Тревожный рассвет

От легкого прикосновения руки дневального сержант Баев вскочил моментально, подобно взведенной пружине, снятой с предохранителя. Руки автоматически потянулись к пирамиде с оружием.

— Стась, Стась! — услышал наконец он спокойный голос товарища. — Ротный зовет.

Только теперь, оглядевшись, он понял, что все спят, а значит, тревоги не было. «Чего же в такую рань подняли?» — подумал с досадой. Но быстро сообразил, что командир роты старший лейтенант Валерий Потиенко, которого он, сержант Баев, очень уважал за заботу о подчиненных, справедливость и отвагу (два ордена заслужил в боях с душманами), по пустякам поднимать не станет.

Ночная прохлада освежила сержанта, отогнала остатки сна. Стояла удивительная тишина, лишь слышались отрывистые команды патрулей да тарахтение энергопередвижки. В деревне под Тюменью, куда Станислав частенько ездил к деду с бабкой, он тоже просыпался нередко вот так же рано. Просыпался от большого концерта природы — песнопения птиц и кваканья лягушек. И как завороженный слушал эту непередаваемую благодать. «Здесь ни птиц, ни лягушек не слышно», — вздохнул он.

Войдя в ротную канцелярию, сержант с порога хотел было, как всегда, четко представиться. Но Потиенко махнул рукой, мол, проходи, ждем. Кроме него здесь находились командир батальона майор Владимир Ковальчук и какой-то афганец с усталым лицом, в костюме европейского покроя. «Э-э, и впрямь предстоит важное дело», — пришел к выводу Баев.

— Товарищ Хаким из местного отделения ХАДа — к нам за помощью, — вступил в разговор комбат.

«Наверное, нужно что-то срочно разминировать», — подумал сержант. Однако ошибся: на этот раз к саперам обратились с другой просьбой.

— Сегодня ночью душманы напали на кишлак, что в долине Орлов — мы там однажды работали, — продолжал комбат.

— Так точно, товарищ майор, — сказал Баев, — обнаружили десять противотанковых мин итальянского производства.

Ковальчук кивнул головой в знак согласия:

— Нападение произошло часа три назад и было отбито отрядом самообороны и царандоевцами (милиционерами), приехавшими туда, по словам товарища Хакима, уже после вечернего намаза. Далеко банда уйти не могла, где-то в окрестных пещерах прячется, чтобы выждать момент и уничтожить непослушных дехкан. Надо обязательно найти ее, чтобы не пролилась кровь невинных людей.

— Обязательно найти, — с сильным акцентом произнес по-русски хадовец. При этом его глаза сверкнули решимостью, а руки крепко сжались в кулаки. — Главарь банды из местных баев. Мы давно пытаемся его взять, но каждый раз он уходит, как песок сквозь пальцы.

Сотрудник службы безопасности далее сказал, что с этим делом могли бы справиться собаки из минно-розыскной службы. Если мины в земле ищут, то банду на поверхности наверняка найдут. Комбат в знак согласия кивнул головой и спросил:

— Не подкачаете?

— Зорро постарается, — ответил сержант.

...Вчера Баеву с его неразлучным другом по кличке Зорро пришлось здорово попотеть на испепеляющей жаре. Разминировали дорогу в Змеином ущелье, рассекающем склон мощного скального кряжа глубоким рубленым шрамом. Один конец ущелья упирался в заснеженные вершины гор, другой растекался в уютную зеленую долину. Как обычно, к работе приступили в рассветных сумерках, когда походившая на кремнистую ленточку и вытянувшуюся среди зелено-желтых квадратов и прямоугольников полей, арчовых рощиц и коричневых дувалов дорога еще была пуста. Она и ждала саперов: только после того как они объявят: «Мин нет, путь свободен», смогут пойти колонны машин, «бурубухайки» афганских торговцев.

