У истоков солдатской мудрости

Прошла осень, зима. А кажется, что я уже сто лет как уехал из родной Яблонивки, как служу рядовым второй роты Н-ского стрелкового полка. Но что это за служба? Все, как говорил дед Щукарь, наперекосяк получается, навыворот. Мечтал об одном, а выходит другое. Нет мне счастья в службе военной. Но я в этом не виноват. Отличаться пока негде! Ведь каждый день одно и то же: подъем, становись, шагом марш, отбой. Вздохнуть некогда. А старшина! Знали бы вы нашего старшину Саблина!

Вот и сегодня. Сижу я в комнате политпросветработы и письмо Марусе пишу. Вдруг слышу голос дежурного:

— Вторая рота, приготовиться к вечерней поверке!

Мне же отрываться никак не хочется — мысли толковые пришли. А тут еще Степан Левада надоедает.

— Максим, не мешкай, — говорит. — Ты же сапоги еще не чистил.

— Чего их чистить? — отвечаю. — Не свататься же пойду. Все равно завтра в поле на занятия.

А Степан носом крутит — недоволен:

— Опять достанется тебе от старшины.

— Не достанется, — успокаиваю его. — Вот допишу письмо и маскировочку наведу — два раза махну щеткой по носкам, и никакой старшина не придерется.

Но Степан не отстает:

— Опять Марусе строчишь? — интересуется. — Чудак человек. Плюнь! Не отвечает, и плюнь.

Ничего я не успел сказать на это Степану, так как в казарме загремел милый голосок старшины:

— Стр-роиться, втор-рая!..

Быстро сую недописанное письмо в карман и пулей лечу чистить сапоги. А старшина Саблин знай командует:

— В две шер-ренги...становись!

"Эх, дьявол! — ругаюсь про себя, — не успею". Раз-два щеткой по сапогам, и мчусь к месту построения. А там уже слышится:

— Ровняйсь!.. Чище носки, левый фланг!.. Еще р-ровнее! Та-ак... Смир-рно!..

— Товарищ старшина, разрешите стать в строй, — обращаюсь к Саблину.

— А-а, Перепелица?! — вроде обрадовался он встрече со мной. Опять, значит, опаздываем? Уже сколько служим, а к элементар-рному пор-рядку не приучимся?

— Да я сапоги чистил, товарищ старшина, — оправдываюсь.

А он глянул на мои сапоги и скривился, точно муху проглотил.

— Чистили? — переспрашивает. — Что-то не замечаю... Ага, ясно. Носочки, значит, обмахнули. А каблучки кто же будет чистить?..

"Ну, думаю, начнет сейчас отчитывать да про порядки объяснять". Надо бы промолчать мне, но мой язык сам себе хозяин.

— Каблуки тоже чистил, — болтнул он. — Вон Левада видел.

И тут начал старшина меня "чистить" перед строем всей роты.

— Ага, — говорит, — надеетесь, что земляк выручит? Вряд ли. Не в этом суть солдатской взаимовыручки. Но где вам понять? Это поймет только солдат. Повторяю: только настоящий солдат.

А мой язык опять сболтнул:

— Я тоже солдат.

Старшина Саблин даже удивился:

— Солдат? Так-так. Солдат, значит? А где же ваши солдатские качества? Нет их, рядовой Перепелица. Товарищескую взаимовыручку вы понимаете неправильно, да и находчивости у вас тоже нет... Что это за находчивость — сапоги только с носков почистить или оторванную пуговицу прикрепить спичкой к клапану кармана? А на занятиях вчера не сумели правильно подобраться к огневой точке "противника"... Где же ваша сообразительность солдатская? А выносливость? Была она у вас?

— Он в столовой вынослив! — подает голос Василий Ежиков. — Двойную порцию вмиг осилит.

В строю прокатился смешок. А этого старшина Саблин не любит. Отвернулся он от меня и на Ежикова уставился.

— Р-разговор-рчики в стр-рою! Делаю вам замечание, р-рядовой Ежиков!

И опять ко мне:

— Две минуты на чистку сапог. Бегом!..

Такая-то жизнь моя солдатская.

