Две карты

Медленные январские сумерки. Кружась в воздухе, неторопливо падают редкие снежинки. Узкая улочка, каких немало в Пеште — центральной части венгерской столицы. Серые, местами в черных полосах гари стены домов. Мертвыми глазницами глядят выгоревшие окна. Торчат стропила из-под крутой крыши, покореженной бомбежкой. Косо свисает изрешеченная осколками вывеска над витриной, наглухо задернутой железной шторой. Где-то за домами изредка бухают пушечные выстрелы, глуховато рассыпаются пулеметные очереди. А на этой улочке, за линией обороны гитлеровцев, в их тылу, тихо и безлюдно.

Но чьи следы на тротуаре, припорошенном свежим снегом? Кто прошел только что? Следы ведут вдоль тротуара к арке ворот, пересекают тесный двор, теряются в проломе в стене дома, потом появляются с противоположной стороны его, петляют по развалинам разбитых бомбами зданий, дворами и переулками...

А по следам, присматриваясь к ним, спешат двое. Один — в черной шляпе, надвинутой на уши, в длинном пальто. Другой — в суконной шапке с козырьком, куртке со шнурами на груди, высоких военных сапогах. У того и другого на рукаве трехцветная повязка с изображением четырех черных скрещенных стрел. Такие повязки носят венгерские фашисты. Вместе со своими германскими хозяевами они сидят в обороне, патрулируют в кварталах, лежащих за передним краем. Такие могут безнаказанно и ограбить и пристрелить по первому подозрению. Жители Будапешта стараются не попадаться им на глаза.

Эти двое идут крадучись. У каждого правая рука в кармане.

За кем же гонятся, кого выслеживают они?

Петляющие по переулкам и дворам следы ведут к передовой. Их оставляют на свежем снегу пятеро быстро шагающих людей. Тот, что идет первым, высок, бородат, на нем коричневая теплая шапка, просторное потертое кожаное пальто, брюки навыпуск — это старший лейтенант Калганов. Следом за командиром, слегка сутулясь, широко шагает рослый парень в короткой желтоватой куртке — Веретеник. Рядом с ним третий — маленький, щуплый на вид, с острыми чертами лица. Он одет в широкий, явно ее по росту темный плащ, лихо сдвинута на затылок шапка. Это закадычный друг Веретеника Малахов. За ними идет, осторожно поглядывая по сторонам из-под черных густых бровей, невысокий, с маленькими, но очень приметными черными усами Максименко. Он в накидке какого-то неопределенного цвета. И последним, выделяясь крупной фигурой, шагает, временами неторопливо оглядываясь, одетый в зеленоватый реглан Никулин.

У всех пятерых автоматы, но они спрятаны под одеждой. Еще никто из них не видит, что по пятам бегут две фашистские ищейки.

Откуда же идут пятеро разведчиков, какое задание выполняли они в тылу врага на этот раз?

* * *

Еще в декабре, когда отряд только начинал действовать в Будапеште, Калганова вызвал начальник штаба флотилии капитан 1 ранга Свердлов и поставил задачу раздобыть сведения, где в Дунае выше Будапешта противником поставлены мины, затоплены суда, какими путями, свободными от этих опасностей, пользовался враг. Эти сведения нужны для будущего, когда бои в Будапеште закончатся, Дунай освободится ото льда и корабли флотилии снова пойдут вверх по реке вместе с наступающими войсками.

Выполнить это задание, казалось, невозможно. Нужные данные есть в документах или на картах, где зафиксирована навигационная обстановка. А где найдешь это? В каком-нибудь вражеском штабе? Но как узнать в каком и как туда проникнуть?

Разведчики много думали о том, как же выполнить задание. Калганов все время имел в виду предположение, высказанное ему начальником штаба, когда тот ставил задачу: навигационные документы могут быть в управлении Дунайского пароходства, ведь венгерские торговые суда, выполняя военные перевозки для гитлеровцев, ходили по Дунаю выше Будапешта, пока не замерзла река.

От местных жителей разведчики знали, что управление пароходства находится в одном из центральных кварталов Пешта, в глубине расположения врага. Было решено для начала отыскать кого-либо из служащих пароходства. Пользуясь тем, что Жоржевич хорошо владел венгерским языком, разведчики опрашивали местных жителей. Те охотно помогали в розыске. После долгих поисков к Калганову наконец привели служащего пароходства. Выяснилось, что он всего-навсего курьер, ничего не знает о навигационных документах. Но он сказал, что, по его мнению, документы, возможно, хранятся в секретном отделении пароходства. И главное — курьер назвал одного из чиновников этого отделения. Правда, он не мог сказать, где живет этот чиновник — в освобожденной части Будапешта или в одном из кварталов города, еще запятых врагом.

Тем не менее конец ниточки был уже в руках разведчиков. Теперь нужно размотать весь клубок. Это помогла сделать девушка Мари из дома, соседнего с тем, в котором располагались разведчики.

Кареглазая миловидная девушка, была приветлива с матросами и охотно рассказывала им о себе. Разведчики знали, что она студентка Будапештского университета, живет со своими родителями, а ее брат, тоже студент, арестован салашистами, и с тех пор о нем нет никаких вестей. Мари с жаром говорила, как она ненавидит и салашистов, и их немецких хозяев. После некоторых колебаний Калганов, посоветовавшись с товарищами, решил привлечь Мари к розыскам. Когда Жоржевич по поручению Калганова спросил Мари, не сможет ли она найти кого-либо из сотрудников городского справочного бюро, которое, как было известно, находится в освобожденной части города, девушка охотно взялась выполнить поручение.

Вскоре она привела пожилого человека, которого отрекомендовала как служащего адресного бюро. Калганов назвал ему фамилию чиновника и попросил найти по картотеке адрес.

Адрес чиновника был найден. Оказалось, что он живет на одной из улиц, находящихся в нашем тылу. В тот же день Жоржевич и Чхеидзе разыскали его и привели к Калганову. Но оказалось, что чиновник в секретном отделении занимает незначительную должность и ничего не знает о навигационных документах. Все же он оказался полезным: назвал фамилию и адрес своего начальника, старшего чиновника, имеющего доступ к секретной документации; его квартира в той части города, которая еще в руках врага. Значит, придется идти за передний край...

