Глава шестая

В теплое солнечное утро Кондратенко вместе с Рашевским и Звонаревым приехал на Залитерную батарею. Борейко встретил генерала раскатистой командой "смирно" и доложил о проводимой им работе. Осмотрев укладку рельсов в бетой, Кондратенко остался очень доволен.

— Весьма остроумно. Было бы желательно по такому сооружению произвести опытную стрельбу из шестидюймовых мортир: если свод выдержит, значит, все в порядке! Прошу об этом Василия Федоровича.

— Совершенно излишне, ваше превосходительство. Такое сооружение раза в полтора прочнее обычного бетона, — вмешался Рашевский.

— Рельсы вы откуда достали? — осведомился Кондратенко.

— Из тупиков станции. Там валяется много старых и ржавых, — ответил Борейко.

— Весьма удачная мысль пришла вам в голову, поручик, — обернулся к нему генерал.

— Не мне, ваше превосходительство, а моим солдатам.

Кондратенко серьезно посмотрел на Борейко.

— Весьма ценно ваше умение прислушиваться к советам и пожеланиям солдат, поручик, — с чувством пожал руку Борейко генерал. — К сожалению, далеко не все офицеры понимают важность внимательного отношения к мнениям нижних чинов. Покойный адмирал Макаров разделял эту точку зрения, что было весьма лестно для меня! Ваше имя и отчество?

— Борис Дмитриевич.

— Благодарю вас, Борис Дмитриевич! Не сомневаюсь, что под вашим руководством батарея будет действовать образцово! Теперь же позвольте откланяться.

Поднявшись на горку, на обратном скате которой была сооружена батарея, Кондратенко стал в бинокль рассматривать лежащие впереди укрепления: Китайскую стенку, батарею литера Б, Куропаткинокий люнет и дальше форт номер два. На всех этих укреплениях копошились люди, вдоль идущих к ним дорог медленно ползли повозки со строительными материалами; у батарей Малого Орлиного Гнезда виднелась длинная лента белых рубах матросов, влекущих за собой на громадном лафете снятые с судов морские орудия. Вдали темной грядой синели подходящие к Артуру отроги Зеленых гор, а сзади, между сопок Скалистого Кряжа, мелькала лазурная гладь артурской бухты.

— Чертовски трудный для укрепления рельефа! — сокрушался Кондратенко. — Изволь фланкировать все мертвые пространства, которые здесь имеются! Для этого надо по меньшей мере тысячу орудий, а у нас нет и пятисот! Придется на каждом участке иметь противоштурмовые взводы полевых пушек в запряжке, чтобы бросать их, куда понадобится. Заметьте себе это, Сергей Владимирович, — обернулся генерал к Звонареву. — При встрече с Белым надо будет обсудить этот вопрос.

Затем все пошли на батарею литера Б. В отличие от Залитерной она была долговременной профили и сплошь бетонная. Жуковский, увлеченный примером Борейко, снял земляное перекрытие с бетона, сколол часть его и, перекрыв слоем рельсов, сверху забетонировал, что очень укрепило оводы. Все орудия были перекрыты сверху прочными козырьками, что делало батарею мало заметной спереди.

Кроме Жуковского, на батарее оказался инженер — капитан Шевцов.

— Я, ваше превосходительство, все время ломаю себе голову над вопросами маскировки батарей и укреплений. Свеженасыпанные валы весьма сильно демаскируют укрепления, поэтому я в виде опята хочу их после трамбования полить жидкой охрой, она как раз подойдет под фон местности. Затем надо наши форты и батареи связать не воздушным телефонным проводом, а подземным. У моряков есть медный кабель для гальванических мин, думаю его использовать для этой цели.

— Изобретайте, изобретайте, Алексей Владимирович! — поощрил Кондратенко. — Если весь гарнизон крепости, от солдат до генерала, начнет думать, кат" ее лучше укрепить, то, несомненно, сделают ее неприступной: одна голова хороша, две лучше, а тысяча и совсем прекрасно!

Обойдя батарею, Коадратенко остался очень доволен всем виденным и благодарил капитана за работу. Благодарность генерала растрогала Жуковского, и он пригласил генерала почаще заглядывать к нему.

— У вас и так все идет хорошо, Николай Васильевич. Мне совсем незачем ездить сюда. У нас есть много прорех, где мое присутствие безусловно необходимо, — с улыбкой прощался генерал, садясь на лошадь.

— Удивительно милый человек, — успел шепнуть на ухо Звонареву Жуковский. — Даже как-то не верится, что он генерал!

Вскоре Кондратенко и его спутники заметили несущихся навстречу во весь карьер всадников. Впереди, низко нагнувшись к луке, скакал Белый. Он наотмашь рубил шашкой мелкий кустарник. За ним, порядочно отстав, неслась Варя, тоже воинственно размахивая казачьей шашкой Когда Белый подскакал к Кондратенко, его раскрасневшееся лицо было полно молодого оживления и задора.

— Приятно иногда немного размяться и тряхнуть стариной, — весело пояснил он, приглаживая свои растрепавшиеся длинные усы. — Что ты, Варвара, ни говори, как ни скачи, — обернулся он к подъехавшей дочери, — но все же ты — девка, и такого старого казака, как я, тебе не перегнать.

— Давай поменяемся лошадьми, так я, папа, тебя обскачу, как стоячего, — задорно предложила девушка, оправляя волосы. — Зачем только я девчонкой уродилась! — горестно вздохнула она, здороваясь.

— А что бы вы сделали, если бы были мужчиной? — спросил прапорщик.

— Прежде всего женилась бы на вас! — выпалила Варя.

Все громко расхохотались.

— Получили, Сергей Владимирович? Вперед наука — не задевайте, — заметил Кондратенко.

— Ох, я уж пять месяцев эту науку прохожу, и пока безуспешно.

— Кто же виноват в том, что вы так непонятливы?

— Видимо, таким уродился! Как сошел ваш экзамен?

— Сдала с отличием и получила аттестат фельдшерицы, с чем можете меня и поздравить!

— Теперь вы окончательно зазнаетесь и вообразите себя первым медицинским светилом в Артуре.

— Роман Исидорович, — обратилась девушка к генералу, — я выбрала в этом районе место для перевязочного пункта: у подножия Большой горы, в овраге. Можно его вам показать сейчас?

— Да вы, никак, всерьез решили взять на себя руководство медицинской частью крепости? — обернулся к ней генерал. — Ну, покажите, где ж вы наметили место?

— Вон там внизу! — ответила Варя и рысью тронулась вперед. За ней последовали все остальные. Проехав с полверсты, она остановилась.

— Тут! — показала она рукой на почти вертикальную, обрывающуюся вниз скалу.

— Место неплохое, хорошо укрытое в мертвом пространстве, имеет хорошие подступы, — осматривался вокруг Кондратенко. — Значит, все в порядке! Сергей Владимирович, составьте смету и проект, затем поезжайте к Костенко и все урегулируйте окончательно.

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — отозвался Звонарев.

Варя радостно захлопала в ладоши.

На следующий день Звонарев и Варя направились к председателю порт-артурского крепостного суда генералу Костенко, который жил на даче за Плоским мысом. Денщик не сразу решился доложить генералу о прибытии гостей.

— Их превосходительство больны и даже серчают, когда их беспокоят без дела, — сомневался солдат.

