабарь с трудом удержался от соблазна полоснуть по ней: нужно было беречь боезапас. Он развернулся. Снова с грохотом пронесся самолет над бараком, и снова полетела щепа от вышек…

Глава шестнадцатая

1

Как только капитан скрылся, Тесленко подошел к лейтенанту Мироненко,

— Бежать хотите?

Тот стоял возле нар и рылся в соломе в изголовье, что-то отыскивая. Услышав слова сержанта, он повернулся и медленно сел на доски.

— Ты часом не сумасшедший, мальчик? Тесленко с досадой передернул плечами.

— Я говорю серьезно. Капитан взлетит на вооруженной машине. Пулеметные вышки он собьет, можно захватить самолеты. Если будут преследовать — прикроет. Предупредите, на кого можно положиться. Только учтите, где-то в Австрии нам придется садиться и дальше пробиваться самостоятельно. Мироненко выпрямился.

— Так ты не шутишь?

— Я давно разучился шутить, лейтенант. Особенно такими вещами.

— Но откуда у него снаряды?

— Вам не все равно? Есть боезапас, есть получасовой запас горючего.

— Все ясно. Я готов.

Лицо Мироненко стало твердым, глаза сузились. С аэродрома донесся гул мотора.

— Подожди минуточку. Лейтенант метнулся к летчикам и что-то торопливо зашептал. Через минуту все десять человек выскочили из барака вслед за Тесленко.

Яркий солнечный свет слепил им глаза. Было не по-осеннему тепло, изредка набегал слабый ветерок, ласкавший лица. Летчики с напряжением смотрели в небо, где с секунды на секунду должны были появиться самолеты.

А Тесленко глядел на ворота и чувствовал, как его тело покрывается липким потом.

— Во... ворота! — глухо проговорил он. — Ворота на замке!

Летчики одновременно повернулись к нему. Обычно днем ворота на замок не закрывались — немцы считали достаточным часовых на вышках. Сегодня сквозь железные прутья был виден замок. Перелезть было нельзя: над острыми прутьями на полтора метра поднималась колючая проволока.

— А, черт! — выругался кто-то.

— Сбить замок!

— Чем?

— Минутку! — сказал Мироненко. — Стойте спокойно, я раздобуду ломик.

Лейтенант бросился в барак. Через несколько секунд он выскочил обратно и, приподняв куртку, показал спрятанную под ней монтировку.

— Ч-черт! — выдохнул Тесленко, вытирая дрожащими руками пот со лба. — Из-за такой дряни...

В небе почти одновременно появились две машины и пошли на сближение. Резко и отрывисто проклекотало, и немецкий самолет, дымя, ринулся к земле.

Ухнул за аэродромом взрыв, от которого вздрогнула земля, — шумно ушел из жизни майор Заукель. Над бараком пророкотала краснозвездная птица, и сразу угловая вышка дрогнула от хлестнувшей по ней очереди.

— Быстрее! — крикнул Тесленко. Летчики рванулись к воротам. Лейтенант Мироненко сунул монтировку в дужку замка, навалился всем телом. Замок не поддавался. На помощь кинулось сразу несколько человек.

С вышки, находившейся справа от ворот, ударила пулеметная очередь. Рядом с Тесленко мягко, без стона осел Мироненко. На его лице промелькнуло недоумение, он потрогал рукой бок, поднес к глазам окровавленные пальцы. И повалился на чужую, враждебную землю, чтобы уже больше не подняться никогда.

Очередь была короткой, и больше никто не пострадал. Пулемет захлебнулся сразу же: самолет капитана прошел над вышкой и разнес ее так же, как и предыдущие,

— Ломай!

Дужка замка хрустнула.

Летчики распахнули ворота, вырвались из-за проволоки и бросились к стоянке.

2

Пленные не знали, что часовой, находившийся на вышке у стоянки, не был убит. Пули попали ему в ноги, он потерял сознание, но быстро пришел в себя. Оглядевшись, он заметил бегущих к самолетам пленных. Он потянулся к пулемету и припал к прицелу.

Тесленко, напрягая все свои силы, бежал одним из первых. Он почувствовал, как пуля дернула плечо, но только мотнул головой. Рядом упали двое товарищей. Быстрее! Самолеты были рядом. Снова протрещала очередь, кто-то вскрикнул. Вот до самолета всего несколько шагов. Оставалось сделать последний рывок, и тут снова застучал пулемет.

Тесленко споткнулся. Боли он не почувствовал, но правая нога превратилась в деревяшку, которую он перестал ощущать как часть тела. Сержант со всего маху рухнул на землю.

Он попробовал было подняться, но не смог. А самолет — вот он, рядом, можно рукой дотянуться.

Тесленко зарычал. Он повернулся и, хватая руками траву, покатился к машине. Уцепился за крыло и, задохнувшись от боли, мешком свалился в кабину.

Некогда было оглядываться. Некогда думать о ранах. Справа от него чихнул мотор, зарокотал, машина тронулась с места. Тесленко сдвинул сектор газа и включил зажигание. Самолет ожил, задрожал.

Боль в ноге стала нестерпимой, но одеревенение прошло, и Тесленко мог ею действовать.

Самолет катился все быстрее за ранее начавшей разбег машиной. Это была «восьмерка», но кто в ней сидел, Тесленко не знал. Вдруг «восьмерка» как-то странно качнулась и завиляла. Еще секунда — хвост самолета занесло, машина упала на правое крыло и круто развернулась, едва не задев истребитель сержанта. Видимо летчик был убит выстрелами с вышки.