На поиски отправились Калганов, Жоржевич, Чхеидзе, Монайкин и Неверов. С ними пошла и Мари.

Переходили на вражескую сторону днем, воспользовавшись тем, что внимание противника было отвлечено боем, разгоревшимся поблизости.

Уже спускались ранние зимние сумерки, когда они приблизились к дому, где находилась квартира чиновника. Дом с виду выглядел пустым, как и многие дома Будапешта в те дни, — жители спасались от бомбежек и обстрелов в подвалах.

Оставив матросов скрытно наблюдать за улицей, Калганов с Мари и Жоржевичем вошли в подъезд и поднялись по лестнице. Мари указала на дверь одной из квартир.

Дверь оказалась запертой. На стук, как и можно было предположить, никто не отозвался. Калганов попросил Мари попытаться разыскать чиновника в убежище и сказать ему, что его подчиненный, младший чиновник, пришел по поручению полиции и ждет у дверей квартиры.

С нетерпением и тревогой ожидали Калганов и Жоржевич возвращения девушки.

Вот снизу по лестнице зазвучали шаги, гулко отдаваясь в тишине безлюдного дома.

С площадки Калганов и Жоржевич увидели: рядом с Мари по лестнице подымается осанистый человек в очках, одетый в добротное черное пальто и черную же из стриженого меха высокую шапку, какие носят зимой в Венгрии состоятельные люди. Он недоуменно оглядел двоих неизвестных, видимо ища среди них своего подчиненного. Но на площадке было уже темно, лица различались с трудом.

Калганов дал знак Любише, и тот быстро, решительным тоном сказал чиновнику:

— Зайдем в квартиру, нужно переговорить.

Растерявшийся чиновник дрожащей рукой вынул из кармана ключ, открыл дверь. Когда все вошли в квартиру и дверь захлопнулась, Калганов сказал Любише:

— Объясни ему, кто мы, и растолкуй, что нам от него требуется.

Услышав русскую речь, чиновник пошатнулся и опустился на стул. Широко раскрытыми глазами он смотрел на незнакомцев, и даже в тусклом свете зимнего дня было видно, как быстро запотевают его очки. Губы чиновника дрожали, зубы постукивали. Казалось, он не понимал, о чем его спрашивают. Некоторое время он не мог произнести ни слова. Но постепенно пришел в себя, успокоился и стал отвечать.

Чиновник рассказал, что управление пароходства после начала боев в Будапеште не функционирует, но в здании управления все осталось как было и оно охраняется. Наиболее важные документы из секретного отделения были переданы представителю германского командования, но некоторые документы служащие пароходства утаили: в сейфе секретного отделения находится лоция Дуная с нанесенной на ней обстановкой. В сейфах и шкафах остались и некоторые другие документы, в которых зафиксировано, какие места на фарватере опасны для плавания. Но ключей ни от шкафов, ни от сейфа, сказал чиновник, у него нет и у кого они — он не знает.

Как проникнуть в секретное отделение? Для этого надо знать расположение помещений управления и как оно охраняется. Из ответов чиновника можно было понять, что он и сам может дать кое-какие сведения об обстановке на фарватере. Но расспрашивать его подробно — надо немало времени. Да и расспросив, нельзя отпустить — об этом разговоре никто не должен знать.

Калганов решил увести чиновника с собой. Когда он через Любишу объявил ему об этом, чиновник дрожащим голосом попросил разрешения проститься с семьей. Согласиться на это Калганов не мог: опасно, можно навлечь слежку. Но велел Любише сказать чиновнику, что позже его отпустят домой. Мари Калганов послал в подвал сказать жене чиновника, что по важному служебному делу ее муж будет отсутствовать несколько дней, пусть она не беспокоится.

Над крышами Будапешта уже опускалась зимняя ночь, изредка прорезаемая светящимися трассами снарядов и пуль, когда разведчики вывели чиновника из дома. Вместе с ними вышла и Мари.

Разведчики пробрались дворами и безлюдными переулками почти до самого переднего края немцев. Когда приблизились к нему, стало уже совсем темно, наступил комендантский час. Теперь немецкие и салашистские патрули будут останавливать каждого прохожего. Значит, идти можно только скрытно... Не желая подвергать Мари лишнему риску, Калганов предложил ей идти одной. Мари ушла. Если ее и задержат, она сумеет отговориться.

Между передовыми позициями противника разведчики пробирались известными им лазейками — через выгоревшие дома, проходными дворами, пустыми траншеями на улицах и в скверах. Чиновник следовал за ними послушно. Все шло благополучно. Только в самом конце пути, когда нужно было пересечь последнюю улицу, по разведчикам застрочил немецкий пулемет. Но они, а с ними и чиновник, которому, конечно, хотелось жить, сделали рывок, и через несколько секунд все были в безопасности. Вскоре выяснилось, что и Мари удалось благополучно миновать вражеские позиции. Она пришла еще раньше.

Теперь можно было обстоятельно расспросить чиновника. Он рассказал все, что знал, начертил план расположения помещений в здании управления пароходства, указал подходы к зданию и где примерно можно встретить охрану.

Пока Калганов и Жоржевич вели все эти расспросы и готовились к поиску, разведчики — это было примерно через сутки после их возвращения — получили новое важное задание: выяснить, как обороняются гитлеровцами подступы к Эржебет-хид — мосту, находящемуся в их тылу и соединяющему с Будой еще удерживаемые ими кварталы Пешта. Эти сведения нужны были командованию для подготовки удара в направлении моста.

Второе задание, как и первое, было срочным. Посоветовавшись с матросами. Калганов решил выполнять оба задания одновременно, действуя двумя группами. В первую, для разведки возле моста Эржебет, вошли Веретеник, Малахов, Никулин и старшим — Максименко. Вторую, которая должна была достать документы из здания пароходства, составили Глоба и Чхеидзе, возглавил ее сам Калганов. Он припас несколько толовых шашек и запальный шнур, чтобы подорвать двери и сейф.