Нетерпеливая Варя не стала дожидаться приглашения, вслед за солдатом ворвалась в комнату и присела перед изумленным неожиданным вторжением генералом в низком реверансе.

— Здравствуйте, крестненький! Мама прислала меня справиться о вашем здоровье. Получите настойку, она очень помогает при простуде, — затараторила девушка, протягивая встревоженному Костенко банку с лекарством.

— Здравствуй, здравствуй, стрекоза! Совсем меня оглушила своей болтовней. Спасибо Марии Фоминичне за заботы обо мне, — оживился тронутый вниманием к нему генерал. — Кто это с тобой? Прошу подождать, пока я кончу разговор с мадемуазель Белой, — обернулся он к Звонареву.

— Это адъютант Кондратенко. Мы с ним приехали по одному и тому же делу, — пояснила Варя.

— Уж не в посаженые ли отцы приглашать собираетесь? И рад бы, да не могу — болен.

— Ой, что вы, крестненький, меня конфузите! Рано мне еще о женихах думать, — смутилась Варя.

— Не скромничай, стрекоза! Ты совсем уж заневестилась. Отец с матерью глазом моргнуть не успеют, как выскочишь за такого молодца, как этот, — продолжал Костенко.

— Вы состоите председателем военно-санитарной комиссии, которая ведает выбором мест и устройством перевязочных пунктов, — начала деловой разговор Варя.

— Этими делами ведает главный крепостной врач доктор Субботин, — отнекивался генерал.

— Председателем комиссии по приказу числитесь вы, ваше превосходительство, — почтительно доложил Звонарев.

— Но я болен, простужен и никуда не выхожу, — воскликнул Костенко.

— Да на дворе теплее и лучше, чем здесь, — распахнула окно Варя. — Поедемте к нам, а по дороге мы вам покажем выбранное нами место для перевязочного пункта.

Охая и кряхтя, генерал поднялся со своего места и кликнул денщика.

— Подай пальто и калоши, — распорядился он.

— На улице страшная жара и совершенно сухо, довольно будет и плаща от пыли, — убеждала Варя.

— Тебе, стрекоза, всегда жарко в присутствии молодых людей, а я все время мерзну, — вздохнул Костенко.

Варя решительно отстранила денщика с пальто, сняла с вешалки пыльник и накинула его на плечи генерала. Звонарев подал ему фуражку, и Костенко, трижды перекрестившись на образ, двинулся к выходу.

— Чудно, чудно, — жмурился генерал на солнце. — Хорошо, что ты меня вытащила на свет божий, а то я совсем мохом оброс.

— Мы тут набросали план постройки и составили смету. Нужна ваша утверждающая подпись, — подсунула Варя генералу чертеж и смету,

— Это я рассмотрю дома.

— Нам надо поскорее, а без вашего разрешения нельзя приступать к работе.

— Кондратенко видел ваш проект?

— Видел и одобрил.

— Пусть хоть распишется в уголке. С меня этого будет достаточно.

— Вы не верите, что Кондратенко одобрил проект? — насела Варя на генерала.

— Все это на словах. Мы, судейские, знаем им цену, — решительно возражал Костенко.

Когда приехали на место, генерал уже бодро вылез из экипажа и пошел за Варей.

— Вы будете долбить скалу? Сколько времени займет эта работа? — справился Костенко, с некоторым недоверием поглядывая на скалу.

— Не больше месяца. Зато прочность сооружения будет вне сомнений и раненые будут тут в полной безопасности, — пояснил Звонарев.

После осмотра скалы поехали на обед к Белым. За едой генерал совсем уже разошелся и повеселел.

— Дочка у вас, Мария Фоминична, настоящий клад. Унаследовала от вас дар исцеления недугов. Женишка ей надо под стать — красивого и улыбчатого, чтобы они Друг на друга любовались, — совсем размяк генерал после вкусного обеда со сладкими наливками.

Вскоре подъехал Кондратенко. Варя тут же заставила его подписать проект и омету, после чего Костенко вывел своим каллиграфическим почерком: "Утверждаю".

— Теперь все в порядке и можно приступить к работе! — обратилась Варя к Звонареву. — Завтра в четыре часа я буду на месте, чтобы и вы там находились к ука — ванному времени, — распорядилась она.

— Слушаюсь, господин "фершал"! — вытянулся прапорщик.

На другой день после полудня, когда дневной жар несколько спал, Звонарев приехал на Залитерную батарею. Его встретил Борейко в одной рубахе, в веревочных лаптях на босу ногу, с подобием чалмы на голове. Под стать ему, были одеты и солдаты. Неподалеку матросы под руководством Сойманова устанавливали морскую пушку.

— Зачем пожаловал к нам, Сережа? — обратился к прапорщику Борейко.

— Мне поручена постройка перевязочного пункта в тылу у Залитерной батареи. Нужны рабочие. Я думаю, что и моря, ни не откажут нам в помощи, — обернулся прапорщик к Сойманову.

— Конечно, дело общее, вместе воевать будем, — согласился лейтенант.

Вскоре три офицера с десятком солдат и матросов стояли около намеченного для блиндажа места.

— Место похоже на преисподнюю. Тут весьма удобно будет душе отправляться к черту в лапы, — осмотрелся кругом Борейко.

— Сюда не залетит ни один снаряд: со всех сторон прикрыто. Сообщение с батареей по глубоким оврагам, — защищал Звонарев выбранное место.

— По ночам сюда черти на свадьбу собираются, — заметил Блохин, пришедший с другими солдатами.

— Это ведьмы на Лысой горе шабаш оправляют, — поправил его Мельников.

— Своей стрельбой мы их с гор-то спугнем. Они от страха сюда и забегут, — не сдавался Блохин.

В это время вдали показалась всадница, в которой узнали Варю Белую.

— Первая ведьмочка уже поторапливается сюда. И впрямь место не чистое, — усмехнулся Борейко.

Подъехав, Варя легко соскочила с лошади. Офицеры пошли ей навстречу. Им прежде всего бросились в глаза многочисленные ссадины на лице девушки, густо смазанные йодом, что придавало ее физиономии довольно зверское выражение. Борейко громко расхохотался.

— Никак, наша амазонка раскрасилась в боевые цвета! Не сдобровать тебе, Сережа.

— Вы только и умеете, что смеяться над бедной девушкой, Медведище! Нет чтобы пожалеть меня, — отозвалась Варя. — Хотя бы вы посочувствовали мне, Сергей Владимирович.

— Выражаю свое глубочайшее сочувствие, храбрейшая из храбрых амазонок, и советую на будущее время, во-первых, с лошади не падать, а во-вторых, ссадины запудривать, а не смазывать йодом. От этого ваша наружность только выиграет.

— С пудрой можно внести в ссадины инфекцию, йод же действует обеззараживающе, — докторским тоном ответила девушка. — Что же касается моей наружности, то она меня мало интересует.

— Но зато весьма волнует иссохшее от любви к вам сердце моего друга Сережи. Поэтому я из чувства дружбы, а также в целях предотвращения паники среди моих солдат, могущей возникнуть при виде столь воинственной вашей раскраски, присоединяюсь к его просьбе, — добавил Борейко.

— Придумайте что-нибудь поостроумнее, господин Медведь! — обрезала Варя.

Сойманов с удивлением наблюдал за этой перепалкой, недоумевая, кто же эта девушка, пока наконец Звонарев не представил его Варе.