Давно потушен свет в казарме, а мне не спится. Эх, служба, служба! Разве так я, Максим Перепелица, мечтал служить? Думал, что, как приеду в армию, буду у всех на виду, буду горы ворочать. А получается... получается, как у нашего деда Мусия из Яблонивки: как-то при гостях хотел он показать свою власть в семье, хотел похвалиться, какой он хозяин в доме, но, как на беду, позабыл кочергу спрятать. И как только повысил голос на свою жинку — бабку Параску, — она схватила кочергу и так стремительно атаковала его, что дед Мусий и на гостей оглянуться не успел — утек на чердак и лестницу за собой втащил. Два дня сидел там не евши и просил бабку Параску о помиловании.

Вот так и у меня. Надеялся на пироги с маком, а тут тебе горчица с хреном.

Конечно, многому я научился за эти месяцы в армии. Карабин и автомат знаю, как бабка Параска свою кочергу, а саперной лопаткой, если захочу, умею работать, как ложкой. А маскироваться, а перебегать, а шаг печатать, чтоб даже искры сверкали! И стреляю лучше прежнего. Научили! Но все же, очень не везет мне. Никак не могу найти правильного азимута в службе. Куда ни повернусь, все не так: то не так постель заправил, то поясной ремень слабо затянул, то в строя опоздал, то схватил из пирамиды чужое оружие, то честь командиру не так отдал, то не доложил, то не спросил, не сказал, не узнал... И все замечания, замечания, замечания.

Когда же конец этому будет? Когда я настоящим солдатом стану, чтоб не склоняли Перепелицу на комсомольских собраниях, в стенгазете, чтоб старшина Саблин от меня отвязался?

Неужели не способен я стать другим?.. Способен!

И принял я твердое решение: завтра же с подъема во всем первым быть. С этой мыслью и уснул.

А ночь для солдата ой как быстро проходит! Не успел, кажется, и лечь, как уже дежурный по роте "подъем" горланит.

Вскочил я утром, когда раздалась команда "подъем", и не торопясь одеваюсь. Вдруг вижу, Ежиков обгоняет меня. И тут я вспомнил о вчерашнем своем решении.

Вроде током тряхнуло Максима. Вмиг натянул я бриджи, обул один сапог, схватился за другой. Но все-таки отстаю. Чтоб быстрее было, не стал портянку наматывать, а положил ее на голенище, а затем поверх портянки ногу и р-раз ее в сапог. Ничего, потом выберу минуту и переобуюсь.

Представьте себе, что к месту построения на физзарядку я подбежал первым. Командир отделения, сержант Ребров, даже удивился, а старшина Саблин тоже подметил мое старание.

— Одобряю, Перепелица! — бросил он на ходу. — Первым в роте поднялись сегодня.

Промолчал я, а сам подумал:

"Еще не то увидите. Будет Перепелица первым и в учебе и в дисциплине".

Наступили часы занятий. У нас по расписанию должна была начаться стрелковая подготовка, но вместо этого почему-то всю роту вывели в поле. Прошел слух, что приехал сам командир дивизии и будет проверять нашу выучку.

Так и случилось. Не успели мы передохнуть на зеленой травке у дороги (а она мягкая, сочная, только на свет появилась. Май же кругом службу дневального несет. Так он прибрал все вокруг в зелень, что любо-дорого, — душа песни просит. Моя бы власть, я б каждый год наряда по четыре давал маю вне очереди. Пусть дневалит!)... Так вот, не успели мы передохнуть, как командир взвода, лейтенант Фомин, вызывает к себе в придорожный кювет командиров отделений и отдает им боевой приказ.

Через минут пять сержант Ребров уже и нам задачу поставил. Оказывается, мы являемся не кем-нибудь, а десантом. Высадили нас на планерах в поле (разумеется, условно высадили, так как притопали мы сюда ногами), и нам предстоит, действуя по отделениям, преодолеть занятую "противником" полосу в пять километров, а затем в точно назначенное время атаковать и уничтожить "неприятельский штаб" в овраге близ рощи "Фигурная". А чтоб добраться до этой самой рощи, нужно продираться сквозь густые кустарники, идти по оврагам и болотам. И притом засады "противника" надо обходить. Наткнется отделение на засаду — и долой из игры. Такие условия.

Приказ есть приказ. Надо действовать. Но не успели мы выйти на исходное положение — перебежать к опушке недалекого кустарника, — как появился незнакомый капитан с белой повязкой на рукаве. А на повязке буква "П" — посредник, значит.

Подошел, посмотрел на нас и бросил единственную фразу:

— Командир вашего отделения выведен из строя.