Когда все было готово, Калганов и Максименко напомнили всем, что, успешно проведя оба поиска, они не только ускорят победу, но и предотвратят многие жертвы с нашей стороны, а значит, нужно не жалеть себя, хотя и быть предельно осторожными.

В начале ночи обе группы скрытно от противника прошли через передовые позиции врага в прибрежных кварталах Пешта и углубились в его тыл. Пройдя немного, группы разделились. Максименко повел свою к мосту, Калганов свою — к управлению пароходства. Перед тем как разойтись, условились, что встретятся к концу ночи в развалинах многоэтажного дома, разбитого прямым попаданием авиабомбы.

Ничто не нарушало ночной тишины. Затих, может быть ненадолго, гул боя. Держась в тени зданий и оград, от подъезда к подъезду, из ворот в ворота, временами прячась в них, чтобы осмотреться, пробирались Калганов, Чхеидзе и Глоба к зданию управления. Калганов уверенно вел матросов по незнакомым улицам. Он отлично изучил план города и хорошо помнил все, что рассказал чиновник. Не было оснований опасаться, что тот обманул: до поры до времени он оставлен на базе разведчиков и прекрасно понимает, что будет с ним, если обнаружится, что дал заведомо ложные сведения.

По сведениям чиновника, управление помещается в конце улицы, второй дом от угла, четырехэтажный. Мимо все время ходят патрули: на этой улице находится еще несколько учреждений.

Разведчики уже дошли до соседнего с управлением здания и спрятались в его подъезде. Присматривались, как лучше проникнуть в здание. Через дверь нельзя: она на виду, да к тому же заперта. Окна первого этажа высоко. Но угол здания поврежден бомбой или залетевшим снарядом — в стене чернеет большой пролом. Калганов хотел дать знак Глобе и Чхеидзе пробираться к пролому, как позади них на улице послышались мерные приближающиеся шаги. Разведчики притаились. Мимо подъезда неторопливо прошли два салашиста с винтовками на ремнях. Справиться втроем с двумя врагами нетрудно. Но исчезновение патруля может быть быстро замечено. А неизвестно, сколько времени потребуется, чтобы разыскать документы.

Три разведчика терпеливо ждали, пока патруль пройдет.

Патрульные дошли до здания пароходства, миновали его, постояли на углу. Слышно было, как к ним подошел еще кто-то, очевидно встречные патрульные, донесся невнятый разговор, мелькнул огонек — наверное, закуривают. И опять послышались приближающиеся глуховатые на присыпанном снегом асфальте шаги — патруль возвращался.

Два салашиста снова прошли мимо темного подъезда, где затаились разведчики.

Как только шаги патрульных затихли, Калганов, Глоба и Чхеидзе быстро перебежали к зданию управления и юркнули в пролом.

Непроглядная тьма стояла внутри здания. Но пользоваться фонариком Калганов сразу не рискнул: могут заметить снаружи. Шел на ощупь, припоминая, что рассказал чиновник о расположении коридоров и комнат. Поднялись по лестнице на второй этаж. В конце коридора в темноте нащупали обитую мягкой кожей дверь. Это про нее чиновник сказал, что она ведет в секретное отделение. Нашарив запор, дверь без особого труда открыли отмычкой. Вошли. Осторожно посветили фонариком. Небольшая комната. Посередине — квадратный полированный стол, по стенам — большие фотографии под стеклом: пароходы, виды Дуная. Посреди внутренней стены — черная железная дверь. За нею-то и должно быть секретное отделение.

Железная дверь, как и предполагали, оказалась запертой. Как открыть ее? Проще всего подорвать, для того и взяты толовые шашки. Но воспользоваться ими можно только в том случае, если звук их взрыва затеряется в гуле артиллерийской стрельбы. Иначе взрыв неизбежно привлечет внимание патрульных, поднимется тревога.

Как на грех, в этот ночной час орудия замолкли. А весь расчет разведчиков был на то, чтобы подорвать двери и сейф под артиллерийский «шумок».

Решили попытаться вскрыть дверь без шума.

Поручив Чхеидзе наблюдать за улицей из окна, Калганов с Глобой начали взламывать дверь.

Они долго возились над запором, пытаясь потихоньку выворотить его заранее припасенным ломиком. Но запор оказался очень прочным. Час шел за часом, а дело не двигалось. Калганов и Глоба в темноте искровянили пальцы о неподатливый металл, но запор оставался на месте.

Ночь уже шла к концу. Скоро начнет светать, и тогда выбраться, не обратив на себя внимание патрульных, будет еще труднее...

Убедившись, что взломать дверь, несмотря на все усилия, не удастся, Калганов скрепя сердце дал приказ уходить. Когда выбрались из здания пароходства, Калганов оставил поблизости, в пустом доме, Глобу и Чхеидзе, с тем чтобы они в течение дня до его возвращения наблюдали, не произойдет ли перемен в патрулировании, не возникнет ли какая-нибудь новая опасность.

До рассвета оставалось совсем немного, когда Калганов встретился, как было условлено, в руинах разбомбленного дома с Максименко и другими разведчиками. Их тоже постигла неудача: близко к мосту Эржебет подойти не смогли — противник чрезвычайно бдителен в часы ночного затишья.

— Ну что ж, — сказал Калганов, выслушав Максименко, — не сумели ночью, придется днем. Поведу я.

Уже рассвело, когда разведчики, изрядно попетляв по дворам и переулкам, обходя позиции гитлеровцев, все же сумели пробраться близко к мосту, на набережную. Спрятавшись среди покрытых снегом камней, там, где набережная была разрушена бомбами, они в течение нескольких часов вели наблюдение, и Калганов нанес на карту все обнаруженные предмостные позиции врага, отметил, где стоят батареи, прикрывающие подступы к мосту.

