Содержание
«Военная Литература»
Проза войны

Глава вторая

Неяркое зимнее солнце длинными негреющими вечерними лучами освещало рейд с многочисленными военными и коммерческими судами и полукитайский, полуевропейский портовый городок Чемульпо, который служил морским портом для корейской столицы Сеула. Спавший было днем мороз к вечеру заметно усилился, в бухте появились льдины, затрудняющие передвижение китайских шампунок и катеров с различных военных кораблей. В числе их находились русский крейсер "Варяг" и канонерская лодка "Кореец". Оба корабля несли службу стационеров и находились в распоряжении русского посланника при корейском дворе Павлова. Сегодня на крейсере были получены от посланника секретные пакеты для срочной отправки в Порт-Артур. На следующий день "Кореец" должен был отправиться с ними в Артур.

В уютной и просторной кают-компании "Варяга" собрались офицеры вместе со своим командиром, который только что вернулся из Сеула.

Кадровый офицер гвардейского экипажа, Руднев смолоду приобрел дипломатический лоск и такт. Командование весьма это ценило и неизменно направляло Руднева туда, где международная политическая обстановка грозила осложнениями, как это имело место сейчас в Корее.

После войны с Китаем в 1894-1895 годах Корея фактически оказалась под протекторатом Японии{33}. Царская Россия тоже зарилась на эту страну. Обоих соперников привлекали большие природные богатства Кореи и ее важное стратегическое положение. Она являлась как бы мостом между Японией, Маньчжурией и Приморьем. Поэтому вопрос, кто будет главенствовать в Корее, приобретал важное международное значение. Слабая экономически и значительно уступающая России в военном отношении Япония не могла сама решиться на войну с русским колоссом. Только после заключения в 1902 году военного союзного договора с Англией и получения в 1903 году большого займа на военные нужды из США японцы рискнули выступить против России. Тон японской дипломатии стал вызывающим. Сталкивая Японию с Россией, англо-американцы надеялись, что война ослабит обе стороны и позволит им занять главенствующее положение в Корее и Маньчжурии.

Вся эта сложная политическая игра велась в корейской столице Сеуле, и эта политика явилась причиной того, что в небольшом корейском порту Чемульпо одновременно находились военные корабли Англии, России, Франции, Италии, Америки и Японии.

По прибытии в Чемульпо Руднев посетил Сеул, побывал при дворе корейского императора, установил дружескую связь с командирами стационеров других стран, в том числе и с японским крейсером "Чиода". В дружеской беседе за стаканом вина Руднев узнавал все политические новости и часто был больше в курсе событий, чем сам посланник Павлов. Дипломатическая деятельность не мешала Рудневу быть знающим моряком и хорошим командиром своего крейсера. Офицеры очень уважали и ценили своего командира, который сумел сплотить их в одну дружную товарищескую семью.

В этот вечер Руднев только что вернулся из Сеула, куда ездил для выяснения международной обстановки. Посланник Павлов заверил его, что даже в случае разрыва дипломатических сношений войны между Россией и Японией не будет. В этом его убедили не только японский посланник, но и послы Англии и Америки.

Все это Руднев и сообщил своим офицерам.

— Тем не менее я предложил посланнику, ввиду возможности внезапного начала военных действий, сегодня же отправиться в Порт-Артур на "Варяге". Но Павлов категорически отказался покинуть свой пост без указаний наместника Алексеева, хотя уже несколько дней как японцы прервали под предлогом технических неполадок всякое сообщение с Порт-Артуром... Все же Павлов решил сообщить в Порт-Артур о происходящем, и завтра "Кореец" уйдет туда с секретными пакетами, а заодно и доставит десант с "Севастополя", который нес охрану посольства, — закончил Руднев свой рассказ.

— Попадут в Артур к самому балу у Старка. Прямо с корабля на бал. Счастливцы, — заметил молоденький мичман Ляшенко.

— Да, завтра там будет весело, потанцуют и повеселятся вволю, не то что в здешней дыре, — поддержал его лейтенант Червинский.

— Пошлем с "Корейцем" письма нашим друзьям: Дукельскому, Акинфиеву, — тотчас решил Ляшенко.

— Передайте и от меня поклон Ривочке. Ударная девчонка, не чета здешним, — заметил Червинский.

— Надо составить подробный рапорт о наших действиях Старку и наместнику. Попрошу вас помочь мне в этом, Анатолий Григорьевич, — обернулся Руднев к Степанову.

— Есть, Всеволод Федорович! — отозвался старший офицер корабля. — Значит, пока можно не тревожиться за нашу судьбу?

— Пока — да. Но все же поручите вахтенным повнимательнее следить за тем, что происходит на рейде и в городе, — ответил Руднев.

Долго не спал в этот вечер комендор носового шестидюймового орудия Бондаренко. Днем он побывал на берегу и встретился со своим знакомым матросом с японского крейсера "Чиода". Они знали друг друга по жизни в Приморье, вместе рыбачили и были друзьями. Японец под большим секретом рассказал, что среди японцев идут упорные разговоры о войне с Россией, которая должна начаться в ближайшие дни. Днем Бондарснко не придал большого значения этому, но теперь слова японца неотвязно кружились в голове.

— Что, ежели японцы и впрямь нападут на нас? На крейсере никто не подозревает о надвигающейся опасности, все спят. Да он заберет "Варяга" голыми руками! Надо немедля обо всем доложить старшему офицеру, — решил он наконец и стал быстро одеваться.

Степанов еще не спал. По взволнованному лицу матроса он понял, что тот пришел с важными известиями.

— Дозвольте, вашбродие, доложить по долгу присяги, — неожиданно для себя проговорил Бопдаренко официальным тоном.

— Говори, в чем дело?

Матрос подробно рассказал обо всем слышанном от японца.

— Почему сразу не доложил об этом? — спросил Степанов.

— Запамятовал за делами, а в койке лежа вспомнил.

Степанов сразу оценил важность полученных известий и вместе с матросом направился к Рудневу.

Командир подробно расспросил Бондаренко, внимательно выслушал и, наградив чаркой водки за проявленную бдительность, отпустил его.

— Необходимо быть начеку! — проговорил Руднев.

— Быть может, поднять пары и, пользуясь темнотой, попытаться до рассвета уйти в Артур на соединение с эскадрой? — предложил Степанов.

— Какой вы, Анатолий Григорьевич... торопливый. Каждой войне предшествует разрыв дипломатических сношений, за которыми следует объявление войны, и уже после этого начинаются военные действия. Прикажите вахтенным особенно внимательно следить за всем происходящим на рейде, особенно за "Чиодой". Передайте то же на "Кореец".

Степанову ничего не оставалось, как уйти. Поднявшись на мостик, он передал вахтенному офицеру Червинокому распоряжение командира и сообщение Бондаренко.

— Наш командир, по-моему, излишне доверчив. Японцы, как показывает японо-китайская война, не соблюдают общепринятых норм международного права{34}, — вздохнул Степанов. — Обо всем, что заметите на рейде, немедленно докладывайте прямо Рудневу.

— Есть, — вытянулся вахтенный офицер и окинул взглядом густой туман, которым была покрыта бухта. "Трудно что-либо разглядеть в такую погоду", — подумал Червинский про себя и погрузился в воспоминания о далеком Артуре, где находились друзья и его маленькая японская "мусмешка" Юха.

Едва засерел восток и начал расходиться ночной туман, как на "Варяге" обнаружили исчезновение с рейда японского крейсера "Чиода". Он ушел ночью с потушенными огнями, под покровом ночного тумана...

— Как вы его прозевали? — набросились матросы и командиры на вахтенных, сильно смущенных своей оплошностью.

— Ни зги ночью не было видно, а он, япошка, тишком, как ворюга, сбежал в море, — оправдывались виновные.

Весть об уходе "Чиоды" обеспокоила всех. Руднев тотчас направился на английский крейсер "Талбот", командир которого, коммодор Бейли, был старшим военно-морским начальником на рейде. Командир "Варяга" надеялся узнать у англичан последние политические новости. Одновременно Руднев приказал канонерской лодке "Кореец" спешно готовиться к отплытию в Порт-Артур.

Доставлявшие на "Варяг" продукты торговцы-корейцы сообщили о готовящемся японском десанте в Чемульпо.

— Японси приди нет? — тревожно спрашивали они. — Японси пу шанго. Корейси продай, купи нет. Корейси чифан нет, корейси умирайло, японец живи.

Было ясно, что атмосфера в Чемульпо быстро сгущалась. Японские агенты распространяли в городе панические слухи о предстоящем захвате всей Кореи японскими войсками и поголовной резне всех корейцев.

Корейцы были дружески расположены к русским и видели в них защитников от японских захватчиков, которых научились ненавидеть еще в японо-китайскую войну.

Коммодора Бейли Руднев застал в отличном расположении духа Из письма своего друга артурского негоцианта Томлинсона англичанин узнал, что японцы очень нуждаются в его помощи и готовы заплатить за нее хорошие деньги. Томлинсон рекомендовал ему поближе познакомиться с командиром "Чиоды" капитаном Терауче. На днях японец передал коммодору предложение "оказать небольшую услугу божественному повелителю Страны Восходящего Солнца" — микадо и задержать в Чемульпо русские военные корабли до подхода туда японской эскадры адмирала Уриу. Это предложение совпадало с официальными указаниями Британского адмиралтейства всемерно содействовать союзной Японии, но делать это по возможности незаметно для русских. Ввиду этого коммодор приложил все старания для того, чтобы рассеять опасения Руднева о возможности в ближайшие дни начала военных действий со стороны Японии. Бейли клятвенно уверял своего "друга" сэра Руднева в незыблемости корейского нейтралитета и своей готовности защищать нейтралитет Кореи всеми наличными средствами вплоть до применения артиллерийского огня против его нарушителей.

