Жизнь, а не служба

Капитан Севостьянов сидел в своем кабинете за письменным столом и, повернув голову к распахнутому окну, смотрел на пустынный, зажатый между казарменными зданиями плац. Желтоватые с прозеленью глаза капитана останавливались то на ведущей к штабу аллейке, обсаженной дружно распустившимися кленами, то на чадившей далеко за военным городком трубе кирпичного завода. От трубы до самого горизонта тянулась в голубом апрельском небе рыжая пасма дыма.

Севостьянов потер рукой свой крутой лоб, пригладил белесую копну волос и взялся за перо.

О чем же писать? Что самое главное в работе секретаря партийного бюро части? Вспомнился вчерашний телефонный разговор с начальником политотдела.

— У вас, Севостьянов, есть о чем рассказать на совещании, — рокотала знакомым голосом телефонная трубка. — Главное — роль парторганизации в боевой учебе. Набросайте тезисы. Приеду — обсудим.

Завтра утром приедет начальник политотдела. Но обсуждать-то пока нечего!

Севостьянов мучительно смотрит на чистый лист бумаги. Кажется, хруст стоит в голове от мыслей, а на бумагу ничего не ложится.

Севостьянов по натуре романтик. Он любит размышлять о своей партийной работе, как о самом возвышенном и интересном на земле. Любит рассматривать ее в ярких переливающихся красках. Иногда его недремлющее воображение рисует партийную жизнь части как гигантский, красивых форм и причудливых конструкций светильник, без которого людям пришлось бы делать свое дело впотьмах. И он, Севостьянов, бдительно следит за тем, чтобы светильник этот не погас, чтобы лучи [361] его проникали во все уголки войскового организма и не только освещали их, но и согревали тем особенным теплом, которое рождает энергию, энтузиазм, заинтересованность во всем.

Да, легко вот так сидеть за столом и фантазировать, видеть себя в образе Прометея. А вот о чем он все-таки будет рассказывать на Всеармейском совещании? Чем он удивит, озадачит или хотя бы чуть-чуть заинтересует своих собратьев-секретарей?

Севостьянов начал думать об отчетно-выборном собрании, где его уже на третий «сезон» избрали секретарем партийного бюро. Пытался вспомнить, что именно хвалили коммунисты в работе партийного бюро... Попробуй вспомни, когда ребра от критики трещали! Не любят же у нас хвалить. Если хорошо дело поставлено, значит, так и надо, если плохо — оглоблей по голове!

И тут же Севостьянов коротко хохотнул. Верно, загнул он насчет оглобли. Вспомнил, как поднялся на трибуну капитан Лесков — высокий, лобастый, резкий. Посмотрел в зал так, вроде искал там своего обидчика, и вдруг заявил:

— Наша часть по всем показателям занимает одно из первых мест в округе. В этом большая заслуга партийной организации. Я предлагаю оценить работу партийного бюро за отчетный период как хорошую!

Зал весело загудел, провожая дружескими взглядами высокую фигуру Лескова. Послышались даже жиденькие аплодисменты.

Других предложений пока не было, и председательствующий уже собирался ставить вопрос на голосование. Но вдруг поднялся на трибуну представитель политотдела майор Филонов, веселый и острый на язык парень.

— Я предлагаю так, товарищи, — сказал он с доброй улыбкой, — давайте мы скажем по-дружески капитану Севостьянову, что он и возглавляемое им бюро работали действительно хорошо. Тут никуда не денешься: показатели налицо. Но в протоколе, официально, надо оценить их работу как удовлетворительную. Скромность, товарищи, она украшает...

Собрание заволновалось. Скрипела трибуна под все новыми ораторами. Прикусив губу, торопливо вел протокол член бюро лейтенант Каленик. Наконец после второго [362] выступления майора Филонова незначительным большинством голосов было решено: «Считать работу партийного бюро части удовлетворительной».