Много таких дней у сержанта. Все их он помнит. А вчерашний — тем более. Выступили бронегруппой в составе трех бронетранспортеров и боевой разведывательной дозорной машины (БРДМ). Как миновали последний пост охранения, остановились. Из машины легко, пружинисто первой выскочила собака, за ней — Баев, рядовые Сергей Анохин, Виктор Круцкий, другие товарищи.

— Вперед, земляк, — скомандовал командир взвода старший лейтенант Владимир Дубинин. Земляками Баева были почти все офицеры части — заканчивали в разное время в Тюмени высшее военно-инженерное командное училище имени маршала инженерных войск А. И. Прошлякова.

Вся группа теперь двигалась со скоростью, которую задавали они — сержант Баев и Зорро. За ними с миноискателями — рядовые Анохин и Круцкий, оба награждены медалью «За отвагу». Шли молча, стараясь избежать лишних звуков, чтобы не прозевать в наушниках миноискателя зуммер найденной «слепой смерти». Мина и впрямь слепая смерть, она неразборчива в выборе жертвы. Баеву припомнились слова матери из последнего письма (хотя они по-разному варьировались в каждом из полученных писем): «Будь осторожен, сынок». А саперу без осторожности никак нельзя: ошибается он, понятное дело, всего лишь один раз. И хотя приходится иметь дело с изощренными «игрушками» американского, итальянского, английского производства, Баеву и его товарищам везет.

«У Стася талант работать с собаками», — так говорили и в Тюменской школе собаководства, и в подмосковной школе, куда Баев поначалу попал служить со своим Зорро. Так говорят и теперь, в части. На счету сержанта и Зорро только одних противотанковых мин около сотни. Значит, сотни спасенных жизней.

Зорро, выйдя на дорогу, особого беспокойства не проявлял. Преданными глазами посмотрев на хозяина, спрашивал, мол, начинать? И, получив команду, натянул поводок. Он рыскал от одной обочины к другой, замедлял шаг возле дорожных заплат, рытвин, подолгу втягивая воздух...

Прошли, наверное, около двух километров. Мин не было. И напряжение потихоньку начало спадать. А тут еще ослепительно и весело брызнуло солнце, вырвавшись из-за зубчатых горных вершин. На мгновение показалось, что никакой опасности нет. И тут Зорро уткнул нос в дорожную рытвину, поскреб по ней лапой — осторожно-осторожно, так заботливая хозяйка вытирает пыль с дорогих вещей. Потом поднял голову и умными глазами посмотрел на Баева. Станислав в награду потрепал ему холку. Подошедший Сергей Анохин приложил к рытвине миноискатель и покачал головой. Что означало: железом тут и не пахнет. Выходит — пластмассовая. Зорро не ошибается.

Командир взвода, отдав команду: «В укрытие!», направился к предупреждающей указке, поставленной Баевым. Встал на колени, в своем маскхалате совсем слившись с выгоревшей землей, и бережно, одними пальцами начал расчищать землю. Углублялся долго и невозмутимо-спокойно. Ямка получалась удивительно точной по кругу, словно рыли ее буром. Наконец показался желтый ребристый бок мины. Пальцы стали работать еще медленнее.

Пот ручейками стекал к подбородку Дубинина и капал прямо на мину. Но офицер, казалось, не обращал на него внимания. И только закончив расчистку, он тыльной стороной ладони провел по лбу и начал распускать шнур с привязанной к нему маленькой «кошкой». Потом зацепил ею желтый пластмассовый бок мины, отошел на длину шнура, спрятался в укрытие и дернул. Мина выскочила из своего гнезда. Дубинин подождал, а через минуту подошел к ней и вывернул взрыватель — беленький штырек с круглой крышкой.

Весь этот процесс Станиславу Баеву хорошо знаком. Сам не раз выкапывал мины, обезвреживал их.

Да, вчера на дороге пришлось поработать особенно много, пока не прошли до контрольного диспетчерского пункта, что почти на самом перевале ущелья. Думал, что сегодня-то Зорро сможет отдохнуть: собаке тоже нужен отдых. Не вышло. Подняли раньше обычного, и, судя по всему, день предстоит жарче вчерашнего...