— Япония слишком слаба, чтобы рискнуть на единоборство с огромной Российской империей. Но недавние легкие победы над Китаем вскружили некоторые горячие головы. Возможно, что японцы рискнут на морскую демонстрацию против Владивостока, Порт-Артура или Чемульпо, но на открытый конфликт они никогда не рискнут. Таково мое мнение, равно как и мнение первого лорда адмиралтейства правительства его британского величества короля Эдуарда.

— Внезапный уход "Чиоды" внушает мне самые серьезные опасения, — возразил Руднев, пытливо вглядываясь в непроницаемое лицо своего собеседника.

— Я уверен, что сегодня ночью крейсер вернется на рейд... — отозвался англичанин, припоминая указания по этому вопросу Терауче.

— ...вернется в сопровождении целой эскадры... — перебил Руднев.

— Заверяю вас, сэр, здесь, в Чемульпо, будет соблюден самый строгий нейтралитет. В этом заинтересованы стационеры всех стран, находящиеся на рейде. Даю вам слово англичанина, мы сумеем воздействовать на нашего союзника сдерживающим образом, — категорически утверждал Бейли.

Руднев понял, что ничего большего он не добьется, и направился на "Варяг". Там его встретили сообщением, что радист беспрерывно принимает сигналы на японском языке. Адмирал Уриу отдавал своей эскадре различные приказы. Надо было торопиться с отправкой "Корейца" в Порт-Артур. Руднев вызвал к себе командира канонерской лодки капитана второго ранга Беляева и приказал ему возможно скорее собираться в поход. При следовании в Артур Беляев должен был всячески избегать столкновений с японцами и не поддаваться на возможные с их стороны провокации.

— Ваша основная задача — во что бы то ни стало срочно доставить наместнику секретные пакеты и предупредить его о подозрительном поведении японцев в Корее, — напутствовал Руднев командира "Корейца".

Через полчаса канонерская лодка уже вышла в море. Было половина четвертого пополудни.

Стояла тихая, слегка мглистая морозная погода. Медленно развернувшись, "Кореец" прошел мимо "Варяга", а затем, миновав иностранные крейсера, подошел к находящейся у входа корейской брандвахте.

Расположенный в глубине бухты, город быстро исчез в тумане. На рейде смутно проступали торговые и военные суда. Вдали сквозь мглу открылся перед входом на рейд остров Идольми, справа и слева от которого проходил фарватер, обставленный буйками, уже по-ночному подмигивающими разноцветными огоньками.

На мостике находился сам Беляев, высокий, рослый мужчина лет пятидесяти, с изящной, почти седой бородкой и огромным красным носом, и штурман, поджарый, с энергичным лицом, лейтенант Левицкий, который внимательно следил за створами фарватера.

— Жалко, что стоит штиль, — заметил Беляев, — а то поставили бы паруса и двойной тягой пара и ветра живо добежали бы до Артура.

— Подождите, Иван Александрович, — отозвался Левицкий, — выйдем из Идольми, там, быть может, и засвежеет. Пока же мы идем этим крученым фарватером, паруса нам будут только мешать.

— Люблю парусное дело. Чисто, никакой копоти и вони, спокойно, не тарахтит эта проклятая машина, да и больше морской лихости! Особенно когда под свежим ветром приходится рифы брать. По марсам и реям разбегутся матросы и висят на мачтах над кипящей бездной моря. Ничего этого нет на современных утюгах. Все сейчас в технике, а былую лихость негде и применить.

— Да, Иван Александрович, вам, должно быть, трудновато придется, коль скоро вы получите в командование крейсер или другое судно.

— Ну их к шутам совсем! Двадцать пять лет плавал почти все время под парусами, а теперь изволь-ка на старости лет переучиваться, всякие там электрические да гальванические штучки изучать. Нет, лучше выйти в отставку, пойти капитаном на какую-нибудь парусную шхуну и доживать свой век, бороздя моря и океаны под марселями да кливерами.

— По носу японские корабли, вашбродие, — доложил сигнальщик.

— Они нам не помеха. Пусть стоят себе на здоровье у Идольми. Сообщите о них сигналом на "Варяг".

— Слева на параллельном курсе четыре их же миноносца, — продолжал сигнальщик.

— Похоже, что они нас поджидают у выхода в море, — забеспокоился Левицкий.

— Сколько их всего-то?

— На норд-весте шесть крейсеров, во главе с броненосным крейсером "Асама", а на юге пока шесть миноносцев, которые идут на сближение с нами.

Оба офицера подняли бинокли и стали всматриваться в темнеющие в тумане силуэты японских судов.

На палубе расположились возвращаемые в Артур из Сеула матросы с "Севастополя", где они несли охранную службу, и забайкальские казаки. Севастопольцы иронически поглядывали на парусный рангоут "Корейца" и предлагали матросам канонерки распустить паруса для увеличения хода.

— Так ветра же нет, — возражали матросы "Корейца".

— А мы подуем, — предлагали шутники.

Приблизившись к японской эскадре, "Кореец" хотел было оставить ее в стороне, но японские миноносцы уклонились влево, а крейсера — вправо, и канонерская лодка оказалась между кильватерными колоннами японских судов. Было хорошо видно, как на кораблях орудия и минные аппараты торопливо приводились в боевое положение, с них снимались чехлы, стояла прислуга, готовая к немедленному открытию огня по "Корейцу". Когда лодка поравнялась с головным японским кораблем, легким крейсером "Нанива", на котором развевался адмиральский флаг, идущий в конце броненосный крейсер "Асама", в девять тысяч тонн водоизмещения, вышел из строя и преградил дорогу русскому кораблю. Одновременно на нем подняли сигнальные флаги, и бортовые орудия направили дула на "Корейца".

— Разберите сигнал, — приказал Беляев вахтенному начальнику мичману Бирюлеву.

— Но каково нахальство! Преграждать путь военному кораблю дружественной державы и при этом угрожать открытием огня! — возмущался Бирюлев, перелистывая код международных морских сигналов.

— Дружба-то наша с Японией, видать, кончилась, — возразил Левицкий. — Давно уж в здешних местах попахивает порохом. Только наши горе-дипломаты этого не замечали.

— Если нас не пропустят через северный фарватер, попробуем пройти южным. Положите лево руля, — распорядился Беляев.

Но едва канонерская лодка изменила курс, как перед ней выросло сразу четыре миноносца. На палубах этих кораблей была видна прислуга при орудиях и минных аппаратах, один из них для большей убедительности выпустил по "Корейцу" мину, которая прошла под его кормой.

— Пробить дробь-тревогу! Изготовиться к бою! — скомандовал Беляев срывающимся от волнения голосом.

Тотчас по русскому кораблю разнеслись, слившись в зловещем аккорде, резкие звуки горна и глухая барабанная дробь. Палуба заполнилась матросами, кинувшимися к пушкам, пулеметам и к минным аппаратам. Звякнули открываемые орудийные замки, загремела подача, и "Кореец" с обоих бортов ощетинился дулами орудий. Офицеры устремились на мостик в ожидании приказания от своего командира.

— Куда же нам деться, вашбродие? — испуганно спрашивали у офицеров казаки. — Кони ж наши от стрельбы со страху попрыгают в воду.

— Не до вас! Держите своих лошадей как хотите, — отмахивались от них моряки.

"Вернуться обратно в порт", — разобрал наконец сигнал Бирюлев.

— Стоп! — скомандовал в машину Беляев. — Что же нам делать, господа? — обернулся он к взволнованным офицерам.

— Вступить в бой с японцами — чистое безумие! Через три минуты мы будем на дне и, кроме того, не успеем предупредить "Варяга", который, ничего не подозревая, стоит без паров в Чемульпо. Его могут захватить врасплох и взять в плен. Поэтому нам необходимо возвращаться, — за всех ответил Левицкий, сохранивший спокойствие при неожиданном нападении японцев.

Памятуя указания Руднева не ввязываться в бой, Беляев тотчас же согласился с этим.

— Назад, до полного, — скомандовал он в машину. — Право на борт!

Забурлив водой, "Кореец" стал поспешно отходить перед все приближающимися японскими судами.

Расстояние до некоторых миноносцев сократилось до одного-полутора кабельтовых. На ближайшем из них в бинокль прекрасно были видны смеющиеся физиономии японцев, стоящих у орудий. На командирском мостике, широко расставив ноги, с сигаретой в зубах, стоял командир и делал неприличные жесты по направлению русских.

— Вашбродие, — обратился к Левицкому комендор одной из маленьких тридцатисемимиллиметровых револьверных пушек, — дозвольте стрелять!

— Не сметь стрелять! Японцы нас моментально потопят, — в ужасе заорал мичман Бирюлев, оттаскивая комендора.

— Так и мы же, вашбродие, не безоружные! Пока он нас потопит, мы прихватим не один миноносец, — упирался матрос.

Развернувшись, "Кореец" полным ходом направился в Чемульпо. Японские миноносцы конвоировали его с обеих сторон.

Беляев трясся от волнения и негодования, но сдерживался, хотя офицеры и просили у него разрешения обстрелять наглого противника.

— Мы уже в нейтральных водах, поэтому нельзя открывать огня, — убеждал их Беляев.

Но тут один из матросов не вытерпел и неожиданно без команды дал-таки два выстрела из револьверного орудия по ближайшему миноносцу. Были ли попадания, никто те разглядел, но японцы тотчас отстали.

— Давно бы так! — пробурчал один из офицеров. — Нахалов всегда надо учить.

Уже с темнотой войдя на рейд, пробили отбой, но у орудий все же оставили часть прислуги. "Кореец" стал за кормой "Варяга", и Беляев тотчас же поехал с докладом к Рудневу.