* * *

Основные данные были собраны. Но разведчики не привыкли ограничиваться минимумом достигнутого. Они остались близ моста, чтобы еще понаблюдать, какие силы и средства перебрасывает по нему противник в Пешт из Буды. Договорившись с Максименко о встрече на условленном месте, Калганов, как только начало темнеть, поспешил обратно к управлению пароходства.

Чхеидзе и Глобу он нашел там, где и оставил. Они сообщили, что возле управления ничего не изменилось, патрулирование ведется в прежнем порядке.

Выждав, пока совсем стемнело, Калганов, Чхеидзе и Глоба, улучив минуту, когда патруль отошел, проникли в здание управления тем же путем, что и в прошлую ночь, через пролом на углу. Калганов надеялся, что на этот раз взрывчатку удастся использовать: наши батареи бьют по позициям врага в Пеште где-то не очень далеко, временами слышатся разрывы снарядов.

Оставив Глобу и Чхеидзе внизу у пролома, чтобы они вовремя могли предупредить об опасности, Калганов поднялся на второй этаж к железной двери. Он решил сам подорвать ее. Подрывному делу Калганов обучался еще осенью сорок первого года, когда готовился действовать под Москвой, во вражеском тылу.

Подвесив к дверному запору толовую шашку и запалив шнур, Калганов быстро спустился к матросам.

Гулко бухнуло наверху. Но, как назло, во время взрыва не раздалось ни пушечного выстрела, ни разрыва снаряда.

Как и опасался Калганов, взрыв привлек внимание патрульных, которые находились в эту минуту, видимо, поблизости. Матросы, затаившиеся вблизи пролома, слышали, как двое патрульных подбежали, остановились неподалеку, помолчали, очевидно прислушиваясь, потом встревоженно заговорили...

«Сунутся — придется обезвредить», — обеспокоенно подумал Калганов, хотя сталкиваться с противником сейчас никак не входило в его расчеты.

Патрульные поговорили еще и как будто успокоились. Вероятно, они посчитали, что где-то вблизи разорвался случайно залетевший снаряд. Вновь послышались их размеренные шаги, они удалялись...

Теперь наверх поднялись Калганов и Глоба, Чхеидзе остался внизу на посту.

Взрывчатка сделала свое дело: покореженный замок железной двери едва держался. Выломать его окончательно не составило труда. Легко открыли и вторую, оказавшуюся за железной, дверь. И вот наконец Калганов и Глоба вошли в секретное отделение. Посветив фонариком, увидели: окна закрыты плотными ставнями, по стенам высокие железные шкафы, между ними вделан в стену массивный сейф. Пока Глоба, взяв ломик, выламывал двери шкафов, Калганов пристраивал толовые шашки к сейфу. Он делал это аккуратно, стараясь не повторить ошибки, которую совершил, когда ему впервые пришлось подрывать сейф, — осенью в белградской крепости Калемегдан, где помещался немецкий штаб морских сил на Дунае и куда в разгар боя за Белград ворвались разведчики. Тогда по неопытности Калганов подвесил заряды к дверцам сейфов, и после взрыва в них остались только обрывки бумаг. Сейчас он пристраивал шашки на гранях сейфа, возле замка и петель, так чтобы бумаги внутри остались целыми.

К тому времени, когда была закончена подготовка к взрыву сейфа, Глоба выломал двери всех шкафов. Калганов отослал его вниз, к Чхеидзе. Прежде чем поджечь шнур, Калганов решил собрать из шкафов документы, которые могут оказаться полезными. При свете фонарика он стал быстро просматривать бумаги. Он почти не знал венгерского языка, но по внешнему виду того или иного документа довольно точно определял, какого он характера, может оказаться полезным или нет. В найденную в одном из шкафов кожаную курьерскую сумку Калганов заталкивал распоряжения германского и венгерского командования, перечни обстановочных знаков на участках фарватера, докладные начальников портов и капитанов кораблей о замеченных препятствиях, приказы и распоряжения по пароходству, указания о путях следования судов.

Когда Калганов выбрал из шкафов все, по его мнению, цепное и набил бумагами курьерскую сумку, он поджег шнур и с сумкой спустился вниз к ожидавшим его Глобе и Чхеидзе. Снизу они услышали, как на втором этаже ухнул взрыв.

Калганов надеялся, что и этот взрыв не возбудит серьезных подозрений патрульных, тем более что как раз в эти мгновения прогремели и разрывы снарядов. Но уже через несколько секунд после взрыва на улице послышались быстрые приближающиеся шаги.

С тревогой прислушивались разведчики к этим шагам. Салашисты — их, кажется, уже несколько человек, может быть, сошлись два патруля — обаспокоенно разговаривают. Вот они, постояв, прошли к углу, остановились у пролома, о чем-то заспорили. Взрыв в пустом здании, если они его слышали, не мог не насторожить их. Войдут, чтобы установить причину?

Разведчики ждали, готовые ко всему.

Но вот резкий, требовательный голос, очевидно старшего из патрульных, оборвал спор. Разведчики увидели, как, едва различимые в ночной темноте, показались в проломе согнутые фигуры в шапках с большими козырьками и карабинами наперевес. Несколько салашистов, вполголоса переговариваясь, пролезли через пролом внутрь здания, совсем близко около спрятавшихся в тени разведчиков. Затаив дыхание, разведчики слышали, как салашисты прошли всего в двух-трех шагах мимо них в коридор первого этажа, как они остановились в его конце, возле лестницы, ведущей наверх. Если салашисты пойдут по лестнице, надо идти следом и, как только они поднимутся на второй этаж, напасть на них.

Но патрульные, постояв возле лестницы и не услышав ничего подозрительного, видимо, окончательно утвердились в мысли, что в здании никого нет и что два взрыва были взрывами случайных снарядов. Вряд ли салашисты могли всерьез поверить, что так далеко от передовых позиций могут оказаться русские. Да и зачем русским быть в управлении пароходства?

Громко разговаривая и пересмеиваясь, салашисты направились обратно, видимо, они уже ничего не опасались. Их голоса и шаги гулко отдавались в пустом здании. Вот они снова прошли мимо разведчиков и вышли тем же путем — через пролом.