Возвратившись из канцелярии роты, Баев взял сумку с собачьими лакомствами и направился кормить Зорро. Радостно взвизгнув, собака лизнула Станислава в щеку. «Вот, Зорро, придется нам с тобой и сегодня поработать, — вздохнул сержант, — ничего не поделаешь». Он был бы рад назвать Зорро ласково, но инструктор не должен баловать животное. И так допускал поблажки, хотя учил других в школе собаководства соблюдать дистанцию, занимаясь с собаками.

Вскоре поднятая по тревоге рота Потиенко усаживалась в бэтээры. Рядом с Баевым умостились неразлучные Сережа Анохин и Виктор Круцкий. Поглядывая то на него, то на Зорро, они качнули подбородками и дружно запели детскую песенку: «Преданней собаки нету существа...» А Зорро и впрямь, положив голову Станиславу на колени, смотрел на него, готовый в любую минуту отдать за него жизнь.

На пути в долину Орлов «броники» штурмовали косогоры, выбоины, крутые спуски и подъемы. В открытые люки проникал поток прохладного воздуха. Ночь еще тащилась, как древняя старуха, которой недостает сил выбраться из ущелья. Но звезды уже тускнели, и на фоне неба стала вырисовываться гора.

В дальнейшем сидели молча: кто внимательно всматривался в предгорье, откуда в любую минуту могли ударить душманы, кто вспоминал родные края, а кто задумался о своем солдатском житье-бытье. Сидели воины с суровыми лицами. Быстро повзрослели вчерашние мальчишки в Афганистане. Многое, себя в том числе, видят другими глазами. Они не страшатся, как не страшились и наши деды, в тревожное время бандитских пуль, ударов в спину, злобной клеветы.

Станислав посмотрел на часы, двигались уже не менее полутора часа. За это время банда могла далеко уйти. «Глупая вещь, эти часы, — проплыло у него в голове. — Меряют безмерное время». А мысль опять возвращается к тому же: душманы уходят все дальше и дальше, а они пока к ним не приближаются.

Вскоре колонна въехала в долину Орлов. Станислав посмотрел в утреннее прозрачное небо: орлов в нем не было. Наверное, птицы еще спали. Не могло же случиться такого, чтобы в долине Орлов не было орлов!

Кишлак с тремя десятками домов с плоскими крышами и светло-коричневыми, почти желтыми дувалами примостился у подножья крутой горы. Окрест лежали клочки обработанной земли. Они здесь обложены камнями. Как, наверное, непросто на этой каменистой, выжженной горячим солнцем почве растить хлеб, подумал Станислав.

Встретить прибывших вышли все мужчины от мала до велика. У многих оружие — автоматы, винтовки, старинные «буры», сохранившиеся еще со времен борьбы с английскими колонизаторами. Мальчишки, с худыми лицами, в лохмотьях и буквально все как один босые, что-то радостно кричали. Преобразились и застывшие глаза аксакалов. Их изможденные, окаменевшие лица повеселели. Одеты они были в заношенные длиннополые рубахи, а на головах — выцветшие от солнца и долгой носки чалмы.

— Какая ужасающая нищета, — покачал головой сидевший рядом Сергей Анохин.

Когда «броник» остановился, Баев первым делом подозвал к себе худого паренька:

— Держи, бача, — протянул он ему прихваченную в дорогу булку хлеба.

— Ташакор, шурави! — прижимая хлеб к груди, как самый дорогой на свете подарок, ответил мальчишка.

Сердце сжалось у сержанта от боли за мальчишку. Кем он станет, этот худющий бача? Выживет ли? Не упадет ли, сраженный душманской пулей? Ведь в таких вот пацанах — будущее афганской революции. Ради них на истерзанной и многострадальной земле идет яростная борьба с отребьем, выращиваемым щедрыми, подачками из-за океана.