Командир "Варяга" целый день провел в подготовке крейсера к бою Из перехваченных японских радиограмм выяснилось наличие около Чемульпо целой эскадры адмирала Уриу, которая сопровождала пароходы с десантом Японцы, очевидно, собирались высадить его если не в самом Чемульпо, то где-то поблизости от этого порта, что явилось бы нарушением корейского нейтралитета и грозило войной.

Руднев все же надеялся, что "Корейцу" удастся прорваться в Порт-Артур и уведомить наместника адмирала Алексеева о тревожном положении в Корее. Одновременно командир "Варяга" попытался снова связаться с русским посланником в Сеуле, но почта была занята японцами и телеграф не действовал.

По-зимнему рано, в пять часов по местному времени, стемнело, с моря волнами наплывал туман, и возвращающегося "Корейца" опознали лишь тогда, когда он почти вплотную подошел к "Варягу", бросив якорь неподалеку от него.

Всем стало ясно, что с канонеркой что-то случилось. Руднев с нетерпением поджидал Беляева и, как только он поднялся на палубу крейсера, встретил его у трапа.

— Японцы преградили нам дорогу в море и под угрозой своих орудий заставили вернуться в Чемульпо, — одним духом выложил Беляев.

— Значит, начало военных действий неизбежно! — ответил ему Руднев.

Затем он увел Беляева к себе в каюту и заставил его подробно рассказать обо всем происшедшем с "Корейцем".

В это время вахтенный начальник через вестового доложил, что следом за "Корейцем" на рейде невдалеке от "Варяга" бросили якорь два японских крейсера, четыре миноносца и три транспорта.

В темноте слышались отрывистые слова японской команды и шум двигающихся по палубам матросов. Мичман Нирод перевел, что на японских кораблях отдана команда зарядить минные аппараты и направить их на русские корабли. Руднев приказал пробить боевую тревогу и вызвать всех матросов к орудиям и минным аппаратам.

Ощетинясь орудиями, "Варяг" приготовился встретить нападение врага. Едва встав на якорь, японцы принялись высаживать десант на берег. Мимо "Варяга" на буксире катеров проплывали шаланды с пехотой и артиллерией и направлялись к пристаням, где торопливо и высаживались. С "Варяга" было видно, как японские солдаты грелись около разложенных на берегу больших костров.

— Японцы захватывают Чемульпо и отрезают нас от суши, лишают всякой связи со всем миром, — забеспокоился Беляев.

— Быть может, это делается по соглашению с нашим посланником Павловым? — высказал предположение Степанов.

— Этого не может быть, — возразил Руднев. — Он протестовал даже против высадки здесь одного батальона японцев, а сейчас высаживается не менее полка, да еще с артиллерией. Кроме того, Павлов, наверное, поставил бы меня об этом в известность. Несомненно, японцы в нарушение корейского нейтралитета занимают своими войсками Чемульпо.

— Тогда необходимо заявить самый энергичный протест против этих захватнических действий, — горячился Беляев.

— Я немедленно заявлю протест коммодору Бейли, но думаю, что он останется без последствий Протестовать тут надо огнем орудий, а не дипломатическими нотами, — отозвался Руднев.

Через несколько минут он в полной парадной форме, в треуголке на голове, с палашом уже прибыл на "Талбот" в сопровождении мичмана Нирода.

Выслушав Руднева, коммодор Бейли отправился на один из прибывших японских крейсеров для "выяснения причин нарушения корейского нейтралитета".

Руднев не стал его ожидать и вернулся на "Варяг".

Несмотря на позднее время, на крейсере никто не спал. Артиллеристы дремали около своих пушек, вахтенные и сигнальщики не сводили глаз с моря и японских кораблей, силуэты которых смутно темнели в тумане.

Руднев обошел весь корабль. Как всегда в минуты опасности, он был совершенно спокоен, шаг его тверд, голос весел. Его спокойствие передавалось и команде. Матросы слушали его уверенный голос, видели неторопливую, по-морскому с перевалочкой походку, и бодрость любимого начальника передавалась им.

— С таким командиром не пропадем! Он знает, что надо делать, — говорили между собой матросы.

Мучительно медленно тянулось время, наполненное тревожными звуками беспрерывного движения японских лодок и катеров, высаживающих десант. Стихло только под утро. Туман еще более сгустился, полностью скрыв суда на рейде.

Когда забрезжил рассвет, на рейде не оказалось ни одного японского корабля. Они ушли под покровом ночи и тумана. Зато весь город был уже занят японскими войсками. Во многих местах развевались флаги Страны Восходящего Солнца.

Вскоре к Рудневу подошел Нирод и доложил, что по радио японцы передают распоряжения своим судам приготовиться к бою с русскими военными кораблями, находящимися на рейде в Чемульпо.

— Командующий японской эскадрой адмирал Уриу дает указания отдельно каждому из своих кораблей, — закончил Нирод.

— Не может же японская эскадра атаковать нас здесь, на якорной стоянке в нейтральном порту! — недоумевал Руднев, но все же приказал сыграть боевую тревогу.

Утренний туман постепенно рассеялся. К "Варягу" подошел катер с французского стационера крейсера "Паскаль", на котором находился командир последнего капитан Виктор Сене. Француз сообщил о получении им приглашения срочно прибыть на "Талбот" на совещание по поводу высадки японского десанта в Чемульпо. Руднев решил ехать вместе с ним.

К своему удивлению, они застали там в сборе всех командиров иностранных судов, которые о чем-то совещались с коммодором Бейли.

При появлении Руднева и Сене они тотчас замолчали и поднялись им навстречу.

Командир "Варяга" официальным тоном зачитал свой протест по поводу высадки японцев в Чемульпо и передал его англичанину, после чего обменялся рукопожатиями со всеми присутствующими.

— Вам, вероятно, сэр, неизвестен этот документ, — проговорил Бейли, протягивая исписанную бумагу Рудневу, который прочитал следующее:

"Сэр! Честь имею уведомить Вас, что, ввиду существующих в настоящее время враждебных действий между Японской и Русской империями, я должен атаковать военные суда Русского правительства, находящиеся в Чемульпо, силами, находящимися под моей командой, в силу чего я почтительнейше прошу Вас удалиться от места предстоящего сражения, дабы состоящие под Вашей командой суда при этом не пострадали. Начало атаки будет иметь место не ранее четырех часов пополудни девятого сего февраля 1904 года. То же почтительнейше прошу передать и торговым судам Вашей нации.

Имею честь быть, сэр, Вашим покорнейшим слугой.

С. Уриу. Контр-адмирал, командующий Имперской Японской эскадрой на рейде Чемульпо".

— К сожалению, я такого документа не получал, — добавил Руднев, окончив чтение.

— Он был послан всем командирам нейтральных судов. Вам же, сэр, через российского консула был отправлен следующий вызов, — отозвался Бейли и прочитал:

"Командиру крейсера "Варяг" Императорского Российского Флота.

Сэр! Ввиду начала военных действий между Японией и Россией я имею честь почтительнейше просить Вас покинуть со всеми судами, находящимися под Вашей командой, порт Чемульпо до полудня 9 февраля 1904 года (27 января 1904 года по русскому стилю). В противном случае я атакую Вас в порту.

Имею честь быть Вашим почтительнейшим слугой.

С. Уриу.

1. Контр-адмирал Императорского Японского Флота и командующий Японской эскадрой на рейде в Чемульпо".

И англичанин протянул бумагу командиру "Варяга".

— Прошу слова, сэр Бейли, — выступил Руднев, который уже обдумал план дальнейших действий. — Поскольку речь идет о "Варяге" и "Корейце", которыми я имею честь командовать, разрешите мне высказаться по затронутому вопросу. Адмирал Уриу прислал мне вызов на бой. Я его принимаю и около полудня выйду с обоими русскими кораблями в открытое море. Надеюсь, что этим вопрос будет исчерпан.

— Вы настоящий храбрец, мосье! — воскликнул Сене, пожимая, руку Рудневу.

Как только француз опустился на свой стул, все заговорили сразу, не слушая друг друга.

— Это безумие с вашей стороны, сэр Руднев, вступать в бой со столь превосходящими силами, какие имеются у японцев, — громко ораторствовал Бейли.

— Я никогда не сомневался в храбрости наших русских друзей, но все же не ожидал, что наш общий друг, мосье Руднев, так смело примет вызов адмирала Уриу, — вторил ему Сене.

— Я могу только восхищенно аплодировать, — заверял всех итальянец Бореа.

— Но все же, рассуждая трезво, у вас, капитан Руднев, нет никаких шансов на успех в предстоящем бою. Ваша гибель неизбежна. Не проще ли самим взорвать ваши корабли, а офицеров и матросов разместить на нейтральных судах. В этом случае уцелеют хоть люди, — деловито предложил коммодор, разглаживая свои рыжие бакенбарды.

— С точки зрения гуманности это наиболее правильное решение, — поддержал его Сене.

— Но едва ли достойно настоящих воинов! По моему мнению, ваше предложение равносильно отказу принять бой, пусть и безнадежный. Мы, русские, исстари привыкли спрашивать, где враг, а не считать его силы, — с достоинством ответил Руднев.

— Нам остается только преклониться перед вашим мужеством, синьор, — за всех ответил Бореа.

Командир "Варяга" стал прощаться. Коммодор потребовал шампанского, и все выпили за успех русских в предстоящем бою.

— Победа или смерть! Таков ваш лозунг, — резюмировал общие пожелания Бейли, пожимая на прощанье руку Руднева, который спешил вернуться на свой крейсер.

Оставшись один, Бейли тотчас отправил адмиралу Уриу копию протокола заседания с планами русских.