Как только на улице стихли шаги салашистов, Калганов, оставив Чхеидзе и Глобу на всякий случай у пролома, поспешил наверх, к сейфу. Дверца сейфа была повреждена, но еще держалась. Калганов начал выворачивать ее ломиком, и ему изрядно пришлось попотеть, прежде чем она отвалилась, громко проскрежетав.

Посветив внутрь сейфа фонариком, Калганов увидел там папку с документами, бумаги, аккуратно сложенные стопками.

Рассматривать все это и определять, что ценное, а что лет, не было времени. Калганов помнил, что сказал чиновник: карта обстановки в сейфе. Поэтому он сгреб в охапку все, что находилось в сейфе, и поспешил вниз к ожидавшим его матросам.

Засунув все взятое из сейфа в ту же курьерскую сумку, разведчики, пользуясь тем, что патрульных в эту минуту не было близко, выскользнули через пролом и забежали в ближайший двор. Там в укромном уголке, осторожно посвечивая фонариком, просмотрели все взятое в сейфе. Среди бумаг нашли сделанную в виде альбома лоцию — карту дунайского пути с нанесенными на ней обозначениями минных полей и затопленных судов. Чиновник не обманул. Калганов спрятал лоцию у себя под кожанкой, спрятал, как самую ценную добычу сегодняшней ночи. Благодаря этой лоции весной, когда боевые корабли пойдут вместе с наступающими войсками, им не будут опасны мины и подводные преграды, отмеченные на карте.

Остальные захваченные бумаги старший лейтенант поделил поровну между Глобой и Чхеидзе и приказал им немедленно, пока еще темно, возвращаться.

Прежде чем расстаться с матросами, Калганов объяснил им, в каком месте намерен при возвращении пройти вместе с группой Максименко через передний край противника, и велел предупредить об этом наших пехотинцев, чтобы те не обстреляли своих.

Глоба и Чхеидзе ушли. Командир был уверен, что они сумеют незаметно для врага пройти на нашу сторону.

В условленном месте старший лейтенант нашел Максименко.

Еще целый день велась разведка.

Под вечер Калганов дал команду возвращаться. Оба задания были выполнены. Под кожанкой у него лежала взятая из сейфа драгоценная лоция. Там же лежал план Будапешта с нанесенными на нем подробными обозначениями немецкой обороны возле моста Эржебет.

* * *

...Разведчики шли, избегая открытых мест, соблюдая все меры предосторожности. Прошли уже довольно много. Когда пересекли узкий, со всех сторон огражденный высокими стенами двор, Никулин, шедший позади, обогнав всех, сказал командиру:

— За нами какие-то двое!

Калганов дал знак, и все пятеро забежали в ближайший подъезд.

Они видели, как во дворе остановились неизвестно откуда появившиеся два человека в штатской одежде с нарукавными повязками. Они о чем-то спорят, размахивая руками, оглядываются.

— Эти самые? — спросил Никулина Калганов.

— Эти.

Как избавиться от преследователей? Подкараулить и убрать их бесшумно? На это потребуется время. А если подоспеют гитлеровцы, которым соглядатаи, наверное, уже сообщили о замеченных подозрительных людях? Дать очередь из автомата? А если выстрелы послужат сигналом тревоги? Кто знает, сколько немцев и салашистов поблизости? Надо уходить незаметно, уходить как можно скорее. Рисковать ценными сведениями нельзя.

Разведчики поспешили из подъезда внутрь дома, выскочили через разбитое окно на противоположной стороне, перебежали переулок...

Хотя до переднего края оставалось совсем немного, Калганов вел разведчиков не к нему, а в противоположную сторону, в глубь вражеского расположения. Опыт подсказывал ему, что возле передовой опасность столкнуться с врагом наиболее вероятна, что самое главное сейчас — сбить преследующих со следа.

Покружив по дворам, разведчики вновь повернули к передовой. Вот до нее осталось всего три-четыре дома. Уже за крайним, по ту сторону улицы, свои.

Однако разведчики ошиблись, понадеявшись, что их уже не преследуют. Позади послышались перекликающиеся голоса, слова команды, топот. Разведчики тотчас свернули в ближайшие ворота. Слыша, что преследующие пробежали мимо, они хотели продолжить свой путь. Но в это время на улице вновь послышался топот. Гитлеровцы возвращались.

— Туда! — показал старший лейтенант на примеченный им в глубине двора узкий проход между двумя смежными зданиями.

Разведчики побежали в проход. Позади, от ворот, что-то прокричали. Калганов оглянулся: во двор вслед за двумя соглядатаями вбегали гитлеровцы с автоматами наготове.

Пятеро разведчиков бежали изо всех сил, пытаясь оторваться от преследующих, затеряться среди зданий и каменных оград. Но гитлеровцы не отставали. На свежевыпавшем снегу им хорошо были видны следы...

Враги еще не видели разведчиков, но уже настигали их. Почему-то вслед не раздалось пока ни одного выстрела. Может быть, гитлеровцы получили приказ захватить их?

Калганов на бегу ощупал за пазухой две драгоценные карты... Еще сотня-другая шагов, и можно будет броском, хотя бы и под пулями, добежать до своих...

Нет, не успеть! Преследующие уже настигают. Хочешь не хочешь — придется отбиваться.

— В дом! — на бегу показал Калганов матросам. Все пятеро вбежали в распахнутую дверь парадного подъезда многоэтажного серого здания с золоченными буквами вывески на фасаде. Задвинули массивную с резными узорами дверь, привалили к ней тяжеленный шкаф, лежавший на полу среди разбросанных бумаг. Быстро огляделись. Какое-то учреждение. Просторный вестибюль. Из него — дверь вправо, в большой зал, перегороженный деревянным барьером, за которым много письменных столов, в конце зала — застекленные перегородки с кассовыми окошечками: похоже, здесь банк. Лестница наверх, под ней дверь, через нее ступеньки ведут вниз, в подвал.

Из зала притащили два больших письменных стола, придвинули к подвальной двери, чтобы враг не проник в дом через нее.