Смотрю я на капитана и ничего не понимаю. А как же воевать без командира? Другие солдаты на сержанта Реброва оглядываются, а он руками разводит — не могу, мол, ничего сделать.

И тут... Ушам я своим не поверил.

— Второе отделение, слушай мою команду!

Оглядываюсь — Степан! Поднялся на карачки и так строго смотрит на солдат, что смех один. Видать — боится, что не послушаются его.

— Почему твою? — удивляюсь я. — Я же первым сегодня в строй стал.

А он вроде и не слышит.

— Отделение, за мной! — и первым бежит к опушке кустарника. За ним поднимаются Ежиков, Самусь, Таскиров и все отделение. Приходится и мне подниматься.

Догоняю Степана и заговариваю с ним.

— Чего ты поперед батьки в пекло лезешь?

— А что? — удивляется.

— "За мной! За мной!" — тоже мне генерал выискался!

— Так чего же ты не командовал? — сердито спрашивает Степан.

Что ему ответишь?

— Да я только подумал, — говорю, — а ты уже выскочил.

— Ну, командуй сейчас, — уже миролюбиво предлагает он.

Но тут Ежиков в разговор вмешался.

— Хватит, — говорит он, — Перепелица уже покомандовал.

— А тебе какое дело? — отражаю наскок Ежикова.

Вдруг его Таскиров поддерживает.

— Нэ камандыр. Перепелица,- категорически заявляет.

Тут отделение добежало до кустарника, и Степан скомандовал:

— Стой! — А когда мы залегли, строго добавил: — Прекратить разговоры!

Не узнаю дружка своего. Даже голос его вроде изменился. Пререкаться не хочется, но все-таки отрубил я Ежику и Таскирову:

— Очень нужно мне командовать вами — лопухами такими!

А Степан на меня как цыкнет:

— Перепелица!..

Икнул я и умолк. Тем более, заметил, что лейтенант Фомин спешит к нам.

— Кто принял командование отделением? — издали спрашивает он.

Степан, кажется, сробел. Он на меня смотрит, а я на него. "Раз трусишь, думаю, давай я". И вскакиваю на ноги. Но вижу — и Степан вскакивает.

— Докладывайте, рядовой Левада, — почему-то обратился не ко мне, а к Степану лейтенант.

Когда Степан доложил, что он командир, Фомин на меня глаза перевел.

— Вы что-то хотели сказать, рядовой Перепелица?

— Хотел спросить, нельзя ли курить, — отвечаю.

— Нельзя, — отрезал лейтенант.

— Правильно, — соглашаюсь. — Я так и думал.

Слышу, Василий Ежиков хмыкает. А когда лейтенант Фомин позвал к себе Леваду, чтоб проверить, как уяснил он задачу, Ежиков захихикал еще громче:

— Думал. Вы слышали, ребята? Он, оказывается, думал!

Очень засвербел у меня язык. Хотелось покрепче ответить Ежикову. Но подходящего слова не нашел и смолчал. А тут и Степан Левада вернулся. Вернулся и еще раз начал нам задачу объяснять. Потом по секрету сообщил, что на пути вся третья рота будет нас караулить и с воздуха будут за нами глядеть.

— Третья рота? — переспрашиваю. — Да там все такие, как Ежиков, недотепы. Дойдем!

Ежиков опять в контратаку:

— Твоим бы языком, Максим...

Но Степан опять бабахнул:

— Разговоры! — и приказал: — Перепелица и Таскиров — в головной дозор. Старший — Перепелица.

Люблю быть старшим. Хоть под моим командованием один Таскиров, но все равно боевая единица.

Оторвались мы от отделения на расстояние зрительной связи и пробираемся сквозь кустарник в направлении рощи "Фигурная". Таскиров впереди, а я, как и полагается старшему, чуть позади и сбоку Хорошо! От земли душистым парком несет, в кустах соловьи перекликаются, а по небу, среди кучных облаков, солнце путь себе прокладывает, точно как мы среди зарослей.

Вот только с ногой у меня худо. Так и не удалось переобуться. Теперь портянка сбилась в носок сапога, а голая пятка уже огнем горит. Вначале не обращал я внимания на это, да и сейчас не особенно обращаю. Пустяки! Солдат к боли должен привыкать.

Идем мы и идем. Прислушиваемся, конечно, да и глазами каждый куст прощупываем. Мое дело, разумеется, командовать да поддерживать зрительную связь с отделением, которое следует сзади нас — дозорных.