— Белая! — отчетливо назвала она свою фамилию. — Приступим к делу. Здесь будет построен перевязочный пункт. Надо обсудить, как это сделать проще и скорее всего. Сергей Владимирович, ждем вашего доклада.

— Слушаюсь, ваше превосходительство! — шутливо вытянулся Звонарев и в коротких словах сообщил о предстоящей работе.

— Задача не из легких, но дело нужное и важное, — обратился Борейко к солдатам.

— Для перевязочного пункта лучшего места не найти, а со скалой мы справимся. Пойдем по этой трещине и разворошим всю скалу, — ответил Родионов.

— Завтра с утра назначим человек двадцать солдат и матросов и постараемся в кратчайший срок оборудовать этот пункт. Ты согласен? — обернулся Борейко к Сойманову.

— Вполне и готов всемерно помогать вам в этом деле, — ответил моряк.

Все двинулись обратно на Залитерную батарею.

В последующие дни развернулись работы по устройству перевязочного пункта. Родионов и Блохин оказались главными производителями работ.

Варя почти ежедневно появлялась здесь. Родионов и Блохин были главными советниками по всем вопросам.

— Здравствуйте, барышня, — обычно приветствовали они ее, когда она подъезжала. — У нас сегодня работа идет хорошо, да не хватает лопат и кирок.

Варя выслушивала и аккуратно все записывала, чтобы затем переговорить или с Звонаревым, или с самим Кондратенко.

Варя очень скоро познакомилась со всеми артиллеристами и моряками и не хуже офицеров знала их в лицо и по фамилиям, знала семейное положение, личные качества.

По мере сил она старалась быть им полезной, в частности, взялась отправлять письма через Чифу в Россию. Солдаты не имели возможности пользоваться официальными средствами сообщения, вроде отправки писем с миноносцами или зафрахтованными от казны китайскими джонками, ввиду дорогой цены за доставку письма, и сдавали свои письма на городскую почту, которая охотно их принимала, но никуда не отправляла. Через своего садовника Вен Фань-вея Варя установила связь с лодочниками, рисковавшими прорывать японскую блокаду с моря. Все собранные от солдат письма она упаковывала в один большой конверт и отправляла его от своего имени русскому консулу Тидеману в Чифу. Помимо этого, девушка взялась подготовить из солдат санитаров, а попутно начала обучение грамоте безграмотных и малограмотных. Почти все свое свободное время она проводила на пункте или на Залитерной батарее. Если Борейко держался в стороне от нее, то Сойманов на первых порах попытался было за ней ухаживать. Варя сперва удивилась этому, затем рассердилась и однажды, когда лейтенант хотел ее обнять в темноте, напрямик заявила ему:

— Я, Павел Михайлович, не переношу подобного отношения к себе! Мы оба только выиграем, если наши отношения станут другими.

Моряк был смущен такой отповедью и ухаживания прекратил. Когда он сообщил Борейко о происшедшем, тот только усмехнулся.

— Счастливо отделался! Мог бы получить и хорошую оплеуху. Варвара Васильевна у нас на расправу коротка! Кроме того, там место уже прочно занято Сережей Звонаревым.

— Но последнее время они почти не видятся. А когда встречаются, то только все время препираются между собой.

— Тем не менее Варя ни на кого не смотрит и никого не видит, кроме него.

— Чего, по-моему, нельзя сказать о нем!

— Тут дело темное! Похоже, что он и сам еще не знает, на ком остановить свой выбор.

В один из вечеров уже поздно на батарею приехал Кондратенко в сопровождении Звонарева. Генерал с утра был на коне, сильно устал и торопился домой, но, (проезжая мимо, вспомнил о перевязочном пункте и заехал на Залитерную Варя как раз вела при свете ручных фонарей занятия с санитарами. В темноте Кондратенко заметили не сразу, и он обошел почти всю батарею, когда его наконец узнал Блохин и скомандовал солдатам: "Смирно!" Генерал поздоровался и подошел к Варе.

— Может быть, вы мне покажете ваш перевязочный пункт? — обратился он к ней.

Около поворота к перевязочному пункту горел костер, разложенный сторожившими строительные материалы солдатами. При помощи факелов из промасленного каната они осветили всю строительную площадку. В скале были выдолблены две рядом расположенные пещеры, в каждой из которых могло поместиться до тридцати человек раненых. Рядом намечалась еще третья. Высота их достигала полутора саженей. В полу и стенах виднелись блестящие прожилки кварца и слюды. Кондратенко обошел все помещение, местами обстукал стены и сделал несколько замечаний технического характера.

— Такой каземат может выдержать бомбардировку даже двенадцатидюймовыми снарядами. Раненые будут здесь в полной безопасности! — резюмировал генерал свое мнение.

— Мы еще проведем сюда электрическое освещение, водопровод, устроим вентиляцию — и все будет готово! — радостно говорила Варя.

— Вас можно поздравить с успешным выполнением плана, — пожал девушке руку генерал.

— Я здесь ни при чем. Все рассчитал Сергей Владимирович, а сделали — они! — И девушка махнула рукой в сторону матросов и солдат. — Они все очень старались.

— Для себя, барышня, работали! — вполголоса ответил за всех Блохин.

— И на других фортах солдаты работают для себя, однако далеко не везде так хорошо, как здесь. Я давно говорил Стесселю, что к каждому форту, батарее и укреплению надо заранее прикрепить определенные части и им же поручить их оборудование. Тогда все будут кровно заинтересованы в своей работе и выиграет вся крепость в целом. Литера Б, Залитерная и этот пункт прекрасно подтверждают мою мысль. Когда думаете закончить постройку? — обернулся генерал к Звонареву.

— Дней через десять будет готово, ваше превосходительство.

Поблагодарив еще раз Варю, Кондратенко велел подать себе лошадь.

— Завтра же прикажите от моего имени саперам привести дороги сюда в полный порядок.

После этого Кондратенко уехал, оставив Звонарева на батарее.

— Видите, как хорошо все вышло! — обернулась Варя к солдатам. — Сам Кондратенко похвалил работу! — обратилась она к Звонареву.

— Нам бы, барышня, в награду выдали по полбутылочки водки, — отозвался Блохин, — все веселее на сердце станет, как выпьешь.

— Что-то я тебя, Блохин, особенно грустным и не видела. Хорошая работа тоже веселит сердце.

— Так-то оно так, но малость выпить все же не мешает!

— Спрошу у начальства, как оно велит.

Вслед за Кондратенко двинулась и Варя. Звонарев последовал за ней. В темноте приходилось ехать шагом, чтобы не покалечить лошадей на разбитой дороге.

— Я удивляюсь, Варя, вашему умению обращаться с солдатами. Вы не только не стесняетесь сами, но не стесняете и их своим присутствием.

— Я с колыбели привыкла к общению с ними: моей первой нянькой был денщик, — ответила девушка. — Раньше у нас денщики жили по семи лет и совсем входили в семью. Некоторые еще и сейчас пишут нам о себе. Особенно мама быстро сживалась с ними, женила их, крестила у них детей. Правда, что вам ваша Ривочка натянула нос после смерти Дукельского? — вдруг переменила она разговор.

— Раз она мне натянула нос, значит, она уже не моя!

— И вы продолжаете бывать у нее и мечтаете о ней?

— Да!