На "Варяге" о начале военных действий уже знали из письма русского консула в Чемульпо. Основные приготовления к бою были сделаны накануне, и теперь лишь принялись окончательно приводить артиллерию в боевой порядок, очищать палубу от хлама, выбрасывать за борт лишнее дерево, снасти — все, что могло дать пищу огню, Осматривали и задраивали водонепроницаемые перегородки, люки, запасные полупорты в артиллерийской палубе. Опробовали противопожарные средства, прокладывали пожарные шланги.

"Варяг" принадлежал к классу легких крейсеров дальних разведчиков. Он имел значительную артиллерию и обладал хорошим ходом. Красивый, стройный четырехтрубный корабль с двумя мачтами, крейсер был построен в 1899 году в Америке на филадельфийских верфях. Водоизмещение его достигало шести тысяч пятисот тонн при длине в сто двадцать метров и ширине в пятнадцать метров. Бортовой брони он не имел, на нем была лишь броневая палуба и то незначительной толщины. Артиллерийское вооружение крейсера составляло двенадцать шестидюймовых, двенадцать семидесятипятимиллиметровых и четырнадцать мелких пушек. Орудийных башен на крейсере не было, и пушки стояли открыто, имея лишь щитовое прикрытие. Располагалась артиллерия следующим образом: в носовой и кормовой части — шесть шестидюймовых и две семидесятипятимиллиметровых пушки, по бортам находились по четыре семидесятипятимиллиметровых пушки, мелкая артиллерия была разбросана по всему кораблю. "Варяг" развивал скорость до двадцати трех узлов. По скорости и силе вооружения в японском флоте не было равного ему легкого крейсера.

Но "Варяг", конечно, значительно уступал по мощности тяжелому броненосному крейсеру "Асама", входившему в состав эскадры адмирала Уриу. Японский крейсер имел девять тысяч шестьсот тонн водоизмещения и располагал восемнадцатью крупными орудиями.

"Варяг" кишел, как муравейник. Офицеры, каждый по своей специальности, отдавали необходимые распоряжения для боя. Матросы, исполняя приказания, быстро двигались по палубе и трапам. Степанов с боцманом обходил корабль, проверяя каждую мелочь.

По прибытии Руднев немедленно созвал на мостик всех офицеров и объявил им о начале войны.

— Я принял вызов японцев и до полудня покину Чемульпо. Остается еще три часа в нашем распоряжении. Этого времени нам вполне достаточно для подготовки к сражению.

— Вы намерены прорываться в открытое море? — спросил Степанов.

— Конечно. Если же это не удастся, то постараемся хотя бы нанести врагу наибольший вред перед своей гибелью.

— Японцы во много раз сильнее нас. Один "Асама" не уступит "Варягу" и "Корейцу", вместе взятым. Артиллерия у него мощная. Единственное наше преимущество-это значительная скорость хода у "Варяга" — большая, чем у самого быстроходного японского крейсера. Но с нами тихоходный "Кореец", имеющий всего тринадцать узлов. Поэтому я предлагаю взорвать его, команду принять на "Варяг" и идти на прорыв, — предложил Степанов.

— "Кореец" располагает двумя восьмидюймовыми пушками, каких нет на "Варяге", а поэтому может нам принести большую пользу, взрывать его я не намерен, — ответил Руднев.

— Тогда можно ему поручить ведение демонстративной атаки на одном фронте, в то время как мы войдем на прорыв на другом.

— Это поставит "Корейца" в безвыходное положение. Он наверняка погибнет.

— Зато, быть может, "Варягу" удастся выйти в море, а там мы легко уйдем от погони.

— Я никогда не оставлю "Корейца" в бою. Или мы вместе уйдем, или оба погибнем.

— Это весьма благородно, но едва ли разумно с государственной точки зрения. Мы должны любой ценой сохранить для флота такой крейсер, как "Варяг", — заметил Степанов.

— Ваше рассуждение недостойно русского офицера, — рассердился Руднев. — "Кореец" пойдет в кильватере за нами, а в бою будет видно, что ему делать. Попрошу господ офицеров разойтись по своим местам и разъяснить матросам создавшееся положение.

— Есть! — вытянулись офицеры и поспешили сойти с мостика.

Руднев подозвал к себе Червинского, исполнявшего обязанности минного офицера, и велел подготовить крейсер к взрыву, на случай если ему будет грозить опасность быть захваченным врагом, — пояснил командир.

Вскоре за приказаниями прибыл Беляев. Узнав о принятом решении, он стал возражать:

— "Кореец" будет обузой для вас. По-моему, его следует вывести на глубокое место и затопить, команду интернировать на нейтральных судах. Наша артиллерия столь устарела, что не может состязаться с японской. Кроме того, у меня казаки и севастопольцы, которые несли охрану нашего посольства в Сеуле и теперь направляются в Артур. Теснота страшная.

— Казаков переведите на пароход "Сунгари", пусть ждут там исхода боя. Половину севастопольцев передайте мне. Не будут доставать ваши пушки до врага, идите смело на сближение с ним, пока ваши снаряды не будут долетать до цели.

— Но если японцы начнут отходить, не допуская "Корейца" на действительный выстрел?

— Тем лучше, выйдем в море и направимся в Артур.

— Вам-то хорошо так говорить, имея двадцать узлов хода, а я куда денусь со своими тринадцатью узлами?

— Выброситься в крайности на берег и взорвать лодку. Будьте готовы к выходу к половине двенадцатого дня. В бою следите за моими сигналами; в случае выхода моего из строя в командование отрядом вступит Степанов.

— Есть, — поторопился ответить Беляев и спустился на поджидавшую его шлюпку.

Отпустив командира "Корейца", Руднев отправился в обход своего крейсера. Около передней шестидюймовой пушки правого борта он задержался и стал наблюдать, как старший комендор орудия Бондаренко неторопливо и методично опробовал все механизмы, устраняя малейшие люфтики и заминки. С подручными матросами он особенно тщательно осматривал оптические прицелы, лишь с месяц тому назад установленные на "Варяге", да и то далеко не у всех орудий. Новыми прицелами еще ни разу не пользовались при стрельбе.

— Не подгадишь, Бондаренко, с новыми прицелами? — обратился к нему командир, — Быть может, снять их да поставить старые?.. С теми-то обращаться вы умеете хорошо.

— Никак нет, ваше высокоблагородие, я и со стеклянными прицелами справлюсь, только не знаю, сбиваются ли они при выстреле. Но, по моему разумению, не должны; прочно устроены, — не торопясь ответил комендор.

— Смотри! Я на вас, комендоров, особенно надеюсь. Не забудь выпить сегодня лишнюю чарку, — проговорил Руднев и пошел дальше.

Выше среднего роста, стройный, с темной густой бородкой, представительный и подобранный, он обходил команду, с которой проплавал уже около двух лет и которую прекрасно знал. Матросы, в свою очередь, хорошо изучили своего требовательного, но заботливого командира. Сегодня Руднев, как всегда, расспрашивал матросов об их самочувствии, шутил по поводу предстоящего боя:

— Помните, ребята, цельтесь в самого адмирала Уриу, чтобы не было промаха! Попадете, не ровен час, в его адъютанта или вестового, толку от этого не будет.

Он, как обычно, попробовал матросский обед, похвалил кока, приказал сегодня никому не отказывать в добавке.

— Сытый матрос смелее воюет, — пояснил он.

Хотя и прежде матросы не жаловались на недостаток питания, но сегодня все могли наесться до отвала.

Командир "Корейца" объявил офицерам и команде о начале военных действий и решении Руднева прорваться сквозь японскую эскадру в Артур.

Офицеры единодушно одобрили намерение сразиться с превосходящими силами врага.

— Если не победим, то нанесем потери японцам и выведем из строя несколько их судов, — ответил за всех офицеров Левицкий.

— Непринятие вызова японцев покрыло бы нас несмываемым позором, — вторили ему другие.

Беляеву осталось лишь отдать распоряжение о подготовке к бою. На корабле закипела работа. Ни среди офицеров, ни среди матросов не было заметно растерянности или волнения. Матросы перекидывались острыми? шутками. Комендоры у орудий прикидывали, как удобней расположить подаваемые на палубу боевые припасы для двух восьмидюймовых пушек, расположенных по бортам, и одного шестидюймового ретирадного орудия на корме, которые составляли основное вооружение "Корейца".

К одиннадцати часам все работы на "Варяге" были окончены, и Руднев приказал собрать команду на верхней палубе. Когда она была выстроена, Руднев вышел перед фронтом и объявил матросам о начале военных действий с Японией. Затем он зачитал письмо Уриу и объяснил все коварство поведения японцев. Команда загудела от негодования.

— Нам выхода нет. Город занят японцами, у входа в море находится эскадра. Мы находимся в ловушке, поэтому я решил принять бой с целью прорваться в Артур. В бою действуйте спокойно и точно. Пожаров, пробоин не бойтесь. При дружной работе мы с ними справимся. Комендоры должны наводить орудия так, чтобы ни один снаряд не пропал даром. Враг сильнее, но не храбрее нас, а храбрость, как вы знаете, города берет. Помолимся же теперь богу и смело пойдем в неравный бой под Андреевским флагом. Ура!

Под громкие крики матросов музыка исполнила гимн, и команду распустили.

Тотчас же просвистали к вину. Матросы длинной вереницей потянулись к ендове, около которой со списком в руках уже стоял баталер. Руднев приказал сегодня всем выдать двойную порцию вина и усиленное довольствие. Начиная с унтер-офицеров, матросы по очереди выпивали одну за другой обе чарки, крякали и вытирали усы оборотной стороной ладони.

— Напоследок выпьем, чтобы глаз был вернее, когда по японцу станем наводить наши пушки, — бодро проговорил комендор Сайкин.

