Предание о Даугаве

Последний город Литвы по дороге в Латвию был Ионмшкис. По остовам зданий можно было определить, каким чистым и опрятным был ранее этот распятый немцами небольшой городок.

Возле регулировщика в придорожной канаве сидела женщина с всклокоченными седыми волосами и что-то шептала. И такое на ее лице было написано отчаяние, что пожилой регулировщик подошел к ней и, стараясь успокоить, проговорил:

— Ты, мать, не плачь, приди в себя... Немец в последних судорогах теперь. Как дикая зверюга, он сейчас... А дом свой ты отстроишь...

В Латвии стоит сейчас теплое прибалтийское лето. Небольшие дожди не мешают уборке хлеба. Золотые снопы, туго связанные, ровными рядами стоят в поле. Высокие березы шумят ветвями. Возле одного березового леска в мотоциклетном подразделении встретились мы с молодым солдатом Иосифом Бартэла. Он — рижанин, слесарь по профессии.

Когда он говорил о Риге, глаза его как-то особенно лучились. Он называл гараж, в котором работал, называл пригород, в котором жил, и голубой домик помнил он — дом его юности.

В 1941 году он ушел из Риги. Он говорил по-русски с едва уловимым акцентом. Жизнь во время войны у него была, как он говорил, несложная...

— Сначала работал, потом воевал. Потом лежал в госпитале. Теперь опять воюю. Знаете, все эти годы не выходила у меня из памяти песня — предание о Даугаве, так у нас Западную Двину называют. Если петь ее по-латышски, вы не поймете, а в переводе исчезает аромат.

Мы все-таки попросили Бартэла рассказать нам предание о Даугаве. И он с видимым удовольствием согласился.

— Когда-то, очень давно, напало на латышей чудовище. Оно испепеляло на своем пути все живое, дышало огнем и смрадным дымом. Появилось оно внезапно; сильные и смелые мужи были застигнуты врасплох. И пришлось латышам покинуть Даугаву и уходить в глухие леса. Там они объединились, обрели прежнюю силу и пошли на чудовище. Навстречу им летели горячий пепел, искры. Лес горел, но воины шли вперед, и, чем ближе они подходили к Даугаве, тем больше она посылала прохладного ветра, чтоб ее сыновьям было легче идти. Так под охраной Даугавы вышли они к реке и вскоре победили огненное чудовище...

Иосиф Бартэла замолчал, глаза его сверкали. Вокруг нас собрались мотоциклисты. Как зачарованные, слушали они рассказ своего товарища. Помолчав, Бартэла сказал:

— И теперь мне кажется, что я слышу голос Даугавы...

...Поиски ночлега привели нас к двухэтажному, затененному высокими деревьями дому.

На лугу мы увидели два десятка пасущихся коров. Возле сарая стоял высокий седой человек. Разговорились. Ян Густавович Эверс на днях назначен управляющим этим хозяйством. Под крышей сохранившегося дома мы нашли группу латышских советских и партийных работников. Все они тепло отзывались об Яне Эверсе. Отзывы эти были заслуженны. При немцах здесь было помещичье имение. Эверс работал у помещика агрономом. Пробовал было отказаться — пригрозили расстрелом. Накануне прихода наших войск немец примчался на автомобиле, вызвал Эверса и приказал:

— Немедленно весь скот отправить к Риге. Немедленно. Понимаете?

Эверс спросил:

— Почему такая спешка?

— Здесь скоро будут советские войска. Вы поняли меня? Немедленно отправить скот.

Эверс сказал:

— Да. Конечно...

Немец нагрузил машину ценными вещами и умчался. А Эверс отправился к себе в комнату, вызвал батраков, спокойно отдал распоряжения. Наутро он, как обычно, вышел во двор, проверил, как подоили коров, а через несколько часов уже угощал молоком утреннего удоя советских бойцов, занявших хозяйство.

* * *

Несколько позже мы летели на послушном По-2 над сосновыми лесами, над лугами. Леса здесь густые, линия фронта сложная. Вскоре блеснула темно-синяя лента Даугавы. Солнце уходило за лес. На воде лежали розовые, желтые, золотистые блики. Мы вспомнили предание, рассказанное латышским воином. Прохладный ветер посылает Даугава нашим солдатам, чтобы легче им было идти вперед, бить врага.