— Спокойной ночи, желаю вам счастья с вашей еврейкой! — насмешливо-сухо проговорила Варя и, хлестнув по лошади, скрылась в темноте, оставив Звонарева в полном недоумении.

У себя на квартире Звонарев нашел записку от Кондратенко, который его предупреждал о поездке утром вместе со Стесселем на передовые позиции. Отдав нужные распоряжения своему ординарцу, прапорщик поспешил улечься в постель.

На другой день около семи часов утра Звонарев был уже на вокзале. У перрона стоял экстренный поезд в составе одного вагона-салона и трех товарных, в которые грузили верховых лошадей для участников поездки. Около поезда прохаживались Кондратенко, начальник его штаба подполковник Науменко, полковник Рейс и личный адъютант Стесселя князь Гантимуров.

Вскоре приехали Стессель и Никитин, последним явился адъютант Никитина капитан Померанцев, за которым трое солдат несли корзины с закуской и выпивкой.

Расселись в кресла, глядя в окно. Стессель был молчалив и мрачен. Вернувшийся вчера из Инкоу миноносец "Лейтенант Бураков" привез повторный приказ об его отзыве из Артура, и теперь генерал ехал к Фоку советоваться.

— Какие новости у вас? — спросил Кондратенко, обернувшись к Рейсу.

— Получено подтверждение об отходе Штакельберга после боя у Вафангоу на север и приказ о повторном выходе флота в море для прорыва во Владивосток{77}.

— Тэк-с! Значит, деблокада Артура откладывается на неопределенное время, раз Куропаткин пятится назад вместо продвижения вперед, — заметил Кондратенко. — Интересно, как велики силы против нас, не попробовать ли нам наступать, дабы оттянуть часть японцев на себя.

— Что вы, ваше превосходительство! Наша задача защищать Артур, а не оттягивать на себя силы. У нас и так очень мало людей, — горячо возразил Рейс.

— Если не наступать, то беспокоить почаще японцев вылазками разведчиков будет весьма полезно.

— Напрасная трата живой силы! Многого они не узнают и только понесут зря потери! — возражал полковник.

— Взаимодействие армии и крепости в том и заключается, чтобы заставить противника дробить свои силы между ними.

— Академическое рассуждение. Роман Исидорович. Своя рубашка ближе к телу. Пусть Куропаткин сам о себе заботится, — вмешался Стессель.

Пока генералы вели между собой беседу, Померанцев и Гантимуров занялись приготовлением завтрака. Появился накрытый белой скатертью стол, на котором живописно разместились закуски. Захлопали пробки, и батарея разнообразных бутылок дополнила убранство стола.

— Не кручинься, Анатолий Михайлович! Попомни мое слово, разобьем мы макак косорылых в пух и прах, и будешь ты генерал-адъютантом, а то и фельдмаршалом. Всех самотопов подчинят тебе, и они станут ходить по струнке. За нашего вождя и полководца генерала Стесселя! Урррааа! — заорал Никитин и полез целоваться со своим другом.

Потом пили за Кондратенко, Никитина, артиллеристов. Никитин поднял бокал даже за железнодорожников, но Стессель запротестовал.

— За штатскую сволочь не пью! — категорически заявил он.

Звонарев сидел в углу и наблюдал за происходящим.

— Когда же ваша свадьба, молодой человек? — обернулся к Звонареву Стессель. — Моя жена уже приготовила для Вари подарок.

— Боюсь, что никогда, ваше превосходительство.

— Фордыбачит, значит, девица. Она с норовом. Быть вам под башмаком до конца своих дней! — продолжал Стессель.

— Я не отказался бы от такого очаровательного башмачка! — вставил Гантимуров, иронически оглядывая Звонарева.

— Что ж, обручения еще не было. Можете попытать счастья, — усмехнулся Стессель.

Поезд остановился у разъезда одиннадцатой версты. В вагон тотчас же вошел Фок в сопровождении начальника своего штаба полковника Дмитриевского. Отдав Стесселю рапорт о положении дел на позиции, Фок поздоровался со всеми и занял место рядом, со Стесселем,

— Чем порадуешь, Александр Викторович? — спросил Стессель, наливая ему водки.

— Радости особой нет, во и печалиться не из-за чего! — растягивая слова, ответил Фок. — Водку мне наливаешь зря. Я ее не употребляю, поэтому предоставляю свою порцию Владимиру Николаевичу, — кивнул Фок на уже сильно подвыпившего Никитина.

— Не отказываюсь, — тотчас отозвался последний. — Известно, что немцу смерть, то русскому здорово! За ваше здоровье, господин Фик-Фок на один бок! — И Никитин демонстративно осушил свою рюмку.

Стессель нахмурился и сухо заметил Никитину:

— Пожалуй, Владимир Николаевич, тебе пора перейти к сельтерской.

— Сейчас последую твоему мудрому совету, Анатолий Михайлович. Кирилл Семенович, распорядитесь-ка там, пожалуйста, чтобы мне немецкой водички подали! — обернулся, к Померанцеву Никитин.

Стессель вышел вместе с Фоком из вагона и стал прогуливаться, вдоль поезда.

— Получил повторный приказ о выезде из Артура, — хмуро сообщил он Фоку.

— Кому известно содержание телеграммы?

— Мне и Рейсу. Морякам копии нет, только Смирнову.

— Значит, все в порядке! Пошлешь заготовленный нами ответ, и дело с концом. Смирнову, конечно, ни гугу!

— Само собой разумеется! — поддакнул Стессель.

— Зачем едет этот умник Кондратенко? Меня, что ли, учить уму-разуму?

— Хочет ознакомиться с позицией на твоем участке и заглянуть в свой Двадцать шестой полк на правом фланге.

— Он слишком много фантазирует и бог знает что воображает о себе. Надо его сократить, а в случае надобности и убрать совсем, а то со своей юношеской лихостью он натворит нам бед.

— Какой же он юноша в сорок семь лет?

— С высоты моих шестидесяти двух, конечно, ни совсем юноша!

Пока генералы разгуливали по платформе, Кондратенко подозвал к себе Дмитриевского и начал расспрашивать о положении на фронте. Науменко достал карту и попытался нанести на нее расположение частей, но тотчас же запутался: целый ряд деревень оказался не отмеченным на карте, другие были нанесены неверно, названия перепутаны.

— Не карта, а одно недоразумение! — возмущался Кондратенко. — Шесть лет владеем Квантуном и не удосужились изготовить, приличных карт! Воюешь на совершенно неизвестной местности. Что же тут удивительного, коль получается путаница!

— Путаница на карте — это еще полбеды, а в Управлении — это похуже! — заметил Науменко.

— Кто же в Артуре путает? — спросил Дмитриевский.

— Все начальники, до мере своих сил и возможностей, — отозвался Кондратенко. — Стессель отдает одни приказания, Смирнов другие, моряки третьи, я четвертые. Вполне естественно, что наши подчиненные ругают нас всех вместе.

— Поехали дальше! — приказал Стессель, появляясь в вагоне. — Что вы тут мудрите над картой, Роман Исидорович?

— Знакомлюсь с положением, дел на фронте и думаю кое-что предложить на ваше благоусмотрение, Анатолий Михайлович, — почтительно проговорил Кондратенко. — Наша задача возможно дольше задержаться на перевалах, чтобы возможно больше укрепить Артур.

— Я не собираюсь зимовать здесь! — резко вставил Фок. — Через месяц отведу свои полки в Артур.