— Да, драка должна быть жаркая. Кое-кто попадет и в царство небесное, — отозвался артиллерийский квартирмейстер Зубов.

— Не про матросов оно написано; для нас поди черти в аду сковородки да клещи разогревают. Ждут не дождутся дорогих гостей, — продолжал балагурить Сайкин.

— Хоть бы перед боем зря языком не трепал, — остановил его Бондаренко.

Обычно не пьющий и получавший винное довольствие деньгами, он сегодня тоже подошел за своей порцией.

— Ты это что, Петр Григорьевич? — удивился баталер. — Кроме того, тебе от командира положена еще одна чарка. Пей сразу три, может, повеселей станешь.

— Набьем японцу по первое число, долго будет помнить, — хвастливо заметил унтер-офицер Зубов.

— Не хвались, идучи на рать, — оборвал его Бондаренко. — Сила у него большая супротив "Варяга" да "Корейца".

— А ты раньше времени панихиды не пой, комендор, — ответил унтер и, сплюнув за борт, отошел.

Бондаренко плотно пообедал, перекрестил лоб после еды и, не дожидаясь команды, направился к своей пушке.

— Знатно поели сегодня, — встретил его Сайкин, — никому отказа в добавке не было. Ешь — не хочу!

— На полное брюхо воевать легче. Набитый живот не всякий осколок пробьет, — усмехнулся Бондаренко, — дайкась прикурить, Захарыч.

Оба матроса деловито свернули цигарки и задымили махоркой.

В кают-компании в этот день было необычайно оживленно.

Предстоящий бой вызвал приподнятое настроение. Офицеры пригласили к себе в кают-компанию командира и потребовали шампанского. Содержатель кают-компании также постарался на славу и приготовил роскошный обед. За столом шел оживленный разговор. Офицеры торопливо поглощали все находящееся на столе, перебрасываясь шутками.

— Надо поторапливаться, господа, — громко проговорил Руднев. — В половине двенадцатого мы снимаемся с якоря.

Затем он приказал разлить шампанское.

— За сегодняшнюю победу! — провозгласил он.

— ...или смерть! — дружно ответили ему офицеры.

Перед концом обеда в кают-компании появился вольнонаемный кок офицерского камбуза Иван Кузьмич Криштофенко, или просто Кузьмич.

Его круглое, как луна, багрово-красное лицо с заплывшими жиром живыми глазами было преисполнено торжественности. Белый халат и поварской колпак блистали белизной.

— Разрешите, ваше высокоблагородие, обратиться к вам с просьбой, — подошел он к Рудневу.

— Хочешь на прощанье перед уходом с "Варяга" сказать нам несколько слов? — спросил капитан.

— Никак нет! Сколько лет вместе мы жили на "Варяге" в ладу и мире, негоже поэтому мне перед боем, как трусливой крысе, покидать свой корабль. Дозвольте остаться на крейсере и зачислиться добровольцем-матросом, — с достоинством неторопливо ответил повар.

— Ай да молодец наш Кузьмич! Конечно, оставайся, будешь в бою при мне. Господа, я предлагаю выпить за нашего кормильца и поильца Кузьмича, который готов идти с нами на смертный бой, — поднял свой бокал Руднев.

Офицеры ответили дружным "ура", а расчувствовавшийся, растроганный Кузьмич, стыдливо смахнув досадливую слезу, выпил поднесенное ему шампанское.

— Заверяем вас, Всеволод Федорович, — обернулся Степанов к Рудневу, — что пример Кузьмича еще более вдохновит нас на предстоящую борьбу до последнего дыхания. Ура!

— Со щитом или на щите, — подхватили офицеры, чокаясь друг с другом, — За нашего командира, ура!

— За матросов, за наш "Варяг", за нашу великую родину, — ответил Руднев.

Ровно в назначенное время "Варяг" в сопровождении "Корейца" двинулся с места. Тотчас же на обоих кораблях пробили боевую тревогу и подняли на мачты стеньговые флаги. Как бы приветствуя русских, из-за туч выглянуло яркое солнце и осветило мрачный рейд Чемульпо Город сразу разукрасился белыми и красными пятнами построек, засинело море, в котором плавали еще не успевшие растаять льдины. На иностранных судах взвились целые гирлянды разноцветных флагов, выражающих приветствие и лучшие пожелания идущим на бой русским судам.

Когда крейсер поравнялся с "Талботом", с английского корабля грянул русский гимн, выстроенная на палубе команда взяла на караул, салютуя русскому флагу.

То же повторилось при прохождении мимо "Паскаля", "Эльбы" и "Виксбурга". Темпераментные французы не выдержали, с криком смяли строй и начали подбрасывать вверх свои береты с красными помпонами, шумно выражая свой восторг.

— Можно подумать, что мы не в бой идем, а на парад, — взволнованно проговорил Ляшенко.

Торжественные проводы на всех подействовали ободряюще. Бондаренко перестал хмуриться и деловито возился около орудия.

Миновав брандвахту и выйдя на внешний рейд, русские увидели перед собой четко вырисовывавшиеся на светлом голубом фоне неба шесть темных силуэтов японских крейсеров и восемь миноносцев. Они расположились в строе пеленга{35} по направлению входного маяка таким образом, что закрывали оба прохода в море вокруг острова Идольми. На головном крейсере "Нанива" развевался флаг адмирала Уриу. За ним в кильватерной колонне стояли пять других крейсеров. Концевым был "Асама".

Офицеры и матросы русских кораблей с тревожны" любопытством всматривались в очертания вражеских судов, столь превосходящих их числом. Для того чтобы выйти в море, нужно было прорываться сквозь строй японской эскадры.

— Что, Бондаренко и Сайкин, у вас, поди, глаза разбежались от такого большого числа целей? — шутливо спросил Ляшенко у комендоров.

— Сегодня, вашбродь, вам будет лафа. Куда ни стрельнешь, все равно без промаха попадешь в какойлибо японский корабль. Все море ими перегородили, что забором, — отозвался Сайкин.

— Да, легче будет наводить, чем на состязательной стрельбе. Там миноносец тянет два махоньких щита, в них попасть очень трудно, а тут перед тобой сразу шесть огромных кораблей. Каждый снаряд попадет в нужное место, — поддакнул Бондаренко.

"Варяг" и "Кореец" еще не вышли за пределы нейтральных вод, как японцы сигналом предложили им сдаться — Но еще не вполне рассеявшийся на море туман помешал быстро разобрать его, и японцы, не дождавшись ответа, первые открыли огонь. Тяжелый гул выстрела докатился до "Варяга" почти одновременно с падением снаряда. Против орудий Ляшенко поднялся сверкающий на солнце столб воды, смешанный с дымом. По бортам корабля и броне башни градом забарабанили осколки.

— Вот, черт возьми! Снаряды взрываются даже при ударе о воду, — удивленно проговорил Степанов, выглянув из боевой рубки, где он находился вместе с Рудневым.

— Да, не чета нашим, которые и при попадании в броню не всегда рвутся, — отозвался командир.

Он внимательно осмотрел в бинокль эскадру противника, стараясь нащупать его слабые места. С первого же взгляда для Руднева стала ясна почти полная безнадежность предстоящего боя, но он не потерял присутствия духа и продолжал хладнокровно оценивать обстановку. План действий быстро сложился у него в голове.

— Я атакую концевые легкие крейсера японцев — "Чиода" и "Такачихо" и постараюсь, отогнав их, прорваться в море. Обстреляйте эти корабли усиленным огнем, — приказал он Степанову.

— Сообщите по семафору "Корейцу", чтобы он не отставал от нас и по мере возможности поддерживал огонь своими восьмидюймовыми пушками, — обернулся он к Червинскому, исполнявшему при нем обязанности флагофицера.

— Есть! — вытянулись офицеры и поспешили исполнить приказ своего командира.

— Наводить в переднюю мачту японского судна "Чиода", что стояло рядом с нами в порту, — объяснил Ляшенко комендорам распоряжение, полученное от Степанова. И комендоры, забыв обо всем, припали к окулярам оптического прицела, старательно наводя свою пушку на указанную цель.

— Готов! — в один голос доложили Сайкин и Бондаренко своему командиру.

— Пли! — зычным голосом скомандовал Ляшенко.

Два огневых смерча вырвались из дул орудий, и снаряды, урча и завывая в воздухе, понеслись в сторону японцев. Ляшенко вскинул бинокль.

Столб черного дыма на корме и всплеск воды рядом с бортом показали, что цель попала под накрытие.

— Пли! — скомандовал тотчас же мичман, и пушки опять окутались легким светло-зеленым, остро пахнущим эфиром облаком бездымного пороха.

"Варяг" загремел из всех своих орудий, ведя огонь по японской эскадре с правого борта.

Вскоре в крейсер один за другим попало несколько снарядов. Осколки с воем понеслись в разные стороны. На баке загорелся разбитый вельбот. Кузьмич, одетый в матросскую форму, находился около рубки. Заметив огонь, он с необычайной для его полноты быстротой слетел вниз и с пожарным шлангом в руках кинулся его тушить. Сильная струя воды ударила в самую середину пламени. В несколько секунд пожар был потушен, только обуглившиеся головешки продолжали еще шипеть и дымить. Но тут раздался новый взрыв. Струей воздуха повара несколько раз перевернуло через голову и больно ушибло о кнехты. Больше удивленный, чем испуганный, он тотчас вскочил на ноги и осмотрелся. Неподалеку на палубе лежал убитый матрос. Из пожарных шлангов во все стороны хлестала вода. Кузьмич, стараясь не смотреть на обезображенный труп, попытался исправить шланги, но новым взрывом был отброшен к самому переднему мостику. Напуганный повар поспешил забраться на него и укрыться в боевой рубке.