И сейчас, когда вышли мы на узкую дорогу, за которой налево от нас вытянулось большое озеро, поднял я над головой автомат — сигнал командиру отделения, чтоб к нам выдвинулся.

Степан, заметив мой сигнал, тут как тут. Выскочил из кустарника и давай дорогу рассматривать.

— Чего тут смотреть? — говорю ему и на озеро показываю. — Надо идти направо, через дамбу. Здесь втрое ближе.

— Правильно, — соглашается Таскиров.

— Нет, не правильно, — возражает вдруг Степан и приказывает нам разговаривать шепотом. — Там на засаду нарвемся.

— Откуда это известно? — удивляюсь я.

А Степан на дорогу указывает.

— Глядите, след бронетранспортера.

— Так, может, он влево поехал, — не сдаюсь я.

Но Степан, вижу, стоит на своем:

— Косые зубцы по краям следа указывают направление... Так куда он поехал? — спрашивает он.

— Вправо, — уже соглашается с Левадой Таскиров.

— Верно, — говорит Степан. — Значит, надо идти влево.

Степан возвращается к отделению, а я смотрю ему вслед и удивляюсь.

— Откуда он знает все? — спрашиваю у Таскирова.

А Таскиров отвечает без всякого уважения к старшему дозорному:

— Он не пишет, — говорит, — на занятиях писем Марусе.

— Разговорчики! — обрываю его. — Наблюдайте вперед!

Пошли мы дальше. Начали огибать озеро. Здесь дозорному пришлось идти почти рядом с ядром отделения. Справа и слева камыш шелестит, а под ногами вода хлюпает. Чувствую, что пятка моя не на шутку начинает болеть. А доложить Степану неудобно — ведь старший дозорный я. И вдруг... (тут и о пятке своей позабыл) справа, на другом конце озера, как полоснет пулеметная очередь! Эхо кругом пошло, а я даже присел. В чем дело? Раздвигаю в стороны камыш и замечаю: далеко на дамбе бронетранспортер, вспышки выстрелов и суетня.

— Кто-то из наших нарвался, — спокойно говорит Левада.

И так мне неловко стало, что я предлагал идти через дамбу.

— Лопухи, — говорю о тех, кто нарвался на засаду и должен возвратиться ни с чем. А сам на Степана кошусь: "Помнит он или нет о моем предложении?"

Чувствую, Таскиров меня локтем под бок толкает. Повернулся я к нему, а он шепчет:

— Камандыр, — и кивает головой в сторону Степана.

Да-а, верно. Голова у Степана вроде работает. Надо бы и мне подтянуться. Ведь солдатская служба — дело-то серьезное, нужное. Там, в Яблонивке, небось думают, что Максим Перепелица уже офицером скоро станет, а я того... Впрочем, не такое уж великое дело отделением командовать. Подумаешь, следы бронетранспортера разгадал! Мы тоже еще себя покажем! Вот только пятка...

За озером перебежали быстро через небольшое мелколесье, и перед нами раскинулась широкая болотистая долина. В долине той колышется пожухлая прошлогодняя осока, а среди нее пробивается к солнцу молоденькая осока — тоненькая и густая, как грива коня.

Перед долиной остановились мы. Степан выполз чуть вперед и с таким важным видом рассматривает ее, что просто смех: вроде генерал вражеские укрепления.

— Чего на нее глядеть? — спрашиваю. — Перебежим быстро, и точка. Жалко — ноги запачкаем.

А Степан молчит, наблюдает. Потом поворачивается к нам и приказывает:

— Всем ползти по-пластунски!

Сдурел Степан! Совсем сдурел! Там же болото, вымажемся, как черти. Я уже рот раскрыл, чтоб сказать ему об этом, как меня опередил Илько Самусь.

— Тут целый день ползти надо, — говорит он. — К сроку не поспеем.

А Степан ему в ответ:

— Кто здесь командир? Может, вы будете командовать, товарищ Самусь?.. За мной!

Не захотелось мне после этого вступать в разговор, и пополз я вслед за Степаном. Так даже лучше — пятка моя отдохнет.

Но не очень-то легко ползти по болоту. Уже через минуту почувствовал я, как на локтях и на груди вода пробралась к телу. Потом — на коленках. Да и спина от пота все больше мокнет. Рубашка так и прилипает к ней.

С этим можно было б еще мириться, если б в нос не бил такой противный запах тины и плесени. Тошнит!