— Правый фланг занимают части моей дивизии, и я отнюдь не собираюсь уходить отсюда раньше времени.

— Это ваше дело и меня не касается! Я уйду, а вы как хотите!

— Подобная постановка вопроса совершенно недопустима. Прошу вас, Анатолий Михайлович, объяснить это генералу Фоку.

— Я не глупее вас и ни в каких объяснениях не нуждаюсь!

— Прошу без резкостей, господа! — вмешался Стессель. — Части отойдут в Артур тогда, когда я им прикажу. Пока же надо подумать об усилении обороноспособности позиций на перевалах.

Кондратенко замолчал, а Фок начал притворно зевать. В углу в кресле похрапывал Никитин. Начальники Штабов вполголоса переговаривались между собой. Звонарев смотрел в окно.

Было около одиннадцати часов утра, когда наконец поезд добрался до разъезда девятнадцатой версты, где решено было выходить из вагонов.

Стесселя встретили генерал Надеин, полковник Ирман, Сахаров и несколько командиров полков. Генеральская овита увеличилась. Кавалькада двинулась в путь вдоль железнодорожного полотна по направлению передовых позиций, до которых оставалось еще верст пятнадцать.

Вдали слышались редкие орудийные выстрелы.

— Стреляют у Юпилазы, — указал рукой в направлении выстрелов Фок. — Чего доброго, и на нее кинутся в атаку.

Стессель ехал впереди крупной рысью, "на ходу здороваясь со встречными командами. Вдруг неожиданно слева послышались ружейные залпы. Генерал резко остановил свою огромную раскормленную кобылу.

— Это что за стрельба? — спросил он у Фока.

— За сопками начинается уже линия передовых окопов. Верно, стрелки заметили движение у японцев.

— Почему же меня ранее не предупредили, что позиция уже, близко? Я со своей свитой вылетел бы вперед и послужил бы хорошей целью для японцев! — сердито крикнул Стессель и круто повернул лошадь назад. — Где здесь лучший кругозор? Я хочу осмотреть позиции на всем протяжении, — спросил он.

— Направо так называемая Большая Сопка, оттуда видно далеко во все стороны, — поспешил к генералу Дмитриевский.

— Ведите нас туда. Поезжайте вперед, а я за, вами, — распорядился Стессель.

Полковник свернул с дороги и по узенькой тропинке двинулся к указанной вершине. По тропинке можно было ехать лишь в одиночку, и вся свита столпилась на дороге.

— Поедем вперед к позициям, — предложил Кондратенко своему начальнику штаба и Звонареву и тронулся на выстрелы. Через минуту все трое были уже на хребте, за которым шла линия русских окопов. С вершины горы открывался широкий вид во все стороны. Прямо виднелся расположенный вблизи Дальнего лагерь японцев, по дороге к городу двигались многочисленные обозы. Артиллерия бездействовала. Все говорило о малочисленности и слабости врага в этом районе, который больше готовился к обороне, чем к наступлению.

— Собрать бы кулак полка в два и ударить на Дальний, пока здесь почти пусто, а железная дорога, за отсутствием паровозов широкой колеи, еще не действует! — мечтал вслух Кондратенко. — Много шансов, что это предприятие увенчалось бы большим успехом, а особенно если с моря одновременно на Дальний ударит и флот.

— Едва ли Стессель на это согласится. Он все же считает, что против нас направлена вся японская армия, а на севере имеются лишь заслоны.

— Хороши заслоны, коль они разбили такой прекрасный корпус, как Первый Сибирский! — усмехнулся генерал. — Нам надо здесь рискнуть.

— Для этого необходимо быть смелым человеком, чего о Стесселе сказать нельзя.

— А Фок?

— Тот и еще хуже! Из упрямства будет против, раз идея наступления принадлежит вам, а не ему.

— Невесело! Но поедем дальше вдоль фронта, — решил Кондратенко.

Русские окопы шли не оплошной линией, а были расположены по возвышенностям. Промежутки между ними простреливались ружейным огнем. Батареи, в отличие от Цзинджоу, все стояли на закрытых позициях. Впереди находились лишь наблюдательные пункты. Вскоре Кондратенко подъехал к одному из них. Навстречу генералу вышел Алн-Ага Шахлинский.

— Много перед вами японцев, капитан? — спросил Кондратенко.

— Почти что вовсе нет. За неделю я видел не больше двух рот. Из артиллерии пока обнаружено только две горных пушки за тем хребтом, — доложил командир батареи.

— Как вы думаете, могло бы иметь успех наше наступление в этом районе? — спросил генерал.

— На этом участке — вполне! Мы вышли бы в тыл горы Хунисан и заставили бы японцев ее очистить, но генерал Фок будет против этого: он даже стрелять мне запрещает, считая это ненужной затеей, — жаловался капитан.

Кондратенко переглянулся со своим начальником штаба. Простившись с капитаном, он свернул в тыл и поехал по направлению видневшейся вдали группы Стесселя. По дороге, около довольно большого резервного лагеря, Звонарева окликнули. Задержав лошадь, прапорщик оглянулся и увидел Стаха Енджеевского.

— Каким ветром вас сюда занесло? — поздоровался он с Звонаревым.

В серо-зеленом костюме, в серых парусиновых сапогах, поручик почти совсем сливался с окружающей природой. Кондратенко тотчас обратил на это внимание.

— У вас прекрасно подобран цвет вашей одежды. Откуда вы достали такую материю?

— Были обычного цвета брюки и гимнастерка, а китайцы-портные перекрасили их в защитный цвет, — пояснил поручик.

— Какая это часть? — опросил генерал.

— Охотничья команда Четырнадцатого полка.

— Если бы вам предложили пошарить у японцев в тылу и обойти справа Хунисан, вы не возражали бы?

— Я об этом давно мечтаю и не раз докладывал своему командиру, но безрезультатно. Японцев перед нами так мало, что можно рискнуть и потревожить их!

— Ваша фамилия?

— Поручик Енджеевский.

— Рад с вами лично познакомиться! Отлично помню вашу телеграмму из-под Цзинджоу. Благодаря ей мне удалось уговорить Стесселя не отступать сразу в Артур, а задержаться на этом перевале. Ваше начальство вас, насколько я знаю, не особенно жалует. Хотите перейти в мою дивизию?

— Только вместе с моими охотниками.

— Прекрасный ответ для офицера! К сожалению, целиком всю вашу команду не переведешь в другой полк.

Когда Кондратенко и его спутники вернулись к группе Стесселя, они застали его сидящим за пулеметом. Несколько офицеров, собравшись вокруг генерала, усиленно щелкали фотографическими аппаратами.

Вставив пулеметную ленту, Стессель нажал на спуск, и пулемет затрещал. Генерал прошелся очередью по кустам гаоляна, но лента заклинилась.

— Можно заложить другую ленту, — услужливо предложил командир Четырнадцатого полка полковник Савицкий.

Стрелки бросились было к пулемету с новой лентой, но подъехавший Кондратенко отвлек внимание Стесселя, указав ему на частые заклинения патронов.

— На это нужно обратить самое серьезное внимание. Во время отбития штурма пулеметы незаменимы, а каждое заклинение отнимает массу драгоценного времени.

— Да, да. Это безобразие! — согласился Стессель. — В Артуре прикажу Белому специально заняться этим вопросом. — И генерал, разминая затекшие ноги, встал с пулеметного седла.