Толчки ослабли, и Тесленко почувствовал, что машина наконец оторвалась от земли. Рядом прошла «тридцатка» Грабаря — совсем близко, так что сержант разглядел встревоженное лицо капитана. Тесленко кивнул, и Грабарь развернулся на юг. Сержант пристроился к его машине. Оглянувшись, Тесленко увидел сзади еще три самолета, которые тянулись за ними. Остальным подняться не удалось.

3

События на аэродроме развернулись настолько стремительно, что никто не успел организовать преследование. Лишь минут через десять были оповещены находившиеся вокруг зенитные части и близлежащие аэродромы. Но зенитчики уже ничего не могли сделать — они лишь ошеломленно глядели в ту сторону, где скрылась группа советских истребителей.

Грабарь напряженно следил за землей. На его коленях лежала карта, которую достал техник Блюменталь. Это была школьная мелкомасштабная карта, пользоваться которой в качестве полетной в нормальных условиях никто не стал бы. Но сейчас годилась и она.

Первая часть плана удалась. Теперь надо было сделать не менее сложное — отыскать подходящую площадку и сесть, чтобы забрать в свой самолет сержанта.

Это было не просто и потому, что не везде отыщешь площадку, и потому, что садиться предстояло на враждебной земле. Беспокоило капитана и другое: сможет ли он взлететь вместе с сержантом? Тогда, в сорок втором, когда Грабарю подобным же образом пришлось вывозить из-за линии фронта Ковалевича, дело было проще. Старший лейтенант не был истощен и обессилен. Он перекинул ногу в кабину, уцепился за куртку и привязные ремни Грабаря и таким образом продержался весь полет.

Но другого выхода нет. Посадку нужно делать, в Австрии. Он рассчитывал на то, что вряд ли немцы успеют быстро предупредить тамошнее командование о побеге, да и неожиданность появления Советских истребителей должна сыграть свою роль.

Внизу показалась голубая полоска — речка Инн. За ней — Австрия. Пора искать площадку, потому что горючее у Тесленко и других летчиков вот-вот кончится.

Капитан внимательно присматривался к земле. Наконец он увидел небольшую зеленую лужайку. Он качнул крыльями: «Делай, как я!» — и пошел вниз.

В это время на горизонте появилась какая-то точка, показавшаяся капитану подозрительной. Приглядевшись, он понял, что это самолет. Он шел куда-то в сторону, но, заметив истребителей, повернул к ним.

Вряд ли это могла быть погоня, скорее всего просто случайный немецкий летчик, которого разобрало любопытство. Но беглецам от этого не было легче.

Капитан круто взмыл вверх. Немца надо было сбить, иначе, поняв, кто перед ним, тот немедленно вызовет целую свору.

Капитан оглянулся и с досадой увидел, что остальные самолеты тоже повернули за ним. Предупредить их он не мог — шлемофонов у летчиков не было, немцы выдавали их только на время полетов. Оставалось надеяться на то, что у беглецов хватит бензина до следующей площадки или они сами догадаются сесть.

Немец спокойно шел навстречу. Это был «мессершмитт» старого типа, довольно плохой самолет по сравнению с «Ла-5». Даже оказавшись рядом с советскими машинами, немец, видимо, не сразу понял, с кем столкнулся. Как-то нерешительно он начал отворачивать в сторону, потом сделал горку и пошел на сближение.

— Ах ты ж, дрянь, — пробормотал капитан. Он бросил свою машину в боевой разворот и нажал гашетку. Стукнула очередь. «Мессершмитт» клюнул, попробовал выровняться, но Грабарь уже сделал следующий доворот и полоснул по мотору. Медленно заваливаясь на правое крыло и дымя, немец пошел к земле.

Грабарь начал было делать разворот, чтобы отыскать площадку, над которой они пролетели, но заметил впереди еще одну лужайку и пошел к ней. Он сделал круг, определяя, смогут ли сесть самолеты. Площадка была довольно просторной, и капитан начал снижаться.

Машина коснулась земли, сделала пробег и развернулась. Через небольшие интервалы приземлились и остальные беглецы.

Грабарь не стал выключать мотор — он ждал, когда Тесленко доберется до него. Но машина приземлилась, а сержант не выходил. Грабарь вылез из кабины и побежал к самолету Тесленко.

Тот сидел в кабине, прислонившись к борту, и на лице его не было ни кровинки.

Подбежали остальные летчики, среди которых капитан увидел Соломеина. Лицо его сияло, он размахивал руками и все время порывался сказать что-то капитану. Наконец он дернул Грабаря за рукав и выкрикнул:

— Вот это-работа! Класс!.. Капитан огляделся.

— А Мироненко? Он не смог взлететь?

— Погиб, — сказал кто-то. Грабарь помрачнел.

— Жаль. Помогите вытащить сержанта и перевязать, — попросил он.

Летчики бросились на помощь. Они вытащили Тесленко, быстро перевязали и перенесли к самолету Грабаря.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Соломеин.

— Увезти его в Югославию.

— Он не сможет продержаться, — проговорил тот с сомнением. — Оставьте лучше с нами, а сами улетайте!

— Я продержусь! — сказал Тесленко, услышав эти слова. Капитан кивнул головой,

— Поднимите его ко мне,

Летчики помогли сержанту забраться в кабину. Од ухватился за привязные ремни капитана. Грабарь поглядел на оставшихся троих летчиков.

— Машины — поджечь! — приказал он. Протянул им листок. — Возьмите карту. Пробирайтесь на юг, к Югославии. Постарайтесь найти партизан.

— Поняли, товарищ капитан.

— Ну, до свидания. Может, еще и свидимся...

— До свидания!

Грабарь дал газ. Машина разбежалась и прыгнула в ослепительно голубое небо.

Она становилась все меньше и меньше. Вот она последний раз блеснула в солнечных лучах и растаяла.

Летчики проводили ее взглядами. Потом посмотрели друг на друга.

— Ну... пошли и мы.