— Молодчина, Кузьмич, ежели жив останешься, получишь крест, — похвалил его Руднев, следивший за ним.

— Рад стараться! Покорнейше благодарим, — ответил матрос.

— "Чиода" горит, ваше высокоблагородие, — радостно сообщил сигнальщик Снигирев.

Японский крейсер, пылая от носа и до кормы, начал поспешно уходить, укрываться за другие корабли.

— Перенести огонь на "Наниву", — бросил Руднев, — и еще раз прикажите "Корейцу" не отставать.

Через несколько минут, охваченный пожаром, флагманский корабль последовал за "Чиодой".

По "Варягу" пронеслось громовое "ура". Путь в море был свободен. Прибавив ходу, Руднев устремился в прорыв.

Осторожный командир "Корейца" следовал за "Варягом" на дистанции двух-трех кабельтовых, дабы направляемые в крейсер снаряды при перелете не попадали в канонерскую лодку.

Когда же "Варяг" устремился в прорыв, Беляев и вовсе отстал.

Заметив маневр русских, "Асама" полным ходом пошел им наперерез, за ним двинулись и остальные суда. Японская эскадра в этот момент расположилась по дуге, вогнутой в сторону русских, а "Варяг" оказался в ее центре. Воспользовавшись этим, адмирал Уриу приказал сосредоточить на нем весь огонь. Русский крейсер буквально засыпало снарядами. Вода около его бортов кипела от беспрерывных всплесков. Корабль заволокло дымом от многочисленных попаданий и возникших пожаров.

На палубе то и дело слышались крики, звавшие носильщиков, но их не хватало для уборки всех раненых. Один из снарядов попал в верхний мостик, разнес в щепы штурманскую рубку, перебил всех дальномерщиков на фор-марсе. Находившийся тут же мичман, граф Нирод, был убит.

Последующими выстрелами было подбито несколько орудий, прислуга которых почти вся погибла. Непрерывно следующими один за другим попаданиями вражеских снарядов были произведены большие опустошения на палубе, сбито четыре шестидюймовых, пять семидесятимиллиметровых и шесть мелких орудий. Осколками разорвавшегося у фок-мачты снаряда были ранены стоявшие рядом с Рудневым штаб-горнист и барабанщик, но оба остались в строю.

Рулевой Снигирев, будучи ранен в спину, скрыл свою рану, до конца боя оставаясь на своем месте. Ординарец Руднева, квартирмейстер Чибисов, получив ранение в обе руки, не ушел на перевязку и заявил, что не оставит своего командира до своей смерти. Перечисление этих подвигов можно преумножить до бесконечности, так как охваченные боевым энтузиазмом матросы не щадили своих жизней, глядя на геройское поведение своего бесстрашного командира.

После разрыва одного из крупных снарядов около командирской рубки по крейсеру распространился слух, что Руднев убит. Это вызвало некоторое замешательство среди матросов Узнав об этом, Руднев, невзирая на сильнейший обстрел и ежеминутно рвущиеся снаряды, вышел на мостик, откуда его могли видеть матросы, находящиеся на палубе, и обратился к ним с призывом:

— Помни, ребята, мы русские моряки и смерти никогда не боялись! Не посрамим же русского флага и чести флота российского, — кричал он в мегафон, стараясь быть услышанным возможно большим числом матросов

Увидев своего командира, хотя и раненого, но оставшегося на боевом посту, матросы закричали "ура" и с удвоенной энергией продолжали вести бой.

— Усильте огонь до предела и сосредоточьте его на "Асаме", — приказал Руднев полуоглохшему от грохота стрельбы и беспрерывных разрывов снарядов старшему артиллерийскому офицеру.

Электрическое управление огнем было давно разрушено, и он, пренебрегая опасностью, лично обходил пушки, указывая цели.

— Не задерживайте огня, Алеша, — крикнул он Ляшенко, стараясь перекричать грохот боя. — Весь огонь по "Асаме". — И офицер скрылся в дыму.

Смолкнувшие на минуту пушки снова начали стрелять.

"Варяг" почти прорвался в море, японские суда находились уже у него на правом траверзе. Еще несколько минут, и русский крейсер ускользнет из подстроенной ему ловушки.

— Прибавить оборотов до предельного, — приказал Руднев в машинный телеграф.

Из-за дыма далеко сзади мелькнул "Кореец". На нем не было видно никаких повреждений, и он вел медленный огонь из своих восьмидюймовок.

— Поднять сигнал "Корейцу" не отставать и усилить огонь до предельного, — решительно приказал Руднев.

В этот момент два восьмидюймовых снаряда одновременно попали в батарейную палубу левого борта "Варяга", и из всех люков и орудийных полупортов вырвались клубы дыма, огня, страшный грохот потряс крейсер от клотика до самого киля, и судно стремительно повалилось на правый борт. На верхнюю палубу начали один за другим выскакивать обожженные матросы. Дым все увеличивался; казалось, что крейсер сейчас погибнет.

— Кузьмич, узнай, в чем дело, и пошли от моего имени на батарейную палубу старшего офицера, — скомандовал Руднев. — Мичман Червинский, верните людей на место.

— Назад, никакой паники! — крикнул он матросам в мегафон, выходя из боевой рубки на мостик.

Червинский и Кузьмич с криками набросились на матросов. В дыму промелькнула фигура Степанова со сбитой на затылок фуражкой. В сопровождении пожарного дивизиона ни нырнул в первый же люк, ведущий в батарейную палубу. Матросы быстро успокоились и, понукаемые насмешками толстого повара, двинулись вниз за старшим офицером.

Батарейная палуба была полна дыму. В правом борту зияла огромная пробоина, в которую заливалась вода. Пять орудий, исковерканных и сорванных со своих станков, загромождали палубу. В уцелевших беседках левого борта{36} в патронах горел порох. Несколько человек прислуги уцелевших орудий вытаскивали раненых и пытались, как могли, тушить пожар. Продолжавшая работать электрическая вентиляция вместо чистого воздуха засасывала снаружи только новые порции дыма, чем еще больше затрудняла дыхание людей. Молоденький мичман Губонин, совсем охрипнув, старался навести порядок. С прибытием пожарного дивизиона во главе со Степановым дело сразу пошло на лад. Огонь в беседках залили, остановили вентиляцию, а подоспевшие плотники приступили к заделке пробоины деревянными щитами. Вскоре три еще исправные орудия правого борта опять начали стрелять.

С видом победителя Кузьмич доложил о веем происшедшем Рудневу. Его лицо и одежда до того были испачканы сажей, что командир сразу даже не узнал его.

— Ты, оказывается, прирожденный вояка, Кузьмич! — улыбнулся Руднев.

Не успел повар окончить свой доклад, как взорвавшийся на шкафуте снаряд зажег лежавшие там матросские койки. Смрадный, густой, удушливый дым пополз по палубе.

— Алексей Сергеевич, возьмите матросов и отправляйтесь тушить пожар, — обернулся Руднев к Червинскому, единственному офицеру, оказавшемуся в этот момент около него.

— Есть! — мичман мигом слетел на палубу.

Несмотря на пробоины, многочисленные разрушения и то и дело возникавшие пожары, "Варяг" продолжал неуклонно идти вперед и яростно отстреливался от наседавшего врага. Вследствие повреждения дымовых труб ход крейсера несколько упал, и "Асама" вновь стал нагонять, стремясь преградить ему путь в море.

Вдруг яркое пламя огненным зонтом взвилось на мостике рядом с рубкой. Руднева струей воздуха сильно ударило о броневую стенку, и он потерял сознание. Одновременно были убиты осколками стоящие рядом с ним штаб-горнист, барабанщик и ординарец, ранены оба рулевые, а мичман Губонин, в этот момент находившийся в боевой рубке, сильно обожжен. Одежда на нем сохранилась лишь с одной стороны тела, на другой остались тлеющие лоскутки ткани.

Кузьмичу показалось, что у него треснула от взрыва голова, и несколько мгновений он крепко держался за нее обеими руками, как бы опасаясь, что она развалится на части, но затем он пришел в себя и, превозмогая боль, вместе с тяжело раненным рулевым старшиной Смирновым кинулся к штурвалу и помог вести крейсер по заданному курсу.

Едва Руднев пришел в себя, как новый снаряд ударил в крышу рубки и своими осколками перебил штуртросы, идущие к рулю. Крейсер, потеряв управление, начал описывать циркуляцию. Теряя сознание от головокружения и слабости, Руднев все же остался на посту и тотчас послал Кузьмича за Степановым.

— Разыщи его хоть на дне мороком, от этого зависит судьба "Варяга", — напутствовал он повара.

Кок устремился на ют, куда незадолго перед тем прошел Степанов. Верхняя палуба была вся окутана дымом от еще тлевших головешек. Матросы из шлангов и прямо из ведер заливали последние остатки пожаров. Поминутно спотыкаясь на избитой, исковерканной палубе, перескакивая через еще не убранные трупы и разные обломки, загромождавшие дорогу, он добрался до офицерской кают-компании, обращенной в перевязочную, где и нашел Степанова. На обеденном столе, покрытом клеенкой, старший судовой врач делал перевязки и неотложные операции. На всех диванах лежали стонущие тяжелораненые, воздух был пропитан дурманящей смесью запахов лекарств, камфары и свежей человеческой крови. Войдя в помещение, повар побледнел и сам чуть не лишился чувств при виде этой жуткой картины. Капитан сидел на стуле, и судовой фельдшер накладывал ему бинты на задетое осколком левое плечо. Степанов морщился от боли, но молча терпел. Выслушав Кузьмича, он заторопился, попросил врача дать ему мензурку спирта и поспешил на мостик. Весь черный от копоти, в шинели, разорванной в нескольких местах осколками, с наполовину обожженными усами и бородкой, он предстает перед своим окровавленным командиром.