— Готова фотография: генерал Стессель на передовых позициях самолично стреляет по наступающим японцам, — шепнул на ухо Звонареву знакомый офицер.

Фок подъехал к Кондратенко.

— Любовались видами, Роман Исидорович, и критиковали передовые позиции моего участка, а заодно перемывали косточки и мне? — елейным тоном спросил он.

— Сплетнями на занимаюсь, а позиции действительно осмотрел и нашел их в плохом состоянии, — громко ответил Кондратенко.

— На участке Семенова, где расположены полки вашей дивизии, и таких окопов нет, там просто ряд заячьих нор, в которых не только под артиллерийским, но и под ружейным огнем долго не усидишь.

— Это происходит потому, что вы захватываете для своей дивизии все материалы, которые я направляю из Артура к Семенову.

— Опять вы что-то не поделили, господа? — с раздражением проговорил подъехавший Стессель. — Если бы вы знали, как это мне надоело! Из-за каждого пустяка поднимаются бесконечные ссоры!

Фок и Кондратенко молча выслушали это замечание.

— Какой леший влезет на наши позиции! Сплошные обрывы и голые скалы. Природная их сила так велика, что тратить много средств и материалов на их укрепление нет смысла. Никакие японцы никогда их не возьмут! — продолжал ораторствовать Стессель.

— Я с этим вполне согласен, — не замедлил поддакнуть Фок. — Зато генерал Кондратенко, как всегда и везде, имеет по этому вопросу свое "особое" мнение! Инженерская школа все же сказывается в нем...

— Инженеры много мудрят, еще больше крадут, но со мной не пошутишь, я им потачки не дам! — проговорил Стессель.

— Ваше превосходительство, не угодно ли вам перекусить? — расплылся в широчайшей улыбке полковник Савицкий, начальник объезжаемого участка обороны.

Стессель охотно согласился.

В большой палатке Красного Креста был накрыт стол. Толстый Савицкий, отдуваясь, занял хозяйское место во главе стола, усадив около себя Стесселя и Фока. Солдаты начали обносить обедающих закусками, застучали ножи, зазвенели рюмки.

Разговор с каждой минутой делался громче и оживленнее, начались тосты за начальствующих лиц, и обед принял характер обычной офицерской попойки. Незаметно подошел вечер. Звонарев с Гантимуровым вышли на воздух.

Вскоре из палатки вышел Кондратенко.

— Пора двигаться и дальше, а то боюсь тут застрять на ночь! Можно еще сегодня добраться до штаба Семенова, а завтра вернуться в Артур. Мы домой и верхом доедем, тут ведь недалеко.

Но Стесселю тоже надоело сидеть за столом, и он решил ехать.

— Господа! Довольно лоботрясничать! — обратился он к обедающим. — Едем дальше! Хозяину спасибо за хлеб-соль! Прикажите подать лошадей.

Вскоре значительно поредевшая кавалькада двинулась дальше. Стессель ехал не спеша. Благодушно настроенный после обеда, он милостиво здоровался со встречными офицерами и расспрашивал их о житье на позициях.

Кондратенко поднял разговор о возможности наступления на Дальний.

— Опять у вас новая идея появилась, Роман Исидорович! Вашей фантазии может позавидовать любой подпоручик! Быть может, на отдельном участке японцы и слабее нас, но в общем-то силы у них значительно больше наших. Поэтому наступление легко будет парализовано ими, и мы понесем только напрасные потери. Следовательно, нам незачем их беспокоить, раз они нас не трогают, — позевывая, ответил Стессель.

— Примерно так рассуждает и Витгефт для оправдания своей бездеятельности в Артуре!

— Моряки прячутся за наши спины, а мы ни за кого не укрываемся, а все время стоим лицом к лицу с врагом.

— Не в этом дело! Как известно, нападение — лучший способ защиты: мы сразу отвлечем внимание японцев к себе; возможно, они перебросят сюда часть сил с севера...

— Боже нас от этого упаси! Я не знаю, как мы удержимся против наличных японских частей, а вы собираетесь еще привлекать их, к нам. На это я никогда не соглашусь! — решительно отверг предложение Стессель.

— Мы этим облегчим переход в наступление Маньчжурской армии, — убеждал начальника укрепленного района Кондратенко.

— Куропаткин нас об этом не просит и этого нам делать не велит. Зачем же мы будем навязывать ему свою помощь? — возражал Стессель.

— Помогая Куропаткину, мы тем самым помогаем самим себе, ибо наилучшей помощью для нас явится деблокада Артура и восстановление сообщения с Маньчжурией. В этом и заключается взаимодействие крепости с полевой армией. Мы притягиваем на себя значительные силы врага и тем облегчаем положение армии, она же, в свою очередь, помогает нам, оттягивая силы на себя. Это азбучная истина, известная каждому молодому офицеру, — начал уже раздражаться упрямством Стесселя Роман Исидорович.

— Я же, как вам известно, являюсь генералом русской армии, которому эти, как вы выражаетесь, "азбучные истины" известны не хуже вас. И тем не менее я с вами не согласен и решительно возражаю против каких бы то ни было попыток "перейти в наступление и помочь Маньчжурской армии". Считаю вопрос исчерпанным и прекращаю бесцельное словопрение, — оборвал Стессель.

— Тогда разрешите хоть провести хороший поиск разведчиками в этом направлении?

— Это другое дело! Пошарить у японцев в тылу и вернуться назад ни, когда не вредно!

— Только пусть этим занимаются части Седьмой дивизии, а не моей, — вмешался в разговор Фок. — Я решительный противник подобных экспериментов и не допущу участия в них частей Четвертой дивизии.

— В поиске будут участвовать те части, которые назначит начальник района, — ответил Кондратенко.

— Так как инициатор дела вы, Роман Исидорович, то вам и карты в руки! В разведке будут участвовать полки вашей Седьмой дивизии и, если хотите, моряки, — обернулся Стессель к Кондратенко.

— Я просил бы придать мне еще пограничников.

— Не возражаю!

— Завтра же я сменю Двадцать шестым полком Четырнадцатый и начну подготовку к поиску. Быть может, вы найдете возможным, Александр Викторович, передать в мое распоряжение охотничью команду Четырнадцатого полка?

— Нет, не найду. Сами кашу завариваете, сами ее и расхлебывайте, а я тут ни при чем и мои солдаты тоже.

— Охотники Четырнадцатого полка хорошо знают местность в этом районе, а моим частям придется еще знакомиться с ней, на что уйдет много времени.

— Взялся за гуж, не говори, что не дюж! — усмехнулся Стессель. — Орудуйте, Роман Исидорович, своими силами и не рассчитывайте на чужую помощь.

— Попробую!

— Только помните, что за успех дела вы отвечаете целиком! — с угрозой заметил Фок.

— Я привык отвечать за свои действия.

— Тут кончается участок Четвертой дивизии, — остановил свою лошадь Фок. — Дальше район Кондратенко.

Стессель тоже остановился.

— Устал я, Роман Исидорович, и обещал жене к вечеру быть в Артуре. Вы и без меня прекрасно сумеете осмотреть позиции и внести, где нужно, необходимые исправления, поэтому я поеду обратно.

— Не смею задерживать, ваше превосходительство. Но, конечно, очень жаль, что вы не сможете взглянуть на "заячьи норы", в которых расположены мои части.