В кишлаке уже находилось подразделение афганской армии. Его командир в лихо заломленной фуражке представился старшему группы командиру роты Потиенко. Потом улыбнулся, глядя на Баева и его собаку, подошел к сержанту и крепко пожал ему руку. И другие афганцы с надеждой смотрели на него. Станислав каждой своей клеткой почувствовал, какая огромная ответственность падает на него и его Зорро.

А он, Зорро, особого беспокойства не проявлял. Умудренно посматривал на толпу, даже чуть равнодушно, и все время бросал взгляд на хозяина: «Не пора ли за работу?»

Утреннюю прохладу давно растопило жаркое солнце. Уже сейчас хотелось пить. Станислав из фляжки налил в согнутую ладонь воды — Зорро вылакал ее шершавым языком. Налил еще — Зорро снова вылакал. Так повторилось несколько раз.

— Пей сам теперь, Стась, — улыбнулся Круцкий, откручивая крышку фляги. — Чую, что придется нам сегодня попотеть. Пей, пей, Стась.

Отпив несколько глотков, сержант заметил:

— Хороша водичка! Вкуснее вроде бы ничего не пил. Баев и Круцкий дополнили свои фляги водой из термоса и стали ждать. Подошел командир роты.

— Ну что, товарищ сержант, — обратился он к Баеву, — будем брать след?

— Так точно! Будем!

Тут же приступили к делу. Зорро начал прорабатывать место, откуда бандиты пытались напасть на кишлак. Он пока слабо натягивал поводок. Станислав его не торопил. Силы надо беречь, собака все сама понимает. Не понуждал и тогда, когда Зорро, взяв след, пошел в горы. Станислав следовал за ним и осязал всем телом, как проступает, противно щекоча, пот. Уже не капали, а струйки сочились по лицу, под майкой.

Миновали перевал через хребет, что полукольцом охватывал долину Орлов, и углубились в лунный ландшафт — сплошные камни, ни единого деревца, даже трава не росла. Тропа огибала валуны, отвесные скалы, цеплялась за выступы и снова бежала по плоскогорью. Позади, тяжело дыша, спешили афганские и советские солдаты. Они то отставали, то приближались вплотную. Командир афганских сарбазов давно снял с себя лихо заломленную фуражку и охрипшим, простуженным голосом поторапливал подчиненных.

Потиенко своих не понукал: хорошо подготовленные физически, они не растягивались, шли дружно, ни на секунду не теряя из виду друг друга, готовые к бою. Сколько уже бежал Зорро, никто не знал. Всем казалось, что преследование длится бесконечно, хотя до полудня было еще далеко. Солнце палило неимоверно. Люди находились — создавалось такое впечатление — не на земле, а в жарко натопленном тандуре (печке).

Вокруг — ни души. Только преследователи и их «подопечные», наверняка, засевшие где-то в пещере. Где? Сколько еще предстоит идти? И главное — откуда ударят? След не кружил и не петлял. Зорро с тропы никуда не сворачивал: бандиты, видимо, не предполагали, что искать их будет собака. А может, они совсем исключили погоню?

Да, не хватает пока в молодой революционной армии сил, чтобы покончить со всеми бандитами. Что ж, если душманы не думают о погоне, тем лучше. Зорро иногда останавливался, вынюхивая след, и вновь устремлялся вперед. Как ему приходилось туго, понимал, пожалуй, один лишь Станислав. Все остальные, измочаленные, вымотанные, думали только о том, как бы скорее завершить всю эту гонку да лицом к лицу столкнуться с «духами».

Вот уже устал и Зорро. Он оседал на задние лапы, брюхо его иногда доставало до земли, уши обвисли. Станиславу жаль было собаку, но команды на отдых он не давал. А именно он, Баев, сейчас обладал такой властью.