— Анатолий Григорьевич, голубчик, отправляйтесь в румпельное отделение и переведите управление на ручной штурвал, — распорядился Руднев.

— Есть! А вы бы тем временем сходили на перевязку, Всеволод Федорович, — проговорил Степанов.

— Не до этого сейчас! Торопитесь, а то как бы японцы не воспользовались нашей беспомощностью и не потопили нас.

Проводив Степанова, Руднев вышел на мостик и осмотрелся. Верхняя палуба от самого носа до мостика дымилась от огня, заливаемого водой из шлангов. Формарс и половина фок-мачты были снесены, из четырех труб осталось три; что делалось на корме, за дымом невозможно было разобрать. Японцы уже успели пересечь русским путь в открытое море и сосредоточенным бортовым огнем продолжали расстреливать "Варяга".

Кузьмич, у которого воинственный пыл значительно упал после всего виденного в кают-компании, забился в рубку и, тяжело вздыхая, мысленно обращался за помощью к извечному покровителю русских моряков Николе-угоднику.

— Зажурился, хлопчик! — улыбнулся Руднев, заметив расстроенный вид повара.

— Больно сильно голова разболелась, — сконфузился Кузьмич.

— До свадьбы пройдет.

— Как бы с акулой венчаться не пришлось.

— Авось и на девушке еще женишься.

Руднев взглянул на часы. Было четверть первого. С начала боя прошло всего полчаса.

"Прорваться не удалось, черт возьми, — понял Руднев. — Надо перед гибелью утопить хотя бы один из японских кораблей".

— Держать курс на сближение с неприятелем, — скомандовал он в мегафон на корму.

Несколько матросов голосом передали команду дальше. Переведенный на ручное управление, крейсер вновь двинулся навстречу врагу, стреляя из всех еще уцелевших орудий.

— Вашскородие, на "Асаме" пожар, — радостно доложил сигнальщик.

Руднев взглянул на вражеский корабль. Вся его корма была объята пламенем, дым широким веером поднимался к безоблачному голубому небу. Охваченный пожаром, крейсер медленно удалялся. Зато остальные японские корабли усилили свой огонь.

Несколько снарядов один за другим попали в правый борт, нанеся "Варягу" пробоины ниже ватерлинии. Вода хлынула в угольные ямы и третью кочегарку. Крейсер сел на корму и получил крен на левый борт. Все находящиеся поблизости, занятые тушением пожаров матросы во главе с Червинским кинулись подводить пластырь на пробоины. Кочегарные квартирмейстеры Жигарев и Журавлев, с опасностью для жизни, по горло в ледяной воде, задраили двери в угольные ямы и тем спасли "Варяга" от немедленного потопления. Машинная команда под руководством трюмного механика Сизова приладила запасную донку и откачала воду из кочегарки. Затем удалось выровнять крен, затопив два отсека с правого борта. Замолкнувшая было вследствие сильного крена артиллерия правого борта вновь заговорила.

Хотя расстояние до японцев сократилось до тридцати кабельтовых, Руднев упорно продолжал идти вперед. Легкие крейсера, лишившись поддержки "Асама", начали отступать. Появилась надежда на прорыв в море.

"Дойдем ли мы в таком виде до Порт-Артура? — с тревогой думал командир "Варяга", осматривая избитый корабль. — Лучше утонуть в море, чем попасть в плен", — тотчас успокоил он себя.

В это время "Асама" вновь занял свое место в голове эскадры,

Руднев понял, что наступают последние минуты "Варяга". С двадцати пяти кабельтовых восьмидюймовые снаряды крейсера "Асама" могли пронизать насквозь неброннрованный русский крейсер. Его опасения не замедлили оправдаться. Две восьмидюймовых бомбы, попав в лазарет с левого борта, разорвались у правого. Осколки попали в переднюю кочегарку и вывели из строя три котла. Пар со свистом стал вырываться наружу. Машина остановилась. "Варяг" стремительно повалился направо. Испуганные матросы, побросав свои места, кинулись к левому борту, на ходу расхватывая уцелевшие спасательные круги и пробковые матрацы.

— По местам! — в мегафон заорал Руднев с мостика. — Мичман Червинский, займитесь подводкой пластыря, задрайте затопленные отделения. Боцман, стрелять каждого, кто только попытается прыгнуть за борт.

Решительный и властный голос командира успокаивающе подействовал на всех.

— Чего бросились, как стадо баранов? — гудел боцман, отталкивая матросов от борта.

— Снизу кричат — тонем, пар шипит, вода хлещет, в лазарете всех перебило и перекалечило, обварило пятерых кочегаров, мы испужались, — сконфуженно оправдывались они.

Видя критическое положение русского крейсера, японцы вновь предложили ему сдаться. В ответ Руднев Приказал, насколько возможно, усилить артиллерийский огонь. Затем спросил мнение своего помощника о дальнейших действиях.

— Уйдем за Идольми, попытаемся там починиться, насколько возможно, и попробуем снова прорваться, — предложил старший офицер.

Руднев поморщился. Показывать корму противнику он считал для себя позорным, но делать было нечего, и скрепя сердце он отдал приказание лечь на обратный курс. Японцы, понесшие большие потери в бою, не рискнули преследовать русские корабли. Они отошли в море и приступили к исправлению многочисленных повреждений.

Как только "Варяг" начал отходить за Идольми, Беляев забеспокоился.

— Мы должны прикрыть "Варяга" огнем всех своих орудий, — волновался он.

— К сожалению, наши пушки не отличаются дальнобойностью, и мы едва ли сможем помочь "Варягу", — ответил Левицкий.

— Это не играет теперь роли. Важно показать японцам, что мы готовы всеми наличными средствами защищать свой крейсер. Немедленно открывайте огонь из всех наличных пушек, — распорядился Беляев.

Левицкий только махнул рукой и сошел вниз.

Бирюлев открыл огонь из восьми — и шестидюймовых пушек. Канонерская лодка окуталась пороховым дымом, но снаряды по-прежнему далеко не долетали до цели. Японцы ограничивались лишь редким артиллерийским огнем.

Но тут из-за острова навстречу "Варягу" на всех парах вылетел миноносец и кинулся в атаку. Единственный оставшийся в живых на крейсере барабанщик глухо пробил сигнал отражения минной атаки. Степанов кинулся к правому борту, где уцелело только четыре пушки.

— Алексей Сергеевич, огонь по миноносцу! — крикнул Степанов, подбегая к Ляшенко.

Но комендоры обеих орудий уже без команды взяли его на прицел. Пушки мгновенно были заряжены. До миноносца оставалось не более десяти кабельтовых. На солнце четко виднелся белый бурун на его носу и стоящие у минных аппаратов люди. Дым длинным шлейфом тянулся за ним.

— Пли! — коротко крикнул Ляшенко.

Пламя от выстрелов на секунду закрыло цель, затем над миноносцем взметнулось черно-белое облако дыма и пара. Не успело оно разойтись, как на поверхности воды показалась лишь масса плавающих деревянных предметов, среди которых виднелись черные точки человеческих голов.

По "Варягу" пронесся радостный крик.

— Спасибо, молодцы! Оба получите кресты, — обратился Степанов к Бондаренко и Сайкину.

— Рады стараться! Покорнейше благодарны, — дружно ответили матросы.

Бой кончился. "Варяг" и "Кореец" уже вошли в нейтральные воды. Ляшенко прошелся по палубе, с грустью смотря на повреждения корабля. Матросы разминались у орудий.

— Здорово разделали нас японцы, — проговорил мичман, обернувшись к матросам.

— Мы, вашбродие, тоже в долгу не остались, ихним крейсерам, особливо "Чиоде", солоно сегодня пришлось, даром что мы одни супротив шестерых сражались, — ответил Сайкин, выглянув из башни.

Вдруг рядом неожиданно грохнул взрыв запоздавшего снаряда. Осколки брызнули во все стороны. Сайкину снесло голову, Бондаренко показалось, что его толкнули в правый бок каленым железом, и он потерял сознание. Остальные матросы попадали ранеными на палубу.

Уже по пути к острову Идольми из доклада Степанова о состоянии крейсера Руднев понял невозможность дальнейшего ведения боя и решил вернуться в Чемульпо.

Как только "Варяг" и "Кореец" стали в порту на свои прежние места, со всех военных кораблей к ним направились вельботы и катера. Первым к "Варягу" подошел катер "Талбот" с коммодором Бейли. Но так как все трапы после повреждения в бою спешно чинились, то англичанин должен был несколько подождать или воспользоваться шторм-трапом. Последнее командир "Талбота" признал ниже своего достоинства и в ожидании спуска обычного трапа занялся наружным осмотром повреждений "Варяга". Сэр Бейли внимательно разглядывал зияющие пробоины и подведенные под некоторые из них парусиновые пластыри. Катер его шел почти вплотную к борту корабля, и коммодор мог рукою ощупывать края пробоин и подводку пластырей.

— Вери гуд! [1] — одобрительно покачивал он головой, делая снимки с них своим фотоаппаратом.

Наконец трап был готов, и англичанин поднялся на палубу, где его встретил в забрызганном кровью пальто и с перевязанной головой Руднев.

— Сэр, вы достойны служить даже в английском флоте, — тряхнул Бейли руку командира "Варяга".

— Я не знаю более высокой чести, чем служба в русском флоте, — с заметной иронией ответил Руднев.

Но сэр Бейли не обратил на это внимания и попросил его ознакомить с внутренними повреждениями крейсера. Руднев поручил это сделать одному из офицеров, а сам пошел встречать посетителей с других кораблей.

Француз Сене, легко взбежав на палубу, кинулся в объятия Руднева и разразился целым потоком трескучих фраз.