— Вы снимите несколько фотографий и потом покажете их мне и Александру Викторовичу, — мудро решил Стессель и тронулся в обратный путь вместе со своей свитой.

Кондратенко, Наумеяко и Звонарев двинулись дальше. Вскоре их встретили начальник правофлангового участка полковник Семенов, участковый инженер капитан Зедгенидзе и начальник артиллерии участка полковник Мехмандаров. Поздоровавшись с ними, генерал направился на позиции. В отличие от участка Четвертой дивизии окопы здесь были прекрасно оборудованы, имели прочные блиндажи, были хорошо применены к местности.

— И это Фок смеет называть заячьими норами! — возмущался Кондратенко.

Уже совсем в темноте Кондратенко добрался до штаба Семенова и решил здесь заночевать. Вскоре один за другим подъехали вызванные по телефону начальники боевых участков левого фланга. Кондратенко приветливо с ними здоровался и заставлял каждого подробно рассказывать о положении на участке. Затем началось совещание о возможности перехода в наступление в направлении Дальнего. Эта мысль была с энтузиазмом поддержана присутствующими.

— Только бы Фок не подвел, а мы сумеем прорвать расположение японцев, — резюмировал мнение собравшихся Семенов.

— Завтра сменим Четырнадцатый полк и попробуем выйти в тыл Хунисану, пусть они нам дадут хотя бы одного-двух проводников из охотничьей команды, — проговорил Кондратенко. — Попрошу об этом прямо Савицкого.

Записка была написана, генерал вручил ее Звонареву и велел доставить командиру Четырнадцатого полка.

— Теперь всего половина десятого. Через час вы будете у него. Можете там и остаться на ночлег, — распорядился Кондратенко.

— Я постараюсь разыскать Енджеевского и у него останусь до утра, — ответил прапорщик.

— Прекрасно. Сообщите ему о наших намерениях и спросите совета. Было бы очень хорошо, если бы он с утра повидал меня.

Через час Звонарев был уже в штабе Четырнадцатого полка. После отъезда Стесселя там продолжали пьянствовать.

Полковник, с красным лицом, без кителя, сидел за столом в палатке на своем прежнем месте. Около него собралась довольно большая компания.

Прапорщик, растолкав толпу, подошел к полковнику и протянул пакет.

Все находившиеся в палатке обернулись в сторону своего командира.

— Выступать куда-нибудь? Тревога? Японцы прорвались? — засыпали вопросами прапорщика.

— Кукиш дам я ему своих охотников! Если хочет, может брать это золотце Енджеевского. Свечку поставлю своему святителю, когда от него избавлюсь! — проговорил полковник, ознакомившись с запиской Кондратенко. — Завтра передам позицию у Хунисана Семенову, а второй батальон оттяну в тыл. Ваш же генерал может там чудить как хочет! У меня есть приказ Фока — никакой поддержки ему ни в чем не оказывать.

— Так и прикажете передать генералу Кондратенко? — поставил вопрос ребром Звонарев.

— Что вы? Еще и в самом деле вздумаете ему дословно передать все, что я говорю. Сейчас я продиктую ответ...

"Ваше превосходительство, высокоуважаемый Роман Исидорович! При всем моем искреннем желании, я, к великому моему сожалению, лишен возможности удовлетворить вашу просьбу, хотя горячо сочувствую вашему начинанию и твердо убежден в его несомненном успехе под вашим мудрым руководством. Единственно, что я могу сделать, — это откомандировать в ваше распоряжение начальника моей охотничьей команды поручика Енджеевского. Срок, командировки его не ограничиваю временем. Остаюсь вашего превосходительства преданнейший слуга Владимир Савицкий".

Взяв письмо, прапорщик вышел из палатки и отправился к месту расположения охотничьей команды. По дороге к нему присоединился Али-Ага Шахлинский, который, по поручению Ирмана, должен был объехать батареи и предупредить о предстоящем уходе с занимаемых сейчас позиций.

— Как, и артиллерия снимается с этого участка? — удивился Звонарев.

— Фок приказал убрать все орудия, а инженерам разобрать блиндажи и материалы использовать на других участках позиции.

— Короче, Кондратенко предоставляется голое место, на котором прежде всего надо будет вновь возводить укрепления.

— Весьма возможно, что японцы, заметив, что наши разбирают блиндажи, сами перейдут в наступление раньше нас.

— Надо срочно об этом предупредить генерала, — решил Звонарев и хотел было ехать назад в штаб Семенова, но капитан предложил туда заехать лично.

— Особенно не беспокойтесь. Мой командир бригады, полковник Ирман, решил правофланговые батареи вопреки приказу Фока пока оставить на месте. Я лично повидаюсь с полковником Мехмандаровым. Мы с ним старые друзья и с полслова поймем друг друга. Какие бы приказания ни отдавал Фок, батарея подполковника Лаперова, где я старшим офицером, никогда не бросит без помощи полки дивизии Кондратенко, — пылко проговорил Шахлинский. — От правофланговой батареи Романовского до штаба Двадцать шестого полка всего три-четыре версты, я за полчаса доберусь до него и передам все, что нужно. Вы же поезжайте прямо к Енджеевскому.

Стах уже спал, когда Звонарев вошел в его палатку, но будить его не пришлось: он тотчас же проснулся и, натянув сапоги, присел к столу, на котором стояла зажженная свеча. Выслушав Звонарева, он тихонько свистнул.

— Ясно, что Фок хочет подложить свинью Кондратенко. Но мы еще посмотрим, что из этого выйдет. Я, конечно, с удовольствием перейду к Семенову, а что касается моих охотников, то постепенно я их всех перетащу за собой. Денисов! — крикнул поручик, приподняв полу палатки.

— Чего изволите? — отозвался голос из темноты, и в палатку вошел коренастый стрелок с перевязанной головой.

— Надо всех больных и раненых отправить в тыл, — начал было поручик.

— Они, ваше благородие, не хотят. И здесь, говорят, переможемся.

— Я перевожусь в Двадцать шестой полк, — объявил ему поручик.

Унтер-офицер с удивлением посмотрел на поручика.

— Как же мы без вас-то будем, Евстахий Казимирович? — спросил он. — За вами мы и в огонь и в воду пойдем, потому что вас знаем, — зря людей не поведете, а новый начальник неизвестно какой еще попадется.

— Пусть, то нездоров, отправляется в госпиталь, а там просится в Двадцать шестой полк.

— Смекнул, ваше благородие! Только половина команды сразу уйдет. Много у нас легкораненых, которые в строю остались. Есть, кроме того, больные, особенно животом, ревматизмом и куриной слепотой.

— Всем сразу уходить нельзя: человек по пятнадцати в день, не больше.

— Понял! Созову взводных, мы мигом это дело обмозгуем. — И унтер скрылся из палатки.

Вскоре лагерь зашумел. Послышались споры, кому прежде идти к поручику в Двадцать шестой полк.

— Кондратенко очень хотел, чтобы вы оставили на месте часть своих людей, — напомнил Звонарев.

— Хорошо. Сразу у десятка-другого стрелков заболят животы. Они и останутся на месте, когда полк будет уходить. По прибытии же Двадцать шестого полка они чудодейственным образом все поправятся. Эту комедию мы разыграем легко. Одним словом, совсем облапошим эту жирную свинью Савицкого! — радостно проговорил Стах.