«Интересно, есть ли счастливчики секретари, чью работу оценили бы на «хорошо»? — размышлял сейчас Севостьянов. — Вряд ли... А зря! Ханжество же это: ведь партийная работа — не служба, а жизнь! И сколько людей посвятило себя этой беспокойной, не легкой жизни! Сколько воинских частей благодаря горячей работе коммунистов добились высокого боевого совершенства! Да хотя бы наша часть!»

Но как об этом расскажешь? Назвать все формы работы, перечислить мероприятия? Какие? Какое мероприятие может заставить солдата на посту крепче сжимать в руках оружие и зорче всматриваться в ночную темень? Какое мероприятие поможет молодому офицеру в весенний вечер оторваться от юношеских мечтаний и углубиться в работу над конспектами завтрашних занятий? Каким мероприятием можно убедить отстающего солдата Чеснокова в том, что его трудная служба нужна народу?.. Мероприятие! И слово-то какое холодное, казенное. Разве согреешь им солдатские сердца?

Да, но сделано немало. День и ночь часть несет службу. День и ночь ни на секунду не спускают локаторы своих зорких глаз с глубин воздушного океана. Не зря гордится успехами части командующий войсками округа. Значит, что-то и ты делаешь, капитан Севостьянов, какие-то «мероприятия» и ты проводишь. И дело, конечно, не в названии. Дело в том, сколько вкладываешь души и выдумки в свою работу, как искренне и взволнованно звучат твои слова в разговоре с людьми, а главное, самое главное, как умеешь зажечь своих помощников — членов бюро, активистов, комсомольцев... Резко зазвенел на столе телефон, и капитан вздрогнул от неожиданности. Поднял трубку. Услышал приглушенный расстоянием голос лейтенанта Каленика. Он с маленьким гарнизоном солдат и сержантов несет службу в сорока километрах от части.

— Очень надо посоветоваться! — взволнованно гудел в телефонную трубку Каленик. — Тут, понимаете, такой случай... чепе, одним словом.

— Чепе?!

— Да, сержант Васюта... Не то, чтоб чепе... [363]

Далеко позади остался кирпичный завод с рыжей шапкой дыма, выматывающейся из высокой трубы.

Капитан Севостьянов пожалел, что не перезвонил лейтенанту Каленику и до конца не выяснил, что же там произошло с сержантом Васютой. Их разговор прервала междугородная телефонная станция (Севостьянову звонили из политуправления, напоминали, что он по пути в Москву должен заехать в штаб округа).

Сейчас Севостьянов едет на пост Каленика. Капитан сидит на переднем сиденье юркого газика рядом с молоденьким солдатом — водителем и задумчиво смотрит вперед на сгорбившуюся за лощиной дорогу.

С неба во всю мочь светит апрельское солнце. В воздухе уже пахнет маем. Степь, через которую пролегла дорога, покрылась влажной зеленью и яркими пятнами цветов по ложбинкам. Прямо над машиной качается на воздушных волнах жаворонок. Наверное, проворная пичуга захлебывается в песне, но голос ее тонет в ровном шуме мотора.

«Что же там натворил сержант Васюта?» — который раз задавал себе вопрос Севостьянов.

Вспомнилось широкоскулое, курносое лицо Васюты. Полные губы со смешинкой в уголках, хитрые, глубоко сидящие глаза. Смекалистый парень, сержант Васюта!

Работая оператором на радиолокационной станции, Васюта первым в части перекрыл все тактико-технические возможности своей аппаратуры и значительно увеличил дальность обнаружения целей.

1 Капитан Севостьянов, узнав об этом, доложил командиру части. А на второй день партийное бюро обсуждало вопрос об опыте, сержанта Васюты. Затем в подразделениях прошли партийные собрания, на которых по поручению партбюро выступили офицеры-специалисты с разъяснением и техническим обоснованием превышения станцией дальности обнаружения целей.

Доброе дело сделали. Но... сержант Васюта вскоре зазнался, допустил пререкания с лейтенантом Калеником, за что получил выговор, а потом совершил еще один, более серьезный проступок.