— Я горд, что в числе моих друзей находится такой герой, как вы, мосье Руднев, — уверял он. — Сегодня же я пошлю подробный рапорт обо всем президенту республики и буду ходатайствовать о награждении вас командорским крестом ордена Почетного легиона.

1. Очень хорошо! (англ.).

Вместе с Сене прибыл весь медицинский персонал с крейсера "Паскаль" и тотчас приступил к перевязкам многочисленных раненых, которых не успели обслужить судовые врачи.

— Бой продолжался всего пятьдесят минут, и за это короткое время выбыло из строя свыше ста человек, четверть всего экипажа. Легко же раненных оказалось свыше двухсот человек. Короче, две трети команды получили ранения в этом бою. Мы никогда не сомневались в храбрости наших друзей русских, но проявленный вами сегодня в бою героизм превзошел все возможное, — рассылались французы в комплиментах.

Командир "Эльбы" Риччи Рафаеле Бореа долго с чувством жал руку Рудневу и уверял, что он все время молил ливорнскую мадонну о помощи русским. Обходя раненых, он обратил внимание на мичмана Губонина, лицом похожего на итальянца. Узнав, что мать мичмана действительно итальянка, капитан Рафаеле воспылал к нему особой симпатией и попросил переправить раненого офицера на свой крейсер.

Американцы ограничились лишь присылкой фельдшера, которого обидевшийся на подобное невнимание Руднев тотчас же отослал обратно.

"Варяг" заполнился матросами различных национальностей. Англичане, французы, итальянцы толпились на всех палубах и в коридорах. Они всячески выказывали свои симпатии русским; угощали сигарами, похлопывали по спине, помогали убирать обломки, чинить трапы, переносить раненых.

Несмотря на то что работали все помпы, вода в крейсере не убывала, и "Варяг" постепенно все больше кренился на левый борт. Началась спешная эвакуация раненых на иностранные корабли. Бейли, Сене и Бореа спорили о том, кто больше возьмет к себе русских. Решили в конце концов распределить русских примерно поровну между кораблями всех наций. Правда, Сене все же оказался предприимчивее других и, надеясь хорошо поживиться за счет русской казны, заранее выговорил для размещения "у себя еще и команду "Корейца", о котором в пылу спора другие командиры забыли.

— Я надеюсь, сэр, что вы не собираетесь взрывать ваши суда? — проговорил Бейли, разглаживая рыжие бакенбарды на своем буро-красном лице.

— Я намереваюсь поступить именно так, — ответил Руднев.

— Это невозможно! При взрыве могут пострадать другие корабли, стоящие на рейде, что, конечно, недопустимо, — решительно запротестовал коммодор. — Кроме того, ваш корабль так разрушен, что его нельзя исправить. Поэтому достаточно его только затопить.

Сене тоже поддержал англичанина, крейсер же "Эльба" стоял вдалеке от русских, и поэтому Бореа не интересовался дальнейшей судьбой "Варяга" и "Корейца".

Приняв во внимание, что экипаж с русских судов размещался на "Талботе" и на "Паскале", Рудневу ничего не оставалось, как уступить настояниям Бейли и Сене.

— Я думаю вывести канонерскую лодку к острову Обсерватории и там, вдали от всех, взорвать на глубоком месте. На "Варяге" же я ограничусь лишь разрушением машин и артиллерии, после чего открою кингстоны, — ответил Руднев.

— Но только не взрывайте кают-камеры, сэр, — еще раз повторил Бейли.

На этом и порешили. Все иностранные командиры поспешили на свои суда, чтобы приготовиться к размещению русских.

Узнав, что "Варяг" взрывать не будут, матросы принялись уничтожать на корабле все, что было возможно, рвали пироксилиновыми шашками лафеты, орудия, башни, разбивали приборы. В машинном отделении под руководством инженеров-механиков взрывали гребные валы, разбивали паровые цилиндры, паровые трубы, приборы, но все же за недостатком времени многое уничтожить не успели.

Когда вся команда была свезена, Руднев в последний раз с боцманом обошел тонущий крейсер. На корабле уже никого не было видно, и Руднев, с грустью окинув взглядом свой любимый "Варяг", всего два часа тому назад бывший красавцем крейсером, подошел к трапу, где его ожидала шлюпка. Сняв фуражки, он и боцман перекрестились.

— Иди вперед, Горов, — приказал командир, — я последний схожу с корабля.

Но не успела шлюпка далеко отойти от тонущего крейсера, как сверху раздались громкие голоса:

— Ваше высокоблагородие, подберите нас!

Руднев оглянулся. На верхней палубе стояли два кочегара квартирмейстеры Журавлев и Жигарев. В это же мгновение внутри корабля один за другим раздались несколько сильных взрывов, наружу вырвались огромные клубы пара, на белом фоне которого мелькнули две падающие в воду фигуры. Невдалеке от лодки показались на поверхности две человеческие головы. Матросы торопливо отплывали от "Варяга". Руднев повернул к ним, и вскоре Журавлев и Жигарев были уже в шлюпке.

— Что вы там делали, духи окаянные? — сердито бурчал боцман, помогая вытаскивать их из воды.

— Уж больно обидно стало оставлять целыми котлы. Мы и решили промеж себя взорвать их, как все с крейсера уйдут. Прикрепили подрывные патроны на сухопарниках, прошуровали напоследок топки, чтобы нагнать давление повыше, запалили шнуры, а сами стали тикать. Едва успели выскочить, — весело наперебой сообщали кочегары, стуча зубами от холода.

Между тем "Варяг" медленно опрокидывался на левый бок. Сотни глаз с затаенным дыханием следили за гибелью героического корабля. Эвакуированные на иностранные суда русские матросы с тоской и болью в сердце смотрели на родной "Варяг", которым они привыкли гордиться и на котором только что пережили трагические минуты неравного боя, ежесекундно рискуя своей жизнью.

— Все одно, что родного человека хороним, — высказал вслух думы и чувства товарищей боцман Горов.

Медленно погружавшийся корабль вдруг на мгновение замер и, вздрогнув всем своим огромным телом, быстро пошел под воду. Все матросы сняли фуражки и закрестились. Многие плакали, не стыдясь своих слез. Французы и итальянцы, из сочувствия к русским, тоже сняли фуражки, а судовые оркестры исполнили русский гимн.

Вернувшись после осмотра поврежденного русского крейсера, коммодор Бейли застал у себя в салоне капитана Тераучи.

Японец был перевязан и имел довольно плачевный вид, далеко не соответствующий его утренней самоуверенности. С трудом приподнявшись навстречу англичанину, он почтительно приветствовал коммодора.

— Я вижу, что и вас, мистер Тераучи, тоже основательно потрепали, хотя ваша эскадра из четырнадцати кораблей и сражалась всего лишь с одним русским крейсером, — иронически процедил Бейли, оглядывая своего гостя.

— Русские оказались необычайно храбрыми и настойчивыми. "Варяг" был весь изрешечен нашими снарядами, но продолжал вести бой. Наши корабли пострадали очень сильно, особенно "Асама". Его придется немедленно ввести в док для починки. Мой "Чиода" потерял половину своих пушек и больше половины людей. Один миноносец потоплен. На всех остальных кораблях есть потери. Вероятно, мы потеряли вдвое больше людей, чем русские. Можно только преклоняться перед мужеством русских. А в каком состоянии, сэр, вы нашли "Варяг"? — справился японец.

— Ответ на этот вопрос стоит не меньше тысячи фунтов стерлингов, мистер Тераучи.

— Если русские не взорвут корабль, она вам обеспечена.

— В таком случае прошу немедленно вручить мне чек на эту сумму. Я уговорил Руднева не взрывать "Варяга", а затопить его там, где он стал на якорь{37}. Корабль можно будет поднять без особых затруднений. Конечно, он потребует капитального ремонта, но это уж не моя забота.

— Вы настоящий друг Страны Восходящего Солнца! — воскликнул Тераучи и поспешил вручить чек англичанину.

— Сейчас сюда прибудет Руднев, и вам необходимо поторопиться с отъездом! — без церемонии выпроводил японца Бейли.

Как только он остался один, то немедленно направился к своему несгораемому шкафу и присоединил новый чек к недавно полученному.

— Итак, русско-японская война уже принесла мне две тысячи фунтов от японского микадо. Будем надеяться, что и царь Николай тоже хорошо заплатит за прием, содержание и доставку в Шанхай своих матросов. Коммодор Бейли, вас можно поздравить с определенным успехом! — И англичанин, налив себе большой бокал виски, осушил его одним духом.

Прибыл Руднев с несколькими офицерами.

Появился и Беляев.

— Что прикажете делать с "Корейцем"? — справился он.

— Немедленно взорвать! Пароход "Сунгари" сжечь. Даю вам на это час времени. Затем потрудитесь написать подробный рапорт о ваших действиях в бою и сообщить о ваших потерях, — приказал Руднев.

— Есть, есть. Быть может, просто затопить лодку? Чемульпо — нейтральный порт, и японцы не посмеют ее поднять во время войны. Потерь у нас нет.

— Следует лодку взорвать, и взорвать поосновательнее. Так будет надежнее.

"Корейца" вывели на взморье, минировали, заложив пироксилиновые патроны в пороховой и бомбовые погреба.

Когда все покинули обреченное судно, были произведены взрывы. Огромный столб черного дыма высоко вскинулся вверх, и на воде не осталось ничего, кроме щепок и мусора.

— Закончил кампанию наш дедушка. Без малого четверть века честно он проплавал под Андреевским флагом, — задумчиво проговорил Левицкий.

Размещенные на нейтральных судах команды русских военных кораблей вскоре были доставлены в Шанхай и Сашон, а затем в Россию.

Дальше