Подготовка к обороне длилась не более пяти минут. И вот уже все моряки заняли позиции у окоп, в ближних к вестибюлю комнатах, готовые к бою.

Дом для обороны был удобен: с хорошим обзором, окна первого этажа высоко, да к тому же с толстыми решетками, каменные стены прочны.

Выглянув в окно, Калганов прикинул: дом находится на углу улицы Ваци и бульварчика, за которым, метрах в двухстах наискосок, в домах противоположной стороны — свои. Досадно, добежать не успели... Продержаться бы, отбить врага, прорваться!

Гитлеровцы, настигавшие разведчиков, не заставили себя долго ждать. Из окон было видно, как множество их подбегает к дому, как они рассыпаются в цепь, окружая его.

— Огонь! — скомандовал Калганов.

Пять автоматов ударили из окон.

В ответ со всех сторон застучали немецкие автоматы.

Перебегая от окна к окну, моряки старались стрелять так, чтобы не подпустить ни одного врага близко к зданию. Но разведчиков было лишь пятеро, а немцев более сорока, все они были вооружены автоматами, действовали напористо и умело: в то время как одни вели непрерывный огонь по окнам, другие под прикрытием этого огня все ближе подбегали к стенам здания.

Морякам приходилось все чаще менять позиции, чтобы успевать отражать натиск врагов, уже со всех сторон окруживших дом. Но силы были слишком неравны. Через несколько минут после начала перестрелки стало ясно: продержаться долго не удастся.

И тут Калганов вспомнил о ракетнице. Заряженная патроном с белой ракетой, она на всякий случай хранилась у него за поясом.

Дать ракету, — может быть, придет помощь?

Высунув руку с ракетницей в оконную раму, по краям которой торчали осколки стекла, Калганов направил ракетницу прямо вверх и нажал курок. Комок ослепительно белого света сверкнул под серым небом. Сунув ракетницу за пояс, Калганов вновь схватился за автомат: несколько гитлеровцев бежали прямо к окну, возле которого он стоял.

Где-то наверху, на крыше или на чердаке, резко грохнуло, весь дом вздрогнул. Снаряд? Чей?

Снова за стеной раздался взрыв. С треском повалилось что-то.

Неужели атакующие вызвали артиллерийский огонь по дому? Но тогда они не остались бы так близко возле него...

Снаряды рвались на улице возле дома, на пути атакующих — это хорошо было видно из окон.

Так это свои снаряды?!

Да, это были свои снаряды. Белую ракету, вылетевшую из высокого дома на углу улицы Ваци, сразу же заметили наши артиллерийские наблюдатели. Они не видели, что дом атакуют немцы, не могли знать, что ракета послана своими разведчиками. И по дому на вражеской стороне, над которым взлетела белая ракета, был открыт артиллерийский огонь, так как было решено, что в нем, до этого считавшемся пустым, находится противник.

Снаряды, проламывая крышу, рвались на чердаке, сотрясая дом. Осколки снарядов, падавших вблизи дома, со свистом влетали в окна, угрожая поразить разведчиков. Но артиллерийский огонь им за толстыми каменными стенами в нижнем этаже был менее страшен, чем немцам, находившимся снаружи. Сами того не зная, наши артиллеристы помогли осажденным. Спасаясь от снарядов, атакующие враги разбежались, попрятались. Разведчики приободрились. Теперь надо ловить удобный миг, прорываться.

Но обстрел прекратился так же внезапно, как и начался. И сразу же гитлеровцы вновь ринулись к зданию.

Строча по окнам первого этажа из десятков автоматов, не давая обороняющимся вести ответный огонь, немцы подбежали вплотную к стенам. Они не пытались проникнуть в здание через окна. Но массивная дверь парадного входа уже трещала под их напором.

— Наверх! — крикнул Калганов, поняв, что на первом этаже долго не продержаться.

Все пятеро устремились вверх по лестнице, ведущей из вестибюля на второй этаж. Едва успели добежать до площадки этого этажа, как входная дверь с треском рухнула и в вестибюль ворвались немцы.

Прячась в выходящих на площадку дверях, разведчики метнули вниз, в вестибюль, несколько гранат. В полыхнувшем дыму можно было разглядеть, как повалилось несколько солдат в зеленых шинелях, как шарахнулись в стороны остальные.

Но врагов было много, да к тому же они были на этот раз как-то особо напористы. Невзирая на потери, они рвались к лестнице. Уже получил рапу в грудь Никулин. Но он не выпустил из рук автомата.

Очереди автоматов и еще несколько гранат, брошенных сверху, немного охладили пыл гитлеровцев. Они уже не пытались пробиться по лестнице, спрятались за выступами стен вестибюля и подняли отчаянную стрельбу. Однако пули их причиняли мало вреда разведчикам, укрывшимся за косяками дверей, выходящих на площадку второго этажа. Поняв это, немцы прекратили огонь. Кажется, наступила передышка...

Нельзя ли теперь оторваться от врага? Не успел Калганов подумать это, как позади в дальнем конце коридора, торопливо протрещал автомат, пули пронеслись над головой, расшибая штукатурку потолка.

Пришлось отбивать атаку и с тыла. Разгорелся бой в коридоре. Одновременно возобновилась перестрелка с теми немцами, которые остались внизу, в вестибюле.

Стреляя частыми, но короткими очередями, — патроны приходилось беречь — разведчики не давали немцам, проникшим снаружи в одну из комнат второго этажа, выйти в коридор. Но те, высовываясь из дверей, все-таки стреляли вдоль коридора.

Как попали гитлеровцы на второй этаж, если вход на него со стороны вестибюля разведчики обороняли так крепко? Очевидно, немцы воспользовались наружной пожарной лестницей, проходящей вблизи окон.

Теперь пятеро моряков находились меж двумя огнями. Оставаться в коридоре было бы гибельно. Отступать же они могли только вверх, на третий и последующий этажи. И Калганов снова дал команду:

— Наверх!

Отстреливаясь, моряки поднимались по лестнице к площадке третьего этажа. Вниз, в гитлеровцев, снова бросили несколько гранат и этим остановили их. Но ненадолго.