Приходится терпеть. Ползу я, попеременно подтягиваю под себя ноги и бросаю тело вперед, а автомат, который лежит на правой руке, то за куст чернотала цепляется, то за кочку. Попросил я у Степана разрешения забросить оружие за спину. Не разрешил: нужно быть в боевой готовности на территории "противника". Ну, думаю, черт с тобой. Вырвусь сейчас вперед и первым на ту сторону выползу. Знай наших. И только чуть-чуть взял в сторону, как из-под моего локтя плеснула тина и прямо мне в лицо! Ослеп я и от злости оглох.

— Дай дурню волю, — ругаю тихо Степана и продираю глаза. Продрал, оглядываюсь на товарищей и вдруг вижу, что такая же история с Ежиковым приключилась. Грязный он, как порося! Я даже захохотал.

— Чего ты? — спрашивает у меня Самусь.

— Ежиков утонул, — отвечаю.

А Самусю не до шуток. Тоже из сил выбился и промок весь.

— Кому это нужно? — шепчет он. — Перебежали бы быстро, и все.

— Вы же, дурни, не хотели, чтоб я командовал отделением, — у меня бы не ползали так.

Вдруг Левада как зашипит на нас:

— Тише!.. — и взглядом вправо указывает.

Повернул я голову вправо и обмер. Сквозь осоку увидел на краю лощины замаскированный танк. Пушка его в нашу сторону развернута, а над башней торчит танкист и в бинокль смотрит. Кажется, смотрит прямо на меня. Я так и врос в болото.

В это время в небе стрекот моторов послышался... Ну, беда! Два вертолета откуда-то вырвались. И прямо на лощину, где мы лежим, курс держат. Один потом замер в воздухе на одном месте, видать болото просматривал. Затем дальше повилял хвостом.

Вот тут мы все поняли, что шутки плохи. Я уже так старательно полз — прямо носом борозду среди кочек прокладывал. И не зря. Слева заметили еще одну засаду. Но и возле нее проползли без единого выстрела, как и требовалось.

И когда из нас уже выходил последний дух, выбрались мы на опушку леса.

— Встать! — шепотом командует Степан.

А у меня сил нет.

— Не могу, — отвечаю. — Привык... На пузе легче.

Однако подняться пришлось. Поднялся... охнул и сел. На пятку не наступить.

— Снимайте сапог, — уже на "вы" обращается ко мне Степан.

Разуваюсь. Глянул на свою ногу и ахнул. Растер до крови. И, как всегда, первым Ежиков подкалывает меня:

— Солдат... Портянку наматывать не умеет.

— На язык бы тебе такого болячку, — огрызаюсь и достаю индивидуальный пакет.

А Степан на часы смотрит. Видать, приближается время атаки. Роща "Фигурная" уже рядом.

Что делать? С бинтом ногу в сапог не сунешь? Придется в одном сапоге бежать.

Так мне пришлось и сделать. Намотал поверх бинта портянку, привязал ее другим бинтом и вперед. В одной руке автомат, в другой — сапог. Потом додумался за поясной ремень сапог заткнуть.

Но все же отстал я от отделения. Добежал до оврага, что у рощи "Фигурная", когда наши уже разгромили там штаб "противника" и выстроились для разбора занятий.

Стоят солдаты в строю — подтянутые, подобранные (правда, солдаты только тех отделений, которые сквозь засады прошли). Стоят в тени ветвистых елей, а я бреду по крутой тропинке — грязный, усталый, в одном сапоге.

— Смотрите, и Перепелица дошел! — слышу голос старшины Саблина.

В ответ смешок прокатился. Но тут же затих. Старшин лейтенант Куприянов, командир роты нашей, ко мне обращается:

— Становитесь, рядовой Перепелица, в строй! То, что дошел — молодец! А вот ногу натер — плохо.

"Да разве только это плохо? — горько думаю я про себя. — А что было б, если бы не Степан Левада, а я, Максим Перепелица, принял на себя командование отделением? Первая же засада нас завернула б назад!"

И все оттого, что характер у меня перепеличий — по верхам летаю, а до сути военной службы не дохожу. Но дойду. Ей-ей, дойду, не быть мне Максимом Перепелицей!

Только подумал я это, как ко мне Саблин подходит.

— Вот сюда становитесь, — тихо говорит и ставит меня на самый левый фланг. — И не горюйте, дело будет. Начало ведь положено?