Какую же теперь штуку выкинул этот строптивый сержант? [364]

Ехать было еще далеко, и капитан Севостьянов опять углубился в размышления над тем, что он должен будет записать в тезисы своего выступления в Москве. Один за другим вставали вопросы: как ты, капитан Севостьянов, измеряешь плоды своих усилий, какой мерой и какими величинами? Нет ли в твоей работе переливания из пустого в порожнее? Понимаешь ли, какое конкретное выражение принимают итоги твоего труда?

А ну, вспомни-ка, например, свое столкновение с капитаном Лесковым. Задолго до больших учений ты пришел в его подразделение, чтобы оказать помощь.

— Уж как-нибудь сам справлюсь, — насмешливо сказал тебе Лесков. — Не вмешивайся не в свое дело. К тому же я и сам коммунист...

И как ты ему ответил, капитан Севостьянов? Зло ответил, резко. Ты сказал:

— Деляга ты, Лесков, а не коммунист! Что ты один можешь? Кое-что: учебный процесс организуешь, поставишь задачи перед офицерами и сержантами, потребуешь от них соблюдения методики обучения. Когда начнется учебная операция, ты сумеешь, исходя из обстановки, принимать правильные решения и отдавать приказы. Но ведь этого мало! Ты забыл, что у солдат, кроме желания честно выполнить свой долг, есть еще и характеры, и сердца, и разный уровень сознания, и сложившиеся отношения друг с другом. Хватит ли у тебя одного, даже при помощи командиров, силы зажечь все сердца жаждой подвига, донести до глубины сознания многих десятков солдат важность и сущность предстоящей задачи? Наконец, сможешь ли ты в ходе длительных учений при своей большой занятости постоянно влиять на подчиненных так, чтобы их ни на минуту не покидал дух бодрости, чувство локтя товарища и тот задор, боевой накал, которые приносят победу? Ничего ты один не сделаешь. И я один ничего не сделаю. А вот мы вместе с тобой да при помощи всех коммунистов подразделения, при помощи комсомольцев и актива (если эту армию мы с тобой хорошо нацелим) сдюжим все!

И сдюжили. Капитан Лесков гордится теперь золотыми часами с монограммой — подарком от командующего войсками округа. А тебе, Севостьянов, на разборе учений указано на запоздалую доставку газет, за которую [365] отвечал один из твоих коммунистов. Недосмотрел ты. Значит, правильно указано.

Или неправильно? Обошли тебя похвалой? Тебе тоже нужна награда? Ах, не нужна! Ты видишь свою награду в другом... В чем же? В итогах партийной работы? Где они? Какие?

И перед мысленным взором Севостьянова стали проходить лица — десятки знакомых лиц. Это солдаты. Вспомнились те, которые осенью уволились в запас. Какие ребята! А были какими? Были разными, может, не плохими, а стали отличными — со светлым умом, добрым и горячим сердцем и умелыми руками. Воины и строители коммунизма!

И ты, Севостьянов, убежден, что в формировании характера этих людей первая роль принадлежит партийной работе? Да! Партийной! Работе!

Что же это такое — партийная работа?

Это работа с людьми, это, прежде всего, влияние на человеческие умы и сердца, это умение помочь людям обрести или закрепить обретенное коммунистическое мироощущение, умение помочь им раздвинуть горизонты своего понимания жизни вообще и сегодняшнего дня в частности. Это умение помочь людям быть активными в жизни, активными сознательно.

Партийная работа — это жизнь. Это жизнь, а не служба! Большая жизнь, наполненная страстью, накалом, заинтересованностью в человеческих судьбах. В такой жизни самое элементарное, что требуется от секретаря партийной организации, — знание людей. Надо знать людей! А ведь иные, нечего греха таить, знают только отношения между людьми, знают их служебное положение, потому что они не живут партийной работой, а служат на посту секретаря. И вследствие этого между их намерениями и делами часто лежит пропасть.

* * *