Оставляя на ступенях убитых, гитлеровцы, перешагивая через них, упорно лезли наверх. Их было много, и они теснили пятерых моряков все выше и выше — на следующие этажи.

Ранен был в плечо Николай Максименко. Разрывная пуля угодила в ногу Малахову, он уже не мог сам подниматься по лестнице, ему помогали товарищи, а за ним по ступеням тянулся кровавый след. Но Малахов, превозмогая боль, продолжал стрелять, хотя стоять на ногах он уже почти не мог и с каждой минутой все более слабел от потери крови.

Дошла очередь и до Калганова. В разгар перестрелки на лестнице, едва он собрался дать короткую очередь по мелькнувшей внизу на площадке фигуре в зеленой шинели, его словно током дернуло возле правого локтя. В рукаве сразу стало горячо. Пощупал рукав — мокрый. Боль еще не успела прийти, но он понял, что ранен.

— Кровь? — спросил находившийся рядом Максименко. — Перевязать надо!

— Некогда! — отмахнулся Калганов и, неловко действуя раненой рукой, которая уже начала болеть, вновь прижал автомат. Калганов не хотел, чтобы матросы в эти трудные минуты увидели, что ему становится все труднее удерживать оружие.

Теперь из пятерых ранены были четверо. Только Веретеника каким-то чудом пока не задело.

От одной лестничной площадки к другой, поднимаясь все выше, с боем отступали разведчики.

Но вот и отступать некуда: сверху брызнули огнем несколько автоматов. Видимо, немцы и на верхний этаж пробрались по наружной пожарной лестнице.

— Получайте, фрицы! — крикнул Веретеник и, изловчившись, кинул вверх, в дверь, выходившую на лестничную площадку, единственную оставшуюся у него гранату — противотанковую.

Грохот потряс лестницу, всю ее на несколько мгновений окутал горький черный дым. Не дожидаясь, пока дым рассеется, разведчики бросились наверх, туда, где только что разорвалась граната Веретеника. В дверях, ведущих с площадки четвертого этажа в коридор, и дальше по коридору валялись разметанные взрывной волной трупы гитлеровцев, засыпанные обвалившейся штукатуркой. Разведчики заняли здесь новую позицию.

Но сколько еще смогут продержаться они, слабеющие от рай, расстрелявшие почти все патроны, истратившие почти все гранаты? Сколько еще могут продержаться, когда на каждого из них приходится по нескольку врагов, когда враги со всех сторон вокруг дома, а в доме — и внизу, и наверху, у выхода на чердак? Отступать некуда. К своим не пробиться. Что ж, остается сражаться до последнего патрона, до последнего вздоха. Но данные разведки? Данные, добытые с таким трудом и риском, неужели их так и не удастся доставить командованию?

При мысли об этом Калганов, на миг сняв здоровую руку с автомата, тронул у себя за пазухой плотно сложенные листы двух карт. Но тотчас же вновь охватил пальцами приклад: надо стрелять. А патронов осталось совсем мало, лишь на несколько минут боя. Что же будет, когда опустеет последний магазин? Есть еще в запасе пистолет с двумя обоймами. Последний патрон в последней обойме сберечь для себя...

* * *

Полыхнувшую в сером сумеречном небе белую ракету увидели не только наши артиллерийские наблюдатели. Ее увидели и те разведчики, которые с нетерпением и тревогой ожидали возвращения товарищей; увидели Чхеидзе и Глоба, уже несколько часов дежурившие у окна на втором этаже дома, в котором занимала позиции наша пехота, и знавшие, где примерно должны переходить передний край при возвращении Калганов и остальные. Чхеидзе и Глоба знали: пять их товарищей будут стараться перейти на свою сторону без малейшего шума, незаметно для врага. И когда они увидели, что недалеко от того места, где намечен переход, над угловым домом на вражеской стороне взлетела ракета, и услышали, как там наперебой застучали автоматы, они догадались, что их товарищи вынуждены принять бой.

Едва прозвучали первые выстрелы возле углового дома, как Глоба и Чхеидзе стремглав сбежали вниз по полуразбитой лестнице.

— Где ваш командир? — спросили они у солдат.

— Вон там, у окошка, — комбат! — показали те и спросили: — А зачем он вам, морячки?

— Разве не слышите — стрельба у немцев, — ответили матросы. — Наших там защучили. Выручать надо!

— Морячкам всегда поможем, — с готовностью сказали солдаты. — Лишь бы начальство приказало.

Майор, командир батальона, уже обративший внимание на стрельбу в угловом доме на немецкой передовой, выслушав Чхеидзе и Глобу, сказал:

— Поднимаю роту. Артиллеристов попрошу поддержать огнем.

Через несколько минут удары пушек заглушили трескотню автоматов. Дым разрывов заклубился в окнах зданий на противоположной стороне улицы Ваци, где держали оборону немцы. Пользуясь тем, что враг под артиллерийским огнем перестал стрелять, пехотинцы рывком, небольшими группами пересекали улицу, вбегали в подъезды домов и дворы, готовясь к схватке. Но гитлеровцы не принимали боя. Еще до того как по ним ударила наша артиллерия, они, услышав перестрелку за спиной, в здании банка, переполошились. Ведь они еще не знали, что бой в угловом доме идет всего с пятью окруженными советскими разведчиками, и могли посчитать, что русские каким-то образом зашли с тыла.

Вдоль улицы и напрямик через дворы пехотинцы спешили к угловому дому. Звуки перестрелки служили им ориентиром. Вместе с солдатами бежали к зданию банка Глоба и Чхеидзе.

Вот и банк. Возле него суетятся немцы, строчат из автоматов по окнам верхних этажей. Василий Глоба вскидывает автомат — очередь! Алексей Чхеидзе, выхватив из кармана бушлата гранату, первым подбегает к входу. На пороге сорванные с петель, изрешеченные пулями дубовые резные двери, обломки шкафов и столов, которыми изнутри был забаррикадирован ход. В просторном вестибюле, засев за перилами лестницы, несколько немцев ожесточенно стреляют из автоматов вверх. Спрятавшись за косяк двери, Чхеидзе бросает приготовленную гранату. В ту же секунду бросает свою гранату и поравнявшийся с ним Глоба. Гремит сдвоенный взрыв. Взлетают в черном дыму обломки лестничных балясин. Несколько очередей в еще нерассеявшийся дым! И два матроса вместе с пехотинцами врываются в вестибюль...