Звонарев громко зевнул, сказывалась дневная усталость.

— Ложитесь-ка вы на мою постель, Сергей Владимирович, мне сейчас не до сна. Слишком много надо сделать за ночь, — предложил Стах.

Едва Енджеевский вышел из палатки, как Звонарев, не раздеваясь, повалился на постель и тотчас уснул.

Проводив Стесселя, Фок и Сахаров направились в свой штаб, расположенный в Кумирненской импани. Лошади осторожно шли по темной дороге. Фок громко вздыхал и чертыхался, когда его конь оступался в темноте.

— Вы, верно, очень устали, ваше превосходительство? — участливо спросил Сахаров.

— Чертовски! Скорей бы эта проклятая война кончилась, сейчас же выйду в отставку и уеду куда-нибудь подальше.

— Если не секрет, то куда же вы собираетесь уехать?

— За границу! В Южную Германию. Мы, Фоки, родом из Тюрингии. Хотелось бы приобрести там дачку и пожить до конца дней на покое у себя в родном фатерланде.

— Вы заслужили полное право на спокойную старость.

— В России не умеют ценить по заслугам людей! Стессель моложе меня на семь лет, а уже метит в полные генералы, я же дальше не пойду и через год буду уволен со службы по возрастному цензу.

— Вам самим следует уже сейчас позаботиться о своей старости.

— Не от меня это зависит.

— От вас, ваше превосходительство! Войну надо кончать поскорее, ибо она в тягость русскому народу. Может быть, я пессимист, но как-то мало верю в освобождение Артура, — вздохнул Сахаров.

— Так вы считаете, что чем Артур скорее будет занят японцами, тем лучше для русских?

— Не совсем так, ваше превосходительство, но коль скоро ему суждено пасть, пусть это совершится поскорее; меньше будет человеческих жертв.

— Да, капитан, вы правы: упорное сопротивление на передовых позициях совершенно излишне, чего не хочет понять Кондратенко. Только зря проливают солдатскую кровушку.

— По-видимому, он надеется на благоприятный исход войны.

— Не такой он дурак! Просто хочет прослыть артурским героем.

— Надеюсь, Стессель не разделяет его взглядов?

— Стессель собственного мнения не имеет, это для него слишком сложно.

— Тогда пусть он усвоит мнение вашего превосходительства!

— Вы, Василий Васильевич, человек коммерческий. Хотите услугу за услугу? Я буду поддерживать у Стесселя ваше мнение об осаде... Мог бы я участвовать в вашем предприятии?

— Разрешите на ваше имя записать акции шанхайского банка тысяч на десять — пятнадцать?

— Только, чур! Договора с вами я, конечно, заключать не буду.

— Слово вашего превосходительства дороже денег!

Сахаров оживился и весело замурлыкал что-то себе под нос.

— Много вам платят японцы? — неожиданно обернулся к нему Фок.

— Мне? Японцы? За что? — похолодев от страха, воскликнул Сахаров. — Шутить изволите, ваше превосходительство! Что же касается этого купца Тифонтая, то я с трудом выжал из него три процента с чистого дохода... вообще — купцы народ коммерческий.

— А японцы — дальновидный!

— Вполне согласен с вашим превосходительством.

— Тогда все в порядке, — закончил разговор генерал.

Утром к Фоку явился полковник Дмитриевский с целым ворохом бумаг.

— Прежде всего разрешите доложить вашему превосходительству, что ваше распоряжение о снятии с позиций Четырнадцатого полка выполнено только наполовину: стрелки ушли, но разбирать блиндажи и укрытия генерал Кондратенко не разрешил.

— Савицкому надо было не спрашивать разрешения у Кондратенко, а точно выполнить мое приказание. Объявите ему выговор в приказе по дивизии.

— Генерал Кондратенко под угрозой ареста приказал все оставить на месте. Кроме того, в расположении Четырнадцатого полка появилась не то холера, не то дизентерия. В охотничьей команде сразу заболело двадцать человек, некоторые тяжело. Ввиду этого полковой врач, во избежание распространения заразы, не рекомендовал что-либо уносить с бывшего участка полка.

— Это другое дело! Пусть себе там Кондратенко на здоровье возится с эпидемией, мы вовремя убираемся отсюда.

Вскоре приехал Савицкий и стал оправдываться в невыполнении приказа начальника дивизии. Фок дал ему выговориться и затем спросил:

— Правда, что у вас обнаружилась холера?

— В охотничьей команде поручика Енджеевского. Я, кстати, откомандировал его в распоряжение Кондратенко.

— Это тот умник, который уверял под Цзинджоу, что японцы уходят на север и в нарушение подчиненности, помимо меня, прямо донес об этом Стесселю и почему-то Кондратенко?

— Он самый, ваше превосходительство. Я с удовольствием бы и совсем избавился от его присутствия в полку.

— Подайте рапорт по команде. Я поддержу ваше ходатайство перед начальником района. Заодно пусть он забирает с собой всех этих холериков и разводит заразу в Седьмой дивизии.

— Слушаюсь! Сам Енджеевский тоже является нравственной заразой для всего полка — нигилист и критикан!

— Тем больше оснований от него избавиться! Посмотрим, как Кондратенко справится со своей затеей, — злорадно проговорил Фок.

— Ваше превосходительство! — доложил генералу вошедший Ирман. — По просьбе генерала Кондратенко я оставил на месте две правофланговые батареи.

— Совершенно напрасно! Немедленно снимите их, они мне нужны на левом фланге завтра к утру.

— Но там и так уже имеется три батареи, а у Хунисана почти нет артиллерии. Там намечается наступление Двадцать шестого полка, и без артиллерийской подготовки полк понесет значительные потери...

— До Седьмой дивизии, с ее умником Кондратенко, мне нет дела! К вам она тоже не имеет никакого отношения, и вам незачем о ней беспокоиться.

Ирман в волнении поднялся во весь рост перед Фоком и задыхающимся голосом проговорил:

— Вашего распоряжения по долгу службы и чести своего мундира я исполнить не могу. Прошу освободить меня от командования бригадой!

Фок с удивлением смотрел на своего всегда дисциплинированного и выдержанного начальника артиллерии. В таком состоянии он его еще никогда не видел.

— Какой же вы горячка, Владимир Александрович! Как будто вы не совсем лишены нашей спокойной и уравновешенной германской крови. Из-за пустяков пыль поднимаете!

— Человеческие жизни для меня никогда не были пустяками.

— Я вас, полковник, больше не задерживаю, — вновь повысил голос Фок. — Если вы больны, подавайте рапорт и уезжайте в Артур, но дальнейших препирательств по поводу отданного мною приказа я не потерплю.

Ирман повернулся по-уставному и, щелкнув шпорами, вышел. Выйдя от начальника дивизии, Ирман быстро написал рапорт о болезни и подробное письмо Кондратенко. Письмо он вручил Али-Ага Шахлинскому и приказал ему тотчас же ехать к генералу.

— От вас многое зависит, Али-Ага, — напутствовал капитана Ирман.

— Не беспокойтесь, Владимир Александрович. АлиАга еще никогда никого не подводил и не предавал в жизни. Если Фок задумал подвести Седьмую дивизию под удар японцев, то это ему не удастся. Приложу все силы, чтобы расстроить его козни и помочь генералу Кондратенко. — И, вскочив на коня, Шахлинский широким галопом поскакал по дороге.