Привал все же сделать пришлось. Афганские товарищи растянулись. Для многих из них, вчерашних дехкан, изнуренных постоянным недоеданием и непосильным трудом, дорога была слишком трудна. И в случае нападения душманов среди них могли быть значительные потери.

Как и всегда, первым пил Зорро, жадно лакая воду. Во фляге едва оставался глоток, когда он отвернул голову вправо: значит, утолил жажду. Свой глоток выпил и сержант. Тотчас в его мыслях возникла звонко-струйная речка, что бежит, рассекая пополам деревню, где жили дедушка и бабушка. Какая холодная и прозрачная вода в ней! Станислав представил, как с разбегу влетает в реку, ощущая тугую прохладу... Сладостные воспоминания. А здесь кругом за сотни верст речки нет, так что с разбегу в изумрудное течение не влетишь.

Там, где остановились, выцветшая трава, а вернее — кое-где торчащие тоненькие безжизненные травинки не шевелились — казалось, они вбиты в землю. Не было ветерка. Это хорошо, подумал Баев. Ветер сейчас нес бы не свежесть, а духоту.

В долине Орлов, наверное, по весне цветут маки, но они не пахнут разнотравьем, как бывает на покосе в Сибири. Станиславу приходилось видеть цветение маков неподалеку от расположения части. Они там огромные, красные, точно капли крови, или черные, будто всеми забытые вдовы. А в его родном краю другие цветы — ромашки, незабудки, васильки, колокольчики, масса других, названия которых он не знает...

Афганские солдаты со скулами, обтянутыми бурой, потрескавшейся кожей, с красными глазами лежали неподвижно. Невдалеке от них рядовой Анохин пересохшими губами пытался что-то петь: «Для остановки нет причин, иду, скользя, и в мире нет таких вершин, что взять нельзя...» «Откуда это?» — лениво спросил себя Станислав.

«Да это же Высоцкий», — хотел сказать Баев вслух. Но промолчал, лишь про себя повторил: «Среди нехоженых дорог одна — моя...» И верно, для него сейчас есть только одна тропа и ведет она прямо в бандитское логово. Не пройдя ее, нельзя честно шагать по другим дорогам.

И снова Зорро, взяв след, натянул поводок. Он шел, покачиваясь, — совсем обессилел. И только собачья преданность, верность своему хозяину вели его вперед.

— Не могли они уйти в Пакистан, — обращаясь к Хакиму, хадовцу, утвердительно говорил старший лейтенант Потиенко. — Следовательно, они должны быть где-то рядом. Может, еще один бросок...

— Да, где-то рядом, — замотал головой Хаким. Он что-то гортанно крикнул командиру афганских сарбазов. Тот передал команду по колонне, видимо, подтягивая людей и приказывая им усилить бдительность.

Почувствовал усталость и Станислав. Порой он ни о чем не думал. Брел и брел за собакой с гудящей головой, забывая, куда и зачем. Внезапно бездумность проходила, и он пугался: не просмотрел ли Зорро след в это мгновение? Нет, собака верно вынюхивала маршрут. И когда тропа круто взяла вверх, сержант, как говорится, печенкой почувствовал, что бандиты где-то неподалеку. Скорее всего, в том вон черном окошке, выделявшемся на скале. Он напрягся: Зорро занервничал, а это наивернейший признак опасности. Натянул поводок.

Тотчас же сверху ударили автоматы. Пули брызнули по валунам, не долетая до солдат.

— Рассредоточиться! — крикнул Потиенко.

Примерно такая же команда прозвучала и по-афгански.

«Началось», — тревожно пронеслось в голове Станислава. Душманы вели сильный огонь из того самого черного окошка на скале.

Афганские и советские солдаты пошли в атаку. А затем все сидели в отбитом у врага укреплении и удивлялись, как смогли вскарабкаться на эту головокружительной высоты скалу. Зорро нежно смотрел на своего хозяина, который собрал из всех фляг по капельке воды и угощал собаку с ладони. Уходящее за горы солнце краснело, точно раскаленный металлический слиток.