— Где же наши? — встревоженно спрашивает Чхеидзе Глобу, взбегая по лестнице. Кто из пятерых товарищей еще остался жив?

Наверху за поворотом лестницы, на площадке четвертого этажа, покрывая крики и выстрелы, доносившиеся оттуда, громыхнула граната. Мимо Глобы и Чхеидзе с силой пролетели какие-то обломки. Прямо под ноги бегущим вверх матросам свалился убитый гитлеровец, звеня по ступеням, прокатилась вниз его каска.

Глоба и Чхеидзе вбежали на площадку четвертого этажа.

— Жора! — обрадовались они, увидев в дверях, ведущих в коридор, высокую фигуру Веретеника. Его кожаная куртка была вся изодрана, на лоб с непокрытой головы упали спутанные, запорошенные пылью волосы, лицо казалось черным, словно закопченным.

— Пришли?! — воскликнул Веретеник.

— А где остальные? — спросил Чхеидзе.

Вместо ответа Веретеник взмахнул рукой, показывая вверх на лестницу.

В здании банка все изменилось с того мгновения, как после разрывов двух матросских гранат в вестибюль вбежали Глоба, Чхеидзе и бойцы-пехотинцы. Атакующие гитлеровцы теперь стали обороняющимися. Те из них, которые только что теснили пятерых разведчиков снизу, были уничтожены гранатами и автоматными очередями, а те, что уцелели, разбегались. Немцам же, ранее пробравшимся на верхние этажи по наружной пожарной лестнице, путь вниз был теперь отрезан.

Обгоняя взбегающих по лестнице пехотинцев, Веретеник, Глоба и Чхеидзе спешили на помощь товарищам. А те, ободренные подоспевшей помощью, с удвоенной яростью бросились на еще недавно напористого, а ныне дрогнувшего врага.

Теперь уже не обороняясь, а преследуя, Калганов, забыв о боли в раненой руке, первым взбежал по крутой железной лесенке, ведущей с самой верхней площадки на чердак, дал веером очередь в его полутьму.

В ответ — ни выстрела. Над головой Калганова глуховато прогромыхала железная кровля: по ней пробежали.

«Вот вы где!» Поставив на боевой взвод гранату, последнюю, что осталась, он устремился к смутно светившемуся в конце чердака отверстию, которое оказалось полураскрытой дверцей. Толкнув дверцу ладонью, Калганов выглянул на покрытую свежим снегом чуть покатую крышу. К ее краю, над которым торчали закругленные поручни пожарной лестницы, что есть духу бежали несколько гитлеровцев, оставляя за собой на снегу темные пятна следов. Изо всей силы размахнувшись, Калганов бросил вслед им свою гранату и, охнув от боли в растревоженной руке, отшатнулся назад, в тьму чердака. Мимо него к выходу на крышу рванулся с автоматом наперевес Веретеник, за ним кто-то из матросов... В полутьме чердака Калганов разглядел: Глоба и Чхеидзе! Значит, это они привели помощь?

С тех пор как Глоба и Чхеидзе вместе с пехотинцами ворвались в банк, не прошло и десяти минут. За это время исход схватки был решен. В здании не осталось ни одного немца. Только трупы их валялись в вестибюле, на лестнице, в коридорах, на чердаке и на крыше. Калганов велел разведчикам побыстрее собрать документы и награды убитых. Ему передали четыре Железных креста и несколько солдатских книжек. Старший лейтенант на миг развернул одну из них. Это была не обычная солдатская книжка, а эсэсовская, с портретом Гитлера на внутренней стороне обложки. Вот с каким врагом, оказывается, пришлось схватиться!

Нельзя было терять ни минуты. Противник, встревоженный тем, что за его передний край прорвалось целое подразделение русских, открыл по зданию банка сильный огонь из пулеметов и автоматов. За окнами соседних домов, во дворах, за заборами показались перебегающие гитлеровцы. С каждой секундой их становилось все больше... Капитан — командир роты, командовавший пехотинцами, сказал Калганову:

— Отрезают нас. Надо отходить, пока не поздно. Вы все ранены, отходите первыми.

Пехотинцы и моряки покидали здание, прикрывая друг друга огнем. Враг, подтянувший новые силы, наседал уже с нескольких сторон.

Раненым помогали идти товарищи. Чхеидзе поддерживал Никулина, Глоба — потерявшего немало крови Максименко. Малахова вытащил на себе Веретеник. Он вообще в течение всего боя, а особенно после того как Малахов был ранен, старался быть поближе к нему, всячески оберегая товарища.

Тащить Малахова одному было нелегко, Веретеник отстал. Противник вел огонь не только по зданию банка, но и по перекрестку улиц возле него, стараясь отрезать разведчикам этот единственный путь отхода. Надо было как можно быстрее пересечь открытое, все более простреливаемое пространство.

— Брось меня! — сказал Малахов Веретенику, — а то оба пропадем. Останусь, потом меня вытащите.

Но как оставить под огнем друга?

Неизвестно, какая судьба постигла бы двух неразлучных друзей, если бы не подоспела помощь — девушка-санинструктор и два венгра, жители ближних домов, добровольно вызвавшиеся ей помочь. Малахова положили на носилки и вчетвером, с помощью Веретеника, бегом понесли с обстреливаемого перекрестка. По счастью, никого не задело.

Через несколько минут Малахов и все, кто нес его, были в безопасности.

Так закончился 17 января 1945 года поиск, длившийся почти три дня. Уходя в госпиталь, Калганов передал в штаб две карты, оплаченные его кровью и кровью бывших с ним матросов: лоцию Дуная и карту с обозначением вражеской обороны в районе моста Эржебет.